Текст книги "Поручик (СИ)"

Автор книги: Евгений Капба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

XVIII. ХОРОШИЕ ПАРНИ

– Ну всё, братишка, всё кончилось! Держись давай, нельзя помирать когда уже победил! Сейчас, сейчас до отряда доберемся – обогреешься, отпоим тебя, доктор у нас есть, опять же..

Я приоткрыл правый глаз – и увидел только серое небо и сыплющуюся из низких облаков снежную крупу. Приоткрыл левый – и тут же закрыл. Ну его к черту! Четыре синих шинели бежали на лыжах рядом с нартами, на которых возлежал я, грешный. Сил шевелиться не было – по ощущениям я подхватил суровую простуду, меня лихорадило и мышцы крутило адски. Не ходок я на лыжах, не ходок…

– Да я вижу – тебе лучше! – высокий молодой мужчина с черной, покрытой инеем бородой и выбивающимся из-под папахи чубом посматривал на меня на бегу. – Ты кто таков будешь, откуда в наших местах? Тут людей почитай полтора года не видели… Если б собачки не залаяли – пропал бы ты в снегу, весь такой красивый.

– Из Нового Света, ссыльный… Поручик… – увидев его резкий взгляд, добавил: – Корпуса пограничной стражи.

– А-а-а, и за вас сатрапы взялись? Недолго в нейтралитет пограничники играли… На двух стульях, братишка, усидеть невозможно! А меня Дыбенко звать. Старшина Дыбенко.

Нарты подскочили на сугробе, собаки залились лаем, а меня снова поглотила тьма.

Пришел в себя я, видимо, в отряде. Чистая постель, жарко натопленное помещение, белый потолок… Я провел руками по голове – пострижен под ноль, лицо – тоже непривычно голое. Наверное, боятся тифа. Кто-то переодел меня в чистое белье – рубаху и кальсоны. С легкой досадой подумал, что если они копались в вещах – то нашли и револьвер, и динамит, и, конечно, золото. Вообще-то могли и прикопать в снегу, и не везти сюда. Эдик бы так и сделал… А эти – странные какие-то лоялисты…

Дверь скрипнула, вошел доктор – ну а кто еще может носить белый халат и очки?

– Очнулся? Ну, хорошо, ну, замечательно, – он имел огненно-рыжую шевелюру и потрясающе конопатое лицо – открытое и располагающее к себе. – Панацелин – чудесная штука. Если бы он у нас был в ту войну, сколько человеческих жизней бы спасли? Тысячи? Миллионы?

Я слышал про панацелин – что-то на основе плесени, убивает почти все бактерии… Вроде бы даже у нас, в империи разворачивали производство… Но у них-то он откуда? Доктор предупредил мою попытку спустить ноги с кровати:

– Судно тебе сиделка поднесет, лежи пока. Тебе еще денек-другой – только постельный режим, после этой твоей полярной одиссеи, и бульончиком питаться. Второй случай в практике – и оба бежали из Нового Света. Что с вами там делают, а?

– Да я, собственно…

– Лежи-лежи. Вот зайдет к тебе уполномоченный – ему всё и расскажешь.

Заметив, как я дернулся при слове "уполномоченный", доктор сделал успокаивающий жест рукой:

– Филиппов просто по анкете тебя опросит – формальность такая, и оставит в покое. Ну, я пошёл, сейчас санитарку пришлю… Если что – я ваш лечащий врач, доктор Кауперс, – он уже закрывал дверь, когда вдруг развернулся и добавил напоследок: – Вещи твои у Дыбенко, он обещался навестить, когда из рейда вернется.

Буквально сразу зашла дебелая тетка в белом переднике и принесла судно.

– Не стесняйся, справляй нужду. Я вашего брата столько поперевидала, что меня нынче мало чем удивишь… – сказала она и вздохнула. – И что это вам, мужикам, дома не сидится – то война, то еще зараза какая… Эх!

И ушла, унося судно с собой.

Я снова уснул, и проснулся от стука в дверь – это была сиделка с целой пиалой мясного бульона. Желудок завыл раненым китом, вызвав улыбку женщины. Мне удалось приподняться и выпить бульон самостоятельно. Там плавали два-три пшеничных сухарика и пару волокон мяса.

– Я тебе попозже чаю с сахаром принесу, – пообещала сиделка.

После сиделки в дверь снова постучали.

– Уполномоченный Филиппов! – представился вошедший, и, придвинув стул, подсел поближе к кровати.

Ну просто классика! Кожаный реглан, картуз, синяя повязка и растительность на подбородке. Мы называли ее "бородка предателя нации". Это же просто уродливо – человек сразу становится похож то ли на козла, то ли на черта-дьявола… Этот – молодой еще совсем, три волосины еле-еле пробиваются, а туда же – растит, гордится! Как у эмиссара Новодворского, чтоб его…

– Так, говоришь, ты – поручик Корпуса пограничной стражи? – с места в карьер взял Филиппов.

– Я – беглый ссыльный.

– А как же – офицер бывшим не бывает?..

– Это ты имперцам расскажи, которые меня в Новый Свет определили… – мне даже не нужно было притворяться угрюмым.

– А за что тебя упекли-то?

– За личное мнение! – попытался я гордо выпятить грудь. Лежа на кровати получилось не очень. – Изложил я свое видение политической ситуации в общественном месте, чем вызвал массовые беспорядки в отдельно взятом заведении…

Личное мнение – это лоялистам близко. Это они поддерживают – когда мнение им нравится.

– И какое это видение? – прищурился Филиппов.

– А оно соответствует позиции руководства Корпуса! Только выражено было языком нелитературным и образным!

Филиппов улыбнулся:

– Ну, предположим. А чего бежать-то решился?

И я рассказал ему. Врать было бессмысленно, да и версии красивой придумать я не успел. А вот полуправду, близкую к реальности – это всегда пожалуйста. Конечно, о могилах и коробке с золотом в моем ранце я ни словом не обмолвился. Сказал, что Эдик свихнулся из-за крупного самородка, который я долго искал, но в темноте так и не нашел.

– Не нашел, стало быть… – покивал Филиппов. – А чего в Новый Свет не вернулся?

– А они бы мне поверили? Четыре трупа, никакого золота… Черти что! Они б меня в карцер закрыли, а весной партию поисковую отправили – выяснять. Или били бы долго и с оттяжечкой, чтобы я сказал, куда дел намытое золото…

– А куда ты его дел? – тут же атаковал уполномоченный.

– А это вы у старика спросите! Он у нас старшим был, он за золото и отвечал! Он вообще динамит прятать умудрялся, я же говорил, так что с тайниками всё в порядке у деда было.

– А при случае через пещеры людей провести сможешь?

– Ага. Но сначала – сто пятьдесят верст по снежной пустыне, или летом – по каменистой, как вам будет угодно…

– Ты не понимаешь! Золото на нужды Ассамблеи…

– Да сдалась мне ваша Ассамблея! Хотите – карту нарисую, а вот возвращаться туда мне не улыбается, уж простите…

– Мы вернемся к этому разговору… – пообещал Филиппов.

Он задал еще несколько вопросов, записал что-то химическим карандашом на желтоватых листках бумаги.

– Расположение отряда не покидайте без моего ведома, понятно? – на прощанье сказал он и вышел.

* * *

– Каждый день как послед-ний!

Как последний патрон в обойме!

Каждый день как послед-ний!

Как последний выстрел в упор-р-р!!!

Дыбенко вытворял с семиструнной гитарой Бог знает что, его энергичный голос впивался в самую душу, заставляя слушателей отбивать ритм сапогами и ладонями по столу, и подпевать старшине. Он тряхнул чубатой головой и отложил инструмент, залпом опрокинул стопку водки, занюхал рукавом и оглядел зал. Я явно выделялся среди синемундирной толпы своей "оливой", и взгляд его пронзительно-синих глаз сфокусировался на мне:

– О, братишка! Ты-то мне и нужен!

И двинулся через весь клуб, пожимая руки и похлопывая по плечу, здороваясь и передавая приветы. Он явно был тут героем и всеобщим любимцем, этот Дыбенко.

– Привет, поручик! – хлопнул меня по плечу он. И тут же шикнул на начавших привставать солдат в синих мундирах: – Это наш, правильный поручик! Пограничный! Его имперцы в Новый Свет упекли, а он сбежал. Так что только попробуйте!

И показал кулак. Кулак был что надо. Наверное, как моих полголовы.

– Пойдем, поручик, побеседуем…

Он отвел меня в общежитие. Это сложно было назвать казармой – здесь жили по двое или четверо в комнатах, имелась горячая вода, душевая и канализация – внутри здания. Сказка! В ответ на мое восхищение, Дыбенко довольно осклабился:

– Здесь вам не тут! Лояльность – она вознаграждается!

Он ключом открыл дверь и пустил меня внутрь:

– А сосед где? – удивился я.

– Убили осенью. Мы на Янге с имперцами схлестнулись, настоящий абордаж! Жаркое дело было… Сейчас уж стычек почти нет, говорят даже перемирие собираются подписывать…

– Что-о? – выпучил глаза я.

– То-о! – передразнил меня он. – Но я тебя не за тем позвал. "Оливу" твою я сразу в больницу принес, а вот остальные вещички… Вот они.

Он достал ранец, и бекешу, и револьвер – в общем, всё. Сложив вещи это стопкой, он хлопнул по ней ладонью.

– Но есть один момент, – Дыбенко явно был смущен, и выглядело это комично. – Я кое-что взял, и говорю это сейчас, чтобы не было недопонимания. Взял в той жестяной коробке.

В жестяной коробке было золото.

– У меня из отряда ребята в госпитале лежат, как раз рядом с той палатой, где ты время проводил. Им нужен был панацелин – иначе они бы померли. Я взял у тебя золота и купил у лаймов панацелин, понимаешь? Сел на нарты и сгонял к чертовым лаймам – в факторию. Они меняют один к одному по весу, препарат на золото. Считай, полторы унции я сменял – Кауперсу ведь и тебя лечить нужно было. Такое дело.

Он был удивительный парень, этот Дыбенко. Мог ведь вообще ничего не говорить, или забрать всё золото, или… Да опять же – кинул бы меня там, в снегу, да и дело с концом!

– Всё правильно сделал, – сказал я.

Дыбенко на глазах расслабился.

– А у меня пиво есть! Представляешь – лаймы пиво в консервные банки наливают! Я сменял у них целый ящик – на соболей! Будешь пиво?

Пиво – это конечно хорошо… Но Альянс – на нашем Севере? Фактории посреди территории лоялистов?

– Буду! – сказал я.

Он достал из-под кровати ящик с яркими алюминиевыми банками, вынул парочку, с шипением открыл одну из них и протянул мне. Мы стукнулись банками. Пиво имело интересный хвойный привкус – незнакомый, но приятный.

– А что, до меня кто-то тоже сюда добирался с той стороны гор? – спросил я, поставив пиво на табуретку.

– Был один парниша, молчаливый такой… Лицо еще у него всё время мне кого-то напоминало… – задумался Дыбенко. – А тебе зачем?

– Да просто, интересно. Прогулочка-то вышла адова! – отмахнулся я.

* * *

Они не настолько доверяли мне, чтобы пригласить в свои ряды, но зато готовы были дать мне работу. Филиппов вызвал меня к себе, на серьезный разговор:

– Ты чем заниматься думаешь?

– Сложный вопрос. Я понимаю, у вас тут режимный объект, все дела… И я – такой красивый, явился невесть откуда. Просто так не отпустите.

– Не отпустим, – кивнул уполномоченный. – Но ты и не пленный, если ты об этом. Ты от имперцев сбежал, а до этого они тебя упекли в тюрьму, а потом в ссылку – мы таких людей гнобить не собираемся.

– Но и шататься мне здесь просто так не следует, это понятно. У меня есть вариант.

– Ну-ка, ну-ка…

– Я неплохо готовлю. На прииске я был кашеваром – думаю, справлюсь и тут, на кухне.

Филиппов удивленно поднял бровь:

– И в ночную смену?

– Да ради Бога, мне какая разница?

– Вот это да… Ну ты прямо находка! Мы тут думаем, кто для мангрупп и нарядов будет еду готовить, дежурных назначаем… Порой такую дрянь делают – сил никаких нет! Если организуешь процесс как положено, поработаешь на совесть пару недель – я за тебя похлопочу, поставим на довольствие – звание дадим… Не поручика, конечно, но старшиной, как Дыбенко – это можно…

– Нет уж, звание не стоит… Я всё-таки пограничник.

– Ишь, какие мы принципиальные! Ну ладно, ладно… – Филиппов был доволен.

Он и меня пристроил на видное место, и вопрос с кормежкой нарядов закрыл. Вообще, было странно – почему этим занимался уполномоченный? У них, лоялистов, тут всё было странно – отрядом руководил некто Айзек, по званию – капитан. Комендантом базы был старший лейтенант Хоненя, но без подписи Филиппова ни один их приказ не работал. Потому что Филиппов – уполномоченный Ассамблеей. Такая вот двойная система управления. Это потому что армия – это не страж рубежей родины, а один из инструментов политики – если верить эмиссару Новодворскому.

* * *

Я уже неделю варил борщи, жарил оладушки и тушил овощи. Особенно хорошо получались макароны по-флотски – лоялисты разве что на коленях не стояли за добавкой. Вообще, ситуация была трагикомическая – еще полгода назад я мог бы нашпиговать их свинцом, а теперь нашпиговывал чесноком мясо, которым они набивали себе брюхо.

За эти дни я стал практически своим парнем, да и "оливу" под поварским колпаком и халатом никто не замечал. С подачи Дыбенко они все называли меня "братишка" – и это нервировало. Но нервы – нервами, а дело делать было надо. Столовая и кухня – это место, которое просто одним своим существованием развязывало языки. Я накладывал макароны и слушал:

– … загружают уголь на Свальбарде, и направляются сюда. Ассамблея одобрила монополию Альянса на внешнюю торговлю – вот и пользуются. Пушнина, драгоценные металлы, древесина и сырая нефть. Еще продовольствие – но с этим у нас самих туговато.

– А когда их это интересовало? Оружие в обмен на поцелуй в задницу больше не работает… Теперь оплата – вперед.

Я мотал всё это на ус. Они вообще очень много говорили про Альянс и лаймов. Некоторые – восторженно, некоторые – со злобой. Пока Регент строил самодостаточную, автаркическую экономику, Ассамблея шла по пути интеграции в мировой рынок и готовилась занять нишу в которую нас пытались впихнуть уже четверть века. Аграрно-сырьевой придаток – вот как это называется. И, учитывая территории, куда мы загнали синих, сырье тут было на первом месте. Многие были этим довольны – Тревельян бы вспомнил термин "компрадоры".

– Брат мой дом отгрохал – в два этажа, и баню, а во дворе – дорожки гранитной плиткой выложил. Говорит, и моя доля у него лежит!

– А лес не жалко? Вековые кедры…

– А что лес? Нарастет! Лаймы кругляк берут – сколько привезешь. Складируют, а потом в сезон по Ларьегану конвоями вывозят – на баржах. И ни одна имперская скотина…

По всему выходило – территории лоялистов переживали экономический подъем. Экспорт рос бешеными темпами, и за счет этого уменьшались налоги, и народ вздохнул полной грудью – не весь, конечно. С "бывшими" разговор у синих был короткий. Кто не сбежал – того за ноги – и на виселицу. Заодно и жилищный вопрос решили – в конфискованные жилплощади заселяли семьи военных. Лояльность вознаграждается – так, кажется, сказал Дыбенко? Сюда, на Северо-восток, бежали все, кто не мог ужиться с Новой Империей, отсюда – к нам, бежали "бывшие" и те, кто был недостаточно лоялен.

– … того парнишку. Молчун! Но на скрипке играл – закачаешься. Я спросил, кто учил его – а он говорит – слепой учил! Куда он делся – не знаешь?

– Да он как пришел – так и ушел. Говорили – родня у него на Свальбарде… Но играл знатно… Когда они с Дыбенкой "Цыганочку" бацали – весь клуб ходуном ходил!

– А мне кажется – он всё-таки из бывших… И лицо такое – знакомое, как будто где-то видел…

Есть! Кажется, Дыбенко очень старался кое-что скрыть от меня. Почему он так себя вел – вот вопрос. Но как его разговорить – я не знал. У меня был один вариант – самый проверенный и самый тупой.

* * *

– На кой черт тебе шкура полярного медведя? – выпучился на меня старшина Дыбенко.

– Ну, ты всё равно не поймешь…

– Давай, рассказывай, братишка. Прямо заинтриговал!

– Всё из-за моего старика. Он постоянно хочет навязать мне какие-то соревнования… Мы с ним даже боксировали, представляешь? Он хочет доказать сам себе что он еще ого-го! То секретаршу молодую наймет, то на охоту отправиться… Он завалил тура в последний раз, и хвастался этим недели три! Если я завалю полярного медведя – он заткнется. Я расскажу ему, как сбежал из Нового Света, как шел полторы сотни верст, и предъявлю медведя – он точно заткнется…

– А граница, то есть, для него не аргумент?

– А ты думаешь почему я стал пограничником? Ну а что может переплюнуть полярную экспедицию? Только служба на южной границе…

– И ты что, серьезно всё это делал из-за папаши?

Я устало отмахнулся:

– Ну да… Я же говорил – ты не поймешь… – еще бы он понял!

Я ведь всё это время говорил о его превосходительстве. Хотя, у Артура Николаевича не было секретарши. Это я был его секретаршей. Но шкуру медведя он бы действительно оценил – как привет из полярного прошлого. Но дело было, конечно, не в шкуре.

Дыбенко почесал затылок:

– Говорят, с брусникой медвежатинка особенно хороша…

В общем, я его уломал, пообещав приготовить медведя на весь отряд. Медведи порой заходили вверх по Ларьегану, почти до самой Янги, добывали рыбу в полыньях – так что шансы у нас были.

* * *

Дыбенко взял собачек и нарты. Самоедские собаки – это нечто. Здоровенная лохматая тварь величиной с теленка, которая только притворяется милой! Сожрать могут всё подряд – даже друг друга, в случае большое нужды. Если погонщик зазевается – то и его тоже…

Мы гнали по белому безмолвию – я впереди, старшина – сзади, корректируя курс каюрским шестом.

– Далеко отсюда до лаймов? – спросил я, перекрикивая ветер.

– Верст десять! У них фактория на острове, как раз в устье Янги. Недалеко от того места, где я тебя подобрал. А что?

– Интересно!

– Конечно, интересно! Там у них паровое отопление, патифон и девочки! И ледокол каждый месяц прессу привозит, представляешь? Ломится сюда по Ларьегану!

А вот это была всем новостям новость. Но я виду не подал – мы охотились на медведя.

Привлекательную полынью мы нашли ближе к вечеру и решили становиться на стоянку – Дыбенко уверял что в новых спальных мешках и палатке нам не грозит замерзнуть. Да и настоящие морозы еще не ударили.

Я начал разговор, когда мы зажгли горелку и разогревали ужин – консервную банку гречки с мясом. В палатке было действительно довольно тепло. Собачки снаружи подвывали и поскуливали, налопавшись пеммикана.

– Старшина, а ты как в лоялисты попал?

Дыбенко достал из-за пазухи плоскую фляжку со спиртным, открутил крышечку, приложился и протянул мне:

– Будешь?

У него там была лимонная водка.

– А я не попадал в лоялисты. Я на флоте служил – в Эвксине. Эсминец " Старательный"! – гордо сказал он. – Ух, попортили мы крови протекторским посудинам… Когда вся эта катавасия в столице началась – мы как раз в Миносе стояли, на базе Альянса – бункеровались углем. Они нас и интернировали. Жили в лагере с такими же горемыками – с других кораблей. А потом пришел эмиссар Новодворский и сказал: "Всё, ребята, Империя кончилась, нынче Республика Ассамблей, а это значит – демократия, свобода, равенство и братство!" Всем раздали синие мундиры, винтовки и прочий солдатский скарб – перевели в войска. Флота ведь по договору с Альянсом мы держать не могли!

Я вспомнил, как современные боевые корабли пилили на металлолом и дернул головой. Дыбенко кивнул то ли мне, то ли своим мыслям и продолжил:

– Прибыли мы в Империю – и удивились. Нынче всё по новому было! Вы-то, пограничники, плюнули на всё, а нам-то разбираться пришлось! Оно ведь вроде как справедливо и правильно всё получалось: вот представь – собирает волость ассамблею, выбирают туда своих представителей – депутатов. Самых достойных людей! Те всё коллективно решают, назначают эмиссаров – по конкретным вопросам. Образование там, или, предположим, защита белых медведей – и в этом они самые что ни на есть главные. Но в чужую сферу – не лезь! Потом волостная ассамблея от себя выдвигает пару человек в провинцию – там тоже у них своя, провинциальная Ассамблея… А те уже – посылают делегатов на Республику. Выходит – народ правит через своих представителей? – он усмехнулся.

Я ждал, что он скажет дальше.

– При Империи-то как было? Иерархия! Чтобы человеку, к примеру, стать директором грузового порта – он что? Правильно – учился, потом в доке горбатился, потом отделом руководил, потом – становился заместителем заместителя, потом… Потом оказывалось, что у нынешнего директора порта есть племянник, которому срать, что ты там горбатился – и он сразу после своей столичной Экономической академии становился твоим начальником… Такие порядки нам не нравились – и мы их поменяли!

 
– Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим!
Кто был ничем, тот станет всем!..
 

– пропел я.

Дыбенко сверкнул глазами:

– И построили! Теперь докер мог стать эмиссаром по портовой части – и управлять! Но…

– Но эмиссарами становились не докеры, да? Хочешь, я тебе объясню, что было дальше?

– Ну-ну, братишка, объясни… Из тебя твоя интеллигенция прямо прет!

– Фокус в том, что в Ассамблеи выбирали не самых лучших. А тех, кто мог убедить других, что его нужно избрать. Вот скажи мне, чем будет заниматься хороший доктор?

– Людей лечить – как Кауперс. Понятно дело!

– А почему он не эмиссар по медицине?

– А нахрена оно ему?

– Во-от! А если бы Кауперс, предположим, был личным доктором губернатора провинции – он бы мог стать эмиссаром?

– Э, не-е-ет! Люстрация, братишка! Мы бывших – к ногтю! Попили нашей крови, хватит!

– А разве то, что доктор пользовал губернатора делает его плохим специалистом? Держал бы губернатор около себя идиота? – я напоминал сам себе покойного Лазаревича, который бесил лоялистов множеством вопросов.

– Ты это к чему клонишь?

– К тому, что эмиссары ваши – редкостная погань и сплошной непрофессионализм. Это стало понятно через два года, когда в стране голод начался, а депутаты ассамблей получали усиленный паёк – им ведь нужно было заботиться об освобожденном народе, верно?

– Голод устроила контра и имперские недобитки! Срывали продразверстки, занимались саботажем! Ты вообще это к чему? Агитируешь меня?

– А чего мне тебя агитировать? Тут у вас видишь как всё неплохо получается… Вывели, наверное, всю контру – вот и жизнь закипела…

– А ты думаешь! Интеграция в мировое сообщество! Рынки сбыта! – Дыбенко воодушевился.

Но я видел, что он не так уверен в своих словах, как пытается мне показать.

– Я смотрю, нож у тебя хороший… – сменил тему я.

– Нож? Да, нож фирмы "Барлоу"! У нас таких не делают! – вдруг он погрустнел. – У нас вообще ножи не делают теперь.

– Погоди, а Сребряница?

– А что Сребряница? Переквалифицировали производство на обогащение руды. Концентрат вывозит Альянс – а ножи мы уже закупаем.

– И гречку?

– Что – гречку?

– Вот на банке этой консервной – на каком языке написано?

– А черт его знает…

Мы посидели еще немного, прихлебывая из фляжки.

– Знаешь, почему началась та война? – спросил я.

– Потому что мы заступились за иллирийцев?

– Неа. Потому что тевтоны производили то же, что и лаймы. И не хотели интегрироваться в мировое сообщество.

Дыбенко уставился на меня как баран на новые ворота, а потом помотал головой:

– Не, ну тебя к черту, поручик! Вы там на своей границе со своим нейтралитетом совсем уже… Давай лучше спать.

* * *

– Открывай глаза, братишка! Медведь пришел!

– Какой нахрен?.. – тут я всё понял, и задергался в спальном мешке на днище палатки.

Старшина хохотнул:

– Ты это… Как гусеница! – и дальше мы гоготали уже вместе.

Медведей было два – побольше и поменьше. Они стояли у самой кромки льда и высматривали рыбу. В какой-то момент тот, который побольше резко ударил лапой – и вытащил из мутной воды что-то крупное и темное.

– Во даёт! – восхитился Дыбенко. – Бить мелкого будем – у них, говорят, мясо вкуснее.

Он протянул мне винтовку – впервые за всё время. У него их было две: одна – старая модель армии Альянса, вторая наша, имперская. Наша досталась мне.

– Бить будем вместе, чтоб наверняка. А то уйдет – проклянем всё на свете за подранком гонявшись!

Мы лежали на пригорочке в снегу и целились в мишек.

– Ну что – огонь? – спросил Дыбенко. И тут же ответил: – Огонь!

Мы выстрелили почти одновременно – и медведи кинулись бежать. Наконец, меньший рухнул.

– Ура! – крикнул Дыбенко. – Сейчас подцепим тушу за нарты и выволочем на берег – будем свежевать!

Мы возились с чертовой тушей до темноты – свежевали, усмиряли собак, рвавшихся с привязи к кровоточащему мясу. Отбивались от стаи песцов, паковали шкуру, разделяли мясо на порции… В общем – это была адская работа и я уже проклял себя за то, что придумал такой дурацкий повод… Ну не шпион я! Я – пехотный офицер, я могу копать, могу не копать, могу сделать чтоб другие копали, а потом стреляли… А не вот это вот всё!

– Слушай, – Дыбенко был весь перемазан в медвежьей крови и держал в руке нож фирмы "Барлоу". – Я подумал о твоих словах про вот этот вот ножик… Это что же, как про фитофтору в Коннахте получиться может?

На острове Коннахт, который входил в Альянс, выращивали в основном картошку – гнали спирт на продажу, кормили скот ну и сами кушали, конечно. Монокультура – так бы сказал Тревельян. А потом картошку сожрала фитофтора и начался голод – умер каждый четвертый, и каждый третий из оставшихся в живых лишился работы.

– Ну, вы же им не только концентрат продаете? Еще лес-кругляк, пушнину, золото и нефть, да?

Дыбенко задумчиво наморщил лоб.

Мы закончили, когда на небе было полным полно звезд.

– Наверное, нужно выдвигаться в отряд, – сказал Дыбенко. – А то на запах придут родственники этого мишки… Не люблю ночные поездки, но… – он не договорил.

Нас ослепил поток яркого электрического света.

– Стоять! Рьюки вверьх! Ви есть браконьеры!

Полдюжины солдат в полушубках, моторные сани и офицер – в фуражке. И как только уши у него не мерзнут?

Старшина Дыбенко попробовал договориться миром:

– Мы – заготовительная команда республиканской армии. У меня есть документы, в кармане.

– Ви пройдьете с нами. Груз будьет конфискован. Рьеспубликанская Ассамблейа дала прафительтсву оф Алайанс монополия на… Охота на польярного зверя, заготофка пьюшнины.

Я только усмехнулся, а Дыбенко – он грязно выматерился.