Текст книги "Схватка (СИ)"
Автор книги: Евгений Шепельский
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
Глава 15-16
Глава пятнадцатая
От площади вниз к порту растекалось несколько улиц и улочек и Атли выбрала самую широкую:
– Туда.
Перед тем как уйти, Шутейник намалевал грубую карту порта с окрестностями, и Атли ее изучила лучше, чем я. Но я подозревал, что ее знакомство с планировкой Норатора не ограничивается картой хогга, что в Степи давным давно имеются подробные карты столицы Санкструма и любого мало-мальски крупного города империи. Сандер был не глупый степной диктатор, каким представлял его Ренквист, о нет – Владыка Степи, очевидно, был грозным и умнейшим противником, и горе тому, кто заступит ему путь.
А я тяну за собой его дочь. А если ее изнасилуют или убьют? Сандер из мести подвергнет геноциду весь Санкструм… Но выхода у меня нет, вернее – я подчиняюсь прихоти Атли: это она тянет меня за собой; при этом я, конечно, тоже ей манипулирую так, как выгодно мне и империи.
Я все же сверился с картой Шутейника. Мой пьяница-хогг прекрасно знал расположение «Пескарей», по-моему, он успел спеть (и выпить) во всех тавернах, трактирах и питейных заведениях Норатора и окрестностей.
Небо на востоке опять наливалось нездоровой чернотой. Гроза собиралась серьезная… Но как же некстати! Ужасно некстати! Мне нужно спокойное море, спокойное! Иначе будет плохо… И мне, и тем, кто…
Дочь Сандера громко шмыгнула носом и изрекла с отвращением:
– Город воняет!
Я промолчал.
– Ты не передумал идти в порт?
– Ноги передумали, я – нет.
– Значит, тебе страшно, – удовлетворенно заключила она.
Страшно? Это слабо сказано. Хотя того уровня страха, что я перетерпел в Шибальбе Ренквиста, я вряд ли когда-то достигну, а значит, получил своего рода иммунитет к страху – частичный, но все же.
– Умирать не очень хочется.
– Ты умный и благородный. Ты знаешь, что можешь умереть, но идешь, чтобы выручить друга. Ты мне нравишься!
Я не умный и не благородный, но у меня есть принципы, Атли. От своих принципов я отступать не хочу. Все просто: если отступлю – перестану быть человеком.
С моря Оргумин задувал свежий ветер.
Порт был виден далеко внизу – крохотные белые паруса заполняли синевато-зеленую ткань гавани, похожие на перья на вспоротой подушке. Картина так и просилась на холст нормального живописца, не из этих, новых, которые выдают крючки, загогулинки и черные квадраты за шедевры. Далеко впереди море сливалось с темной стеной туч. Да, погода, несомненно, портилась и на сей раз – основательно. Скверное начало моей операции в порту… И не за себя я беспокоюсь, ох, не за себя…
Мерзкий нищий, маленький, почти карлик, устремился за нами, постукивая облупленным костылем, из какого-то переулка. Ступни его были вывернуты – возможно, он перенес в детстве полиомиелит, возможно – ему когда-то сломали обе ноги. Он ковылял, немилосердно покачиваясь, как матрос на штормовой палубе, производил странные угловатые движения, поводил свободной рукой, будто ловил перед лицом комаров. От него разило спиртным. Очевидно, он был пьян, что называется, в доску. Скривленная, присыпанная струпьями рожа походила на демонскую маску.
Мы не дали ему денег, и он пустился в погоню, призывая на наши головы молнии и камни с небес. Идти ему было тяжело, он то и дело останавливался, потом снова устремлялся за нами, но держась уже в отдалении. В живописных лохмотьях угадывался плащ и остатки матросского костюма.
– Следит за нами, – сказала Атли с усмешкой.
Я знал, что за нами будут следить, но – чертовы рефлексы – надвинул шляпу на лоб. Шляпа нужна, чтобы нового архканцлера не узнали горожане. А вот те кому надо – они нас уже вычислили и ведут, и шляпа тут бесполезна.
Под плащом у меня шпага. В кармане куртки – веточка мертвожизни и свисток. Вот и все мое оружие. Правда, на сей раз я, все же, надел под куртку пластинчатый доспех, тесный, но в спешке не было возможности подобрать что-то просторнее. Боюсь, правда, не слишком он мне поможет…
На улице было полно людей и хоггов, одетых пестро и разнообразно. Из порта и в порт двигались кареты, повозки, телеги и тележки, влекомые конями, мулами, ослами. Животные шумели, но люди шумели стократ сильней. В толпе мелькали настоящие матросы – их раскоряченная, вихляющая походка замечалась издалека. Водоворот жизни в портовой части Норатора бурлил, плескал пеной, подхватив нас с Атли в свой поток, чтобы увлечь на самое дно… Меня не покидало ощущение, что я движусь по сюжету чужой пьесы. А вот кто режиссер? Ренквист? Таренкс Аджи? Трастилл Маорай? Или загадочная Анира Най с Гильдией? Я, конечно, внес в сюжет свои коррективы, но не факт, что их хватит, чтобы завершить даже первый акт победным маршем.
Я мало смотрел по сторонам, слишком напряжены были нервы, но заметил, что дома, мимо которых проходим, по большей части, являются трактирами и увеселительными заведениями: слишком много пьяных, слишком много рискованно одетых женщин, открыто пристающих к прохожим. Наверное, хорошо, что эта часть Норатора живет полнокровно, во всяком случае, морская торговля идет бойко – я вижу, что кораблей в морской гавани больше сотни. Значит, деньги в Нораторе по-прежнему крутятся немалые, а презренный металл и способы его добычи для меня сейчас – самое важное. И нельзя забывать о продовольствии. Пока пищу доставляют морем – в Нораторе голода не будет.
Атли взмахнула рукой, показывая куда-то вбок:
– Справа русло Аталарды, отсюда ты не увидишь, там заболоченная низменность, и именно там – кладбище старых кораблей. Море давно ушло оттуда… Там теперь вотчины рыбаков и разных бродяг. Мертвая часть порта.
– Ты знаешь про Норатор больше, чем я…
– Х-хо! Конечно больше, и давно знаю! Как только мой отец затеял вновь объединить Степь, он заслал в Санкструм и иные страны шпионов… Теперь Степь знает все! Бойся нас, Торнхелл!
Да боюсь, ты поверь. Во всяком случае, отдаю себе отчет в том, насколько грозным противником является Алая Степь.
В носу уже щекотало от йодистых запахов моря; предгрозовой воздух насытился ими, и густел, как обручем сжимая мою грудь.
– Скажи, все же… а вы вторглись бы… если бы черный мор вошел в Норатор?
Она взглянула на меня с улыбкой. Улыбка была задорная, и лишь самую малость – зловещая, чтобы я понимал, что передо мной – безжалостная и своенравная убийца.
– Мы бы подождали. Недолго. Степь умеет ждать. Мы, конечно, вторгнемся, если ты не соберешь дани, и сокрушим Норатор, и выкупаемся в крови горожан, и черный мор – ты помнишь! – нас не остановит. Но не бойся – тебя я оставлю в живых. И всех, на кого укажет твой палец. Ты особенный, серый волк. Ты мне нравишься. И мы проведем сегодня ночь вместе, если… – Кулачок стукнул меня в плечо. – Мы, Торнхелл, отменная добыча!
Ей было весело. Даже – излишне весело. В зеленых глазах то и дело вспыхивала азартный, немного безумный огонек.
Она подзаряжалась от опасности. Есть такой тип людей, адреналиновые наркоманы. Не скрою, адреналин штука приятная, когда ты несешься по ночным улицам города на скорости в двести километров, но не тогда, когда тебя явно пытаются убить.
Нищий страшным хриплым басом взревел:
– Вскрою, как порося на бойне!
Я оглянулся: нищий не поделил что-то с пьяным матросом и угрожал ему длинным кинжалом, извлеченным, видимо, из-под лохмотьев. Матрос оробел и сдал назад, а кривобокая жертва преждевременных родов, кивнув удовлетворенно, заковыляла вслед за нами.
Гавань напоминала раздвинутую крабью клешню, она была исчеркана с внутренних сторон зубчиками молов, к которым швартовались корабли. У причалов кипело и бурлило, как в котле, куда сбросили гору разноцветных и мелко нарезанных овощей.
– Много кораблей… – проронил я. – Я не ожидал, что тут так много кораблей…
– Ага, – сказала дочь Сандера и чихнула. – Как же тут воняет… В черный мор торговля морем особенно процветает, и Гильдия сейчас имеет огромные прибыли!
– Гильдия?
– Да, Гильдия морских торговцев, иначе – Морская Гильдия. Они очень сильны, очень богаты, серый волк. Никто в Нораторе не смеет торговать с другими странами морем, не вступив в Гильдию. То есть он может, конечно, но – ар-р! – ему не дадут разрешения даже зайти в порт Норатора или разгрузить корабль в пределах города. У Гильдии своя армия, а ты понимаешь, конечно, что может сделать с купцом-ослушником целая армия.
Мафия профсоюзов, другими словами… Вот оно как. Монополия. Хочешь торговать – отстегивай долю профсоюзу, или выкатывайся к черту.
Анира Най из таинственной Гильдии, о которой мне все недосуг узнать! Завтра я должен с нею повидаться.
– Ты не помнишь, как зовут руководителей Гильдии?
– Хм. Ее возглавляет какая-то женщина… Тебя интересуют женщины?
Вопрос с подковыркой.
– Ты знаешь, мужчины гораздо меньше меня интересуют.
– Х-хо!
– Меня интересует одна женщина…
– Х-хо! Скажи ее имя, я отыщу ее и вырежу ей сердце!
– Догадайся…
Она стукнула меня в плечо и звонко рассмеялась.
А я молчал и было мне скверно. Вероятность того, что Анира Най держит в кармане Гильдию морских торговцев – велика. И ей достаточно щелкнуть пальцами, чтобы перекрыть на время морские пути, устроить в Нораторе искусственный голод. В борьбе за власть – все средства хороши, а эта дамочка, я уже успел убедиться – не гнушалась ничем вообще, она бы даже геноцидом не погнушалась ради власти.
Мы дважды сворачивали на улочки все более узкие. Заблудиться тут было невозможно – просто спускайся все время вниз и вниз, к морю… Мерзкий нищий тащился за нами в отдалении. Он, конечно, был не единственным соглядатаем. Я профан по части слежки, но и то понимал, что с определенного момента за нами начали плотно следить. Интересно, что заговорщики скажут, когда узнают, что рядом со мной не Шутейник, а самая опасная женщина континента?
И сразу же – вопрос: если в плену у заговорщиков не кто-нибудь, а Амара Тани? И – просто предположим! – нам с Атли все-таки удастся ее освободить. Что скажет дочь Сандера о внешности моей подруги? Если она пройдется по ней в своем обычном скабрезном духе, я ведь не стерплю, и сделаю то, что грозился, а именно – отшлепаю наследницу Владыки Степи, что автоматически означает войну…
Звучит нехорошо, но – пусть в руках заговорщиков будет не Амара Тани. Я должен закончить свои дела с Атли… и со Степью. Закончить так, чтобы Санкструм получил передышку. Иначе судьба империи – и моя, моя судьба – сложатся печально.
Улочки, по которым шли, окончательно приобрели трущобный вид. Покосившиеся дома и трактиры, жалкие лавчонки с подслеповатыми окнами сопровождали нас. Мостовая превратилась в грязную тропу. Ободранные дети играли в грязи с ободранными псами. Матросы, что пропивали жалование в здешних кабаках, выглядели совершенно истасканно и точно так же выглядели местные шлюхи.
Нас обогнал какой-то бородатый прощелыга в старом матросском костюме – коротких, до колен штанах, куртке из серого сукна и черной шапочке. Мы свернули на улочку, которую указала Атли, и увидели, что прощелыга, подперев косяк запертой двери, играет на крыльце в куклы с таким же, гнусного вида пожилым оборванцем. То есть – играли в куклы они оба! Прощелыга шевелил короткими пальцами и маленькая нагая кукла из дерева вздергивала руками и ногами на шарнирах в странных, но, так мне показалось, осмысленных жестах: вправо, влево, вверх, вниз; трепетали тонкие серебряные ниточки. Марионетка выплясывала танец, за которым внимательно следил пожилой оборванец. В руке его тоже была кукла, но пока она не шевелилась, руки и голова – безликая, как болванка для парика – обвисли. Странное представление… Более чем странное!
Мы прошли еще квартал. Я зацепил пожилого оборванца боковым зрением, чисто случайно. Он стоял в темном переулке перед группкой таких же достойных людей, а в руках его была крохотная деревянная марионетка! И она плясала, вымахивала руками и ногами, дергала безликой головой, повинуясь движениям пальцев кукловода!
Я замедлил шаги, но Атли дернула меня за рукав:
– Чуточку прыти, ротозей!
– Куклы… Ты заметила? Взрослые люди играют в куклы!
– Двигай, Торнхелл! Это немой язык.
– Что?
– Немой язык. Язык Страдальцев.
– Страдальцев? Кто такие Страдальцы?
– Торнхелл… – Интонации у нее были как у Амары, не раз объяснявшей мне реалии Санкструма. – Страдальцы – крупная припортовая банда Норатора. Э-э, как их тут называют – мазурики. Они не скрываются, потому что думают, что ты не понимаешь смысла их действий… А может, пугают, гонят нас на охотника, х-хо!
– Они сообщают друг другу, что мы идем!
– Х-хо-хо! Ну точно!
– Ты понимаешь их язык?
– Нет. Но я знаю, что он существует. Ты знаешь, куда легче бежать с каторги Санкструма в горах Тервида? В Степь… У нас в Степи гостили и Страдальцы, и Палачи, и Печальники… У каждой банды Норатора свой немой язык. Мы кое-что знаем, но мне было недосуг учить все это… Нет, мне это неинтересно. Просто не обращай внимание на этих дурачков. Пойдем! – Она чихнула. – Тут ужасные запахи!
Как же хорошо вы подготовились к вторжению… Вы знаете даже мелочи совершенно, казалось бы, необязательные, но, тем не менее, вы их изучили. Я не удивлюсь, если вам известен реальный годовой доход в казну Санкструма! Сумму в пятьдесят тысяч вы не с потолка взяли! Но только вы не могли предположить, что все деньги, что поступают в казну империи, тут же разворовываются властью.
Нас вели, передавая сообщения танцующими марионетками. Страдальцы делали вид, что нас не замечают, а мне было страшно – им ничего не стоило прибить нас прямо вот тут, на кривых припортовых улочках. Но, насколько я понимал, неизвестный заказчик хотел приморить меня в строго выбранном месте и так, как хотел именно он, а Страдальцы просто получили заказ работать загонщиками.
Хорошо, что я не взял с собой переодетых Алых, иначе Страдальцы наверняка бы их засекли. Я чувствовал за спиной десятки взглядов, но упорно не оборачивался.
Спустились сумерки. Вдали погромыхивало, тучи неумолимо наползали на город. Я нервно сжимал и разжимал кулаки.
Внезапно дорогу нам заступил человек в чем-то, что могло сойти в сумерках за пристойные куртку и штаны, перешитые не по росту, и оттого вздутые и перекособоченные.
Человек выставил ладонь, останавливая нас. Карман его куртки оттопыривался и оттуда свисали тонкие серебряные ниточки, увенчанные колечками, куда продеваются пальцы.
Страдалец задушевно улыбнулся, показав бездонные космические дыры в череде верхних зубов, и завлекающее взмахнул рукой.
Глава шестнадцатая
Я старательно избегал выказывать страх, но сердце прыгало, и руки легонько начали дрожать.
Местный криминал повел нас какими-то тропами все ниже и ниже, в самые глубины ада. Я сообразил, что ведут нас, скорее всего, не к «Пескарям» («Пескарики» дрянские, пиво рыбой пахнет» – так приписал Шутейник на карте), что трактир – банальная обманка, на случай, если я зашлю или хотя бы попробую заслать туда людей заранее. Или все-таки ведет в «Пескарей», но путает следы? Но я готов к тому, что трактир – обманка. Главное, чтобы попытка убийства архканцлера состоялась, все же, в самом порту, или в ближайших окрестностях.
Запахи в этой клоаке и правда были скверные. Вонь отбросов, тушеной капусты и жареной рыбы сплеталась в какой-то гнусный колючий клубок. Даже меня тошнило. Атли постоянно чихала и вполголоса бранилась, стараясь делать голос хриплым, мужским. Страдалец не вел и ухом, ни разу не обернулся, только манил рукой. Был он стрижен наголо, по складчатому затылку текли струйки пота. Нервничал, видимо. Это было хорошо. А то я уж подумал – Страдальцы совершенно не умеют пугаться.
Камни, доски, вязкая грязь, ни единого деревца. Прохожих на улочках мало, зато в спины давит уже не один десяток глаз. Но не хочу оборачиваться. Сделать так – выказать страх. Идем мимо ветхих домов, у дверей которых сидят разнообразные оборванцы, нищие, старики с изможденными лицами… Тут ютятся обездоленные, обозленные на жизнь люди… Те, кого вытолкнули сытые кварталы наверху. Везде, в самых преуспевающих странах мира, даже на Земле, даже в самых развитых странах есть такие кварталы и такие люди… Зазеркалье, изнанка, куда не суются деловые и успешные, куда и я не совался и никогда бы не сунулся, если бы не обстоятельства.
И хоть бы один стражник завалящий попался нам по пути. Не-ет, стражники сюда не заглядывали – смысл? Тут нельзя получить мзду со шлюх или торговцев, а, напротив, риски расстаться с собственной головой необычайно велики.
Наш провожатый кинул в рот что-то и принялся мерно работать челюстями, это было видно даже со спины, по тому, как заходили его хрящеватые, не вполне человеческие уши. Встречный ветер донес струйку запаха. Чудо. Местная дурь, которой меня пытались накормить в первый же день моего вселения. Здравствуйте, брат Аммосий и брат Сеговий, давно не виделись! Ох, и примусь я за вас, производители дури, и мало вам не покажется, дайте мне только выжить и расправить крылья!
Проходим мимо какого-то заведения… Вижу толстые, освещенные изнутри желтым стекла с крестовинами свинцовых переплетов. К одному такому стеклу прилепилась искаженная увеличением рожа, совершенно нечеловеческая, и, выпучив глаза, провожает таким взглядом, словно нас ведут по меньшей мере на плаху. По-моему, это пожилой хогг… А пространство вокруг – замершее, мертвое перед грозой, перед смертоубийством архканцлера. Господи, может, тут, в этом мертвом пространстве, где время как бы застыло, и парочка эльфов сохранилась? Тех, что покинули Леса до момента всеобщего заражения? Я бы порасспросил их, как мне выполнить задание, полученное из уст чудовищного младенца, сотканного из червезмей эльфийской тоски, как уничтожить Леса Костей, которые не поддаются корчеванию и огню.
Доспех под курткой жал, я потел под ним, словно облачился в воздухонепроницаемый латекс. Атли прочувствовала мое состояние – некоторые женщины, настоящие, не гламурные эгоистки, обладают этим талантом – чувствовать мужчину, – стиснула мою руку.
Мы ступили в район порта, мощенный вытертыми от времени каменными плитами. Тучи нависли, молнии освещали далеко впереди скопище мертвых кораблей с обломанными мачтами, на которых болтались заостренные космы парусов. А прямо перед нами…
Ругательство замерло у меня на губах.
Это было что-то очень старое… И огромное… И водилось оно в море Оргумин, наверное, тысячелетия назад, а потом издохло, было выброшено на берег, и зверски воняло, пока с костей не срезали мясо, не выварили кости и не привезли в Норатор.
Примерно так посредине площади старого порта – широкой, окруженной по периметру покосившимся хибарами с мутными глазками окон, – вытянулся на кирпичном постаменте желтушно-коричневый с моховой прозеленью по выпуклому хребту скелет. Вытянулся он метров на двадцать, хитро скрепленный ржавыми болтами, с железными костылями, что держали многотонный костяк изнутри. Раздутая грудная клетка, отсутствующая шея, плоская голова с широченной зубастой челюстью на железной распорке… Маленькие провалы, из которых когда-то недобро смотрели глаза. Существо напоминало кита-косатку, но только снабженного гипертрофированной пастью. Некий суперхищник, тупиковая ветвь местной эволюции…
– Горк, – сказала Атли шепотом, в котором ощущался первобытный страх. – Древний. Охотились в море Оргумин, а затем все умерли враз, как эльфы… Но намного раньше эльфов. Они плавали в море брюхом кверху и воняли. А некоторых выкинуло на берег… Говорят, это горки принесли черный мор на землю… Те, кто ел падаль горка, заболели черным мором… Так говорят… А статуе изредка, бывает, поклоняются моряки…
Древние, как у Лавкрафта… А потомки горка, очевидно, рыболюди… Угу, угу… Сдирают с людей кожу и надевают на себя, и ведут себя как люди, ха-ха-ха… Ну нет в этом мире чудовищ, просто нет. Тут все как на Земле, но чуточку хуже, потому что люди здесь не боятся проявлять звериную жестокость, а принципов гуманизма, человеколюбия не существует, местные философы их просто еще не изобрели.
Придется стать просветителем. Не то чтобы хочется, но элементарные принципы гуманизма необходимы для развития здорового общества.
На карте Шутейника этот самый скелет был обозначен как «Памятничек махонький с жральнями и танцевальнями «Гоп-ля-ля!». Ушастый сквернавец проявил свое чувство юмора… Знал, какое впечатление произведет на крейна скелет…
– Неужели кто-то отважился есть падаль? – спросил я тихо, чтобы голос мой не был услышан нашим провожатым.
Атли бросила на меня взгляд из-под шляпы:
– Волк… сразу видно, тебе не приходилось голодать! Лучше есть падаль, чем людей, верно? Санкструм знавал разные времена… Все страны знали плохие времена.
Я кивнул и выругался про себя. Дурень. Дитя сытого, пресыщенного века, когда в магазине – двадцать видов одних только сыров, были бы деньги, и это не говоря уже про колбасу, ветчину, сосиски, стейки из аргентинской говядины, да не абы какой, а откормленной строго на кукурузе или пшенице…
Я позволил себе оглянуться – быстро, мельком. Около двадцати молчаливых теней, рассыпавшись неровным полукругом, следовали за нами на почтительном расстоянии, будто волчья стая. Я не различил лиц в сумерках, только силуэты. Увидел и гнусного карлика, что ковылял в стороне от основной группы загонщиков – уж этого ушастого мерзавца я легко опознал по костылю.
Постамент был окружен ларьками-закусочными. Пахло вареной требухой, кислым пивом, тускло коптили сальные фонари. Люди в моряцких отрепьях сидели у ларьков на опрокинутых бочонках. Тренькала, немилосердно фальшивя, лютня. Несколько пар выделывали пьяные кренделя. Атмосфера нищеты и безысходности плотно въелась в эти ларьки, в грязные лица, в сам воздух, в мерзкую воняющую жратву. Дюжина плечистых матросов в черных шапочках заняла места у крайнего ларька, хлебала пиво из деревянных протекающих кружек. Рожи у матросов были одна другой страшней: язвы, прыщи, фингалы – все там было; каждая рожа была как глобус с подробными рисунками гор, морей, пустынь и впадин. Не приведи Небо встретить таких в темном переулке! Впрочем, а какие еще люди могли тут ошиваться?
– Пиявки под пиво! Жареные с гусиной кровью! – орал какой-то зазывала. – Вкусно! Смачно! Пальчики оближешь!
За пиявками тут далеко не нужно ходить, не дефицит здесь пиявки, ибо мертвые корабли стоят в болотистой низменности, где пиявки образуются сами собой…
– Пиво наилучшее! Из-за моря, из Адоры, контрабанда как есть! – кричал другой зазывала и весело гоготал, как видно, рекламировать контрабанду здесь считалось хорошим тоном.
– А к пиву похлебка с требухой! Ух и хороша!
Молнии сверкали над Оргумином. Если в ближайшие полчаса не пойдет ливень и не начнется шторм – у нас с Атли есть шанс на спасение.
«Пескари» слева, да, вон россыпь янтарных огоньков в два этажа, метров пятьсот отсюда. Но провожатый увлек нас вправо, мы обогнули Древнего и направились к громадам мертвых кораблей неподалеку. «Кораблики с дырками трухлявые» – так обозначил их Шутейник на карте. Нет, там тоже светились огоньки, но было их немного. Там была своя жизнь, по-крысиному тихая, незаметная.
Плиты старого порта были покрыты мусором, в лужах виднелись рыбьи кости, они щелкали и хрустели под ногами. Несмотря на ветер с моря, воздух казался густым, почти ватным.
Страдалец вел нас к громадам мертвых кораблей, что привалились боками к молам старого порта. Вечно на приколе, утонувшие в болотной грязи, в уборе из осоки… Еще дальше справа корабли лежали вповалку на илистой длинной отмели, там же на отмели горели костры, слышалась негромкая музыка. Если нас поведут туда – это будет плохо. Мне желательно – чтобы корабль был поближе к морю… Ну, или хотя бы находился рядом с площадью…
Я заметил как Атли, достав припасенную мокрую тряпицу, начала стирать грим с лица. Сейчас достаточно темно, эту ее процедуру никто не увидит, а если увидит, решит, что просто утирает пот, и перед моими убийцами она предстанет уже дочерью Владыки Степи, что, как минимум, должно их смутить.
Мы приблизились к старым пирсам и пошли по самому крайнему вдоль ряда кораблей с обломанными мачтами, с лохмами парусов. Пахло гнилой водой, осокой, утробно квакали, как всегда перед дождем, лягушки. За кораблями, которым посчастливилось найти стоянку у пирсов, виднелись корпуса совсем старых лоханок, утопших в болотистой грязи, и тянулась эта картина до самой отмели, где кончался собственно порт, и дальше, дальше… По левую руку расстилалось море, и там, метрах в пятидесяти от нас, на некрепкой еще волне болталась рыбацкая шаланда. Рабари, кажется, были пьяны, я слышал выкрики, поминали чью-то мать и Ашара, возглашали здравицы какому-то Торкви, в общем, отрывались по полной. Весла шаланды болтались в уключинах, парус был скатан.
Я оглянулся: Норатор нависал, похожий на гигантский звездолет поколений; мерцали, переливались мириады огоньков.
Моя… уже моя столица! И дело не в чувстве собственности, да нет же! Ответственность – вот что я ощущал за всех тех людей и хоггов в Нораторе и вообще в Санкструме.
Я не должен, я не могу сегодня умереть. Я не сделал еще ничего для страны, управление над которой получил.
Говорят, по ночам в театре, когда оттуда уходят люди, творится чертовщина, и ночевать там не рекомендуется. Так вот мне казалось, что в глубинах мертвых кораблей, давно покинутых экипажами, творилось нечто подобное. Я видел огни – зеленоватые, желтые, колеблющиеся. Они цеплялись за обломанные мачты, подмигивали из квадратных и круглых окошек на надстройках. Но на перекошенных палубах я не видел ни единого человека, хотя люди там, несомненно, были. Но все они прятались. Они знали, что должно сегодня произойти.
Впереди показались вздутые, из старых досок сходни. Вот и моя плаха. Нервный узел внутри рассосался, поскольку ожидание смерти куда хуже собственно смерти. Прибыли.
Страдалец остановился у сходен и поманил нас пальцем. Я оглянулся. Тени загонщиков следовали за нами, закупорив выход с пирса. Мне почудилось, что со стороны «Памятничека махонького…» движутся еще какие-то люди. Угу-у-у…
Мы поднялись на участок палубы посредине корабля. Палуба имела довольно таки серьезный крен на левый бок, но стоять и даже, возможно, бегать по ней не рискуя упасть было можно. За бортом уныло плескало, корабль кряхтел. Шелестела осока под ветром. Рядом оказалась кормовая надстройка, на плоской верхушке которой, как указующий перст, виднелась штуковина, к которой когда-то крепилось рулевое колесо, во всяком случае, именно так это выглядело в фильмах.
Настал момент истины.
Атли громко вздохнула и сбросила шляпу. А потом – таким же быстрым, кошачьим движением, стряхнула на перекошенную палубу свой плащ, возложила руки на клинки.
Страдалец за нашими спинами что-то пробормотал.
Я скинул плащ и нашарил в кармане свисток.
Возле указующего перста на корме возник длинноволосый человек в неброском, даже бедном одеянии – куртке, штанах, без всякого оружия.
В его ладонях, прижатых к груди, бился красный огонек, и он освещал лицо человека, волевое, собранное, с выставленным подбородком. Глаза человека были направлены на меня, тонкие губы шевелились.
Я живо вспомнил брата Горишку.
По мою душу прислали мага. Всего-навсего. Кто-то прознал, что я – крейн, восприимчивость которого к магическим воздействиям – просто невероятна, и решил убить меня наиболее верным способом.