Текст книги "Иду на Вы"

Автор книги: Евгений Санин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

 Лицо его было бледным как снег.

– Ты что – поморозился? – встревожился дед Завид.

– Да нет!

– Половцы в веси?

– Тоже нет!

– Ну, слава Богу! – дед Завид перекрестился и почти до земли поклонился в ту сторону, где когда-то стояла церковь. – Тогда уже можно идти и быстрее! Славке передал, что убью?

– Нет, не передал! – всхлипнул мальчишка.

– Как это не передал? Он что, побил тебя?

– Не-ет…

– Тогда почему?!

– Потому что его самого убили-и!

– Как это – убили? – охнул дед Завид.

– А вот так! Весь пол, овчина в крови, а его самого – нет!

Услышав такую страшную весть, женщины и старухи завыли в один голос.

– И еще, дед… – покосившись на Милушу, умоляюще потянул старика за рукав малец: – Отойдем в сторону, мне тебе еще пару слов по секрету сказать надо!

И подражая Онфиму, который отводил деда Завида для разговора наедине, малец стал говорить ему то, от чего теперь уже лицо самого старика стало белеть прямо на глазах.

– Ч-что?! – в ужасе переспросил он. – Ты… уверен?

– Да, да! – часто закивал малец. – Я сам видел!

– О, Господи! Вот правду люди говорят, пришла беда – отворяй ворота!

Дед Завид нашел глазами женщин и поманил их к себе рукой:

– Эй, вы! Быстро сюда!

Женщины подошли, ожидая что сейчас им будет нагоняй за то, что начали ссору в такой неподходящий час. Но дед Завид шепотом сказал им такое, от чего они не то что завыли, а, схватив себя ногтями за щеки, – заголосили во все горло.

– Цыц! – как никогда грозно прикрикнул на них дед Завид. – Идите и делайте, как я велел, пока она сама туда не дошла!

Женщины испуганно закивали и, догнав продолжавшую с плачем и рыданиями идти вперед Милушу, вдруг подхватили ее под руки и повели в сторону…

 Понурые, словно с кладбища, после похорон самого дорогого человека, возвращались люди в Осиновку.

Трех человек не досчитались из двадцати. Бывало, что счет оказывался и наоборот – из двадцати возвращались всего трое. Но тут все было как-то не так… Может, потому набега-то даже не было?..

Старушка ладно, она отжила свое и пошла, по заверению деда Завида, как гонимая от безбожных язычников – прямо к Богу.

Но – Славко… И не успевший даже надышаться земного воздуха малыш, словно в насмешку названный богатырским именем – Добрыня…

Люди шли и плакали.

На Милушу и вовсе страшно было смотреть: она уже просто бессильно болталась на руках ведущих ее женщин.

Ох и любили, оказывается, все тут Славку! И Милушу тоже любили.

– Ну и что, что бедовый был? – только и слышалось кругом. – Что с того, что озоровал?

– Зато добрый!

 – Мне однажды, когда умирали с голоду, зайца на порог кинул. Стукнул в дверь и бежать.

Выхожу, а на пороге – его следы…

– Сиротой рос…

– А Милуша, бедная, сама теперь как осиротела…

– Как мужу-то своему скажет, что не уберегла сына?

Дед Завид шел, низко опустив голову и сокрушаясь:

– Я ведь за каждую душу в ответе здесь! Господи, что я теперь скажу Тебе? Какой ответ дам на Страшном Твоем Суде?..

Увидев возвращающихся домой жителей, Тиун встретил их громким радостным лаем.

Дверь дома Милуши тут же сердито распахнулась, и из нее вдруг высунулся… Славко.

– Цыц! Окаянный… – накинулся он было на Тиуна и осекся, увидев так и застывших перед ним людей. – Как… вы?!

– Ты?! – в один голос выдохнула толпа.

– Живые!

– Живой!!

Дед Завид потянул с себя шапку и стал креститься прямо на небо:

– Слава Тебе, Господи! Хоть за одну душу, да все меньше отвечать придется! Жив! Жив!! – бормотал он, пытаясь протиснуться сквозь кольцо людей, обнимавших растерявшегося Славку, и через головы погрозил ему кулаком. – Но все равно, запорю… убью ослушника!

– Хоть ты жив… – прижимая Славку к себе, чуть слышно прошептала Милуша и вдруг заголосила: – А я своего – потеряла-а-а!

– Кого потеряла, – похолодел Славко, – мужа?!

– Какого мужа – Добрынюшку!

– Как? Где?!

– В поле! Лиса его съела…

– Какое поле? Какая лиса?!

И только тут до Славки дошло. Только сейчас его осенило.

Он метнулся в дверь и сразу вернулся с поднятым прямо из люльки Милушиным сыном.

– Да вот же он – твой Добрынюшка!

– Сынок! – только и охнула, оседая на снег, Милуша. – Живой…

– Живой! – загомонили все вокруг.

– Живее и не бывает! – подтвердил Славко, высоко поднимая над собой хлопавшего глазами спросонья малыша. – Было дело, лиса и правда уже собиралась загрызть его, да я ее – ножом! И все тут! А его – сюда…

Милуша – и откуда только силы сразу взялись – резво вскочила на ноги и бросилась к сыну.

– Да что ж ты его на ветру голым держишь?! – закричала она, выхватывая из рук Славки сына и пряча к себе под шубу.

– Эка, когда нашла беспокоиться, что простынет! – только и крякнул дед Завид.

– Слава Тебе, Господи! – плача принялась восклицать Милуша, а потом, со словами:

«Отмолил, отмолил, дедушка!», стала обнимать и целовать деда Завида, сына, наконец, Славку.

Тот даже немного обиделся, что она начала не с него. Ведь это он, а не кто-то другой вернул ей целым и невредимым сына!

– Ты это, Милуш… – виновато пробормотал он. – Я там у тебя всю клюкву забрал. И еще – пряник мы ваш с Добрынюшкой съели…

– Какая клюква, какой пряник? – ничего не понимая, уставилась на него Милуша.

– Пряник Онфим от мужа твоего в гостинец привез, – принялся объяснять Славко. – А клюква – это я чтоб кровь из нее сделать…

 Дед Завид громко крякнул, услышав про кровь, но, решив не портить праздник ни себе, ни людям, только махнул рукой и отправился в ближайшую рощу – за конем.

Славко после его ухода почувствовал себя настоящим героем.

Милуша с сыном убежала к себе домой, а он принялся рассказывать охающим на каждом его слове старухам и женщинам о том, что было с ним после того, как он ушел на реку проверять верши.

Малец и все остальные малыши смотрели на него с немым восторгом, как на богатыря Илью из Мурома, который после ратных трудов стал монахом и недавно почил в Лавре стольного града Киева, и как на живущего еще боярина Мономаха – Ставра Гордятича, о котором уже сегодня поют былины калики перехожие…

Увлекаясь все больше и больше, Славко как мог приукрашивал свой рассказ.

Налим у него стал огромным, в три аршина сомом, который пытался утащить его в прорубь, и только после долгой подводной борьбы ему удалось вытащить его обратно на лед.

Голову бросившегося на него глупого половца он ухитрился сунуть в пасть сому, и тот отгрыз ее, даже не подавившись!

Стрелка, метившего в него, а попавшего в сома, он убил его же собственной стрелой.

Затем запрыгнул на его коня и стал уходить от погони, то и дело оборачиваясь и показывая разъяренному хану Белдузу язык… Он хотел заманить так половецкий отряд в болото, а потом, оставив его там погибать, самому вернуться за сомом и привезти его сюда, но…

Но тут подошел дед Завид.

Трудно сказать, до чего бы еще додумался Славко, если бы не он. Вернув на обычное место коня, старик встал позади всех и только головой качал, слушая эдакую небывальщину.

Заметив его, Славко сразу потерял все свое красноречие и скромно закончил тем, как убил лису, принес ребенка домой и стал вместе с ним сокрушаться, что остались они жить-горевать вдвоем от всей веси…

– Ну и бедовый же ты, Славко! – послышались восторженные голоса, как только он умолк.

– А мы думали, тебя уже убили или в полон увели!

– Кого, Славку?! Да он сам кого хочешь угонит! Вон – смотри, с половецкой плеткой вернулся!

Славко попытался было положить руки на живот, прикрывая плеть. Но было уже поздно.

Дед Завид успел заметить ее.

– Знатная вещь! – похвалил он плетку, разглядывая рукоять.

– Ханская! – забывая осторожность, с гордостью похвалился Славко. – Самого Белдуза!

– Белду-уза?!

– Ну да!

– Откуда она у тебя? – с тревогой спросил дед Завид и не на шутку забеспокоился: – А ведь и правда ханская! Обронил, что ли, ее хан? Как бы он теперь вернуться за ней не вздумал!

– Да нет, не обронил! – засмеялся Славко. – Только на меня замахнулся!

– Ох, бедовая твоя голова… – охнула худая женщина. – Гляди, замахнется в другой раз саблей!..

– Не скоро теперь замахнется! – успокаивая ее, заметил Славко. – Я ему руку аж до хруста прокусил!

– Ну и отчаянный ты! Твое счастье, что дело ночью было! – прижала ладонь к щеке статная.

– Цыц! – прикрикнул на женщин дед Завид. – Не его, а наше счастье, что все так обошлось! Да и обошлось ли? За руку хана половцы всей веси отомстить могут! Эх, Славко, Славко! Ну что мне с тобой таким прикажешь делать? Откуда мы знаем, зачем они пришли?

Видишь, какой странный набег? Вдруг это разведка какая или они сами от Мономаха бегают?

– Мономах в Переяславле сидит! – буркнул Славка.

 – Много ты знаешь!

– Знаю – дядя Онфим сказал!

– Ну, тогда, может, перемирие заключать с ним ездили. Это же надо додуматься – мир, а ты – руку до хруста!

– Перемирие каламом на пергаменте, а не каленой стрелой в спину заключают!

– Цыц! Больно горазд на язык, смотрю, стал! Иди теперь погляди: совсем они ушли или как? А ну, стой!

– Ну? – приостановился Славко.

– Распахни полушубок!

– Холодно, дед!

– Делай, как я велел!

Славко со вздохом приоткрыл полы овчины, и все увидели большой охотничий нож, который он успел спрятать туда, подальше от глаз деда Завида.

– Это еще что? – вопросительно показал на него глазами старик.

– Да так, на всякий случай, от зверя… – пробормотал, неопределенно пожимая плечами Славко.

– Знаю я, как этот зверь называется – хан Ласка? – понимающе кивнул дед Завид и требовательно протянул ладонь: – А ну-ка, давай мне его сюда!

– Ой, скорей забери у него нож! – испуганно воскликнула, обычно поддерживающая во всем Славку, статная женщина, и даже всегда говорившая ей наоборот худая, правда с явной издевкой, поддакнула: – А то мало ли что опять будет?..

– Ну? – грозно повторил старик.

– Ладно…

Славко покорно протянул нож и отскочил назад:

– А плетку я себе оставлю, вместо ремня будет!

– Будет, будет! – разрешил дед Завид. – А теперь иди! Да поскорей возвращайся. Я с тебя этой самой ханской плеткой три шкуры спускать буду!

– Ага! Это я сейчас! Это я – мигом! – кивнул ему Славко и, ворча себе под нос: «Так я тебе теперь и поторопился!», бросился из веси к тому месту, где последний раз виделся с половцами…

Глава третья 1 – Ага! Вот они, половцы! Сидят, как пни вдоль дороги… И чего не уходят? Кого ждут? И правда, странный какой-то набег! Самый злой хан во главе отряда, а больше шума, чем дела!

Бр-рр… холодно как…. Им хорошо – у них костер. Второй стог, наверное, на него уже дожигают. А один вообще целым оставили. Может, еще и на ночь здесь решили остаться? Неет, надо все точно узнать!

Славко, пригибаясь, выбежал из леса и, прячась за кустами, по-пластунски, стал подползать к сидевшим вокруг костра половцам.

Время от времени один из них вставал и, стягивая со стога небольшую охапку сена, подбрасывал ее в костер.

Кустарник закончился. За ним был ручей, ива и снова кусты.

Славко улучил момент, когда в очередной раз пыхнуло от новой порции сена пламя, и перепрыгнул не замерзающий даже на зиму ручей, задевая плечом закачавшуюся иву.

 «Эх – заметят, всю жизнь оплакивать меня будешь!» – на ходу мысленно бросил он ей и залег в кустах, шагах в десяти от половцев.

Ветки мешали ему, но раздвигать их было опасно. Увидит этот стрелок – Узлюк – его заячью шапку, не будет разбираться, заяц это или человек. А поймет, что человек, еще хуже будет…

Славко поелозил еще на животе, выбирая позицию поудобнее, и наконец нашел ее.

– Вот они, совсем рядом… Налима моего жрут! А запах-то какой…

Половцы, уплетая за обе щеки налима, похваливали хана с метким Узлюком да еще и посмеивались над своим глуповатым товарищем, Тупларем. Тот, укрывшись одной конской попоной, весь синий от холода, сушил у костра свою простую одежду, которая больше подходила для бедняка, чем для воина: старый халат, дырявую овчину, мокрые сапоги и обмотки-портянки, категорически отказываясь есть человека-рыбу.

– А мне что человека, что рыбу, что есть, что стрелять – все едино! – с набитым ртом хвастал Узлюк.

Этот, наоборот, был одет в хороший полушубок из овчины, ладные порты, дорогие сапоги – во все наше, русское, наверняка снятое с убитых им же людей. И шапка у него была боярская. Ел он жадно, торопясь. Единственное, что мешало ему и заставляло морщиться, то и дело отводя в сторону нос, – это запах, который, курясь, шел с висевших на кусте портянок соседа.

«Первый раз в жизни небось ноги помыл!» – тоже усмехнулся про себя сначала над беднягой Тупларем, а затем и над стрелком Славко.

А потом все внимание его переключилось на хана Белдуза. Светловолосый, с бородкой и усами цвета спелой пшеницы, он был без серебряного наличника. Утепленный изнутри мягким войлоком, тот лежал рядом.

Вот он, самый ненавистный враг, сидит прямо перед ним, в дорогих доспехах, с круглой бляхой на груди, а убить его не убьешь. Как?

Стрелой? Так до лука еще добежать надо. И ослабил на время отдыха тетиву Узлюк. Сразу видно – опытный стрелок, у него даже один глаз все время прищурен, словно он постоянно ищет цели или уже прицеливался… Нет, стрелой никак не выйдет!

Тогда – саблей? Опять не получится – ведь налима греют над огнем на своих саблях, поганые. Погреют, погреют, потом нанижут на ивовый прут и опять жуют…

На елку, под которой они сидят, что ли забраться и, прыгнув на шею хана, как рысь-пардус, перекусить горло?.. Но его самого еще до того, как на первую ветку залезет, и саблями, и стрелою…

Одно утешение было у Славки – хан то и дело морщился от боли в руке.

– Ядовитые зубы у этого русского змееныш-ша что ли были? – даже прошипел он однажды, и Славко подумал о том, что знай он заранее, то и правда дал перед этим укусить себя гадюке или наелся бы бледных поганок…

«Эх, нож бы засапожный сюда! – мечтательно вздохнул он, видя, как дергается вверх-вниз кадык пьющего из бурдюка хана. – Лучше бы мне Онфим его, чем крест, привез! И дед Завид тоже хорош – забрал у меня мой, отцовский! А то бы – р-раз, и нету Белдуза! Уж я бы не промахнулся! Опыт есть… Никто в веси не может метать ножи так метко, как я!»

Весь этот опыт Славки заключался в том, что, выпросив однажды у Милушиного мужа засапожный нож, он собрал всю детвору, нарисовал на маленькой дверце низенького амбара статной женщины фигуру половца и решил продемонстрировать свое мастерство. С криком:

«Бей половца!» – он метнул нож. И надо ж такому случиться, что в этот самый миг дверца открылась и в ней возникла вытаскивающая за собой тяжелую корзину хозяйка... Не будь ее, нож бы, конечно, вонзился прямо в сердце половца, а так… Как говорится, и смех и грех…

Хорошо еще дело было не летом, а осенью, когда уже надевают более-менее плотную 26 одежду…

На дикий вопль женщины, решившей что в нее угодила вражеская стрела: «Половцы!

Половцы!!» – всполошилась вся весь. Тревога была страшной. По лесам разбежалась разве что не вся округа.

Дед Завид после всего собрался запороть Славку до смерти. Но Милушин муж, чувствуя перед тем свою вину – как-никак это он дал нож мальчишке, уговорил, чтобы ему самому позволили выпороть Славку. Он бил вроде бы не сильно. Так ему казалось, потому что Славко упорно молчал. Но ведь рука-то у него была кузнецкая! А Славко молчал, потому что отец успел завещать ему жить по закону и совести. И коль он нарушил закон, то по совести обязан был молчать. Словом, когда Милушин муж увидел, что нарисовал на том месте, на котором Славко не мог сидеть потом месяц, то от жалости пообещал собственноручно выковать и подарить ему засапожный нож. Но – только когда тот поумнеет!

«И почему я до сих пор не поумнел? – с досадой вздохнул Славко. – Привез бы тогда мне сегодня Онфим не крест, а нож. И уж тогда, Белдуз, ничего бы тебя не спасло!»

В этот момент хан несколько раз кряду произнес имя Мономаха, и Славко насторожился.

А не засаду ли они держат тут их князю? Дед Завид, бывало, рассказывал, что Мономах не любит ездить с большой охраной. И вообще оружие и княжескую одежду он возит за собой в телеге, беря первое в случае опасности, а вторую надевая только въезжая в город… И еще дед говорил, что потерять Руси сейчас Мономаха – все равно что лишиться собственной головы.

А не обезглавить ли решили одним ударом Русь половцы?

Хан Белдуз у них самый отчаянный, с такого станется…

«Ну что ж, – решил Славко, – тогда пусть поживет! Если только Мономах появится, я сразу выскочу, крикну ему о засаде, и он сам расправится с моим кровным врагом! Меня, конечно, сразу убьют…»

Замечтавшись, Славко представил, как будет встречать его, героем, родная весь: в повозке с зажженной в скрещенных руках свечой. Как будет заламывать руки, вспоминая, что это он спас ее сына, Милуша. И сокрушаться, что не успел выковать засапожный нож ее муж. Как запоздало будет рыдать, прося прощения и твердя, что так не ценил Славку, дед Завид. И сам Мономах своими руками наденет на его теплую шею золотую наградную цепь – гривну…

«Бр-рр! Почему она такая холодная?» – вдруг чуть было не взвизгнул Славко. И только тут обнаружил, что задремал, а за гривну принял упавший на него с куста комок снега…

Оглядевшись, он понял, что комок упал не случайно.

Прямо под куст, за которым он прятался, кто-то бросил голову налима. Очевидно, она была так страшна, что даже стрелок не рискнул съесть ее… И тем не менее Славко поглядел на нее с благодарностью – ведь не будь тогда у него на спине этой рыбы…

«Надо быть внимательней! – обрывая себя на посторонней мысли, решил он. – А то Белдуз такой гривной наградит, которая петлей называется, да на этой же елке повесит. А если еще и признает меня, – любой покойник тогда мне позавидует» Нет, надо тихо лежать и выполнять поручение старшего, то есть деда Завида. Это тоже будет по закону и совести.

Половцы здесь, а значит, он должен терпеливо ждать, когда они уйдут восвояси, либо…

«Либо, – опять стал своевольничать Славко, – найти-таки способ убить хана или попытаться разузнать, что они тут задумали!»

 Чем дольше лежал под кустом, наблюдая за половцами, Славко, тем все больше и больше не мог ничего понять.

Не отдыхать же они сюда и налима есть в конце концов пожаловали?

 Тогда зачем?

Он мучительно искал ответа на этот вопрос, присматриваясь к каждому взгляду, прислушиваясь к каждому слову врагов, но это еще больше запутывало его.

В довершение всего среди бела дня откуда-то издалека послышался волчий вой. Его сменил второй, более близкий. За ним – где-то совсем рядом – третий…

«Что это? Волки луну с солнцем перепутали?» – удивился Славко, однако Узлюк неожиданно, задрав голову, тоже завыл по-волчьи. И тогда он понял, что это – дозорные половцы подали своим какой-то сигнал, а тут ответили, что слышали.

– Уходить надо, хан! – опуская голову, с тревогой в голосе сказал Узлюк. – Там что-то случилось!

– Но выли не по три раза, а только по одному. Значит, это всего-навсего кто-то едет!

Причем не такой уж и нужный нам! – поправил его Куман.

– По два раза! – упрямо стоял на своем стрелок.

– Нет, по одному! – уверенно повторил старый половец. – Просто лживое эхо ты принял за верный звук!

Хан недовольно оглядел обоих и кивнул одному из своих воинов на привязанных к деревьям коней:

– А ну-ка, с-съездий узнай, что там такое!

Половец быстро вскочил на коня и помчался выполнять приказ хана.

А тот, нанизав на услужливо протянутый ему Узлюком толстый ошкуренный прут новый кусок налима, откусил побольше и блаженно зажмурился:

– Все думают – набег, набег… А мы тут с-сидим-м, рыбу едим-м! М-ммм! Вкус-сную рыбу! Сам Мономах-х, наверное, такую не часто ест!

Славко, опять услыхав про своего князя, на этот раз даже не насторожился.

После того как он решил, что половцы устроили на него засаду, имя Мономаха звучало так часто, что он давно уже понял – не убить они собираются его здесь, а обмануть в чем-то. И не тут, а где-то в Степи. Но в чем? Как? Об этом хан говорил так туманно, сознательно умалчивая самое главное, что ничего невозможно было понять.

В этом Славко никак не мог ошибиться.

Что-что, а половецкую речь он знал немногим хуже, чем свою, русскую.

Помогла ему в том, сама даже не подозревая, та самая худая женщина, которая вечно ругалась со статной. Побывав однажды в половецком плену, откуда ее только через два года отбили наши, она хоть и с неохотой, но, если Славка помогал ей в огороде, все же отвечала на его вопросы:

– А как будет по-половецки «мама»? А «красивая»? А как они говорят «найти»? А как на их языке сказать «пожалуйста»?

Только после того как он убежал в Степь и едва живым вернулся обратно, она поняла, что наделала. Ведь Славко был таким, что дед Завид даже не стал обещать наказывать его, когда он выздоровеет!

А вообще, если честно, припомнил Славко, дед Завид ведь ни разу так и не выпорол его.

Только грозился! Все время за него это делали другие. Даже когда он срезал свисавшую с грамоты, дарованной деду Завиду самим отцом Мономаха – Всеволодом Ярославичем, огромную свинцовую печать и сделал из нее грузило, которое в тот же день, приняв за блесну, утащила щука, его бил отец. Да так, что деду Завиду после этого и делать нечего было…

Вспомнив отца, Славко вновь с ненавистью покосился на хана, но тут к костру подскакал посланный ханом воин.

– Все в порядке! – спешиваясь, прокричал он. – Это просто купеческий обоз!

– Далеко? – не переставая жевать, уточнил хан.

– Уже подъезжают!

 – Хорош-шо!

«Так вот что, наверное, они тут ждут! – с облегчением подумал Славко. – Не иначе как через своих людей проведали, что из Переяславля в Новгород идет какой-то уж очень богатый обоз!»

Но хан, вопреки его предположению, отнесся к этой новости совершенно равнодушно.

Встрепенулся он только, когда старый половец, подойдя, шепнул ему что-то на ухо:

– Ты так считаеш-шь? – покосившись на него, недоверчиво поднял бровь хан.

– А кто его знает? – развел руками Куман. – Одинокому ветру в пустыне всегда одиноко и страшно. Может, решил, что так безопасней. И – веселее!

– Что ж-ж! Проверим! Заодно ноги разомнем! И тож-же повеселимся! – решил хан, вставая, и только тут Славко с изумлением увидел, что он совсем мал ростом. – Вс-се на коней! За мной!

– А я? – заметался босыми ногами на снегу Тупларь.

– А ты с-сиди здесь! Костер сторожи да рыбу с-свою доедай! – отмахнулся от него хан.

– Слыхал? Ханский приказ! – явно издеваясь над ним, усмехнулся Узлюк. Поднатужась, он натянул на лук отдыхавшую тетиву и, запрыгнув на коня, пригрозил: – Попробуй только не выполнить!

Тупларь покорно опустился на корточки и, вздохнув, взял свою саблю с нанизанным на нее нетронутым куском налима.

Славко посмотрел на него, на удалявшихся, потрясая копьями, всадников и понял, что надо делать.

Он протянул руку к налимьей морде, спрятал под нее свою голову, и, выйдя из-за куста, самым зловещим голосом, на который был только способен и который очень напоминал ханский, прошипел:

– Меня е-ш-шь?!

Половец увидел его, икнул. Глаза его округлились от ужаса, он выронил из рук саблю и с воплем: «Оборотень! Опять человек-рыба!!», через кустарник и ручей бросился прочь в камыши…

Славко поглядел, как он, судя по волнам камыша, убегает все дальше и дальше, затем перевел взгляд на опустевшую дорогу и смело подошел к костру.

Он схватил оставленную Тупларем саблю и уже хотел убежать, как на глаза ему вдруг попалась недоеденная ханом рыба…

Ну не оставлять же ее было ему просто так!

Славко огляделся вокруг и, увидев загаженный лошадьми снег на месте их стоянки, усмехнулся.

Ага! Вот что он сделает…

Славко, бросив в костер ненужную ему больше налимью голову, взял ханский прут, тщательно вымазал нанизанный на нее кусок налима в свежем конском навозе и осторожно положил на место. Потом, мстительно улыбаясь, прикрыл остатки рыбьего куска на ветке Узлюка сушившейся поодаль портянкой.

Проделав все это, он увидел, что всякое движение в камыше остановилось, и услышал приближавшийся на дороге шум.

Надо было как можно скорее возвращаться назад.

Славко, прихватив с собой саблю глупого половца прямо с куском налима, направился к кустам, но, увидев свои следы, нахмурился и покачал головой. Нет, сюда после всего, что он сделал, идти было никак нельзя. И он, спустившись в ручей, пошлепал по воде, чтобы через несколько десятков шагов выйти на бесснежное место и уже с другой стороны подкрасться к костру…

 Топот коней, свист, гиканье и отчаянный скрип полозьев по снегу приблизились, и вскоре появился спасающийся от преследователей обоз.

– Господи, спаси и сохрани!

– Гон-ни!!!

– Уходите, прикроем! – слышались русские голоса.

Половцы же кричали что-то непереводимое ни на один язык устрашающе-непонятное, словно охотники на облавном лове зверя.

Лица возничих были напряжены до предела. Они бешено хлестали плетками и без того несущихся во всю мощь своих быстрых ног лошадей.

Охранявшие десяток повозок, доверху груженных товаром, пять воинов не щадили своих жизней, защищая порученное им добро и людей. Перегибаясь в седлах, они отчаянно отбивались от наскакивавших на них со всех сторон с копьями половецких всадников.

Все это вихрем пронеслось мимо Славки, который успел только прижаться к земле и снова поднять голову.

Ох, что там было!

На повороте одна из повозок опасно накренилась и стала переворачиваться. На обочину полетели тугие мешки. Пропал бы и конь. Но правящий повозкой оказался не из робких да к тому же, видать, и бывалым возничим. Выхватив из-за голенища засапожный нож, он успел перерезать постромки, вскочить на коня и верхом на нем кинулся догонять своих.

На дороге осталось лежать только несколько мешков. Вдруг один из них – Славко даже на мгновение зажмурился и помотал головой, отгоняя видение, – превратился в тень и, спрятавшись сначала за березой, о которую ударилась повозка, метнулся затем в сторону стога. Или то ему показалось? Да и не до этого было сейчас… Схватка-то продолжалась!

Отбившись от боковых наскоков половцев, всадники перебросили себе щиты на спину и, не сбавляя скорости, тесно сомкнули строй.

Закрыв собой, словно крепостной стеной, обоз с тыла, они были готовы ко всему и наверняка уже попрощались с жизнью.

Но хан неожиданно остановил атаку, и каково же, наверное, было их изумление, когда они, может, через версту, а может, через две поняли, что это не хитрость или какая уловка, а половцы на самом деле оставили их в покое? И даже не преследуют их!

Не меньше всадников был удивлен и еще больше озадачен ставший свидетелем того, что произошло, и Славко.

Два сломанных копья с одной стороны да, судя по всему, легко раненный в плечо стрелой – с другой.

Вот и вся схватка.

Однако самым непонятным для него было то, что упустивший такой обоз хан был даже доволен!

– Конечно, два-три убитых нам бы не помеш-шало, но хватит и этого! – показал он на перевернутую повозку и разбросанные по дороге мешки.

– Главное, того, что нам нужно, здесь не было! – подтвердил Куман и, проткнув один из них копьем, зачихал, окутавшись вырвавшимся из мешка белым облаком.

– Мука, хан! – лизнув испачканный палец, прокричал он.

Остальные половцы кинулись к другим мешкам, но Белдуз грозным окриком остановил их:

– С-стойте! Куда?! Забыли, за чем мы сюда приехали? Дались вам эти жалкие мешки, когда скоро вс-се… вс-с-се нашим здес-сь будет!

Хваля своего мудрого и хитрого хана, половцы вернулись на место, спешились и, подбросив в костер сразу две большие охапки сена, снова принялись за еду.

 Вспыхнувшее пламя ярко осветило снявшего с себя серебряный наличник хана.

Славко чуть не заплакал от досады.

Вот беда: когда нечем убить хана, он рядом, а когда в руках сабля-то далеко.

Ему было даже не до смеха, когда Узлюк, увидев грязную портянку на своей еде, недоуменно уставился на нее:

– Ветром что ли ее сюда принесло?

И, зашвырнув портянку в ручей, с брезгливым выражением стал поедать свою рыбу.

– Надо всегда знать, к-де класть свою пищу! – нравоучительно заметил ему хан, берясь за свой прут.

Беседуя о чем-то со старым половцем, он слегка подогрел на огне свой кусок рыбы и, когда тот зашипел, зашкворчал, аппетитно покрываясь мелкими пузырьками, поднес к губам и нетерпеливо вонзил в него мелкие частые зубы.

Славко так и подался вперед, ожидая, что будет дальше… Вот это уже было куда интересней!

На мгновенье хан замер, словно прислушиваясь к чему-то. Вдруг нос его беспокойно заерзал. Лицо перекосилось от отвращения. Рот брезгливо открылся, и с длинно высунутого языка на землю посыпалось то, что он еще не успел проглотить…

Плечи Славки так и затряслись от беззвучного смеха.

«Знай, хан, наших! – прошептал он. – То ли тебе еще будет, когда ты у меня за вс-е, за вс-ссе, отвечать будеш-шь!» – передразнивая Белдуза, прошептал он.

А у костра тем временем началась самая настоящая паника.

Куман участливо наклонился к хану, спрашивая, что стряслось.

Но тот, хрипя и отплевываясь, только отмахнулся от него, причем больной рукой, от чего хрип перешел уже в стоны.

Все половцы в испуге вскочили.

– Что случилось?

– Не подсыпали ли злые духи или русские лазутчики отравы нашему любимому хану? – гадали они.

Но злых духов, по общему мнению, отогнал бы дым от костра. А у русских не в обычае травить не то что друг друга, но даже врагов, как это принято в Византии или в той же родной их Степи.

– Что же тогда произошло?

– И вообще, почему, когда мы вернулись, у костра не было сторожа?

На все эти вопросы решил дать ответ сам хан.

Немного придя в себя и отдышавшись, он снова взял свой прут. Сначала тщательно обнюхал кусок налима, потом, оглядевшись, увидел на снегу пятна свежего конского навоза, человеческие следы, на которые кивком указал ему старый половец, и наконец сказал:

– Нет, это не яд!

Половцы с облегчением выдохнули.

Мало того что они так боялись за жизнь своего хана, так ведь успели и сами приложиться к оставленным кускам…

– Это – обычная ч-человеческая глупос-сть!

Хан показал пальцем на догоравшую в костре налимью голову:

– К-де тот болван, которого я оставил сторожить костер?

И тут, на свою беду, из камышей появился Тупларь.

Ему б чуть помедлить, пока пройдет первый гнев хана. Так нет же – подсунулся прямо под горячую руку.

– А, вот и он! Ч-что это? – показал ему хан изгаженный Славко кусок на своей сабле.

– Оборотень! Человек-рыба! – с жаром принялся было объяснять Тупларь, но хан, даже не 31 слушая его, приказал:

– А ну-ка, дать-ка мне плетку!

Сразу несколько услужливых рук потянулось к хану:

– Вот, хан!

– Нет, моя лучше!

– Держи!

Но хан, не глядя, выбрал первую попавшуюся плеть и наотмашь хлестнул ей по лицу не осмелившегося даже отпрянуть половца.

– Вот тебе!

– За что, хан? – простонал тот, закрывая лицо руками, и, когда отнял их, Славко увидел на его лице косой красный рубец.

– За оборотня! Ч-чтоб помнил его всю жизнь! – пояснил хан и приподнял бровь: – Постойпостой! А к-де твоя сабля?