Текст книги "Город Атлантов (СИ)"

Автор книги: Евгений Аллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 40 страниц)

Глава 6

– Вы относительно легко отделались, – проронил Роджер. – Как можно быть таким легкомысленным? Вас действительно нельзя никуда отпускать одного. В его голосе слышалось сожаление, досада. Но он явно был рад, что Фрэнк вернулся.

Они ужинали в роскошной столовой особняка Роджера. Деликатесные блюда на тонком фарфоре со сценами охоты. Мерно тикали часы на камине, в котором чуть слышно трещали тлеющие угли. Умиротворяющая атмосфера уюта и комфорта.

– Да уж, легко, – проворчал Фрэнк.

Перед глазами вновь вспыхнуло лицо Камиллы с брезгливой гримасой.

– Камилла могла сказать, что знает меня. Мы с ней разговаривали до того, как началась облава, и нагрянули копы. Но она сказала, что впервые меня видит. Признайтесь, Роджер, что вы мне не рассказали об отношениях Эдварда с ней?

Роджер сложил аккуратно салфетку на столе, достал портсигар, закурил.

– Я не говорил вам об этом. Эдвард и Камилла были помолвлены, но накануне свадьбы между ними что-то произошло, – сухо объяснил Роджер. – Будет лучше, если вы не будете пытаться возобновить с ней отношения.

– Отношения, – протянул Фрэнк со злой иронией. – Какие отношения?! Видели бы вы, как она вцепилась мне в яйца! Как будто я хотел её изнасиловать!

– Просто усвойте эту истину – вы ей не приятны. И не будем об этом.

Роджер взял с подноса газету.

– Хочу вас предупредить. Недавно ограбили банк Джордана. Райзен распорядился изъять все банкноты и выпустить нового образца, так что не вздумайте расплачиваться старыми деньгами, – в его голосе Фрэнк уловил странное удовлетворение.

– Вы не пострадали, Роджер?

– Разумеется, нет. Я вообще не держу средств в банках, тем более иметь дело с этим мошенником, который облапошил половину города, не собираюсь. Сейчас ведётся расследование. Джордан в ярости. В его банке стояла невероятно сложная защита. Которая стоила ему кучу денег.

– Господи, ну какая сложная, Роджер? Примитив, – не выдержал Фрэнк и осёкся.

Роджер, всегда такой сдержанный, неожиданно расхохотался.

– Представляю себе картину, если бы вы попались на этом. Да, мой милый, вы начинаете доставлять мне все больше хлопот. Как вас угораздило?

– Копы выкинули меня где-то за городом. Меня подобрали какие-то люди. Я им немного помог, – Фрэнк ощущал себя не в своей тарелке. – Они спасли меня от мутантов.

– Ну, это другое дело. Взаимная признательность, – с иронией проронил Роджер.

– Роджер, они не отбросы общества. Люди, которые не вписались в систему Райзена. Никто не хочет им помочь. Это вынужденная мера.

– Что вы так волнуетесь, мой дорогой? Я даже рад, что вы участвовали в этом. Без серьёзных последствий. Этого высокомерного наглеца Джордана нужно было давно проучить. Кроме того, никто не должен иметь никаких моральных обязательств перед обществом, или другими людьми. Главная цель человека – его собственное выживание, – в голосе Роджера чувствовался ясный сарказм. Он явно не верил в то, что говорил.

– В полном соответствии с принципами Райзена. Я просмотрел его главный труд. Он – параноик. Простите, если задел вас. Он все-таки ваш друг.

– Друг? – Роджер чуть заметно вздохнул. – Можно сказать. Райзен пригласил меня присоединиться к нему, когда начал строить этот город. Его идеи выглядели чрезвычайно интересно. Но в итоге получилось вовсе не так, как он рассказывал. Он считает, что общество, которое он построил, основано на принципах разумности человека, который действует только рационально, если хочет выжить. Ум человека – единственное орудие его выживания. Этим он и отличается от животного. Разум не работает автоматически, мышление – не механический процесс, логические связи не создаются инстинктом. Что-то в этом роде.

– Райзен решил отменить законы природы, поскольку в них ничего не смыслит, – хмыкнул Фрэнк – Человек – существо, иррациональное, чтобы поступать здраво, надо иметь невероятно сильную волю. Мышление – инстинктивный процесс, как и способность отклониться от летящего кирпича. Если Райзен считает, что может управлять своим разумом, пусть попытается, хотя бы пару минут не думать.

– Встретили бы вы меня лет десять назад, я бы стал убеждать вас в обратном, – задумчиво проронил Роджер. – Не ходите сегодня на завод, – быстро предупредил он, увидев, что Фрэнк собирается уйти.

– Почему? Сегодня же среда? Вы сделали ещё один выходной день? – удивился Фрэнк. – Или там эпидемия?

Губы Роджера тронула гадливая улыбка, которая быстро исчезла.

– Нечто подобное. Забастовка.

Фрэнк недоверчиво поднял брови.

– Вы шутите? И что они требуют? Представить не мог … мне казалось, на вашем заводе условия одни из лучших.

– Спасибо за комплимент, но забастовку устроил профсоюз. Лучше сходите в кино. Или в парк. Вы неважно выглядите.

– Нет, Роджер, мне любопытно познакомиться со всеми представителями вашего общества.

Он вышел на улицу, вдохнул свежего воздуха полной грудью, и решил пройтись пешком. Пересекая площадь, выложенную брусчаткой, Фрэнк бросил машинальный взгляд на огромную бронзовую статую Атланта, держащего позолоченный шар, ярко блестевший в лучах солнца. Таких памятников могучему титану в мраморе, бронзе, гипсе, в городе, носившем его имя, было превеликое множество. Они встречались буквально на каждом шагу.

Он вбежал в проходную, заметив с неудовольствием, что все станки остановлены. Между рядами шатались рабочие, которые увидев его, заулыбались. Он приветливо махнул им рукой, открыл дверь в кабинет и застыл, как вкопанный. По спине потекли холодные струйки пота, несмотря на ясное, жаркое утро.

– Коннели, кого я вижу? – пробормотал Фрэнк, пытаясь отвести глаза от покрытого буграми, мясистого носа, который ярко напомнил о мучениях на заводе Хаммерсмита.

– А, мистер Кармайкл, – проронил тот снисходительно, даже не предложив сесть. – Решили поинтересоваться, как надо улучшить условия жизни ваших рабочих? Похвально.

Это звучало настолько дико в подобных обстоятельствах, что Фрэнк вначале опешил. Его страх перед главным надсмотрщиком испарился.

– Почему это я должен слушать ваши советы? – спросил с откровенной издёвкой Фрэнк. – Я так думаю, дядя знает это лучше вас всех, вместе взятых.

– Мистер Кармайкл, – сурово проронил Коннели, избавившись от приторной улыбки. – Не шутите с председателем профсоюзного движения города. – Это чревато неприятностями для вас и вашего дяди.

Фрэнку захотелось расхохотаться прямо в лицо наглеца. Криво ухмыльнувшись, он надвинулся на мерзавца, саркастически прошипев:

– Ну и что же вы можете нам посоветовать в деле улучшения, мистер председатель профсоюзного движения?

Коннели, снял ноги со стола, но, не поднимаясь с места, бросил перед ним толстую папку и холодно изрёк:

– Ознакомьтесь внимательно, мистер Кармайкл. Чтобы у вас не было претензий к тому, что ваши рабочие не хотят на вас работать из-за безжалостной эксплуатации.

Фрэнк придвинул к столу стул, уселся и положил длинные ноги на стол, прямо перед носом Коннели, который брезгливо отстранился.

– Так, интересно, интересно. Ну и где же тут требования об улучшении условий труда рабочих? – спросил язвительно Фрэнк, пролистав папку. – Все касается только деятельности профсоюзов. Увеличение размера оплаты профсоюзных работников, отчислений в фонд профсоюзного движения в … ого… – присвистнул он. – В два раза! Это рэкет какой-то, – подытожил он, бросая папку на стол.

– Мистер Кармайкл, не стоит разговаривать в таком тоне, – прозвучал до боли знакомый голос, заставивший Фрэнка замереть.

Медленно обернувшись, Фрэнк увидел ещё одного бывшего мучителя. – Нейла Саммерса, который стоял в дверях, сложив руки на груди. От леденящей душу ухмылки кровь застыла в жилах, предательски задрожали руки. Радуясь, что произвёл сильное впечатление на племянника владельца завода, Саммерс осклабился, и высокопарно изрёк:

– Если вы не выполните наших условий, рабочие вашего завода устроят бессрочную забастовку.

Фрэнк чуть не задохнулся от возмущения, но тут же нашёлся:

– Да ну? Тогда мы наденем на них кандалы, прикуем к рабочим местам, и будем пороть плетьми за любую провинность. Ну как это делается на заводе вашего хозяина, мистера Хаммерсмита.

– Не смейте, Кармайкл! Это клевета! – завопил Коннели, покрываясь красными пятнами. – Мы подадим на вас в суд! Выполняйте то, что сказано!

– Это уже становится забавным, – проронил Фрэнк, бросая насмешливый взгляд, то на побагровевшего от злости лидера профсоюзов, то на его телохранителя. – А что будет, если не выполню?

– Вы очень хотите это узнать? – проговорил грозно Саммерс. – Мистер Кармайкл, и вы, и ваш уважаемый дядя, сэр Роджер, ходите по улицам этого города. Спокойно. Если вы хотите и дальше по ним ходить. Будет лучше, если вы послушаетесь, и выполните наши условия.

Фрэнк медленно встал, опустив голову, и проговорил, все сильнее распаляясь:

– Убирайтесь! Выметайтесь вон! Вы оба! Чтобы духа вашего здесь не было!

Он бросил такой яростный взгляд на Коннели, что тот не выдержал, подскочив на месте, ринулся к выходу, чуть не сбив с ног Саммерса.

– И заберите к черту ваши гребанные требования! – закричал Фрэнк, швыряя вслед папку.

– Вы сильно об этом пожалеете, Кармайкл! – сказал Саммерс, и, развернувшись, вальяжно удалился вслед за боссом.

Отдышавшись, Фрэнк вышел из кабинета и хмуро бросил:

– Джонсон, позовите ко мне Кливленда, я хочу поговорить с ним.

Когда директор вошёл в кабинет, Фрэнк предложил:

– Напишите мне, пожалуйста, все претензии к условиям работы, и вообще, все, что вы считаете нужным.

– Мы всем довольны, мистер Кармайкл, – ответил тот спокойно, без подобострастия.

– Мистер Кливленд, мне глубоко плевать на этих паяцев, которые только что здесь были. Я прошу вас написать мне список ваших требований, – твердо проговорил Фрэнк. – И если вам не трудно, соберите тех, кто пришёл на работу, я хочу провести испытание.

– Все пришли, – сказал Кливленд.

Фрэнк вошёл в лабораторию, расстелил чертёж на столе, склонился над ним и пошатнулся, на бумагу глухо шлёпнулись капли крови.

– Что с вами, мистер Кармайкл? – услышал Фрэнк обеспокоенный голос.

Фрэнк сел рядом, вытащил платок, приложив к носу, глухо произнёс:

– Ничего страшного, я переделаю чертёж. Давайте проведём испытание.

– Мистер Кармайкл! Я понимаю, сейчас может не время, но хотел вам сказать, что этот узел – дерьмо! Он не выдержит даже половинной нагрузки! Ваши расчёты неправильные! – воскликнул худощавый, угловатый парень с лохматыми, светлыми, как солома волосами, курносым носом и веснушками.

– Руперт, заткнись! – бросил сухо Кливленд.

– Почему я должен молчать? – воскликнул тот. – Вы все поджали хвост и боитесь сказать то, что думаете! А я не боюсь!

Фрэнк устало взглянул на него и, вздохнув, сказал:

– Руперт, давайте заключим пари. Если узел не пройдёт испытание, я встану к вашему станку, а вы – на моё место и будете руководить. Согласны?

– Вы не сможете, – возразил презрительно Руперт. – Придётся все переделывать.

– Почему? – усмехнулся Фрэнк.

– Вы – неуч, а я окончил колледж, – произнёс Руперт с нескрываемой гордостью.

– Ладно. Давайте попробуем, потом будем мериться тем, что у нас есть, – меланхолично проронил Фрэнк. – Пока я здесь главный.

Сказать, что окончил с отличием Массачусетский технологический институт, имеет сто семнадцать патентов на свои изобретения, Фрэнк не мог, но ощутил в глубине души страх, что опозорится перед мальчишкой. И вздохнул с нескрываемым облегчением, когда увидел, что испытание прошло успешно. Новый узел выдержал.

– Увеличьте нагрузку на десять процентов, – проронил он, ощущая, как вспотели ладони.

Кливленд удивлённо взглянул на него и хотел возразить. Перехватив его взгляд, Фрэнк улыбнулся и кивнул ободряюще.

– Ладно, Руперт, – сказал Фрэнк, похлопав того по плечу. – Сегодня не ваш день, в следующий раз вы меня сделаете.

Фрэнк вернулся в особняк Роджера усталым, но жутко довольным. Взлетел, как на крыльях на второй этаж. Роджер работал в своём кабинете и ждал его отчёта.

– У меня две новости и обе хорошие, – произнёс Фрэнк, удобно устроившись в кресле, напротив письменного стола, где сидел Роджер. – С какой начать? Первая новость – я выгнал этих мерзавцев взашей. Представить не мог, что встречусь опять со своими мучителями из концлагеря Хаммерсмита.

– Вот как? – Роджер нахмурился. – И кто это был?

– Коннели – главный надсмотрщик. Тот самый, кто отравил меня этиленгликолем. И Саммерс, кто похитил меня, привёз на завод Хаммерсмита. Кто порол меня плетьми, постоянно домогался, а когда ему это не удалось, посадил на кол. И эти лю… эти мерзавцы ещё имеют наглость заявлять, что они защищают права рабочих. Мрази.

– Мой дорогой, – начал Роджер мягко. – Извините меня, я не знал об этом. Иначе я бы сделал всё, чтобы вы с ними не встретились.

– Плевать, Роджер. Я их выгнал. Всё. Точка.

– И совершенно напрасно это сделали, – в голосе Роджера ощущалось явное беспокойство. – Вы сами должны понимать, насколько эти люди опасны. Я просто заплатил бы им, как всегда. И они спокойно убрались бы. А теперь вы нажили себе новых врагов. Вы чрезвычайно безрассудны.

– Роджер, сколько можно потакать примитивному рэкету? Почему надо бояться этих клоунов? Даже, когда я был их рабом, эти два негодяя не смогли поставить меня на колени. Неужели сейчас, когда я – свободный человек, буду их бояться? Это смешно! Я разработаю такую пропускную защитную систему, что даже мышь не проскочит на завод, не то, что эти два ублюдка.

– Вы не понимаете, эти два мерзавца лишь вершина айсберга, – попытался объяснить Роджер. – Вы не сможете сломать ту систему, которая возникла в городе до вас. У вас не хватит сил. Эта система сломает вас.

Фрэнк тяжело вздохнул, перекатывая желваки.

– Роджер, скажите честно, вы боитесь за себя? Если – да, то я усилю охрану вашего особняка. Я сделаю все, чтобы вы не пострадали.

Роджер, откинувшись на спинку кресла, вздохнул.

– В данном случае, я не боюсь за себя. Если можно так сказать. Я просто поражаюсь вашим способностям наживать себе врагов.

– Роджер, скажите, Райзен знает об этом безобразии? Знает, – понял Фрэнк по выражению лица собеседника. – И не вмешивается. Как всегда. Его это устраивает. Замечательно. Эти два отморозка тоже относятся к атлантам, о которых он писал в своей книге? – саркастически добавил он. Перед его мысленным взором непроизвольно возникла фигура могучего титана, которую он видел по пути на завод.

– Я надеюсь, вы не собираетесь говорить ему это при встрече? – с иронией спросил Роджер.

– С какой стати? Вы думаете, я побегу жаловаться Хозяину?

– Синьор Каваллини приглашает нас на свою выставку, – объяснил Роджер сухо. Поморщился, заметив, какую недовольную гримасу состроил Фрэнк. – Там будет Райзен. Нам придётся пойти, иначе это будет выглядеть неприлично. Эдвард был большим поклонником того искусства, которое коллекционирует Каваллини. Если мы не пойдём, это вызовет подозрение. Хотя зная ваш вкус, думаю, вам будет не очень приятно это видеть. Но это определённые светские обязанности, которым вы должны следовать.

– Роджер, мне будет неприятно видеть всю эту шатию-братию, начиная от вашего лучшего друга и кончая его супругой, которая сдала меня копам.

– Хорошо. Какая вторая новость, о которой вы говорили? – тяжело вздохнул, спросил Роджер, решив сменить тему.

– Мы провели обкатку узлов нового двигателя. Все успешно. Думаю, к ралли уложимся в срок. Дизайн я вам показывал. Пока не совсем то, что я хотел бы видеть. Слишком мало времени.

– Отличная новость, – проронил Роджер, хотя в его голосе ощущалась только усталость. – Собирайтесь, мы едем прямо сейчас. И постарайтесь держать себя в руках. Там будет много неприятных для вас людей. Пожалуйста, никаких возражений!

Фрэнк издалека увидел в свете прожекторов здание из темно-серого камня, стали и стекла. Припарковал машину, вылез, недовольно хлопнув дверью. Постоял пару минут, словно пытаясь заставить себя собраться. Настроение было хуже некуда.

– Идемте, – проговорил Роджер, оказавшись рядом. – И постарайтесь быть хоть немного сдержанным. Ваши вспышки гнева стали любимой темой жёлтой прессы, – добавил он с чуть заметным раздражением.

– Роджер, я ненавижу копов и репортёров, вы же знаете. Если ни те, ни другие не будут ко мне лезть, я буду ангелом во плоти.

Роджер лишь покачал головой. Они прошли через сквер, разбитый перед зданием выставки. Стемнело, уже зажглись высокие фонари, заливая ярко-оранжевым светом ровный строй голубых елей, высаженных вокруг огромного фонтана с мраморной фигурой Атланта в центре. Такие же фигуры атлантов подпирали вход в зал. Фрэнк усмехнулся. Это вызывало у него рвотный рефлекс.

Помещение выставки представляло собой просторный зал с высокими потолками, стрельчатыми окнами в широких латунных рамах, которые расходились, как солнечные лучи. По залу уже активно дефилировала светская публика – мужчины в смокингах, дамы в вечерних туалетах. Роджер видел, как морщится его спутник, проходя мимо выставленных произведений, как мрачнеет его лицо. Лишь у одного экспоната он остановился, и широко ухмыльнулся.

– Вам нравится? – удивлённо спросил Роджер.

«Монумент» представлял собой высокую, плоскую стелу из песчанника. В центре красовалась широкая щель неправильной формы, из верха которой спускался блестящий, металлический шар. Фрэнк, не выдержав, расхохотался. Обернувшись, оглядел бродящих по залу чопорных джентльменов с жёнами им под стать. Выражение их лиц не менялось, когда они проходили мимо этой штуковины.

– Что вас так обрадовало? – проворчал недовольно Роджер.

Реакция его спутника вызвала у него недоумение, переходящее в раздражение. Фрэнк наклонился к его уху и тихо сообщил, на что похож этот «шедевр». По лицу Роджера пробежала улыбка.

– Я надеюсь, вы не собираетесь говорить это Каваллини? Не думаю, что осчастливите его этим эпитетом.

– Роджер, меня удивляет, почему Каваллини так изменил своему вкусу и вместо вполне определённых частей мужского тела, к которым питает слабость, выставил женский орган? Правда, сомневаюсь, что он когда-нибудь видел это в реальности.

– Мой друг, держите себя в рамках приличий, – прошипел Роджер. – У вас слишком богатое воображение. Не думаю, что кроме вас, кто-то заметил это сходство.

Фрэнк коротко рассмеялся.

– Роджер, русские подарили подобный монумент Нью-Йорку. Он стоял на берегу Гудзона. И уверяю вас, все прекрасно понимали, на что похоже эта фигня. Я не настолько развращён, как вы думаете. Я просто вижу то, что есть.

Они дошли до конца экспозиции, и Фрэнк решительно направился к мягкому диванчику у стены. Когда Роджер присоединился к нему, Фрэнк бросил с досадой:

– Роджер, извините, я устал. Это омерзительно. Общие контуры реализма, остальное – напыщенность, низкопробность, примитивность. Ни чувства меры, ни вкуса, ни знания перспективы. Я бы даже этих людей ремесленниками не назвал, они не знают даже основ. Это не искусство вообще. Не знаю, кому это может нравиться. Теперь я понимаю, что за люди переехали в этот город.

– Не будьте так суровы. Естественно, здесь выставлены работы не всех, кто обладает возможностью творить. Лишь тех, кто нравится Каваллини. Вы отдохнули? Идемте, синьор Каваллини должен произнести речь в честь открытия выставки.

– Роджер! Увольте меня от этого! Я не хочу ни видеть, не слышать его!

– Не капризничайте.

Они вернулись к центру зала, где возвышался круглый помост, обитый бордовым бархатом. Вокруг рядами располагались мягкие кресла. Фрэнк оглядел присутствующих, заметив Хозяина в скучном деловом костюме болотного цвета и Камиллу в роскошном, вечернем туалете. Ярко-алое платье плотно облегало её точёную фигуру, обнажая спину почти до ягодиц, открывая спереди лебединую шею и безупречной формы плечи. Фрэнк злорадно подумал, что она выглядит, как элитная проститутка. И представил, как бы отодрал бы эту фифу за то, что она сдала его копам. Так, чтобы она потом не смогла бы даже сесть.

Тем временем, на подиум вышел Каваллини в смокинге с бутоньеркой в виде огромной красной гвоздики, подошёл к микрофону в круге света прожекторов. Выслушав с довольной миной аплодисменты, манерно начал:

«Я роптал и жаловался на медлительность и неповоротливость умов людей, которые не могут воспринять новые идеи, которые я предлагал. Когда же они, наконец, признали меня, я понял, что их речи ничем не отличаются от речей, которые говорятся в адрес других творцов. Я увидел, как люди залезают в мою душу, присваивают себе богатство моего духа, пытаются ограничить фарисейской моралью. Я поклялся, что никто на земле не увидит моих творений, но Алан Райзен, единственный, кто понял мои устремления и освободил меня от нравственного кодекса посредственностей. За Алана Райзена, который осуществляет все мечты!»

От грома оваций зазвенели стекла. Фрэнк поморщился, сделал попытку встать. Но Роджер, предугадав его желание, с силой усадил на место. К микрофону стали выходить другие люди, как понял Фрэнк художники, скульпторы, чьи творения присутствовали на выставке. Наконец, их поток иссяк. Фрэнк закрыл устало глаза, потёр лицо руками.

– Роджер, это невыносимо, – тихо, но внятно произнёс он. – Я больше не выдержу. Умоляю, отпустите меня, ради бога. Иначе я застрелю Каваллини и всех его прихлебателей. Или застрелюсь сам.

– Напротив здания есть кафе. Отдохните там, – предложил спокойно Роджер, вздохнув.

Фрэнк радостно вскочил и начал резво пробираться сквозь толпу. И ощутил, что кто-то схватил его за руку. Он недовольно обернулся.

– Привет, Эдди, дружище! Куда ты запропастился?

– А это ты, Дэнни, – пробормотал Фрэнк, увидев лучшего друга Эдварда – Даниэля Хьюберта, всеми силами попытался вызвать на лице счастливую улыбку, что ему плохо удалось. – Рад тебя видеть.

– Синьор Каваллини все время спрашивал о тебе. Нам тебя очень не хватает.

– Дэнни, я сейчас очень занят на заводе дяди, – объяснил Фрэнк. – Мне некогда.

– Этот старый хрыч все-таки запряг тебя? – брезгливо проворчал Хьюберт. – Я тебе давно говорил, надо решать это дело, как можно скорее, – злобно сощурившись, прошипел он. – А ты все медлишь. Тебе хочется, чтобы он из тебя все жилы вытянул? Надо его кончать, – приблизившись к самому уху Фрэнка, добавил он. – А завод продадим Блейтону. Он давно на него глаз положил.

Фрэнк ощутил, как в груди заклокотала бешённая злоба, ещё мгновение, и он врежет «лучшему другу» между глаз.

– Дэнни, я не могу решиться. Дядя стал давать мне достаточно денег. Мне хватает, – Фрэнк старался говорить, как можно спокойней.

– Эдди, не глупи. Много денег не бывает. И зачем тебе корячиться? Я знаю одного человека, который поможет нам решить проблему, – забормотал горячо Хьюберт. – Черт возьми, Эдди, не трусь! Ты же помнишь, зачем мы сюда переехали? Стремление к личному счастью – высшая добродетель. Надо брать от жизни всё, что она может дать.

– Хорошо, Дэнни, я подумаю. Извини, я спешу.

Он вырвал руку и стремительно направился к выходу. Не зная, каким недоуменным и подозрительным взглядом проводил его Хьюберт.

Фрэнк вышел из особняка, где проводилась выставка, достал зажигалку, закурил. Вкус никотина немного успокоил его, хотя после разговора с Хьюбертом ему никак не удавалось унять предательскую дрожь в руках.

– Ну что, Кармайкл, видишь теперь, до чего докатился твой Каваллини? – услышал он чей-то недовольный голос.

Рядом возник сухопарый, высокий мужчина с бородкой, в сером, фланелевом костюме, довольно потрёпанном.

– Простите, мистер, с кем имею честь? – спросил спокойно Фрэнк.

– Честь? А у тебя есть честь? Странно, я думал, что ни для тебя, ни для всей вашей педерастической компании такого понятия не существует.

Фрэнк собрал все силы, стараясь успокоиться.

– Мистер – не знаю, как вас зовут, кто вам дал право меня оскорблять? Или объяснитесь, черт возьми, или идите на хрен! Я повторяю, я не помню вас, после клиники у меня начались провалы в памяти, я многое забыл.

Человек подошёл ближе и прошипел саркастически:

– Провалы в памяти? Скорее провалы в совести, хотя и это понятие вашей компашке не известно. Я – Дэнтон, Дэвид Дэнтон, художник, правда, мистер Каваллини так больше не считает, а вы все глядите ему в рот, чтобы повторять за ним хором.

– Так, уже лучше. По крайней мере, я знаю, как вас зовут, мистер Дэнтон. Теперь попытайтесь мне внятно объяснить, чем вы так не довольны, – сказал Фрэнк, изо всех сил стараясь держать себя в руках. – И главное, почему свои претензии выплёскиваете на меня.

– Я всем доволен! Всем! Я счастлив! – язвительно воскликнул Дэнтон. – Особенно тем кошмаром, которым услаждает взгляд Каваллини.

– Кажется, начинаю понимать. А ваших картин на выставке не оказалось. Их не взяли, и вы решили выплеснуть недовольство на меня. Да? А я тут при чем? Я что владелец этой выставки? Администратор, приёмочная комиссия?!

– Ты обещал заступиться за меня перед Каваллини, чтобы он не травил меня. Но ничего не сделал. Ничего. Вы все лижете ему задницу!

Вместо того, чтобы пришибить непризнанного гения, Фрэнк миролюбиво предложил:

– Дэнтон, давайте зайдём в кафе и поговорим по душам. Спокойно.

Тот кивнул. Они зашли в кафе, сели за столик Фрэнк заказал скотч.

– ОК. Внимательно слушаю вас, Дэнтон.

Дэнтон бросил полный тоски взгляд:

– Рассказывать особенно нечего. Я писал картины, которые выставлялись на выставках Каваллини, но…

– Их никто не покупал?

– Нет, покупали, почему же. И даже довольно неплохо. Разве, я – непризнанный гений, сижу и ною, что меня никто не понимает? Я имел глупость в одном из интервью сказать, что мне не нравится то, с позволения сказать, искусство, которое в основном заполняет галерею Каваллини.

– Да, это тошнотворно. Вы правы.

Дэнтон бросил недоуменный взгляд на него:

– Ты говоришь серьёзно? Впрочем, после этого интервью, я перестал видеть свои картины в каталогах галереи Каваллини.

– И что такого? Выставили бы в других галереях, свет клином на синьоре Каваллини не сошёлся.

Дэнтон с насмешкой посмотрел на него и протянул:

– Да, я вижу, Кармайкл, как тебя обработали в клинике. Память отшибло напрочь. Слышал, каково это. Заворачивают в мокрые простыни, засовывают оголённый провод в задницу и пропускают ток в несколько сотен вольт. В общем, Каваллини с дозволения хозяина сделал все, чтобы ни одна галерея не брала мои картины.

– С дозволения Райзена?

– Естественно, или ты забыл кто лучший друг твоего дяди? – брезгливо бросил Дэнтон. – Вот, старый каталог, можешь освежить в памяти, – добавил он, швырнув Фрэнку свёрнутую в трубочку брошюру.

– Да, это очень неплохо, мне нравится, у вас своя манера, – проронил Фрэнк, пролистав пару страниц. – Дэнтон, я куплю пару картин.

– Не надо. Мне не нужны подачки, я не бедствую, – пренебрежительно объяснил он, забирая каталог.

– Дэнтон, ну зачем вы вообще переехали в город? Думали, что здесь вас возведут на пьедестал, станете единственным и неповторимым? Вы бы встретились с подобным везде, не только здесь.

– Райзен обещал, что каждый сможет заниматься своим делом без оглядки на толпу, на фальшивую мораль. Я хотел творить без ограничений. Понятно вам? Считал, что здесь будут обеспечены реальные права всех, кто умеет работать.

– Он соврал. Бывает.

– Райзен не обманывал, – бросил Дэнтон с горечью. – Все выполнил, просто он считает, что права не включают в себя поддержку тех, кто не вписываете в его систему. «Функции права свободы слова состоят в том, чтобы защищать меньшинство от угнетения большинства, а не в том, чтобы гарантировать им популярность, которую они не заработали». Читали Райзена? Перечитайте внимательно. Я видел только то, что хотел увидеть. А когда это коснулось меня, понял, как он ловко обвёл меня вокруг пальца.

– Бредятина. Как можно защищать и при этом травить?

– Кармайкл, разуй глаза, так везде в городе. Райзен рассчитывает только на тех, кто зубами вырвет себе известность и хороший денежный куш. А я не умею рвать зубами. Могу только махать кистью. Ладно, – вздохнул он. – Излил душу, теперь могу с чистой совестью вернуться к своей работе. Работаю подмастерьем у известного мастера, которому позволено выставлять свои картины, – лицо Дэнтона скривилось, словно его сейчас стошнит.

Непризнанный художник побрёл к выходу, а Фрэнк выпил залпом скотч, и, раскинув руки, закрыл глаза и задумался.

– Вы тоже посетили эту замечательную выставку, мистер Кармайкл? И как, вам понравилось? Наверно, производит впечатление. Представляю, какие завтра будут заголовки в газетах, – проговорил он с отвращением. – «Гениальный Сальвадор Каваллини представил нам очередные великие творения!»

Немолодой, сутулый мужчина с залысинами. Потерявший всякий вид потёртый пиджак. В глазах светилась тоска.

– И ведь никто, никто не напишет правду. Все побояться сказать то, что видно невооружённым глазом, – пробормотал с горечью он.

– Так возьмите и напишите сами, – буркнул Фрэнк в сердцах, ощущая, что ещё один разговор он не выдержит.

– Разве кто-то станет читать? – вздохнул тот. – Я не владею пером, чтобы все это описать. Разрешите представиться. Юджин Коллинз, владелец маленькой газетёнки «Городские новости». Может быть, слышали о такой? Ладно, – махнул тот рукой и принялся за виски.

– Хорошо. Мистер Коллинз, давайте я напишу о выставке. Когда вы сдаёте номер в печать?

– В пять.

– Отлично, скажем, десять тысяч знаков. Устроит вас такое?

Коллинз недоверчиво посмотрел на него:

– И вы не боитесь гнева Райзена? Он придёт в бешенство. Его ярость уничтожит вас.

– ОК. Поместите под псевдонимом. Ну как? По рукам?

– Я буду только рад, – пробормотал Коллинз.

Фрэнк усмехнулся.

– А вы сами-то не страшитесь, что гнев главы города падёт на вас?

– Плевать. Но, мистер Кармайкл. Я не смогу оплатить ваш труд. По достоинству, – добавил он печально.

– Какая разница? Я не умираю с голода. У меня чешутся руки сказать об этом убожестве.

Коллинз, бросив банкноту, ушёл, а Фрэнк ясно осознал, что напишет в заметке. Ему безумного захотелось тут же набросать текст, который должен был убить это ничтожество с тараканьими усиками наповал. Достал записную книжку, и стал быстро покрывать листочки бумаги аккуратными, ровными строчками, боясь, что мысль «уйдёт».

– Эдвард, почему ты ушёл?

Фрэнк инстинктивно отодвинулся, закрывшись руками, чтобы не дать возможность бывшей невесте вновь продемонстрировать остроту когтей дикой кошки.

– Мне кое-что нужно сделать. Камилла, оставь меня в покое, пожалуйста, – проговорил он, сквозь зубы.

Вместо того чтобы обидеться, она присела рядом. Фрэнк напрягся, и затаил дыхание, вдыхая дурманящий аромат свежего морского ветра. Она пыталась соблазнить? Или спровоцировать?

– Тебя быстро отпустили? – поинтересовалась она, вглядываясь в его лицо.