355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Федосов » Полвека в авиации. Записки академика » Текст книги (страница 18)
Полвека в авиации. Записки академика
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 23:20

Текст книги "Полвека в авиации. Записки академика"


Автор книги: Евгений Федосов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

В общем, чем больше у себя в институте мы уходили в глубину исследований возможных сценариев развития событий, в которых придется участвовать МиГ-31, тем сложнее становилась логика алгоритмов управления, с последующим переходом на программы цифровых машин. Возникли проблемы в области индикации, с помощью которой летчик и штурман-оператор могли оценивать воздушную обстановку, проблемы ориентирования… Так что наш комплекс полунатурного моделирования МиГ-31 усложнился до предела, но, в конце концов мы пришли к тому, что с его помощью могли в условиях зала проигрывать все мыслимые и немыслимые «воздушные бои». При этом мы выставляли ему все виды радиопомех, которыми на то время владел противник…

Все эти работы заняли более восьми лет, в начале 80-х годов МиГ-31 был принят на вооружение ПВО и до сих пор не имеет аналогов в мире. Наиболее близким ему по своей идеологии был американский F-14, палубный перехватчик. Он тоже мог вести многоканальный обстрел, но его механическая антенна сканировала обстановку в пределах одной строки (такой, как строка развертки на экране телевизора) – строка за строкой. И только когда в одной из строк появлялось несколько целей (до четырех) – тогда F-14 мог их атаковать одновременно. Но это очень редко случается, чтобы цели выстраивались в одну строку… Наша же антенна позволяла обстреливать их на разных высотах, дальностях и т. д. F-14 также не умел управлять групповым боем, действовать полуавтономно… Это объяснимо, поскольку американцы никогда не стояли перед острой проблемой организации перехвата и отражения массированного воздушного налета со стороны СССР, поскольку мы исповедовали оборонительную доктрину и не имели больших авиационных группировок. Наступательную стратегию мы строили на основе баллистических ракет… Поэтому в США и нет мощной системы ПВО. A F-14 создан был для охранения авианосцев, группы военно-морских кораблей, поэтому к нему предъявлялись более скромные требования, так как массированный групповой налет на эти корабли практически исключен.

В общем, создание боевого комплекса МиГ-31 подняло на более высокий уровень возможности всей нашей системы противовоздушной обороны. А с вводом в строй зенитной системы С-300П и С-300В мы получили такую систему ПВО России, которая по своей мощи и силе не имеет аналогов в мире и по сей день. Хотя старение техники неизбежно будет проделывать в ней «бреши», если с этим процессом наше государство не станет бороться так, как того требует сейчас международная обстановка. Но МиГ-31 пока на своем участке достаточно эффективно держит оборону. Это подтвердил ряд маневров и военных учений, проведенных в последующие годы – МиГ-31 очень эффективно работал при перехвате крылатых ракет, высотных целей. Диапазон его работы располагался от предельно малых до предельно больших высот, чем не обладал ни один перехватчик в мире.

Таким образом, на мой взгляд, МиГ-31 стал «лебединой песней» Советского Союза в деле создания истребителей-перехватчиков. После этого шло лишь его совершенствование – мы заложили МиГ– 31 М, в котором облагораживались отдельные режимы, усложнялись процессы обработки сигналов и т. д., но я бы назвал их чисто эволюционными.

Наряду с работами по созданию самого МиГ-31 шло рождение и новой ракеты для него – К-33, дальность полета которой довели до 300 километров, что значительно перекрывало возможности наземной зенитной ракеты. Это достигалось тем, что К-33 «забрасывали» на высоту почти 30 000 метров, и уже оттуда она шла к цели по баллистической траектории, а когда сближалась с ней – включалось самонаведение. Мы, как бы использовали ее естественные баллистические возможности, а не только энергетические, за счет чего резко и возросла дальность полета. Такой подход родился в стенах нашего института – у нас формировалась идеология, а разработка самой ракеты была поручена КБ «Вымпел», которое возглавлял главный конструктор Г. А. Соколовский. Правда, ее немножко «испортили», так как Г. Е. Лозино-Лозинский настоял, чтобы ее «утопили» в специальные углубления в фюзеляже МиГ-31. Сделано это было в целях уменьшения аэродинамического сопротивления, но, на мой взгляд, тяговооруженность перехватчика была настолько высокой, что К-33 можно было спокойно пристроить и под крыло. А так получилась некая спецракета «индивидуального пошива», которую ни на какой другой самолет кроме МиГ-31 не подвесишь.

Впервые на этой ракете было применено командное управление с переходом на самонаведение. Это позволяло при групповом отражении налета противника пустить ракету по одной цели, а в случае необходимости, пока она не перешла на самонаведение, перенацелить ее в другую точку. Более того, сделать это так, чтобы она шла на цель, которую атаковал другой самолет, а он воспринимал бы ее уже как «свою», хотя она была пущена совсем не им.

Вот такие сложные комбинации, сценарии воздушных сражений, перехвата мы отрабатывали у себя на стендах полунатурного моделирования. Я уверен, что это оправдывалось тем, что помогало летчикам совершенствовать боевую подготовку, заставляло мыслить категориями современного группового воздушного боя, когда в налете могут участвовать целые авиационные дивизии, огромные соединения, и успех борьбы с ними определяется множеством факторов, но в первую очередь – точностью управления, целераспределения… Я думаю, что это ключевая проблема, решение которой будет определять успех в воздушных схватках. Но чтобы справиться с ней в полном объеме, придется еще много поработать. Это область, где совершенствование будет идти бесконечно, если, конечно, все войны не сведутся к антитеррористическим операциям против противника, который авиации вообще не имеет. Или если не грянет ядерная война, после которой не останется ничего, в том числе и авиации…

…Нам было непросто работать в 80-е годы. Параллельно с МиГ-31 шел Ту-160, Ту-95МС, разрабатывалась линия крылатых ракет… Поскольку авиационная стратегическая составляющая требовала повышенного внимания, мне пришлось в основном сосредоточиться на ней, а техническое руководство МиГ-31 вел мой первый заместитель Павел Вениаминович Позняков. Конечно, в первой фазе работы над этим перехватчиком, когда его концепция обсуждалась на самом высоком уровне в МАП, ВПК, ОКБ им. А. И. Микояна, мне пришлось защищать ее на заседаниях и совещаниях много раз. Но потом я сосредоточился больше на Ту-160 и крылатых ракетах.

Должен сказать, что все программы, в которых тогда участвовал наш институт, развивались очень динамично и интенсивно. Постоянно, не реже раза в месяц, министр авиационной промышленности собирал совещание с участием высшего руководства Министерства обороны, Главкома ВВС, генеральных и главных конструкторов, начальников головных и других НИИ, на которых рассматривалось состояние дел по каждому самолету и вертолету, над которыми работали КБ и предприятия МАП.

В этот же период, когда министром обороны был Д. Ф. Устинов, часто проходили различные маневры и Дмитрий Федорович очень энергично привлекал к участию в них работников авиапрома. Для этого была определена группа основных его руководителей, в которую входил и я, и мы вылетали на все маневры, куда нас приглашали, и где участвовала авиация.

Огромный полигон, где проводились крупнейшие учения Советской Армии, находился под Полоцком. Там мне довелось увидеть впервые промоделированную у нас в стране современную сухопутную операцию. По своей логике она напоминала операции Великой Отечественной войны – говорят же, что каждый генерал готовится к новой войне, используя опыт предыдущей.

Но отличие заключалось в том, что в тыл условного противника выбрасывалось крупное соединение воздушно-десантных войск, которые должны были захватывать плацдарм и продержаться там до подхода своих войск. «Наши» танковые клинья после ракетно-артиллерийской подготовки взламывали оборону «врага» и шли дальше. И так несколько раз подряд, только рубеж атаки перемещался все время на запад… Мы находились в блиндажах, когда ударили пушки, потом системы залпового огня, танки, из укреплений на переднем крае, а потом уже – боевые вертолеты… На эту стену сплошного огня и пыли страшно было смотреть. Когда нас привезли на линию обороны, по которой наносился этот удар, вся земля была сплошь усеяна осколками слоем в несколько сантиметров.

А дальше вступала фронтовая и армейская авиация, начинался встречный танковый бой, шли в схватку боевые машины пехоты, в общем, разворачивалось настоящее сражение.

Мне лично такие поездки давали много информации к размышлению. К примеру, в Полоцке мне стало ясно, что оптические системы вертолетов после артподготовки становятся совершенно неэффективными, поскольку весь передний край затягивается дымом и пылью, и надо думать о каких-то приборах, работающих в диапазоне миллиметровой радиолокации. Вскрывались и другие проблемы, которые возникали при взаимодействии сухопутных войск и авиации, мы начинали лучше понимать философию вооруженной борьбы того или иного периода. Хотя, становилось очевидным и то, что крупномасштабный конфликт по времени будет быстротечным – обе стороны, израсходовав боекомплекты, выдохнутся, а промышленность просто не будет успевать их восполнять. И тогда начиналась бы война на истощение, которая неизбежно должна спровоцировать ядерную… Любая из сторон, почувствовав, что терпит поражение, потянется к атомной «дубинке».

Кстати, американцы не отрицали такой возможности, в отличие от СССР, заявлявшего, что он никогда первым ядерное оружие не применит. Они даже называли рубеж – границу Франции, пересечение которой войсками Варшавского Договора станет сигналом к ядерной войне. Это положение даже было зафиксировано в официальной доктрине НАТО.

Случалось, на этих маневрах люди, которых я, казалось, очень хорошо знал, раскрывались с неожиданной стороны. Однажды Генеральный штаб проводил в южной части ГДР, близ Магдебурга, учения по отражению «нападения» НАТО, в составе английских дивизий. События развивались так, что возникла необходимость быстро перебросить крупное танковое соединение из Польши в район «боя». Но время-то мирное, все шоссе забиты автомобилями и танки застряли в «пробках». И дело идет к тому, что «условные англичане» вот-вот одержат победу. Подняли боевые вертолеты, но их мощи не хватает. Тогда Устинов командует:

– Поднять в воздух фронтовую авиацию! Атаковать передний край противника!

П. С. Кутахов, главком ВВС тут же докладывает:

– Товарищ маршал, я не могу выполнить ваш приказ, поскольку в районе аэродромов – грозовая обстановка.

Дмитрий Федорович вспылил:

– Что же это за всепогодная авиация, которая боится дождя и не может воевать?! Враг-то рядом!

Действительно, погодка серенькая стоит, облачность, где-то грозовые зоны, видимо, образуются, но, по моим соображениям, метеоусловия не настолько плохи, чтобы не выполнить приказ министра обороны СССР. Я – к Кутахову:

– Павел Степанович, что же вы так нас позорите? Более-менее видно же все…

– Ты знаешь, – он взглянул на меня, – все, что здесь происходит – для начальства. А если я брошусь выполнять приказ и хоть один летчик разобьется, никогда себе этого не прощу.

Рисковал ли Кутахов? Должностью главкома ВВС – несомненно. После этого эпизода я проникся к нему еще большим уважением. А вообще, он сделал очень много для авиации. До него над судьбами ВВС больше размышляли, но мало делали. Он же фактически стал нашим соавтором в создании поколений боевых машин – сначала линии МиГ-23, а потом – МиГ-29, Су-27, стратегических систем, Су-25, ряда вертолетов… Все это было создано во времена Павла Степановича Кутахова, как главнокомандующего ВВС. По сути дела ему, да еще его заместителю по вооружению Михаилу Никитовичу Мишуку СССР во многом был обязан тем, что имел одни из самых мощных ВВС в мире. Они рука об руку работали со специалистами авиационной промышленности, и я вспоминаю тот период, как «золотой век», когда мы не столько конфликтовали, сколько стремились найти лучшие решения любой проблемы, возникавшей в процессе этой совместной работы.

Впрочем, надо отдать должное и Д. Ф. Устинову – в том эпизоде в ГДР с П. С. Кутаховым он не стал, как говорится, «лезть на рожон». Может быть, свою роль сыграло то, что Дмитрий Федорович имел огромный и жизненный и промышленный опыт, а это, несомненно, сказывалось на его восприятии и понимании людей. Думаю, что его роль в победе нашего народа в Великой Отечественной войне не меньше, чем роль Жукова. Устинов ведь был наркомом вооружений, а армия воевала тем, что поставлял тыл.

Мне довелось потом еще не раз с ним встречаться, в том числе и после того, как мы закончили испытания крылатых ракет для Ту-95. Вместе с новым министром авиапрома Иваном Степановичем Силаевым мы пришли к Дмитрию Федоровичу Устинову, чтобы он подписал акт Государственной комиссии о принятии их на вооружение, отдельно от самолета, в котором еще велись какие-то доработки.

Дело было в воскресенье, он встретил нас весьма приветливо и вдруг сказал:

– Вы знаете, мы сегодня ввели войска в Афганистан… У меня совершенно непроизвольно тут же сорвалось:

– Так это же второй Вьетнам!

Устинов внимательно посмотрел на меня и бросил раздраженно:

– Возможно.

А потом, после долгой паузы, добавил:

– Но у нас нет другого выхода.

И стал обрисовывать обстановку (кстати, почему-то о ней сейчас не говорят, когда речь заходит о событиях того времени). Он объяснил, что все среднеазиатские республики СССР наводнены литературой исламской направленности, началась идеологическая обработка населения в духе ваххабизма. В Пакистане Зия Ульхак вынашивает цели объединения с Афганистаном и создания великого Белуджистана. Иран ведет проамериканскую политику и готов поддержать устремления Пакистана. Китай настроен антисоветски…

А Амин, который пришел к власти в Афганистане после того, как уничтожил Тараки, занял ультралевую позицию националистического толка и выдвигает идеи строительства социализма в стране, где, по всем признакам, не расстались с ранним феодализмом. Он организовал гонения на духовенство и тем самым восстановил против себя почти весь народ.

Довольно подробно Устинов изложил ситуацию, которая складывалась в «подбрюшье» СССР явно не в нашу пользу. Амина надо убирать, иначе в Афганистане вот-вот вспыхнут народные волнения, и там воцарится антисоветский режим. Чтобы этого не случилось, надо вводить наши войска, как гарант мира, а место Амина должен занять другой человек, способный разрядить накаленную обстановку в стране.

– Мы ввели войска в Афганистан не воевать, – это Устинов подчеркнул несколько раз.

Я понял, что этот человек, переживший Великую Отечественную, действительно, не хочет новой войны. И не его вина, видимо, в том, что нас все же втянули в нее. Наши военные стали вести крупномасштабные боевые операции там, где должен был воевать спецназ против таких же небольших групп профессионалов. Эту же ошибку они повторили в Чечне, хотя антитеррористические боевые действия ведутся совсем по другому сценарию. Но видно, генералы этого еще не понимали, и конфликт в Афганистане закончился бесславно для СССР.

Я написал об этой встрече с министром обороны Советского Союза для того, чтобы защитить память Д. Ф. Устинова и еще раз подчеркнуть, что он очень хорошо понимал всю тяжесть сделанного шага, но логика противостояния двух систем заставила нас ввести войска в Афганистан. Потом все резко изменилось, обстановка разрядилась; мы помирились с Китаем, в Пакистане к власти пришла Б. Бхутто, в Ираке произошла революция… Видимо, в этот момент можно было бы и нашим войскам под каким-то благовидным предлогом уйти из Афганистана, но слишком глубоко они там увязли.

…Закончился тот воскресный визит к Д. Ф. Устинову тем, что мы доложили ему результаты испытаний крылатых ракет – жизнь-то продолжалась! – и попросили подписать акт Государственной комиссии о принятии их на вооружение ВВС. До сих пор я помню фразу, которую он произнес в ответ, достойную того, чтобы ее занесли в разряд крылатых:

– Так ты что, хочешь меня уговорить, чтобы я принял на вооружение патрон без револьвера? А где самолет-то? Давайте мне «револьвер» – самолет вместе с ракетами.

Мы стали ему объяснять, что самолет Ту-95 летает с этими ракетами в составе ВВС, остались лишь мелкие недоделки и т. д. В конце концов я выпалил:

– Если Вы будете принимать наши ракеты вместе с самолетом, то самолетчики захватят все ордена, медали и премии, а мы, ракетчики, как это уже не раз бывало, останемся без ничего, тем более самолет давно принят на вооружение, в нем поставлена только аппаратура подготовки и запуска ракет.

Он поднял очки на лоб и вдруг улыбнулся:

– О-о, это верно. И подписал акт.

Самолет Ту-95 с системой ракет Х-55 приняли на вооружение через полгода, но Алексей Андреевич Туполев был очень недоволен тем, что мы опередили его с ракетами, так как за выполнение программы рассчитывал получить вторую Звезду Героя Социалистического Труда, а тут она буквально уплыла из рук… Принятие самолета уже не прозвучало политически так весомо, как то, что у СССР теперь есть крылатые ракеты.

Подготовка молодых кадров в ГосНИИАС

…Чем больше на нас наваливали работы, тем острее мы ощущали нехватку квалифицированных специалистов. Поэтому нам пришлось вырабатывать свою систему их подготовки. Надо сказать, что когда в институте сложились основные направления, методы исследования, базовые научные дисциплины, на которые мы опирались при создании той или иной системы, возникла необходимость определенного доучивания тех молодых специалистов, которые приходили к нам в основном из Московского авиационного института им. С. Орджоникидзе, часть – из МВТУ им. Баумана, и – совсем считанные единицы – из университетов. Вузовская подготовка оказалась недостаточной, чтобы они могли сходу включаться в наши работы. Учебный процесс не успевал за динамикой развития научных дисциплин, которые рождались при создании современной боевой авиации. Мы ведь все время находились на переднем рубеже научно-технического прогресса, особенно системных исследований, системных наук, а преподаватели вузов не поспевали за нами с тем, чтобы наши наработки сделать достоянием умов студентов. Свою роль в этом играла и секретность…

Чтобы ликвидировать такие пробелы в подготовке молодых специалистов, мы создали внутреннюю систему их обучения. Им читались курсы лекций по ряду направлений, затем они должны были защищать квалификационные работы. На это все новоиспеченному инженеру отводилось три года, а его продвижение по служебной лестнице – на должность старшего, потом ведущего инженера, зависело от того, насколько успешно он проходил «дообучение». Кроме того, были назначены руководители молодых специалистов, и каждый такой куратор нес серьезную ответственность за качество их подготовки и профессиональный рост, что поощрялось денежными премиями.

Лекции читались по таким дисциплинам, как вычислительная математика и программирование, потому что в конце 60-х годов вузы еще не готовили специалистов в этой области. Далее – по теории наведения и динамики движения самолетов и управляемых ракет на боевых режимах, теории эффективности и т. д. Такая работа сразу же дала хороший эффект, и мы решили поставить приток свежих сил на плановую основу.

В это время начинал набирать силу Московский физико-технический институт, основанный нашими нобелевскими лауреатами П. Л. Капицей и Н. Н. Семеновым, которые очень многое привнесли в стиль его работы из Кембриджа, а точнее – из знаменитой лаборатории Резерфорда. Они предложили такую систему обучения, которая в последующем получила название «система Физтеха»: три года студенты усиленно занимаются по общим курсам математики и физики, а также изучают иностранные языки, а потом на базовых кафедрах, находящихся в научно-исследовательских институтах – овладевают специальностью.

Когда в Долгопрудном были построены новые корпуса института, в общежитиях заложили столько мест для студентов, что даже москвичи могли там жить. Это очень важно, чтобы студент постоянно находился в «учебной среде». Именно по этому принципу строится обучение в Кембриджском и Оксфордском университетах. При каждом из них есть колледж. Колледж – это нечто вроде общежития, в котором имеется и своя система обучения. Студент, зачисленный в университет, фактически поступает в колледж. В нем есть группа преподавателей. Каждый из них набирает себе студентов, которые учатся на разных курсах – с первого по пятый. Получается некая смешанная группа, с каждым студентом которой преподаватель работает персонально: он дает задания, составляет план работы, рекомендует необходимую литературу и т. д. А университет служит для того, чтобы студент мог там слушать лекции и проходить лабораторную практику… Но насколько тот или иной учащийся усвоил курс науки, определяет преподаватель колледжа. Такая индивидуальная подготовка будущих специалистов является «фирменным» подходом к обучению в этих двух знаменитых английских университетах и дает очень высокие результаты. При этом у каждого преподавателя обучается всего несколько студентов, чтобы он мог работать с каждым отдельно.

Физтех во многом построен по этим же принципам, а количество студентов, приходящихся на одного преподавателя, значительно меньше, чем в любом другом вузе страны. Это записано в положении об МФТИ.

Как уже сказано выше, после трех лет обучения на общеобразовательных курсах студенты МФТИ продолжают учебу в базовых институтах. В каждом из них создавались базовые кафедры, преподавателям которых платил зарплату Физтех. Когда Сталин подписывал распоряжение о создании МФТИ, в нем предполагали готовить специалистов в области ядерной физики, атомной промышленности, то есть способных работать над ядерным оружием, а также над созданием средств его доставки в нужную точку планеты. Поэтому первые базовые кафедры появились в институтах Академии наук, а потом и в организациях промышленности – в КБ С. П. Королева, А. А. Расплетина и других, связанных с созданием ракетной техники. Позже стало развиваться авиационное направление и был даже создан факультет аэромеханики и летательной техники (ФАЛТ) с базовыми кафедрами в ЦАГИ, ЛИИ и ЦИАМ.

В распределении на работу своих выпускников МФТИ участия не принимал, это делали ведущие сотрудники базовых кафедр.

Столь необычное предисловие я пишу к тому, чтобы объяснить, почему мы тоже захотели в нашем институте иметь такую базовую кафедру. Во-первых, математическая подготовка студентов МФТИ всегда была выше, чем у их коллег из других вузов. Во-вторых, мы могли теперь уже на 4-м и 5-м курсе давать им тот необходимый уровень знаний, с которыми они могли сразу приступать к работе по своей основной специальности. В-третьих, мы могли бы отказаться от системы «доучивания» молодых специалистов.

И вот, сразу после защиты докторской диссертации в 1967 году я поехал к ректору МФТИ Олегу Михайловичу Белоцерковскому, который был уже, по-моему, академиком АН СССР и специализировался в области математической физики.

Встретил он меня настороженно, если не сказать подозрительно: МФТИ работал уже со знаменитыми институтами, имеющими мировую славу, а тут вдруг представитель какого-то загадочного НИИ-2, о котором «слыхом не слыхивали». Но когда я ему объяснил нашу идею и рассказал, какие специалисты нам нужны, он быстро сориентировался, признал, что наше предложение очень интересно, и предложил вначале организовать в НИИ-2 филиал кафедры от авиационного факультета МФТИ.

На первое занятие пришло человек семь – половина стандартной студенческой группы. В основном москвичи. В 1970 году, когда я стал начальником института и, как предписано положением МФТИ, возглавил кафедру, потому что ее может возглавлять только руководитель организации, мы перешли на факультет прикладной математики и управления. С той поры и по сей день на этой базовой кафедре МФТИ мы готовим специалистов для ГосНИИАС. Должен отметить, что хотя студентов, приходивших к нам из МФТИ, было не так много, они сыграли в последующем огромную роль в создании сложных программ, математических моделей. Они очень быстро схватывали суть принципов, на которых работала цифровая техника, компьютеры и т. д., в чем, конечно, помогала высочайшая математическая подготовка, полученная в МФТИ.

Этот опыт стали учитывать и другие вузы. Первым, кто откликнулся на такую же идею, был МАИ. И сейчас мы имеем еще три базовых кафедры и от этого института. В конце 80-х мы организовали еще одну – от Московского института радиоэлектроники и автоматики. Таким образом, сейчас у нас работает пять базовых кафедр. И созданы они по образу и подобию тех, что закладывались еще в МФТИ П. Л. Капицей и Н. Н. Семеновым.

В 70-80-х годах процесс обучения студентов на этих кафедрах развивался очень бурно, и мы ежегодно выпускали и брали к себе на работу до семидесяти хорошо подготовленных молодых специалистов. Рейтинг нашего института всегда был достаточно высок, поэтому недостатка в студентах мы никогда не испытывали. К сожалению, в начале 90-х годов, обучающихся у нас стало намного меньше, но дело в другом – работать в ГосНИИАС оставались всего по 5–7 выпускников наших кафедр. Основная причина – это маленькая зарплата молодого специалиста. В последние пять лет снова наблюдается рост числа молодых специалистов – до 40–50 ребят мы оставляем сейчас у себя в институте ежегодно. Для этого пришлось создавать особые условия для молодых специалистов: дотировать зарплату, платить научным руководителям за каждого молодого специалиста, создавать молодежные коллективы и т. д.

Однако 20–30 лет назад мы принимали на работу еще несколько десятков выпускников других вузов, кроме Физтеха, МАИ и МИРЭА, и таким образом, в сумме более ста молодых людей вливались в коллектив института каждый год. Это позволяло поддерживать своеобразный молодежный облик коллектива – средний возраст сотрудников не превышал тридцати с небольшим лет. Поэтому молодые специалисты приходили не в старые, сложившиеся годами подразделения, где все руководящие посты заняты давным-давно и надо долго ждать, пока освободится то или иное кресло, а в среду практически своих ровесников, которая непрерывно, динамично развивалась. Такой климат очень продуктивно влиял на эффективность работы института, позволял нам браться за выполнение очень сложных работ, что, конечно же, подогревало честолюбие молодых ученых. Ведь платили нам немного, почти так же, как во всей авиационной промышленности, а премии за изобретение, выполнение тематического плана и т. д. суммарно не превышали 20–30 % оклада. Так что люди работали в основном на энтузиазме, на патриотическом подъеме. У нас, кстати, в те годы была неплохо поставлена комсомольская работа, спортивная… Наши команды брали довольно высокие призовые места по различным видам спорта. Развивалась художественная самодеятельность. В общем, то, что у сотрудников не было больших разрывов в возрасте, позволяло коллективу чувствовать себя единым целым, определяло демократичность отношений, избавляло его от жесткого иерархического построения. Вообще, для любого научно-исследовательского института это очень важно – сбалансированное соотношение молодых специалистов и людей, уже в полной мере овладевших профессией, потому что преемственность поколений является одним из определяющих факторов успешной деятельности НИИ. Любой завод, если технологические процессы не претерпевают существенных изменений, легко перестраивают на новую тематику, выпуск какой-то другой продукции. Конструкторское бюро уже труднее перестроить, поскольку там на протяжении многих лет создается школа конструкторов, и чтобы КБ перешло от одного класса систем к другому, нужно лет 5–7 по меньшей мере. Перевести же на новые рельсы работу НИИ сложнее всего, поскольку вся она определяется наличием научных школ, каждая из которых является очень сложным организмом, живущим по своим законам. Как показывает опыт, разрушение научной школы почти невосполнимо. Для перестройки работы НИИ нужно минимум 10 лет, а ведь в наше время обновление технологий, информации в любой области знаний происходит в среднем за 5 лет или еще быстрее. Так что за 10 лет, пока в НИИ идут перемены, он отстает от мирового научного сообщества настолько, что наверстать этот разрыв практически невозможно.

К сожалению, многие люди, облеченные властью и призванные руководить наукой в России, не очень хорошо понимают, что такое научные школы, складывающиеся в НИИ. В области фундаментальных исследований дела обстоят получше – Академия наук России ревниво следит за тем, чтобы эти исследования оценивались по достоинству и значимости, пытается все время доказывать – и это правильно – что без развития фундаментальной науки страна будет выброшена на обочину прогресса и не сможет правильно экономически развиваться… Но при этом почему-то все забывают, что значительно большую роль в судьбе России играет прикладная наука. Фундаментальная наука – это наука о процессах, происходящих в природе и обществе. А прикладная, используя результаты фундаментальной, действительно «прикладывает» их к производству того или иного продукта, она ориентирована на создание технологий, на определенную техническую деятельность общества.

Примеров того, насколько важна для страны прикладная наука, в мире множество. Корея, Япония, ряд других стран вообще не занимаются развитием фундаментальной науки, но в области прикладной науки достигли выдающихся вершин, на ее основе освоили передовые технологии и входят сейчас в элиту индустриально развитых государств. А у нас за годы реформ все сложилось «с точностью до наоборот» – Россия, сумев как-то сохранить фундаментальную науку, совершенно забыла о прикладной… И теперь наши «верхи» жалуются на утечку мозгов за рубеж. А это естественно – они в нашей стране не востребованы, потому что разорвалась цепочка: фундаментальная наука – прикладные исследования – технологии – производство. В СССР эта цепочка существовала всегда, была четко спланирована и увязана с потребностями государства. Образно говоря, если взять деньги, которые вкладывались в СССР в фундаментальную науку, за единицу, то на прикладные исследования выделялось уже 10 единиц, а на создание технологий и производства – 100! Сегодня эти пропорции разрушены, а результатом стало то, что на мировом рынке востребовано всего 0,3 процента наукоемкого продукта с маркой «сделано в России». Все остальное производится за рубежом… Так о каких экономических реформах может идти речь, если уничтожена, по сути, прикладная наука, призвание которой – создавать фундамент экономики?! Да, какие-то научные школы уцелели, в частности, в авиационной промышленности, которая, одна из немногих, удержала их на плаву, в основном за счет экспортной деятельности. В целом же прикладная наука понесла значительно большие потери в последние 10–12 лет, чем фундаментальная.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю