Текст книги "Город Атлантов (СИ)"

Автор книги: Евгений Аллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц)

– Эдвард, нет никакой общечеловеческой морали, – проронил брезгливо Райзен. – Есть два вида моральных концепций – религиозная и общинная. Мораль – лишь кодекс поведения, чтобы угодить или Господу, или соседу за дверью.

– Я сам делаю выбор, и не жду ничего взамен – ни прощения моих грехов, ни призрачного рая после смерти, – проговорил спокойно Фрэнк. – Я знаю, что там, после смерти – ничего нет. И меня не встретит апостол Пётр с ключами и не проведёт в рай, потому что я помог кому-то здесь, на земле. Я называю это совестью.

– У каждого свои понятия об этом, – пробормотал Блейтон. – Это внутренний закон. Он у каждого свой. Человек должен подчиняться только правилам конкуренции. Свободный рынок позволяет людям иметь дело друг с другом только с точки зрения разума, путём честного и добровольного выбора в целях обоюдной выгоды. Это система основана на признании индивидуальных прав личности, и исключает применением физической силы, потому что соответствует рациональной природе человека. Она защищает выживание человека, как человека, а правящий принцип свободного рынка – справедливость, – закончил он самодовольно, сделав акцент на слове «справедливость».

– Вы полагаете, мистер Блейтон, что у бизнесмена, который начинает действовать в условиях свободного рынка, автоматически появляется чувство справедливости, честности, уважение к человеческому достоинству? Если у предпринимателя нет этих качеств, то рынок ему их обеспечит? – спросил Фрэнк с чуть заметной иронией. – В условиях свободного рынка никто не может применять физическую силу друг против друга, потому что все основано на признании индивидуальных прав личности?

Блейтон занервничал, у него забегали глазки. Он начал мучительно соображать, знает ли племянник сэра Роджера, кто подстраивал ему аварии на трассе. И станет ли хозяин города вести расследование. Он бросил взгляд на Райзена, и успокоился, увидев, с каким презрением и брезгливостью тот смотрит на Эдварда.

– Эдвард, вы подвергаете сомнению принципы существования этого города? – спросил Райзен надменно. – Может быть, вы хотите разрушить этот принципы?

– Ну что вы, мистер Райзен, – ответил Фрэнк, стараясь, чтобы его голос звучал нейтрально. – Я лишь спросил. У меня в мыслях не было…

– Я вам напомню, молодой человек, – оборвал его ледяным тоном Райзен. – К чему привёл отказ от этих принципов в России. Эта страна до сих пор не может накормить свой народ! Почему вы спросите меня? Потому что во главу угла они поставили принцип самопожертвования и коллективизма. Злейших врагов свободного человека, безнравственные препятствия на пути прогрессу и процветанию. Альтруизм, коллективизм – система моральных ценностей, которая утверждает, что человек не имеет права существовать ради самого себя, что единственное оправдание его существования в том, чтобы служить другим людям, и что самопожертвование есть величайший моральный долг, ценность и благо. Это привело к диктатуре и уничтожению лучших людей страны. В России произошёл переворот, пришла к власти чернь. Которой не нужны талантливые и умные люди! Им нужны покорные, безынициативные, серая масса. Талантливых, неординарных людей они уничтожают. Во имя общественного блага, – закончил он свою обличительную речь, и взглянул торжествующе на оппонента.

– Мистер Райзен, если мерзавцы для поддержания диктатуры используют гуманные идеи, не значит, что эти идеи автоматически становятся плохими, – возразил Фрэнк спокойно. – Столовым ножом можно нарезать хлеба, и накормить своего гостя, а можно убить, вонзив этот нож в его спину. Все зависит не от ножа, а от того, кто держит его в руке.

– Вы, европейские интеллектуалы, так и не смогли понять американскую систему свободного рынка. И как все британцы в плену предрассудков, – изрёк с усмешкой Райзен, который, наконец, взял себя в руки и обрёл самообладание. – Если бы вы пожили в Америке, то поняли бы, что только эта страна даёт истинную свободу человеку и избавляет от ложных стремлений. У меня нет иной возможности отдать Америке более высокую дань признательности, чем сказать: это страна разума, справедливости, свободы, творческих и производственных достижений.

– Мистер Райзен, вы уже забыли, что эта страна «разума, справедливости и свободы» выгнала и почти уничтожила коренное население? – проронил Фрэнк с улыбкой, прекрасно помня, что говорил ему Роджер об отношении главы города к индейцам. – А когда заполучила их землю, не смогла использовать из-за острой нехватки рабочей силы. Поэтому захватила и обратила в рабство семь миллионов самых сильных и здоровых мужчин из Африки. И хочу напомнить, что патриархальная Англия отменила рабство на полвека лет раньше, чем Америка, и билль о правах приняла на целое столетие раньше. И даже Россия отменила рабство на пару лет раньше Америки, – добавил Фрэнк. – Я ещё припоминаю, – добавил он, – Как США отняла у Мексики Техас, богатый нефтью, сбросила атомные бомбы на два маленьких, японских городка, не имеющих никакой стратегической ценности. А отменив рабство, вешает таблички в автобусах: «Только для белых».

Фрэнк заметил, как побледнел Роджер, но вошёл в такой раж, что не мог остановиться.

– Похвально, Эдвард, что вы с такой безрассудной смелостью отстаиваете эти взгляды, – проронил Райзен саркастически. – Жаль, только, что это не ваши мысли. Их вам внушила эта жалкая газетёнка «Городские новости», которая пытается завоевать себе место под солнцем. Но у неё это плохо получается. Потому что она творческий паразит. Выбор горожан все равно за теми газетами, которые ратуют за реальную свободу, и отстаивают главным принцип жизни человека – стремление к личному счастью, – закончил он.

– Да, только вот тиражи этих газет в десять раз меньше, чем у «Городских новостей», – улыбнулся Фрэнк.

Райзен бросил на него тяжёлый взгляд и медленно проговорил:

– Дискуссия получилась очень и очень занимательной.

Он бросил салфетку и вышел из-за стола.

Они ехали домой в гнетущей тишине, которую нарушало лишь мягкое урчание мотора, еле слышное в салоне.

– Простите, Роджер, я вас подставил, – решился, наконец, Фрэнк.

– При чем тут я? – глухо отозвался Роджер. – Вы безрассудно себя вели. Это не смелость. Глупость, – в голосе ощущалась усталость.

– Но что, по сути, я сказал? Лишь высказал своё мнение. Разве это запрещено? Райзен сам начал эту дискуссию. Я лишь её поддержал.

– Он заманивал вас в ловушку, и вы так легко попались. Раскрыли себя. Ваша популярность не защитит вас от его гнева. Вы ведёте себя так, будто весь город принадлежит вам. Открыто, при всех, нападаете на его принципы. Вы подставили не только себя, но и Ирэн. Вы не подумали об этом?

– Роджер, но почему я должен был сидеть, поджав хвост? Его разозлило, что я отдал чек больным детям! Он демонстрирует свою безжалостность, а я должен это спокойно выслушивать?

– Неужели вы думаете, что разозлив его, вы сможете продолжать помогать детям или несчастным калекам? Он расправится с вами, как расправился с другими. И помогать станет некому. Будет лучше, если вы спрячетесь вместе с Ирэн у своих друзей. Пока мисс Верден не поняла, как можно остановить камеры жизни.

Фрэнк тяжело вздохнул.

– Нет, Роджер. Я не пойду на это. Никогда.

Глава 14

– Ну что вам удалось узнать, Бедфорд? – спросил Райзен.

Глава города сидел в своём кабинете за письменным столом из массива красного полированного дерева. Слева и справа тянулись шкафы темно-красного дерева, огибающие стену и подходящие к двери, на полках стояли толстые книги, подобранные по цвету корешков. Мягкий свет лился из четырёх незаметных светильников матового стекла, встроенных симметрично в потолок. Тонкий палас неяркого цвета, почти не отличался от пола, выложенного паркетной доской темно-красного цвета. Бедфорда всегда поражала простота вещей, окружавших главу города.

Райзен мог утопать в роскоши и украсить свой дом мебелью в стиле Людовика XIV, или суперсовременными вещами, созданными лучшими дизайнерами города, обвешать кабинет восточными коврами или живописными шедеврами, уставить древнегреческими статуями. Но Райзен не любил сорить деньгами, и тратил их лишь на то, что приносило реальную пользу. Только одна вещь не вписывалась в общий стиль – напольные, старинные часы в деревянном резном корпусе с инкрустацией, отмечавшие каждый час разными мелодиями. Когда часы начинали играть музыку, внизу позолоченного циферблата вращались изящные фарфоровые фигурки с позолотой.

– Владелец «Городских новостей» – Эдвард Кармайкл, – радостно отчеканил Бедфорд. – Соседка Коллинза дала его описание и опознала Эдварда, который приходил к Коллинзу, после чего тот исчез. Также исчезла типография и само издательство газеты.

– Да, и затем газета стала выходить в обновлённом формате, – перебив его, задумчиво проронил Райзен. – Собственно говоря, я об этом давно догадывался.

– Нам арестовать Эдварда? – поинтересовался Бедфорд.

– Разумеется, нет! – зло воскликнул Райзен. – Мне нужен гораздо более существенный повод. Эта газетёнка делает все в рамках закона! Ну а Тревор Спенсер – это, конечно, сам Эдвард. Другого и быть не могло. Ладно, что вы узнали о бандитах?

– Мы внедрили своего человека. Ему удалось узнать, что группировка состоит из ячеек, члены которых не контактируют друг с другом и даже не знают имён людей из другой ячейки. Управляют всеми совет из пяти человек – их главарь и четыре командира, – проговорил Бедфорд с удовольствием, чувствуя, что может похвастаться проделанной работой. – Место, где прячутся бандиты похоже на заброшенный жилой комплекс. Он хорошо защищён и оборудован камерами слежения. Правда, нашему человеку не удалось увидеть их лидера, – добавил он извиняющим тоном. – Но он знает, что зовут его Фрэнк и он создатель всех хитроумных устройств, которыми пользуются мятежники.

– Как он выглядит? Ваш человек дал описание? – нетерпеливо спросил Райзен, ощущая, что находится невероятно близко к разгадке, которая все время ускользает от него в последний момент.

– Он не видел его, – терпеливо повторил Бедфорд. – Но бандиты называли его в шутку «Мистер Голубые Глаза».

– Это все? Идите.

Райзен откинулся на спинку кресла и вспомнил глаза своего оппонента, напоминающие морские волны, то безмятежно-спокойные, то штормовые. Замер от пронзившей догадки, и быстро поднял трубку телефона:

– Соедините меня со Стэнвудом, – сказал он, и нахмурился.

В последнее время шеф тайной полиции стал себя очень странно вести. Делая вид, что занят бурной деятельностью по поимке бунтовщиков, на самом деле прекратил что-либо предпринимать. И Райзен был вынужден обращаться к его заместителю, который не шёл ни в какое сравнении с бывшим мафиози.

Стэнвуд действительно мог обеспечить идеальный порядок в городе. До той поры, пока не объявился Эдвард. «Неужели Стэнвуд стал на старости лет сентиментален?»

Эдвард учредил фонд для выплаты пенсий ветеранам полиции, получивших увечья, а также их семьям в случаи гибели главы семьи. «Должен же он понимать, что мерзавец делает это, исключительно, чтобы спасти свою шкуру в случае чего?»

– Скажите, Стэнвуд, – спросил Райзен, когда его соединили с шефом. – Какого цвета глаза у Эдварда?

– Не могу точно сказать, – уклончиво ответил Стэнвуд, через паузу. – Я не присматривался.

– На него же заведено дело? – бросил Райзен, ощущая, как он закипает. – Посмотрите в его описании. Насколько я помню, его обвиняли в убийстве.

– Да, непредумышленном. Сейчас посмотрю.

Воцарилась долгая пауза, заставляя Райзена все сильнее раздражаться.

– Голубые, – ответил Стэнвуд, наконец.

– Вы в этом уверены? – с досадой переспросил Райзен. – Насколько я помню у него зелёные глаза.

– Он мог менять с помощью сыворотки, – возразил Стэнвуд. – У меня в деле написано «голубые», – упрямо повторил он.

– Стэнвуд, сыворотка может менять все, кроме цвета радужной оболочки глаз! Вы должны это знать! – не сдерживая раздражения, воскликнул Райзен и бросил трубку.

Тяжело вздохнул и подумал, кого спросить первым – свою жену или Роджера? Он ощутил, что Стэнвуд лжёт, но не мог понять, почему он это делает.

Стэнвуд положил трубку телефона, уверено направился к двери. Быстро добравшись до маленького кабачка, зашёл туда и уселся в дальнем углу с кружкой пива. Когда заметил замаячившую в проёме долговязую фигуру, нахмурился и наклонился над кружкой, которую даже не пригубил.

– Вы вызвали меня сюда, чтобы арестовать? – спросил насмешливо Фрэнк. – Я думал, будет охрана. Ну, хотя бы человека два. Впрочем, вы стоите десяти.

– Не валяйте дурака! – раздражённо воскликнул Стэнвуд. – Я хочу вас предупредить, пока это в моих силах. Он хочет арестовать вас.

– За что? Критику его принципов? Замечательный приговор суда. Или он допишет это в своей второй книге?

– Он уже знает, что вы – владелец газеты «Городские новости», пишите статьи, критикующие порядки в городе, под псевдонимом Тревор Спенсер. И он уже догадывается, какое отношение вы имеете к мятежникам, – быстро проговорил Стэнвуд. – Думаю, что он уже понял, что вы – не Эдвард, – добавил он, заметив, что собеседник нахмурился.

– И почему же я до сих пор на свободе? Этого достаточно, чтобы повесить меня.

– Во-первых, ему нужны неопровержимые доказательства. Во-вторых, он должен иметь очень существенные обвинения против вас, – объяснил Стэнвуд. – Он понимает, ваша популярность только вырастет из-за ареста, и подорвёт его авторитет ещё больше.

– Какие пустяки, – произнёс Фрэнк саркастически, вытащил сигареты и закурил, несколько раз щёлкая зажигалкой, не попадая кончиком сигареты в пламя. – По-моему, его никогда не стесняло мнение общества, – добавил он как можно спокойнее, выпуская дым колечками.

– Послушайте, вы должны спрятаться. Спрятаться вместе с Ирэн. Скорее всего, он не тронет лорда Кармайкла, но с вами он расправится. Убейте его, – добавил он твердо.

– Вы прекрасно знаете, что это невозможно. Он бессмертен. Уж кому-кому, а вам об этом не знать.

– Конечно, знаю, – тяжело вздохнув, сказал Стэнвуд. – Но у меня есть схема панелей управления «камерами жизни». Возможно, неполная, но, по крайней мере, что-то. Вы сможете их отключить. Я уверен. Вы очень талантливый человек.

– Стэнвуд, я даже не буду спрашивать, почему вы меня об этом просите. Знаю, что вы ответите. Я только это и слышу: «Я польстился на россказни Райзена и обманулся». Мне надоело, – устало проронил Фрэнк, сбрасывая пепел в бокал. – Я не хочу его убивать, не хочу никого свергать, сеять хаос. И поймите, дело вовсе не в нем. Во всей системе.

– Вы хотите его переубедить? – спросил Стэнвуд снисходительно. – Поверьте человеку, который почти в два раза старше вас. Это невозможно. Он никогда не сомневается в том, что делает. Раньше, мне это очень нравилось, – с горечью признался он. – Мне всегда нравились люди с твёрдыми убеждениями. Ненавижу колеблющихся, которые сегодня считают правильным одно, завтра – другое.

– Убеждения диктатора?

– Он не был диктатором. Скорее романтиком, идеалистом, который считал, что ведёт людей к счастью.

– А тех, кто мешает на пути к счастью, считает врагами, которые не имеют право жить? По-моему, очень похоже на то, что обещали коммунисты в России. Которых он так ненавидит. Мой дед родился в России. Рассказывал об этом. Особенно, когда напивался. Люди с воодушевлением строили коммунизм. И тоже думали, что, в конце концов, придут к всеобщему счастью и благоденствию. Оказалось, что в построенном обществе хорошо только ограниченной кучке людей. Им все дозволено. А здесь все то же самое. Хорошо его дружкам-бизнесменам. Они творят, что хотят.

– А вы бы что предложили? – спросил Стэнвуд.

– Не знаю. По крайней мере, не стал бы уповать на то, что люди сами по себе станут хорошими и будут все делать для всеобщего процветания.

– Вы такой же идеалист, как и он, – пробормотал Стэнвуд. – Хотя. Я бы хотел, чтобы вы встали во главе города. И убил бы его, если б смог. Ради вас. Я бывший мафиози, выполнял грязную работу, убирал «мусор». И может, вы бы меня повесили за это. Но я бы умер с чувством глубокого удовлетворения, – глухо закончил он, посмотрев куда-то в себя невидящим взором.

Фрэнк бросил на него напряжённый взгляд, и через паузу спросил:

– Он знает, где находится штаб повстанцев?

– Если бы знал, давно б разгромил. Бедфорд внедрил своего человека. Его зовут Джером Леви. Я читал то, что он описывал, – ответил Стэнвуд. – Хорошо продуманная организационная структура. Он понял немного, – добавил он, бросив на него взгляд, в котором светилось искреннее уважение.

Фрэнк усмехнулся, подумав, что приятно слышать комплименты о своей работе от самого шефа тайной полиции.

– Да, – вспомнил о чем-то Стэнвуд. – Он сказал, что у главаря – голубые глаза.

– И что? Это тоже преступление?

Стэнвуд достал из папки листок бумаги и положил перед Фрэнком.

– Он звонил мне и интересовался, какого цвета глаза у племянника сэра Роджера. Я сказал ему – голубые, – сказал Стэнвуд. – Сыворотка не меняет цвет радужной оболочки.

– Я хотел вас попросить, – сказал Фрэнк с каким-то отстранённым взглядом. – Если меня арестуют. Дайте мне умереть спокойно. Я уже прошёл ад на заводе Хаммерсмита. Не хочу, чтобы это повторилось.

– Ни в коем случае! Я вас вытащу, – взволнованно воскликнул Стэнвуд, заставив Фрэнка удивлённо взглянуть на него. – И тогда вы поймёте, что у вас нет другого пути, как расправиться с ним. Я не ухожу в отставку именно поэтому, – объяснил Стэнвуд. – Вот, схема камер, – сказал он, положив перед Фрэнком тонкую переплетённую брошюру. – Сделайте копию и верните мне. Как быстро сможете это сделать?

– Прямо сейчас, – усмехнулся Фрэнк, достав свой гаджет, просканировал все страницы и отдал папку изумлённому Стэнвуду, который только покачал головой, сгорбившись, тяжело встал и ушёл.

Фрэнк, взглянув на первый лист, подумал, что это может быть ловушкой. И весь этот спектакль Стэнвуд разыграл лишь для того, чтобы Райзен получил убедительные доказательства. Впрочем, шеф полиции казался сильно подавленным, вряд ли он смог так хорошо инсценировать глубокое разочарование в своём боссе.

Фрэнк пытался внимать голосу Ирэн, но у него это плохо получалось. В висках стучала кровь от мысли, если его схватят, то пострадает в первую очередь Ирэн, на которой Райзен отыграется. Ему не хотелось слушать, как она поёт Хабанеру, а схватить в охапку, и спрятать так, чтобы никто бы не нашёл. Но не могут же они прятаться вечно?

Увидев его мрачное лицо, Роджер удивлённо спросил:

– Вам не понравилось? Ирэн прекрасно пела. Я говорю вам это абсолютно искренне. Я слышал Марию Каллас, когда она пела Норму в Ковент-Гарден. Ирэн удивительно напоминает Каллас, божественный голос, потрясающий артистизм, пластика, – проговорил он с восторгом.

– Я слушал Калласс в записи. Мне больше нравится Анджела Георгиу. У Ирэн такой же чудный голос, и глаза, – задумчиво проронил Фрэнк, не замечая, какой недоуменный взгляд бросил Роджер. – Мне понравилось. Я… не знаю, как вам сказать, – попытался объяснить он. – Дело не в спектакле, не в исполнении…

– А в чем же? Хор. Декорации, костюмы, все на высоте. Вы создавали оборудование для сцены?

– Да. Я там сделал кое-что, – пробормотал Фрэнк.

– Но это ведь получилось замечательно! Мы будто перенеслись на площадь реальной Севильи! Впечатляющее зрелище. Дорогой мой, вы удивительно разносторонне одарённый человек. Что же вас так мучает?

– Я встречался со Стэнвудом.

– Он вас допрашивал?

– Нет. Он сказал, что Райзен хочет меня арестовать. И, скорее всего, он уже понял, что я не Эдвард. Оказывается, у вашего племянника зелёные глаза, – усмехнулся Фрэнк, пристально взглянув на Роджера.

– Я думаю, что это была лишь последняя деталь. Он давно понял, что вы не Эдвард. Это уже поняли все.

Фрэнк смотрел, как восхитительно Ирэн исполняет зажигательный цыганский танец, как развевается её ярко-красное платье, демонстрируя стройные, безупречной формы ножки. Воображение рисовало сцены ослепляющей страсти, как среди вихря чувств перед мысленным взором ясно и отчётливо возникло лицо сардонически ухмыляющегося Райзена. Фрэнк вспомнил, что Ирэн ему тоже дарила любовь, своё нежное тело. Пронзила адская ревность, мгновенно охладившая страсть, и отравившая наслаждение, которое он получал, внимая голосу и движениям Ирэн. Роджер наклонился и тихо спросил:

– Вам нехорошо? Вы побледнели.

Фрэнк помотал отрицательно головой, ощущая, как подкатывается тошнота, а на лбу выступила испарина. Он попытался отогнать видение мёртвых акульих глаз, и сосредоточился на спектакле. В третьем акте, в лагере контрабандистов Ирэн начала арию о картах, предвещавших ей смерть, в её глазах светилось настоящая тоска и отчаянье. Фрэнк ощутил, как у него собираются слезы. Ирэн поразительно смогла войти в образ роковой красавицы, и он внимал пению, чувствуя, как подкатывается комок к горлу. Заглушая аплодисменты, раздался свист. Фрэнк быстро оглядел зал, заметив, что группкой из нескольких «недовольных» руководит маленький, незаметный человечек, сидящий в углу.

– Куда вы, черт возьми! – воскликнул раздосадовано Роджер, увидев, как Фрэнк выпрыгнул из ложи и стрелой понёсся к первому ряду амфитеатра, где на последнем месте сидел главарь. Схватив за шкирку, Фрэнк выволок его в коридор, и закричал, занеся над жалкой физиономией с жидкими волосёнками кулак:

– Кто тебе заплатил, мерзавец? Говори, или убью, сволочь!

Человечек, сжавшись от ужаса в комок, бросая испуганные взгляды на пунцового от ярости Фрэнка, пролепетал умоляюще:

– Каваллини … Не убивайте меня, мистер Кармайкл.

Фрэнк брезгливо отпустил его, и тяжело дыша, сказал:

– И зачем только спрашивал. Убирайся отсюда, подонок. Чтобы духу твоего не было!

Человечек вскочил на ноги и повернулся, чтобы уйти, но потом пробормотал:

– Пожалуйста, я хочу дослушать…

– Чего? – не понял Фрэнк.

– Мне нравится, как поёт Палментери, – заикаясь, хрипло проговорил он. – Я не буду больше. Мистер Кармайкл, – еле слышно добавил он. – Ваша жена тоже замечательно поёт.

Фрэнк успокоился, и, усмехнувшись, проронил:

– Чтобы сидел тихо, как мышь. Одно движение – пришибу, – пообещал он, чувствуя, что его уже начинает забавлять эта ситуация.

Вернувшись в зал, он заметил, что охрана вывела тех, кто освистывал Ирэн, и вернулся в ложу.

– Все в порядке, мой дорогой. У Ирэн удивительное самообладание. Она даже виду не подала. Вы могли даже не стараться.

Фрэнк только тяжело вздохнул. Эти три акта его вымотали так, будто он сам пел на сцене все арии и одновременно перетаскивал реквизит.

В антракте Фрэнк нервно курил одну сигарету за другой, пытаясь никотином задурманить себе голову и отвлечься от измучивших его мыслей.

– Что вы так нервничаете? – спросил Роджер, замечая, как у Фрэнка дрожат пальцы, когда он стряхивал пепел.

– Не знаю, Роджер. У меня какое-то ужасное предчувствие. Я не боюсь за себя. Тяжело на душе.

– Может быть, вам спрятаться с Ирэн у ваших друзей? Пока Берта не нашла возможность отключить камеры? – предложил Роджер.

Фрэнк изумлённо взглянул на него:

– Откуда вы знаете про Берту и камеры?

Роджер улыбнулся.

– Не удивляйтесь. Это я попросил её заняться этим. Предлагал оплачивать работу. Правда, она отказалась. Объяснила, что и так получает помощь от моего племянника.

– Я так и не понял, почему вы хотите его убить. Разве вы пострадали от его принципов?

– Да, дорогой мой. Пострадал. Я очень любил мою жену Элизабет. Боготворил. Она была невероятно красивой женщиной, самой красивой на земле, – он вытащил из бумажника фотографию очаровательной женщины с гордой посадкой головы, тонкими чертами лица, и большими, яркими глазами. – Она хотела сохранить свою удивительную красоту. Когда учёные Форстера открыли свойства уникального вещества – сыворотки, которая поначалу казалась панацеей от всех болезней. С её помощью люди могли продлить молодость, вернуть здоровье. Особенно женщины увлеклись ею.

– Поэтому некоторые женщины так неестественно молодо выглядят, как тряпичные куклы, покрытые лаком? – поинтересовался Фрэнк.

– Да. Совершенно верно. Но вы не волнуйтесь. Ирэн это не нужно. Она молода и красива от природы, – пояснил быстро Роджер. – Когда реализация сыворотки стала приносить невероятную прибыль, Форстер передал компанию Райзену. Не знаю, как это произошло в точности. Я не интересовался подробностями. Форстера обвиняли в убийстве, потом обвинение сняли, но своего дела он лишился. Так вот. Сыворотка имеет страшные побочные эффекты – слепоту, уродство, безумие и нередко смерть. Райзена не остановило это, наоборот он только наращивал продажу. И никого не предупредил об ужасных последствиях, даже меня. Элизабет увлеклась омоложением, но эффект оказывался все короче и короче. Потом она просто сошла с ума, а её лицо превратилось в ужасную маску.

– И вы продолжали поддерживать с ним дружеские отношения?

– Я не собирался ссориться. Ждал, когда появится возможность отомстить.

– Благодаря продаже сыворотки он сумел восстановить, хоть частично своё состояние, – задумчиво проговорил Фрэнк.

– Кто вам сказал, дорогой мой, что он его терял?

– Ну как же? Он же вложил состояние в строительство этого города.

– За место в этом городе люди платили огромные деньги. Чем лучше они хотели получить место, тем больше платили. Наоборот, он удвоил своё состояние. Благодаря этому весьма прибыльному проекту. Он ничего не делает, если это не принесёт существенного дохода, дорогой друг. Ладно, идемте. Жду с нетерпением увидеть, что вы там сделали с быками.

Последний акт прошёл на удивление спокойно. Лишь финальная сцена заставила Фрэнка понервничать. Ирэн так хорошо изобразила смерть, что он испугался, ясно вспомнив детективы, где актёры умирали по-настоящему. Но когда Ирэн вышла на поклоны, он посмеялся над своими страхами. И с радостью отметил, как зал устроил овацию. Её долго не отпускали со сцены.

Довольно улыбаясь, Фрэнк подошёл к гримёрке, подёргал дверь.

– Ирэн, это я, – сказал он.

И не поверил своим ушам, когда услышал:

– Убирайся вон! Видеть тебя, тварь, не хочу!

Дверь отворилась буквально на пару дюймов, в проёме появилось разъярённое, красное лицо Ирэн. Она что-то швырнула ему под ноги и захлопнула перед носом дверь.

– Открой немедленно! – заорал Фрэнк.

В ответ послышались лишь громкие рыдания. Он стукнул по двери кулаком так, что лёгкая фанера заходила ходуном.

Что-то блеснула под ногами. Обручальное кольцо, украшенное бриллиантами и изумрудами, которое он подарил Ирэн. Она швырнула ему под ноги кольцо после шикарной премьеры, которую он её устроил!

Фрэнк спустился вниз и нашёл Роджера, ждущего в машине.

– Езжайте без нас. Мне нужно поговорить с Ирэн, – быстро проговорил он.

Роджер, непонимающе взглянув, сочувственно поинтересовался:

– Что-то случилось?

– Нет-нет, она просто нервничает. Надо успокоить, – объяснил Фрэнк, стараясь казаться спокойным, и быстрым шагом направился обратно.

Вернувшись к гримёрке, обнаружил, что Ирэн исчезла.

– Она уже ушла, мистер Кармайкл, – проронила Лейла, певица, которая исполняла роль Микаэллы.

– Куда ушла? Домой?

Лейла лишь пожала плечами, лицо выражало скуку. Фрэнк до досады стукнул кулаком по стене, медленно вышел из здания театра.

«Тоже мне примадонна. Один успешный спектакль и уже устроила мне скандал! Истеричка!»

Он заметил в конце улицы переливающиеся огнями вывеску бара «Золотая долина» и быстрым шагом направился туда.

– Две бутылки виски, – бросил он бармену, который изумлённо взглянул на него, и, спрятав под прилавок початую бутылку, из которой хотел налить посетителю стаканчик.

Усевшись за столик, Фрэнк решил прикончить как можно быстрее обе бутылки и заказать следующие. Через час боль начала отступать, мысли разбежались, как тараканы по углам.

– Красавчик, хочешь, я тебя утешу, – услышал он женский голос, попытался разглядеть собеседницу, но это плохо удалось, в глазах все двоилось.

– Сколько? – спросил он заплетающимся языком.

Дамочка показала на пальцах, которых он не разглядел, но ему было все равно.

– А вся ночь? – поинтересовался он, глупо улыбаясь.

Шатаясь, пошёл за ней. Она попыталась поддержать его, когда он решил упасть. Они поднялись по крутым, разбитым вдрызг ступенькам, загаженными котами, останавливаясь через пару шагов. В нос ударил запах дешёвой похлёбки, помоев и немытых тел. Плюхнулся на железную кровать, стоявшую около узкого окна, и провалился в сон. Она попыталась растрясти его, но клиент уже крепко спал. Усмехнувшись, стащила с него ботинки, бросив под кровать. Сняла пиджак, из которого выпал бумажник. Равнодушно взглянув внутрь, увидела пачку банкнот, и сунула обратно в карман. Сев на кровать рядом, пальчиком провела мягко по его лицу, подумав: «Хорошенький, отчего ж так напился?» Раздевшись, она прилегла рядом, надеясь, что утром, когда он выспится, ей удастся выполнить заказанные услуги.

Фрэнк проснулся с адской головной болью, присел на кровати. Увидев рядом раздетую девушку, попытался вспомнить, кто она, как её зовут, но это вызвало лишь приступ мучительной боли, как терновый венец сжавший голову. Девушка проснулась и спросила:

– Как спалось?

Фрэнк не ответил, встал и оглядел комнату, где, кроме железной кровати, стоял маленький стол, рассохшийся узкий шкаф, и раздолбанное кресло, прикрытое дырявым, выцветшим пледом неопределённого цвета.

– Где у тебя сортир? – пробормотал он, ощущая, что все выпитое просится наружу.

Она усмехнулась и ответила:

– По коридору налево.

Фрэнк доплёлся до туалета, за дверью которого находится лишь толчок и душ за рваной занавеской. Когда он вернулся, девушка уже оделась и, увидев его бледное лицо, поинтересовалась:

– Кофе будешь?

Фрэнк помотал головой, не было ни малейшего желания пить мерзкую бурду в гнусной комнатушке. Он уселся за стол, вытащил несколько мятых листочков и стал внимательно просматривать.

– Зачем ты притащил туалетную бумагу сюда? – спросила она с насмешкой.

– Ничего ты не понимаешь, – буркнул он. – Это потрясающие стихи, а ты дура необразованная, сунула их задницу подтирать. – Дикари.

– И что действительно нравится? – поинтересовалась она спокойно, не обидевшись на оскорбления.

Он молча перевернул лист и стал внимательно изучать. Девушка ушла куда-то, а вернувшись, поставила перед ним белую чашечку из толстого фарфора с изящной ручкой, и тарелку с омлетом и гренками. Он раздражённо взглянул на неё и проворчал:

– Я же сказал не надо.

Но почувствовав, как ему щекочет ноздри ароматный запах кофе и свежеприготовленной еды, попробовал.

– Неплохо. Вкусно.

– Специально для тебя. Раз ты такой любитель поэзии, – пояснила она с грустной улыбкой. – Поешь, голова меньше будет болеть.