Текст книги "Схватка (СИ)"
Автор книги: Евгений Шепельский
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Придется чистить эти конюшни, убирать дармоедов, уплотнять, увольнять, загонять в рамки. Но как же мало на это времени…
* * *
Насчет визита в сокровищницу я распорядился еще с раннего утра, и был рад увидеть, что распоряжение мое не саботировали. В полуподвале, подле высоких двустворчатых дверей, по виду, стальных, с выпуклыми полусферами заклепок, ожидал меня на раскладном стуле главный камергер Накрау Диос в окружении трех вооруженных молодцев. По-видимому, персональная охрана, своя маленькая гвардия… И то верно: Варлойн, по сути, небольшой город, здесь всякое может быть, особенно когда три фракции Коронного совета на ножах…
Увидев дщерь Сандера, Диос напрягся, цапнул себя за густую бороду, вскочил, звякая связкой массивных ключей у пояса. Молодцы тоже напряглись. Двери в сокровищницу, меж тем, были заперты, одна над другой виднелись три мощные замочные скважины, в каждую можно не то что палец, кулак просунуть. По обе створки – несут караул двое Алых. Молодец, Бришер!
Диос приблизился ко мне, поклонился.
– Да пребудет с вами Свет Ашара, ваше сиятельство!
Ишь, как заговорил. А вчера у опочивальни Растара по другому пел, смотрел букой, сдирал взглядом кожу. А все почему? Банальная логика подсказывает: вчера был уверен, что я не доживу до утра. Сегодня его уверенность сильно поколеблена.
– И с тобой, камергер. Идем?
– Погодите, ваше сиятельство, ждем ключи…
– Ключи? – Я полагал, что ключ от подвалов с казной у камергера, все же должность его располагает. Я показал на связку у его пояса: – А это что такое?
В бороде камергера прорезалось отверстие улыбки:
– Вы не совсем поняли, ваше сиятельство. И внешние, и внутренние двериимперской сокровищницы нельзя открыть одним моим ключом, нужны все три.
– Ах, вот оно как. И как нам быть теперь? У кого еще два ключа?
Он коротко поклонился:
– Ждем сенешаля господина Грокона. Он принесет ключи от господ Лайдло Сегерра и Дио Ристобала. Уже должен быть… Почтительно прошу обождать!
Лайдло Сегерр – генерал-контролер финансов, по нашему, министр экономики, казначей. Ристобал – канцлер, мой заместитель. Ни тот, ни другой не соизволили прийти сами… Выжидают. Все еще выжидают. Послали отдуваться за себя камергера и сенешаля.
Я начал отмерять шагами полуподвал, любуясь на каменные, немного просевшие балки потолка и вдыхая спертый воздух: оконца, выводившие на эспланаду перед главным корпусом Варлойна, были зарешеченные и пропускали две горсти света и одну – воздуха, да и тот пах лошадьми. Что ж, обождем сенешаля… почтительно. Атли сложила руки на груди и прислонилась к стене. Взгляд ее поедом ел камергера, от чего тот вскорости покрылся потом.
Кончусь я с этой бюрократической вертикалью Варлойна… Камергер надзирает за внутренними покоями дворца, в его ведении мажордомы и прочая управленческая сволочь, сенешаль, как я выяснил у Блоджетта путем осторожных наводящих вопросов, имеет касательство к охране Варлойна и всему, что касается внешних связей дворца. На нем егеря, конюшие, квартирмейстеры, поставщики пищи, охотники. Сенешаль формально имеет власть над Бришером. А я, согласно должности, обладаю властью над всеми. Пока тоже формально.
Я только хотел отпустить язвительный комментарий по поводу страхов камергера, как по витой лесенке простучали шаги, и появился сенешаль Грокон – опоясанный мечом коротышка, изрядно пузатый и лысый, чем-то похожий на статуэтку Будды из магазина восточных сувениров. Во всяком случае, улыбка его и позолота были так же фальшивы. А вот страх при виде Атли – о, страх оказался искренним.
– Грокон, сенешаль, – кратко отрекомендовался он, пристукнул пятками и склонил голову, на которой виднелся старательный начес из пяти волосинок. – Да пребудет с вами Свет Ашара, ваше сиятельство господин архканцлер. Вот ключи!
Он протянул мне два здоровенных стальных ключа.
– Э, нет, ты ему дай, он в этом разбирается, – я отвел руку сенешаля и кивнул на Диоса.
Камергер звучно сглотнул. Перебрав ключи, он воткнул каждый в полагающуюся скважину и провернул. Поглядел по сторонам, остановился на Атли, взглянул на меня глазами не раз битой собаки, но перечить не решился. Отжал плечом створку, вынул все три ключа и поманил нас за собой.
Снова эти каменные кишки с редкими светильниками на стенах. Запах сырости, плесени и гнилых сплетен. К счастью, идти оказалось недалеко, мы спустились на пару пролетов по узкой лестнице и предстали перед огромной двустворчатой дверью, хотя, по зрелому размышлению, я бы назвал это сооружение воротами. Такие створы не одолеет и таран: окованы железом с головы до пят, клепки величиной с мою голову. Внушает! Да кстати – таран-то сюда и не пронесешь, а пронесешь – не размахнешься, туннель и лестница узкие. Тут даже с обычным молотом не размахнешься. Разумно придумано – сюда не проникнет никакой вор, кроме воров официальных, ну а ворам официальным никакие замки и узкие переходы не помеха.
Диос поковырялся в верхнем замке, потом присел и начал возиться с другими замками. Наконец что-то щелкнуло, с отвратительным скрипом-визгом проскрежетало, камергер поднялся, привесил все ключи к поясу и сказал тихо, будто моляще:
– Теперь самое простое. Отворить.
Ох, как же он не хотел, чтобы господин архканцлер попал в сокровищницу!
Он знал, что именно я там увижу.
А вот прочие господа – и Сегерр, и Ристобал, были не против, и я знал, почему.
Послание.
Очень простое и четкое.
Они знали, что я там увижу.
И я знал.
Глава 11-12
Глава одиннадцатая
Я и Диос взялись за кольца-рукояти и потянули каждый свою створку. Нелегкая это работа, пьяного бегемота из густого болота… Но мы справились, к тому же мне помогла Атли – ее холодные пальцы легли на мои, и мы сравнительно легко оттянули многопудовую створку.
– Х-хо! – сказала дочь Сандера и притопнула сапожком.
– Угу, – сказал я, чувствуя скованность в пояснице.
Из черного провала входа пахло сыростью. Я, повторяю, знал, что увижу в сокровищнице и почему сенешаль Грокон так легко заполучил ключи высших управленцев Санкструма. Но надежда, эта непокорная чертовка, все теплилась…
Пока я переводил дух, камергер юркнул внутрь и начали зажигать светильники, подвешенные на цепях к потолку. Сокровищница не винный подвал, масло для светильников все-таки тут было.
Черная поначалу, бездна кладовой осветилась и оказалась совсем не такой огромной и зовущей, как я представлял. Примерно как баскетбольная площадка. Потолок выпуклый, в ребрах перемычек, там, где смыкается со стенами – черные узкие отдушины, забранные решетками в обрамлении клочьев паутины. Вор через такие не пролезет, разве что кот или дрессированная мартышка…
Я-то малость боялся, что будут мрачные подземелья с крысами, скелетами на цепях и всей прелестью, ан нет, все буднично и уныло, склеп как склеп.
Вдоль стен стояли лари и сундуки всех размеров. Были и каменные ниши-полки, на которых также, в три этажа, громоздились лари, где побольше, где поменьше, и небольшие бронированные, проклепанные ларчики, видимо, для хранения особо ценных вещей. Ни на одном из ящиков нет замков – что правильно, сюда, в сокровищницу, попадают только свои, и нужды в лишних замках нет.
Я шагнул к стене, звук подковок на ботинках гулко раскатился по склепу. Приоткрыл один из больших сундуков, что стояли рядом со входом. Пусто. Доски в дырочках от шашеля, древоточца. Видимо, он и сожрал все деньги.
Я приоткрыл второй сундук. Пусто, как в моем холостяцком холодильнике там, на далекой Земле. Ну а тут, конечно же, постарались крысы. Двуногие, разумеется.
– О-о-о… – протянула Атли. По-видимому, она кое-что начала понимать.
Вместе открыли третий сундук, особенно большой. Та же история. В четвертом что-то темнело, я сгреб две монетки – серебряные, вытертые от частого обращения, сдул пыль и показал Атли:
– Вот они, неисчислимые богатства Санкструма. Гуляем!
Дочь Сандера изумленно тряхнула головой, а я искренне расхохотался, боясь, правда, что в смехе моем послышатся нотки безумия.
Накрау Диос стоял у дальней стены, стоял ровно, как статуя, с маской безразличия на лице. Мерцал фонарь в опущенной руке. Ага, дорогой мой камергер, ты прекрасно знал, что я здесь увижу… Да и я знал, пустые сундуки не стали для меня шоком.
– Ахм… гм… Я правильно понимаю, камергер, что и во всем зале похожая картина? Так ведь, господин милостивый?
– Ну-у-уу… – Камергеру стоило усилий изображать безразличие, и даже в мутных сумерках я видел, как быстро пульсирует вена на его шее.
– Ясно. Так, с тобой я буду разбираться потом… Не трясись, Аран Торнхелл добрый, когда поест, но бойся говорить с ним, когда он голоден. А питается он в основном золотом и очень переживает, когда его нет, чтобы он мог набить свое бездонное брюхо. – Я рассмеялся. Фонарь в руке Накрау Диоса начал выписывать дуги, однако камергер перехватил руку с фонарем и прижал к бедру, так ему удалось смирить дрожь.
Я переходил от сундука к сундуку, и оставлял крышки открытыми, в полумраке они напоминали пасти голодных бегемотов. Везде была унылая картина. Отыскал лишь несколько медяков да серебряшек, коими, видно, побрезговали. Государственная казна, едри ее в печень! Ну, я возьму, я-то рад любой копейке.
Вроде бы все… Ан, нет. Что это заслоняет Накрау Диос своим телом? Хозяйским жестом я велел камергеру убраться и узрел крупный стальной сундук с навесным замком, блестящим от смазки. О-о-о…
– Что здесь?
– Ре…
– Что?
Диос сглотнул, прочистил горло:
– Ре… регага… регалии Империи! Коронационные сокровища… Главные реликвии империи Санкструм!
– Регалии имперского дома, значит…
– Да, ваше сиятельство! Наиглавнейшие регалии Растаров от воцарения династии!
– Ключ у кого?
– У меня, в-ваше сиятельство.
– Так открывай.
Он отпер дрожащими пальцами, с натугой поднял тяжелую стальную крышку. В сундуке в деревянных гнездах, устланных парчовой зеленой тканью, лежали скипетр, нагрудные знаки, десяток орденов и корона.
– Х-хо!
– Угу, – сказал я.
Все имперские регалии были выпотрошены. Гнезда, где полагается быть драгоценным камням, пустовали. Воры не пощадили даже имперскую корону, золотые клапана в виде лепестков, что держали камни, погнуты, местами отломаны напрочь. Мелочь, похоже, сшибали чем-то тупым и тяжелым, не церемонясь, вылущив даже самые мелкие камешки.
Либо кому-то срочно требовалось погасить долг, либо тут побывал опытный вор, который сознавал, что корону он нигде не сбудет, а вот камни – запросто. Впрочем, первый вариант не исключал второго, учитывая коррумпированность местных ребят.
Уцелел, правда, центральный камень короны, располагавшийся, если ее надеть, посредине лба. Розовато-бледный, он тускло блеснул, когда я извлек корону из парчовых складок.
– С-суть Ашара, – сдавленно сказал камергер. – Древний бриллиант, величайшее сокровище Санкструма, за которое можно купить п-половину Норатора!
Он словно предлагал мне этот камень в качестве взятки, чтобы я не открывал дело о погроме сокровищницы.
Забавно, почему воры не тронули Суть Ашара? Возможно, камень считается в том числе и религиозной реликвией, и тому, кто завладеет им неправедно, быть в превеликих огорчениях?
Атли хохотнула, отобрала корону и посмотрела Суть Ашара на просвет.
– Подделка.
– Ты… уверена?
– Торнхелл, я – руки отца. Я принимаю дань. Чтобы принимать дань, нужно знать толк в золоте и драгоценных каменьях. Я знаю, что такое подделки. Я рубила руки тем, кто приносил подделки… И если ты скажешь, я отрублю руки этому человеку. А может, и голову. Ты хочешь, чтобы я отсекла ему голову, серый волк?
Камергер отшатнулся к стене, закрыл лицо руками.
– Нет, не трогай его, пока что… Вряд ли он заменил наиглавнеший камень… – Впрочем, ясно, что сделано это было раньше, чем варварски извлекли прочие камни.
Накрау Диос действительно был в шоке. В афере по замене Сути Ашара он, безусловно, не участвовал. Ну а в остальном…
Я взял камергера за шершавый, простроченный серебряной нитью отворот камзола. Требовалось кое-что прояснить.
– Сюда ведь не мог заходить кто угодно без вашего дозволения, верно, камергер?
– Так точно, ваше сиятельство. Сюда могли заходить лишь те, кто облечен высшей властью… И когда они заходили, я выходил… Я всегда выходил и не знал, чем они занимаются в сокровищнице!
Какой щепетильный!
– И кто это? Кто это – они?
– Бывший архканцлер покойный… Жеррад Утре, бывал тут много раз, да, очень часто заходил он! И казначей покойный, заместо коего теперь генерал-контролер финансов назначен! И господа наследные принцы… – Он слегка отстранился, выдернув воротник из моих пальцев.
Принцы… О как… Августейшие особы… Ну кто же откажет августейшим особам, а? И кто откажет архканцлеру? Ну а казначею сам бог велел в сокровищницу ходить…
– Та-а-а-к… И что, они отсюда выносили деньги?
– Не могу знать, ваша сиятельство!
– О нет, ты-то как раз можешь… Говори, сучий сын, говори все, что видел!
– Но я не…
– Говори, или тебе отрубят обе руки!
Он поверил. Он сжался. Со мной было прекрасное психологическое оружие – Атли.
– О-о-о, не надо… рубить не надо, я скажу! Да, выносили, выносили без счету, особенно Жеррад Утре и казначей!
«Покойный архканцлер несчастный». Ну что за сюрприз, а? Белек считал его, по-видимому, героем, а Утре оказался банальной проституткой, с помощью которой Умеренные и Великие устроили в казне Санкструма прямые невозвратные займы, дабы обанкротить государство… Ну а Простые, узнав об этом, его устранили, но, видимо, слишком поздно – деньги уже уплыли, ну а остатки казны сперли наследные принцы и их прихлебатели… Деньги, уверен, по-прежнему в Санкструме, просто их переместили до времени переворота… Не нужно имперской фамилии иметь много денег, на них можно, например, оплатить услуги Алых Крыльев… А вот когда денег нет – Крылья уйдут, и во время всеобщего бала охрана в Варлойне будет только та, что обеспечат сами фракции Коронного совета.
Но все это я предвидел. Пустая казна не стала сюрпризом. И деньги в стране есть. Но начни я бессудные дознавательства, казни и репрессии – деньги тут же упорхнут из страны, либо будут еще более надежно перепрятаны. В любом случае, за три недели, что отпущены мне на выплату дани, я не сумею их отыскать.
Но я предвидел и это. Слишком хорошо знаю мразотную природу властьпредержащих на Земле, и ничуть она не отличается от той, что существует в Санкструме. Кое с кем из местной знати придется поговорить. Попрошу частично компенсировать убытки. Но это дело будущего. Вообще вытаскивать кирпичики из стены местной власти нужно очень-очень осторожно, чтобы сама стена не рухнула, поскольку шаткая она, ой какая шаткая… Пока же мне необходимо по-быстрому накопить средства для выплаты гвардейцам Шантрама и дани Степи.
Но сначала признаем официально, что государство Санкструм – абсолютный банкрот.
Атли взирала на меня с жалостью. Так смотрят на смертельно больного человека, или на ребенка, что не способен отвечать за свои действия.
– Волк Торнхелл… твой Санкструм не имеет денег вовсе!
– Я же говорил: в сокровищнице ты очень удивишься.
– Ар-р! Твоя страна нищая, как… полевая мышь в голодный год!
– Ты дашь мне три недели?
– Дам. Я смогу даже дать тебе немного денег на хорошую одежду, еду и лошадей, если ты решишь отсюда сбежать. Захочешь – Степь даст тебе укрытие.
Очень хорошо. Камергер услышал – глаза расширились. Да-да, передай всем, что я с дочерью Сандера на короткой ноге. Пусть знают и пусть боятся.
– Нет почета в бегстве, Атли.
– О, ты понимаешь…
Конечно понимаю. Ты снова берешь меня на слабо, проверяешь. Уважение и приязнь ко мне у тебя будут длиться ровно до того момента, пока я не дам слабину. Потом я перестану тебя интересовать: все мои эмоциональные инвестиции в дочь Сандера рухнут.
– С того момента, как я стал архканцлером, дороги назад мне нет. Я лучше умру на своем посту, а еще лучше – выживу на своем посту и отыщу деньги на выплату дани Степи.
Слушай, Диос, слушай, и передай остальным – черта с два вы сломаете нового архканцлера!
– Ты отыщешь, серый волк, я… тебе верю.
– Двадцать пять тысяч.
– Тридцать!
Хм… Ну, пусть тридцать, только бы не пятьдесят.
– Тридцать. За три недели.
– Х-хо! Уговорил, серый волк! Я даю тебе три недели!
– Спасибо, Атли.
– Но как ты достанешь мне деньги?
– Увидишь.
– Ты ведь понимаешь, что будет с империей, если ты не уложишься в срок?
– Конечно.
– Но ты их все-таки достанешь.
– Истинная правда.
– Скажи мне – как!
– Увидишь.
Твердый кулачок ударил меня в плечо.
– Ты… интриган!
Угу. Придержу интригу до поры. Но я и правда знал, как добыть деньги – вернее, как попытаться их добыть. Как? Основываясь на знании истории Земли, разумеется. Старые идеи – самые лучшие.
Глава двенадцатая
«Ты можешь карать и миловать кого угодно. Кого угодно, запомни это, Торнхелл! Тебе неподвластен лишь Император. Даже ближайшего его родича, члена августейшей фамилии, ты вправе засудить, прознав о его измене интересам Санкструма…»
Слова Белека, сказанные в Выселках перед его смертью, некстати всплыли, когда я смотрел на Накрау Диоса. Камергер Варлойна покрылся потом от ушей до жабьих подбородков и напоминал липкую амфибию. Велик был искус поддаться своей власти и начать судебные дела против пары десятков мерзавцев, начиная с Диоса… И казнить кое-кого, конечно же, чтобы другим было неповадно, чтобы поняли, что служение стране – прежде всего, а своему карману – это после, после… Но власти у меня пока – с гулькин нос, да и потом – начни я карать, деньги уйдут из страны, да и стена власти, того, пошатнется, как бы меня не пришибла. Поэтому сейчас выбираем спокойную подковерную тактику, без резких выпадов.
– Нужны основные бухгалтерские книги Варлойна и Санкструма. Где они находятся?
Бухгалтерия и аудит, это скучные и нудные вещи, но вместе с тем – это опаснейшее оружие. Скучные бухгалтерские процедуры помогли усадить на скамью подсудимых самого Аля Капоне, не к ночи будь помянут… Я немного разбираюсь в аудите, хотя лучше бы, конечно, задействовать местного профессионала.
– Книги в ведении генерал-контролера финансов Лайдло Сегерра, ваша сиятельство!
– Очень хорошо. Передашь ему сегодня, чтобы он как можно быстрее вручил мне основную бухгалтерию по Варлойну и Санкструму вообще. Основную, ты понял?
– П-передам, ваше сиятельство, прошу прощения, сегодня же, сейчас же, как выйдем отсюда, передам! – Камергер мелко кланялся, не веря, что выйдет живым из сокровищницы. Атли разглядывала его с отвращением – она не любила и презирала слабых.
Передаст, как же. Чует мое сердце – все, абсолютно все в Варлойне и Санкструме мне придется начинать с чистого листа. Как бы не пришлось, все же, выпалывать корешки, чтобы начисто вспахать и засеять поле… Но я не хочу крови. Вот просто – не желаю. И если получится – постараюсь обойтись без нее. Есть, в конце концов, другие методы убеждения и наказания – например, высылка из страны, предание всеобщему позору…
– Когда ожидаются новые налоговые поступления сюда, в Варлойн? Где изначально скапливаются налоги?
– На казенном дворе, ваше сиятельство, рядом с чеканным двором! Расположены они в пределах Норатора, в западной его части! Туда свозят все деньги, да и золото и серебро, что удастся достать, но нынче время черного мора… Налогов, боюсь, не довезли! А когда поступать сюда будет – то ведает лишь господин его превосходительство Лайдло Сегерр! Завозят, обычно, как на казенном либо чеканном дворе скопится определенная сумма…
Угу. Лайдло Сегерр – главный по финансовым потокам Санкструма. Пообщаемся и с ним… А денег, конечно, можно не ждать: вокруг Норатора – чума и карантины. Причем чуму выпустила одна из фракций, и Таренкс Аджи, перед тем, как приказать вскрыть мне горло, проговорился – черным мором управляют, и находится он в ведении фракции Великих, чей лидер, Дремлин Крау, был убит Простыми.
«Нет. Нет-нет, Торнхелл, Дремлина Крау мы сегодня убили. Стоило больших трудов выманить его из Норатора…»
Таренкс Аджи был со мной откровенен… Да и почему бы не пооткровенничать перед человеком, которого собираешься предать смерти?
Простые выманили Крау и его людей под Норатор, использовав меня как приманку несколько дней назад. Сейчас в стане Великих, рискну предположить, хаос. Хорошо бы, Простые не убили тех из Великих, кто занимается управлением черным мором, иначе болезнь может выйти из-под контроля и опустошит всю страну…
Я прошел от одной стены до другой, глядя на слезящийся испарениями кирпич и разминая лицо пальцами.
– Торнхелл-Торнхелл… – вкрадчиво произнесла Атли. Она уже не жалела меня. Она, как и я, размышляла – каким образом его сиятельство архканцлер Санкструма выберется из выгребной ямы.
Я принял власть над Санкструмом в самое поганое время. Говоря откровенно, исход моего архканцлерства будет печальным, но только я не намерен опускать руки. Выбирался я из похожих дел в мире Земли… Но стоит признать – настолько хорошо еще не было.
Мы покинули разграбленную сокровищницу, тщательно заперли обе двери. Отобрав ключи у Диоса, я велел Алым опечатать передние двери, и лично приложил к вишневому сургучу большую архканцлерскую печать, захваченную с собой именно для этих целей. Ну, не совсем для этих – большая печать, как и нагрудный знак архканцлера, могла сгодится как оружие в случае, если кому-то возжаждется на меня напасть.
Так, шаг за шагом, без суеты и спешки, я приберу к рукам весь Варлойн. И Санкструм.
Если выживу, конечно.
Затем, сопровождаемые гвардейцами Шантрама, мы двинулись к ротонде. Дела на сегодня еще не закончены – и это, на минутку, только второй день моего пребывания у власти!
На одном из поворотов на подходах к ротонде мимо Алых проскользнула молодая женщина – вся в ворохе тяжелых кружевных платьев, шелков, струящихся лент и развивающихся светлых волос… Врезалась в меня, обдав сладкими ароматами, врезалась будто сослепу, не глядя, и упала с показушным, громким криком, покатилась к противоположной стене, показав стройные ноги в изящных башмачках и белых чулочках.
Сначала я обмер, в мозгу пронеслись картины камикадзе, убийц-фанатиков, что прорывают кордоны охраны и кидаются с ножиком на жертву, зная, что и сами потом умрут. Затем пришло понимание: я – жертва очередной провокации. Дамочка катилась слишком картинно. Это как в голливудском кино: там актеры отлетают даже от банальной пистолетной пули – так велят режиссеры для пущего вау-эффекта. Осмелюсь предположить: дамочка проделала схожий трюк по указке неведомого режиссера – оттолкнулась от меня, вроде как я сам ее пихнул, и укатилась к стеночке.
Почти сразу из-за поворота к женщине с гневным воплем ринулся мужчина – невысокий, плотный, с грубо вылепленным лицом. Черный камзол его был оторочен золотом, тяжелая шпага хлопала по ботфортам.
– Мэритта, Мэритта… Любовь моя!
Женщина громко застонала, пытаясь встать, однако силы оставили несчастную, руки подломились, и она распласталась на клеточном мраморном полу, будто сломанная кукла.
Мужчина, издавая загадочные горловые звуки, как влюбленный павиан, нагнулся над ней, секунд на десять заслонив широкой спиной, потом перевернул, устроив спину женщины на своих коленях, я и увидел, что с его рук струится кровь, что лицо Мэритты окровавлено. Кровь лилась, кажется, одновременно из рассеченного лба, сломанного носа и лопнувших губ.
Я с искренним любопытством наблюдал, как мужчина приподнял женщину под лопатки трясущимися руками:
– Несчастная! Очнись, молю!
– А-а-а… – громко стонала женщина. – Как больно… Свет Ашара, как больно и темно! Почему я не могу разглядеть тебя, Одди?
– Мэритта, моя возлюбленная!
Вокруг начали собираться придворные: шу-шу-шу, разбегались шорохи их голосов, неслись куда-то в глубины Варлойна, работая по принципу беспроволочного телеграфа.
Женщина стонала, мужчина рычал, плакал, и утверждал, что любит Мэритту, свет очей, цветочек аленький. Затем он извлек белоснежный платок и начал осторожно протирать ей окровавленные очи. Крови было много, актеры перестарались.
Подобную скверную игру я наблюдал уже в казематах замка Лирны, где Ренквист пытался промыть мне мозги. Там, правда, старался нанятый актер, а здесь, похоже, в дело пустили настоящего дворянина, поскольку я догадывался, чем дело закончится.
Но фокусы эти могли пройти с местными дворянами, однако не с крейном… и не с дочерью Сандера.
– Одди… я уже вижу, Одди! – вскрикивала женщина. – Этот человек… архканцлер Санкструма… Он толкнул меня, сбил с ног жестоким ударом… Но за что? За что? Я ведь не сделала ничего… Не понимаю… Как он мог – архканцлер Санкструма?.. Как он мог?
– У нее в лифе – пузырь со свиной кровью, – шепнула Атли. – Он пробил его и размазал кровь по ее толстой роже. Я слышу запах свиной крови слишком отчетливо… Х-хо, серый волк, ты же знаешь, что сейчас будет?
– Конечно, – сказал я, чувствуя прилив необычайной веселости. Во всяком случае, эти дурачки сумели меня сегодня развлечь.
На шум, топая, как носорог, примчался капитан Бришер – я как раз должен был дать ему указания для финального этапа сегодняшней операции, – растолкал толпу локтями, пробился ко мне, окинул взглядом павиана и его ненаглядную.
– Это герцог Одди Кронкер, – сообщил громким одышливым шепотом, выдернув рыжий волосок из носа. – Виртуоз шпаги! Самый опасный бретер и забияка Варлойна, и, пожалуй, Санкструма, да, Санкструма.
Я герцог, Кронкер – герцог. Дуэль, как известно, возможна только между равными или примерно равными. У-у-у, маленькие мои, ну какие веселые интриги! Вы же знаете – через Аниру Най – что я совершенно не умею владеть шпагой. Ну не умею, не дано, хотя и пытался, но это как высшая математика и врожденный же математический кретинизм – Энштейном и даже просто школьным учителем мне не стать, я никогда не прыгну выше простейшей алгебры. Но лапочки мои, какие же вы все-таки затейники, а? Вы подобрали мне для дуэли мастера шпаги, чтобы он пронзил мое сердце с первого же выпада. Я, конечно, могу отказаться, но в этом случае репутация моя рухнет в пропасть и уже никогда не восстановится. Архканцлер – подлый трус, недостойный своего звания. В любом случае – приму я вызов или же откажусь, фракция, подославшая Одди Кронкера, окажется в выигрыше.
– Мой предшественник, Жеррад Утре, несчастный, оставил дуэльный кодекс без изменений? – спросил я осторожно, поскольку понятия не имел о том, какие положения дуэльного кодекса действуют в Санкструме.
Бришер дохнул на меня вином (явно лично постарался, опечатывая винные подвалы):
– Так точно! Все двадцать пять заповедей, издревле утвержденных Растарами!
Многовато их, этих заповедей. Запретить, что ли, дуэли? Ришелье вон, запрещал… А лучше – ввести на дуэль налог, сразу поубавится горячих голов и бретеры потеряют свои доходы.
Меж тем Кронкер перешел от воплей к делу: он усадил хлюпающую Мэритту на лавку у стены и направился ко мне решительным шагом. Перчатки – хорошие кожаные перчатки с серебряным узором – он держал заткнутыми за пояс – хороший, кожаный пояс с золотыми бляшками. Когда Кронкер приблизился, я увидел, что лоб его и щеки исчерканы массой белых и розовых – еще свежих – шрамов, верный признак того, что обладатель шрамов дока в фехтовании.
В отличие от меня.
Глаза его были пронзительно голубые, прозрачные, взгляд – холодный и расчетливый. Он знал, он прекрасно знал, что я не умею фехтовать, и готовился сейчас к бессудному убийству!
Он извлек перчатку окровавленной рукой. Затем выставил ногу и отвел руку с перчаткой для броска мне в лицо, и при этом попытался разразиться гневной речью. Но я не дал ему шанса метнуть перчатку. Сжав кулак, я шагнул к Одди Кронкеру, сгреб за грудки и от души врезал в зубы. А потом добавил хук снизу, под нагло выставленный подбородок, от чего виртуоз шпаги отлетел на пару метров и звучно врезался в стену.
– Лжец! – загремел я, наступая на ошеломленного Одди. – Лжец и подлец, и трус и негодяй! Я вижу, ты обманываешь архканцлера! Все, все открыто моему взгляду! Еще раз повторяю: ты и твоя дама лгут!
Он схватился за эфес, но я продемонстрировал кулак, и он понял – если вытащит шпагу, я вновь основательно пройдусь по его челюсти.
Мэритта что-то взвизгнула.
– Атли, – сказал я, кивая на Мэритту. – Сделай это… Покажи всем пузырь…
Дочь Степи хохотнула, обнажив один из клинков, прыжком оказалась подле Мэритты. Она взрезала шнуровку ее лифа, затем черканула клинком по тонкой веревочке, к которой был привязан бычий пузырь, и, подцепив его острием, вытащила на свет. Толпа зашушукалась громче.
Я продолжил – все так же гулко, чтобы меня слышали и в окрестных коридорах дворца:
– Свиная кровь в бычьем пузыре! А сейчас я велю принести таз с водой и хорошенько отмыть лицо твоей дамы! Ты, Кронкер, был рядом, ты видел ее лицо вплотную, ты протирал его от крови и не мог не заметить, что губы и нос и лоб ее целы и не повреждены ударом. Значит, ты сообщник, Кронкер, пытавшийся обманным путем вызвать архканцлера на дуэль! Это – обман. Это – преступление! И ты знаешь это так же хорошо, как и я… И ты знаешь, чем я вправе тебе отплатить! Ты замыслил убийство, замаскированное под дуэль! Это – казнь. Самая страшная и лютая, какая только может быть! Казнь! Казнь! – вскричал я несколько раз, подступив к Кронкеру вплотную.
Он молча растирал по шрамам кровь из лопнувшей губы. Толпа гудела, как пчелиный рой. И сейчас я дирижировал этим роем! И одной осой, случайно залетевший в улей.
– Так мне велеть принести таз с водой? – громко вопросил я.
Он молча покачал головой. Щеки его и лоб бледнели, а шрамы, напротив, стали красными, будто папочкино лицо разрисовал фломастером шаловливый ребенок.
– Я дам тебе шанс на прощение. На колени, Кронкер, на колени перед архканцлером империи Санкструм. Извиняйся, и, если я приму твои извинения, считай себя помилованным. И в этом я даю нерушимое слово архканцлера! Даю его здесь и сейчас! И запомните все: слово архканцлера – тверже Сути Ашара, что ярко сияет в короне Императора!
Атли негромко хмыкнула, но, думаю, только я ее услыхал. И правда – я клялся безделицей, украшавшей ныне имперский венец.
Кронкер соображал несколько мгновений – впрочем, достаточно быстро: откажись он – и будет казнен, причем казнен за дело, за подлое дело, а значит, репутационное пятно ляжет на весь его род. Извинится… Что ж, это позор, да, но останется жив, и семья не пострадает так, как могла бы пострадать.
Он выбрал жизнь. Он опустился на колени и невнятной скороговоркой забормотал извинения. Я его поломал. Но мне не было его жаль. Корыстный и горделивый дурак больше никому не будет досаждать, больше не будет убивать на дуэлях. Да никто и не будет теперь драться с человеком, чья личная репутация уничтожена. Он – обманщик и трус, и больше никогда не сможет быть бретером.