Текст книги "Четверо с базарной площади"

Автор книги: Евгений Титаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Кесый уходит от вопросов

Фат не ошибся. Фат не зря вырос в городе и за пять лет восемь раз бросал школу. Детский парк был закрыт до Первого мая, но когда Генка, Фат и Слива перелезли через забор, Кесый в окружении десятка знакомых и незнакомых мальчишек уже играл на прогалине среди кустов.

– Деньги есть – присоединяйтесь, – обрадовался Кесый.

– Успеем, – невозмутимо ответил Фат. – Поглядим сначала.

Деньги ставились в один столбик, решкой вверх, затем шагов с десяти по очереди кидали свинцовую биту: чья бита ложилась ближе к деньгам, тому доставался первый удар по кону. Монеты, которые переворачивались на орла, считались выигранными. Попасть битой в кон с десяти шагов – значило забрать сразу все деньги.

Генка с удовольствием сыграл бы разок и сам, но Фат стоял, ждал чего-то.

Азарт мало-помалу увеличивался, соответственно увеличивались ставки.

Двое, тщательно вывернув карманы, убедились, что они уже пусты, и вышли из игры. А ставки с десяти копеек возросли сначала до двадцати, потом сразу – до сорока. И наконец, когда разгоряченные противники условились играть по пятьдесят копеек, Фат молча вышел вперед и добавил два двадцатика к двадцатикам, а гривенник положил сверху.

Кесый ухмыльнулся. Кесый не мог равнодушно видеть деньги, тем более – упускать их. Мелочь выбывающих из игры оседала в его карманах.

Начали бросать биту. На второстепенных участников игры Слива и Генка почти не глядели – предстояла дуэль между Кесым и Фатом.

Бита Кесого упала сантиметрах в пяти от кона. Незадачливые игроки ахнули. Генка поежился. А Фат и глазом не моргнул, отходя с битой на установленные десять шагов. Он не целился, как это делали другие, а, отведя биту к левому плечу, вдруг с силой швырнул вперед, одновременно крутнув ее в воздухе. И не успел никто прикинуть, где врежется она, как, брызнув на солнце, разлетелись во все стороны серебряные монеты.

Генка и Слива бросились подбирать их. Фат ссыпал деньги в карман.

Выбыл из игры еще один противник.

А когда Фат, повторив свой бросок, взял и новый кон – Кесый уже не ухмылялся.

Но в третьей игре судьба поделила деньги примерно поровну между ними.

Еще через пару конов они остались один на один. И по мере того как худел карман Кесого, карман Фата делался тяжелее.

Кесый разнервничался, предугадывая полный разгром, и с каждым разом кидал биту все хуже.

Он отсчитал медяками последние шестьдесят копеек, и Фат согласился поставить тоже шестьдесят, чтобы разом кончить игру, но коронный бросок в этот критический момент не удался ему, и свинцовая бита лягушкой шлепнулась в «слепую» зону, то есть ближе кона.

С этого раза Фата словно подменили: бита его ложилась куда угодно – только не в кон и не лучше, чем бита противника. Деньги стремительно потекли в обратном направлении: из кармана Фата в карман Кесого.

Минут через двадцать Фат признал себя побежденным: ставить ему было нечего.

Генка и Слива забыли даже о цели, ради которой пришли в парк, – до того нелепым казался проигрыш Фата.

А Кесый небрежно пересчитал свое богатство, остался доволен выигрышем и в приливе благодушия похлопал Фата по плечу.

– Ты это ничего натренировался. Подучишься еще малость – и можно зарабатывать. На черта тебе пионеры?

– Да так… – сказал Фат. – Мало ли…

Кесый оглянулся на Генку и Сливу.

– Что смылся тогда – я прощаю. А насчет того, что знаешь, смотри…

– Не маленький… – огрызнулся Фат.

– Ну, лады! Отдохнуть, что ли… Первая смена у меня в кармане, надо ждать вторую.

Кесый удобно расположился на перевернутой ножками вверх скамейке и демонстративно потянулся.

«Первая смена» уже разошлась к этому времени.

– Вчера полковника убили, – сказал Фат. – Слышал?

– Да, слышал вчера. Ловко сработано… – небрежно отозвался Кесый. И тут же переменил тему: – Эй вы, интеллигенция! Морды у вас благородные – прикройте меня в «Культмаге», я одну цепочку тисну. А? Башли пополам.

– Других поищи, – выдавил из себя Генка, с трудом сдерживаясь, чтобы не пустить в ход кулаки.

– Ну, ты… – процедил сквозь зубы Кесый и сунул руку в нагрудный карман, как бы за ножом. – Давно гляжу – схлопотать хочешь.

– Чего вы лаетесь?! – вмешался Фат. – Корову не поделили? Это мои дружки, понял? – сказал он Кесому.

– Ладно… – Кесый вынул руку из кармана. – В последний раз прощаю. Ради тебя…

– А что за мужик вчера вертелся около тебя, к Генке приставал: почему да как стреляешь… Откуда он?

– Спроси у него, откуда… Я за каждым мужиком не слежу. – Кесый усмехнулся.

Генка и Фат насторожились, но Кесый ничего к сказанному не добавил.

Фат опустился рядом с ним на скамейку и тоже потянулся.

– Что-то Банника давно не видно…

Кесый мгновенно выпрямился, надвинул мичманку до бровей. Прищуренный глаз его вовсе исчез под веками.

– А что вам до Банника? А?.. Гуляет Банник!

– Оп! – неожиданно воскликнул Фат, выхватив из кармана двадцатикопеечную монету. – Я и не знал, что она у меня завалилась. Рискнешь – на последнюю?

– Это давай! – обрадовался Кесый. – У меня как раз двадцатика до ровного счета не хватает.

Но если бы в его кармане была даже самая круглая из всех круглых сумма – Кесый не отказался бы от возможности выиграть копейку.

А на этот раз Фат действительно помог ему округлить счет, легко добавив к своим двадцати копейкам восемьдесят «неокругленных» Кесого, а потом и «круглый» рубль. Предложил остановиться на этом. Кесый, видя, что Фат «в ударе», протестовать не стал: уж лучше сохранить для себя хоть остатки выигрыша, чем потерять все.

Генка понял теперь тактику Фата: и его стремительный выигрыш, и внезапный проигрыш.

Странно было лишь, почему Фат не отыграл все деньги, чтобы раздать их ребятам…

– А зачем? – сказал Фат, возвращая Генке шестьдесят, а Сливе сорок копеек. – Так дуракам и надо. Им раздашь – они тому же Кесому проиграют опять. А нам с ним сталкиваться пока рано…

Две тайны

Впечатление от игры Фата было таким сильным, что Генка и Слива тоже решили научиться кидать биту без промаха. Не для выигрыша, а так – на всякий случай.

– Про что это он тебе намекал? – спросил Генка. – Что ушел откуда-то…

– А, было это у нас… – Фат помрачнел. – Расскажу потом.

Обсуждать по дороге реакцию Кесого на вопросы Фата не решились. Возле бывшего монастыря Генка назначил всем встречу на третьем этаже, куда можно было пробраться, как уже говорилось выше, через отверстие в потолке полуподвальной котельной.

Договорились встретиться через час, а сошлись минут через пятнадцать, едва успев немного перекусить.

– Кесый знает того мужика в полушубке, – первым высказал свои соображения Генка.

– Может, знает. А что толку? – сказал Фат. – Кесый не проболтается – это ясно теперь. Банник за такое и брата не пощадит.

– Что же делать? – глубокомысленно поинтересовался Слива.

Генка промолчал, размышляя.

– Я это дело не оставлю, – категорически заявил Фат.

Генка обиделся.

– Ты думаешь, мы оставим?

– Нет… Я просто – на честность, – сказал Фат.

Слива, готовый принять любое решение, разглядывал щели в кровле над головой.

– У меня такое предложение, – сказал Генка. – От Кесого мы ничего не добьемся. Надо искать мужика в полушубке и Банника. Уговор: в любое время – кто увидит их – следить! И до конца следить, пока что-нибудь не обнаружится. Согласны?

– Я согласен, – оживился Фат.

– Еще, – продолжал Генка. – Раз уж мы связаны таким делом – не отступать. И каждый с каждым советуется. А то – одни одно делают, другой – раз – и пропал, какими-то своими делами занимался…

Теперь оживился вдруг Слива.

– Давайте под клятву: чтобы ни у кого никаких тайн друг от друга не было! Чтобы все начистоту. Прямо сейчас! Каждый высказывает свою главную тайну.

Думая о предстоящих опасностях, Фат и Генка согласились с этим новым предложением. И здесь же, под решетчатой кровлей бывшего монастыря, торжественно пообещали, что во всем откроются друг перед другом и впредь не будут скрывать ни одной своей мысли от товарищей.

Первый, как наиболее провинившийся, должен был исповедаться Фат. Главная его тайна состояла в следующем.

За день до того, как бросить школу, Фат повстречал на базаре Кесого с дружком. Те нашли ящик пустых, бутылок возле пивного киоска: продавец не мог наблюдать за ним, так как ящик стоял около глухой стены, а от посетителей его закрыла в это время подвода. Фату достаточно было приподнять ящик и передать его через невысокий забор Кесому с дружком… Остальное было уже их дело.

Фат передал. За это Кесый вручил ему немного спустя десять рублей.

Фат подумал, что все равно уж «сорвался теперь», и решил больше не ходить в женский монастырь… Но два дня тискал деньги в кармане и сначала радовался, а потом – уже не очень… Хотел отдать матери – спросит: откуда? Пятерку истратил на морс, остальные отдал нищему.

– Отдал… а все-таки жалко было, – сознался Фат.

Еще дня через два Кесый предложил ему стащить коробку мармелада из ларька за коровьим рынком. Фат отказался.

– В общем, грозился Кесый… Да не на того напал. – Фат сдвинул брови. – Мне лично плевать на это…

– Да ты б в милицию его, – порекомендовал Слива.

– В милицию, в милицию! – обозлился Фат. – Что она может, милиция? Если б делали дело – не убили бы полковника. Лично я им не верю.

Генка поднял руку.

– Не будем спорить. Если Кесый тронет тебя – ему не жить. Это я клянусь.

Слива кивнул в знак согласия.

Исповедь Фата была принята к сведению, и тайна не должна была отныне тяготить его.

– Теперь ты свою тайну, – сказал Слива Генке.

Генка замешкался.

– У меня… другое совсем… Как бы это… Короче, влюбился я – вот и все.

Фат поглядел на него с изумлением, Слива – с восторгом и глубокомысленно.

– В кого? – спросил Слива.

– В двух, – ответил Генка (пропадать так пропадать!). – В Тоську и в Лийку.

– Это дело надо решить! – заявил Слива.

– Как – решить? – переспросил Генка, мало-помалу обретая равновесие, оттого что самое трудное уже сказано.

– А так, – ответил Слива, – как эти дела всегда решаются: объясниться надо или письмо написать. Письмо гораздо проще – сидишь себе и пишешь за глаза: так, мол, и так… – Слива, не долго думая, достал свой карандаш и блокнот, слегка замызганный в кармане.

– Постой-постой… – сказал Генка.

– А чего стоять? Нам надо выручать друг друга.

– Вдруг засмеют на всю школу? Тогда что? – спросил Генка, которому в принципе идея нравилась, но вызывали сомнение детали.

– Кто засмеет? – удивился Слива. – Да ты и подписываться не будешь. Главное – объясниться. Давай… Кому первому? Хотя – все равно. Пишу: «Я тебя люблю…»

– Надо же имя сначала, – вмешался Фат, которому дорога была логика действия.

– Имя мы потом подставим. Значит: «Я тебя люблю и хочу дружить…» Нет, стоп! – спохватился Слива. – Давайте сначала стихи придумаем какие-нибудь. Как у Пушкина. Так всегда делают.

И, полностью отстранив Генку от участия в создании любовных записок, Слива сочинил:

 
Мне образ твой снится и ночью и днем,
Глаза твои, кудри густые,
И очи, что светят глубоким огнем,
И нежный твой голос, и речи простые.
 

Против речей Генка решительно возразил. А Фат обнаружил повтор, доказал, что у одного человека не могут быть сразу глаза и очи… Стихотворение забраковали.

Записки получились короткими, деловыми.

«Тося, я тебя люблю и хочу с тобой дружить. Если ты не против, то, когда будешь выходить из школы, держи портфель в левой руке».

Во втором послании вместо «Тося» Генка написал «Лия» – менять хорошо продуманный текст не имело смысла.

Слива взялся при удобном случае сунуть записки в карманы пальто девчонок: прием этот был испытанным – главное, чтобы тетя Сима ушла куда-нибудь из раздевалки.

– Не перепутай, гляди… – ворчливо заметил Фат.

А Генке, пока они мучились над текстом, показалось даже, что любовь его немножко поубавилась…

Это было бы неприятно. Всегда неприятно терять что-нибудь. Генка схватился за козырек своей кепки и в сердцах крутнул ее вокруг головы.

– Ладно. Давай теперь ты, – сказал он Сливе.

Слива задрал голову.

– Чего?..

– Тайну свою давай! – сказал Генка.

Слива долго и глубокомысленно моргал из-под челки.

– А у меня нет никакой тайны…

– Почему это нет?! – оскорбился Генка. – У нас есть, а у тебя нет?

Фат нахмурился.

– Ну, нет… – пробормотал Слива. – Честное пионерское, ничего тайного…

– Так не бывает, – запротестовал Генка, который не мог простить травмы, нанесенной его чувствам. – Говори, или это будет нечестно! Все, так все.

Чуть не поссорились.

В конце концов Слива обещал к завтрашнему дню придумать что-нибудь, и до завтра его простили.

Спустившись на землю, вернее – выкарабкавшись на нее из котельной, решили, чтобы не терять ни минуты времени, отправиться по одному в город: Слива – на ближние выселки, Фат – на татарку, Генка – в центр и на левый берег.

Провалиться сквозь землю ни мужик в полушубке, ни Банник не могли.

События принимают новый оборот

Всю неделю Генка, Фат и Слива шныряли по городу безрезультатно.

К урокам готовились кое-как. Но волею божьей, другими словами – волей Эммы Викторовны, дело обошлось без двоек. В среду учительница даже отпустила их на два урока раньше, чтобы проводили в последний путь однорукого полковника.

Друзья думали, что окажутся единственными, кто любил и знал бывшего артиллериста. Но гроб с телом полковника провожал чуть не весь военный городок.

Офицеры и солдаты (рядами), женщины. Когда вся эта процессия двигалась по улицам, к ней присоединялись еще люди, так что от головы траурной колонны нельзя было разглядеть, где теряется ее хвост.

Гроб взяли на свои плечи самые старшие офицеры городка. За ними тянулась длинная вереница курсантов, которые несли алые подушечки с приколотыми к ним орденами полковника.

Генка, Фат и Слива растерялись, не зная, где им пристроиться. Но какой-то майор подошел и поставил их сразу за орденами, впереди оркестра.

На крышке гроба крест-накрест лежали две шашки.

А когда гроб опустили в могилу, курсанты с винтовками залп за залпом несколько раз выстрелили в воздух…

После похорон Фат сделался совсем необщительным. Ему, как пропустившему неделю, пока можно было не бояться, что спросят на уроках, и Фат сразу после школы пропадал в городе до позднего вечера. Однажды он больше трех часов лежал в чьем-то огороде против дома Кесого в надежде увидеть Банника, но тот так и не появился. Фат схватил простуду, и Слива великодушно предложил ему платок «на время». Но Фат воспользоваться платком не захотел, а простуда его к утру кончилась.

В пятницу Слива наконец-то засунул Генкины послания в карманы пальто Лии и Тоси. Генка просидел все занятия как на иголках, боясь, что шестой «а» отпустят почему-нибудь раньше.

Классы распустили одновременно. Но Лия осталась в школе на репетицию хора – дожидаться ее было бы долго. А Тося вышла из школы, держа портфель… в обеих руках, перед собой.

Затея с письмами, к великой Генкиной досаде, провалилась. Слива советовал не отчаиваться, доказывал, что все идет как по маслу, что женщины такой уж народ – с одной записки их не проймешь, предлагал воспользоваться его стихотворением. Но Генка отказался.

– Тогда я сам кому-нибудь его пошлю, – сказал Слива и принялся думать, кому.

В воскресенье, словно предчувствуя, что день этот будет переломным для них, друзья поднялись чуть свет.

Народу на базаре было еще мало, и, чтобы не бросаться в глаза, пришлось выждать.

Снег уже почти сошел, и до того по-летнему чистым стало небо, что от горизонта до горизонта белого пятнышка в нем не найдешь.

– Трогаем… – скомандовал Генка, когда толкучка загалдела в полную силу.

Протискиваясь в толпе и незаметно озираясь по сторонам, они едва не проскочили мимо того, за кем охотились целую неделю.

У зеленого ларька с вывеской «Продтовары» стоял и тянул из кружки пиво тот самый мужик, что предлагал Генке тридцатку.

Друзей подвела его одежда. Ни один из них не учел, что носить полушубок в такую погоду значило бы умышленно обращать на себя внимание.

Мужик был в тех же болотных сапогах, дважды подвернутых до колен, но вместо овчинного полушубка на нем была серая телогрейка без двух верхних пуговиц и с разорванным хлястиком, концы которого – один длиннее, другой короче – мотались сзади, даже не связанные. Все эти детали Генка подсмотрел и запомнил, как истинный разведчик. На темно-коричневой кепке, что заменила мужику ушанку, Генка разглядел как особую примету масляное пятно.

А вот лицо у мужика было какое-то невыразительное: чуточку опухшее, как у всех пьяниц, с мешками у глаз и морщинами в уголках рта. Глаза тусклые, какие-то прозрачные и медленные.

Чтобы составить для себя этот сложный портрет, Генке хватило нескольких секунд, так как ребятам сразу же пришлось нырнуть глубже в толпу.

Фат сдвинул брови и тяжело дышал через нос. А Слива задрал голову – пришлось ударить его по макушке: хороша будет маскировка, если заламывать шею в сторону каждого, кто тебя интересует.

Слива что-то пробубнил, но челку со своего «великого» лба поднял и кое-как устроил ее под кепкой. Отдельные пряди тут же снова выскользнули на лоб, и, при необходимости, Слива мог бы вполне выдавать себя за идиота.

Оставаясь незамеченными, друзья видели, как мужик отправил в рот последнюю каплю пива, для чего перевернул кружку вверх дном, постоял возле окошка, словно, раздумывая, повторять или не повторять, отдал кружку продавцу и шаткой походкой пошел напролом через толпу.

Отскочить в сторону друзья не успели – мужик прошел буквально рядом с ними.

От него, как от пивной бочки, разило спиртным. Даже привычные ко всему торговки морщились. Но Генке, Фату и Сливе это было на руку.

Они, уже почти не остерегаясь, двинулись следом за мужиком.

Фат тихонько ругнулся.

Мужик повернул к играющим в три дамы и, заранее вынув из кармана мятую пятидесятирублевую бумажку, пошуршал ею перед глазами, чтобы лучше разглядеть.

– Ну, кто озолотиться, кто проиграть – налетай! – кричал парень, перекидывая карты с места на место.

Мужик остановился рядом, держа в руке заготовленную бумажку.

– Ну, где злодейка, честные товарищи? – кричал парень. – Здесь? Так… Точно! А ну, попробуем еще! Если буду так же играть – лучше сматывать удочки! Раз, два, три… Где? Ну, ты, дамочка… Здесь? Точно! Черт побери… Кто ставит? Для хорошего глаза – это дурные деньги! Сто?! Выкладывай без обмана! Вот мои сто… Раз, два, три… Не подведи, родимая, в казенном доме… Ваше слово. Что за растак твою… Слушай, двигай-ка ты дальше! У меня сторублевые не растут в кармане!

Генка глядел в спину таинственного мужика, почти не обращая внимания на игру. Лишь после того, как на табурет легли две сотни, он стал наблюдать за картами.

Выигрыш постороннего был редким событием. Генка поднял глаза от карт и замер. Потом побледнел, как тогда, во дворе у полковника. Машинально впился ногтями в ладонь Фата, схватил за рукав очарованного картами Сливу и потащил их в сторону от игроков, к закрытому по неведомой причине киоску «Союзпечати».

– Ты чего это? – упирался Слива. – А?

Фат пытался угадать, что случилось.

Генка отпустил их возле «Союзпечати», глубоко вздохнул всей грудью.

– Лицо! – жутким шепотом сказал Генка. – То лицо!

Фат и Слива, не понимая, в чем дело, немножко испугались.

– Помнишь? – заговорил Генка, нетерпеливо дергая Сливу за рукав и поминутно оглядываясь на игроков. – Помнишь, у полковника, когда он деньги давал, я привстал, сказал потом – померещилось?! Помнишь?

Слива на всякий случай закивал.

– Так вот, я думал, показалось тогда – лицо в окне! Краем глаза видел: вроде мелькнуло что-то! А теперь узнал – он! Этот, что выиграл сейчас, заглядывал тогда! Понимаете?! К полковнику заглядывал, когда мы сидели!

Фат медленно кивнул.

Щеки Генки постепенно розовели, потому что бледность была неестественным его состоянием, а Фат становился все бледнее, потому что всегда бледнел в минуты решимости.

Слива припомнил наконец, о чем говорил Генка, и, задрав голову, уставился на игроков.

Генка дернул его за рукав.

– Что тут халтура – это сразу ясно, – тихо, почти не разжимая губ, сказал Фат. – Свой выиграл у своего – это я знал: подстановка…

– Я тогда невзначай… – возбужденно повторил Генка. – Думал – померещилось! А теперь клянусь – он! Тот самый, что заглядывал.

– Уходит! – быстро предупредил Фат.

Генка уже овладел собой.

– Я за ним. Ты, Фат, бери мужика, а то он меня знает. Ты, Слива, оставайся, гляди за картежниками: кто будет подходить, кто выиграет, кто проиграет, куда кто из них пойдет потом… Словом, бегу!

Приключения Фата. Неожиданное вмешательство знакомой организации

Пока объекты их наблюдения находились рядом, Фат и Слива коротали время вдвоем.

Мужик в серой телогрейке и болотных сапогах не поставил свои пятьдесят рублей сразу после сотенного выигрыша, а, как и предполагал Фат, выждал, пока сыграют несколько желающих. Эти несколько, само собой разумеется, проиграли.

Охотников ставить на пиковую даму заметно поубавилось. Тогда мужик бросил на табурет свою мятую пятидесятирублевку.

Парень, метавший карты, одобрительно кашлянул по этому поводу. И… проиграл.

– Давай на все! – заплетающимся голосом сказал мужик.

И хотя на этот раз деньги ушли в карман парня, Фат больше не сомневался, что эти двое из одной шайки: мужик в болотных сапогах, как и тот, что взял сотню, играли в расчете на простаков.

Снова нашлись два или три охотника испытать глупое счастье, а мужик, равнодушно махнув рукой, опять побрел сквозь толпу к пивному киоску – заливать мнимый проигрыш.

Фат затаился под прикрытием широкой спины какой-то торговки.

Мужик не пил свое пиво, а смаковал. Перед каждым новым глотком отправлял в рот щепотку соли, щурился от удовольствия и как бы полулежал, опершись локтями о прилавок за спиной.

Потом направился к тиру.

Здесь Фату удалось пристроиться близко от него, и Фат слышал ворчание мужика по поводу ружей. Однако, поворчав, он достал деньги и сначала сделал пять выстрелов по вращающемуся кругу, ничего не выиграл, добавил Арсеньичу тридцатку и выбил два окошка в домике-мишени.

– Перебрал малость… – разъяснил он окружающим, когда третья пуля ушла в неизвестном направлении, и опять втерся в толпу.

Долго торговался с известной спекулянткой Мефодихой по поводу вязаных носков, а потом вдруг вытянул из-за пазухи кончик пуховой шали и спросил:

– Сколько дашь?

Внутренне Мефодиха наверняка встрепенулась, но виду не подала. Шерстяные вещи были ее главной монополией. Она думала, что нарвалась на простака, но мужик знал цены, и они базарили по поводу каждого рубля минут двадцать. Наконец пуховая шаль перекочевала в бездонную сумку Мефодихи, а тугая пачка новеньких десяток – в карман мужика.

Фат не отставал от него ни на шаг. Раза два еще мужик, «обмывая» выручку, прикладывался к пиву, раз чокнулся с базарным пропойцей Митей стаканчиком водки и, напевая себе под нос, даже мысли не допускал, наверное, что за ним следят.

Фат исколесил базар вдоль и поперек. Мужик оставался на толчке до тех пор, пока не начали расходиться самые стойкие торгаши.

И лишь на улице Фат понял, что мужик не так прост, как это могло показаться.

Надежда на то, что он сразу отправится по какому-нибудь адресу, не оправдалась.

Мужик шел-шел прямо – в сторону выселков, потом вдруг свернул на полпути и зашагал на татарку, хотя от базара до татарки был другой, более короткий путь.

Но и здесь он ни к кому не зашел. Попетляв кривыми улицами татарки, он (опять мимо базара!) двинулся на левый берег.

Фат стал осторожнее и пробирался где огородами, где быстро перебегая от дома к дому.

На противоположный берег Быстряка можно было попасть через один-единственный мост, который летом служил пятиметровой вышкой для заядлых ныряльщиков.

Пришлось ждать, пока мужик прошагает своей неторопливой пьяной походкой по бревенчатому настилу и затопает дальше, по улице Сакко и Ванцетти на той стороне.

Положение Фата оказалось до невероятности глупым, когда, перебежав мост, он увидел, что мужик повернул и теперь идет навстречу ему.

Фат шмыгнул за угол ближайшего дома – благо, дома подступали здесь к самому берегу. А мужик спокойненько прошествовал через мост в обратном направлении. Боясь обратить на себя внимание, Фат не рискнул гнаться за ним в открытую. На мосту, как назло, всего три человека – за спинами не спрячешься…

Однако на этот раз ему повезло.

Фат услышал гудение мотора, и план его созрел. Допотопная, с погнутыми фарами трехтонка на подъезде к мосту чуть сбавила ход. В кузове никого не было. Фат покинул свое укрытие и мгновенно повис на заднем борту, так что заметить его через заднее окошко кабины нельзя было. Теперь Фат даже радовался, что все получилось именно так.

Машина благополучно доставила его на правый берег. И опять замаячил перед Фатом разорванный хлястик…

Но когда мужик свернул в пустынный Бурьянов переулок, Фат решил пробраться огородами, чтобы остаться незамеченным, а заодно и сократить себе путь: забежал в случайные ворота, перелез через чей-то забор, утихомирил маленькую лохматую дворняжку, пересек дымившийся на солнце огород с кучами прелой ботвы в бороздах и уже притаился за штабелями кизяка в угловом дворе, одним глазом через щелку оглядывая переулок, как вдруг чья-то сильная рука больно сжала ему плечо.

– Ты что здесь делаешь?

Фат рванулся и уже хотел вцепиться в эту руку зубами, но увидел милиционера перед собой и сделал безразличное лицо. Его неожиданный противник был высок и могуч – вступать с ним в единоборство было явно не по силам Фату.

– Играю! Что делаю! – сказал Фат.

– По чужим дворам играешь? Я за тобой от самого моста наблюдаю. Ты не из тех ли, приятель, что железнодорожника вчера избили? А ну, идем-ка…

Фат выдернул руку.

– Кто-то избивает, поймать не можете, а я буду идти с вами!

Милиционер стиснул ему локоть и вывел со двора через калитку.

– Идем, идем…

Фат метнул взгляд в одну сторону, в другую – мужика нигде не было.

– Отпустите! – снова рванулся Фат. – У меня своих дел хватает – с вами ходить! Может, у меня сейчас как раз самое главное дело!

– Если будешь трепыхаться, – сказал милиционер, – поведу до самого отделения вот так… за плечо. Если будешь идти спокойно, пойдем рядом, вроде встретились знакомые – и гуляем. Понял? Не вздумай бежать.

– Идемте быстрей тогда! – обозлился Фат.

Но милиционеру спешить было некуда.

Пока шли, пока в приемной милиции Фат ждал вызова к дежурному, пробежало много минут.

А дежурным оказался тот самый капитан, что приезжал к убитому полковнику.

– О! – обрадовался он при виде Фата. – Старый знакомый! За что тебя?

– А я откуда знаю, за что! – ответил Фат. – Цапают на улице кого попало да еще плечи жмут! А кого надо цапнуть – гуляют!

– Кто гуляет? – спросил капитан.

– Все! – сказал Фат. – Корявый гуляет! И другие…

– Ну, может, они не все время будут гулять… – Капитан засмеялся, что еще больше не понравилось Фату. – Сержант! – крикнул капитан в дверь. – За что вы его взяли?

– Да вот, товарищ капитан, лазал по дворам… Я решил на всякий случай, думаю: из тех, может, из вчерашних…

– За этого я ручаюсь, сержант. Он не из тех. И впредь не ведите в милицию кого попало… Выпустите его.

Фат даже не попрощался, выходя из кабинета.

На улице он что было мочи пустился бежать назад, к Бурьянову переулку, метнулся в одну сторону, в другую… мужика в болотных сапогах нигде не было.

– Ми-ли-ция! – неистовствовал Фат на третьем этаже бывшего мужского монастыря, рассказывая о своих приключениях. – Кур ловить – и то умеючи надо! Так хорошо шло все!.. Ведь он, гад, следы запутывал! Теперь ищи ветра в поле… Сидят, хаханьки разводят!

Но ругаться Фат мог сколько угодно, а мужика в болотных сапогах надо было искать заново.