Текст книги "Схватка (СИ)"

Автор книги: Евгений Шепельский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Значит, проиграю.

– Тогда вас схватят, и приговорят, и казнят тут же! В распыл сразу! И ветераны на улице не помогут. Не поспеют они. Да, не поспеют!

– Знаю.

– У вас имеется могущественная заступница, да. Но и против нее пойти могут… Обязательно пойдут.

– Есть такое дело. – Именно поэтому я услал Атли ждать меня в другом месте.

– И мы не подмогнем, ежели вы сыграете впустую… Я уже говорил вам вчера… Мы как… Мы так! Вот мы как! Указы против вас – без подписи Императора, да, без подписи! Значит – могли чужие руки Печать взять… Но доказать! Не доказать! Значит, и вы могете того, на законную хитрость пойти… Хитростью вас лишили власти, хитростью вы власть вернете. Все по чести, и власть самого Растара, которому мы присягали, не затрагивает это! Почти… – Он запыхтел, с огромным трудом подбирая слова. Бернхотт, Литон, Шутейник и Блоджетт слушали, знали все, все понимали. – Но ежели не выйдет у вас хитрость… Мы ничью сторону не примем. Мы Растару присягали, не вам, не совету!

Бришер проговаривал мне то же, что вчера, будто убеждал сам себя, хотя ясно, что в душе всеми силами хотел бы мне помочь.

– Я это помню, капитан.

– Совет приговорит вас к смерти… законно!.. Он право имеет… И мы ничего сделать не сумеем! Да, не сумеем. Ибо пойти против совета в этом случае – нарушить закон и присягу, а присяга это то, на чем стоим!

– Все правильно, и я ценю и уважаю вашу безусловную верность присяге. Если я проиграю… значит, сам виноват.

Он замялся, явно не готовый к любезностям, подбирая слова с еще большим трудом и отдуваясь, проговорил:

– Вы это… человек хороший, а редкость это нынче… ослиные хари кругом в Варлойне, наглые песьи морды, да, морды! Насмотрелся! У нас в горах Шантрама народ простой, легкий… Ну там в рыло дать кому, или прирезать за обиду – можем, но это понимать надо, это жизнь! Деремся в открытую! Часто! И исподтишка не бьем, как тут принято… Да! И вы на нас похожи, хоть и волосы черные… Ежели вы проиграете, Алые крылья тут же уйдут из Варлойна, я уже сказал ребятам и они поддержали… Совет нас выжил, и нам тут делать нечего… Жалко вас будет! Вот, обещал я, хлебните! Живая вода из моего клана!

В жестяной фляге был виски, куда крепче сорока двух градусов. Я бы сказал – исключительно отрезвляющий эликсир. Я сделал несколько больших глотков, и даже не закашлялся, хотя горло Торнхелла явно не было привычно к столь крепким напиткам.

– Великолепно! – сказал искренне.

Бришер посмотрел на меня с возросшим уважением:

– Если все пройдет гладко… я привезу вам еще!

– Закажите сразу две сотни бочек. Мы будем торговать этим прекрасным напитком в Нораторе и вы и ваш клан обогатитесь несказанно.

Явилась Эвлетт. В ворохе платьев и кружев, правда, слегка увядших. Под глазами круги – тоже, значит, бессонная ночь.

– Нужно сказать!

– Говори.

Мельком взглянула на Шутейника:

– Нет, только архканцлеру.

Ну, архканцлеру так архканцлеру. Мой хогг хмыкнул.

Мы вышли в пустую прихожую. Сегодня не было приема – все знали, что архканцлеру предстоит с утра держать ответ перед Коронным советом.

Рыжуха доложила основные вести. Быстро, сжато, четко.

– Теперь я спать.

– А я работать.

Значит, император умер. Вот как. Этого следовало ожидать.

Глава 33-34

Глава тридцать третья

Тик-так, шшшух-шух…

Прошлое непредсказуемо… Только дураки уверены, что прошлое – открытая книга. На самом деле, нашему взгляду представлена только верхушка айсберга. Все прочее сокрыто под черными и густыми водами времени. Поэтому бессмысленно удивляться, когда из прошлого внезапно выныривают сюрпризы, влияющие на настоящее. Так было, так будет. Особенно – в политике.

Император почил несколько суток назад (Эвлетт не знала точно, когда он скончался), и с тех пор его забальзамированный труп лежит в спальне, той самой, которой предшествует комната с Имперской печатью… Главный камергер Накрау Диос опекал императора и был, очевидно, свидетелем его смерти. Также, очевидно, как и Лайдло Сегерр, генерал-контролер финансов. И убили их в Имперских архивах вовсе не потому, чтобы лишить меня свидетелей разграбления имперской казны, о нет, нет, что вы! Убили их для того, чтобы взять Печать, которой не может касаться ничья длань, кроме императорской, и шлепнуть ее на нужных указах, отстраняющих меня от должности. Нечто подобное я предполагал, и поэтому стремился завладеть Печатью до того, как император умрет.

Не успел.

Теперь, немного сменив партитуру и переписав мелкие буковки нужного указа, играем тщательно подготовленный импровиз…

На мне простые одежды – штаны, небогатая сорочка, двухцветные ботинки. Никакой шпаги. Ну ее в баню, эту железяку. На груди – знак архканцлера. В кармане – верный кастет. Вот в таком виде иду на заседание местного правительства. Иду и думаю.

Было в мотиве убийства Сегерра и Диоса что-то еще… Что-то, связанное с активным поиском в якобы сгоревших Архивах. И Сегерр, и Диос были причастны к какому-то событию, к созданию, возможно, некой вещи, которую так стремились найти в Архивах убийцы. Возможно, это был некий документ – последний указ императора, каким-то образом угрожающий планам Коронного совета? Такова была логика моих размышлений, пока я спускался по переходам Варлойна к центральной эспланаде. Загадки. Мертвые не признаются, а Простые и Умеренные, которые, сдается мне, совместно руководили убийствами и фиктивным пожаром – и подавно ничего не скажут. Детектив… Больше, чем детектив. Политический заговор. Именно так – политический заговор, члены которого любой ценой стремятся к власти.

По широкому холлу главного корпуса мы вышли на эспланаду. Со мной – Бришер и двадцать Алых. Кот порывался идти тоже, но я, одолев страх, схватил двадцатикилограммовую животину и спровадил на второй этаж ротонды, где и запер. Шутейника и Бернхотта отрядил под покои императора – ожидать моего прибытия. Расписание на сегодняшний день у меня… плотное. Шутейник хотел меня сопровождать, но я цыкнул строго. Лирна-младший кивнул с заговорщицким видом и помянул Великих, которые, мол, помогут, если начнется… Насколько я уразумел, он уже снюхался со старыми друзьями из фракции Великих – слабейшей ныне, после убийства лидера Дремлина Крау и разгрома возле Леса Костей. Что ж, возможно, они действительно мои союзники, ситуационные партнеры, хотя ранее пытались убить будущего архканцлера, деятельно так… Хм, а может, не убить пытались? Защитить? Я ведь основываю свои размышления только на словах Таренкса Аджи, а этот сукин сын хитер и, очевидно, патологически лжив, причем ложь его – полезный для него лично инструмент, именно благодаря лжи он достиг сегодняшних высот… Посмотрим, однако, кто кого переврет сегодня.

Литон и Брауби остались в кабинете – листать Законный свод. Блоджетт присматривал за Сводом, будто это был его личный и вполне законнорожденный сынуля.

Если я проиграю – никому из них не поздоровится, и Бришер не поможет – потому что идти против воли Коронного совета – это нарушать закон, а закону капитан горцев привержен в полной мере.

Но я не проиграю.

Не проиграю!

В теле моем – странная пьянящая легкость. И это не хмельное виски повинно. Раньше, на Земле, я уже ощущал это несколько раз в моменты наивысшего напряжения сил. Если прикладываю максимум сил – получаю хороший результат. Иногда – удовлетворительный. И никогда – отрицательный.

Тик-так, шшшух-шух…

Эспланада заполнена вооруженными людьми. Не видно чопорных придворных и слуг. Только молодежь на эспланаде и люди средних лет. Все с оружием – благородным, как водится: вижу мечи и шпаги, кинжалы. Все что нужно для разборок между аристократами.

Все что нужно, чтобы прикончить архканцлера.

Многие в шляпах, а вот те что без шляп – у них прически короткие, под горшок. Хотя и одеты в мирское, ясно, что это монахи из окрестных обителей. Тоже, видимо, играют за какую-либо фракцию…

При виде меня случилось некое шевеление, толпа заколыхалась, впрочем, не сильно. Я почему-то вспомнил убийство герцога Гиза – который при известном старании и удаче мог бы стать новым властителем Франции. Его порешили, заманив во дворец на Королевский совет… А он, предельно самоуверенный, глупый, раздутый от самомнения, вошел в расставленную ловушку. Убивали, как водится, дворяне, такое дело, как убийство благородного, не могли доверить никому, кроме дворян, тех самых сорока пяти телохранителей его величества Генриха Третьего. Беднягу Гиза затыкали шпагами, как быка на арене.

Однако рядом со мной – Бришер. И двадцать Алых. И посты Алых кругом. Бришер умело расставил их вокруг Варлойна. А я – далеко не самоуверенный глупец де Гиз.

У одних людей к левой руке привязан пучок соломы. Этих больше всего.

– Простые, – указал Бришер.

У других – за поясом виднеются малиновые перчатки.

– Умеренные.

Этих было куда меньше.

У третьих на груди сверкает фонарем какой-то зеленый знак.

– Великие.

Этих было совсем мало.

Яснее ясного, что знаки нужны для схватки, когда нужно определять кто свой, кто – чужой. Все фракции на ножах, а тут еще такой случай, как смерть императора и моя отставка… Что же готовится? Неужели переворот планируют сегодня? Нет-нет, какой переворот? Живы наследники Растара… Возможно, фракции будут пытаться пропихнуть на трон своего… принца. Хм, а как же тогда – летний бал, где, как я понял, должна будет вершится судьба Санкструма?

Простые уничтожили Дремлина Крау и проредили Великих, Умеренных они тоже здорово потоптали. Если навскидку – Простых на эспланаде примерно шестьдесят процентов, примерно тридцать – Умеренных, и десять – Великих.

«…А сегодня, о, сегодня большая победа. Отряды Маорая и Крау – разгромлены. Наша фракция теперь – сильнее всех».

Аджи хвастал передо мной тогда, в палатке неподалеку от Леса Костей. Местный… Кромвель. Сейчас он ждет меня в Коронном совете, чтобы окончательно уничтожить. А что случится потом?

– Дворяне… – промолвил Бришер с оттенком презрительной ненависти. – Все дворяне, голубчики, сынки да папаши… Высокие птахи… Попробуй не пусти их в Варлойн. А с собой тянут друзей, да вон монахов тянут – заметили? Монашки – они ребята ушлые, воевать обучены складно. Да!

Он словно извинялся.

Ко мне устремился какой-то человек, молодой, блондинистый, чеканно-смазливый, пышущий энергией и предбоевым возбуждением. Шпаги он не обнажал, так что я велел его пропустить, а рука тем временем нащупала в кармане кастет.

Он приблизился осторожно, и, прежде чем отвесить поклон, метнул взгляд за спину. К груди его был приколот собранный из зеленых муаровых лент бант.

– Ваше сиятельство! Я – Лонго Месафир, первый ключник Великих. Наша фракция собрала нынче в Варлойне триста клинков. Этого немного, но все мы – с вами, имп… архканцлер, ваше сиятельство!

«Имп…»? То есть – император? Надеюсь, не импотентом меня хотел обозвать? Оговорка по Фрейду? Триста клинков это ничтожно мало… Но внезапная помощь может пригодиться.

Я кивнул милостиво и сказал как можно более обтекаемо и нейтрально:

– Мы следуем в Коронный совет. Почему бы вам и вашим клинкам не сопроводить нас по дороге и не обождать снаружи, пока заседание не завершится?

Я отпустил его мановением руки. Он ушел, отвесив еще один поклон. Мы начали свой путь к корпусу Коронного совета, и по мере нашего продвижения вся масса народу на площади начала смещаться и тихо двигаться следом в абсолютном почти молчании, и это было страшно, по-настоящему страшно. Достаточно черкнуть спичкой, искорки достаточно, чтобы вспыхнуло… чтобы хаос пошел сперва по Варлойну, а затем и по Санкструму… Все проблемы свернулись в гордиев узел, я дергаю его туда сюда – но ведь проще разрубить. За каждой фракцией тянется такой шлейф связей и заговоров, что… Разрубить узел – это окунуть страну в кровь, разрубить – пойти на открытый конфликт. Я категорически не хочу этого. Договориться не получится… а вот переиграть… перехитрить… только перехитрить!

Бришер пыхтел, сопел, косил на меня верблюжьим глазом, нервно выдергивал волоски из ноздрей пальцами-сосисками, наконец, не выдержал, промолвил:

– Эмп… Эгм… Х-х-хе-е-е… Парнишка не просто так оговорился!

А то я не понимаю.

– Да, я услышал. Я не знаю, к чему он это сказал.

– Эмп… Если Великие решатся на переворот заради вас, или попробуют отбить от Коронного совета… Я буду препятствовать! Да, буду! Я присягал Растару и Империи!

Я постарался развить цепочку его умозаключений:

– И если Растар невменяем либо мертв – а архканцлер отставлен от должности – Коронный совет единственный законный орган власти, которому обязаны повиноваться Алые крылья. И ежели архканцлер – отставленный с поста – возжаждет совершить переворот, он для Крыльев будет вне закона.

– Чертовски точно, Торнхелл! Э… ваше сиятельство! Я уже говорил сие в ротонде… и сейчас повторю: против закона мы не пойдем!

– Значит, ваше задание, Бришер, от пока еще верховной власти… в моем лице: блюсти закон точно. Вы слышите? Если Великие начнут что-либо делать без моего приказа – остановите их, даже ценой крови. Я с вами, капитан. Уверен, фракция Великих затеяла против меня какую-то провокацию… А я – я не помышляю о закрепленной на десятки лет единоличной власти либо же о том, чтобы стать новым императором, уверяю вас от всего сердца!

Он пыхнул в бороду, как морж, отдулся, утер пот.

– Верю вам, вот вам – верю!

– И я верю вам, Бришер. Иначе я не взял бы вас с собой. Я уверен в вашей преданности имперской фамилии, и, надеюсь, вы и впредь будете нести службу по охране Растаров и Варлойна… что бы ни случилось, вы слышите? Что бы ни случилось, вы останетесь преданы Империи.

– Эмп…

– Я с вами, капитан. Пока не могу понять, какую игру мне хотят навязать Великие… Но мысли об имперской короне, повторяю, меня не преследуют. Возможно, Великие затеяли провокацию именно для того, чтобы нас рассорить.

– Это возможно! Это я понимаю! Это хорошо, что не преследуют! Вас!

– Мне передали сегодня: император мертв уже несколько суток.

– Свет Ашара! Это значит…

– Это значит, что император мертв и борьба за трон уже началась.

Мы прошли мимо окон Архива. Они были распахнуты, земля у подножия обильно усыпана горелой бумагой. Из окна Архива вылетела пачка листов, живо напомнив мне американскую традицию выбрасывать из окон негодные документы во время парадов. Только на местных документах, конечно, виднелись подпалины. Следом за бумагами из окна высунулся сенешаль Грокон. Лицо его было перепачкано золой и пеплом. Нездорово блестящие глаза сенешаля сопроводили меня до самого угла.

Что же они там так яростно ищут? Выбрасывают горелый мусор из окон и ищут… ищут…

Трехэтажное широкое здание Коронного совета стояло отдельно на северо-западной оконечности Варлойна. Две острые башенки, крытые белой черепицей, напоминали издалека волчьи клыки. Между ними громоздился крытый малиновой черепицей купол.

Ветераны и дезертиры из лимеса уже заполнили близлежащую площадь, я оценил бы их число примерно в шестьсот-семьсот человек. Неплохое подспорье, хорошее психическое давление на Коронный совет. Общее положение дел я им не описывал. Они просто ждали, когда же Коронный совет поставит визу на моих указах о помиловании и повторном принятии на армейскую службу. Они пришли, ибо поверили в меня, а я… я не мог их подвести. По бокам здания и дальше – виднеются посты Алых. Еще один мой козырь.

Оглянулся. Толпа дворян и боевых монахов колыхалась метрах в ста позади, солома, перчатки и зеленые бутоньерки перемешались до времени.

Внутри холла лежала тьма, плавала пыль, под ногами хрустала осыпавшаяся с потолка штукатурка. Здание Коронного совета выглядело изнутри темным и дряхлым, изношенным сердцем империи.

Это ничего, сердце всегда можно оздоровить.

Мы поднялись по гулкой, пустынной лестнице, и остановились перед высокими, в потолок, двустворчатыми обшарпанными дверьми.

Тик-так, шшшух-шух…

Я широко распахнул обе створки.

Глава тридцать четвертая

Тик… так…

Время застыло.

Я ступил в зал.

Передо мной возник амфитеатр, деревянные трибуны которого возносились расширяющимися ярусами. На высоте третьего этажа под самой крышей нависали над трибунами деревянные же балкончики. И трибуны, и балконы – заполнены народом. Люди и хогги стоят даже в проходах между трибун и у стен. Вязкий кисельный воздух колышется в амфитеатре, как в великанской кастрюле. В своде крыши прорезаны окна; они дают много света, но не воздуха, ибо приоткрыты только частично, как глаза сонного забулдыги.

Мы вошли с Бришером и десятком Алых. Прочих оставили у дверей – нести караул. Прислужники захлопнули двери. У меня возникло скверное ощущение, что я попал в ловушку.

Собственно, так оно и было.

Некстати вспомнилось, как Юлий Цезарь отказался встать перед сенатом, что предопределило его убийство. Интересный был дядька: перед тем, как стать диктатором, задвигал проникновенные речи о нуждах простого народа, а потом, как водится, все забыл.

Никогда не знаешь, чего ждать от человека. Голова его – темна и мысли смутны.

Шум в зале смолк лишь на мгновение. Человек на центральной малой трибуне, восседавший подле Таренкса Аджи, запнувшись, мазнул по мне взглядом и продолжил читать:

– …о всеобщем крестьян закабалении. Всякий крестьянин должен быть приписан к своему господину, каковое обстоятельство давно назрело и оправдано всеобщим разгулом всяческих свобод и крестьянскими бунтами от сих свобод проистекающими…

Читает, очевидно, повестку дня, игнорируя его сиятельство архканцлера, верховную власть Санкструма. Ну-ну…

Перед трибунами на дощатом возвышении располагалась невысокая кафедра, вроде пюпитра на тонкой ножке. С нее мне полагалось возглашать свои речи.

Трибуны амфитеатра заполняла местная аристократическая олигархия, привыкшая жрать, спать и качать деньги из простого народа любыми путями. Слева был сегмент Умеренных: нижняя – малая трибуна была расписана знаками в виде малиновых перчаток. Там сидело несколько человек, и среди них – принц Мармедион, маменькин прыщавый сынок. Голубая лента через грудь, а орденов на ней еще больше, чем в тот раз, когда мы столкнулись в коридорах Варлойна. Подле принца восседал человек с бычьей головой, такими же – выпученными – глазами и буйной песочной шевелюрой.

– Трастилл Маорай, – проследив мой взгляд, пояснил Бришер.

Умеренных за спиной Маорая было довольно много.

Центральный и, очевидно, главный сегмент занимали Простые, как партия наиболее сильная. Первая трибуна расписана пучками соломы, больше похожими на древнеримские фасции. Подле могучего и плечистого Таренкса Аджи (он не смотрел на меня, всецело отдался слушанию предлагаемого указа) восседал принц Хэвилфрай. У этого тоже через грудь шла лазурная лента с орденами. Видимо, этот петушиный прикид – отличительная черта имперской фамилии. Знак особой голубой крови. Что ж, расклад в точности такой, как и говорил Блоджетт. Умеренные в борьбе за имперскую корону делают ставку на Мармедиона, Простые – на Хэвилфрая. Принц, кстати, на меня не смотрит, взгляд его устремлен куда-то под потолок. Ему скучно, смертельно скучно, все эти управленческие дела не для него. Он, конечно, умнее Мармедиона и цепче, но ненамного…

За спиной Аджи трибуны заполнены до упора. Простых много, очень много. В основном, это люди представительные, пожилые, как, собственно, и Умеренные с Великими. Аристократическая соль нации, так сказать. Более молодые и горячие – на площадях у Варлойна. Ждут развязки.

Сегмент справа. Там Великие. Малая нижняя трибуна расписана зелеными бантами. Мои… союзники? Но скудны ряды Великих. И нет принцев у них. Видимо, не хватило. А возможно, после разгрома Великих Простыми, и убийства Дремлина Крау, загадочный кандидат, на которого делали ставку, банальным образом сбежал, и теперь они решили сделать ставку на меня. Но это – переворот, гражданская война, этого ни в коем случае нельзя допустить!

Умеренные, Простые и Великие – это социально-экономические дворянские группы, блюдущие свои эгоистичные интересы. Примерно как Печальники, Палачи и Страдальцы – разницы по сути никакой. Разве что первые действуют наверху, вторые – внизу социальной пирамиды.

Ба, а вот и знакомцы: мои младшие секретари на верхних трибунах – я узнал двоих среди Великих и еще одного среди Простых.

– …и полная отмена земельной цензивы с тем, дабы любые земли крестьянские переданы были под руку надлежащего патрона из благородного сословия, каковой патрон и будет распределять крестьянам земли в том соответствии, в каком соблаговолит.

Полное закабаление крестьянства, это то, что я слышал еще в первые дни в Санкструме. Допускать такое, разумеется, не следует. Однако сильны Простые, они уже распоряжаются в Коронном совете практически как у себя дома, диктуют условия, указы составляют!

Подле Хэфилфрая сидел Одди Кронкер. Этот смотрел на меня, содрогаясь от слепой ненависти. А кто вон тот седой, коротко стриженный человек рядом с Кронкером, еще не старый, лет шестидесяти, с тонкой шеей и глазами вечно голодного грифа?

Я спросил у капитана наемников и услышал в ответ:

– Дио Ристобал, канцлер.

Вот ты каков, мой заместитель, ни разу не показавшийся мне на глаза… За спиной Ристобала виднелась серебристо-селедочная борода мага Ревинзера. Любитель дешевых фокусов зыркал на меня, нервно мял пальцы, ждал, очевидно, всяческих подвохов, а может, готовил заклятие для моей милости. Подле Ревинзера – человек с замкнутым серым лицом, холодный, отстраненный, похожий на куклу, только блеск глаз обличает в нем живого.

– Шендарр Брок, военный администратор.

Почему я не удивлен, что военный администратор – на стороне самой могучей фракции?

Секретарь Аджи все нудел, игнорируя мое присутствие. Я же воспользовался этой лакуной, чтобы оглядеть балконы. Тут же на крайнем справа заметил блеск золотых ногтей – Анира Най взирала на действо, подчеркнуто не примыкая ни к какой партии. Рядом с нею, у края балкона, восседал – все в той же шапке из дорогого красного соболя – бургомистр Таленк, еще один властитель Санкструма. Иронический его прищур, направленный на меня, никуда не делся. На следующем балконе – гора мяса с выпученными глазами, обмотанная поверх мехов золотыми цепями – это Баккарал Бай, дюк всех дюков. И как ему не жарко в своей шубейке? Охрана из дюжих битюгов обсела – а ну, как похитят четверть тонны дурного мяса какие-нибудь разбойники?

Еще балкон… Там красные и синие сутаны, и среди них сутана, украшенная золочением так густо, что слепит глаза. Ее обладатель – человек лет пятидесяти пяти, сухенький, тощенький, очень внимательный.

– Кардинал Омеди Бейдар.

Угу, и прочие высокие чины церкви Ашара, которая так же держит – держала? – государственный долг Санкструма. А если вспомнить, что управление церковью Ашара сидит в Адоре… то и долги перед церковью Ашара – на самом деле долги перед Адорой, такая вот закавыка.

Еще балкон. Там впереди два человека – один худой, очевидно, высокий, другой плотнее, приземистей, шире в плечах, оба средних лет, одеты не слишком вызывающе, сидят, сложив руки на коленях, похожи на раскрашенные статуи.

– Послы Сакран и Армад.

Адора и Рендор. Сакран– это Адора, Армад – Рендор. Адора и Рендор, два самых могучих государства этого мира сейчас взирают на меня глазами своих посланников. За ними полдесятка других послов, но это – от мелких стран, а мелкие страны не котируются и не являются серьезными политическими игроками.

Еще балкон. Ба, на нем степняки в серебряных личинах, и главный – горбоносый Мескатор – без личины, но в эполетах. Взгляд у него как у рыси, что, выцеливая жертву, готовится совершить прыжок. Выцеливает он господина архканцлера, недоволен, ох как недоволен, что господин архканцлер совершил этой ночью с Атли Акмарилл Сандер.

Еще два балкона, там народу плотно набито. Кое-где золотые цепи, какие-то нагрудные медальоны, да и перстни на руках поблескивают.

– Городское купечество.

Собрались все участники драмы. Момент истины…

– А тако же рассмотреть должны вопрос об обязательно учреждении пыточных школ в каждом крупном и малом городе, дабы держать простых людей и крестьян окрестных в полнейшем повиновении через вечный страх…

Вот что вы хотите. Закабалить крестьян и держать все население в вечном страхе, устроив террор… Так всегда делают, когда экономические дела хуже некуда и власть шатается.

Зашумели, заволновались балконы с купцами.

– Привилегии аристократов! – выкрикнули оттуда. Хотели, видимо, прибавить что-то вроде «Долой!», но не решились. Слишком сильны были Простые. Сильны и опасны.

Аристократы давят честную буржуазию… Ну, это знакомо по земным реалиям. Это мы поправим тоже, и освободим купцов от экономических пут дворянства. Так или иначе, переход к капитализму неизбежен, и лучше, чтобы он происходил сравнительно гладко, без резких перегибов. Власти аристократов необходимо положить конец, иначе прогресса в экономике мне не видать… Но переход такой возможен, когда у правителя есть серьезная власть и сильная, независимая от дворянства армия…

– И бранные слова запретить повсеместно среди простецов, ибо известно – что дурной нрав и бедность и всяческий разврат проистекают от брани, что оскверняет уста и крестьян, и горожан, и купцов, и лишь аристократы бранью уста свои не загрязняют…

Да, вот это верно. Если запретить ругань – сразу же наступит благорастворение. Это политическое заклятие примерно так же мощно действует, как и мое переименование Рыбьих Потрохов в Голубые Фиалки, только я-то пошутил, а здесь явно действуют настоящие идиоты.

Но хватит выслушивать чужие глупости. Время бежит и убегает. Я решительно прошагал к пюпитру и повелительно воздел руку, обрывая секретаря Аджи на полуслове:

– Внимание! Требую внимания!

Как ни странно, меня услышали. Тишина настала резкая и глубокая, и настолько вязкая, что в ней свободно могла пойти на дно муха.

Аджи скривил губы, изобразил улыбку столь же горькую и кислую, как плод недозревшего лимона.

– Очень любезно, что вы явились, Торнхелл… Явились сами, и не заставили вас… разыскивать. Я – Таренкс Аджи, глава фракции Простых. Вы, должно быть, обо мне слышали… – Это прозвучало едкой насмешкой. Не только слышал, но и видел, и общался, и ты подписал мне смертный приговор не дрогнув и бровью. – Я и моя фракция сейчас главенствуют в Коронном совете по праву наибольшей и наисильнейшей. Мне, как председателю, дана привилегия утверждать от имени совета любые указы касаемые вас, Торнхелл, или ваших приближенных – утверждать без всякого голосования со стороны Коронного совета… – И это было сказано со значением, дабы я понимал, кто в Санкструме сейчас – истинная верховная власть. – Справа от меня фракция Умеренных и ее лидер – Трастилл Маорай. Слева – фракция Великих, чей лидер Дремлин Крау недавно безвременно нас покинул… Ужасная драма на охоте, и все мы скорбим… – Это тоже прозвучало насмешкой, и с трибун фракции Великих раздался сдержанный шум. – Новый лидер, Лонго Месафир, предпочел на сегодняшнее заседание не явиться… Ну, значит, таков его выбор.

– Очень хорошо, что вы отрекомендовались! – сказал я громко, так, чтобы услышали даже в глубине балконов. – Очень хорошо. Я знаю кто вы, я слышал о вас… много интересного.

– Тем лучше! – воскликнул Аджи. Он поднялся со своего места, пышущий здоровьем, уверенный в себе и своей силе. – Тем лучше! Сегодня вы…

У него, как и у меня, все же играли нервы. Все его спокойствие было напускным. Я перехватил инициативу, воскликнул:

– Истинно так! Сегодня я представляю себя и свои первые указы Коронному совету! Ради высшей цели – блага Санкструма и его жителей, прошу и молю Коронный совет отступится от личных и сиюминутных планов и выгод и рассмотреть мои указы немедленно! Вы должны… Я требую!

Я позволил загнать себя в ловушку. На губах Аджи появилась улыбка торжества.

– Вот как, Торнхелл-крейн? Мы – должны? Вы – требуете? Нет-нет, мы, разумеется, должны, и обязательно будем это делать… Будем рассматривать ваши указы… Но каждый ваш указ необходимо всесторонне обсудить, а обсуждение может затянуться… да, может затянуться на очень длинный срок… – Он внезапно возвысил голос: – Но неутешительный и бесславный итог вашего краткого правления таков, что сам император, презрев смертельную хворь, решил отставить вас от поста архканцлера! С сегодняшнего дня, с двенадцати часов вы более не архканцлер империи Санкструм и мы не обязаны рассматривать ваши указы! Впрочем, вы уже наверняка знаете это – вы конфисковали Законный свод, где находился указ о вашем отстранении… И еще два указа… И вы наверняка их видели!

Я сделал вид, что пошатнулся от этой звуковой оплеухи, схватился за пюпитр, с трудом удержал равновесие.

– Видел. Но я не увидел подписи Растара под Печатью.

– Подпись не нужна, Торнхелл, если указ заверен Большой имперской печатью…

Да ясно, что подпись не нужна – император был давно мертв, когда вы шлепали Печать на свои указы. Поэтому и Диоса, и Сегерра убрали, чтобы спокойно завладеть Печатью.

Но убрали их не только поэтому. Было что-то еще, чего я до сих пор не мог понять.

Я сказал, наивно морща лоб:

– Однако древний договор меж вельможами Санкструма и Растарами запрещает императору отстранять архканцлера раньше срока…

Аджи тонко улыбнулся:

– Разумеется. Но ваш вопрос – вопрос особого порядка. Чтобы отстранить вас от власти, мы – Коронный совет – пересмотрели наш договор с Растарами. Мы урезали свои полномочия и разрешили императору отстранять от власти архканцлеров, что раньше было совершенно невозможно представить. Впрочем, вы наверняка увидели обновленный договор между Советом и Растаром в Законном своде…

Я кивнул:

– Видел. Но на нем не было подписи императора…

– Подпись не нужна, если проставлена Печать, повторяю, Торнхелл. Император был слишком слаб, чтобы выводить пером свою подпись! Но он нашел в себе силы, когда узнал правду! И знаете, Торнхелл, что это за правда?

Я покачала головой и сделал это искренне. Я действительно не знал, какое обоснование подобрали дворяне.

– Из верных источников император проведал, что вы – не Аран Торнхелл, а магически созданный крейн, самозванец, чья душа заняла тело несчастного архканцлера, к которому мы все – все, все! – питаем только светлые чувства! Вы злодей и опасный преступник, вы – тот, кто решил принять все бразды власти, чтобы утвердить затем свое единоличное диктаторское правление!

Балконы зашумели. Зашумели и трибуны – но гораздо тише.

– Протестую! – сказал я громко. – Императора ввели в страшное заблуждение! Я – герцог Аран Торнхелл, и никто иной! И всегда им был, и останусь им вовек. И я клянусь в этом всеми святыми, клянусь Светом Ашара! И пусть Ашар испепелит меня на месте, коли я лгу!