Текст книги "Призраки прошлого"
Автор книги: Евгений Аллард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
– И не вздумай шантажировать Сергея. Иначе твоё признание пойдёт в Москву, в прокуратуру. У меня там знакомства есть. Понял?
Вымотанный, но очень довольный, я вернулся в дом. Удовлетворённо оглядев гостиную, я плюхнулся в кресло и набрал номер, который оставила мне Екатерина Павловна.
– У меня есть для вас новости, – сказал я.
– Вы смогли что-нибудь узнать? – с надеждой проговорила она.
– Екатерина Павловна, я узнал все, – твёрдо произнёс я. – Теперь ваш дом абсолютно безопасен, вы можете возвращаться. Я к вам приеду сейчас, помогу собраться и расскажу о том, что узнал.
В трубке повисло молчание, потом Екатерина, запинаясь, пробормотала:
– Господи, Олег, какое счастье. Я не знаю, как вас благодарить. Вы не можете вкратце сказать?
– Лучше не по телефону. Я приеду.
Я вышел из дома и направился к остановке. Солнце уже садилось, окрашивая низкие облака, похожие на кучерявых овечек, в розовато-сиреневый цвет, воздух посвежел, дул приятный ветерок. Подошёл трамвай, я уселся у окна, разглядывая пробегающие мимо кипарисы, низкие, каменные заборчики.
– Ух, ты, какая тёлка! – услышал я бесцеремонный голос.
Открыв глаза, я заметил, как двое здоровых, небритых парней пристают к девчушке в очках, испуганно прижимающей к себе толстую книжку. Что они нашли в этом цыплёнке, я не понял.
– Девушка, а девушка, а у вас парень есть? – кривляясь, спросил один.
– Отстаньте от меня! – пискнула девушка, судорожно оглянувшись в поисках спасителя.
Я вздохнул, мне совсем не хотелось вмешиваться. Недоросли лишь задирались, чтобы привлечь к себе внимание, и были явно навеселе.
– Почему отстать? Или мы тебе не нравимся? – спросил другой парень. – Цып-цып-цып, цыпочка.
Мужчина, сидевший рядом с девушкой, трусливо сбежал в конец салона. Парень шмякнулся рядом с беззащитной жертвой и начал щупать её за коленки.
– Отстаньте от неё! – услышал я неожиданно для себя, собственный голос.
Оба синхронно подняли на меня глаза и тот, который был пошире в плечах, хмуро пробурчал:
– Ты чего, чувак сказал?
Я приблизился к ним и отчеканил:
– Я сказал, чтобы ты от неё отлип. Понял?
– Жора, по-моему, он нарывается? – спросил лениво парень своего напарника.
– Точно, Веня. Тебе, больше всех надо? А? – задал он мне вопрос.
Я молниеносно уклонился от удара, и врезал в нижнюю челюсть первому ублюдку. Он удержался на ногах, но явно не ожидал такой реакции, изумлённо уставившись на меня. Набычась, мерзавцы стали приближаться. Я внимательно следил за их движениями, сделал быстрый шаг навстречу, перенёс вес тела на левую сторону и, коротко размахнувшись, нанёс мощный удар первому нападавшему в пах коленом, а второму – в солнечное сплетение локтем. Оба согнулись от боли, не мешкая, я схватил ближайшего за плечи и шмякнул коленом в живот.
– Ах, ты, сволочь! – заорал тот, что был пониже.
Он вытащил нож, из которого вылетело длинное, тонкое лезвие, и провёл мгновенный приём, я еле успел отскочить в сторону. Второй парень тоже пришёл в себя, выхватив кастет из кармана, быстро надел на руку. Девчушка убежала, я остался один на один с мерзавцами. Их глаза налились кровью, судя по всему, они жаждали отправить меня на тот свет. Я вдруг отчётливо вспомнил, эти два отморозка сопровождали меня от самого дома! Ослеплённый эйфорией от прекрасно законченного дела я беспечно не придал этому значение. Я начал пятиться в конец салона, надеясь, что будет остановка, и я успею сбежать, а отморозки, гнусно ухмыляясь, надвигались на меня, один играл «пером», другой любовно оглаживал кастет.
15.
– Левон, а чего ты решил помочь-то? – спросил я.
– Ну как же, суки, двое на одного. Хотя нет, ты бы один справился. Где так хорошо научился нож из рук выдёргивать? – спросил он с интересом, подливая мне водки из графина.
– Дед научил приёмам рукопашного боя. Он кадровый военный, всю войну прошёл.
– Жив ещё?
Я отрицательно покачал головой. Левон вздохнул и зло добавил:
– Этим дебилам надо было давно морду начистить. Никакого слада с ними нет. Кому-то ты, Олег, поперёк горла встал. Только последние уроды этих мерзавцев нанимают. Думаю, они не убить тебя хотели, а только сильно порезать, поучить, что называется. Ублюдки.
Мы сидели с Левоном в баре, после того, как разделались с подонками. Когда один из амбалов выбросил вперёд нож, я инстинктивно закрылся локтем, ушёл с линии атаки. Схватившись за острое, как бритва, лезвие, с силой вывернул вверх, и нанёс мощный удар в локтевой сгиб. Вырвав нож, я шандарахнул его со всей дури под дых, довершив сокрушительным ударом в челюсть. Краем глаза я с удивлением заметил, как второй подонок рухнул, как подкошенный. Уже без моего участия. Постукивая немаленьким кулаком в ладонь, рядом стоил широкоплечий парень, небритый, в синих джинсах и чёрной майке. Левон затащил меня в бар, где нас приняли, как дорогих гостей.
– Левон, а как тебе в городе живётся? Тяжело?
– Да. Думаю, уехать отсюда. У меня, правда, бизнес здесь, небольшой. Но в последнее время все хуже стало. Дебилов уйма развелась, да ещё призраки гребанные. Говорят, все из-за этой проклятой телебашни. На башку влияет. И создаёт какой-то там неблагоприятный фон.
– А где у вас телебашня? – не понял я.
– А в маяке, – ответил он. – Ты разве не знал? Там все оборудование находится.
Я глубоко задумался, перед глазами всплыли пульты управления, видеотабло и странное сооружение у открытого потолка. Черт возьми, это же действительно огромная антенна! Как же я сразу не догадался?!
– А для чего вам такая мощная штука? – удивился я.
– Для большего охвата, ну чтобы шоу показывать. На нашем местном канале его тоже гоняют. Крутизна. Я на него подписался, хотя дороговато. Скажу тебе по секрету, наши местные вскрыли этот канал, поэтому почти бесплатно. Моя жена его очень любит. Я тоже изредка посматриваю, особенно, если там драки кровавые показывают с полицией, с мутантами. А жена все больше про любовь смотрит, ну и музыку. Ретро обожает.
Я начал осознавать, о каком шоу говорит Левон.
– Понятно. Левон, извини, я тороплюсь. Спасибо, что помог. Мне пора.
– Спасибо в лепёшку не завернёшь, – ухмыльнулся он.
Я нахмурился, полез во внутренний карман пиджака за бумажником, но Левон остановил меня и объяснил:
– Любезность за любезность. А? Не откажи, Олег. Поздравь мою жену с днём рожденья. Завтра вечером. Я за тобой машину пришлю. Ты ей только мой подарок вручишь и все. Оплачу тебе все по первому разряду.
– Ты чего, Левон? С кем-то перепутал меня. Я – никто и звать меня никак.
– Ну да! Не скромничай. Ты у нас местная знаменитость. Моя Ашхен тебя обожает. Все вырезки собирает из нашей прессы о съёмках.
– Так фильм ещё не вышел.
– Она на тебя в этом шоу смотрит. Я поначалу ревновал даже. Упрётся в ящик и, не отрываясь, смотрит, если с тобой. Но потом понял, все равно она меня же любит. У нас полгода назад дочка родилась. Она с ней сидит, ну вот чего не посмотреть.
Он вытащил из кармана маленькую книжечку в кожаной обложке, развернул и показал фотографию молодой темноволосой женщины с тонкими чертами лица, будто вырезанных из мрамора, ясными, блестящими глазами, под изогнутыми, как тетива лука тонкими ниточками бровей. Лучисто улыбаясь, она держала на руках младенца, как армянская мадонна. Я улыбнулся и ответил:
– Красавица. И малышка замечательная. Хорошо, Левон. Обязательно поздравлю. Я живу на Озёрной, пять, в доме Колесниковых.
– Да знаю я, где ты живёшь, – усмехнулся он. – Я же тебе говорю, ты у нас знаменитость. Ну, бывай! Больше не попадайся этим сволочам!
Я вышел из бара в раздумьях. Излишняя популярность мне только мешает в работе. Лучше не светить физиономией, чтобы не привлекать внимания. Я собирался направиться к дому, где сейчас проживала Екатерина с семьёй, как услышал некстати прозвеневший мобильник.
– Олег, тебе надо немедленно прибыть на студию, – голос Лифшица звучал, как приказ. – Сейчас, за тобой машина заедет.
– Юра, во-первых, я не дома, во-вторых, у меня дела. Зачем это вдруг? На ночь глядя?
– Скажи, где находишься, – пропустив мимо ушей возражения, торопливо проговорил Лифшиц. – Ты днём отдыхал, а ночью поработаешь, не развалишься, – добавил он.
Ни хрена себе я отдыхал, вначале вымотался, убирая эти проклятые устройства в доме Колесниковых, потом подрался.
– Так, я понял, где ты находишься, – вдруг добавил Лифшиц. – Оставайся там, через десять минут, машина будет.
Я открыл рот, чтобы возразить, но второй режиссёр уже отключился. Я удивлённо огляделся, обдумывая, как Лифшиц сумел определить моё местоположение. Но через несколько минут, рядом со мной действительно затормозила чёрная «Ауди», открыв переднюю дверь, шофёр буркнул:
– Садись, на студии ждут.
По дороге мне пришлось отзвониться Екатерине, извиниться, что не смогу прийти. Мы въехали в знакомый туннель, в гараже встретил Лифшиц и повёл по извилистому лабиринту коридоров. Уже издалека я услышал шум голосов, который перекрывался визгливым фальцетом Мельгунова. Не обращая внимания на крики, Лифшиц ввёл меня в помещение, откуда выходили открытые нараспашку стеклянные двери. Я подошёл поближе, остановился на пороге. В небольшой комнате полукругом сидел Розенштейн, сценарист Непогода, Мельгунов в ярко-красном пиджаке, с двумя толстыми золотыми цепями на шее. Над всеми огромной глыбой возвышался Верхоланцев в инвалидной коляске с загипсованной ногой. Я услышал обрывок его фразы:
– … чем ты не доволен? Все идёт по плану. Да, увеличили роль. Но ты сам виноват. Мы должны в срок сдать. Чем-то забить дырки мы должны? Как, по-твоему? – с иронией поинтересовался он.
– Это безобразие! – визгливо орал Мельгунов, явно не вникая в слова главрежа. – Почему у него роль главной стала, а моя – второй?!
– Кто тебе это сказал? – изумился Розенштейн, хлопая глазами.
– Я не слепой, читать умею, – буркнул Мельгунов.
– В местной прессе пишут? – утончил осторожно Розенштейн. – Ну и что? Это же провинциальна пресса, её никто не читает. А в центральной пишут, твоя новая роль – гениальный прорыв! Игорь Евгеньевич, как только получим нужный материал, лишнее выкинем.
– Стоп-стоп. Как это выкинем? Это всю работу коту под хвост? – перебил сердито Верхоланцев. – Мы так не договаривались. И потом, Давид, мы горим, как французы в 1812-м. Пока будет ждать, когда Игорь Евгеньевич раскочегарится, уже поезд уйдёт. Вместе с призами. Каннский фестиваль на носу. Не успеем.
– Мне все равно, успеем или нет, – завопил Мельгунов. – Где мои съёмочные дни?! Где, я спрашиваю?
– Ах, где твои дни? – зловеще проговорил Верхоланцев, выхватывая из кармана роскошный блокнот в толстом кожаном переплёте. – Так, где наши дни, – пробормотал он, листая. – Вот, понедельник, тридцать первое – Игорь Евгеньевич не явился. По болезни. Первое, второе, третье. Не явился. Семнадцатое, репетиция есть, съёмки – нет. Итого, из сорока двух съёмочных дней, Игорь Евгеньевич, ты присутствовал всего на одиннадцати. Я что, по-твоему, должен был высрать твою роль?
– У меня европейский контракт! – заголосил Мельгунов. – Я связан по рукам и ногам.
– Надо было раньше думать, когда ты давал согласие на съёмки, – захлопывая блокнот, проворчал Верхоланцев.
– Хорошо, если он снимается больше. Тогда пусть ему платят меньше, а мне увеличат гонорар. Он всего равно и так больше стал получать, – быстро проговорил Мельгунов.
Повисла длинная, неловкая пауза. Продюсер с режиссёром недоуменно переглянулись, первым нашёлся Верхоланцев:
– Игорь Евгеньевич, ты в своём уме, дорогой? Мы будем парню меньше платить, потому что он стал больше работать? И тянет всю картину?
– Все равно, или он, или я. Я хочу, чтобы его персонажа убрали, – надменно проговорил Мельгунов.
– Семён, что ты на это скажешь? – сказал Розенштейн.
– Можно ввести сцену, где Франко убивает Изабеллу. Потом смертная казнь, – проговорил молчавший до этого Непогода.
– Э-э-э, это как это убьёт? У Миланы ещё на полсценария роль, – возмутился Верхоланцев.
– Ну, тяжело ранит, и попадёт пожизненно в тюрьму, – быстро поправился сценарист.
– О, отлично! – обрадовался почему-то Верхоланцев. – Правильно. Так и сделаем. Ну что, Игорь Евгеньевич, согласен? Давай, Семён, пиши сцену. Расходимся по домам.
– Нет-нет. Сейчас и будем снимать, – остановил его Розенштейн.
– Давид, ты ох…ел? – фыркнул Верхоланцев. – Мы ни черта не успеем, ни свет поставить, ни мизансцены выстроить. Что за дела?! Вы за кого меня, твою мать, принимаете?! Я вам что, пешка что ли?! – грозно проорал он, покрываясь красными пятнами.
– Дима, ну что ты. Успеем, – примирительно забормотал Розенштейн. – У нас же один павильон подготовлен. Гостиная, там все уже отлично. Сцена небольшая. Ну, осветим все равномерно, – предложил он осторожно.
– Ладно, делайте, что хотите, – устало буркнул Верхоланцев, скривившись.
Мельгунов и Розенштейн встали и прошествовали сквозь меня, будто я пустое место. Я автоматически проводил взглядом спину Мельгунова, и отчётливо вспомнил, что так и не выполнил поручения Екатерины.
– Игорь Евгеньевич, – надев на лицо фальшивую улыбку, я остановил премьера.
– Да? – медленно повернувшись ко мне, манерно сказал он.
– Для моей знакомой оставьте ваш автограф, пожалуйста, – сказал я, протягивая порядком истрепавшуюся фотографию, которую дала мне Екатерина.
Он смерил меня презрительным взором и надменно изрёк:
– Сто баксов.
– Что? – не понял я.
– Мой автограф стоит сто долларов, – отчеканил он, задрав нос.
Я мысленно выругался, но полез за бумажником, вытащив три бумажки, протянул ему. Мельгунов кончиками пальцев выхватил купюры, небрежно сунул в карман, изящным движением вынул изысканную перьевую ручку с корпусом под цвет циферблата его часов и ярко блестевшим камешком на зажиме.
– Для кого? – деловито поинтересовался он.
– Для Екатерины Павловны.
Каллиграфическим почерком он нанёс на обратной стороне надпись, размашисто расписался, и отдал мне.
– Игорь Евгеньевич, она ещё просила вам передать письмо, – продолжил я, стараясь придать голосу искреннюю любезность.
Мельгунов взял брезгливо конверт, демонстративно разорвал перед моим носом на мелкие клочки и аккуратно бросил в урну.
– Что-то ещё? – поинтересовался он.
– Нет, больше ничего, благодарю вас.
Мне захотелось со всей силы дать ему в морду, стоило огромного труда взять себя в руки. Мельгунов развернулся и лёгкой походкой вприпрыжку, проследовал в коридор. Обернувшись, я заметил, на лице Верхоланцева такую гадливость, будто он случайно наступил в дерьмо.
– Олег, иди сюда, – показав рукой на стул, где только, что сидел Мельгунов, сказал главреж. – Поговорить надо.
– Да я и так все слышал, – с иронией сообщил я, усаживаясь напротив него.
Верхоланцев усмехнулся в усы и, бросив хитрый взгляд на Непогоду, проговорил:
– Слушай, вот, что я придумал. Семён напишет сцену, где вы ссоритесь с этим козлом, ты случайно ранишь Милану, суд, пожизненный приговор. А потом мы устроим тебе побег из тюрьмы. И куча всяких сцен. Все, что запланировали. А этот …удак знать не должен. Семён, ты согласен?
Сценарист понимающе кивнул, и сделал пометку в блокнотике. У меня вертелся на языке вопрос, зачем Верхоланцев так заботится обо мне. То ли чтобы насолить Мельгунову, который ему надоел, то ли по какой-то другой, не ясной мне, причине.
– Не вешай нос, Верстовский! – весело бросил Верхоланцев. – Этот ублюдок для всех заноза в заднице. Иди отдохни.
Я встал, но на секунду замешкался, беспокойство о Милане не отпускало меня. Верхоланцев, бросив на меня изучающий взгляд, глухо добавил:
– С Миланой все в порядке. Ты что думаешь, она в первый раз вены-то режет? Так-то. Не переживай.
Я понял, что Милана не стала рассказывать о нашей поездке на остров и встрече со странными людьми. Это к лучшему, вряд ли главрежа это порадовало бы. Я вышел в коридор и наткнулся на Лифшица, который схватив меня за пиджак, торопливо проговорил:
– Олег, быстро переодевайся и дуй в павильон.
– Зачем? – не понял я. – Разве уже все подготовили?
– Нет, поучаствуешь в реалити-шоу, – объяснил он.
– Юра, я не в состоянии. Понимаешь, черт возьми?! Я весь день крутился, как белка в колесе. Посмотри на меня. Устал, как вол.
– Ой-ой-ой, он устал, – с наигранным сочувствием бросил Лифшиц и подтолкнул меня в спину в сторону гардеробной. – Не выпендривайся.
Я лишь тяжело вздохнул, но подчинился. Не успел я войти в «город», как на меня наткнулся запыхавшийся официант из бара Влада, толстый увалень с круглым, добродушным лицом с веснушками
– Хозяин, срочно хочет вас видеть.
Быстро добравшись до бара, я вошёл внутрь, и увидел Влада за стойкой. Он сделал мне знак, мы спустились в погреб, где рядом с выложенной булыжником кладкой стояли деревянные стеллажи с огромным количеством бутылок.
– Крис, поможешь нам? – спросил он, изучая выражение моего лица.
– Что случилось-то?
– Ребят надо освободить, – заговорщически объяснил он. – Пойдёшь с нами?
Этого ещё не хватало! Участвовать в акции сейчас, после того, как я вымотался днём! Я взглянул на него исподлобья, подошёл к полке и сделал вид, что с интересом рассматриваю наклейку на бутылке, на которой ясно пропечатался год: «1938». Если бы это соответствовало действительности.
– Твою мать, ты струсил что ли? – бросил в сердцах Влад. – Нам лишняя пара рук и глаз нужна позарез. Тем более, такая, как твоя. Ну, давай, соберись.
Не мог же я в шоу сказать, что зверски устал?
– Ладно, Алекс, я пойду с вами, – твердо сказал я.
Каким-то непостижимым способом, Влад сумел оповестить всех, и в погребке через полчаса собралось семь человек, вместе с нами. Влад, как заправский главарь, объяснил ситуацию, чётко, по делу. Он провёл нас запутанными коридорами, ужасно воняло, было трудно дышать из-за сильной влажности и смрада разлагающихся отбросов. Мы проползли по длинной вентиляционной шахте из стальных листов с заклёпками и оказались в прямоугольном каменном мешке – дворе-колодце, который обрамляли три яруса балконов с низкими металлическими ограждениями, кое-где выломанными. Царил полумрак, лишь из стеклянной крыши струился зеленоватый, призрачный свет, играющий бликами на стенах, будто мы находились глубоко под водой.
– Быстро наверх! Рассредоточьтесь! – скомандовал Влад. – Охраняйте лестницу!
Схватив дробовик, я взбежал по широкой, каменной лестнице, изящно выложенной разноцветной мраморной плиткой с геометрическим рисунком, сильно потрескавшейся, и нашёл себе удобную позицию за квадратной колонной, испещрённой следами от пуль. Я увидел ряд закованных в кандалы парней и полицейских в чёрной форме, их охранявших. Несмотря на зверскую усталость, я вдруг ощутил поднимающийся в груди азарт, мне на миг показалось, что все это не съёмки, а реальность.
– Огонь! – дал отмашку Влад.
Я прицелился, коп упал с тихим вскриком и вокруг него начала разливаться чрезвычайно натуралистичная лужа красно-бурой жидкости, сильно напоминающая кровь. Передёрнув затвор, я сделал ещё пару выстрелов, заметив, как полицейские засуетились, попытались взбежать по лестницам, но падали, сражённые пулями. Я осторожно перебежал по деревянным мосткам на другую сторону балкона, и, спрятавшись за металлическим щитом, начал отстреливать копов. В запале я не заметил, что оставил своих товарищей без прикрытия. Я услышал шум борьбы, крики, взглянув на другую сторону, матерно выругался. Все свалились в кучу и молотили друг друга кулаками без разбора. Одним прыжком я оказался рядом и коршуном налетел на одного из копов, с которым сцепился Влад.
– Верстовский, пристрели копа. Быстро! – прозвучала в наушнике команда помощника режиссёра шоу, Разумовского.
Я послушался, выхватил револьвер, меткий выстрел заставил копа обмякнуть. Влад сбросил тело с себя, вскочил на ноги. Пробормотав слова благодарности, ринулся на помощь другим товарищам. Один из копов умудрился вскочить, но я пружинящим движением двинул его снизу по ногам, он охнул и свалился вниз. Я набросился на него, начал бить его головой о каменный пол. Через пару минут он отключился и замер. Шум борьбы стих, я осмотрел поле битвы с лежащими копами и взглянул вниз, где мои товарищи освобождали захваченных парней.
– Не ранен? – спросил Влад в соответствии с ритуалом.
Конечно, ранить меня не могли, мой старомодный пиджак лишился рукава, был запачкан красной краской и грязью, словно я на самом деле побывал в реальной потасовке. Саднило плечо, которое не прошло с тех пор, как на меня упал балласт из операторского крана.
– Нет, все в порядке! Здорово мы разделались с ними?! – воскликнул я, пиная неподвижно лежащие тела.
Я спустился вниз, к остальным, все радостно галдели, обсуждая драку, каждый старался припомнить самые яркие моменты. Слушались восклицания: «А я его вот так, по роже!», «Он туда-сюда, а по яйцам вдарил и привет!»
– А где Джеймс? – спросил Влад, оглядываясь.
Все замолчали, уставившись на него. Я обвёл глазами ярусы балконов, взлетел по лестнице, прошёлся по второму этажу, зашёл на третий и вдруг услышал тихий, еле различимый стон. В углу сидел Ринат Варламов, играющий Джеймса, тяжело дыша, он прижимал руку к левому боку. Я с силой отвёл его ладонь и увидел дыру с обгоревшими рваными краями. Ринат глухо закашлялся, выплеснулась красная жидкость. Я быстро распахнул его рубашку, и волосы зашевелились у меня на голове – это был не след от взорвавшейся «закладки», а настоящая огнестрельная рана. Я обернулся, услышав тихие шаги. Сзади стоял Влад. Смерив меня ледяным взглядом, он бросил мне аптечку со словами:
– Перевяжи его. Быстро. Сейчас оттащим к себе. Чего смотришь? Не в первый раз.
Я вытащил тампон, бинты, сделал перевязку, стараясь унять предательскую дрожь в кончиках пальцах.
– Верстовский, хватит нюни распускать. Ты мужик, или тряпка? – прогремел в наушнике сердитый возглас Разумовского. – В комнате номер двести два второго этажа лежит плед.
– Алекс, я поищу что-нибудь, куда уложить можно его, – пробормотал я, вставая.
Влад мрачно кивнул, присев рядом со смертельно бледным Ринатом, который уже не стонал, а шептал что-то посиневшими губами, откинув голову назад. Через пять минут я вернулся с пледом, мы уложили Рината и потащили к себе. Краем глаза оглядывая ребят, я изумлённо понимал, кроме меня больше никто не удивился ранению Рината. Все, по-прежнему, жизнерадостно обменивались деталями удачно проведённой операции. Значит, они все давно знали, только я слепой дурак не догадывался! Мы вернулись тем же путём по извилистому лабиринту, оказались на своём уровне. Влад приказал аккуратно внести раненого в одну из комнат апартаментов, где жил и оставить. Проходя мимо меня, он тихо предупредил:
– Его сейчас заберут. Не волнуйся. Вопросов не задавай.
Когда парни разошлись, мы вернулись в бар, Влад выставил пару бутылок вина, разлил и беспечно сказал:
– Выпьем за освобождение! Крис, ты молодец! Здорово нам помог.
Через силу я пригубил вина, в душе кипела ярость. Мне хотелось расколотить бокал об пол в мелкие брызги, вскочить и заорать: «Да что творится, черт возьми?!»
– Верстовский, через десять минут выходи из кадра, – раздался жёсткий приказ.
– Как поживает Лайла? – выпив залпом вина, спросил я.
– Интересуется, почему ты к ней не заходишь, – ответил он. – Она хотела чем-то тебя порадовать.
– Ладно, пойду позвоню ей, – бросил я, вставая с табурета. – Бывай.
Я свернул к двери в служебное помещение и оказался в аппаратной.
– Верстовский, что ты строишь из себя? – хмуро пробурчал Разумовский, плотный, немолодой мужчина с залысинами, морщинистым, дряблым лицом и маленькими, близко посаженными глазками, буравящими меня насквозь. – Расклеился, сопли пустил. Чуть сцену не сорвал, – зло буркнул он. – Чтобы больше такого не было.
Я промолчал, обдумывая, как пойти к Лифшицу и отказаться от участия в этом мерзком шоу.
– Ты слышишь меня, Верстовский? – протянул Разумовский. – Так, вижу, тебя выпускать было нельзя. Весь день квасил? Ещё раз увижу в таком состоянии, отделаешься не только штрафом, а вылетишь совсем, – мрачно пообещал он.
В отвратительном настроении я вернулся в костюмерную, стянул разодранный пиджак. Я прекрасно осознавал теперь, бурые пятна на нем вовсе не краска, а настоящая кровь. Устало сгорбившись на скамейке, я задумался. Кажется, все сложилось, чтобы завершить весь пазл недоставало пары деталей.
– Олег, я ищу тебя, – в двери стоял запыхавшийся Лифшиц. – Быстро переодевайся, сейчас будем снимать сцену с Миланой и Мельгуновым.
– Юра, иди в жопу, – спокойно произнёс я. – Я устал, понимаешь? Очень устал. Зверски.
Лифшиц вышел и через пять минут вернулся, поставив около меня пластиковый стаканчик с кофе.
– Выпей и пошли. Не расклеивайся, Олег. Все в порядке, – дружелюбно произнёс он, и заискивающе добавил: – Ты очень нужен.
Он привёл меня в павильон – внушающую трепет шикарным интерьером гостиную, две стены которой заполняли стеллажи красного резного дерева с книгами. На дворцовом паркете располагалось несколько старинных кресел «бержер», низкий диван, обитый полосатым шёлком, на журнальном столике расправил бронзовые крылья гордый орёл. Особенно привлекал внимание облицованный тёмным гранитом камин, над которым висел живописный портрет надменного вельможи в ярко-красном камзоле, расшитым золотом. Между высоких окон, задрапированных тяжёлыми, бордовыми портьерами с золотыми шнурами висело несколько картин в громоздких рамах.
Напротив Верхоланцева я увидел Милану, на душе сразу полегчало, хотя её иссиня-чёрные волосы подчёркивали сильную бледность и лихорадочный блеск глаз, а из-под длинных рукавов блузки плотного, бордового шелка виднелись туго перебинтованные запястья, так ярко напомнившие, что я мог потерять её навсегда.
– Олег, присоединяйся! – радостно воскликнула она, увидев меня.
Осторожно поцеловав ей руку, я присел на диван. Верхоланцев оторвался от сценария, обвёл нас глазами и сердито буркнул:
– Где этот …удак хренов? Сколько мы будем ещё ждать? Твою мать! Ладно, давайте по ролям быстро пробежимся.
– Дмитрий Сергеевич, дорогой, неужели без меня начали? – послышался манерный голос.
Верхоланцев скривился и хмуро бросил:
– Садись, Игорь Евгеньевич, будем сцену разбирать.
– Зачем? Я и так наизусть знаю, и сыграть могу прямо сейчас! Ко мне пришло вдохновение! – воскликнул Мельгунов, взмахнув руками, как крыльями, словно пытался взлететь. – Готов отыграть таких сцен за все пропущенные дни. Наверстать упущенное, как говорится.
– Не все такие гениальные, как ты, – пробурчал главреж. – Можешь посидеть?
– Охотно! – воскликнул Мельгунов, и вспорхнул на стул, угодливо подставленный одним из его охранников.
Верхоланцев, не обращая внимания на эскапады Мельгунова, начал объяснять нам с Миланой сцену:
– Олег, главное, ты должен внутри кипеть от возмущения, но на лице лишь отголоски. Этот человек отнял у тебя женщину, которую ты любишь больше жизни, но внутреннее благородство не позволяет тебе убить его. Но затем происходит взрыв, накал доходит до предела, выхватываешь револьвер и стреляешь. Милана, в последнюю секунду встаёшь между ними. Понятно?
Я кивнул, краем глаза заметив, как Мельгунов зевнул, прикрывая ладошкой рот. Вытащив из кармана изящную пилочку, стал обрабатывать себе ногти. Мне безумно захотелось пристрелить его прямо сейчас, не дожидаясь начала съёмки.
Мы разыграли в лицах, Верхоланцев поправлял меня, но сильно не придирался. Мельгунов, закончив маникюр, достал из кармана зеркальце и стал внимательно рассматривать свою физиономию, что-то напевая себе под нос.
– Ладно, теперь начнём репетицию в павильоне, – сказал Верхоланцев, наконец. – Игорь Евгеньевич, ты будешь подыгрывать или как? – поинтересовался он.
Мельгунов спрятал зеркальце, сделав вид, что задумался и снисходительно ответил:
– Ну ладно, давайте сразу на камеру репетировать. Чего время терять? У меня ещё дела есть, – важно добавил он.
Дела у него, сволочь, а у остальных не дела, а так, погулять вышли. Верхоланцев подёргал себя за усы, видимо, пытаясь остановить поток матерных ругательств, непроизвольно рвавшихся наружу, и хмуро бросил:
– Хорошо, переодевайтесь, и начнём сразу на камеру. Кирилл, как у тебя?
Кирилл сморщил лоб, подошёл ближе и пробормотал:
– Дмитрий Сергеевич, свет – говно.
– Да знаю я, – взорвался Верхоланцев. – Как получится, так получится. Плевать.
Я шёл по коридору от мамы Гали с нарастающим чувством дискомфорта, то ли из-за того, что придётся вновь работать вместе с Мельгуновым, то ли по какой-то другой причине. Я пытался уцепиться за мысль, но она ускользала, как маленькая паутинка в глазу. Лёгкий порыв ветра пробежал по руке, мелькнул знакомый силуэт, я ускорил шаг, свернул за угол. Никого. Я вошёл в студию, увидев суетящихся техников и раздражённого, взлохмаченного Кирилла, который обходил камеры, бормоча себе под нос. Я плюхнулся на диван, открыл сценарий, ещё раз прокручивая в голове сцену. Вошла Милана, одетая в ярко-алое, обтягивающее платье, ободряюще улыбнулась мне.
– Ну что же, давайте начинать, – скомандовал Верхоланцев, оглядывая гостиную. – Олег, приготовься. Револьвер тебе дали?
Я кивнул, распахнув пиджак, продемонстрировал кобуру. Верхоланцев вздохнул и сделал отмашку рукой. Я уселся на диван перед столиком, бездумно листая книгу. Дверь распахнулась, влетел Мельгунов. Увидев меня, он скривился и манерно продекламировал:
– Франко, как ты посмел явиться сюда?!
Я медленно подошёл к камину, повертел в руках безделушки, выставленные на полке.
– Винченто, не ты меня пригласил, а дон Марчиано.
– Я знаю, зачем ты пришёл. Испортить нам настроение своим присутствием. Ты по-прежнему пытаешься вернуть Изабеллу, но ты никогда её не получишь! И знаешь почему?
Я бросил на него снисходительный взгляд. Мельгунов очень сильно переигрывал, произносил слова в соответствие с ролью, но эмоции вкладывал личные, откровенно выказывал неприязнь, даже ненависть ко мне, хотел унизить, отомстить за уязвлённое самолюбие.
– И почему? – спросил я, с комфортом устроившись на диване, положив ногу на ногу.
– Изабелла ушла ко мне, не потому что разлюбила тебя! Потому что я – величайший пианист в мире, а ты – ничтожество, преступник, который остаётся на свободе, благодаря лишь высоким покровителям.
Мельгунов откровенно любовался собой, а выглядел удивительно комично, в оплывшем лице торчали, будто в сдобном тесте, глаза, круглые и плоские, как пуговицы, лишённые жизненного блеска. Вошла Милана, остановилась, изучая нас.
– Винченто, строишь из себя звезду, а сам нищий, как церковная крыса. Женщине нужны драгоценности, красивые платья, меха, дорогие машины. А что ты можешь дать, кроме своего тщеславия? – произнёс я с насмешкой, отметив с удовольствием, как вытянулось лицо Мельгунова. Видно, он пропускал чужие реплики, упиваясь собственной значимостью.
