Текст книги "Поморы (роман в трех книгах)"
Автор книги: Евгений Богданов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 45 страниц)
Ночь выдалась какая-то бессонная Шатилов и Поморцев, сходив все-таки к Климцову на ужин и досыта наевшись кулебяк с рыбой и напившись чаю, улеглись на койки, но сон к ним не приходил.
По комнате плавал, словно легкий туман, полусвет белой ночи. За печкой верещал сверчок. Тикал казенный будильник на столе.
Шатилов сел, опустив с койки босые ноги, и подвинул ближе стул с пепельницей. Поморцев лежал на спине, заложив руки за голову, и глядел в выбеленный потолок.
– Не спится, Иван Демидович? – спросил он
– Не спится, – пыхнул папиросой Шатилов. – Всякие мысли в голову лезут… Климцов сказал, что собирался строить коровник, но теперь придется это отложить – цех нужен. А ведь он обещал дояркам, что в будущем году перейдут в новое помещение, механизированное по всем правилам…
– Ну, коровник подождет.
– Нельзя. Нельзя эту стройку откладывать, – резковато перебил его Шатилов. – Кто же будет заботиться о животноводах? Кто будет заводить крупные животноводческие комплексы?
– Иван Демидович, дорогой! Здесь ведь Поморье…
– И в поморском колхозе есть возможность сделать животноводство не попутной, не вспомогательной отраслью, а основной. Во всяком случае не второстепенной. И рентабельной!
– Ну, тут твоими устами заговорил аграрник!
– А как же иначе? Я ведь и есть аграрник. Кроме поморских, в районе двадцать животноводческих хозяйств, и о них – моя первая и главная забота!
– Это я понимаю. И все же райкому не мешает почаще интересоваться и рыбколхозами…
– А разве мы не интересуемся?
– Маловато, маловато, дорогой секретарь.
– Маловато, потому что у них экономика крепче, да и есть постоянный хозяин – рыбакколхозсоюз, где шефом некий Поморцев. Зачем же нам его подменять?
– Ну-ну, – уклончиво произнес Сергей Осипович. – Чем же вы занимаетесь в остальных, не рыболовецких хозяйствах? Просвети-ка меня, все равно не спим…
– Дел много. Прежде всего – комплексы. Они – основа ведения нынешнего хозяйства. Их пока у нас в районе немного. А надо переводить сельский труд на промышленную основу, добиваться, чтобы каждый комплекс стал фабрикой молока и мяса. С птицефермами у нас уже стало хорошо. А с животноводческими комплексами посложнее. Многое еще мешает…
– Что именно?
– Мало рабочих рук… Нет хороших дорог… Дороги, я тебе скажу, в нашей местности – первое дело. Хозяйства у нас растянулись по берегам реки на добрую сотню километров. А дорог нет… Ни корма подвезти, ни снабжение как следует наладить… Во многие села продукты и промтовары завозим летом, водным путем – создаем годовой запас. А река стала – мы сели. Как из этих, пока еще предполагаемых, комплексов вывозить в город молоко и мясо? Как доставлять материалы для строительства на село? И не самолетами же перебрасывать скот на убойные пункты… Потому что дорог хороших нет, деревни у нас разрознены. В какой-нибудь деревушке заболеет колхозник или колхозница, а медпункт в центре сельсовета, километров за десять или больше. Дорога, особенно весной и осенью, скверная, колеса вязнут, – на лошаденке хрюпать приходится. Ты это знаешь не хуже меня… И потому-то не держатся люди в деревне, и прежде всего молодежь. Получат среднее образование – и до свиданья, дом родной… – Шатилов погасил окурок и лег. – Я все больше задумываюсь над судьбой нашей северной деревни. Она сейчас находится на своего рода водоразделе, когда со старым мы уже расстались, а нового еще не достигли…
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что деревня долгое время вынуждена была жить в рамках, запрограммированных еще единоличным хозяйством. Теперь небольшие деревеньки исчезают. А разобщенность сел вступает в противоречие с требованиями времени. Время диктует новые способы и приемы ведения хозяйства, новый бытовой уклад. Вот я говорил о комплексах. Вокруг такого сельского объекта и должны жить и работать современные землеробы. Но объектов таких пока еще очень мало. До обидного мало, и они не столь совершенны, как бы хотелось…
– Так в чем же дело?
– Силенок маловато, чтобы сразу поднять такую махину… Мы многое сделали и делаем, но надо делать куда как больше!..
Оба умолкли. Думали о деревне, но каждый по-своему. У Шатилова в голове засела деревня с животноводческими комплексами и всем с ними связанным, У Поморцева все мысли были связаны с рыбацкими селами. Проблемы возникали разные, но одинаково трудноразрешимые.
– Нелегко, – сказал наконец Поморцев. – Сочувствую тебе, Иван Демидович, а помочь, сам понимаешь, не могу… Своих проблем – хоть пруд пруди…
– Вот как! – полушутливо отозвался Шатилов. – А я думал в твоем рыбацком деле проблем не бывает: закинул невод – и тащи, что попадет.
– Вот именно: закинул… а вытащил вместо рыбы опять те же проблемы… Мы, поморские колхозы, у Севрыбы да у Министерства рыбного хозяйства вроде как сбоку припека…
– Это как понимать?
– Да так. Есть большой флот и есть малый флот. Большой флот – это Севрыба с тралфлотами Мурманским и Архангельским, а малый – мы, колхозники.
– Ну и что? Делаете одно дело – ловите рыбу.
– Ловить-то ловим, да не в равных условиях. Вот недавно колхоз Звезда Севера купил два старых тральщика. А где новые? Их дали тралфлоту на пополнение… И вообще, сколько за последние десять лет Севрыба получила новых кораблей, а колхозы – ни одного. И если бы не купили старых, неизвестно, чем бы жили.
– Так проси, добивайся новых кораблей!
– А я не прошу? Все время тем и занимаемся, что просим. Теперь, правда, обещали выделить новый тральщик, на него-то и рассчитывает Климцов.
– Все же, значит, дают.
– Мало. И вообще нам привыкли давать в основном то, что в большом флоте не очень гоже, не шибко рентабельно. Но колхозники и при таких неравных условиях тралфлот обходят.
– Ну вот! Зачем вам новые корабли, раз вы и на старых траловому флоту даете десять очков вперед.
– Обижаешь, Иван Демидович. Надо нас в правах уравнять с гословом. Рыбу-то ведь ловим тоже для государства!
– Да… И я тебе сочувствую. Давай-ка попробуем все же теперь уснуть. Проблем всех нам все равно не решить, – сказал Шатилов, посмеиваясь. Но смех его был не очень веселым.
Дмитрий Викентьевич в тот вечер понял, что не случайно он остался со своим мнением в одиночестве. Жизнь идет вперед и диктует новые методы работы, требующие смелых решений. А он к этому не привык, и у новой жизни оказался как бы в хвосте.
Видимо, плохо я, старый работник, представляющий вчерашний день колхоза, вписываюсь в современные масштабы. Как у финансиста, положение у меня подчиненное. Средствами распоряжаются правление с председателем. Мне остается только выполнять указания… А вот как парторг я, кажется, и вправду устарел. Пусть поработает на этом месте другой. С меня хватит.
Утром он пришел на работу, как всегда, спокойный, уравновешенный, чисто выбритый и первым делом заглянул в кабинет председателя.
До вылета оставалось еще часа два. С утра Шатилов и Поморцев осмотрели помещение, предназначенное для временного цеха, и теперь сидели у Климцова, обмениваясь мнениями. Поморцев советовал председателю:
– Надо до осени сделать для консервации шкурок небольшие бетонные резервуары в земле на возвышенном месте, где нет грунтовых вод. Чертежи мы пришлем. Цемент, как приеду, сразу отгрузим.
Климцов слушал и записывал в блокнот. Шатилов молча сидел у окна.
– А, Дмитрий Викентьевич! – приветствовал он главбуха.
Митенев вежливо поздоровался и стал слушать, что говорит начальство. Когда Поморцев закончил деловой инструктаж, Шатилов сказал, обращаясь ко всем:
– Вот, товарищи, вчера Дмитрий Викентьевич просил заменить его на посту секретаря партийной организации. Что скажете по этому поводу?
– Разве есть к тому достаточные причины? – спросил Климцов.
– Видимо, есть, – сдержанно заметил Шатилов.
– Мне трудно работать по двум направлениям. Теперь в бухгалтерии дел будет еще больше, – стал объяснять Митенев. – Да и со здоровьем неважно…
– Если Дмитрий Викентьевич настаивает, просьбу придется уважить, – высказал свое мнение Климцов. – Но я прошу вас, Дмитрий Викентьевич, – обратился он к Митеневу, – в бухгалтерии еще поработать. Никто, как вы, не умеет экономить колхозный рубль. Другого главбуха нам не надо.
– Буду работать, пока смогу, – обещал Дмитрий Викентьевич, тронутый просьбой председателя.
– И до отчетно-выборного собрания придется вам вести и партийную работу. Преждевременно вас освобождать никто не собирается, – сказал Шатилов.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1В отношениях мужчины и женщины наступает такой момент, когда приходится так или иначе решать свою судьбу. И Суховерхов понимал, что такой момент в его отношениях с Феклой наступил. Чувство, возникшее у него к этой женщине, было глубоко и серьезно. Кроме того, он, как директор школы, руководитель коллектива педагогов, воспитатель детей, не мог пренебрегать общественным мнением. А что, если его ночной визит к Фекле не остался незамеченным? Это может вызвать ненужные кривотолки…
Школа была пуста. Недавно в ней закончили ремонт, предшествующий началу учебного года. Леонид Иванович пришел проверить, хорошо ли высохла краска на партах, и задержался в одном из классов. Не без труда втиснувшись за парту, предназначенную дляпятиклассников-шестиклассников, он облокотился на блестящую крышку и задумался. Фекла не выходила у него из головы. Одиночество ему наскучило, а она определенно относится к нему с большой симпатией. Конечно, любовь украдкой дальше невозможна. Надо или порывать связь, или соединять свою судьбу с этой женщиной. А почему бы не соединить? У Феклы масса достоинств. Она умна, практична, находчива, жизнелюбива, заботлива, умелая хозяйка. В селе ее уважают и ценят. Недостаток образования с лихвой восполняется в ней живостью ума, общительностью и массой других достоинств.
Для объяснения с Феклой Суховерхов выбрал воскресный вечер, надел выходной костюм, белую рубашку и тщательно повязал галстук. В портфель положил бутылку марочного вина и коробку конфет.
Ермолай был посвящен в его сердечные дела и отнесся к решению постояльца одобрительно. Выйдя проводить Леонида Ивановича на крыльцо, он весь так и сиял.
Напутствовал Суховерхова Ермолай по-своему, по-унденски:
– Будь с ней посмелее. Она баба – огонь! За словом в карман не полезет. Долго не обхаживай, не рассыпайся перед ней. Бери быка за рога: раз-два – ив дамки!
Фекла, придя с фермы и поужинав, сидела у стола и вышивала на пяльцах. В избе было тепло, аппетитно пахло чем-то печеным или жареным. Леонид Иванович тихо прикрыл за собой дверь.
– Добрый вечер, Фекла Осиповна!
Фекла положила пяльцы на подоконник, подошла к нему и подала руку.
– Здравствуйте, Леонид Иванович! Рада вас видеть.
Он пожал ее руку деликатно и многозначительно. Но обращение Феклы к нему на вы привело его в некоторое смущение.
– Что же вы, будто аршин проглотили? – усмехнулась Фекла. – Проходите, садитесь. Я самовар поставлю. Долго не появлялись… Я уж думала – забыли про меня…
Взявшись за самовар, который стоял на табурете возле плиты, она метнула на Леонида Ивановича радостный взгляд, и он, поймав его, сразу приободрился.
– Дорогая Фекла Осиповна… – торжественно произнес Суховерхов, не сходя с места и по-прежнему держа портфель в руке.
Фекла поставила самовар на пол, сняла крышку и недоуменно посмотрела на него.
– Да садитесь же. Почему это вы сегодня такой торжественный?
– Я пришел сказать вам, Фекла Осиповна… Словом, прошу вас, будьте моей женой!
Фекла чуть отступила, выставив вперед руку, словно останавливая его этим жестом: Погодите, не говорите ничего больше. Потом, машинально поправив прическу и наконец овладев собой, подошла к Суховерхову и сняла с него мягкую шляпу, отобрала портфель. Шляпу повесила на гвоздик, портфель поставила на лавку, а Леонида Ивановича усадила на стул.
– Вот так. Теперь можно и потолковать. Что это вы такое там сказали у порога? Я не расслышала…
– Я прошу вас стать моей женой, – повторил он и добавил мягко и доверительно: – Я вас полюбил…
Фекла молча стояла перед ним. Правду сказать, она немного растерялась, хоть и была женщиной находчивой. Да и предложение это в общем-то не явилось для нее неожиданностью. Она частенько подумывала о том, что Суховерхов рано или поздно беспременно потянется к домашнему теплу. Так оно и вышло. Но когда он произнес ожидаемые слова, Фекла не нашлась, что ему ответить.
– Ой, самовар-то! Простите… Я сейчас… – спохватилась она.
И пока наливала самовар, клала в него уголья, опускала зажженные лучинки, а потом ставила жестяную трубу, в голове у нее вился рой мыслей: Что же ему ответить? Ах, боже мой! Человек пришел с открытой душой, а у меня и слов нет…
Наконец она решилась:
– А вы, Леонид Иванович, хорошо все обдумали? – спросила напрямик.
Теперь, когда главное уже было сказано, Суховерхову стало легче.
– Да, Фекла Осиповна, я все обдумал.
Она вздохнула и продолжила с некоторым сожалением:
– Я уж не молода. Вам бы нужна подруга жизни помоложе…
– Никто другой мне не нужен.
– Ну что ж… спасибо… Но, как бы вам сказать, чтобы вас не обидеть… Я ведь уж старею. Вы моложе меня…
– Давайте, не будем говорить об этом, – попросил он.
Она взглянула на него благодарно и отозвалась очень тихо, так, что он едва расслышал:
– Как хотите. Не будем, так не будем. Только… только я не знаю, смогу ли стать матерью… – она вся напряглась, словно пытаясь преодолеть сильную внутреннюю боль, но сказать о таком щекотливом деле сочла просто необходимым.
– И об этом не будем говорить. Я просто хочу, чтобы вы были со мной рядом до конца… С вами будет тепло, радостно. Я знаю.
– Вы так думаете?
– Я уверен в этом.
– Милый ты мой! Учитель! – точно вырвалось у нее из души, но Фекла сдержала себя и спрятала вспыхнувшее румянцем лицо, снова склонившись над самоваром.
Затем они пили чай, угощались массандровским вином. Фекла усиленно потчевала Леонида Ивановича, а он благодарил и все ждал от нее ответа. Но Фекла все время словно бы уклонялась от окончательного решения, и Суховерхов начал тревожиться. От волнения он даже выпил лишнюю рюмку, и голова у него закружилась. Пришлось приналечь на закуску и выпить крепкого чаю.
Когда Леонид Иванович собрался уходить, Фекла подала ему шляпу, смахнув с нее воображаемую пыль платочком.
– Вы так и не дали мне ответа, Феня… – робко напомнил Суховерхов.
Она провела рукой по его волнистым русым волосам.
– Раз вы хотите жениться на мне и думаете, что вам со мной будет хорошо, то я согласна. Лишь бы вам со мной было хорошо…
Потом посмотрела ему прямо в глаза и степенно, по-старинному, поцеловала в губы.
– Ну вот. Теперь идите…
И когда Леонид Иванович ушел, накинула полушалок и тоже вышла на улицу. Постояла на крыльце, счастливо улыбаясь, и побрела по тропинке к реке.
Берег был неподалеку. На обрыве лежал большой, вросший в землю камень. Фекла вспомнила, как здесь, напротив камня, мужики, среди которых был и ее отец, грузили перед самым приливом карбас. А когда начался прилив, карбас отчалил и пошел к шхуне, стоявшей в устье. Отец, сидя в корме, у правила, обернувшись, помахал им с матерью рукой. А потом, сутулясь, отвернулся и стал смотреть вперед. Мать взяла ее за руку и повела домой старательно пряча слезы, вызванные расставанием. События давних лет со всей отчетливостью воскресли в памяти Феклы.
Взгляд ее устремился в сторону устья, которое расширялось и вливалось вдали в губу. В левой стороне залива невидимо отсюда над морем высокий обрыв Чебурай. Берег Розовой Чайки… Фекла вспомнила войну, то, как она ловила семгу с Семеном Дерябиным, и в сердце шевельнулась грусть…
А Суховерхов в это время вернулся домой совершенно счастливый. Едва переступив порог, он уткнулся лицом в жидкую стариковскую бороду Ермолая, и тот сразу понял, с какими вестями вернулся его постоялец.
– Когда свадьба-то?
– Скоро. Очень скоро будет свадьба.
2Женитьба эта порядком взбудоражила село. Кто бы мог подумать, что Зюзина на склоне лет выйдет замуж, да еще и жениха отхватит такого, что многим на зависть: человека образованного, директора школы. Имена жениха и невесты вертелись у баб на языке целую неделю. Известное дело, людская молва, что морская волна: начнет бить в берег – только держись, а как ветер утихнет – и нет ее, улеглась.
Как водится, позлословили:
– Вспомнила Фекла свой девишник…
– Опоила приворотным зельем Суховерхова, вот и присох к ней.
– Леонид-то Иванович женился, как на льду обломился: Фекла-то уж не первой молодости невеста, и чего он сунул шею в хомут?
Высказывались и другие мнения:
– Фекла – баба золотая. Директору повезло.
– Не она, так до смерти и ходил бы бобылем. Правильно сделал: без жены, как без шапки. Клад да жена на счастливого.
Все эти суды-пересуды происходили, как водится, по-за глаза. В открытую даже недоброжелатели не решались осуждать Зюзину и Суховерхова: Что ж, оба они – люди свободные, а годы уходят. Нашли друг друга – и ладно, пусть живут с богом.
А старые друзья Зюзиной – те просто были довольны, что Фекла Осиповна наконец-то устроила свою судьбу, выходя замуж за Суховерхова. Родион Мальгин, регистрируя в сельсовете их брак, сказал Фекле:
– А помнишь, Феня, как ты везла меня в санях после госпиталя? Помнишь, как сожалела, что не нашла своего суженого? Вот теперь и нашла. Живите в любви да в согласии!
И Панькин, когда Фекла пришла звать его на свадьбу, расчувствовался и признался:
– Женитьба ваша, Фекла Осиповна, не случайна. Ведь я еще тогда, в твои именины, решил: быть вам вместе. Вот и вышло по-моему. Так или не так?
– Так, так Тихон Сафонович, – прослезилась на радостях Фекла. – Вы, правду сказать, во многом определяли мою судьбу. Спасибо вам! – Она помолчала, успокоилась и уже по-деловому добавила: – Мы не будем делать большую свадьбу. Я приглашаю только самых близких.
– Хорошо. Мы с женкой придем непременно.
Фекла ушла от Панькина грустная, потому что выглядел он неважно: лицо бледное, с нездоровой рыхловатостью, ходил по избе осторожно, словно боялся поскользнуться. И хоть бодрился и шутил Тихон Сафоныч, Фекла отметила про себя, что бывший председатель сильно сдал: укатали сивку крутые горки.
А вот Киндяков и с возрастом не накопил жирка, был жилист, цепок к жизни. Борода у него задорно торчала вперед, и ходил он довольно резво. Сухое дерево дольше скрипит. Дай бог ему здоровья, – не раз желала мысленно Фекла.
К известию о ее замужестве Дорофей отнесся с одобрением.
– Давно, Феня, надо было найти тебе свой причал. Вот и нашла. Живи счастливо и благополучно!
– Спасибо, Дорофеюшко, – поблагодарила его Фекла.
Однако от своих обычных подковырок Дорофей все же не удержался:
– Давно ли крутите любовь-то? – будто между прочим поинтересовался он.
Фекла ответила уклончиво.
– Значит, по пословице: Была бы постелюшка, а милой найдется? Девице положено согрешить, иначе ей не в чем было бы каяться…
Фекла довольно чувствительно ударила его кулаком по спине.
– Ох и шуточки у тя! Язык бы отсох! Правду говорят – горбатого могила исправит.
– Неужто обиделась? – с невинным видом спросил Дорофей., – А ежели эдак мужа будешь лупить – так он долго не протянет. Вдовой останешься.
– Мужа я буду колотить полегче. А обижаться на тебя грех. Ты у нас святой, Дорофеюшко! Весь век прожил с Ефросиньей и ни разу ей не изменил. Бабы, что иной раз дерутся с мужьями-гуленами, тебя всегда в пример ставят.
– Ишь ты, как сказанула! Не знаю уж, то ли благодарить тя на добром слове, то ли обозлиться?
– Благодари, Дорофеюшко, потому как я сказала тебе сущую правду.
– Ну спасибо, спасибо, – рассмеялся Дорофей. – Только этим ты, Феклуша, вроде как мою мужскую честь задела…
– Всяк честен своими заслугами. Ладно, приходи в гости, обмоем наше бракосочетание.
– Приду, приду. Кто знает, может, боле и не гуливать на свадьбах-то? Старею я, Феклуша. А ты молодец! Про деток не забудь, – нравоучительно напомнил Дорофей. – Родить надобно помора!
– Это уж как получится… – улыбнулась Фекла.
Праздничное настроение ее неожиданно нарушилось: в самый канун свадьбы умерла Авдотья Тимонина. Давняя недоброжелательница Зюзиной, она даже смертью своей словно хотела испортить ей светлый праздник замужества…
Сколько раз бывало вгоняла она Феклу в слезы, сколько сплетен распространяла про нее по селу. Что поделать, когда зависть творит свое черное дело: хоть бисером рассыпься, а не заслужишь от завистника доброго слова. Даже достоинства твои обернутся в его устах против тебя. Но Фекла все-таки жалела Авдотью – как-никак вместе в войну рыбачили, ходили зверя бить во льды – и с согласия мужа передвинула свадьбу.
Чтобы было веселее, она пригласила на торжество и молодежь: Родиона попросила привести дочь и сына, а Соне Кукшиной сказала, чтобы та пришла с дочкой Сашей. Само собой разумеется, пришли на свадьбу и Климцов с супругой.
Митенев на свадьбе не был, сославшись на головную боль и модную нынче болезнь гипертонию…
Застолье проходило в верхней, чистой, или летней, избе. Фекла два дня прибирала ее, выбрасывала старье, белила потолок, мыла окна и полы, вместе с Леонидом Ивановичем оклеивала стены новыми обоями. Тесная зимовка казалась ей неподходящей для семейной жизни, и она решила обживать летнюю половину.
Под дружные возгласы горько Леонид Иванович целовался с супругой, говорил ей ласковые слова, а потом, как это порой бывает с мало и редко пьющими людьми, не рассчитав свои силы, сник. Фекла чуть-чуть сконфузилась, но ненадолго. Она решительно подхватила мужа и унесла его в спальню. Гости одобрительно зашумели:
– О-о-о! Вот это жена! С такой не пропадешь!
