Текст книги "Патриот. Смута (СИ)"

Автор книги: Евгений Колдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 13

Впереди перед нами начинался поселок, за которым виднелись какие-то крупные строения, а за ним – церковь. Справа на холме, подсвеченные лучами закатывающегося за них солнца, к небу вздымались массивные деревянные башни и стены города.

Воронеж!

Григорий снял шапку, перекрестился.

– К монастырю подъезжаем. Церковь Успение Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии там, а это земли ее церковные. Не дойдя, направо, через посад к кремлю пойдем.

Действительно, на горе виделся подъем, ведущий к крупной башне с воротами.

Я повторил религиозный жест.

В мое время примерно на месте возвышающегося деревянного храма стоял каменный, недавно прошедший реконструкцию. Где-то вот здесь царь Петр, спустя сто лет от времени, в которое я попал, начнет строить могучий русский флот. Даже будут, по слухам, у государя мысли – перенести столицу сюда из Москвы. Но выберет он все же северные земли и отстроит с нуля Санкт-Петербург, как окно в Европу.

До этого далеко. Впереди еще по-настоящему много тяжелых, кровавых лет.

Воронеж окружали стены. Несколько массивных башен возвышалось на холмах. Обзор с них открывался отличный. В этом месте левобережье – пологая степь с заливными лугами. Врага увидеть издали несложно.

Мы проехали монастырскую слободку.

Люди уже вернулись с вечерней службы, смотрели на нас, крестились. Видеть вооруженных здесь не впервой. Бо́льшая часть взрослого мужского населения города – служилые люди. Но то, что мы шли с большим количеством заводных коней, говорило о нас, как о гонцах издали. А это, зачастую, к беде.

В Смутное время добрых вестей никто не ждал.

Между слободкой и монастырем я увидел комплекс крупных сооружений. Бани. Вот это да, дела. Интересно, монастырь к ним имеет какое-то отношение? Скорее всего, это его имущество и за пользование водными процедурами горожане платят именно в казну храма.

Чудно.

Мы свернули направо, повели коней в гору. Почти сразу пришлось спешиться. Вести животных под уздцы. Мой скакун может, и смог бы меня вытянуть, но он тоже устал. Нужен был отдых и людям, и животным.

До высоких стен в землю, в склон было врыто множество надолбов. Кое-где имелся частокол. Лезть мимо проторенного пути – риск ноги переломать. Подступ к стенам с какими-то стенобитными оружиями, организованно строем, с лестницами выглядел для меня как очень плохой план.

Крепость по меркам того времени, конечно, не идеальная, да и не каменная. Но то, как она стоит, говорило, что с этой стороны, с реки Воронеж взять ее очень и очень непросто. С иной, западной части, должно быть проще. Там нет естественного обрыва.

Мы добрались до обвода стен, двинулись под ними налево.

Наверху засуетились. Колокол не звенел, но к башне, куда мы направлялись, поторопилось несколько человек. Ворота оказались уже заперты, людей окрест, кроме видимых внизу в поселке, нет.

Спускались сумерки. Вот-вот и ночь войдет в свои права.

Мы остановились у въезда. Лошади гарцевали и ржали.

– Вы кто такие? Что за люди? Чьих будете? – С надвратной башни высунулся бородатый мужик, одетый в зеленый, вполне добротного вида кафтан.

Сущий стрелец из фильмов про эпоху Ивана Грозного.

Следом за ним показалось еще две головы в шапках. Хорошо стража работает. Это плюс.

– Подьячий Поместного приказа из Чертовицка с собратьями. – Григорий, выкрикнул, высоко задрав голову. – К воеводе мы! С делом!

Стрелец пристально осмотрел нас. Рядом с ним люди внутри что-то говорили, слов слышно не было.

– Ночь на дворе, так-то. – Выдал стрелец. – Закрыт город.

– Так, мы как раз ночевать! Дело у нас к воеводе!

Он исчез, быстро появился вновь, выдал:

– Ждите!

Лошади продолжали нервничать. Устали, как и мы сами. Хотелось есть.

Пока ждали, решил осмотреться. С холма открывался отличный вид.

В мое время здесь был самый центр города. Воронежский Государственный Университет, чуть выше. Прямо где-то вот здесь, на территории крепости. В округе на спусках – частный сектор, самая старая часть города с интересными постройками. Несколько церквей. А у воды – водохранилища, красивая благоустроенная набережная, место для концертов и прогулок влюбленных парочек.

Сейчас – все выглядело совсем иначе. Дух захватывало от различий.

Вдали за рекой, Левый берег – степь и лесистые участки слева и справа. Уже на нашей стороне, чуть дальше, по течению реки к небу поднимался дым. Там размещалась еще одна слободка. Район Чижовки уже сейчас существовал, жил своей жизнью.

Весь Воронеж начала семнадцатого века умещался на небольшом пятачке. Это в мое время это мегаполис с миллионным населением. А здесь, за стенами и вокруг них, тысяч пять, может, сем где-то живет.

Крепость – центр города имела несколько башен. Я видел две слева, выступающие по естественному изгибу рельефа и одну – двойную справа. На углу, мимо которой мы прошли.

Время шло.

– Чего так долго? – Промедление начинало злить. У нас дело, а здесь какие-то проволочки.

– Ночь скоро. Времена неспокойные.

– Могут не пустить?

– Это вряд ли.

Прошло еще минут пять.

– О, Григорий Неуступыч, ты, что ли? – Из башни высунулся другой стрелец. Постарше и с длинными усищами. – Други. Помню его, подьячий, добрый человек, важный. Из Чертовицкого стана. А кто с тобой?

– Мои люди! Дело у нас к воеводе! Пускайте!

Ворота со скрипом начали открываться.

Вот и славно.

Мы двинулись через башню. Вверху – слева, справа и на потолке видны небольшие отверстия. Бойницы. Если враг пробьет первые ворота, то упрется во вторые. А со всех сторон в него можно будет палить из мушкетов, бить из луков. А может и лить масло или кипяток.

Через ворота, кажущиеся самым простым вариантом штурма, я бы не полез. Проще проломить стену выстрелами орудий. Если, конечно, эти орудия у тебя есть.

Насколько я помнил, пушки того времени были очень, даже нет ОЧЕНЬ! дорогим инструментом войны. Русское царство отличалось качественным подходом к артиллерийскому парку. Бояре его не имели, в отличие от польских магнатов. Зато царь сформировал вначале пушкарскую избу, из которой впоследствии вырос Пушкарский приказ.

Вся сила концентрировалась в одних руках и при необходимости везлась под стены крепости, где творила свою грозную работу. Важной проблемой было еще то, что доставить тяжелые орудия дело не легкое. Тракторов-то, привычных мне, нет. Тягловая сила – кони. Их тоже мало. И дороги, которые у нас на Руси испокон веку были объектом пословиц и поговорок.

Нужно очень много людей, чтобы обслуживать доставку артиллерии к месту назначения. Зато… получается, что если куда войско со всем этим Приказом идет, то и дорогу перед собой делает.

Иначе никак.

Помимо полевой, в крепостях, конечно, стояла своя артиллерия. К ней приписывались служилые люди – пушкари и затинщики.

Тем временем наш отряд попал в самую центральную часть города. Торговая площадь, больше похожая на относительно широкую улицу, уходила прямо, чуть влево от нас. Здесь стояли – стена к стене, домики – лавки. Слева за высокой, такой же, как и крепостная, стеной размещался крупный комплекс зданий. Прямо и чуть правее из-за прижимающихся друг к другу домов виднелось две церковные башни. Если совсем направо, вдоль стены располагались жилые дома.

Улочки, кроме торговой, узкие. В моем понимании по ним могла проехать одна легковая машина, для местных телега, в одну сторону. И то, не везде и с трудом. Строения стояли тесно. Стена к стене. Людей почти нет. Несколько удивленных, одетых в кафтаны и вооруженных мужиков уставились на нас, но почти сразу интерес потеряли. Раз проехали в город, значит, так надо.

Земля под ногами изрыта, грязи прилично. Пешком идти – сапоги из этого месива тащить. В нос сразу пахнуло навозом и дымом. Но, если задуматься, не так уж и сильно, как я ожидал. Люди, живущие плотно друг с другом, умели соблюдать чистоту и порядок в той мере, в которой считали должным.

Григорий направил коня налево, вдоль стены к очередным воротам. На этот раз в окруженный комплекс зданий.

Здесь уже не было башни. Проезд был просто проделан в стене. Прикрыт двустворчатыми, тяжелыми воротами.

– Мы к воеводе!

Здесь нас никто повторно о делах не спрашивал. Пустили, но так, чтобы можно было только одному пешему пройти, проведя за собой коня.

Наконец-то двор воеводы.

Четырехугольное пространство в форме трапеции. Достаточно свободное в отличие от плотной застройки самого города. Въезд через основание. Налево вдоль внутренней стены – крупное здание, с маленькими окошками наверху. Труб на крыше нет, дым не идет. Явно склад, возможно, арсенал. Справа от нас – два более длинных, стоящих одно за другим, высоких, одноэтажных. С широкими заездами. Что бы это могло быть? Одно из самых ценных на случай осады – запасы провианта? Житницы. По центру церковь. Деревянная. Самое крупное здание в комплексе. Прямо за ним, ближе к внешней стене – терем. Точно канцелярия воеводы и его жилой дом. Там нас поджидало несколько человек. Слева от него – прикопанный погреб. Не иначе как пороховой склад. Справа – сновал и конюшня.

Мы двинулись в объезд храма.

Навстречу от терема вышло встречать наш отряд двое одетых в хорошие кафтаны и вооруженные саблями. Еще двое стояли у входа.

– С каким делом? Кто такие? – Один замер, бросил на нас пренебрежительный взгляд. Лицо напряженное, если не сказать злое.

Что-то они здесь такие угрюмые все, недоверчивые, вопросов много задают. Положено так или ждут чего-то нехорошего? Маришкины люди уже и здесь чего сотворить успели? Может это и хорошо, убедить сотрудничать в общих целях будет проще.

– К воеводе мы. С делом. – Я выступил вперед.

Григорий помог в город пройти, спасибо ему, теперь мой черед разговаривать.

– Кто таков будешь?

– Игорь Васильевич Данилов с письмом важным и вестями.

Две пары глаз буравили меня. Руки людей легли на сабли, сдавили рукояти. Вот-вот в драку кинуться. Чего вы все такие нервные то?

– Не знаю такого. Не ждет вас воевода.

– Письмо у меня, Царем Дмитрием писанное.

Они переглянулись. Лица слегка смягчились.

– С воеводой говорить буду. Ему передать велено.

– Отдавай и поезжай.

– Ты воевода воронежский? Что-то непохож. – Я злобно усмехнулся.

Нечего какой-то распоясавшейся охране вручать важные бумаги, еще чего! Самим Царем писанные, хоть и ложным. Это я знаю, что они не от него. И Григорий знает. Но вы то, чего удумали?

– Чего? – Моя фраза встречающих не порадовала. Один из них опять схватился за саблю. Вот-вот в драку кинется.

– Ты погоди, погоди, мил человек. – Вперед выступил Григорий. – Подьячий я из Чертовцкого. Дело у нас, важное. С воеводой говорить надо.

– Тебя помню, поэтому еще не вяжем вас. А так гостям мы не рады. У нас тут своих бед хватает.

Говоривший сплюнул под ноги.

– Не рады, уеду. Только с воеводой поговорю и письма передам. – Я смотрел на него спокойно, говорил четко. – Дело важное.

– Кто там пожаловал?

На крыльце высокого терема появился пожилой мужчина в дорогом кафтане. До моего, что в сумках лежал он не дотягивал, но контрастно выделялся на фоне всех видимых мной ранее людей. За ярким, парчовым кушаком торчал красивый пернач. Шапка с пером набок сдвинута.

– Фрол Семенович, гости нежданные.

– Откуда?

Не ожидая, пока эти двое что-то скажут, я выступил вперед.

– С письмом. И с вестями важными. В бумагах все указано.

Воевода уставился на меня. Лица видна не было, расстояние большое, да и темно уже. Но чувствовалось, думает.

– Дело у нас, воевода. – Поддержал меня Григорий. – Из Чертовицкого мы.

– Пустить в терем. Поговорим.

Он развернулся, вошел сам.

Двое преграждавших нам путь дворян переглянулись, но перечить не стали. Расступились.

Я извлек из седельной сумки письмо.

– Ванька. Конюшня, сеновал справа. – Махнул ему рукой, показывая направление. – Жди здесь. Коней пока в порядок приведи, вычеши. Не рады нам здесь, так, может, случиться, что ночевать будем за стенами.

С этими словами я посмотрел на двоих служилых людей, стоящих подле нас. Продолжил раздавать указания.

– Пантелей, останься с ним. – Я подошел, хлопнул его по плечу, проговорил шепотом. – Если что, хватай пистоль, пали, поднимай тревогу.

Он кивнул, напрягся и стал озираться по сторонам.

– Виду только не подавай. Но если что, сразу действуй.

– Будет сделано, боярин. – Громко ответил он.

– Григорий, со мной.

Мы двинулись к терему вдвоем.

Внезапно я понял, что откуда-то из подвала терема раздаются звуки тихой, протяжной песни. На французском!

"Le bon vin nous a rendu gais, chantons

oublions nos peines, chantons!

En mangeant d’un gras jambon à ce flacon faisons la guerre!"

Это еще что? Но спрашивать пока, не тот случай, потом у людей узнаю. А пока запомню это чудо.

Поднялись по ступеням. Еще двое местных дворян кинуло на нас неприятные взгляды. У двери нас встретила девушка. Красивая, усталая только. Глаза крупные, голубые, грустные, губы яркие. Однотонное платье, поверх которого был надет расшитый сарафан. Преобладали белый, черный и красные цвета.

Не говоря ничего, повела через коридор к двери напротив.

Было темно.

Убранство выглядело простым. Терялось во мраке. Деревянные стены, лестница наверх и вниз, двери прямо и налево. У стен – пара сундуков и пара лавок. Кадушка большая за ступенями.

Угол между дверьми был каменным, белым, и от него шло тепло. Стена печки. В этом здании по черному не топили. Присутствовала русская, слегка видоизмененная и увеличенная печь, обогревающая сразу несколько помещений.

Мы прошли дальше. Оказались в достаточно крупной комнате с тремя окнами, прикрытыми сейчас ставнями. Часть ее занимала печь, та самая, похожая на русскую часть – стол и лавки вокруг. У стен полки, на них много бумаг и рядом небольшая, совсем узкая дверь.

Во главе восседал тот самый пожилой мужчина – воевода.

По правую руку сидел хорошо одетый, высокий парень. Слева за кафедрой, вооружившись пером, замер сухонький мужчина в простеньких, серых, неприметных одеждах.

Все трое смотрели на нас. Писарь как-то неуверенно, со страхом, опаской, непониманием. Молодой с интересом. А воевода… Он всем своим видом показывал, что устал нести это тяжелое бремя управления людьми.

Разобрать эмоции присутствующих было тяжело. Свет давало всего несколько лучин на столе и еще несколько на кафедре. Комната погрязла в сумерках. Длинные тени подергивались, танцевали, клубились в углах.

– Что за дело у вас ко мне?

– Я Игорь Васильевич Данилов, воевода. – Вновь пришлось представляться. – Выслушай от начала и до конца. Письмо у меня к тебе. Писаное, якобы, Царем Дмитрием. Но, подметное. – Проговорил я, улыбнулся добродушно и простецки.

Писарь икнул, глаза вылупил. Даже в полумраке это было видно.

– Чего? – Это уже был сам глава города.

Таких слов он явно не ожидал услышать. Я тем временем показал запечатанный сургучом массивный пакет.

– Вот письмо, Фрол Семенович. Тот, кто писал его, подставить хотел тебя. Меня в Чертовицком казаки убить должны были. Бумагу забрать и здесь, в Воронеже, людям всем предъявить.

Пожилой мужчина буравил меня взглядом. Молчал. Уже хорошо, что не перебивает. Я, посматривая на них всех троих, продолжил.

– В письме этом, думаю, требование, татар в город пустить. Понимаешь, воевода, чтобы люди за такое сделать могли?

– Откуда знаешь. – Он проговорил сипло, страх ощущался в голове. Нарастающая паника, бессилие.

– Григорию Неуступычу, подьячему Поместного приказа, я такое же передал.

При этих словах мой спутник кивнул, в знак согласия.

– Так. – Зло, надрывно проговорил пожилой мужчина.

– Казачки, что убить меня хотели, на Маришку работали. Местную ведьму. Допросили мы их.

Кулак Фрола Семеновича грохнул по столу. Одна лучина погасла. Тени дернулись, заплясали.

Глава Воронежа несколько истерично, надрывно выдал следующую фразу:

– Опять эта ведьма! Сколько еще я ее имя слышать буду!

А чего ты на меня-то кричишь, дурья башка? У тебя эта тварь появилась, ты ее терпишь. Не делаешь ничего, сидишь здесь. Это у тебя спросить, старого хмыря, надо. По какому такому праву бандиты расхаживают как у себя дома.

Злость стала накатывать на меня, но пока надо было держаться.

Пауза затянулась. Я ответил, смотря воеводе в глаза:

– Пока не выжжем ее с земли твоей, воевода.

– Письмо передай, почитаем.

Он кивнул парню, тот поднялся, двинулся к нам. Смотрел пристально, оценивал. Не Жук ли это? Тоже молодой. Вдруг он? но Григорий стоит спокойно, он бы предупредил. И… почему, черт возьми, мы представились, а они нет?

Я вручил парню письмо. Когда он был близко, присмотрелся получше. Запомнил лицо и походку.

Вместе с Григорием, пока помощник воеводы, или кто это был, нес ему конверт, мы подошли к столу. Сели слева и справа. Мой товарищ был напряжен. Ситуация ему не нравилась, то как нас тут встретили, говорило о страхе, поселившемся в душах людей. Если даже главный человек в городе, так напуган, что тогда говорить о других?

В глазах главы города я увидел неодобрение.

Плевать.

Если этот человек сейчас не послушает меня, ему конец. Силы, что собираются против него вокруг – Маришка, Жук, татары, свалят его и не пожалеют. Убьют всех. Он должен это понять и действовать так нужно мне.

Работать вместе, для него – жизнь. Не работать – смерть или, в лучшем случае, бегство из города. Раз его подставить хотели, то переметнуться на сторону разбойничьей партии вряд ли удастся.

Фрол Семенович посмотрел на печать, покачал головой, сломал воск.

– Подойди, Савелий.

Читать сам не умеет? Или зрение? В темноте не видит.

Писарь подчинился, семенящей походкой преодолел разделяющие полтора метра. Принял послание в руки. На нас старался не смотреть. Что-то здесь дело нечистое. Все они какие-то испуганные, забитые, загнанные. Сдались, что ли, уже?

Савелий вернулся с бумагой за кафедру, пробежал глазами, икнул. Лицо его изменилось, стало напряженным, испуганным.

– Царь Дмитрий требуют татар в город пустить, Фрол Семенович. Снабдить, кормить, челом им бить.

Глава города изменился в лице. Уставился на меня.

– Ты откуда это привез?

– Фрол Семенович, говорю же, письмо подметное. Я из Москвы сам. Письмо мне дали в посольском приказе. Не одно, а три. Тебе, атаману на Дон и подьячему Разрядного приказа в Чертовицкое, Якову. Там на меня казаки напали. Отбился. Письмо вскрыли с товарищами. – Я перевел взгляд на Григория. – Подумали, порешали. Думаю так. Землю воронежскую кто-то в столице хочет под татарскую саблю кинуть. Крымчаков обманом в город пустить. Л… – Чуть не сорвалось у меня, вовремя сдержался. – Царя Дмитрия опорочить такими приказами желают. Понимаешь, воевода?

– Так. – Он провел рукой по лицу, погладил бороду. – Так.

– Еще раз повторяю, Фрол Семенович. – Я криво улыбнулся. – Войска татарские скоро туту будут.

– Что ты такое говоришь. Татары. Откуда? Они здесь через Поле не ходят.

Голос его был трясущимся. Человеку было невероятно страшно. Что за правитель такой? Кто тебя сюда посадил-то?

– Тот, кто за Маришкой стоит, хочет вас всех огню и мечу татарскому предать. Мы пленных допросили. Тебя, воевода, подставить хотели и из города гнать. А потом город крымчакам сдать.

– Да кто ты такой, что ты такое говоришь. – Голос его сбился, рука вновь шарахнула об стол.

– Я, тот, кого, как и тебя, эти люди убить хотели. У нас с тобой, Фрол Семенович, одна цель. Либо ты мне помогаешь решить эту беду. Либо татары никого не пощадят. А может, еще раньше их, разбойники бунт поднимут. Крымчаков ждать не будут.

Голос мой был полон решительности, я буравил воеводу взглядом. Помолчал, смотря, как воеводу трясет, добавил резко, зло.

– Ну!

Глава 14

Воевода, на которого я смотрел, сморщился. Казалось, он пытается скрыться в тенях, спрятаться, исчезнуть. Постарел разом где-то лет на пять, ссутулился.

Из уст его раздался тяжелый вздох, больше напоминающий стон.

Он повернулся к сухонькому писарю, упершемуся в кафедру, проговорил дрожащим голосом.

– Что скажешь, Савелий. Что делать?

– А что, ваша милость. Если подумать. Московит толково все говорит. Раз он из Москвы, а письмо писано Димитрием царем, не сходится же оно одно с другим. – Голос его мне не нравился, дребезжал. Человек тоже боялся, волновался, но говорил вроде бы дельные вещи. – Мыслю я. Если письмо такое людям, которые против тебя, ваша милость, сговариваются, попало бы… Беда. Они бы его на свет вынесли. И, нелегко бы было. Ох, нелегко.

– Савелий. А что делать то, Савелий.

Я что-то не понял, воевода, а кто тут у вас главный то? Ты, человек служилый, саблей опоясанный или вот он, слуга его и писарь? Как так вышло, что такого нерешительного человека наверх вынесло?

Руки мои сжались в кулаки. Что тут творится то?

– Мыслю я, ваша милость, выслушать этих людей надо. До конца. Что предлагают, что хотят, что думают. А утром, решить. Утро, оно, вечера мудренее.

Я приметил, что молодой парень смотрит на меня с интересом. Кто он? Родич какой-то воеводы? Или может подьячий?

– Говорите. – Проговорил Фрол Семенович.

– Значит дело было так.

Следующие минут пятнадцать я, с помощью Григория, описал все то, что произошло с нами в Чертовицком. Про казаков, про татар, про то, что решили с Яковом людей собирать. Историю с разбойниками, Жуком и братом атамана Чершеньского умолчал. Этого воеводе знать не надо. Это наш козырь.

– Татары. – Воевода упер голову в руки, смотрел в стол. Его трясло. – Татары. Как же мы устоим то? А? Войска из Москвы придут? А? Или из Рязани? Мы-то тут как? Царь Дмитрий знать должен.

Он поднял глаза, пустые, стеклянные. Уставился на меня.

– Воевода. Письма писать надо соседям. Гонцов слать, людей собирать. Мало нас, татар много. А пока все это дело не быстрое завертится, порядок навести. Выжечь Маришку и ее банду с лица земли. Тут в городе всех ее людей поймать, допросить и повесить.

– Эко ты быстрый, московит. Письма писать, ведьму убить. Ты знаешь, что у нас тут, как у нас все?

– И как?

Этот нерешительный, испуганный человек начинал меня злить. Из-за таких вот людей на местах и в наше время и здесь не делается ничего. Разбой множится, бесчинства творятся. Попустительство сплошное. Сидит, дрожит, хотя должен закон здесь олицетворять.

– У нас тут ситуация. Московит. – Продолжал воевода. – У нас здесь все не так, как у вас там. Люди не поддержат. Петуха красного пустят нам. Нельзя так, с бухты барахты. Не получится, не осилим.

– Ты Фрол Семенович, головой своей подумай. – Я буравил его злым взглядом. – Мы если не решим тут все. Тебя же первого на воротах повесят. Эти. Кого ты тут каленым железом выжечь не хочешь.

– Тихо! – Голос его осип, сорвался. – Тихо я сказал.

Я скрипнул зубами. Как же можно то сквозь пальцы в такой ситуации смотреть. Трусливая ты рожа. Даже угроза жизни тебя раскачаться не заставляет. С ума ты что ли сошел, или как?

– Дядь Фрол Семенович. Дело он говорит. – Вмешался в разговор молодой парень.

О, хоть у кого-то тут кишка не тонка.

Однако я заметил, что при словах этих писарь дернулся. Тени качнулись.

– Молчи, молчи. Ты не знаешь ничего. – Воевода вскочил, затряс кулаком. – Вы, что удумали. На меня тут людей навести, оговорить.

– Да ты что, воевода! – Я тоже поднялся. – Ты пойми. Если не сделать ничего, тебя же они и порешат первым. И так, запустил здесь все. Развалил. Сам сидишь, боишься всего и вся. Каждого чиха боишься.

Он пал на свое место, уставился на меня.

– А как не боятся, московит? Третий я за год воевода. Двух со свету сгноили. У стрельцов разброд полный. Казаки, так вообще, сами атамана своего выбрали, сами сговорились, службу положенную не несут. Своими только, самыми близкими мне людьми обхожусь. – Он тяжело задышал, скривился, как будто пробила его какая-то колика. продолжил надрывно. – Запасы зерна сторожим и клети. Как не боятся мне? Коли народ весь против меня поднимется, что делать то?

– А чего ему подняться то. Если ты дело делать будешь? А?

– Так за это и поднимется. Одного схватим, десять поднимется. Одиннадцатый нож в спину воткнет. Ворота выбьют и все, конец нам всем.

Мда, ситуация тут конечно.

– Фрол Семенович, если ничего не сделать. То, что ты говоришь, случится тогда, когда татары под стены подойдут. Убьют вас всех. Бездействием своим, дней десять выиграешь, может двадцать, а потом, что? Все, смерть!

Этот пожилой человек смотрел на меня глазами, совершенно лишенными мыслей. Мои слова шли мимо его ушей. Действовать он не хотел и не мог. Страх лишил его решительности. Придется брать ответственность в свои руки. Собирать людей в обход. Опереться на других людей. Кто-то же здесь руководит городом, контролирует ситуацию. Стрельцы в башнях сидят, сторожат. Значит – город еще не потерян, не сдался, не развалилось здесь какое-то управление. Сам говорит, у казаков атаман есть, у стрельцов, сотник. Вот с ними и надо говорить.

– Устал я, Савелий. – Голос воеводы был тихим, плачущим. – Почевать пойду. Настеньку ко мне пришли, скажи, чтобы вина теплого несла.

Не смотря на нас, он поднялся. Вышел из-за стола. Как будто и не было в этой комнате никого более его и Савелия, побрел к двери. Писарь последовал за господином, тихо семеня.

Пройдя несколько шагов, воевода скривился, взялся за живот.

– Болен я. – Пустыми глазами уставился на нас. – Болен.

С этими словами он прошел мимо, положил руки на печку, вздохнул. Тяжело, надрывно. Лет в десять казалась разница между человеком, встретившим нас на ступенях терема и этим, уходящим спать. Осунулось лицо, сгорбилась спина. Все, что было в нем мужественного, исчезло. Растворилось в миг.

Мы с Григорием недоуменно переглянулись. Нам-то делать что. Утром то понятно, людей собирать. А сейчас, ночью? Если главный уходит, то кто с нами говорить будет, куда нам на постой становиться. Я повернулся к старику, поднялся.

– Пусть идет, московит. – Проговорил тихо его оставшийся в комнате родственник. – Поговорим.

Воевода вышел, писарь за ним по пятам.

– Дядька мой совсем плох. – Парень вздохнул, провел рукой по шевелюре. – Я Ефим, сын брата воеводы. Тоже Войский. Отец пол года как пал, вот я и под руку к Фролу Семеновичу перешел. Он за это время сдал сильно.

Я смотрел на юного служилого человека, изучал. Вроде толковый, но власть в его руках какая? Да никакая. Кто он для местных людей? Просто какой-то родич воеводы. Человек без чина и звания. Но, каждый толковый боец на счету. На вес золота сейчас.

Этот сгодится.

– Мы здесь на ночь останемся. – Я констатировал факт. – Утром тогда решать будем, что да как.

– И то верно, утро вечера мудренее. – Он невесело улыбнулся. – Ситуация у нас тут, плохая…

Следующие минут пятнадцать-двадцать Ефим посвящал нас в особенности местной воронежской политики. Выходило все действительно плохо. Как и говорил воевода, у стрельцов он особым почетом не пользовался. Сотники стрелецкий и затинный дело свое военное знали, но с воеводой советоваться и тем более слушать его перестали. Атаманы казацких сотен тоже дела свои делали, не считаясь с другими. Люди были недовольны властью, а она в лице Фрола Семеновича боялось сделать какие-то конкретные шаги. Затворился воевода в тереме, и ограничивался охраной складских построек.

В них хранился хлеб, военный инвентарь, пороховой припас, свинец. А еще кони были, хоть и не много. Ключи от всех построек были у воеводы. Что там под замком, парень не знал. Было ли что-то или уже растащить все успели – неясно.

Помимо полного разброда сотников в городе зрело недовольство иного рода.

Люди иногда пропадали. Приходили вести о разбойниках. Недели две как стали уже открыто говорить о то, что ведьма Маришка отряды собирает и на дорогах ее власти больше, чем у людей служилых. Те, кто приходил к воеводе с требованием конкретных, суровых мер, гибли. Исчезали. Недавно в канаве у трактира местного, что у северных ворот, для пришлых больше служащего нашли атамана беломестных казаков, упившегося вусмерть. А мужик толковый был. Еще трех стрельцов за последние десять дней, самых деятельных убили тати. В черте города еще кто-то пропал.

Творилось недоброе.

– Ясно. – Подытожил я рассказ парня и добавил. – Скажи мне, Ефим, а кто у вас на дворе песни на иноземном поет?

– А, так это лях. Один. У нас же, как было. Указ пришел от Царя Дмитрия еще прошлому воеводе. В конце зимы. Что всех ляхов хватать и в поруб сажать. А имущество в Калугу слать. Ну и схватили. Этого и еще трех.

– Так он не лях же?

– Да кто их немцев разберет. – Проворчал парень. – Сажали то не мы. До нас еще. Тот что поет, говорят, пьяный был, на ногах еле стоял. И даже в таком состоянии побил двух стрельцов, что по его душу пришли. На силу впятером его скрутили. Привели и кинули.

– Ты говорил еще трое ляхов, они где?

– Один, купчишка какой-то, помер. Месяца два как… – Мда, нравы у вас тут, в тюрьме люди богу душу отдают. – Еще двоих выкупили. А за этого выкуп никто давать не хочет. Да и не поймем мы кому писать то. В Калугу писали, оттуда ответа нет. Не нужен он никому, так мыслю. Он на своем немецком, несет что-то. Русского почти не знает. Писарю нашему в лицо плюнул. Освободить требовал. Говорил, что не лях. Ну, вот и сидит. Его вешать хотели, но воевода прошлый помер. Дядька мой встал и как-то так вышло, что…

Парень пожал плечами.

– Понятно.

Ситуация выглядела странной. Надо бы с этим человечком поговорить. Наемник какой-то, может, полезным оказаться. Могли на Русь опытные люди приходить в составе иностранных наемных рот. Толковые люди всегда нужны. Чего он просто так сидит, хлеб есть?

Но это уже утром.

– Вы располагайтесь, сам провожу.

– Нам бы еще двоих разместить. На улице они дожидаются.

– Это можно, это сейчас.

Мы втроем двинулись к выходу из комнаты. Скрипнула дверь, вошла все та же молчаливая девушка. Смотрит в пол, говорит тихо:

– Фрол Семенович господина просил у нас разместить. Я место приготовила. У нас же пара комнат свободные стоят. Как раз на такой случай, для гостей высоких. Прибрала, постелила.

Она поклонилась.

Не нравилось мне это. Одного меня положить здесь хотят. Их троих где-то там, отдельно. Да и девка эта вошла как-то быстро. Уверен, стояла у двери и слушала наш разговор. Лицо простое-простое, улыбка глупая. Но за таким часто может хитрость крыться.

Ухо востро держать надо. Но, испытать надо.

– Хорошо, красавица. – Я добродушно улыбнулся. – Сейчас людей своих размещу и вернусь. Покажешь где мне ночь коротать.

– Да, ваша милость, ждать буду.

Она опять поклонилась.

Мы двинулись через коридор, вышли во двор. Пантелей и Ванька сидели слева у сеновала, клевали носами. Лошади были пристроены, накормлены, напоены. Уже отдыхали. В конюшнях места было много.

Нам не стали чинить каких-то особых препятствий. Охрана двора смирилась с тем, что раз воевода к себе пригласил, значит, люди мы здесь желанные.