355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Санин » Иду на Вы » Текст книги (страница 1)
Иду на Вы
  • Текст добавлен: 23 марта 2017, 17:00

Текст книги "Иду на Вы"


Автор книги: Евгений Санин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

«ИДУ НА ВЫ» Санин Е.А.

Давно это было. Так давно, что самые старые дороги уже не были новыми. Год за годом терзали Русскую землю княжеские междоусобицы и заклятый ее враг – половец. А в тот год еще и знамения были небесные: сначала на луне, а потом на солнце появились дуги, обращенные хребтами внутрь. Великие знамения.

Страшные.

Что они значили? Что сулили? Вот и гадали повсеместно люди, к добру бы то это было или к чему худому.

Но тех, кто считал, что к добру и этот год станет благоприятным для Руси, было больше.

Оно и понятно. Слишком много зла перенесла Русская земля за последние годы, чтобы ждать еще нового, ибо не было больше уже у людей сил, дабы перетерпеть и его.…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Странный набег

Глава первая

Третий день посылал дед Завид Славку проверять верши на реке, и третий день тот возвращался с пустыми руками. На четвертый дед не выдержал и сказал:

– Без рыбы не возвращайся!

А как с ней возвратишься, если ее нет?

На дно ли она залегла, чувствуя смену погоды, или устала, как и люди, от зимы, а может, просто задохнулась у себя подо льдом, – нет ни одной, и все тут!

Хорошо, если дед Завид пошутил, когда сказал это. У него никогда не понять, шутит он или говорит серьезно.

А ну как нет?

Что тогда?

Как это – не возвращаться?

Конечно, не Киев или Новагород его крошечная Осиновка, но и не черный лес или синее поле, а родное селение – весь…

А в веси – свой дом. Хоть пустой, вымерзший, и даже не дом, а землянка, больше похожая на могилу, – да все жилье.

Станет совсем холодно да одиноко, к Милуше, которая заменила ему мать, можно зайти. У нее муж кузнец, от него так и пышет жаром. Все теплее!

А то – всем народом у деда Завида вкруг лучины собраться. И вовсе тепло! А уж интересно…

Славко подошел к очередной проруби. В одном нагольном овчинном полушубке, латаныхперелатаных портах да обмотанных портянками лаптях хорошо думать о тепле. Но тут – тссс! Он разыскал спрятанную под снегом веревку и, весь обратившись в слух, немного подержал ее в руке, – не оживет ли она? Потом подтянул сплетенную из ивовых ветвей вершу и, заглянув под крышку, в сердцах бросил ее на самое дно.

И тут пусто…

…Дед в молодости несколько раз ходил на войну. Сначала простым пешцем, которые, как издревле водится, кто с чем шли в бой. А когда, после одного удачного похода, обзавелся конем и мечом, то и всадником у самого деда нынешнего князя Владимира Мономаха –  Ярослава Мудрого! Однажды Великий князь даже послал его куда-то как своего гонца. Что было в грамоте и кому он ее вез, дед давно уж не помнил. Но Славко, в сто сотый раз слушая обраставший с каждым разом все новыми подробностями рассказ, забывал даже дышать… И казалось ему тогда, что нет ничего на свете более интересного и важного, чем быть княжеским гонцом!

Славко деловито обстучал топориком ледок, наросший вкруг проруби, и опустил руки в темную воду, отогревая их…

«Быть бы мне и в дружине князя, – каждый раз убежденно заключал дед, гася лучину черной, истресканной ладонью. – Да оставил я в битве на Нежатиной Ниве руку, а без нее – кому я теперь нужен?..»

Славко решительно встал и направился к соседней проруби, благо она была всего в двух десятках шагов.

Как это, кому нужен дед Завид? Хоть и одна у него рука, а десятка пар стоит! Все стога, что вдоль дороги стоят, – им накошены. Все отстроенные после очередного набега половцев дома – тоже его рук, точней, руки – дело. Есть, правда, в веси еще один мужчина, Милушин муж.

Да его, как кузнеца, княжеский тиун вечно забирает отрабатывать недоимки за всю Осиновку.

Вот и сейчас он в Переяславле, а дед Завид пытается свести концы с концами до начала весны.

Нет, нужен, нужен дед Завид!

Только вот пошутил он на этот раз или… нет?

«А хоть бы и да!» – вдруг пришла неожиданная мысль, от которой Славко едва не выпустил из рук мокрую, всю в ледяных колтунах, веревку. Как самому-то ему с пустыми руками возвращаться? Ведь не принеси он сегодня ничего – есть в веси совсем нечего!

Небось уже чан поставили, воду греют и хоть на самую жидкую ушицу надеются, его дожидаючись……

До самого вечера бродил Славко по покрытому тяжелым снегом льду. Сам разве что в верши не лез, чтобы найти там хоть одну рыбешку. Но ни в одной из них, кроме приманок из старых конских копыт, не было ничего. Прямо хоть самому в рыбу превращайся!

Давно отрозовела вечерняя заря за дальним лесом. Над ближней дубравой откружило, каркая и бранясь, устраиваясь на ночлег, воронье. Все краски смешались, потемнели и уже почти не отличались друг от друга.

Все верши проверил Славко.

Оставалась одна – самая дальняя.

За мостом, у самого берега, где летом глубокая заводь, а зимой – прорубь, в которой проезжий люд поит коней.

До нее было почти полверсты ходу.

Ох, не хотелось идти туда Славке! Но для очистки совести отправился он и к ней...

 Когда Славко добрел до последней проруби, окончательно наступила ночь. Промозглая, стылая, какие бывают только в начале марта: еще по-зимнему морозная, но уже влажная, как ранней весной. Самое пропащее время для того, чтобы задержаться и заночевать где-то в пути.

Над самым лесом появилась маленькая луна. Она не столько осветила округу, сколько сделала ее призрачно-непонятной, и на каждом шагу, точно отмороженный палец, грозила ему с неба.

Где-то вдалеке послышался топот копыт небольшого отряда всадников. Человек десять-пятнадцать, не больше.

 Половцы?

Но Славко даже край заячьего треуха поднимать не стал, чтобы прислушаться: откуда сейчас им тут взяться? Время набегов прошло. Половцы давно в своих кочевых городах-вежах. Сидят в теплых шатрах, подсчитывают доходы от продажи русских пленных, примеривают чужие сапоги и шубы да ждут новой зимы, чтобы на откормленных за лето быстрых конях новым набегом обжечь Русь.

Скорее всего, несколько дружинников едут выполнять поручение своего князя. Да только почему-то не очень торопятся…

Славко свернул к берегу, нашел колышек, от которого змеилась веревка и, отдирая ее ото льда, направился к проруби.

Половцы… Жестокий, дикий народ! Совсем только недавно перестали сырое мясо есть.

Ничего святого для них нет. Понаставили в Степи каменных баб и молятся им. Все бы им резать, губить, жечь… Дед Завид говорил, правда, что есть среди них и свои – христиане. Но таких Славко не видел ни разу. Встречал злых и не очень, умных, как княжеский тиун, и глупых, которых проще простого провести вокруг пальца, бешеных и равнодушных, но таких, чтоб с крестом на груди и которые молились бы истинному Богу…

Правда, он и сам уж забыл, когда последний раз по-настоящему молился Христу. Нет, не вместе со всеми, каждый день, повторяя вслед за дедом Завидом слова знакомых молитв. А сам, – горячо веря, что Бог слышит и обязательно поможет ему? После того как Бог не спас его отца и не вернул из половецкого плена мать, кажется, ни разу… Его сердце словно закаменело от всего, что пришлось пережить ему за свои двенадцать зим. Он перестал ждать хоть какой-нибудь помощи от Бога и надеялся теперь только на самого себя. И это была его тайна, о которой в другой раз он побоялся подумать бы даже один, здесь, посреди ночи.

Однако сегодня, вспомнив о ней, Славко вдруг с последней надеждой посмотрел на небо. И перед тем как потянуть на себя вершу, непослушными на морозе губами прошептал такую молитву, за которую любивший порядок во всем церковном дед Завид наверняка наградил бы его подзатыльником:

– Господи, не себе, а людям ведь есть нечего… благослови!

А дальше случилось то, что может произойти разве что в самом счастливом сне.

Он поднимал вершу, но та, чем больше уходило из нее воды, почему-то не легчала, как все, а наоборот, будто бы даже становилась тяжелей. Уж кто-кто, а Славко понимал, что это могло значить!

Руки его лихорадочно задрожали. Изо всех сил он вытащил вершу на лед, приоткрыл крышку и тут же захлопнул ее, увидев черную, не меньше своей головы, морду какого-то чудовища...

Что это – водяной?!

В уме вихрем пронеслись все те недобрые слухи, которыми, как любой омут, славилась в округе эта заводь.

Но Славко давно уже забыл, что такое страх. Тут же придя в себя, он чуть приоткрыл крышку, внимательней посмотрел под нее и засмеялся.

Да это же сом!

Но сом спит в это время. Значит, налим? Но разве налимы бывают такими огромными? Да какая разница – сом, налим! Главное – теперь веси целую неделю будет что есть!

Боясь упустить налима, который мог внезапно начать бороться за жизнь и, оказавшись на воле, прыгнуть к спасительной воде, Славко оттащил вершу как можно дальше от проруби, почти на центр реки. Здесь он, дивясь ее тяжести, вытряхнул рыбину на лед, и не успела та даже забиться, глуша, стукнул топориком по голове.

С минуту Славко смотрел на налима, длина которого была чуть меньше его самого. А затем ноги его сами пустились в пляс.

 – Эге-ге-й! – радостно закричал он, поднимая с деревьев перепуганных ворон. – Эге-ге-гее-ей!!!

Вдоволь наплясавшись, Славко снова опустил вершу в воду и вернулся к своей добыче.

– Голова – на одну уху, хвост с печенкой – на другую! Остальное – нажарим, напарим, напечем! – с восторгом прошептал он и озадаченно почесал себе затылок прямо через заячий треух: – Только… как же я тебя такого до дома-то дотащу? А вот как!

Не долго думая, Славко рванул с себя пояс, который хоть немного удерживал тепло, просунул его под жабры рыбины и забросил ее себе через плечо на спину.

Мороз сразу пополз под овчину, принялся леденить тело своими холодными мокрыми пальцами, но что было Славке до этого, когда теперь вся душа его радовалась, пела, плясала!

С трудом различая в посеребренной тьме, куда идти, он вскарабкался на невысокий берег и вдруг замер, увидев прямо перед собой выросшую словно из-под земли долговязую фигуру половца.

 – Жить хочешь? – нещадно коверкая русские слова, шепотом спросила эта фигура.

– Да… – тоже шепотом, растерянно ответил Славко.

– Тогда – тс-сс!

Луна слегка осветила плоское лицо степняка, прижимавшего палец к губам. Славко, едва увидев его, сразу понял, что этот половец – из числа самых глупых.

За спиной дернулся и задвигал жабрами, видать, не до конца оглушенный налим.

Он словно подсказывал Славке, что надо делать.

И тот, несмотря на опасность положения, даже усмехнулся про себя.

Ну, с этим половцем, посланным, очевидно, своим ханом узнать, кто там так веселится на реке, он справится без особого труда!

– Ладно-ладно, – торопливым шепотом согласился он. – Только для этого…

Славко, пряча, втянул голову в плечи и выставил вместо нее налимью морду:

– …я превращусь в рыбу!

Он часто так делал, развлекая малышей, после того как Милушин муж приносил с охоты зайца или рысь…

На половца это произвело такое впечатление, какого не ожидал даже Славко.

Увидев вдруг вместо человеческого лица страшную рыбью морду с длинным усом на подбородке, закрывавшую и открывавшую рот в такт словам, которые говорил Славко, с воплем: «Оборотень! Человек-рыба!», он заметался по берегу и полетел вниз, прямо в прорубь.

– Спасите! Помогите!.. – послышались оттуда его захлебывающиеся крики.

Славко хотел засмеяться и скорее уйти, чтобы унести налима, и предупредить своих о появлении в здешних краях половцев, но тут услышал голос, от которого у него внутри все оборвалось:

– Я с-сказал, чтобы все было тих-хо, а вы ч-что наделали?

Это был голос, который он узнал бы из сотни, тысячи голосов…

Славко поднял на него глаза и впервые за долгие годы ощутил чувство липкого страха: прямо перед ним было… две луны!

Одна по-прежнему неподвижно стояла над лесом, а к другой, которая двигалась, как живая, подъехали два всадника:

– Хан, утонет Тупларь! – стали просить они за тонувшего степняка.

– Дозволь помочь ему?

– Такого не ж-жалко! Жж-жить захочет – сам выплывет! – послышалось в ответ резкое, и 4 только теперь Славко догадался, что вторая луна – это только серебряный наличник с темными прорезями для глаз и рта на лице восседавшего на коне хана.

Половец, чтобы лучше видеть, снял его, и одной луной стало меньше. Затем он стянул с руки боевую перчатку и выхватил из-за голенища плеть…

Но Славко даже не обратил на это внимания. Он чуть было не вскрикнул от неожиданности, узнав и это круглое лицо, обрамленное небольшой бородкой с усами. Эти большие, с надменно-насмешливым взглядом, глаза… Кулак, в котором он держал веревку, сразу напрягся до боли, свободная рука сама потянулась за топориком, в готовности выхватить его и броситься на хана.

Но тот опередил его.

Он резко взмахнул плеткой и, ловко обвив ее длинным жалом шею Славки, слегка потянул его к себе.

– Сейчас мы посмотрим, какой такой ты человек-рыба!

Одного не учел осторожный хан – что Славко сам был готов к броску. И того, что тот не подойдет чуть поближе, а просто полетит вперед, утыкаясь в самую рукоять плети.

Славко же, увидев прямо перед глазами ханскую руку, не долго думая, вцепился в нее зубами.

– А-а-а! – закричал хан, выпуская из пальцев плетку. – Пус-сти, змееныш-ш!

Но Славко все сильней сдавливал челюсти, чувствуя, как сначала с трудом прокусывается кожа, затем легко податливое мясо, и, как только зубы уперлись в кость, вдохнул больше воздуха, и вгрызся в нее, насколько хватило сил.

– У-у-у! – уже по-звериному взвыл хан.

Теперь не только в соседней дубраве, но и где-то вдали, за рекой, поднялось перепуганное воронье…

К двум всадникам, на вопли, подскакали новые и тоже остановились в растерянности, не зная что делать: помогать своему хану или же немедля расправиться с русским отроком. От этого их останавливало лишь то, что тот еще мог понадобиться хану.

Их оцепенение не могло продолжаться вечно…

И тогда Славко разжал с трудом послушавшиеся его зубы и опрометью бросился прочь.

– У-уузлюк! У-уубей его! – махая окровавленной рукой, закричал хан ближайшему к нему половцу.

Тот мгновенно стянул с плеча лук, выхватил из колчана стрелу, наложил ее на тетиву и, поводив острием наконечника вдогонку петлявшему Славке, выстрелил.

Звонко пропела, осекаясь на полуслове, самую страшную песню на свете, стрела.

– Ес-с-сть! – раздался мстительный возглас хана, и в тот же миг Славко почувствовал сильный толчок и легкий укол в спине.

Словно налетев на невидимый в темноте корень, он споткнулся, взметнул руками, роняя рыбу, и упал лицом прямо в глубокий мартовский снег…

 После этого наступила столь желанная половцам тишина, нарушаемая лишь запоздалыми вскриками пытавшихся занять места получше ворон да приглушенными разговорами всадников, обсуждавших случившееся.

Самый старый половец, качая головой и сокрушенно причмокивая, перевязывал руку хану, который пребывал в редком для него состоянии гнева и растерянности одновременно. Мороз, тьма сыграли с ним свою злую шутку. И потом, откуда он мог знать, что мальчишка сам бросится на него?

Хан не знал теперь, кого винить больше в том, что они не смогли сохранить тайну своего 5 появления в этих местах: глупого половца, который, выбравшись благодаря верше из проруби, мокрый до нитки, вскарабкивался теперь на берег?.. этого проклятого, наверное с кинжалами вместо зубов, русского мальчишку?.. или самого себя? И от этого его гнев становился еще сильнее.

– Все выж-жгу! Всех уничтож-жу! – морщась, обещал он.

– Правильно, хан! Для того мы и здесь… – поддакивал ему старый половец.

– Я устрою им такой набег, какого они еще не знали!

– Да! Да!

– Прямо сейчас! Здесь! Немедля!!

– Конечно, конечно!

Старый половец, накладывая повязку, согласно кивнул, но при этом сжал руку хана чуть сильнее, чем это было нужно. Белдуз снова взвыл, но боль отрезвила его.

– Нет… – придя в себя от вспышки гнева, сощурился он. – Я не с-стану из-за какого-то мальчишки упус-скать главное! Некогда нам гоняться за ним да устраивать настоящие набеги!

– Правильно, хан!

– Хватит с них – ха-ха-ха! – и ложного набега!

– Да! Да!

– А мальчишке и его веси я и так отомщу – когда буду жечь всю Рус-с-сь!!

– Конечно, хан! Ты, как всегда, спокоен и рассудителен!

– Да! Но что ты там так долго возишься, Куман? Хватит!

Хан оттолкнул помогавшего ему половца и, охнув от боли, тронул уздечку своего коня:

– А теперь я хочу пос-смотреть, что мы там подстрелили!

Половцы не спеша следом за ханом подъехали к тому месту, где упал Славко.

Мальчика там уже не было.

– Ну? – тяжело сдвинув брови, оглянулся хан.

– Вот, рыба! – стрелявший, быстро спешившись, угодливо пнул ногой налима, из спины которого торчала стрела.

– Сам вижу, не слепой! А к-де ч-человек?

– Не знаю! – растерянно развел руками стрелок. – Может, это и правда был человек-рыба?

– Я же ведь говорил! – жалобно подал голос, отряхиваясь от воды, половец с глупым лицом.

– На Руси такое часто бывает! Лешие, водяные, русалки… – подтвердил старый половец и пространно стал объяснять: – Я, правда, сам не видел, но, как перекати-поле, прокатившись по пустыне жизни, точно знаю, что…

– А я знаю, Куман! – оборвал его хан, показывая сначала на налима, а затем на следы, уходящие в лес. – Ч-что рыба – тут. А человек – там! И он – убежал! Теперь он предупредит своих. И опять будет шум!

Хан направил своего коня прямо на стрелка.

– Ты почему упустил его, Узлюк?

– Хан, если б я знал, что у него на спине рыба, я бы прострелил их обоих! – в испуге попятился тот. – Я это умею…

– С-смотри мне!

Хан хмуро оглядел остальных воинов, щуря без того слегка узковатые, как у всех половцев, глаза, и тоже на всякий случай предупредил их:

– И вы тоже с-смотрите! Ладно! А теперь можно немного и пошуметь! Вперед, за мной вон к тем стогам! И этого человека – рыбу, или как там его, – с собой прихватите! Заодно и поужинаем!

Хан снова надел маску, на которой темнела застывшая, неподвижная улыбка, пришпорил коня и направил его к светлевшей за берегом полоске дороги, вдоль которой высились стога.

 Всадники двинулись за ним.

– Ну, что встал, Тупларь! Или не слышал, что приказал хан? – придя в себя, накинулся на глуповатого половца Узлюк. – Скорей забирай своего старого знакомого!

Но тот испуганно затряс головой:

– Нет, лучше уж сразу пристрели!

– И пристрелю, если хан прикажет! – пообещал Узлюк.

– Все равно не повезу!

Видя, что никакие угрозы и уговоры не подействуют, половец выдернул свою стрелу из налима, перебросил его через седло и помчался догонять хана, на ходу рассуждая вслух:

– Птицу – стрелял, зверя стрелял, человека – стрелял… Первый раз рыбу стрелой убиваю!

– А вдруг это и правда оборотень? – не унимался скакавший рядом с ним Тупларь.

– К-какой такой оборотень? – подражая голосу хана, засмеялся стрелок. – Ну сам посуди глупой своей головой: если рыба тут, а следы были там, то к-де же тогда человек?

 А человек по имени Славко тем временем бежал, не разбирая дороги, в родную весь.

Да и не было тут никакой дороги!

Если по прямой, то от места роковой встречи до Осиновки было не больше версты. Но за последние сорок лет она, уходя от половца все дальше и дальше, ограждаясь подлесками и нетопкими болотами, спряталась так, что до нее непросто было добраться даже своим.

Дед Завид говаривал, что когда-то Осиновка была самой богатой весью в округе. Еще бы!

Стоя на пригорке, у большой проезжей дороги, она кормила останавливавшихся на постой купцов, а те мало что платили за это, так еще и в полцены отдавали свои дорогие товары…

Теперь, после нескольких десятков набегов половцев, глядя на то, что осталось от горелой перегорелой Осиновки, даже трудно было поверить в это.

Устали люди каждый раз отстраиваться вновь и вновь.

Толку-то строить хоромы, если их все равно сожгут?

Толку-то держать скотину, когда ее все равно угонят?

Правда, если вдруг выпадало два-три спокойных года – уж таков характер русского человека, все прежнее разом забывалось, – и люди всем миром снова брались за пилы и топоры. Радуя глаз, поднимались маковки церкви, словно на глазах, вырастали срубы, строились амбары, вырывались ямы для хранения зерна… Но со свистом и гиканьем появлялся вдруг однажды новый отряд половцев, и все начиналось сначала…

Славко бежал и плакал от отчаяния и обиды. Размазывал ладонью перепачканное лицо – мешая свои слезы с чужой кровью. И не было в этот миг на свете человека несчастней его.

«Забыл Бог Славку, забыл его родную весь, да и всю Русь забыл!..» – только и думал с горечью он.

Когда он выбежал из подлеска, его встретил сильный ветер со снегом, сдувающий с поля все следы.

Начиналась непогода, которую, видать, и впрямь задолго до человека чувствует рыба.

Луна то пряталась в лохматых облаках, то выныривала обратно, чуть приосвещая округу.

Но Славко и без нее знал, куда ему идти.

Осиновка была уже в нескольких десятках шагов. Ни одного дома – только землянки, которые протапливали по-черному на ночь готовящиеся спать люди.

И чем ближе она была, тем медленнее становились его шаги.

Мало того что он возвращался с пустыми руками, так еще и нес весть о половецком набеге.

Да и если бы просто о нем!..

Первым, как всегда, его услышал и бросился навстречу мохнатый пес по кличке Тиун. Его 7 прозвали так за то, что он, подобно настоящему княжескому тиуну, всегда вынюхивал добычу в домах и стягивал все съестное, что плохо лежит или просто попадалось ему на глаза.

– Нечему радоваться, Тиун! – вздохнул, виновато разводя руками, Славко. – Опять я ничего не принес. Вернее, принес, но такое, что лучше бы потерял!

Сказал – и как будто немного легче стало. Высказанное о тяжелой новости первое слово, пусть даже собаке, всегда облегчает душу.

Славко собрался благодарно погладить Тиуна, но тот вдруг отстранился, весь взъерошился и зарычал.

– Что это с тобой?! Даже ты меня домой не пускаешь? – с горечью усмехнулся Славко и только тут увидел свои руки – все в ханской крови. – А-а… Вон ты из-за чего! Половецкую кровь почуял? Видел бы ты самого хана!

Он тщательно вымыл лицо с руками пригоршней снега, затем слепил из него снежок и забросил его как можно дальше. Тиун даже с места не тронулся, не то чтобы кинуться за ним.

– Правильно! – похвалил его Славко и погладил по голове. – А теперь бежим скорей к деду Завиду…

Но Тиун остался стоять на месте и дважды предостерегающе тявкнул.

– Ты чего? – снова не понял Славко. Оглянулся и увидел, что дед Завид сам идет к ним навстречу. Да что-то слишком уж торопясь, чуть не падая. Видно, сердце старика уже почуяло беду, хотя сам он еще не ведал об этом…

– Дед! – рванулся к нему Славко.

– Вижу, вижу! – проворчал дед Завид. – Завтра сам верши пойду проверять!

– Да при чем тут завтра? Какое проверять?

Славко набрал побольше воздуха в грудь и выпалил:

– Там – половцы!

– Какие половцы? Где – там?

– Ну там, у моста!

Дед Завид посмотрел на Славку, затем в ту сторону, куда тот отчаянно показывал, и отмахнулся своей единственной рукой:

– Ты что-то, наверное, путаешь! Не может быть в этом году больше никаких половцев! Был уже набег. Хан Боняк прошел по всей Переяславльской земле. А два раза они испокон веков по пепелищам не ходят! То небось какой-нибудь отряд княжеский был, а тебе и померещилось!

– Да сначала и я так подумал! – ударил себя кулаком в грудь Славко. – А потом, когда на берег-то вылазить стал, гляжу…

– Погоди! Какие могут быть половцы, когда все тихо и даже зарева нигде нет?! – перебил его дед Завид и, хитровато прищурившись, погрозил пальцем. – Ты все это, наверное, выдумал, чтобы я тебя и впрямь в лес ночевать не отправил? Так это я так, сгоряча…

– Нет, я…

– Это все непогода. Метель стихнет, рыба сама в верши полезет! А что ты с пустыми руками пришел, так я ничего, так уж и быть, прощаю!

– Да дед, дай же сказать!

Славко видел, что старик, зная его лучше, чем кто-либо другой, цепляется за последнюю надежду и простил бы не то что это, а все что угодно!

К счастью, в этот момент лежавший у их ног Тиун вскочил и яростно залаял.

В том месте, где за подлеском стояли стога, вспыхнуло сразу несколько ярких высоких костров. Огромные золотые искры от них медленно поползи в небо.

Несколько секунд старик и мальчик, как завороженные, смотрели на них.

– Вот видишь, половцы, точно половцы! – первым приходя в себя, вскричал Славко. – И вовсе не хан Боняк!

 – А кто же? – упавшим голосом спросил дед Завид.

– Белдуз!

– Как! Хан Ласка?

На деда Завида стало страшно смотреть. Лицо его вдруг исказилось, смертельно побледнело. И он, вцепившись в плечо Славки, затряс его:

– Быстро выводи людей из домов! Да смотри, чтоб никого не осталось! И Тиуна привяжи!

Только не крепко! Так, чтобы, если от нас никого не останется, сам смог к утру развязаться! А я – за конем!

Глава вторая

 Поднять людей, привыкших всю зиму жить в постоянной тревоге, Славке не составило особого труда. Узнав о набеге, они сами принялись передавать друг другу эту страшную весть и, захватывая самое ценное, выскакивать из землянок.

Три старухи, две женщины… десяток малышей от трех до семи лет.

С иконами, узелками…

Пока Славко возился с Тиуном, изо всех сил мешавшим привязать его так, чтобы ему же, глупому, самому удобнее было потом сорваться с ремня, к ним прибавилось еще несколько человек. И тоже с котомками, образами…

Не было только Милуши.

То ли все были уверены, что он первой предупредил ее, как свою вторую мать, то ли забыли о ней в суматохе.

Но как ни крути, а звать Милушу должен был Славко.

Легко сказать – звать.

Проще было привязать Тиуна, чем идти к ней…

И даже уже не идти – бежать!

Дед Завид, судя по старческому покашливанию, спрятав в ближайшей роще коня, уже возвращался обратно.

Славко обвел глазами собравшихся людей и строго, на правах второго по старшинству, после деда Завида, человека, предупредив никому никуда не отходить, направился к знакомой землянке…

Милуша встретила его, как обычно, торопливым шепотом:

– Скорей заходи, а то все тепло выйдет!

Славко вздохнул и послушно затворил за собой маленькую плотную дверь.

С болью огляделся: как будто теперь это что-то изменит!

Жилище у кузнеца с Милушей – всей Осиновке на зависть.

Вроде снаружи землянка, а внутри – настоящий дом! Да что дом – терем! Полы не земляные, как у всех, а – деревянные. Печь не глинобитная, а из камня. Стены в волчьих и пардовых шкурах. Шкафчик-посудник, разукрашенный по бокам затейливой резьбой, весь заставлен посудой – сверху мелкой, а внизу – большой. А еще – стол на четырех коротких толстых ножках с подстольем; сделанная по городской моде перекидная скамья, которую легко превратить в кровать для гостя, хозяйские полати, с подушкой, пуховиком, одеялом! И мало этого, на полу – огромная медвежья шкура!

Сидя на скамье, Милуша убаюкивала в люльке плачущего сына.

– Спи, сыночек, мама тут, – тихо напевала она. – А то половцы придут!

– Уже пришли… – чуть слышно прошептал Славко и осторожно окликнул: – Слышь, 9 Милуша!

– Спи, мой милый, мама здесь, – не буди родную весь!.. – не отзываясь, продолжала та.

– Да ты что, сама уснула, что ли? Милуша! – уже громко позвал Славко.

– Да? – вздрогнув, обернулась она, и столько тепла и мира было в ее огромных глазах, что не повернулся язык у Славки сказать ей сразу всю правду.

– Это… как его… не принес я рыбу-то… – только и смог пробормотать он.

– Ничего, в другой раз принесешь! – певучим голосом отозвалась молодая женщина и с ласковым упреком обратилась к сыну: – Да что ж мне с тобой делать! Хочешь, одолень-траву дам?

Милуша сняла со стены висевший на гвоздике маленький кожаный мешочек и повесила на шею сына.

Малыш взял его в ручонки и, заигравшись, действительно замолчал.

– Ну вот, слава Богу! – с облегчением вздохнула Милуша и перекрестилась на стоявшую в красном углу перед горящим глиняным светильником иконку. – Ты только, смотри, деду Завиду ничего не говори! Меня так прабабка учила, а она еще до Крещения Руси жила!

– Да не скажу я! Милуш… – снова начал Славко.

– Да?

– Уходить надо… скорей… собирайся!

– Куда?

Милуша внимательно посмотрела на Славку и сама прочла у него в глазах то, о чем он боялся сказать ей.

– Как!.. Половцы?!

– Они… – словно он был виноват в этом, опустил голову Славко.

– Неужто опять?!

– Да…

– Но ведь дед Завид сказал, что до осени их больше не будет!..

– Что он тебе, главный половецкий хан, чтобы знать все их планы?

– О Господи! И что же нам теперь делать?

– Собираться! – помогая Милуше как можно теплее одеть сына, заторопил Славко. – И скорее, скорей! Наши небось уже все ушли. Это ведь… не обычный набег!

– А… какой? – испуганно взглянула на него Милуша.

Но у Славки уже не было времени объяснять ей всего. Он только помог Милуше собрать все необходимое в узелок, положить наверх иконку и вместе с сыном, которого она крепко прижала к груди, чуть ли не вытолкнул ее из дома…

 Они успели как раз вовремя.

Жители Осиновки уже потянулись вереницей к полю, за которым находился не раз и не два спасавший их лес.

Обычно они шли туда с надеждой, переждав беду, вскоре пойти обратно в свои разоренные дома.

Но сейчас уходили так, словно не чаяли вернуться из него в живых.

Милуша смотрела на них и ничего не могла понять.

Люди низко кланялись друг другу и прощались, словно и правда шли на верную смерть.

Две женщины громко отпускали друг другу прежние обиды и старые долги:

– Ту меру зерна, что ты у меня в долг по осени взяла, я тебе так уж и быть прощаю! – великодушно говорила одна, высокая, статная.

– И я тебе корзину брюквы, которую дала летом! – всхлипывая, отвечала болезненная и 10 худая.

– А за то, что я тебе волосы, бывало, драла, прости!

– А ты меня – что я глаза тебе чуть однажды не выцарапала!

– Ох и глупые мы были с тобой!

– Ох, глупые!

Милуша со страхом и удивлением послушала их и подалась ближе к деду Завиду.

Тот, замыкая шествие, рассказывал идущим рядом детям о самом злобном на свете звере – ласке. Он видывал его в Ростове Северском, откуда и пришел в эти места вместе с войском молодого тогда еще князя Владимира Мономаха.

– Сама – чуть поболе ладони, если не считать хвоста! Много ли ей для прокорма надо? – даже плюнув от негодования на землю, говорил он. – А как попадет в курятник, то не успокоится, покуда всем курам до единой голову не прокусит! Ничего живого после себя не оставляет! И откуда в ней только такая злость?

Заметив Славку, дед Завид оставил его быть замыкающим, а сам направился в голову вереницы показывать путь.

– При чем тут ласка? Почему все прощаются? – недоумевая, спросила женщин Милуша. – И вообще – что случилось?

Худая, болезненная с жалостью осмотрела ее, ребенка и сказала:

– Ой, милая! На нас ведь сейчас сам хан Белдуз идет!

– Ну и что? – продолжала недоумевать Милуша.

– А то, что после себя он в живых никого не оставляет! Ни старого, ни малого! Поэтому и прозвали его в народе Лаской! – пояснила высокая, статная.

– Вот горе-то… – послышалось с другой стороны. – Последний раз сюда он лет семь назад как наведывался! Тогда только те и спаслись, что в отлучке были. Да еще вон – Славко!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю