Текст книги "Песни"

Автор книги: Евгений Клячкин

Песня о единстве и борьбе противоположностей

 
Подозрительно подозрителен
стал к себе, и себя ловлю:
ненавижу вот победителей,
а проигрывать не люблю.
 
 
Вот, к примеру, – пишется вечером,
а чертовски хочется спать.
И опять же – противоречие.
Диалектика – наша мать!
 
 
Как ни плюнешь – все рядом сходится:
и бессонница, и понос.
Если где-то промчалась конница,
значит – где-то лежит навоз.
 
 
Пусть с женою я в добром плаванье,
пусть в чужую жену влюблен, —
исключения – те же правила,
я укладываюсь в закон.
 
 
Так все в мире взаимосвязано,
не поверите – резонанс:
«Чтоб ни грамма», – мне было сказано, —
и как раз у меня аванс.
 
 
Предусмотрены изменения,
и картина всегда проста:
если где-то рост населения,
значит, где-то – падеж скота.
 
 
Школьный курс грызя с тихой скукою,
был я гладкий в нем, как плафон.
А теперь все той же наукою
досконально я объяснен.
 
 
Здесь охвачены все чудачества,
и любая сложность ясна,
даже низкое наше качество
и высокая госцена.
 
 
Просто мыслить надо логически,
не упрямиться, как ишак.
И наука диалектически
тоже сделала новый шаг.
 
 
И пускай враги удивляются —
им на слове нас не поймать
вечно движется, развивается
диалектика – наша мать!
 

29–31 марта 1974

Песня о неунывающем пассажире

 
Я еду на автобусе, а путь мой так далек.
Мои густые волосы тревожит ветерок.
Какие планы – Господи! – теснятся в голове —
я скоро человечеству открою к счастью дверь.
Свобода где-то около, буквально за дверьми,
и герценовский «Колокол» в груди моей звенит.
Как видно, звон услышали, и, видно, он мешал —
покинул я автобус, исполнив антраша.
 
 
А я опять в автобусе, и путь еще далек,
мои седые волосы щекочет ветерок.
И, мудрости исполненный, по сторонам смотрю
и опыт примирения любому подарю.
В природе равновесие ищу и нахожу
и на соседей искоса внимательно гляжу.
Но нет – увы! – активности в позиции такой,
и хоть без акробатики, но я на мостовой.
 
 
А я опять в автобусе, и путь еще бежит,
и ветер гладит лысину – все так, как надлежит.
И я не кукарекаю – тем более закат,
как все, бросаю гривенник, кладу в карман пятак,
как все, читаю новости, как все, «Зенит» люблю
и из газет подробности о жизни узнаю.
И дышат оптимизмом на мне черты лица,
а это верный признак, что доеду до конца.
 

5 октября 1976

Песня о правах

Т.М.

 
Ты, наверно, права,
что об этом молчишь.
Это ж просто слова —
разве в них углядишь,
как ни гляди, —
право годы забыть,
право помнить часы,
право выбрать, как жить,
бросив жизнь на весы.
 
 
Быть жестокой к себе —
говорить про кино,
и в подушку реветь,
только ей все равно,
имеешь ли ты
право всех обмануть
и казаться стальной.
Право вдруг притянуть
и заплакать: он мой…
 
 
А вообще ты права —
это просто слова…
 

14 ноября 1963

Песня о рыбаке и рыбке

 
Задвинуты пальцы в косые штиблеты,
опущен на плечи грохочущий плащ.
И руки ли это, перчатки ли это,
лицо или маска, проспект или пляж.
 
 
Песок между пальцев, и солнце на коже.
Деревья шумят – это значит – растут.
Ах, как это солнце на солнце похоже,
а новая кожа – на новый костюм.
 
 
Как все эти лица похожи на лица,
как ловко пристала печать на замке.
Им если не слиться – хотя бы пролиться!..
Но ключик у рыбки, а рыбка – в реке.
 
 
И плавают люди – такие как люди,
и шпильки в затылке, и шпильки в виске.
И лица, как в рамку, поставлены в будни…
И с удочкой кто-то сидит на песке.
 
 
Он смотрит не дальше, а просто чуть мимо
шеренги ботинок и стопки рубах…
Реальность его – безусловная мнимость.
Но руки тверды его и недвижимы…
 
 
Вот я-то и есть этот самый рыбак.
 

16–17 февраля 1966

Песня о честной подруге

 
Честных мало. Как назло,
мне всегда на них везло.
Расскажу, как дело было:
повстречала – полюбила.
 
 
Поначалу полюбила.
Ну а после – разлюбила.
 
 
И как только разлюбила,
сразу «честно» изменила.
А как только изменила,
тут же «честно» сообщила.
 
 
«Честных» мало. Как назло,
мне всегда на них везло.
 

11 августа 1973

Песня о шутках

 
«Такое время – легко шутить.
Давай полегче», – твердим друг другу.
Всего надежней чуть закруглить
ненужный угол, колючий угол.
Царапин много – нам повезло!
Ну что ж, царапина – не увечье.
И мы смеялись, всему назло.
А после в чем-то пошли осечки.
 
 
Ах, эти губы – сперва шутя.
Но вот потянет дымком-тоскою, —
и нет желанья играть шута,
и нет защиты, и нет покоя.
И, ради шутки гитару взяв, —
чего он, правда, все время ноет! —
полжизни отдал я ей, друзья, —
теперь придется и остальное.
 
 
Друзья мои вы, мои друзья!
А разве с вами было серьезно!..
Но нынче в каждом – немножко я,
а это значит – шутить уж поздно.
Шутнем, пожалуй, еще разок —
каким-то боком нам выйдет шутка!
Усмешка наша наискосок
пускай нас греет, как зайку шубка.
 
 
И сколько б шуток здесь ни нашлось —
всегда в запасе одна за нами.
Когда и как – вот в чем вопрос,
как пошутил знаменитый Гамлет.
 

10 июня – 15 июля 1965

Об этой песенке сказала одна моя знакомая, весьма остроумно, но, в общем, и правильно: «Промышленная разработка одной и той же темы».

1966

Песня об истинах

Михаилу Анчарову

 
Качались бутоны радости,
изумленно терли глаза.
И ты сказал – это истина,
а это ведь был закат.
И, веруя в вечную искренность,
не мог, конечно, ты знать,
что радость – изнанка истины
и истиной рождена.
 
 
Гудок перережет надвое,
назад поплывет вокзал.
И вдруг ты поймешь – «обокраден я».
А кто ж тебя обокрал?!
В груди ворохнется стеклышко —
неровные края…
Так вот ты какая, истина,
единственная моя!..
 
 
Сгорает детское личико,
в глазах – незнанье и боль.
Зачем же с ним это выпало
и почему не с тобой?!
В лицо тебе брызнет искрами —
все ближе пламя костра…
И значит – сегодня истина
не та, что была вчера.
 
 
И ты постигаешь равенство,
что истина – это боль.
И ребра, как мост, расходятся —
корабль прибывает в порт.
 

1–3 июня 1964

Песня об очередях

 
Торчит зеленый воротник,
и красный волос там приник.
Он жив, он дышит на ветру —
сейчас сорву его, сотру.
 
 
И то ли мне его сорвать,
и то ли глаз не оторвать.
И будет плоская спина —
мертво-зеленая страна.
 
 
Поглубже спрячемся в пальто:
и вы – никто, и я – никто.
И здесь никто не виноват,
что мы застыли в кружева.
 
 
Из зала в зал переходя
и постарев в очередях,
легко решим, что дело в нас
(как в первый раз, как в прошлый раз).
 

10 февраля 1964

Песня об утреннем городе

 
Этот город – он на вид угрюм.
Краски севера – полутона.
Этот город – он тяжелодум,
реки в камень он запеленал.
 
 
А сейчас, дождями перемыт,
пряча лужицы в своей тени,
розовеет на Неве гранит,
и дома стоят – совсем одни.
 
 
Птичий гомон будит Летний сад,
разминаются мосты, кряхтя,
силуэты обрели фасад…
В эту ночь я у него в гостях.
 

18 июня 1964

Второй вариант песни по заказу журнала «Кругозор». Это песня о ленинградских белых ночах, о том времени суток, когда звуки последних шагов последних прохожих растаяли сперва на пустынных площадях, затем – в узких переулках и, наконец, растаяли звуки захлопнутых дверей в самих парадных, а машины-поливалки еще не вышли, словом, когда город предстает таким, каков он есть во всей строгости своей каменной красоты. Первая песня, принесшая мне радость утверждения.

1966

Песня освобождения

 
Что снится той, что спит со мной? —
увы, друзья, не я.
«Тогда зачем она с тобой?» —
вы спросите, друзья.
 
 
Тому, кто мне подругу дал,
известен был итог.
Зачем же сразу не сказал —
я разгадать не мог.
 
 
И надо было все прожить,
чтобы найти ответ.
Когда десятки «может быть»
все превратились в «нет».
 
 
И вот теперь, друзья мои,
он не хотел мешать,
и в первый раз за нас двоих
мне одному решать.
 
 
Быть может, я не прав, друзья,
но изо всех концов
один решился выбрать я,
не уронив лицо.
 
 
Свободу выбираю я
и ей ее даю.
Счастливый путь, судьба моя, —
мы оба на краю.
 

5 ноября 1969

Песня под сигарету

 
На листе, как на экране,
вижу черный знак вопроса.
А по мне течет дурманом
горький дым от папиросы.
 
 
Папироска-сигаретка!
Без тебя – какой же вечер!
Вспоминал тебя я редко,
но сегодня – наша встреча.
 
 
Синим пеплом тает кончик,
к потолку плывут колечки.
«На снегу поставить точку» —
невозможно здесь, конечно.
 
 
Белым паром снег уходит
под апрельскими лучами
и застынет над Хермоном
прямо чудо-облачками.
 
 
Даже выплакаться не с кем —
сигаретка, хоть с тобою.
Словно к туркам или к немцам,
только небо голубое.
 
 
Жизнь моя под небом этим
ровно на две половинки
разлетелась, как орешек,
да и ядрышко с червинкой.
 
 
Неподкупный, непродажный,
мимо лжи и денег – мимо.
Прохожу я, клеткой каждой
сам себе невыносимый.
 
 
Ах, как хочется богатства —
крыши над собою то есть.
Ах, как хочется продаться,
сохранив при этом совесть.
 
 
До чего же интересно —
как ни плюнь, все парадоксы.
И всему-то здесь есть место,
даже место, чтобы сдохнуть.
 
 
Путь закончен, как не начат,
а куплетик остается:
покупается, мой мальчик,
только тот, кто продается.
 

10–12 апреля 1992

Песня покоя

Андрею Фадееву – с нежностью

 
Отовсюду я уже приехал,
все билеты я давно купил,
летних песен отзвучало эхо,
синий воздух за окном остыл.
 
 
Новое покуда неизвестно,
старое неловко повторять.
И возлюбленную, если честно,
уж пора любовницей назвать.
 
 
Наступает время перемерить
прежние понятья и слова,
и совсем иначе слово «верность»
предъявляет новые права.
 
 
Разве же любовница вернее,
чем судьбою данная жена,
если смеет ждать и верить смеет
столько долгих лет в тебя она.
 
 
Время вдруг явилось как хозяин,
отодвинув прочее рукой.
Я же с изумленьем постигаю,
что не знал понятия «покой».
 
 
Слово «ожиданье» повернулось
самым неожиданным концом.
И от пониманья улыбнулась
мне Фортуна мраморным лицом.
 

4 сентября 1969

Песня про зеркало

 
А мир в окошке бесшумно дрогнул
и, нарастая, сползает вниз,
и дом напротив надвинул окна —
сейчас карнизом о карниз.
И дом мой охнет, и щебенка —
струей сквозь щели в потолке…
Скорей, скорее! Спасать ребенка!..
Ну что же будет? и что успеть?!
 
 
Деревья клонятся на панели,
комочек к горлу подкатил, —
не надо плакать – я все успею! —
я просто зеркало подхватил.
И я поставил мир на место,
веревку туже завязав…
Спокойно спите, отцы семейства, —
я все придумал. И не сказал,
 
 
что дело было совсем иначе —
разбилось зеркало пополам.
Но это, в общем, так мало значит, —
висит другое на радость нам.
В нем отражается дом напротив —
он вертикален, как все дома.
А мир надежен, устойчив, прочен…
Мир на веревке – и вся игра.
 

27 января 1964

Песня про парашютиста

 
Распахнуты люки,
и ветер в лицо.
Привычные руки
находят кольцо
(вот в том-то и дело —
находят кольцо).
 
 
Толчок – и расцвел
над тобой парашют.
На поле толпа —
репортеры снуют
(вот в том-то и смысл —
репортеры снуют).
 
 
Потом – как в романе
с удачным концом:
лицо на экране,
на шее – кольцо
(вот в том-то и дело —
на шее кольцо).
 
 
И вдруг ты решился
ремни отстегнуть,
и дверцу откинуть,
и просто шагнуть
(вот в том-то и смысл,
чтобы просто шагнуть).
 
 
По-новому ветер
чеканит лицо,
а руки по-старому
ищут кольцо
(вот в том-то и дело —
все ищут кольцо).
 

15 марта 1964

«Песня про парашютиста» написана сразу после беседы с Булатом Окуджавой. Желание внести в песню ясность и простоту. Песня о риске.

1966

Песня прощания

 
Вот волосы твои… вот шея… ноги…
Нет, я не буду!.. Кончим этот цирк!
Еще немного – ну совсем немного —
немного – надо, чтобы я отвык…
 
 
Отвыкну я… Отвыкнешь ты… Так будет.
И песенка – старинная как мир,
все про одно, все про одно… О люди!..
Я скучен – потому тебе не мил.
 
 
А как немилый может быть нескучным?..
Вот круг замкнулся… Правда, я умен?..
И оттого – скучнее вдвое… Но разучим,
разучим оба несколько имен,
 
 
два-три названья: «милый», «дорогая»…
и будем беспрестанно повторять:
«Ты – дорогая, нет, ты не другая»,
и «милый» – я, когда – немилый я.
 
 
Давай поверим, что слова… поверим,
что все слова… поверим, что не лгут…
Давай запомним звук соседней двери.
Давай запомним волосы на лбу…
 
 
Давай запомним. Нам ведь есть что помнить…
Тягучие движения твои…
И песенки поет какой-то комик,
и говорит, что это – о любви…
 
 
Слова, слова… Как много говорю я.
Тебе – зачем? Себе – подавно зря…
За первой правдой – вечно ждем вторую…
И за окном – поддельная заря.
 

20 мая – июль 1966

К «Песне прощания» вначале были написаны слова, потом к ним долго подбиралась мелодия. Любопытно вспомнить, что вначале эта песня создавалась как задание на тему о прощании. Мне любопытно было проверить, смогу я сделать профессиональную песню, вернее, профессиональный стих… Вот такой вполне законченный, на заданную самому себе тему. Впоследствии оказалось, что замысел увлек меня сильнее, чем я предполагал, и, в общем, как всегда, получилось все свое.

1967

Песня счастливой любви

 
Чуть пригашенные ресницами,
били синие, били стрелы.
Солнце вспыхнуло между лицами,
не сгорая оно горело.
Губы плавились охладелые,
и, как в старом, старом предании, —
моя девочка, моя девочка,
как Ромео, я жду лобзания.
Моя девочка, моя девочка,
моя девочка…
 
 
Словно гром прокатился по небу,
пробежали по телу пальцы,
губы поняли, руки поняли,
унося это знанье дальше.
И томило оно, и медлило,
раскрывая себя навстречу, —
моя девушка, моя девушка,
добрый день тебе, добрый вечер.
Моя девушка, моя девушка,
моя девушка.
 
 
Нет покоя, кроме желанного
на единственной, в локте согнутой.
пахнет клевером, пахнет яблоком
это тело и эта комната.
И сияющие и вечные —
две звезды надо мною добрых.
Моя женщина, моя женщина,
мне удобно, мне так удобно!..
Моя женщина, моя женщина,
моя женщина!
 

Июнь 1970 – 3 января 1971

«Песня счастливой любви» очень проста, в ней нет второго плана. А счастье, по-моему, вообще вещь глупая. Только горе делает человека глубоким, прозорливым.

1989

Письмо

 
Белый ствол березы,
белый снег качаясь,
белый лист бумаги
падал —
на сырые листья,
на затихший город,
на ковер зеленый —
на пол.
 
 
В длинном поле ветер,
ветер ветку носит,
носит и, наверно,
сломит.
В маленьком конверте
уверяет, просит,
ничего, видать, не
помнит.
 
 
Обойми руками
зябкую осину, —
что она тебе
нашепчет:
«Виноваты сами —
сами напросились».
Но от этого
не легче.
 
 
Белый ствол березы,
белый снег качаясь,
белый лист бумаги
падал —
на сырые листья,
на затихший город,
на ковер зеленый —
на пол.
 

10–20 октября 1967

Подарок

 
Ветер
гонит стаи листьев по небу,
нагие ветви подняты,
как руки у тебя.
Светел
золотой листок у ног твоих,
зато трава груба.
Даришь
мне букетик одуванчиков и говоришь:
«Храни его,
иначе я умру».
Как же
донесу домой подарок твой
я на таком ветру?!
 

Декабрь 1966

Песня «Подарок» написана на музыку Анджея Тжасковского. Это прежде всего мелодия, как она запомнилась мне из польского фильма «Загадочный пассажир». Женский голос ее пел без слов, и удары литавр вне ритма… Совершенно великолепно. Мне это очень понравилось, я долго мычал ее, пока это настроение не отложилось в слова.

1989

Поезд

 
Ударил из тьмы прожектор —
раскрылись ее глаза.
Колеса крутнулись где-то;
качнулась назад земля.
 
 
Упали рельсами руки.
Комочком назад – «прости».
И чьих-то фраз перестуки —
«ах, тормоз не отпусти…»
 
 
Но я рычаги бросаю.
И поезд мой – так открыт! —
по этим рукам – я знаю! —
на взорванный мост летит.
 
 
И дымом – все то, что мелко,
и, все клапана закрыв,
танцует черная стрелка
на красной черточке – «взрыв».
 
 
Шатается поезд пьяный,
глотая черный туннель.
И эхо хохочет в стены —
«Не верь ты ей, ой, не верь!..»
 
 
Я больше с собой не спорю.
…И вдруг впереди – светло.
И к радости или к горю —
но, кажется, пронесло…
(На этот раз пронесло.)
 

10–12 декабря 1963

Поезд издалека

 
Дальний слышится гудок —
рельсы шепчутся о чем-то.
Пассажирский иль товарный —
им пока не угадать.
У твоей щеки цветок,
вьется труженица-пчелка,
будто до него и верно
не секунды, а года.
 
 
Безразличный примем вид
или лучше – беззаботный,
будто и взаправду поезд —
электричка, товарняк.
Ну, проедет, пролетит —
полно врать перед с собой-то!
Жуй травинку, успокойся —
ты сейчас увидишь знак.
 
 
Вот дымок сороковых,
тепловоз пятидесятых,
на подножках на вагонных —
по-вдвоем и по-втроем.
Кто сумел – на боковых,
остальные – на висячих,
едем-едем незаконно
в «завтра» светлое свое.
 
 
Значит, поезд – вон какой!
Где там нижняя подножка?
Ну привет, пацан губастый!
Мы прорвемся, но держись!
Ты упрись в нее ногой,
да всерьез – не понарошку.
Незнакомое – опасно.
Эта штука, парень, – жизнь!
 
 
Пролистает паровоз пару верст,
Намотает их на оси колес,
перепуталось там все, не сошлось,
натянулось, напряглось, порвалось,
и развеял клочья врозь паровоз.
 
 
Так и катится состав,
как мелодия под струны.
Все, что крупно, все, что мелко,
есть и топливо, и груз.
Эй, в машине! Не устал?
Видишь, и не так уж трудно
вовремя заметить стрелку,
вовремя запрятать грусть.
 
 
Вот купейный мой вагон.
До начала – целый поезд.
Как-то быстро все пропето,
даже ахнуть не успел.
Ведь казалось – на роман.
Ну по крайней мере – повесть.
Восемь строчек, два куплета —
вот и все, что было, спел…
 
 
Ну зачем цепочку рвать!
Многоточие – не точка.
Вон полянка, где лежал ты,
мимо окон поплыла:
непримятая трава,
ни окурка, ни следочка.
И остались, как ни жалко,
лишь ромашка да пчела.
 

10 октября – 15 ноября 1986

Позиция

 
В ЦК наверняка скамейки не грохочут,
на плюше мягких кресел там отдыхает глаз.
Родная наша партия в крапиву сесть не хочет,
но хочет сделать вид, что попку обожгла.
И старые грехи едва признав сквозь зубы,
считает, что тем самым отмылась добела.
Но это не грехи – за нею трупы, трупы:
в подножье пирамиды вся страна легла.
 
 
Вчерашний генерал сегодня стал Главкомом.
Понятно, что у нас не мог им стать сержант.
Но чтобы новый блин не покатился комом,
на совести маяк, он должен курс держать.
При нищей-то стране в мильоны строить дачу,
супругу наряжать в алмазные огни —
не так здесь надо жить, и царствовать иначе,
такое может вор, но Лидер – ни-ни-ни!
 
 
Поднять народ легко – народ у нас доверчив,
но это – раз-другой, а третьему – не быть.
Веди, но помни – вниз нельзя катиться вечно,
и вот уж ищет глаз, кому же стекла бить.
Права пообещать – и правящей остаться.
И сесть – и не обжечь, обжечься, но не сесть!
Да как такому быть, ну как такому статься?!
Как может серый волк козленочка не съесть?
 
 
Зачем перебирать затертые страницы
с надеждою найти в них новый поворот!
Не страшно уезжать к далеким заграницам —
куда страшней возврат в наш мир наоборот.
Где тот же самый всадник, только с новой плетью,
пришпорить хочет нас – привычного коня —
и чешет нежный зад: «Ах, люди, пожалейте!»
Пофукайте ему. Но только – без меня.
 

24–28 марта 1989

Пом. по кадрам

 
Из-под каменных глыб надбровных
мутно-серые, бесконечные,
ищут медленно, тяжи, ровно —
человечины… человечины…
 
 
Оживают, увидев новое,
застывают, на цель нацелясь,
и квадратная, трехпудовая,
плотоядно качнется челюсть.
 
 
На плечах неподвижна покатая
бронированная посудина…
…И такому вот питекантропу
был подсуден я.
 

Январь 1970

Последний тост

Посвящается Сене Фрумкину – с любовью

 
Дружище, как-нибудь!
Авось – до встречи.
И тот, и этот путь
едва намечен.
Кто знает,
где подловит нас судьба!
Нальем по ободок
и сдвинем руки
за прямоту дорог
и стих упругий,
за белизну
последней из рубах.
 
 
Мы живы, черт возьми!
И это – чудо.
Нам в спину дышит мир.
Он наш покуда,
и мы в нем —
не последнее звено.
А если небеса
решат иначе,
то каждый знает сам,
что это значит…
А впрочем,
нам уж будет все равно.
 
 
Звучит последний тост,
и поднят кубок.
Мужчина – это тот,
чей шаг – поступок,
а за поступки
надо отвечать.
Ну что ж, мы, отвечая,
поседели,
а нынче отмечаем
выбор цели.
Как говорится:
главное – начать.
Как говорится:
главное – начать.
 

3 декабря 1978

Некоторые из моих друзей уезжали, и Сенька, он добрый был человек, очень. Хочу, чтобы ему было там хорошо. Ничего не слышал про него: как он устроился, что… Пусть им всем повезет. У нас всем одинаково не везет, а там может не повезти, а может и повезти. Мы люди равные, они – не совсем.

1989

Последняя игрушка

Т.М.

 
Зачем меня, как девочку,
ты рядышком сажал,
по очереди пальчики
зачем мне целовал?
В какие ж игры, солнышко,
осталось нам сыграть?
Повыдернуты колышки,
и ты сказал – «пора».
 
 
Желанненький, послушай —
ах, быть, ах, быть беде —
последняя игрушка —
зайчик на воде.
Перебегают зайчики,
веселые, как ты…
Ах, мостик, не качайся —
я у перил крутых.
 

30 апреля 1964

Последняя цыганочка

 
День как день —
за ним неделя как неделя,
свет да тень —
и вот полгода пролетели.
Год как год —
да что за песня, в самом деле?! —
жизнь как жизнь!
Как ни оглянешься – ползком бежит,
и время тянется летя,
шутя,
оно переползает даты,
и «вчера» ушло в «когда-то».
 
 
День плюс день —
«два» пишем, а в уме «четыре».
Всех друзей
года куда-то закатили,
нет людей —
фигурки плоские, как в тире, —
метр на два,
а в глубину – как на песке слова,
и контур тает на глазах,
слеза
его смывает, может статься,
и уже не достучаться.
 
 
День, ты где,
когда все абсолютно ясно,
день надежд,
и нет причин, чтобы бояться.
День людей,
день гордости за наше братство,
день страны,
единственной, которой мы нужны,
день флагов бело-голубых,
любых
на голубом бездонном небе,
день, не помнящий о хлебе.
 
 
День,
ты где?
 

14 января – 11 июля 1994

Последняя шарманка

 
Дыханье зала – ровный гул;
блестит под парусом залив.
Какой бы ни служить красе,
каким бы ни сверкать талантом, —
мы будем все равно в кругу:
в орбите спутника Земли,
или в кругу своих друзей,
иль в круге от настольной лампы.
 
 
С трудом припоминаем мы
далекой юности заряд —
казалось, он неукротим,
а вышло – был неукрощенным.
И вот в преддверии зимы
встает спокойная заря —
хотим мы или не хотим, —
но по иным уже законам.
 
 
И наступает перелом,
и пелена спадает с глаз.
Уводит время за порог,
так хорошо знакомый людям.
Оно нас не уберегло:
увы! окончен первый класс.
Мы переходим во второй,
и в нем нет места для иллюзий.
 
 
Хотелось раздавать долги,
но катится за годом год.
Хотелось самых крупных дел —
да мало ли чего хотелось!
Но к центру сходятся круги,
все уже круг твоих забот.
Мы понимаем свой предел,
и значит – наступила Зрелость.
 

4-14 апреля 1979