Текст книги "Четверо с базарной площади"

Автор книги: Евгений Титаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Кесый-медвежатник

На этот раз героем дня в классе был Толячий. Но друзья уже не ревновали его к славе.

Толячий, разумеется, ни словом не обмолвился о причине, по которой он оказался у дома Корявого, но раз десять повторил для желающих – и как вырвалось пламя из окон, и как рухнули стены, и как растаскивали крышу соседнего дома…

Генка и Фат мучились другим: где Корявый? Толячий слышал на пожаре, что дома он вроде не появлялся. Так, может быть, он отсиживается у Банника? Но в дальние выселки мог пойти один Фат – другого туда не пошлешь…

Фат вспомнил, что обещал Кесому проведать его, и решил отправиться в путь сразу после уроков.

Сливе тоже велено было поторопиться и, если удастся, прибежать к монастырю до закрытия базара.

Толячему передавался наблюдательный пункт у перекрестка улиц Капранова и Салавата Юлаева, тем более что ни мужик в телогрейке, ни щербатый его пока не знали.

А Генка и Фат договорились о следующем.

После звонка Генка идет домой, а затем едет в городок строителей, чтобы успеть туда раньше, чем Фат накануне. Примерно через каждые час-полтора он заглядывает на автобусную остановку: Фат освободится и тоже приедет…

Если бы Фат переговорил дорогой с кем-нибудь из многочисленных своих знакомых – он узнал бы новость, которая разошлась уже по всему городу.

Но Фат из школы, передав книги Сливе, направился прямиком в дальние выселки, и важная новость дошла до него в последнюю очередь.

Кесого возле дома не было. Фат распахнул калитку и, взойдя на крыльцо, постучал.

– Кто там?! – послышался громкий и неожиданно плаксивый голос Кесого.

– Открой. Это я, Фат…

– Фа-ат! – в непонятном восторге завопил Кесый.

Прогремел засов, дверь открылась, и Фат понял причину возбуждения, с которым приветствовал его Кесый.

В калошах на босу ногу, в разорванной тельняшке поверх брюк, Кесый едва передвигался.

– Входи, входи, др-руг! Настоящий др-руг! Пл-ле-вал я на всех! Гуляю нынче! Кесый тоже человек! Кесый сам знает, как ему жить!

Он был пьян и кричал, растягивая слова, то ли подражая кому-нибудь, то ли действительно не в силах говорить иначе.

Фат быстренько огляделся. В комнате никого не было.

На столе валялись пустые бутылки из-под водки (в одной оставалось еще немного содержимого), черствел между окурками ломоть хлеба, а в миске с отбитыми краями лежало несколько скрюченных соленых огурцов.

Отец Кесого погиб в сорок первом. А мать года через два стала пить, без конца водила домой гостей, а частенько ее находили где-нибудь под забором, пьяную, ничего не соображающую. Так и умерла она по дороге домой, на пустыре между выселками, где прели, дожидаясь палильщиков, горы отбросов.

– Я пью сегодня! Пью и гуляю! Выпей! – Кесый взял со стола бутылку.

– Нет, – сказал Фат, – я не пью.

– А н-надо пить! Кто ты – мужчина или не мужчина?!

– Я потом, – соврал Фат. – Мне сегодня еще дело одно надо сделать.

Эта неопределенная фраза всегда вызывала у Кесого почтение. «Сделать» – он понимал, как «провернуть», то есть добыть где-то деньги.

– Тогда др-ругой вопрос! Тогда кури. – Кесый протянул ему пачку «беломора».

Фат хотел отказаться.

– Кур-р-ри! – повторил Кесый.

Фат взял папироску и, стараясь не вдыхать дым, закурил. Кесый не уселся, а плюхнулся на кровать, так что запела железная сетка, и тоже взял папиросу. Фат остановился напротив.

Глубоко втянув дым, Кесый закашлялся.

– Ты… Фат… друг!.. На… сто… ящий друг! – кричал он сквозь слезы. – Мы с тобой еще снюхаемся!

– А Банник где? – спросил Фат.

– Что мне Банник! Я сам себе хозяин! А Банник сопля! Не мужик Банник, не уркаган! Трус Банник – вот что я скажу! И не один я, а все говорят!

– Кто говорит? – осторожно поинтересовался Фат.

– Все! Был тут один с недельку, напились, думали, меня нет, а я на кухне: «Трус, говорит, ты, Банник!» А этот – завяжу… Ты понял?! А еще говорит мне… – Кесый неожиданно всхлипнул. – Ты представляешь, Фат, друг до гроба, что он говорит!..

Кесый обнял Фата и уткнулся ему в живот. Фат поморщился, но стерпел.

– Он говорит… – продолжал Кесый, – пойдешь в детдом… Это я в детдом! Строем ходить! В галстуке красном! – Кесый опять разошелся. – Сам пьет, гуляет, а я в детдом! Да я вот взял и тоже напился! Мы, Фат… Слушай, Фат… – Кесый поднялся и поманил его пальцем, хотя Фат стоял вплотную к нему. – Мы с тобой, Фат, сами организуем дело!.. – зашептал он на ухо. – Идем, я тебе штуку одну покажу… Только – гляди! Я – в законе! Я, случай чего, р-раз – и все… Р-раз – и все…

Держась за плечо Фата, он вышел в сени, попытался дотянуться до чего-то по бревенчатой стене, но упал.

Фат поднял его и уже не выпускал, пока он, бормоча что-то несвязное, вытаскивал мох, которым были прошпаклеваны стыки между бревнами.

Под мхом открылось круглое отверстие. Кесый сунул туда два пальца и за кончик извлек наружу ломик наподобие гвоздодера с расплющенным и отточенным до блеска концом.

– Фомка, понял?.. – уже почти не открывая глаз и обвиснув на руках Фата, пояснил Кесый. – Можно сейфы ломать… Понял?.. – Он снова повернулся к стене, засунул воровской инструмент в дыру между бревнами и кое-как заткнул отверстие мхом. – Мы с тобой, Колюка… – забормотал он, путая Фата с кем-то из бывших дружков. – Мы с тобой один сейф – р-раз!.. И ж-живи сто лет…

– Откуда это у тебя? – спросил Фат.

– А Б-банник дня два назад – в болотце ее… ухнул! А я утром незаметно – р-раз… Но ты смотри… – угрожающе протянул он. Голова его при этом висела на плече Фата. – Я… в законе…

Фат оттащил его в комнату, усадил на кровать.

– Где Корявый, не знаешь?

– Корявый?.. – не поднимая головы, переспросил Кесый. – А-а, Корявый… Корявый сгорел вчера…

– Как – сгорел? – Брови Фата сошлись у переносицы.

– Так… ф-фы!.. Загорелся – и сгорел… Соседка сказала… Утром нашли. Банник напился и пошел… Я тоже сгорю скоро… Н-напьюсь и…

Договорить Кесый не смог. Его вырвало.

Фат взял у него горящую папиросу и вышвырнул в окно.

Тяжело дыша, Кесый упал головой на грязную подушку и некоторое время стонал, потом заснул.

Фат раза два потряс его за плечо, вышел в сени, достал из тайника ломик, сунул его под телогрейку, заткнул отверстие мхом и, аккуратно прикрыв за собой дверь, направился не к вокзалу, на автобусную остановку, а быстрым шагом – на левый берег, к месту, где вчера еще стоял покосившийся дом с маленькими окошками без ставен…

Цена логики

Городок будущего содового завода состоял из маленьких финских домиков, в каждом из которых было два входа через веранды с противоположных сторон, и домики эти были настолько одинаковыми, что если бы не длинные бараки, втиснутые как бы для разнообразия между финскими домиками – то вдоль улиц, то перпендикулярно им, – в городке не сразу нашел бы собственную квартиру. Помимо бараков ориентирами могли служить еще лишь клуб, столовая, магазин, автостанция, три или четыре небольших ларька да баня, под которую приспособили зеленый пассажирский вагон без колес.

Строительство располагалось примерно в полукилометре за финскими домиками и выглядело как независимый от поселка объект.

Генка бродил по городку, заглядывая в лицо каждой встречной женщине. Бродил долго и отчаялся наконец.

Нужно было как-то организовать поиск, придерживаться какой-то системы… Генка вспомнил Танкера Дербента со Степной улицы и решил (была не была!) еще раз попытать счастье в разговоре с мелкотой.

Мимо ребят своего возраста он проходил, демонстрируя озабоченность и самые мирные намерения: его интересовали дошколята, и по возможности – в небольшом количестве.

Первый одинокий дошколенок заявил, что в белых фетровых ботах, в белой шали и в плюшевом жакете ходила тетка Валя, но она уехала к матери в Саратов и давно не живет в городке…

Второй потребовал назвать имя Генкиной родственницы, потому что в белых фетровых богах и черных плюшевых жакетах ходят многие. Тетка Даша? Нет, такой он не слыхал… Может, Генка перепутал улицу?

В третий раз он минут сорок дежурил неподалеку от застекленной веранды, пока убедился, что хозяйка ее не имеет ничего общего с той, которую он искал.

Пацаны иногда неплохо соображают…

Два карапета с деревянными автоматами на груди, к которым он обратился в четвертый раз, неожиданно преподали ему урок логического мышления. Во всяком случае – натолкнули на это…

– А где она работает? – спросили автоматчики.

И сначала Генка ответил:

– Да нигде! – А потом уж сообразил, что давно мог сам подумать над этим вопросом: постоянная жительница городка, работающая здесь, ни за что не рискнула бы кричать на базаре во все горло: «Родненькие!» – какие бы тряпки ни напялила она на себя. Вдруг на базаре кто-нибудь из знакомых?

И, окрыленный собственной прозорливостью, Генка стал напропалую спрашивать у каждого пацана (чей возраст не превышал его собственный), знает ли он, где живет его двоюродная тетка, у которой белые фетровые боты, черный плюшевый жакет, белая шаль, такие – тонкие… красивые брови и которая вовсе нигде пока не работает.

– Вроде нет у нас…

– Не знаем…

– Не слышали…

Генка упрямо продолжал свое.

– Это, может, по той улице?..

– Не-е, у нас тут все работают…

– Молодая? А-а… Я думал – старушка…

– Нет, у нас нету таких…

И вдруг:

– А! Тетя Софа, что ль? Так вот она здесь, у бабушки Глаши комнату сняла!

Перед Генкой стоял карапуз лет пяти, и не успел Генка что-нибудь еще сказать ему – карапуз рванулся к ближайшему дому, вопя на ходу:

– Теть Со-фа-а! Вас ищу-ут!

Хорошо, что карапуз тут же исчез куда-то, по своим делам.

С тазиком влажного белья под рукой и с прищепками на веревочке вокруг шеи из-за угла дома шагнула навстречу Генке она. Спросила:

– Меня?! – Тонкие брови дрогнули. – Чиво?

– Нет! – заверил Генка, сделав невинные глаза и краснея. – Я его про теть Симу спросил! – вспомнил он школьную уборщицу. – Где-то здесь живет, мне сказали. А вы случайно не слышали, где?

– Ничего я не слышала… – сказала, будто бросила через плечо, Софа и опять направилась в глубь двора, где белел натянутый от угла веранды к дереву шнур.

Ну а Генка, радуясь, что нашел ее, и досадуя, что попался ей на глаза, со всех ног припустил к автостанции.

Он дважды заглядывал сюда. А Фата все не было.

И на этот раз пришлось помучиться в ожидании. Фат выпрыгнул из автобусной дверцы невеселый. А выяснив обстановку, особого одобрения по поводу Генкиного метода не выказал, но оживился как будто…

Но когда они разыскали дом Софы и выбрали удобную позицию, чтобы в темноте наблюдать за ее верандой, когда минуты две посидели рядом на чьем-то штакетнике, Фат опять заметно приумолк.

– Ты что это такой сегодня? – спросил Генка.

– Я был у Кесого…

Генка, обрадованный собственной удачей, не догадался даже вовремя поинтересоваться, что нового разузнал Фат и почему он задержался.

– Ну… – сказал Генка.

– Кесый – ерунда… Корявый сгорел вчера!

Генка немножко испугался.

– Ты что?..

– Неужели убили, гады?.. – спросил Фат у самого себя. – Это у них раз плюнуть: чтобы свой своего… Я знаю.

– Что ты… – неуверенно запротестовал Генка. – А мать почему молчала?

– Мать, может, подумала, что ушел…

– Да ну! – сказал Генка. – Просто – не успел… Или по пьянке…

– Может, и по пьянке… – согласился Фат.

– Глядел же Толячий – никого.

– Толячий глядел с одной стороны, а я сейчас был… Там вполне через огороды можно пробраться.

– А Кесый что?

– Кесый? Нализался, дурак. После Банника там водка осталась… И бузит. А Банник что-то хандрит, видно. Ломик я у них стянул – покажу дома; почему-то Банник вышвырнул его. Может… с этим ломиком ходили к полковнику, гады?..

Замолчали оба, слушая, как где-то далеко и однообразно пиликает хромка.

– Надо нам это дело быстрей кончать! – с яростью проговорил Генка.

– Надо, – ответил Фат. И вдруг толкнул Генку в локоть. – Стоп!

На порожках веранды появилась женщина в белом платке.

Через проход в штакетном заборчике вышла на дорогу.

– Следит! – шепнул Фат.

Женщина прошагала недалеко. Раз повернула направо, раз налево и без стука вошла в дверь чьей-то веранды.

Генка и Фат прильнули к окнам. Но сквозь плотные шторы нельзя было разглядеть, что творится в комнате.

Опять долго сидели в темноте…

Генка поднялся первым.

– Пропустим автобус, а она, может, до утра тут пробудет… Едем! Я завтра скажу дома, что сбор после уроков, – и мы сразу сюда. А?

– Надо бы узнать, кто здесь… Давай, я останусь?

– А вдруг подружка?

Генка представил себе, как до утра будет бегать, от одних знакомых к другим тетка Роза, и решил, что не оставит Фата. Ведь не скажешь тетке Розе, что, мол сидит на содовом, против чьей-то веранды…

Фат и сам понимал это.

– Ладно…

Еще раз попытались глянуть сквозь шторы. Еще немного посидели…

Генка вдруг сорвался и побежал к перекрестку.

Фат нахмурился, видя, что он опять расспрашивает каких-то малышей.

А Генка вернулся почти удовлетворенный беседой. И на вопрос, что был за разговор, ответил:

– А не получилось разговору. Я им: «Петр Петрович где живет?» А они: «Кто такой?» – «Инженер», – говорю. «Нет, не слышали». – «А вон, – показываю, – красным светится, кто живет? Мне вроде говорили, третий дом…» – «Тама… А, там – может! Там новый какой-то дяденька, мы еще не знаем». Понял?

Фат понял.

– Не выдадут они нас?

– Не-ет! Я тут прислушался – тут каждый по сто раз спрашивает: где да где? Разберись-ка в этих домиках!

Слива нищенствует

Слива успел к закрытию базара и сразу наткнулся на Весельчака. Но тот уже пристроил куда-то свою «амуницию» и направлялся к пивной.

– Ты что ж опаздываешь, парень?

– Да у меня же школа, – оправдался Слива.

– А! Я и забыл! С уроков не сбегаешь?

– Не… Батька отлупит, – еще раз на всякий случай соврал Слива про своего отца, который если иногда и давал по затылку, то уж такими феодальными методами, как порка, никогда не пользовался.

– Ну, лады! – осклабился щербатый. – Вот тебе аванс, парень ты замечательный, отработаешь!..

Он сунул, за отворот Сливиного пальто целых три рубля и зашагал дальше в пивную.

Слива поморгал ему вслед, потом достал трешку и, мучимый стыдом, долго разглядывал ее. Скверное дело – маскировка… Раньше была хоть видимость, что он зарабатывает деньги, а тут – будто выклянчил…

Если бы не клятва – Слива доказал бы щербатому, кто он такой на самом деле…

Дома он, все время чувствуя мятую трешку в кармане, без особого удивления выслушал историю о Корявом и, захватив кусок хлеба, умудрился через несколько минут уже выскочить во двор.

Хлеб съел за сарайками, а когда вышел на базарную площадь – увидел Катю, деловито вышагивавшую около монастыря.

– Ты что здесь, Кать?

– А так. Играю.

– Колесики не потеряла?

– Не! – сказала Катя. И похвасталась: – Мне Гена обещал тысячу колесиков, если поместятся в комнате.

– Да? – переспросил Слива. И хотел отправить Катю во двор, как вдруг его осенила блестящая идея. Ведь Генке ни за что не достать тысячу бронзовых шайб.

– Знаешь что, Катя, давай я лучше конфет тебе куплю вместо колесиков, а?

– А откуда у тебя деньги? – подозрительно спросила Катя.

– Да нашел! Но ты это не говори дома, а я тебе вместо колесиков… Генка ж обещал? Идем!

Слива взял Катю за руку и пошагал с ней к продуктовым рядам. Торговцев здесь почти не осталось. Но Слива успел купить одного красного петуха и две розовые тянучки – на все три рубля без остатка.

– Ешь! – со щедростью короля объявил он, вручая Кате ее богатства. – Ешь и – на здоровье! А колесики мы достанем потом, когда-нибудь, – добавил он, сильно довольный тем, как ловко избавился от денег.

– А ты? – спросила Катя.

– Я?.. Я чтой-то не хочу сегодня.

– Ну, одну возьми, – предложила щедрая Катя.

– Не, не, не! – несколько раз повторил Слива, боясь не выдержать соблазна. – Это тебе вместо колесиков!

Он опять потащил ее через базарную площадь и неожиданно дернул за руку, останавливая в десяти шагах от тира.

Мимо них прошел с неизменной дубинкой в руке Толстый. Слива не заметил, задерживался он у Арсеньича или не задерживался…

– Ты чего? – спросила Катя.

– Тсс… – предупредил ее Слива. – Молчи…

– А что, – спросила Катя громким шепотом, – за этим тоже надо подслушивать?

– Нет, – сказал Слива, – за этим не надо…

– Но ведь он тоже плохой. А только за тем?

– Ага, – ответил Слива, чтобы отвязаться.

Видели от базарных ворот, как Толстый вошел в калитку своего дома.

– Ты, Кать, беги ешь конфеты, а я пока тут останусь… Во дворе съешь, ладно? Домой не носи.

Он боялся, что друзья станут упрекать его. Но Генка и Фат отнеслись к проступку Сливы довольно снисходительно. А Толячий пока не имел права осуждать.

Загадка трех окошек

Фат сказал Толячему, чтобы он шел домой.

– А мы сегодня еще Арсеньича пошарим.

– Почему ж я домой? – запротестовал Толячий.

– Нам уже так и так влетит от отцов, – разъяснил Генка. – Но когда еще они приедут! А тебя могут не пустить завтра. Надо, чтоб пустили.

Толячий вздохнул и побрел домой: надежды на завтра были у него слабыми.

Фат сбегал к себе во двор, принес кусачки, ломик, что был конфискован у Кесого, и свечу.

– Вот и пригодился… – сказал он про ломик.

Сторож базара мог сидеть в конторке, у печки, мог прохаживаться по главной площади или курить где-нибудь за воротами с наружным сторожем.

Слива остался около монастыря наблюдать за площадью и конторой. В случае опасности ему достаточно стукнуть калиткой – Фат услышит и затаится. А Генка отправился на разведку вокруг рынка.

Ломик Фату не понадобился. Он без труда вытащил кусачками три гвоздя в боковой стенке тира: два небольших внизу и один – пятнадцатисантиметровый, которым доски прибивались к поперечному бруску посередине.

Генка прибежал, когда Фат успел раздвинуть доски настолько, что между ними можно было протиснуться.

– Идет! – на ходу шепнул Генка. – Сиди. Я к Сливе. Прибегу, когда можно будет!

Фат, подобрав инструмент, спрятался за одним из ларьков, на некотором расстоянии от тира. А Генка успел предупредить Сливу, чтобы зря не стучал калиткой, и засел с ним во дворе монастыря.

Сторож обошел всю площадь, проверяя замки на ларьках, и отправился в контору.

Контора должна бы закрываться на ночь, но зимой сторожам негде было греться, и у них всегда имелся ключ от нее.

У Сливы осталась прежняя задача. Генка побежал к Фату.

– Возьми пулек немного! – прошептал ему вдогонку Слива. Такая уж была у него странная натура: то он копейки чужой не возьмет, а то вот, пожалуйста, советует воровать – пока не сообразит, что к чему…

Фат протиснулся в щель между досками и зажег свечу.

Генка, обойдя вокруг тира, удостоверился, что наружу свет не проникает, и тоже влез в помещение, после чего щель сразу прикрыли какой-то фанерой из никчемных запасов Арсеньича.

Любопытно было впервые увидеть стойку изнутри – стойку, что раньше так сильно привлекала Генку, и оказаться рядом с ружьями, ради одного выстрела из которых Генка прежде мог часами шагать взад-вперед мимо тира…

Но размышлять обо всем этом было некогда.

– Надо, чтоб незаметно ничего… – напомнил Фат.

Генка осмотрелся.

Десяток пустых водочных бутылок под стойкой, довоенная подшивка журнала «Крокодил», серебряная мелочь в жестянке из-под крема, небольшие картонные коробки с теми самыми пульками, которые захотел иметь всегда осторожный Слива…

Интерес для друзей мог представлять лишь большущий деревянный сундук. Но в нем оказались обрывки шпагата, запасные фигурки зверей из жести, еще несколько пустых бутылок, ржавые ключи, плоскогубцы, короткий сапожный резак, две электрические лампочки – словом, не было в сундуке ничего такого, что определенно указывало бы на связь Арсеньича с жуликами.

Фат пристально оглядел двойную стенку, что улавливала свинцовые пули, но и здесь не обнаружил ничего подозрительного.

Впрочем, надежда увидеть у Арсеньича какой-то сверхразоблачающий его предмет была у ребят слабой. Но они решили не упускать ни одной возможности, чтобы приблизиться к цели.

Осмотр закончили быстро. Генка мог наконец проверить, от чего зависела его меткость, когда он стрелял на публику, и занялся мишенью, что была в виде домика.

Фат взял ружье и от нечего делать целился в жестяные фигурки. Огонек свечи колебался в Генкиной руке, и мушка слегка перемещалась в прорези.

Генка легким щелчком пальца выбил все три окошка в домике. Установил их опять и опять легко выбил…

Потом вспомнил, что в одной из многочисленных жестянок при осмотре сундука ему попадалось запасное окошко. Быстренько достал его и приблизил к огню. Сразу же бросились в глаза два легких заусенца – словно бы следы от ударивших в кромку пуль. Заусенцы были сделаны друг против друга.

Генка с надеждой опробовал это окошко во всех трех гнездах загадочного домика. Окошко вылетало с первого щелчка. Тогда Генка тщательно обшарил пальцем гнезда. Палец его наткнулся на какую-то шероховатость. Приподняв свечу, Генка разглядел едва заметный, как на окошке, заусенец, похожий на след пули.

Уже не сомневаясь, что секрет мишени в этих самых заусенцах, Генка развернул найденное окошко так, чтобы крохотные заусенцы гнезда зашли на крохотные заусенцы окошка.

– А ну, пальни! – сказал Генка.

Фат прислушался. Калитка молчала. Взял из открытой коробочки пулю, загнал ее в ствол, прицелился и выстрелил.

Генка готов был поклясться, что пуля ударила в окошко. Ударила, а не выбила его…

Для верности он еще раз пальнул сам. Результат оказался таким же.

Генка осмотрел два других гнезда. И они были подготовлены для «промаха».

А более практичный Фат попробовал царапнуть мишень ломиком. Она была из прочного металла. Окошки тоже. Ломиком их, конечно, можно бы расковырять, а свинцовой пулькой – вряд ли…

Генка, таким образом, больше не сомневался в собственной меткости. Ни по какому не по заказу летели его пули: по заказу держалось в одном из гнезд окошко.

Арсеньич мог носить его в руке и, готовя мишень для очередного клиента, вставить деформированное окошко в гнездо, или… не вставить, если, к примеру, стреляет Генка.

А когда Генка подходил к уже готовой мишени – жульническое окошко, предназначенное другому, уже стояло. И тогда Генка выбивал только два окошка.

Попробуй захвати Арсеньича врасплох! Постучат: явились проверять – а улика у него в кармане…

Всё, что трогали в тире, ребята старательно уложили как было.

Фат вытащил из кармана три гвоздя. Но тут Генка заметил, что длинные пятнадцатисантиметровые гвозди на поперечном брусе загнуты изнутри.

– Ты ж его разогнул, когда тащил, – сказал он Фату. – Будет торчать теперь…

Фат сдвинул брови, с любопытством разглядывая брус.

Потом с помощью ломика загнул кончик своего гвоздя и кусачками, прижав их коленом, отхватил этот загиб. Немножко подумал и отхватил шляпку с полуторасантиметровым кусочком стержня.

Легонько стукнув клещами, вогнал загиб в прежнее отверстие на внутреннем брусе, и тот лег на свою вмятину, как будто его не трогали.

Отодвинули на прежнее место фанеру, погасили свечу и выбрались наружу.

Два нижних гвоздя вошли в свои гнезда от легкого нажима: главное было – точно установить доски. А вместо среднего хитрый Фат посадил одну шляпку с полуторасантиметровым кусочком стержня.

Эта мудрость особенно понравилась Сливе, чтобы и шляпка была, и загиб внутри, а гвоздя б не было.

– Да! – спохватился он. – Зачем вы стреляли?

– А что?.. – насторожился Генка. – Слышно, было?

– Еще как! Будто из револьвера! Я сначала думал – этот из конторки выскочит, а потом хотел сам прибежать бабахнуть.

– Ну, ничего, – успокоил Фат. – Уж если б что – мы через забор и убежали б.