Текст книги "Призраки прошлого"
Автор книги: Евгений Аллард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
– Ты считаешь, что он сошёл с ума? Нет, он пил, как все. До белой горячки не напивался. Вначале, когда мы приехали сюда, он вёл себя, как обычно. Но потом стал нервничать, исчезать, опаздывать на съёмки.
Я вздохнул, собираясь с мыслями. Я должен был задать этот вопрос, но Милана опередила меня, будто прочитав мои мысли:
– Олег, ты думаешь, что Гриша и я были любовниками? Ты ведь уверен в этом? Да? Так вот это неправда. Мы были только друзьями, очень хорошими. Гриша недавно женился, боготворил Юлю, свою жену. Понимаешь? А ты ведь уверен…
Я взглянул в её лицо, и не поверил ни единому слову.
– Милана, я не хочу лезть в твои дела. Что бы там ни было.
– Олег! Я тебе сказала, мы были только друзьями, – ледяным тоном отчеканила она. – А ты, небось, решил, что из-за этого его убили? Думаешь, это сделал Дмитрий? Да?
– Да. Я так думаю, – честно сказал я, мучительно обдумывая, сказать ей о запонке Верхоланцева или нет. Вдруг она доложит все мужу и тогда мне несдобровать. – Он очень ревнив и мне это продемонстрировал. Пообещал яйца оторвать, потому что я на тебя не так смотрел.
– Это шутка была. Как ты не понимаешь?
– Кстати, я ходил к местному экстрасенсу, – сказал я. – Хотел увидеться с собственным дедом. И как ты думаешь, кто ко мне явился?
– Майкл Джексон, – предположила с улыбкой Милана.
– Нет. Мне явился Северцев и сообщил, что ты в опасности. Он хотел, чтобы я помог тебе, защитил. И пытался предупредить, что я должен кого-то опасаться, но я не успел понять кого. Он рассеялся, как дым.
– Глупо, Олег, – бросила обиженно Милана. – Издеваться над такими вещами. Совсем не смешно.
– Ты не веришь? – изумился я. – Какой мне смысл тебе врать? Я действительно его видел. Вначале мне показалось, что вижу собственное отражение в зеркале. Но потом он сам назвал себя. Я спросил его, кто его убил. А он ответил, что не может сказать.
Милана помрачнела и вдруг произнесла тихо:
– Я постараюсь тебе помочь. Подожди, я кое-что принесу.
Она вернулась минут через пять с объёмистой папкой в руках и положила передо мной.
– Я не стала отдавать Юле. Все равно она не будет этим заниматься. Здесь материалы, который собирал Гриша о своей семье, о родовом проклятье, – объяснила она.
– А в чем проклятие-то заключалось? – поинтересовался я, открывая папку.
– Он говорил что-то о ранней смерти мужчин в их роду.
В папке лежали газетные вырезки, пожелтевшие фотографии, письма, выписки. Мне стало неудобно копаться в чужих тайнах. Я хотел уже закрыть папку, но на глаза попалась старая фотография с заломленными кончиками, покрытая трещинками, пожелтевшая, побуревшая в нескольких местах. На ней я увидел двух очень похожих друг на друга молодых мужчин, одетых в тёмные, просторные брюки и майки. Они стояли, обнявшись, и счастливо улыбались.
– Гриша говорил, это его дед и брат деда.
Я вдруг ощутил, как по спине пробежали мурашки, будто пронзил холодный порыв ветра.
– А кто именно дед Северцева здесь? – спросил я.
Милана удивлённо взглянула на меня, взяла фотографию и уверенно показала на более высокого мужчину:
– Вот этот – Павел Николаевич Коломийцев. А это его младший брат Федор. Что с тобой, Олег? Тебе плохо?
– Милана, вот этот мужчина – мой дед, Фёдор Николаевич. Но я никогда не слышал, чтобы у него был старший брат. Дед ничего об этом не рассказывал. Никогда. Если ты не ошиблась…
– Значит, Гриша твой троюродный брат? – подняв брови, произнесла Милана. – Поэтому ты так похож на него.
– Нет-нет, так не бывает, – сказал я, качая головой. – Приехать в занюханный городок и найти тело своего убитого брата, пусть троюродного. Это невозможно. Как в бразильских сериалах. Глупость полная. Ты что носишь эту папку с собой?
– Я давно хотела тебе отдать. Ты так интересовался смертью Гриши. Я решила, ты сможешь отыскать убийцу, – пояснила она.
Я вздрогнул от грохота. Резко обернувшись, я заметил, что в потолке открылся люк, выпрыгнул здоровенный мужик в синем комбинезоне с обрезком водопроводной трубы в руке. Он развернулся к нам и его багровая, небритая рожа исказилась в гримасе безумия. Я вскочил с места, схватил деревянный стул и приложил его по башке. Хрясь! Стул разлетелся на куски, а мужик буркнув: «Твою мать!», присел. Но мгновенно поднялся и, матерно выругавшись, размахнулся массивным, волосатым кулаком, размером с голову младенца. Я еле увернулся, отскочил в сторону, схватил другой стул, шмякнув битюга по спине. Он охнул и свалился на пол. Я обернулся к Милане и крикнул:
– Быстро уходи!
Мужик присел на полу, изумлённо разглядывая меня.
– Ты что очертенел? – спросил он вполне внятным человеческим языком. – Я тебя трогал?
Милана рассыпалась в звонком, серебристом смехе, чуть не падая под столик. Нас окружили посетители бара, с интересом рассматривая побоище.
– Олег, это же Боря, наш осветитель. За что ты его так? – сказала Милана, отсмеявшись. – Боря, извини, пожалуйста, Олег нервничает перед съёмкой.
Тем временем, осветитель Боря поднялся во весь свой двухметровый рост, и, погрозив мне кулаком, пробурчал:
– Идиот хренов. Попадись только мне ещё!
Подняв связку инструментов, которые я принял за обрезок трубы, он направился к выходу из бара, потирая ушибленные места и бормоча матерные ругательства под нос. Я испытал невыносимый стыд, запылали щеки так, как бывало в детстве, когда попадался на какой-то гадкой проказе. Милана села рядом со мной, приобняла и сказала:
– Не переживай, Олежек. Ну что ты. Пойдём, я тебя полечу.
Я не обратил внимания в пылу борьбы, что громиле Боре удалось все-таки расквасить мне нос.
– Не надо, так пройдёт, – проворчал я, размазывая кровь.
– Нет-нет, пойдём. Нос распухнет, Дима будет ругаться.
Я встал и поплёлся вслед за ней. Она распахнула дверь, и я оказался в уютной комнатке с большим трёхстворчатым зеркалом, кожаным диваном у стены, длинным гардеробом, и маленьким холодильником. Мягко уложив меня на спину, она достала из морозилки кубики льда и, завернув в полотенце, приложила к моему носу. Перед глазами я увидел в просвете блузки упругие яблоки грудей, и, напрочь забыв про свой разбитый нос, схватил Милану в охапку. Оказавшись сверху начал целовать, лихорадочно расстёгивая её блузку, под которой ничего не было, кроме соблазнительного тела.
– Олег, ну ты что?! – прошептала она смущённо, пытаясь высвободиться. – Отпусти, нас же могут увидеть.
Я с неохотой выпустил её, она вскочила, быстро заперла дверь на два оборота ключа и вернулась ко мне, на ходу сбрасывая одежду, оставшись лишь в маленьких шёлковых трусиках, которые я с огромным удовольствием стащил с неё. Я судорожно разделся, и мы слились в едином любовном порыве. Я жадно тискал её грудь, затвердевшие соски, покрывал ненасытными поцелуями её плечи мраморной статуи, лебединую шею, наслаждаясь каждым прикосновением, будто лепил из упругого, но нежного материала совершенство.
Милана выгнулась, как струна, глухо простонала, когда я овладел ею, и начала двигаться в такт моим движениям, распаляя меня все сильнее. Меня подбросило будто взрывом на седьмое небо, я не успел вернуться на грешную землю, как Милана высвободилась из моих объятий и убежала, бросив мне полотенце со словами: «Убери все, пожалуйста». Через пару минут я услышал журчанье воды, будто ей не терпелось смыть мои ласки. Это меня покоробило. Она вернулась, вытираясь на ходу, быстро натянула трусики, бриджи, кружевную блузку и села у трюмо, поправляя макияж. Я не выдержал, встал и обнял её, ощутив дурманящий запах её влажного тела, прижав к себе, поцеловав в шею. Она погладила меня по руке и сказала:
– Олежек, мне надо приготовиться.
– Я люблю тебя, – сказал я.
Она усмехнулась в своё отражение в зеркале, и насмешливо проговорила:
– Это совершенно необязательно говорить.
– Милана, ну скажи, сколько раз в месяц ты занимаешься с ним сексом? Один? Или один раз в три месяца? Сколько ему? Шестьдесят три? Шестьдесят пять?
– Олег, мне тоже не двадцать пять, – возразила она. – Успокойся, дорогой.
Я услышал в дверь осторожный стук, за которым последовал деликатный голос Лили:
– Милана Алексеевна, вас ждут на площадке.
Я плюхнулся на диван, взял папку и сделал вид, что с интересом просматриваю материалы, пытаясь скрыть досаду. Милана присела рядом, обняла меня и произнёсла:
– Олег, пойми, ты скоро успокоишься и забудешь обо мне.
– Да, я понимаю, – хмуро проворчал я.
Милана встала, открыла дверь и осторожно выглянула в коридор. Потом села обратно и начала наводить марафет. В открытую дверь заглянул Лифшиц, быстро огляделся и проговорил:
– Милана Алексеевна, вам передали? Сейчас будем снимать сцену в театре. Олег, это вас тоже касается, – добавил он уже грубее.
Милана кивнула, и Лифшиц исчез. Я почему-то представил, что Милана и Северцев занимались здесь любовью неоднократно. Тут же в гримёрной, потом Милана открывала дверь, и все считали, что они лишь мило беседовали. Правда, верил ли в это Верхоланцев?
Вместе с Миланой мы прошли по коридорам, но не остановились около входа в кафе, а прошли дальше, в другое крыло, спустились по ступенькам и оказались в зале оперного театра, с рядами бордовых откидных кресел, двух ярусов балконов с позолоченными лавровыми венками, огромной хрустальной люстрой на потолке, украшенным изящной лепниной. Столько денег вбухали в постройку декораций! Ужас! Не проще было снять где-то на сцене настоящего оперного театра, а не выстроенного в павильоне? На сцене я увидел Мельгунова в окружении четырёх здоровенных амбалов в джинсах и чёрных майках, обнажавших бугры мускулов, Верхоланцева и Розенштейна. Верхоланцев, увидев нас, показал жестом, чтобы мы поднимались на сцену.
– Так, Олег, твоя задача, – обратился он ко мне, как только я оказался рядом. – Входишь в зал, проходишь по проходу, доходишь до сцены и какое-то время наблюдаешь за репетицией. Поднимаешься на сцену, выясняешь отношения. Милана, входишь, говоришь свой текст. Олег уходит. Все понятно?
Я кивнул, и, спрыгнув со сцены, направился к выходу. В зале суетилась куча народа, проверяли осветительные приборы, отражатели, камеры, я насчитал их целых три штуки. Одна в углу сцены, другая на балконе, третья в дальнем углу зала. Верхоланцев решил снять эту незамысловатую сцену с размахом. Я заметил, что он вообще любил снимать помпезно, обожал длинные, обзорные панорамы и общие планы. Впрочем, судя по отснятому материалу, который я уже увидел, получалось у него здорово. Крепкий профессионал, несмотря на скверный характер и привычку прикладываться к бутылке. Хотя на площадке я ни разу не видел его пьяным. Он умудрялся каким-то образом протрезветь именно к началу работы.
Я вошёл в зал, как сказал Верхоланцев. Мельгунов на сцене изображал репетицию – в окружении четырёх дюжих молодцов танцевал чечётку. Хотя нет, это слишком громко сказано – прыжки гиппопотама, который отрывал ноги от пола на пять сантиметров, вряд ли походили на танец. «Не разогрелся», – услышал я странный шёпот. Я не стал оглядываться и проследовал к сцене. Сложив руки на груди, я снисходительно ждал, когда Мельгунов в небесно-голубых джинсах, которые обтягивали его толстые ноги, и белом развевающимся плаще, прыгнет на небольшую площадку перед сценой и закончит номер. Я легко взлетел на сцену, оказался рядом. Да уж, Игорь Евгеньевич вблизи выглядел, мягко говоря, не очень хорошо. Спивающийся человек с обрюзгшим, расплывшимся лицом, круглыми оловянными глазами, торчащим носом, и вторым подбородком. Он меланхолично взглянул на меня и на его гладком, будто разглаженным утюгом лице, не дрогнул ни один мускул. Хотя по сценарию он должен испугаться меня. Все-таки я играл главу группировки влиятельного чикагского клана.
– Винченто, когда ты, наконец, перестанешь волочиться за моей женой? – спросил я с угрозой.
– Женой? Насколько помню, Франко, за десять лет ты так и не удосужился жениться на Белле, – произнёс уныло свой текст Мельгунов.
– А знаешь почему? Потому что я – католик! И не могу жениться на Изабелле, моя официальная жена жива, находится в психиатрической клинике, – вдруг выпалил я, совершенно не по тексту и заметил, что Мельгунов растерялся. – Но Белла моя жена, потому что я люблю её, клянусь Девой Марией!
Я схватил его за грудки, радостно ощутив, как он испугался, обмяк, тусклые глаза выкатились по-рачьи из орбит. Это не походило на игру, скорее на настоящий страх передо мной.
– Мы любим друг друга, – невнятно пробормотал он, пытаясь вяло оторвать мои руки от своего воротника. – Ты не должен мешать нашему счастью! – почти взвизгнул он.
– Франко, когда ты оставишь нас в покое? – услышал я хорошо поставленный голос Миланы за спиной.
Отшвырнув Мельгунова, я мгновенно оказался рядом, сжал в объятьях. Взглянув нежно в лицо, я проговорил с искренним чувством:
– Белла, я люблю тебя так, как никто никогда не будет любить. Пойми это.
По лицу Миланы пробежала лёгкая улыбка, ей понравилась моя импровизация.
– Стоп! – услышал я истошный вопль Розенштейна.
Он выскочил на сцену.
– Что за самодеятельность, Верстовский?! – заорал он, в ярости брызгая слюной.
– Давид Григорьевич, он меня напугал, – жеманно проблеял Мельгунов. – Скажите ему, чтобы он не хватал меня. Мне это не нравится.
Розенштейн бросил взгляд на него, потом в зал. Я увидел, что Верхоланцев сидит на первом ряду и довольно улыбается в усы.
– А мне понравилось, – вдруг сказал режиссёр. – Верстовский придумал хороший ход. Пусть так и играет. И вообще так получается более ярко и живо.
На лице Розенштейна, похожим на сдувшийся мяч, появилось растерянное выражение.
– А чтобы Игорь Евгеньевич не пугался, мы оставим ему группу поддержки, – добавил спокойно Верхоланцев. – Когда Верстовский будет умолять Милану, они схватят его и начнут избивать. Как тебе такая идея, Игорь Евгеньевич?
Мельгунов радостно закивал. Трудно сказать, что этим изменением хотел сказать Верхоланцев. Предупредить меня, чтобы я не увивался за Миланой, иначе меня ждёт хорошая взбучка, или показывать Винченто трусом, за которого все делают его охранники. Ведь Франко тоже мог прийти в театр в окружении своих амбалов и проучить ухажёра Беллы. Он явился один.
Мы провели несколько репетиций, в момент объяснений с Миланой, громилы Мельгунова хватали меня и «избивали». Лицо мегазвезды европейского уровня при этом излучало садистское наслаждение.
– Хорошо, теперь всем переодеваться и гримироваться, – сказал, наконец, Верхоланцев. – Так, это что у нас такое? – раздражённо добавил он. – Быстро выметайтесь из зала! – заорал он кому-то. – Охрана, выведите! – указывая куда-то на ряды, приказал он.
Из-за кресел выскочило несколько девушек «среднего возраста» и одна из них умоляюще проговорила:
– Дмитрий Сергеевич, ну, пожалуйста, можно мы посмотрим на репетицию? Пожалуйста.
Верхоланцев скривился, молча сделал резкий жест охране и отвернулся.
– Задолбали эти фанатки Мельгунова, твою мать, – пробурчал он раздражённо, и матерно выругался. – Что стоишь, Олег? Дуй в гримёрку.
Я начал подниматься к выходу, как вдруг услышал крик. Молниеносно выскочил в фойе. На полу лежал, тяжело дыша Розенштейн, бледный, как мел, с выкаченными от ужаса глазами.
– Уходи! Уходи! – вскрикивал он все слабее и слабее. – Не трогай меня!
Он обмяк, я оказался рядом, пощупал пульс. Розенштейн вздрогнул, открыл глаза и отшатнулся от меня, прошептав одними губами:
– Уходи!
Но через секунду его лицо приобрело осмысленное выражение, он тихо попросил:
– Олег, достань из кармана лекарство.
Я пошарил в его пиджаке и дал ему коробочку, он бросил в рот пару горошин. Нас окружили галдящие люди, я выбрался из толпы и вдруг заметил чью–то тень, которая показалась мне до безумия знакомой. Я бросился вниз по лестнице, распахнув дверь, оказался в баре с полукруглой, стеклянной стеной, за которой вились длинные ленты зелёных водорослей, плавали серебристые рыбки. Лихорадочно оглядевшись, я заметил в дальнем углу мерцающие контуры человека, наблюдавшего игру рыбок за стеклом. Он обернулся, и меня прошиб холодный пот.
– Северцев, кто тебя убил?! Скажи! – крикнул я. – От кого мне надо спасти Милану?
Он улыбнулся и проговорил тихо, почти беззвучно, но я отлично услышал его, будто слова звучали прямо в мозгу:
– Ты уже совсем близко.
И растаял, как дым.
9.
– Как Сергей? – поинтересовался я.
– Тьфу-тьфу-тьфу, пока идёт на поправку. И выглядеть стал лучше, – ответила Екатерина
Мы завтракали. Екатерина приготовила чудесную яичную запеканку.
– Слава Богу. Я очень рад. Мне так жаль, что я не смог вам ничем помочь.
– Ну что вы, Олег, вы нам очень помогли. Если бы не вы… – Екатерина отвернулась и всхлипнула. – И этот ужас прекратился.
Меня терзала мысль спросить, знали ли Екатерина о «молельном доме» своего мужа, который он устроил в сарае. Но решил пока не напоминать об этом.
– Олег, скажите, что вам рассказал Сергей?
– Ничего, – быстро ответил я. – Он попросил оказать вам поддержку, пока не выздоровеет. Больше ничего.
– Нет, он вам что-то рассказал. Я знаю. Он что-то скрывает от меня. Дети, вы поели? Хорошо. Вадик, погуляй с Ирочкой, только следи, чтобы она не упала с качелей.
Вадик взял сестричку за руку и послушно вышел с кухни. Екатерина подождала какое-то время и потом, понизив голос, сказала:
– Вы знаете, я вам не рассказала, Вадим – наш приёмный сын. Он сын моей сестры Нины. Она вместе с мужем попала в автокатастрофу, муж погиб, а Нина стала инвалидом. Мы сразу взяли опекунство над Вадиком, у нас не было своих детей тогда. Потом хотели усыновить, но Нина заупрямилась. Хотя я уверяла её, как только она поправится, Вадик будет знать, кто его настоящая мать. Но она отказалась, отрывала деньги от своей пенсии и присылала нам.
Я представил себе, что будет с Екатериной, когда она узнает, что Сергей убил ее сестру.
– А что потом случилось?
– Нина умерла. Она очень сильно болела, серьёзная травма позвоночника. Лежала в больнице. Когда она умерла, мы смогли усыновить Вадика. Хотя он всегда считал нас своими родными родителями. Когда его настоящие родители попали в автокатастрофу, он был очень маленьким, всего два годика, он ничего не помнит. Потом у нас родилась Ирочка.
– Ира родилась до усыновления или после? – спросил я вдруг и осёкся.
Екатерина с удивлением взглянула на меня, нахмурилась, и стала нервно убирать тарелки со стола.
– Ирочка родилась до усыновления, – глухо сказала она, наконец. – А почему вас это интересует? В этом есть какая-то разница?
– Нет-нет, что вы. Никакой. Просто спросил.
– Олег, зря вы скрываете что-то от меня, – с упрёком проговорила Екатерина. – Я понимаю, мужская солидарность. Но я бы хотела знать.
– Призрак, который мы видели – это Нина? – я решил перевести разговор на другую тему.
– Она похожа, но не сильно. Вы ходили к Кастильскому? Что-нибудь смогли узнать?
– Да, кое-что. Во-первых, мне явился призрак Северцева. Во-вторых, я понял, что Кастильский снабжает клиентов аппаратурой особого назначения. Думаю, что появление призрака в вашем доме – это его рук дело.
– Но зачем ему это нужно? – изумилась Екатерина. – Мы с ним совсем не контактировали. Он ни о чем нас не просил.
– Нужно не ему, а кому-то другому, – объяснил я. – Тому, кто хочет завладеть этим домом, или просто навредить вам из зависти. Скажите, Екатерина Павловна, что за старик живёт рядом? Я несколько раз видел, как он вылезает из канализации, идет на помойку. Может быть, вам обратиться в полицию, чтобы его убрали?
– Он никому не мешает. Безобидный, немного не в себе.
– Давно он здесь поселился?
– Я не обращала внимания. А почему вас это заинтересовало? Вы подозреваете, что он имеет какое-то отношение к призракам в нашем доме? Боже, Олег, этот старичок еле ходит, – улыбнулась Екатерина. – Вы бы видели его, сгорбленный, с трудом ноги переставляет. Мы с Сергеем пытались ему оказать помощь, но он наотрез отказался. Он немного не в себе.
– Екатерина Павловна, может быть, мне переехать от вас? Призраки больше не появляются, а я стал так поздно приходить из-за этих проклятых съёмок.
– Ну что вы, Олег, меня это не стесняет. Только, если можно, – замялась Екатерина. – Я слышала, вы снимаетесь вместе с Игорем Мельгуновым…
– Да. Не могу сказать, что мы партнёры, но встречаемся иногда.
– Вы не могли бы взять у него автограф для меня. Пожалуйста.
Я опустил голову, чтобы Екатерина не заметила гримасу отвращения. Брать автограф у этого говнюка мне сильно не хотелось. Особенно после того, как я так напугал его во время съёмки.
– Хорошо, я обязательно возьму.
Екатерина улыбнулась, шустро выбежала из кухни и вернулась с роскошной портретной фотографией Мельгунова в очень молодом возрасте. Если бы она только знала, как он сильно отличается от этого снимка!
– Если можно – пусть он распишется. И я хотела ему передать… пару строчек. В благодарность за его талант, работу.
– Обязательно передам, – твердо сказал я.
Рассказывать о том, какой Игорь Евгеньевич «в деле» я не собирался. Я вообще не сплетник. Когда я вышел через полчаса из дома, то увидел старика, ковылявшего по мостовой. Я нагнал его и предложил:
– Дедуля, помощь нужна. Денег?
Он бросил на меня быстрый взгляд и пробурчал глухо:
– Нет.
Я остановил его, взяв за рукав плаща, вытащил пару купюр и протянул ему:
– На, купишь себе что-нибудь.
Он как-то слишком резво выдернул у меня руку и заковылял к помойке. Я внимательно понаблюдал за ним, мне показалось, его хромота выглядит слишком театральной, да и сгорбленность – тоже. Я обогнал его и попытался заглянуть в лицо, но он лишь глубже надвинул дряхлую шляпу и, обойдя меня, продолжил свой путь. Я решил пойти другим путём и стал нарезать круги по кварталу, пока не наткнулся на кучку бомжей, копающихся в помойке. Я приблизился к ним, стараясь не дышать носом, и весело предложил:
– Ну что, орлы, на бутылку хотите получить?
Они синхронно подняли головы от контейнера и заискивающе взглянули на меня, судя по всему, двое мужиков и баба, все трое в замусоленной, грязной одежде, c сильно помятыми, фиолетово-красными лицами.
– Только пару вопросиков, – быстро добавил я, доставая купюры.
Они жадно взглянули на мои руки и один из них, широкоплечий мужик хрипло спросил:
– И чего надо?
– Старика знаете на Озёрной дом пять? Который в канализации живёт. Любая информация. Как зовут, сколько лет. Родственники. Только без вранья, – предупредил я. – Я и без вас знаю уже немало.
Они сразу сникли, и растерянно переглянулись.
– Он с нами компанию не водит, – пробурчало, наконец, существо, бывшее когда-то женщиной. – Сам по себе.
– А когда он на улицах появился?
– С год, наверно. Или чуть меньше. До этого его не видел никто. А потом вдруг стал копаться в мусорке.
– А вам он не мешает? Конкуренция, бутылки собирает?
– Не мешает. Бутылки, банки не собирает, – прохрипел второй мужик. – Если кто одежду выкинет, он не берет её, мы потом забираем. И вообще, странный какой-то.
– И чем?
– Непонятно на что живёт. В ночлежке зимой не ночует, сидит в канализации. Там поди сыро, холодно.
– Да, и лекарств не берет, – добавила баба. – И в столовку не ходит. Чудной мужик.
– А менты проверяли его?
– Хто ж его знает, – насупился первый мужик.
– А про призраки, привидения и тому подобное что-нибудь слышали? – я решил попытать счастья на другой теме.
– Тут один тоже про всякие призраки расспрашивал, – мрачно сказал первый мужик. – А потом Вовик его труп обнаружил. В помойке.
– Интересно. А чей труп? – поинтересовался я. – Кто это был, знаете?
– Знаем, – глухо вмешалась баба. – Он грил, корреспондент какой-то. Из Питера кажись. Местные байки собирал, – ухмыльнулась она. – Ходил тут, вопросы задавал. Ну, вот и дозадавался.
– Ладно, спасибо на этом, – проронил я, отдавая деньги. – Если что узнаете, я тут рядом живу, на Озёрной пять.
До очередных съёмок оставался час, и я решил найти какой-нибудь сувенир для Миланы, что-нибудь симпатичное. Почему мне пришла в голову эта идея, я не мог понять. Я взглянул в городской справочник, нашёл ювелирный и направил туда стопы. Довольно большой салон под вывеской «Золотое руно» (фантазии назвать иначе у владельцев не хватило) радовал выбором товаров и я, уткнувшись в витрину, стал размышлять.
– Молодой человек, ищете что-то конкретное? – произнёс мелодичный, женский голос.
Я поднял глаза на девушку в белой блузке и темно-синем коротком жилете, обтягивающий соблазнительный бюст, и, улыбнувшись, спросил:
– Что, по-вашему, лучше всего купить девушке? Сувенир?
– Обручальное кольцо, – задорно ответила продавщица.
– Нет, это слишком рано, – ответил я, усмехнувшись.
Она выложила передо мной несколько украшений, я углубился в рассматривание. И вздрогнул, когда услышал, как за спиной резко распахнулись двери салона. Обернувшись, я обнаружил торжественную процессию – в окружении двух здоровенных амбалов в тёмных очках и мента с погонами майора вплыл Мельгунов с «приятелем» Ромой. Они прошествовали к витрине, к которой сразу подбежало несколько девушек-продавщиц, а сзади замаячил мужчина в строгом костюме. Я взглянул на продавщицу, которая обслуживала меня, но она и ухом не повела, и к моей радости не стала меня выпроваживать.
– Опять Мельгунов привёл своего приятеля цацку выбирать, – очень тихо, но с едкой иронией проговорила девушка. – В прошлый раз купил ему браслет с изумрудами за шутку баксов, – доверительно сообщила она.
Я усмехнулся, выбрал кулон на тонкой золотой цепочке, оплатил и вышел на улицу. Я надеялся, что Мельгунов меня не заметил. Я вспомнил про поручение Екатерины и поёжился, общаться с кумиром мне безумно не хотелось. На трамвае я доехал до берега залива, уже издали заметив суетящихся техников. На каменистом пляже были выложены рельсы с тележкой для камеры, в залив уходила деревянная платформа. По берегу ходил гордый Лифшиц, распустив хвост, как павлин, и раздавал указания.
– А Олег, сейчас будем репетировать сцену на пляже. Приготовься.
– Какую сцену на пляже? – удивился я. – У меня в сценарии ничего такого нет.
Лифшиц бросил на меня взгляд, нахмурился, и матерно выругался.
– Лиля! – заорал он. – Почему Верстовскому не дали новый сценарий?
Лиля мгновенно подскочила к нему и растерянно посмотрела вначале на меня, потом на Лифшица.
– Юра, я ничего не знаю про новый вариант, – пролепетала она.
Лифшиц почесал репу и проговорил:
– Ладно, там все просто. Как скажу, так и будешь делать, – обращаясь ко мне, важно проговорил он.
– А где Дмитрий Сергеевич? – спросил я.
– Он с Мельгуновым сцены снимает. А я буду здесь работать с тобой и Миланой, – очень гордый собой, объяснил Лифшиц
Я заметил, что в отсутствии Верхоланцева, Лифшиц быстро переходил со всеми на «ты», будто возвышал себя таким образом.
– А Милана где? – оглядываясь по сторонам, спросил я, вспомнив про сувенир.
– Верстовский, много вопросов задаёшь, – надменно изрёк Лифшиц. – Сейчас она выйдет. Так, слушай меня внимательно. Дмитрий Сергеевич решил снять несколько сцен, Белла и Франко в молодости. Поскольку ты и так моложе Северцева. Тебя и гримировать, сильно не придётся. В общем, пара кадров об их любви. А вечером уже будет снимать с Игорем Евгеньевичем. Если он сможет, конечно, – добавил он угрюмо.
Я огляделся по сторонам, около пляжа находилось несколько больших трейлеров, особенно выделялся один – самый большой, роскошный, похожий на коттедж на колёсах. Я надеялся, что из него выйдет Милана. Но она подошла с другой стороны, одетая в короткие шортики и блузку, завязанную узлом на животике, что делало ее по-домашнему очаровательной.
– Привет! – сказала она, взяв меня за руки, показав в мягкой улыбке прелестные ямочки на щёчках.
Мне хотелось её тут же обнять, но я подумал, что мне представится богатая возможность для этого. Официальная. Я поцеловал ей руку, подержав в своей руке немного дольше, чем позволяли приличия.
– Так, давайте репетировать, – скомандовал Лифшиц. – Сразу на камеру будем. Вот здесь, – указал он на пятачок, вокруг которого был выложен круг из рельсов с тележкой и камерой. – Ляжете рядом друг с другом, и будет о чем-нибудь беседовать. Неважно о чем. Это будет идти с музыкальным фоном. Понятна задача?
Я кивнул, подумав с досадой, что эротические сцены с Миланой представлял себе несколько иначе. Когда мы устроились рядом, я сказал:
– Милана, у меня есть для тебя маленький сувенир.
Улыбнувшись, она лукаво спросила:
– Это в честь чего?
– Просто так. Решил подарить.
– Правда? А я думала, ты помнишь, какой сегодня день. А ты забыл, негодник, – щёлкнув меня по носу, с наигранной обидой проговорила она.
– А какой день? – не понял я.
Она упала на спину и засмеялась.
– Мой день рожденья! – звонко крикнула она.
– Я не понял, это по правде, или по фильму?
Она положила мне руки на плечи и, взглянув пристально в глаза, прошептала:
– Взаправду. Вечером будет торжество. Для своих. Но я тебе приглашаю, раз ты уже подарок купил.
– Здорово!
– Олег, ну что ты как тухлая рыба, – мрачно пробурчал Лифшиц, сидевший рядом на корточках. – Никакой жизни, ты же не зомби изображаешь. Больше чувств, страсти в глазах! Никогда баб не любил? Ведёшь себя, как пидор, – сквозь зубы прошипел он.
Мне безумно захотелось вмазать по физиономии зарвавшегося Эйзенштейна, но Милана сжала мне руку, и запал мгновенно исчез. Мы начали репетировать. Пригревало солнце, миллионами алмазов сверкали волны залива, и глаза Милана призывно мерцали, заставляя мою голову кружиться от счастья.
– Ладно, – холодно сказал Лифшиц. – Ещё репетиция и будет снимать.
Меня разморило. Было так хорошо рядом с Миланой, что я уже не злился на слова второго режиссёра. Мне стало жаль Лифшица, который бесновался, ощущая себя лишним на нашем празднике жизни.
– Так, хватит. Идите переодеваться и гримироваться, – деловито проронил Лифшиц, когда мы всласть наговорились с Миланой. – Боря, сейчас будем снимать.
Когда мы вернулись с Миланой, я увидел, что около камеры на тележке сидит увалень в мешковатых джинсах и взмокшей от пота неопределённого цвета футболке с коротким рукавом. Кирилл Невельский, главный оператор-постановщик, видимо, был с Верхоланцевым и Мельгуновым, а здесь орудовал второй оператор Боря. Рядом с тележкой сидело на корточках двое техников из обслуживающего персонала, и держали белые отражатели. Солнце уже припекало не по-детски. Лифшиц сделал знак стоящему рядом помощнику с мегафоном, тот проорал:
– Тишина на площадке!
– Фонограмма пошла! Мотор! Плейбэк. Начали! – с удовольствием скомандовал Лифшиц.
Я ощутил, как крутятся лопасти ветродуя – стационарного вентилятора, установленного на тележку, чтобы у нас красиво развевались волосы. Мы вновь начали мило беседовать с Миланой о пустяках, нас приятно обдувало ветерком. Я мог целовать ее, прижимать к себе, как мне хотелось. И за это ещё и получу деньги. Восхитительная работа.
