Текст книги "Ур, сын Шама. Формула невозможного"

Автор книги: Евгений Войскунский

Соавторы: Исай Лукодьянов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)

Глава восьмая
ДЖАНАВАР-ЧАЙ

Placet experiri.[3]

Латинская поговорка

Автобус был украшен на диво. На перегородке, отделявшей салон от тесного гнезда водителя, были разбросаны переводные картинки с изображениями красавиц, – иные шоферы районных рейсов ничего не жалеют за такие картинки. Вперемежку с красавицами были наклеены цветные фотографии легковых автомобилей разных марок и групповой снимок любимой футбольной команды. По углам торчали пучки сухого крашеного ковыля и искусственные розы. Стойки и поручни у дверей, как и рулевое колесо, были аккуратно обмотаны синей и красной пластиковой лентой. Богатое убранство дополнялось лозунгом, намалеванным без трафарета:

СОВЕСТЬ – ЛУЧШИЙ КОНТРОЛЕР!

Нонна и Аня сидели впереди, Ур с Валерием – за ними. Было жарко, встречный ветер, врывавшийся в открытые окна, не спасал от духоты. Аня и Валерий посмеивались, обсуждая автобусные украшения и подвергая острой критике вкус самодеятельного умельца-декоратора. Потом Аня и Нонна углубились в болгарский журнал «Эстетика быта».

Ур сидел молча, глядя в окно. Там не было ничего особо интересного. Тянулась вдоль шоссе трасса строящегося газопровода – траншеи, кучи вынутого грунта, экскаваторы, штабеля труб. Дальше простиралась всхолмленная серо-желтая земля с бурыми кустиками тамариска и верблюжьей колючки, а над землей – бледно-голубое небо с редкими прочерками облаков.

Валерий облокотился на спинку переднего сиденья и заглянул в раскрытый у Ани на коленях журнал. Там были яркие картинки – нарядные женщины на фоне полированных интерьеров. Скучающий взор скользнул по строчкам: «К линиям одежды этого сезона идут крупные украшения из чеканной меди и керамики. Для рабочего платья надо выбрать украшение поскромнее, например – кулон из дерева…»

Валерий хмыкнул и сказал:

– Буль-ра.

– Чего? – обернулась Аня. – Ты что-то сказал?

– Просто я вспомнил Миклухо-Маклая. Он писал, что папуасы нацепляют на себя ожерелья из клыков диких свиней. Это очень ценное украшение, и называется оно «буль-ра». Ничем не хуже ваших кулонов.

– Не остроумно. – Аня пожала плечиком. – При чем тут папуасы? Каждый украшает себя как может.

– Верно, верно. Чего ж ты смеялась над водителем? Он тоже украсил свой автобус как сумел.

– Кто смеялся? – Аня посмотрела на него незамутненно-голубым глазом. – Это ты смеялся, а я вовсе не смеялась.

– Ты права, смеялся я. – Валерий откинулся на спинку сиденья. Верно сказано где-то, что с женщинами не следует спорить, подумал он.

Перевалило за полдень, когда они вышли из автобуса на перекрестке и, взвалив на спины рюкзаки, двинулись по пыльному проселку между необозримыми виноградниками. Стрекотали в густой листве кузнечики. Раз или два прошмыгнули через дорогу серые ящерицы, – Ур провожал их любопытным взглядом. Впереди на возвышенности белели строения главной усадьбы колхоза имени Калинина – того самого, где жили теперь и работали родители Ура. Навестить их по просьбе Ура, собирался маленький отряд по дороге к цели экспедиции – речке Джанавар-чай.

– Долго еще идти, Валера? – хныкала Аня. – Я сварюсь на таком солнцепеке. Это бесчеловечно, в конце концов!

Справа на голубом фоне неба тонко рисовались ажурные мачты ветродвигателей с неподвижными крыльчатками. А слева из виноградников вдруг вышел на дорогу рослый чернобородый колхозник в синих бумажных брюках и рубахе, расстегнутой и связанной спереди полами на гавайский манер. В одной руке он нес оцинкованное, сверкающее на солнце ведро, в другой – мотыгу. Голова у него была повязана белым платком.

Ур бросился к нему. Колхозник, открыв в улыбке крупные зубы, поставил ведро, бросил мотыгу и обнял сына, – ибо это был Шам. Валерию он теперь показался куда менее величественным, чем тогда, в памятный день знакомства.

Отец и сын гладили друг друга по плечу и говорили на непонятном языке. Потом Шам, прижав ладонь к сердцу, поздоровался со спутниками Ура:

– Салам алейкум.

Ур прихватил ведро с медным купоросом и мотыгу и пошел рядом с отцом дальше по дороге. Остальные двинулись за ними.

Не по душе был Валерию этот визит, но Ур твердо настоял на своем желании навестить родителей. Пришлось Валерию перед отъездом кое-что объяснить Нонне и Ане. Дескать, никакой Ур не румын, а откуда-то с Ближнего Востока. Приехал он с семьей – может быть, потому, что бежали они от каких-то преследований, это знают только те, кому надлежит знать, а он, Валерий, точно не знает. Поскольку родители были у себя на родине крестьянами, им и здесь разрешили заниматься привычным трудом. И будет лучше всего, если Нонна и Аня не станут задавать лишние вопросы. Когда он им выложил все это, Нонна сухо заметила, что не нуждается в советах и сама знает, как себя вести. Аня же ограничилась восклицанием: «Ой, как интересно!»

Родители Ура жили на краю села, в беленом домике с верандой, выложенной каменными плитами. На стене под навесом висели связки золотистого лука, брезентовый плащ и ватник. Тут же стояла обувь, в том числе и грубые, странного вида сандалии.

В единственной комнате домика не было мебели – ни стола, ни стульев, ни кровати. Пол был застелен безворсовым ковром-паласом, в глубокой нише лежали свернутые тюфяки и одеяла, что-то из одежды, стояла посуда. Но в углу на самодельной подставке красовался новенький телевизор марки «Электрон».

Каа, мать Ура, в длинном, до пят, платье из набивного ситца – яркие бутоны роз по всему платью – и в алом платке на голове, захлопотала по хозяйству. Непонятно было, когда она успела замесить тесто, но по двору уже разнесся вкусный запах лепешек – Каа пекла их на круглом железном листе, под которым рдели угли от прогоревшего хвороста.

Рассевшись на ковре в прохладной комнате, пили чай с лепешками и белым острым сыром. Каа подливала чаю из пузатого фарфорового чайника, расписанного зелеными листьями и опять же яркими розами. Ее черные глаза перебегали с Ани на Нонну, и она говорила по-азербайджански, что очень рада гостям и особенно тому, что у ее мальчика такие хорошие и красивые друзья. И еще рассказывала, замолкая и подыскивая слова, а то и вставляя вовсе непонятные, – рассказывала, как она первое время никак не могла привыкнуть к тому, что из ящика вдруг раздаются голоса и музыка и на стекле появляются люди, которых на самом деле в комнате нет. Но теперь ничего, привыкла. А Шам – тут Каа засмеялась и понизила голос, – Шам никак не привыкнет и боится говорящего ящика.

Шам услышал ее слова и прикрикнул на жену – довольно, мол, размахивать языком, надо дать и гостям поговорить. Каа замолчала, поджав губы. Но вскоре опять оживилась, повела с Аней разговор (с помощью Валерия, который лучше, чем Аня, понимал азербайджанский) о товарах, которые есть в городе, – о чулках, платьях и головных платках, и Аня обещала в следующий раз непременно привезти ей в подарок красные чулки.

А Нонна наблюдала. Все это казалось ей странным, непонятно для чего устроенным маскарадом. Родители Ура, впрочем, были натуральными ближневосточниками, тут сомнений не было у Нонны никаких. Не нужно было мысленно переодевать Шама, примерять ему другие костюмы – он был самим собой. Каа казалась Нонне излишне бойкой и слишком ярко одетой, но, пожалуй, тоже выявляла свою сущность – достаточно убрать с ее головы алое полотнище и надеть обыкновенный темный платок-келатай. Откуда бы они ни приехали – с Ближнего ли Востока, из Южной ли Азии, – они были крестьянами.

Но как соотнести с ними Ура?

И что это за язык, на котором Ур говорит с отцом, – язык, изобилующий гласными звуками?

После чаепития начались приготовления к обеду, Мужчины затеяли шашлык. Валерий трудолюбиво помогал Шаму резать баранину и нанизывать куски мяса на шампуры, а Ур разжег костер. Нонну удивило выражение детского любопытства, с которым Ур смотрел на ленивые языки огня.

– Ты знаешь, который час? – спросила она.

– Знаю, – ответил Ур. – Примерно половина четвертого.

Часов у Ура не было, и Нонна обратила внимание на то, что на левой руке у него не видно незагорелой полоски кожи, какая бывает обычно под часовым ремешком. Но всегда Ур знал, который час, – словно часовой механизм сидел у него внутри.

– Без двадцати пяти четыре, – сказала Нонна. – Еще часа полтора уйдет на обед. Столько же – на дорогу. Когда же мы придем на речку?

– А мы сегодня не пойдем. – Ур подбросил в костер сухих веток. Здесь заночуем.

– У нас и так мало времени, нельзя терять целый день.

– Тебе здесь не нравится? – Ур посмотрел на нее. – Моя мама говорит, что ты очень красивая.

Нонна собралась уже напомнить, кто, собственно, начальник экспедиции, но, услышав последнее замечание Ура, вдруг вспыхнула и ощутила, как заколотилось сердце. Что еще за новости? Негодуя на себя, она отвернулась.

Шашлык был очень вкусен, все брали сочное, попахивающее дымом мясо руками, и Нонна впервые в жизни ела мясо без вилки. Как ни оберегалась она, а все же капнула жиром себе на брюки. Ее настроение, и без того неопределенно-беспокойное, совсем испортилось.

К концу обеда пришел пожилой дядька с мохнатыми седыми бровями. Сел, скрестив ноги и не снимая папахи, от еды отказался, но чай пил стакан за стаканом. Перебирая прозрачные четки, завел с Шамом долгий разговор.

После обеда Нонна, Аня и Валерий пошли к скалам, где, как утверждал Валерий, был родник с удивительно вкусной водой. На полпути, однако, Нонна, сославшись на жару и усталость, повернула обратно. Что-то она чувствовала себя одинокой, неприкаянной. Аня с Валерием явно хотели уединиться – потому и покинула их Нонна. Ур сидел в комнате с отцом и гостем – какой-то шел у них нескончаемый скучный разговор. Нонна поднялась на веранду и села на ее краю, прислонившись к столбику.

Она злилась на себя за то, что «раскисла», что чуть не плачет от сознания собственной ненужности. Кому она нужна? Маме, которая обожала ее и побаивалась, не решалась лишнего вопроса задать строптивой дочке? Вере Федоровне? Науке?..

Рядом с ней опустилась Каа. Заглянув Нонне в глаза, заулыбалась, заговорила резковатым голосом. Лицо у Каа было загорелое, цвета темной меди, черты крупные, не оплывшие с возрастом, – Нонна подумала вдруг, что Каа, наверное, отличалась необузданным характером.

О чем она говорила? Нонна почти не понимала по-азербайджански, да и Каа плохо владела языком, но все же Нонна уловила, что речь идет об Уре.

Если она не ошиблась, Каа рассказывала о том, какой Ур хороший и любящий сын, только жаль, что у него до сих пор нет своего дома и имущества, чтобы обзавестись семьей. И она поняла еще, что Каа интересует, есть ли все это у нее, Нонны. С трудом подбирая слова и плохо произнося их, она сообщила любопытной собеседнице, что квартира у нее есть и одежда и книги тоже. Телевизор? Да, есть и телевизор. Следующий вопрос Каа она не поняла. Похоже, мать Ура интересовало, кто ее родители и богаты ли они, но уверенности, что она правильно поняла вопрос, у Нонны не было.

Каа погладила ее по плечу и опять залопотала что-то про Ура. Нонна спросила, откуда они с Уром сюда приехали. Но из того, что произнесла Каа в ответ, не поняла ни слова.

Из комнаты донесся смех. Кто-то из мужчин даже захлопал в ладоши. Чего они там развеселились?

Стемнело. Каа зажгла на веранде лампочку без абажура. Опять пили чай с дошабом – вареньем из виноградного сока. Гость наконец ушел – он долго и вежливо прощался, всем пожимал руки, а Ура даже поцеловал.

Спать женщины легли в комнате, а мужчинам постелили на веранде. Шам вскоре захрапел. А Валерию не спалось. Непривычная стояла тишина, только изредка взлаивали в деревне собаки. Недружно прокричали петухи – их точность и синхронность в наш нервный век заметно снизились. Стрекотал где-то поблизости сверчок.

Блаженно растянувшись на тюфяке рядом с Уром, Валерий с удовольствием вспоминал прожитый день, прогулку с Аней. Она была нежна с ним. Без обычных своих «колючек». Она любила его! Нечто новое вошло в их отношения после его признания… Права Аня, права: нечего стыдиться признания в любви, нисколько оно не старомодно, какая тут может быть, черт дери, мода…

– Ты не спишь? – спросил Ур.

Валерий притих, притворился спящим, неохота было ему сейчас разговаривать. Но такими уловками Ура не провести.

– Я знаю, что ты не спишь, – сказал он. – У моего отца неприятности.

– А что случилось? – насторожился Валерий.

– Заведующий животноводческой фермой, – тщательно выговорил Ур, нехороший человек. Он продает баранов, которые ему не принадлежат.

– Толкает налево?

– Что значит – толкает налево?

– Ну, незаконно продает на сторону…

– Да, продает и присваивает себе деньги. Когда отец в первый раз увидел, как Даи-заде угнал из отары двух овец, он подумал, что это можно, и вечером, пригнав отару с пастбища, повел к себе домой овцу. Это вызвало неприятности. Даи-заде хотел отдать отца под суд. Но председатель колхоза заступился. Ограничились предупреждением и перевели отца с фермы на виноградники. Отец очень недоволен. Он любит овец.

Валерий живо вспомнил сцену: Шам стоит на коленях в пыли среди стада и целует овечьи морды…

– А чем тут можно помочь? – спросил он вяло.

– Надо доказать, что Даи-заде вор. Но он очень хитер. Курбанали говорит, что он окружил себя такими же дружками.

– Какой Курбанали?

– Который приходил сегодня в гости. Он говорит, что пропажу овец Даи-заде часто списывает на волков. И поэтому его прозвали «Джанавар-заде». Это значит – «волчий сын».

– Верно, – усмехнулся Валерий. – Очень нехорошее прозвище. У азербайджанцев нет фамилий, происходящих от названий животных. Они даже удивляются, какие у русских бывают «звериные» фамилии: Волков, Медведев, Лисицын… Ты что же, решил вывести этого Джанавар-заде на чистую воду?

– Вывести на чистую воду, – повторил Ур. – Да, понимаю. Может быть, я что-нибудь придумаю.

Среди ночи Валерий проснулся с ощущением тревоги. Ура рядом не было, его подушка в пестрой ситцевой наволочке хранила еще примятость от его головы.

Приподнявшись на локтях, Валерий увидел Ура. Тот стоял во дворе, неподвижный, как изваяние, запрокинув голову к мерцающему в черном, не городском небе звездному рою. Валерий уже не первый раз видел эти приступы странной болезни у Ура. Вначале он думал, что это лунатизм, но потом убедился, что приступы случались не только ночью и не только при полной луне, но и днем. Иногда Ур замирал в каменной неподвижности, в другой раз мотал головой и бормотал что-то неразборчивое. Молился? Вряд ли. Валерий уже знал, что Ур не религиозен – во всяком случае, не имел отношения ни к одной из известных Валерию религий. Было нечто жутковатое в припадках Ура, особенно в болезненной реакции, наступавшей потом.

Вот и сейчас Ур сник, зажал ладонями виски. Валерий не видел его лица, но знал, что оно сейчас мучительно искажено болью. Он встал было, чтобы помочь Уру добраться до веранды и уложить на тюфяк, но тот, пошатываясь, направился к очагу, возле которого стояло ведро с водой, и принялся пить кружку за кружкой. Потом сел на чурбачок, уронил голову на колени…

Нонна проснулась рано – еще только брезжил рассвет. Но оказалось, что Каа уже на ногах. От очага тянуло дымком, и раздавался равномерный быстрый стук – это Каа сбивала в небольшой деревянной кадушке масло.

Нонна разбудила свой отряд. Валерию, никак не желавшему просыпаться, ей пришлось пригрозить выговором в приказе.

– Креста на тебе нет! – проворчал Валерий, продрав глаза. – Чего ты в такую рань поднялась? Шести еще нет. Спать бы да спать еще… И что за манера – выговорами раскидываться…

– Хватит ворчать, – засмеялась Аня. – Вставай, лежебока.

Она кинула в Валерия камешком и попала прямо в лоб.

– Это злостный выпад! – вскричал Валерий. – Ну погоди же!

Выскочив из-под одеяла, он погнался за хохочущей Аней. Глядя на них, Шам вдруг оживился – захлопал в ладоши, закричал непонятное, замахал руками. Валерий застеснялся чего-то, прекратил погоню, а Аня нисколько не смутилась.

– Тоже мне, как дети! – сказала Нонна.

На завтрак Каа подала пирожки с мясом в форме полумесяца, кислое молоко, зеленый лук, масло и белый сыр пендир. Напились крепкого чаю и стали собираться в поход. Каа погладила каждого по плечу, а Ане напомнила насчет красных чулок.

Между тем Ур, присев на каменную ступеньку, что-то писал в своем блокноте. Валерий давно уже заметил, что с этим странным роликовым блокнотом Ур никогда не расстается и никому не дает его в руки, хотя многие просили посмотреть, удивляясь необычности его формы и тонкости непрозрачной пленки. Пленка и верно была до того тонка, что казалось, будто ее намотано на ролики нескончаемо много. В основании блокнота помещались, наверное, миниатюрные механизмы. Не раз видел Валерий, как Ур мгновенно находил давно сделанную запись – стоило ему нажать там на что-то, как пленка начинала быстро перематываться и сама останавливалась на нужном месте.

И стержни, которыми писал Ур, были необычные, они словно выжигали на пленке текст. Теперь Ур старательно, неторопливо писал таким стержнем по краю пленки, и она сама перематывалась по мере записи. Кончив писать, Ур тронул что-то в блокноте, и от пленки начала отделяться узенькая исписанная полоска – в механизме было, должно быть, что-то вроде ножа. Намотав срезанную полоску на палец, Ур сунул блокнот в карман и пошел в комнату к отцу. Было слышно, как он разговаривал с Шамом на непонятном языке.

– Ур, ты скоро? – крикнула Нонна. – Сколько можно ждать?

– Совсем скоро, – ответил Ур, выходя на веранду.

За ним, ухмыляясь и почесывая под бородой, появился Шам.

По утреннему холодку маленький отряд вышел из колхозного поселка и зашагал по проселочной дороге напрямик к речке Джанавар-чай. Вокруг расстилались виноградники, хранившие в зеленой листве ночную свежесть.

– Какие у нас длинные те-ени! – говорила Аня нараспев. – А какой воздух – чистый озон!

– Как бы не так, – сказал Валерий. – Если бы чистый озон, ты и одного вдоха не успела бы сделать.

– Это почему?

– Потому что озон – мощный окислитель. Легкие сожжет.

– Вот еще! Озон – это очень хороший кислород. О-три. Мы в прошлом году были в Кисловодске, так я сама слышала, как один профессор сказал хватайте воздух, это чистый озон.

– Профессор кислых щей он, если нес такой вздор. Озон полезен, если на две тысячи кубометров воздуха приходится один грамм озона, не больше…

– Вечно хочет показать, что больше всех знает! – воскликнула Аня. – А сам еще даже не кандидат.

Ур, прислушивавшийся к разговору, сказал:

– Озон действительно нужен для жизни. Если бы не озоносфера, задерживающая космические лучи на высоте двадцать – двадцать пять километров над Землей, то, может, и жизни бы не было.

– Одно дело – нужен, другое – полезен, – сказал Валерий. – И я не уверен, что для жизни непременно нужна озоносфера.

– Я не говорил, что непременно. Населенная планета может обойтись без озоносферы, но тогда нужны особые условия.

– Какие именно? – Валерий посмотрел на него.

– Особые, – повторил Ур, присматриваясь к ящерице, выскочившей из виноградников на дорогу.

– А правду говорят, что ты прилетел с Марса? – впервые за эту поездку обратилась Аня к Уру.

– Это неправда, – ответил тот спокойно.

– Ну, не с Марса, а с какой-то другой планеты. Правда?

Нонна замедлила шаг, чтобы расслышать ответ Ура.

– А разве я похож на жителя другой планеты?

– Откуда я знаю? Мне никогда не приходилось их видеть. В книжках и фильмах инопланетники всегда такие чудища, что даже противно.

Виноградники кончились. Теперь отряд шел по голой равнине, по растрескавшейся, сухой земле. Дорога превратилась в еле заметную тропинку, петлявшую меж кустиков тамариска. Солнце поднялось, заметно укоротив их тени. Начинало припекать.

– Долго еще идти? – заныла Аня. – Неужели нельзя было попросить в колхозе машину или хотя бы осла?

– Давай твой рюкзак, – сказал Валерий.

– Не надо, Валера. У тебя же свой тяжелый…

– Давай, давай. За неимением осла…

Он взвалил на себя Анин рюкзак.

«Ну и лаборанты пошли! – сердито подумала Нонна. – Жаль, Швачкин заболел, вот лаборант безотказный». Тут она почувствовала, что кто-то ухватился за ее рюкзак.

– Нет, – сказала она Уру, – мне помощь не нужна.

– Я сильнее тебя.

У него было обычное благодушно-доброжелательное выражение, но почему-то Нонна вспомнила, как окаменело и сделалось неузнаваемым его лицо, когда он уставился на продавца. Вдруг он и сейчас повторит свой трюк…

И Нонна отдала рюкзак. В конце концов, Ур действительно сильнее, чем она. Вон какие могучие плечи. Все загадочно в этом человеке – кто он и откуда и почему приехал с родителями, ведь обычно иностранцы-практиканты с родителями не приезжают, это даже смешно…

Ох, да хватит думать о нем!..

Около двух часов шел отряд по жаркой степи, и вот впереди возникла полоска зелени. Кусты дикого орешника обозначали русло Джанавар-чая.

Подошли к обрыву. Речка, будто ножом, прорезала в степи узкую и глубокую щель, на дне которой желтела вода, казавшаяся неподвижной. Вскоре они вышли к небольшой плотине, перегородившей русло Джанавар-чая. За плотиной поблескивал на солнце пруд, выполнявший обязанности водохранилища для овощного хозяйства того же колхоза. От пруда шли к бахчам канавы-арыки.

Лениво, нехотя, тончайшей пленкой стекала вода по замшелому, позеленевшему бетону водослива. Неподалеку от плотины росли десятка два карагачей, посаженных, должно быть, для укрепления глинистого берега. Тут же был удобный спуск к речке.

Прежде всего поставили палатку в негустой полуденной тени карагача, листья которого, пильчатые по краям, были изъедены тлей. Потом Ур и Валерий спустились к речке – воды им оказалось по пояс – и перебросили на тот берег трос. С троса опустили в желтоватую воду Джанавар-чая гидрографическую вертушку и трубку-насадку – тонкие кабели потянулись от них к самописцам, установленным в палатке. Теперь оставалось погрузить в воду прибор, сделанный по схеме Ура, – довольно увесистый датчик, снабженный спиралями из ниобиевой проволоки.

Перед тем как опустить датчик в воду, Ур открыл его герметичную крышку.

– Мы же все проверили, – сказал Валерий, недовольный затянувшейся возней на солнцепеке. – Чего ты еще затеял?

Ур, не ответив, достал свой блокнот. Пощелкал рычажками, и от пленки отделилось несколько квадратных кусков. Ур повертел их, сложил в плотную пачку и сунул под крышку датчика.

– Зачем это? – спросил Валерий. – У тебя в схеме ничего такого не было.

– В схеме не было, в голове было.

Быстро орудуя отверткой, Ур привинтил крышку. С помощью Валерия он подвесил датчик, погруженный в воду, к тому же тросу, с которого свисали вертушка и трубка-насадка. Теперь сочетание трех приборов давало возможность сравнить скорость течения, полученную магнитным методом, с записями, которые дадут методы гидродинамический и механический.

От датчика тоже протянулся кабель в палатку. Аня и Нонна занялись самописцами.

– На таком течении и вертушка плохо покажет, – сказала Аня, привычно и быстро налаживая лентопротяжный механизм. – А уж магнитный датчик тем более.

– Посмотрим, – сказала Нонна.

Умаявшись, пошли на пруд купаться. Одно тут и было спасение при такой жаре – пруд. Вода в нем была тепловатая и нечистая, но все же – вода. И отряд плескался в пруду до обеда.

Над разожженным костром сварили суповой концентрат, разогрели мясные консервы, вскипятили чай. Ели вяло. После обеда Валерий принялся кидать камни в пустую консервную банку, им же заброшенную на другой берег речки. Банка ясным блеском горела на солнце и была хорошей мишенью, но что-то камни Валерия ложились неважно.

– Дисквалифицировался, – ворчал он. – В детстве я знаешь как метал камни…

Ур тоже подобрал камень, прикинул расстояние до банки.

– Хочешь состязаться? – ухмыльнулся Валерий. – Прямо так, без самоучителя, без теоретической подготовки?

– Дай на минутку твой платок, – сказал Ур.

Валерий протянул ему красную выцветшую косынку, которой при купании повязывал голову. Ур вложил в косынку камень и, раскрутив над головой, отпустил один конец – камень, коротко свистнув, полетел и со звоном ударил в банку.

– Здорово! – восхитился Валерий. – Где ты так выучился?

– Отец научил.

Снова пошли купаться. Ур плавал уже изрядно. Неутомимо, бессчетно переплывал он пруд вдоль и поперек.

– Дорвался, – сказала Аня, сидевшая на берегу после купания. – Он прямо какой-то помешанный на воде.

– Он вырос в безводных местах, – счел нужным пояснить Валерий, растянувшийся на травке.

– В каких местах? – спросила Нонна.

– Не знаю. – Валерий лениво ворочал языком, ему хотелось спать. – В безводных и безлюдных. И его с детства мучила жажда. Духовной жаждою томим…

– Болтаешь, – вздохнула Аня. – Где ты достала такой купальник? повернулась она к Нонне. – Очень миленький.

И они заговорили о купальниках, легко и плавно перейдя затем на кримпленовые костюмы, сапоги-чулки и пончо.

– Пончо выходит из моды, – вставил Валерий, почти засыпая. – В моду входит епанча.

Но девушки не обратили на этот выпад никакого внимания.

– Пока не стемнело, – сказала Нонна, – сними запись с приборов.

Аня ушла в палатку. Вскоре она вернулась, неся ленты, снятые с самописцев.

– Вставай, лентяй, работать надо. – Она пощекотала веточкой голую пятку Валерия.

Тот дернул ногой и проворчал нечто об отсутствии покоя, однако поднялся, зевая, и подсел к Нонне. Они принялись анализировать дрожащие линии, нанесенные перьями самописцев на графленые ленты. Работа была не очень сложной, привычной, но кропотливой. Показания вертушки и трубки-насадки дали скорость течения речки, пересекавшей меридиан. Теперь, зная магнитные характеристики местности, можно было теоретически определить величину электродвижущей силы, наведенной в водном потоке, но для получения конечного результата пришлось ввести множество поправок. Аккуратная Нонна не упустила ни одной.

– Великая река, – сказал Валерий, подчеркнув в блокноте полученную ничтожную величину. – Я всегда говорил, что надо ее переименовать в Ориноко-чай. Эй, Ур! – заорал он. – Вылезай, ты уже весь посинел!

Ур вышел из воды, озабоченно осмотрел свою мокрую грудь, оглядел руки и ноги.

– Посмотрим теперь, что дала ниобиевая проволочка. – Валерий развернул ленту с записью показаний нового прибора, чтобы сравнить ее с вычисленной величиной электродвижущей силы. – Чепуха какая-то, – поднял он взгляд на Ура. – Твой приборчик показывает, верно, вчерашнюю цену на пшеницу в Афганистане.

– Цену на пшеницу? – Ур уставился на него, потом понимающе кивнул: Ты шутишь.

– Действительно, – сказала Нонна, разглядывая ленту. – Не может быть такой ЭДС при этой скорости течения. Смотри, Ур, твой прибор показывает ЭДС больше теоретической, а должно быть меньше – за счет потерь в приборах. Понимаешь?

– Прибор показывает правильно, – сказал Ур, сравнив вычисленную величину с несколько более высокой, зарегистрированной прибором.

– Ну как же правильно? – возразил Валерий. – Не может же неведомо откуда взяться дополнительная энергия, это противоречило бы основному закону.

В карих, в ободках черных ресниц глазах Ура появилось задумчивое выражение,

– Вот ты сказал, что я посинел, – проговорил он, помолчав, – а я этого не замечаю. Точно так же не замечаешь и ты «дополнительной» энергии.

– Да откуда ей взяться? Из воздуха, что ли?

– Немного подальше, – сказал Ур. – Из центра Галактики.

– Что? – вскричал Валерий. – Космическое излучение в форме простой электроэнергии? Иди, иди, Ур, поплавай еще в пруду, а то, как видно, перегрелся малость на солнце…

– Я перегрелся не больше, чем ты, поскольку солнце над нами одно. Излучение из центра Галактики доходит до Земли настолько ослабленным, что никакие приборы и ни в какой форме его не улавливают.

– Ты хочешь сказать – никакие приборы, кроме твоего?

– Да. Этот прибор – высокочувствительный.

– Значит, трехгранная проволока из ниобия…

– Ниобий хороший материал, но и он недостаточно чист для регистрации галактических частиц. Но в сочетании с пачкой вот этой пленки…

– А, твой таинственный блокнот! Я видел, ты засадил пленку из блокнота в прибор, но подумал, что это для пущей изоляции. Дай посмотреть, Ур. – Валерик вгляделся в еле различимый, тончайший узор на молочно-белой поверхности пленки. – Микроструктура какая-то. Да, такую пленочку даже Ованес Арсентьевич не достанет. Из чего она сделана?

– Ближе всего это к ниобию. – Ур протянул руку и забрал у Валерия блокнот.

– И ты знал заранее, что мы получим здесь такой эффект? – спросила Нонна после паузы.

– Я не был уверен. Все-таки здесь очень слабое течение. Хорошо бы испытать прибор в океанском течении. Там мы получили бы более показательную магнитную аномалию.

– Аномалию? – переспросил Валерий. – Твой прибор показывает дополнительную величину ЭДС за счет улавливания космического излучения трудно поверить, но допустим, что это так. Но при чем тут аномалия? Ты слышишь, Ур?

– Я слышу, – ответил тот, глядя в темнеющую на востоке степную даль. – «Дополнительная» энергия, которую мы обнаружили в течении Джанавар-чая, искажает здесь магнитное поле.

– Что именно искажает? Склонение?

– Да.

– Странно, – сказал Валерий. – Где-то я читал, что есть два места на Земле, одно в Атлантике, другое в Тихом океане, их называют дьявольскими треугольниками. Там внезапно начинаются страшные бури и стрелки компасов показывают на географический север вместо магнитного. Знаешь ты об этом?

Ур поднял взор на Валерия и тотчас отвел в сторону, опять уставился на восточный горизонт.

– Искусственная аномалия, значит, – задумчиво сказал Валерий. Джанаварская аномалия… Джаномалия, – сократил он. – Космическая составляющая речных токов…

– Речные токи нам мало что дадут, – сказал Ур. – Океанские – другое дело.

– Пора ужинать, – сказала Аня. – Разожгли бы костер, ребята.

Костер догорал. Языки огня как бы нехотя долизывали красные, в черных трещинах головешки. Быстро сгущалась, наползала на степь темнота.

Аня вылила из чайника остатки кипятка в кастрюлю и сполоснула миски и кружки.

– Смотрите, луна какая, – сказала она тихо. – Одна половина яркая, а другая – темная и кажется меньше…

– Пепельный свет, – вставил Валерий.

– В городе я такой луны никогда не видела. Здесь она другая. Не привычный фонарик в небе, а космическое тело. Подумать только – там побывали люди… Страшно даже представить себе – вечно черное небо, ни воды, ни ветра, ни дерева…

– У нас тоже сейчас черное небо и безветренно, ну и что? А вместо воды у нас Джанавар-чай, так, одно название, что река.

– Ну что ты вечно споришь? – сказала Аня, но в вопросе ее не слышалось ноток раздражения, а была необычная мягкость. – Споришь и спо-оришь, как пятиклассник.

– Кто спорит? – Валерий бросил в костер сигарету. – Я просто поддерживаю разговор. Не хочешь пройтись, Анечка?