Текст книги "Южный Урал, № 1"

Автор книги: Евгений Федоров

Соавторы: Дмитрий Захаров,Лидия Преображенская,Людмила Татьяничева,Константин Мурзиди,Иван Иванов,Александр Гольдберг,Василий Кузнецов,Нина Кондратковская,Тихон Тюричев,Николай Кутов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Где Варварка? Куда ушла? – спросил у мальчугана казак.

Впервые Митяшка заплакал.

– Ой, дядечко, страшно мне! – прошептал он сквозь слёзы. – Боюсь, кабы беды не вышло!

– Замолчи, дурень! – прикрикнул на него казак.

Шатаясь, Степанко вышел на двор, кричал, звал жену, грозил, заливался пьяными слезами. Однако, на его зов никто не отозвался.

Варварушка с той поры исчезла навсегда, как исчезает степное марево в знойный полдень. Появилось и растаяло…

Митяшка с прикушенной губой мрачно расхаживал по станице. В доме священника окна были распахнуты настежь и, как в прошлый раз, под одним из них сидел Кирик Леонидович и перебирал струны гитары. Тут же вертелась Любочка, угощая гостя чаем с вишнёвым вареньем. Сегодня Митяшка не подошёл к окну. С глазами полными слёз он молча прошёл мимо дома. И минуя его, он с большой горечью обронил:

– Нет нашей Варварушки!

9. НЕЗАДАЧЛИВЫЙ КЛАДОИСКАТЕЛЬ

Однажды я зачем-то полез за божницу и там обнаружил какую-то затёртую тетрадь. В ней малограмотным почерком были записаны странные сведения, которые сильно меня заинтересовали. Запись называлась довольно таинственно:

«Роспись кладам, которые таятся в марах и ярах кругом по степи, что под Магнитной, где на примете сказываются нечистые места».

Эта тетрадь несомненно принадлежала деду. Я с жаром набросился на неё. В ней оповещались совершенно чудесные вещи. Я был потрясён беззаботностью деда. Ведь он мог бы мгновенно разбогатеть и купить пару коней! По всей вероятности, он забыл про эту тетрадь. В рукописи значилось:

1. Закопаны суть золотые червонцы в Магнитной, там, где ранее был попов двор, под колодою и под старинным осокорем, в казачьем казане. Схоронил казак пришедший с войны Туретчины да помер.

2. На верхнеяицкой дороге, под горой Извоз, подле самой дороги, от рощи три шага закопаны казан и горшок с деньгами.

3. На десять верстов пониже Магнитной потопла лодка Пугачёва, ныне затерта илом и песком. А в той лодке неисчислимая казна: полно серебра и золота, а поверх всего горит, как жар, икона. Заклята та поклажа на 300 лет, а отзывное слово неведомо.

4. В Кизильской у мара, что справа у дороги, зарыто 12 нош серебра в большом чугуне, покрытом железным листом. Добро принадлежало пугачёвскому атаману «Белой Бороде». Клад тот дастся в руки только казаку.

5. За Яиком, возле красного умёта[10]10
  Умёт – постоялый двор.


[Закрыть] казак, возвращаясь в 1812 году с французской войны, заболел, а близ того места есть сосна, а на той сосне казак вырезал саблю и пику и под тою же сосною выкопал неглубокую яму и положил там в сакве походной большое количество денег, червонцами. Не доехав до дома, он помер, сознавшись священнику…

Я долго и упорно разбирал каракули и руки мои тряслись от возбуждения.

«Эко, сколь добра тут описано! Можно и поживиться!»

Но вот беда, чем дальше я читал «Роспись кладам», тем дело становилось труднее. Каждый клад был заклят и надо было знать отповедь заклятию.

Аккуратно свернув тетрадь, я положил её за божницу, на старое место. Меня жгло любопытство: «Неужели бывают на свете такие скрытые богатства, вокруг которых близко ходят люди и не могут их взять?»

Чтобы не возбудить подозрений, я осторожно навёл беседу с Митяшкой на эту тему. Казачонок разом загорелся и с полной искренностью стал мне рассказывать:

– Да то испокон веков звестно, что кругом тут по степу в марах, да в яриках, золото лопатой гребли! Места тут есть заклятые, а там богатства несчесть! Да ты слушай, что я тебе расскажу…

Мы сидели на коряге, над омутом; спускались сумерки и оттого наша беседа о кладах приняла ещё больше таинственности. Мне становилось страшновато от близости омута и от рассказа Митяшки.

– Так ты слухай, что случилось с одним нашим магнитогорским казаком Бескручинным, – начал он. – По приметам да по слушкам, которые наш казачок выспросил у людей, да ненароком подслушал, он отыскал один марок у лесочка и принялся отрывать клад. Ночь выпала тёмная, тихая, но звёзды по всей Большой Дороге[11]11
  Млечный путь.


[Закрыть] сияли. В ту минуточку, когда наш казак с наговорками в первый раз ударил заступом в землю, звёзды, как одна, погасли. И стало так тьмуще, как в погребице. Однако, храбрый казак не испугался, а поплевав на руки, глубже запустил заступ в землю. И тут, братику мой, откуда что возьмись, с полуночной сторонушки вдруг завыло, застонало, налетел со степу вихорь и погнал через марок куяны[12]12
  Трава перекати-поле.


[Закрыть]. Они будто живые прыг да прыг. Ей-богу, страшно, а наш казак не струсил, глубже копает, ушёл уже в землю по колено и тут…

В это мгновенье в омуте сильно плеснуло, я вздрогнул и со страхом оглянулся. За спиной засверкали вечерние огоньки станицы, с востока надвигалась синяя ночная туча. Я схватил Митяшку за руку.

– Уйдем отсюда!

– Да чего ты испугался! – побледнев сам, успокаивал он меня. – Да то рыба в бучале взыграла! Ну, так слухай дале…

Казак роет, а буря-то и утихать начала, и куяны перестали через него катиться, да только опять зачались стоны, да вой, и вот на степу, в ночи послышались казаку голоса, великое множество голосов, тут раздался конский топот, будто Орда шла и бряцала оружием. И всё ближе к мару, в котором рылся казак. И не успел он оглянуться, братики мои!..

Митяшка прижал ладошку к щеке и в упоении растянул последние слова.

– И что же он видит перед собой?! А видит он, как есть перед ним на дороге выстроилась рать на добрых конях, в старинных пансырях, а глаза у людей и коней, ровно угольки горят, а из конских ноздрей огнистый пар валит. Казак наш, конешно, струсил. Разве одному управиться с этаким воинством? А как только он струсил, то тут и пошло, люди затараторили не по-нашински, кони заржали так, как ржёт только один «он».

Митяшка не сказал кто «он», но я понял о ком идёт речь и потому со страхом посмотрел в тёмный омут. Там было тихо, медленно кружилась вода. Склонённая ветла промывала свою гибкую зелёную бороду в бегучей воде. Всё-таки стало страшно, но Митяшка не сдавался и продолжал:

– Тут поднялся стук-бряк, скок-топот, пальба из пищалей. Ух и загремело! Казак оклемался[13]13
  Одумался.


[Закрыть] – ясно кто пальбу затеял, выскочил он из ямы да пустился бежать, а нечистая рать за ним… Так и гналась по пятам до самой околицы. Тут разом вся мара исчезла, как в землю провалилась, и ноченька вдруг засияла звёздочками да ясным месяцем. Да к часу и петухи подоспели. На всю станицу закричали: – Ку-ку-ре-ку!.. Бегим отсюда! – вскочил Митяшка, схватил меня за руку и мы во весь дух пустились к станице…

– Бабушка, ты мне окажи по совести: впрямь у нас на степи клады оберегаются? – пристал я с вопросом вечером к старухе.

Глядя на моё пытливое лицо, старуха улыбнулась и ответила:

– А ты об этом спроси у дедушки! Он все мары да яры тут поизрыл, всё богачество казак ищет!

– Уж не по той ли записи, которая за божницей лежит? – вырвалось у меня.

– Скажи-ка, малый, а хитрый! Ну, ну! – лукаво прищурилась бабушка на меня. – Ужотка успел слазить и отыскать. Смотри не говори деду, нечасом разозлится!

– Чего ему обижаться? – недоумевая, спросил я.

– Как чего? Да он до сей поры не угомонился, только ноне малость застыдился. Больно много у него неприятностей с соседями вышло из-за курок и свиней!

Старуха незлобиво засмеялась, вспомнив про старое. Не ожидая моих расспросов, она с улыбкой рассказала:

– Где-то он прознал, что есть ходячие клады. Сказывали ему, что однажды ямщик во степи наехал на шатучую кобылу да ударил её кнутовищем, – она и рассыпься кладом да всё старинными золотыми и крестовиками. Вот как! Другой этакий удачник заприметил, что свинья взбрела на огород, ну известное дело, выбежал из дома, схватил полено да по свинье, она завизжала и рассыпься кладом, да таким ещё, что полстаницы можно купить. А то среди степи один удачник на курочку набрёл, она и не убегает от него, он возьми да и кинь в неё шапкой, – она и рассыпься золотыми лобанчиками!

В глазах старухи светились озорные огоньки. Она усмехнулась и, положив сухую ладошку на мою голову, сказала:

– Ты хоть рот закрой, а то ворона залетит! Ишь, как затикавился[14]14
  Заинтересовался.


[Закрыть]… Ну, как про это прознал дедка Назар, то будто ополоумел: завидит где свинью на улке, сейчас хвать полено и за ней. И сколь ни бил, ни одна лобанчиками не рассыпалась. А в прошлогодье он соседской свинье хребет переломал, ну и греху было! Насилу разобрались!

Бабушка отмахнулась, и посмеиваясь, пошла к печке; там на таганке в котелке закипела похлёбка.

– А ну тебя, разговорилась тут! Ты лучше с самим дедушкой поговори. Он охоч до таких разговоров, только исподволь к нему подступись! – тихохонько подсказала она. – Он у нас до старости дожил, а всё за жар-птицей гоняется. Ах, старик, старик!

Дедушка на самом деле бредил кладами. Когда ему приходилось очень трудно, и в доме ничего не оставалось, он не унывал и всегда подбадривал старуху:

– Не кручинься, старая! Вот погоди разрою марок у Авдеева околка и враз разбогатеем. Намечается там клад, непременно!

Года за три до моего приезда в Магнитную он долгими днями бродил по степи с заступом, разрывая степные курганчики. Однако, все надежды старого казака оказались тщетными. В раскопанных марах ничего не находилось или отыскивались только кости и ржавые наконечники стрел. Свои неудачи дед приписывал тому, что у него нет «вызывной грамоты», по ней-то и отчитывают секретной молитвой клад. Да к несчастью дедушке до сих пор не удалось раздобыть известной колдовской разрыв-травы, или хотя бы цвет папора[15]15
  Папоротника.


[Закрыть], который цветёт раз в году, в ночь под Ивана Купала.

Всё оказалось не так просто, как думал я первый раз… Уж очень много нечистой силы охраняет всякие клады. В таком смутном томлении ходил я однажды по базу, раздумывая о кладах, когда к нам в курень пришёл бойкий старичёк с котомкой за плечами и упросился на ночлег.

– Да ты отколь бредёшь, добрая душа? – пытливо спросил его дедушка.

– Иду из-под Златоуста, горщик я старинный, из рода в род у нас в семье все горщики. Ну, вот дела и выгнали…

Дед насторожился и строго сказал:

– Заводский стало быть!

– Да заводишками и живём. Для заводов и стараемся! – словоохотливо подтвердил старик.

– Так чего ж тебя к нам занесло в степную сторону? Тут и заводы-то за сотню вёрст отсель!

– А я за кладом пришёл! – весело отозвался старикан.

Мне думалось, что я ослышался. Но старик говорил серьёзно, и своею откровенностью сразу покорил сердце деда. Можно было подумать, что он знает старинную дедовскую слабость.

– Что ж милости просим! Ночуй, добрый человек, угла нам не жалко, а покормить покормим, чем бог послал. Скидывай мешок, да устраивайся! – приветливее заговорил старик со странником.

Горщик снял с плеч дорожный мешок и, устроив свою поклажу под скамьей, присел к столу. Бородёнка у него была реденькая, козлиная, глаза серые, но зоркие и цепкие: всё-то он видел, за всем следил.

Между тем бабушка вздула на припечке огонёк и через полчаса в горнице разлилось тепло; густые тени заколебались на стенках. Скоро подоспели и горячие щи, старика накормили, и он понемногу разговорился с дедом. Оба пересели к камельку, где по раскалённым углям перебегали быстрые синие язычки пламени.

Дед встряхнулся и обронил:

– Вот я тож, который год ищу клад, да всё мимо. По усам текло, а в рот не попало!

Ласковым сверканьем манили золотые угольки в камельке, а в зрачках гостя шалили искорки. Прищурясь на уголёк, он неторопливо отозвался:

– Что ж, дело хорошее, казак! Только скажу тебе, клад кладу рознь. Иной клад положен, примером сказать, в землю спроста, так сказать, для обереженья казны. Жил-был на белом свете, слышь-ко, скопидом такой, накопил казны бездну, а тут смертный час к нему подошёл. Как тут быть? С собой лобанчики на тот свет не заберёшь, там никакая монета, скажу я вам, не в ходу, а оставить добро людям жалко! Конечно, остаётся одно, – зарыть казну в землю. А на зарытое по жадности кладётся такое заклятие: «Будь ты, казна моя, проклята отныне и до веку! Не дайся, казна моя, никому: ни старому, ни малому, до скончания века!» Или ещё почище заклятье есть. Вот послушайте: «Лежи, моя казна, сто годов в мать-сырой земле, лежи тихо, да смирно. Дайся, моя казна, кто в церковь божию не ходит, отца-матерь не почитает, посты и законы не соблюдает, людей обманывает, нищей братии не помогает, честность и доброе словечко не уважает. Дайся ему, моя казна, не в корысть, не в радость, дайся на пагубу души и тела, и в сем и в будущем веке!». Вот как! Придёт минутка и лукавый наведёт человека на след, подсунет скрытую казну какому отпетому молодцу. За этот клад бес, слышь-ко, не держится, от силы старается его сбурить. От такого клада добра не жди! Завидел, батенька, что поблазнило таким кладом, беги без оглядки. Это не чистый клад, а заклятый!

Дед Назар смотрел в рот гостю, по душе ему пришлись его рассказы. «Ай-да, старик!» – восхищались им глаза дедушки. Да и все мы присмирели: уж очень занятно странник вёл свой сказ.

– Нет, мне такого проклятого клада не надо! – сказал казак. – Вот бы мне хороший клад отыскать. Зажил бы я со своей старухой!

– А хороший клад, добрый человек, нечаянно в руки не даётся! – уверенно сказал горщик. – А уж коли кому дастся, так задарма не придёт, не за спасибочко! Нет! Такой по заветному вещему слову выходит из земли и даётся человеку!

Старик помолчал, подумал и, видя, что старый казак не сводит с него пытливых глаз, сказал:

– Я вот горщик и много по горам брожу, и там, казак, есть клады особые, в каменных подвалах они хранятся. До поры, до времени, слышь-ко, никому их не добыть: ни простому, ни терпеливому, ни удалому, ни счастливому.

– Что ж такие за клады? – удивился дедко. – Отчего ж они в руки не даются, по какой причине?

– Отчего? Тут большой разговор, казак. Есть досуг, послушай одну байку, да разумей, что к чему…

Горщик подался к огоньку, где золотые угольки подёрнулись сизым пеплом. Огонёк засыпал, но нежное тепло всё ещё струилось по горнице.

– Слушай! – сказал горщик: – То дело с моим дедом приключилось. И тут, слышь-ко, всё истинная правда, без вранья. Дед мой был из беглых, человек шатучий: на демидовских заводах робил, да к тому-же отменный зверолов был и по лесам по той самой причине хаживал немало. Запало ему в голову своё счастье отыскать, – в лесных пустыньках раскольницкие старцы надоумили его копать клады. Вот он и копал на-тайне. Скажу вам, всякое попадало ему под руку. Однажды попался в яме большущий кирпич, совсем не схожий на наши: плоский и больно широкий. На том кирпиче рука отпечатана, человечья ладонь с пальцами, да такая большущая, ужасть какая! В старину выходит богатырь тот кирпич делал, да на сырце, как охватил его, так и отпечатал свою рученьку. Эх, и людишки были! Ну, так вот дедушка ходил по разным приметам, копал ямы, но ничего путного не находил: то лошадиную голову отроет, то человечьи кости, то горшок с угольем, то ржавые копьянки, то ерунды, ни в грош цена. Вот оно как! И шёл он раз домой под вечерок, устал, да на старой гари на пенёчке присел отдохнуть. Вытащил он из-за пазухи краюху свежего хлеба, закусывает себе, да вокруг поглядывает. Известно зверолов не может, чтобы лес не послушать!

Закусывает старик и видит – из норки, что под ближней корягой, бурундучок вылез, присел и мордочкой повёл. Дед не знамо по какой причине, но только не спугнул его, а сидит, сам не шевелится. Ладно! Бурундучок обнюхал деда, а не убег. Дивно! Поглядит-поглядит на деда, да и в норку, там своё дело сделает, потом выскочит и лапками сор из норки отгребает. Забавно деду на это глядеть, до чего хлопотлив, да хозяйственен зверюшка. Главное, нисколько старика не испугался. Смекай тут, казак! Долго так сидел дед да любовался на зверюшку, да тут в голову запала вдруг мыслишка: – Дай, покормлю его! Тож, поди, тварь толковая!

Отщипнул дед кусочек хлебушка и бросил к норке. Бурундучок зря не кинулся, споначалу обнюхал кусочек, а после того схватил его и в норку. Через минуту, альбо две, глядит дед, зверюшка вместе с землёй тихонько выкатывает серебряную копеечку, за ней другую, третью…

– Батюшки мои! – возрадовался дед. – Тут не спроста это! Сам клад в руки даётся! И то впрямь по честному сказать, шутка ли! В самое короткое время бурундучок натаскал из норки горстку серебряных копеечек. Дед сотворил молитовку, сгрёб денежки и на село, как ни в чем не бывало! А бурундучку в отплату полкаравая оставил. Ешь, на здоровье!

– Дедушко, а ты не врёшь? – не утерпел и перебил я старика.

– Ты что! – нахмурил брови дед. – Кто тебя просит встревать в беседу. Нишкни!

Он сурово посмотрел на меня, но гость нисколько не обиделся моему вмешательству, лукаво улыбнулся и оказал в мою сторону.

– А уж так издавна повелось, молодец: не любо – не слушай, а врать не мешай!

– Ну говори, говори, что дале-то случилось! – торопил дедушка.

– А дале известно, что могло приключиться. На такой радости мой старик припёр в кабак и загулял, ой, и шибко загулял! Известно, возжа под хвост попала. Дружков угостил и всё до копеечки в кабаке спустил. А спустивши всё до копеечки, подумал:

– Эх-ма, промах я сделал! Не всё, поди, с бурундучка получил! Да и бурундучок ли то ещё был, кто ведает? Поди, клад поблазнил!

От таких дум человеком совсем овладела жадность. Под хмельком, как был из кабака, слышь-ко, дед и пошёл прямо на гари отыскивать знакомую местинку. «Вот, думает, коли нагребу богатства!»

Пришёл он сам-друг, местинку-то сразу признал, присел на пенёк и стал выжидать. Как и в тот раз, бурундучок шасть из норки, а дед возьми да и кинь ему кусочек калача. И что ты, казак, думаешь? Бурундучок уволок калач в норку, а из норки вынес ключик. Не простой ключик, из дорогого камушка. – «Ну, думает старик, вот когда счастье привалило. Сумей только сивый не упустить его из рук!» Повертел-повертел он в руках ключик и думает: «Что же с ним робить? Из каких сундуков открывать богатство?».

Тем часом старик, сам не примечая этого, подошёл к бурундуковой норке и стал подкапывать землю. А она, слышь-ко, сама осыпается, вот осыпается. Так и падает вниз, будто в прорву! И ни бурундучка уж, ни пенёчка, а сделалась на том месте глубокая яма. Заглянул дед и видит, что это вовсе и не нора, а погреб и в него дубовая дверь, а на двери замок. У деда, конечно, руки задрожали. И впрямь, счастье привалило: лови, знай, не зевай! Он спустился в яму, стал перед дубовой дверью, осенил себя крестным знамением и драгоценным ключиком отпер замок. Вошёл он в подземелье, по первости, известно, мрак, а потом ровно по бархату, заструился ласковый да тёплый голубоватый свет. Будто светлячки в ивановскую ночь, заискрились во тьме огоньки: голубенькие, зелёные, красненькие, жёлтенькие…

Дед огляделся и видит: в одном углу стоит бочка, в другом – другая, в третьем – третья, в четвёртом – четвёртая. Подошёл дед к первой бочке, а в ней вино и тут ковш плавает. Пей, не хочу! Подошёл старик ко второй бочке, а в ней полным-полно медяков! Бросился дед к третьей, а там серебро. Рублевики и все чисто демидовские, доброй чеканки! Он – к четвёртой бочке. Батюшки-светы! У старика в глазах зарябило. Четвёртая-то бочка полна золота!

Что тут делать? Дед ухарь был, смекалист. Он проворно сапоги долой и давай нагребать золото. Насыпал доверху, связал голенища за ушки опояской, едва-едва взвалил на плечо и, пошатываясь, пошёл к выходу. Вот и порожек, да вестимо тут лукавый попутал, вспомнил старик про вино и потянуло его хлебнуть ковш-другой. Зачем дело стало? Вино-то рядом в бочке! Поставил дед сапоги с золотом на землю, подошёл к бочке с хмельным, зачерпнул ковшик, ну и бывай здоров! Вино баское[16]16
  Хорошее.


[Закрыть]. По душе старику глянулось. Выпил он ещё ковш, а там третий, а за ним четвёртый. Охмелел старик, повеселел. И отчего не повеселеть: и вино хмельно, и золота бездна! Выпил старик изрядно, забрал золотишко да к выходу подался. Но не тут-то было! Дверь-то ни в какую: ключ не подходит, свет погас и опять тьма кромешная. Хоть глаз выколи, ничего не видать! Обшарил старик всё подземелье, а выбраться никак. Измаялся дед, опустил сапоги с золотом на землю и тут опять всё засияло, дверь готова раскрыться. Старик обрадовался, сгрёб сапоги с золотом, да к выходу. Ан опять всё разом сгасло и дверь ни в какую! Что за оказия? Возьмет золото, сгаснет свет, дверь не открывается, опустит клад на землю, огни засверкают и выходи, куда хошь! Вот так притча! По пьяности старик и не смекнул, что к чему, а когда смекнул, то волосы на голове дыбом, мороз по коже продрал и ноги подкосились. Наконец-то, надоумился старый: заколдован тот клад! И мешает ему нечистик вынести добро. Однако, старик понемногу пришёл в себя, да и по правде сказать хмель-то испарился. Он тут молитовку сотворил, да клятву дал: «Унесу золото, всему обществу будет на пользу!»

Только пообещал это, тут и свет заструился и ключик в самый раз в замочную скважину подошёл, и всё к месту пришлось. Дед свободно перешагнул порог и на свет божий выбрался. И только из подземелья убрался, как вслед кто-то крикнул:

– Ну счастье твоё, молодец, что спогадался дать добрую клятву, а то ни тебе бы не выбраться, ни добра не видать!

Вышел дед на дорогу. Сапоги портянками заткнул, чтобы золото не сверкало. Утро давно занялось, впереди и село замаячило, дымок над трубами вьётся. «Ну, думает дед, всю ночь провозюкался, а всё же добра изрядно нагрёб!»

А тут по дороге едет знакомый мужик.

– Откуда ты, Демьянушка? – спрашивает он и приглашает его сесть на телегу.

Ну, старик, не говоря лишнего, взгромоздился на телегу. Известно, с тяжёлой ношей не под силу тащиться на село.

«Вот, думает он, всё одно к одному хорошо сотворилось. Теперь, брат, шалишь, заживу. Ой, заживу! Другим завидно станет!»

Мужик вдруг обернулся и спрашивает деда:

– А ты ведь обществу обещал послужить!

Старик не растерялся, хоть и удивительно совпало слово.

– Ну, что мне до общества! Люди и без меня проживут, не для них старался!

И только сказал это: сразу ни мужика, ни телеги, ни золота. Лежит он среди дороги, голова с похмелья трещит, а на селе петухи поют…

Горщик смолк, склонил свою головку с седым хохолком и хитренько посмотрел на дедушку.

– Чул, как обернулось дело? – с лукавинкой спросил он.

– Скажи на милость! – покачал головой дед. – Надо же ему толику было на общее дело отпустить!

– Вот то-то и оно! – сказал старик. Схватясь за бок, закряхтел.

– Ох, и бок, что-то ломит. Всю путь-дороженьку намаялся. Надо знать, простыл! – пожаловался он.

– Ты, дед, не приставай боле, дай человеку с дороги передохнуть! – вступилась за прохожего человека бабушка.

Деду очень хотелось ещё послушать горщика и самому кое-что о кладах рассказать, да было поздно. Нахмурясь, он уступил бабушке. Странник улёгся на скамью под окном, укрылся старым полушубком хозяина и скоро захрапел. Но старый казак долго не мог угомониться, всё о чём-то шептался со старухой.

И только я да кот Власий Иванович, забившись в свой уголок, лежали и помалкивали. Думалось мне соблазнить Митяшку и уйти с ним в степь отыскивать сказочные сокровища. С этими мыслями я и уснул…

Горщик проснулся раненько, умылся и собрался в дорогу. От завтрака он отказался.

– Вот дойду до места и перекушу. Пока прохлада, только и бежать по росе! – весело сказал он.

Гость поклонился старикам и вышел из домика. Дедко, однако, не угомонился и вышел вслед за горщиком. Он нагнал его у ворот и остановил.

– Погоди, чуток, милый человек, – позвал он гостя. – Надо спросить у тебя словечко!

Старик послушно обождал, глаза его прищурились на солнышко.

– Эх, и погодушка ноне жаркая будет! – сказал он ласково.

Дедушка подошёл к нему.

– Слышь-ко, – прошептал он. – Так ты за кладем пошёл? Аль наврал вчера?

– Ну, что ты, батюшка, зачем же мне врать? За кладом иду, отец, за кладом! – глаза его стали лукавыми.

– Может скажешь, где клад тот, и я с тобой пойду! – заискивая, сказал старый казак. – У меня есть и роспись, только вот словечко не знаю заветное!

– Эх, мил-человек, у меня клад особый, в большом каменном сундуке он хоронится! – весело заговорил горщик: – А сундук этот э-вон! Гляди! – показал он посохом на гору Магнитную. – Вот она, милая! Тут и клад! Только вот не домыслю я, когда будет найден ключик к тому ларцу, чтобы народу нашему сокровища открылись… Ну, пошли, что ли со мной! – предложил он деду.

Раскрыв в удивлении рот, старый казак не двигался с места. Он не знал, то ли рассердиться на старика, то ли принять всерьёз его предложение. Между тем, горщик махнул рукой и легко, спорким шагом зашагал к горе Магнитной.

Дед покачал вслед головой.

– Пойми его: безумец или умная башка! Ишь, где клад надумал искать, да мы этот клад с восхода и до темна зрим, а что толку!

Он вздохнул и разочарованно побрёл в курень.