Текст книги "Поручик (СИ)"

Автор книги: Евгений Капба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

  НОЧЬ

  Промозглый ночной ветер ворвался в блиндаж, закружился по столу, заставляя вальсировать документы, поиграл огоньком керосиновой лампы и умчался через щели между бревнами. Стеценко закурил папиросу и спросил у меня:

   – Будешь?

  Я усмехнулся. Он покачал головой и спрятал пачку. Наверное, я был единственный некурящий офицер в нашей бригаде, а сегодняшняя ночь была не лучше и не хуже многих. С чего бы мне начинать курить?

   – Ну и дурак, – резюмировал Стеценко и вытянул ноги, чтобы погреть подошвы ботинок у печки.

   Я потянулся и встал с топчана. Нужно было проверить посты. Оправил шинель, застегнулся на все пуговицы и затянул потуже портупею с шашкой и револьвером.

   – Ну-ну, давай, проявляй служебное рвение. Авось полковник заметит... – Стеценко задремал на своей табуретке, вытянув ноги и привалившись к стене.

   Снаружи было зябко. Я втянул голову в плечи, но потом подумал, что не стоит оно того, распрямился, надел фуражку и зачем-то провел пальцами по козырьку. Сквозь ночную тьму виднелись огоньки папирос, которые курили солдаты в окопах. Мерцал непостоянный, мигающий свет от небольшого костерка, который развели бойцы, на чью долю выпало сегодня ночью не спать. Вообще-то костер разводить нельзя – светомаскировка. Вдруг вражеский наводчик направит сюда огонь артиллерии, или проплывающий высоко в облаках цеппелин решит сбросить свой смертоносный груз на наши позиции? Но ведь солдатам-то было холодно! И они не могли укрыться в условно теплом блиндаже, как я или Стеценко.

  Я подошел к костру и сказал:

   – Прикройте чем-нибудь, а то с этих станется пальнуть сюда чем-нибудь посерьезнее...

  Капрал мигом соорудил из какого-то брезента и двух винтовок что-то вроде ширмы и прикрыл огонь с той стороны, где находились враги.

   – Мы ж совсем маленький, ваше благородие... Холодно так.

   – Пусть горит пока, там посмотрим. Нагрянет полковник с проверкой, что делать будем?

  Солдаты потупились, я спросил:

   – От разведки что слышно? Не вернулись?

  Капрал почесал подбородок и сказал:

   – С полчаса назад на той стороне пошумели-пошумели, а потом все затихло. Может, сцапали нашего ротмистра?

  Другой солдат, кажется, его фамилия была Кислица, в ответ на реплику капрала буркнул:

   – Нашего ротмистра сам черт не сцапает. Он же заговоренный. Правда, господин поручик?

  Я поморщился. Когда на кого-то говорили, что он заговоренный, это как бы снимало всякую ответственность с носителя такой репутации. То есть, все заслуги и удачи могли приписать этой заговоренности, а если, не дай Бог, человек погибал, то можно было покачать головой и сказать, что, мол, от пули никакая заговоренность не спасет. А наш Феликс был настоящий ас в своем деле. Ему удавалось добывать сведения в совершенно немыслимых ситуациях, и всегда возвращаться живым и здоровым. И сохранять жизни своих бойцов. Поэтому солдаты его любили и побаивались, а за глаза называли 'нашим ротмистром'. Интересно, как они меня называли?

   – Ротмистр Карский – прекрасный офицер. Он всегда возвращается, так? – полуутвердительно сказал я.

  Солдаты одобрительно покивали, а я бросил:

   – Ракету не проспите, бойцы, – и пошел дальше по траншеям.

  Мне уже делали выговор за фамильярность с солдатами, но я ничего не мог с собой поделать. Многие из этих людей были гораздо старше и опытнее меня, да и вообще... Не так я был воспитан, что ли? И, по крайней мере, я мог быть уверен, что никто из ребят моей штурмроты не выстрелит мне в спину.

  Тут я вспомнил про случай в седьмой стрелковой, когда их поручика, который распускал руки без повода, просто не сняли с колючей проволоки, на которой он повис во время атаки. Солдаты просто ничего не сделали...

  У пулеметной команды в землянке кипела жизнь. Их главный – вахмистр Перец был мировой мужик, несмотря на фамилию. С фамилиями в нашей штурмроте был вообще цирк. Как говорил Феликс – 'Шапито!'. Ни одна проверка, или просто построение-перекличка в присутствии высших чинов не обходилась без казусов. Кстати, парень с фамилией Казус тоже был.

  Я постучал в дверь землянки, услышал хриплое 'Да-а!' и вошел.

  Солдаты повскакивали, а вахмистр Перец рявкнул:

   – Смир-рна-а!

   – Вольно, – скомандовал я, и солдаты уселись по местам.

   – Ваше благородие, не хотите бараньей похлебочки?

   – Это как это, господин вахмистр? Какая-такая баранина? От тыловиков вроде не поступало...

   – От них вообще мало чего поступает... Тут вчера цеппелин хутор разбомбил, люди-то в погребах спрятались, а баран вот не уберегся. Так хотите?

   – А-а, давай.

  Я подсел к котлу, взял чистую ложку и зачерпнул варева. Как говорила моя мама, пока горячее – пойдет.

  Солдаты рассуждали о войне и политике. Меня им бояться было нечего, я пулеметной команде не начальство, да и вообще... Я мало кому начальство. Заместитель командира штурмроты, поручик, кавалер ордена святого Георгия IV степени. Солидно звучит, а? А по-настоящему – студент-недоучка, закончивший офицерские курсы по ускоренной программе и брошенный на фронт 'затыкать дыры'...

  Солдаты говорили.

   – Когда этих побьем, что делать будем?

  – Вон, Степной фронт с лоялистами не справляется. Небось туда перебросят. Нет, вахмистр, вот, ты вроде умный мужик, можешь мне объяснить, как можно быть такой сукой, как лоялист?!

   – Ладно тебе, Панкратов! Хорош кипятиться! Мы здесь с тобой баранью похлебку наяриваем, а лоялисты, небось, сухпай фирменный, оттуда...

   – Да хоть икру красную! Нет, я понимаю – Протекторат. Воюют себе и воюют. Как люди. Ясно где свои, где чужие, кто друг, а кто – не очень. Одно слово – цивилизация! А лоялисты!? Вроде ж свои в доску, а ведь хуже зверей! Ваше благородие, что скажете?

  Я отложил ложку и посмотрел на Панкратова. Это был молодой голубоглазый солдат, одного со мной возраста. Волосы коротко пострижены, на щеке – свежий шрам. Наверное, идейный.

   – А я вот что скажу, рядовой Панкратов. Мы сейчас воюем за что, как думаешь?

   – Как это? За Его Высочество Регента, Святую Веру и Великую Империю! – он так и произнес это все, с большой буквы.

  Я заметил, как вахмистр улыбнулся уголком рта и пригладил усы, чтобы скрыть улыбку.

   – Рядовой Панкратов, – медленно проговорил я, – Не знаю как вы, а я воюю за то, чтобы мои близкие не голодали, чтобы мы с вами через пару лет могли спокойно работать, и, кроме того, чтобы ни я, ни вы, ни какой-либо другой наш человек не унижался перед чужим дядей. А обеспечить это все может только, как это? Его Высочество Регент, Святая Вера и Великая Империя, которой пока нет. Но обязательно будет.

  Панкратов смотрел на меня непонимающе все время, пока я высказывался, и только под конец, когда я начал говорить, ну, все с большой буквы, он утвердительно кивнул. А потом спросил:

   – А лоялисты?

   – Ну-у, как тебе объяснить? Лоялисты – это те, кто готов унижаться перед чужим дядей, чтоб сейчас поесть фирменный сухпай.

   – Я ведь и говорю – сволочи! За ноги людей на опоры вешают...

  Тут в разговор вступил Фишер. Он был подносчиком патронов в пулеметной команде, поскольку ни на что другое не годился. Интеллигент до мозга костей, худой, сутулый и с пенсне на носу. Так вот, Фишер сказал то, о чем я давно думал:

   – Послушайте, – заговорил Фишер, – а ведь там, в окопах у лоялистов, сейчас сидят какие-нибудь парни, и точно так же, на точно таком же языке называют нас фашистами, оборванцами и Бог знает как еще. И вспоминают, что мы людей в синей форме расстреливаем без особой волокиты.

   – Так это ж лоялисты! – возмутился Панкратов, – Если синяя форма – значит сволочь, это даже моя бабушка знает!

   Фишер почесал макушку и, задумчиво глядя на Панкратова сказал:

   – И свой Панкратов у них есть. Только стрижка у него не короткая, и ругает он нас почем свет стоит. Мол, имперцы такие-сякие... И бабушка у того, ихнего Панкратова, тоже есть...

  Я что-то стал терять нить разговора, встал, кивнул вахмистру и вышел.

  Луна выглянула из-за туч, и неверный серебряный свет окрасил траншеи, поле, изрытое воронками, колючую проволоку и все остальное в замогильную цветовую гамму.

  Откуда-то со стороны окопов второго взвода неслись звуки песни, я решил пойти послушать. По пути я встретил Стеценко, который сидел на краю окопа и ковырял что-то в подошве ботинка, бубня матерно под нос. Когда он меня заметил, то ругнулся и заявил:

   – Пропалил подошву насмерть! Заснул, пока тебя не было... Сучья печка!

  Я подумал, что печка моя, и, значит, он сейчас меня назвал сукой. И даже не заметил этого.

  Второй взвод пел 'Черный ворон'. Их было человек десять, они сидели на дне окопа, курили, и в перерывах между затяжками подпевали красивому чернявому парню, который чистил ружье. Я сделал ладонью успокаивающий жест, мол, сидите, не надо... Понятно ведь, что каждый раз, как велит устав, козырять проходящему мимо офицеру – это просто праздник для души, но если в окопе хотя бы нет ветра, то стоит встать в полный рост...

   – Над мое-ею голово-оой,

   Ты добы-ы-ычи не дожде-ошься...

   Черный ворон, я не твой...

  Звук взрыва разорвал тишину ночной идиллии и заставил меня пригнуться. На той стороне происходило что-то невообразимое: треск пулеметных очередей, хлопанье винтовок... Вдруг в небо взлетела красная ракета. Секунда, вторая... Ракета взорвалась в небесах, оставив после себя ощущение праздника и две светящиеся точки, которые стремительно приближались к земле. Феликс! Думать было некогда.

   – Рота, к бою!!! – заорал я и побежал по траншеям.

  Солдаты, заспанные, выскакивали из землянок и блиндажей, бежали на боевые посты. Суматоха поднялась невообразимая. Я в бинокль попытался разглядеть, что происходит там, на той стороне. Толком ничего не было видно, какое-то мельтешение и общий хаос.

  Меня нашел командир роты, капитан Тенегин.

   – Поручик! Что за самоуправство?

   – Господин капитан... Феликс, то есть ротмистр Карский идет на прорыв. Ракета была.

   – Та-ак... Ладно, принимайте командование ротой, – сказал капитан и побежал куда-то.

  Я, честно говоря, оторопел. Как это – принимайте командование? Вдруг мне показалось какое-то движение между траншеями. Я глянул в бинокль – Феликс! Бежит в полный рост по полю к нашим позициям, стреляет на ходу из револьвера. А где его бойцы?

   – Рота! Прикрываем ротмистра! – крикнул я, достал револьвер и стал садить из него в сторону вражеских окопов.

  Солдаты защелкали затворами и открыли огонь. Феликс все понял, упал на землю и пополз. Я вылез из окопа и пополз ему навстречу. За мной направился кто-то еще. Я оглянулся – Стеценко. Без ботинка.

  Феликс укрылся в какой-то воронке, где-то на четверти пути до наших окопов. Мы скатились туда кубарем, и я сразу кинулся к ротмистру. Он был ранен и зажимал руку повыше локтя, чтобы остановить кровь.

   – Что? Что? – я не мог найти слов.

  Носовым платком, благо, он был чистый, перевязал Феликсу руку прямо поверх одежды, и только потом посмотрел ему в глаза.

  Ротмистр выглядел ужасно. Лицо – почти черное, мешки под глазами, кровоподтек на лбу...

   – Что случилось?

  Феликс помотал головой и сказал:

   – Давай отсюда выбираться.

  Мы втроем ползли к окопам, уже грязные до ужаса, и Феликс, наконец, сказал:

   – Всех... Всех потерял...

  Я на минуту задохнулся. Семь бойцов-разведчиков, лучшие солдаты полка – мертвы. Саня-прапорщик, Петров, вечно серьезный, – все. Что же там все-таки случилось?

  В окопах нас встретили солдаты, санитар по-нормальному перевязал рану Феликса. Он глазами что-то искал, потом глянул на меня и спросил:

   – Связь со штабом есть?

  Я сразу не понял.

   – С каким штабом?

   – Не дури, поручик! Верховное Командование нужно, срочно!

  Я соображал секунду, потом сказал:

   – Это в бригаду надо.

   – Давай, давай, давай... – и мы с Феликсом побежали в полк.

  Как у него сил хватило? До штаба бригады – три километра. Где-то половина пути – по траншеям. Остальная часть – по лесу. Тоже не сахар. Феликса шатало, но он бежал. Видимо, что-то действительно серьезное.

  Дежурный офицер, какой-то незнакомый капитан, сначала не хотел нас пускать, но увидев шальные глаза ротмистра, вызвал полковника. Феликс что-то шепнул ему на ухо, тот изменился лицом и достал откуда-то телефонный аппарат зеленого цвета.

   – Штаб корпуса? Это полковник Бероев. Мне Верховное Командование. Красный! Понимаете, красный!!!

  Красный – это точно нечто настолько серьезное, что я даже не могу себе представить. Когда началось наступление, степень важности была 'желтой'. Что же тогда сейчас происходит?

  Полковник передал трубку Феликсу. Видимо, ему ответили, потому что он вытянулся в струнку и сказал:

   – Ваше Высочество, говорит ротмистр Карский, разведка пятой сводно-гвардейской бригады. Седьмая Имперская армия прорвала фронт, окружив девять дивизий Протектората. Высшее руководство противника готовится к переговорам. Протекторат выйдет из войны. Срок измеряется днями, – он говорил все это очень четко, без запинки, стоя навытяжку.

   После того, как ротмистр передал трубку полковнику, он качнулся и обрушился на пол.

  Перекладывая его на лавку, я осознал, что где-то потерял фуражку. И что теперь с этим со всем делать?

   ДУЭЛЬ

  Знаете, я не люблю кавалеристов. То есть понятно, что они хорошие вояки, и вроде бы как на современной войне без мобильных войск никуда... Но это, наверное, врожденное. Не люблю их форму, их золоченые палаши, и, о Боже, их плюмажи на киверах.

  Феликс говорит, что это зависть. Мол, девушки больше любят кавалеристов, потому как они выглядят мужественнее. Куда нашим хаки-шинелям до их парадных мундиров с аксельбантами... Хотя сам ротмистр себя не причисляет ни к одному роду войск. Разведка, и все. Кстати, Феликс – герой. То есть не герой, а Герой. Звание Героя Империи ему присвоили позавчера, а наградной крест вручал лично Его Высочество Регент. Но мне не завидно, на удивление. Наверное, потому, что он лежит в госпитале, а я нахожусь со своей штурмротой на переформировании. Из нас делают батальон. И, какой кошмар, одной из рот этого батальона буду командовать я. Я – начальство!

  Так вот, о кавалеристах. Сейчас двое таких бравых ребят сидели напротив меня и радовались жизни. Будь проклят тот момент, когда мои ноги понесли меня в эту корчму. Мало что ли заведений? А теперь сиди и смотри, как хамоватые красавцы... с плюмажами на киверах... В общем, на этих красавцев смотреть было противно.

  Время от времени я ловил на себе их взгляды, но официант уже принял мой заказ, и просто необходимо было дождаться его.

   – Официант! Можно бутылку чегемского? – щелкнув пальцами, возопил один из кавалеристов.

  Удивительно, что у нас с ним сошлись вкусы. Я тоже люблю чегемское, и заказал бутылку минуту назад.

   – Простите, но последнюю заказал господин поручик, – официант был сух, холоден и корректен, и чем-то напоминал вампира.

   – А мы заплатим! – сказал второй кавалерист.

   – Господин поручик заказал раньше.

   – А мы заплатим больше!

  Вот почему я ненавижу кавалеристов. Из них так и лезет чувство превосходства. Это так оставлять было нельзя.

   – Господа, я сделал заказ, и отменять его не собираюсь, – мне пришлось слегка повысить голос, чтобы они услышали меня через два стола.

  Один из кавалеристов приподнялся, чтобы разглядеть меня... или для того, чтобы я разглядел его есаульские погоны. Но я решил стоять до конца.

   – Господин есаул, я не собираюсь отменять заказ.

   – Поручик, давай по-нормальному! К чему тебе лишние проблемы?

  Кроме кавалеристов я ненавижу еще, когда незнакомые мне люди считают возможным применять в разговоре такой вот панибратский тон.

   – Мне действительно ни к чему проблемы, господин есаул. Мне нужен мой заказ.

  Официант молча наблюдал за нашей перебранкой. Когда я договорил, он ушел, и через некоторое время у меня на столе стояла бутылка чегемского, и все остальное. Кавалерист-есаул там, за своим столом, сказал шепотом, но так, чтобы я услышал:

   – Ур-род.

  Во мне проснулась холодная решимость подождать его после того, как пообедаю. Поэтому я подозвал официанта и сказал ему:

   – Отнесите бутылку господину есаулу. Возможно, это вино поможет ему ощутить себя немного более счастливым. А мне – чаю, пожалуйста.

  Пьяный человек фехтует на порядок хуже трезвого. А фехтовать нам сегодня явно придется. Дуэльный кодекс предписывает поединки до первой крови, и меня это полностью устраивало.

  Там, за 'кавалерийским' столом, бушевала буря. Есаул был в бешенстве. Наверное, потому, что я его поимел. То есть, таким людям, как есаул, на это наплевать. Главное, чтобы вино было. Но тут ведь был его младший по званию товарищ! И полкорчмы поняло, что я поимел есаула.

   Я не люблю кавалеристов из-за этого гонора. Как же так, какой-то там поручик-пехота, посмел отправить ему бутылку вина 'с барского стола'! По правде говоря, на это и был расчет.

  Они ждали меня на крыльце. Только их было не двое, а четверо. Кроме есаула с товарищем тут еще присутствовали два нижних чина – усатые вахмистры. Дело пахло жареным. Хвала Всевышнему, какой-то незнакомый мне премьер-майор в таком родном хаки оказался поблизости и спросил:

   – Господин поручик, какие-нибудь проблемы?

   – Не знаю. Господин есаул, какие-нибудь проблемы?

  Есаул скрипнул зубами:

   – В соответствии со статьей 27 Дуэльного кодекса, я вас вызываю!

   – Оскорбление достоинства и чести? – меня тянуло смеяться. – Это я-то вас оскорбил? Господин майор, будьте моим секундантом.

  Премьер-майор глянул на меня, потом на кавалериста. Он тоже был пехотинец. Поэтому кивнул и мы все вместе отправились на пустырь за госпиталь. По традиции, все дуэли проходили на этом пустыре. Ближе к медицине – это раз, развлечение пациентам – это два. И место удобное.

  Я объяснил майору ситуацию, и он одобрил мое поведение. На пустыре не было никого. Полянка между кустами, которую мы выбрали, вполне подходила для задуманного, тем более, я заметил одну интересную деталь, которая потом могла мне пригодиться.

  Есаул в это время расстегивал пуговицы мундира. Я снял портупею с шашкой, повесил шинель на какой-то куст и размял руки. Шашку из ножен доставать пока было рано.

  В гимнастерке было явно холодно. Ветер продувал меня насквозь. Однако, когда я глянул на есаула, мне стало смешно и я забыл про холод.

  Под мундиром была дикая кружевная рубашка. Такие, наверное, носили в позапрошлом веке всякие казановы и ловеласы. Но представить в этом наряде нормального офицера было весьма сложно.

  Премьер-майор тоже улыбался. Он зачем-то посмотрел на часы и сказал:

   – Начнем, господа? Правила известны – бой идет до первой крови, или до потери сознания одним из вас. В пах и в спину не бить, лежачего тоже. Приступайте.

  Я резко выдернул шашку из ножен и пару раз описал в воздухе восьмерку. Шашку мне делали на родине предков – в горах, так что качество стали и всего прочего было отменное. Палаш есаула был вызолочен от эфеса и до лезвия, и казался каким-то несерьезным. Но недооценивать противника не стоило.

  Есаул атаковал сразу, без прелюдий. Молниеносным выпадом он чуть не достал меня, но я отпрянул и парировал. Есаул стал наседать, делая короткие, хлесткие удары, не давая мне возможности контратаковать. Мне приходилось отступать и парировать. Противник был явно серьезный.

  Пришлось пустить в ход хитрость, которую я наметил еще до начала дуэли.

  Я потихонечку отступал, пока пяткой не почувствовал небольшую ямку, над которой завис мой каблук. Тогда я отпрыгнул и сбил атаку есаула. Он, ободренный успехом ринулся на меня, и, не заметив ямку, споткнулся, потерял равновесие... Я воспользовался этим, полоснул его по кисти правой руки: палаш кавалериста взмыл в воздух и, задребезжав, воткнулся в землю. Мне удалось провести подсечку, и есаул оказался на земле. Пощекотав клинком ему подбородок, я буркнул:

   – Достаточно, господин есаул?..

  Он не успел ничего ответить. Послышался свисток и из-за госпиталя выбежали трое солдат в мундирах саперов и с красными повязками на рукавах. Патруль, так его!..

  Бежавший следом за солдатами молоденький подпоручик приблизился к нам и проговорил ломающимся голосом:

   – Господа офицеры! Прошу немедленно разойтись, иначе мне придется написать рапорт!

  Рапорт – значит разбирательство. И хотя дуэль была проведена в соответствии с кодексом, меня затошнило при мысли о возможной бюрократической волоките.

  Я отдернул шпагу от подбородка есаула и сказал:

   – Всего хорошего, господин есаул! Удачного дня, господа!..

  Загнал шашку в ножны, взял из рук премьер-майора, моего секунданта, шинель и накинул ее на плечи.

  Уже уходя я слышал как есаул говорил одному из вахмистров:

   – Я бы этого поручика в два счета уделал... если б не патруль!.. П-пехота, мать его так!

  Я зло плюнул на землю и ускорил шаг. Знаете, я все-таки не люблю кавалеристов...

  КЛЁН

  В бинокль городок казался симпатичным, ухоженным и безопасным. Я рассматривал ратушу XVIII века и думал о том... что башенка с балкончиком на ней является удобным наблюдательным пунктом или позицией для снайперской пары. Надо бы раздобыть оптику помощнее...

  Городок назывался коротко и емко – Клён. Как мне доложили, здесь есть минеральный источник и раньше был санаторий. Феликс уже успел прошвырнуться к окраинам городка и сказал что в санатории вроде как казарма лоялистов. Еще он сказал, что охраняют городок знатно, мышь не проскочит... Что-то затевают господа в синей форме.

  Я спрыгнул с лафета сорокапятки и засунул бинокль в футляр. Моя рота должна была совершать обходной маневр, и нужно было еще раз убедиться, что все в порядке.

   – Стеценко!

   – Господин поручик? – он зевал во всю глотку и не стеснялся.

   – Закрой рот!

  Стеценко нарочито клацнул зубами и заухмылялся. Потом спросил:

   – Слушай, а правда нам оказали великую честь совершить обходной маневр? – и продекламировал:

   'Двести два солдата, и восемь лошадей...

   Пушечное мясо для вражьих батарей!'

  И опять зевнул.

   – Подпоручик Стеценко!– мне начало передаваться его безразлично-расслабленное состояние и я решил действовать радикально. – Построить личный состав роты на опушке! Раздать всем двойной боекомплект! Десятиминутная готовность!

   Стеценко фыркнул, застегнул верхнюю пуговицу и побежал поднимать людей.

  Я поковырялся в планшете и выудил оттуда карту местности. Городок Клён располагался на возвышенности над берегом реки. Местность тут была холмистая, изрезанная оврагами. Всяко лучше, чем по чистому полю в атаку идти!

  Предстояло еще сообщить людям боевую задачу, а я сам четко не представлял, что и как надо делать. Полковник сказал коротко. Мол, город будет атакован нашей родной пятой сводно-гвардейской бригадой при поддержке полевой артиллерии. Силами двух рот должен быть осуществлен обходной маневр, с правого и левого флангов. Сия задача поручается на правом фланге – седьмой стрелковой роте, на левом – десятой штурмовой, то есть мне. И все. Действуйте, господа офицеры, проявляйте инициативу. Как сообразите что к чему – доложите в штаб. Вот вам пожалуйста...

  Я пялился в карту. С левого фланга, к самому берегу реки тянулся узкий длинный овражек. Заканчивался метров за пятьдесят от окраины городка. Правда неглубокий совсем, метра полтора, и ручей по дну течет...

   – Посыльный! – ко мне подбежал невысокий чернявый солдат. – А-а, рядовой Мамсуров... Сейчас отнесешь эту записку в штаб, полковнику. Потом мигом в расположение роты!

  Я достал листок бумаги и расправил его на планшете. Коротко изложил свои соображения по поводу обходного маневра и сложил листок вчетверо.

   – Бегом, Мамсуров, бегом!..

  Мамсуров убежал. Я пошел к опушке рощицы, где Стеценко уже построил роту. Бойцы зашушукались, потом притихли. Стеценко пробежался пред строем, остановился передо мной, отсалютовал и рявкнул:

   – Личный состав десятой штурмроты построен, двойной боекомплект выдан, господин поручик!

   – Вольно, бойцы!

  Солдаты расслабились. Слава Богу, мне удалось установить с ними нормальные отношения... Не то что бы эти две сотни ребят любили меня, нет! Просто мы нашли самый оптимальный вариант сотрудничества – я их по-всякому прикрываю и стараюсь не нагружать сверх меры, они в свою очередь прикрывают меня и подчиняются моим приказам. Ну не был я кадровым офицером, белой костью... Пришлось вырабатывать свои методы командования и взаимодействия с личным составом.

   – Вахмистры, унтера, прапорщики, капралы – ко мне! Остальным – разойтись. Костров не разводить, вещи не раскладывать... – потом добавил: – Ребята, выступать, возможно, придется в любую минуту. Так что будьте готовы.

  Солдаты зашумели, разошлись. Человек пятнадцать нижних чинов столпились вокруг меня. Я развернул карту на планшете и заговорил, показывая на ней:

   – Нашей роте поручено совершить обходной маневр. Задача малоприятная, сами понимаете... Хотелось бы и выполнить ее, и этот день пережить. Так?

  В ответ одобрительно забурчали. Я продолжил:

   – Значит так. Видите этот овражек, с левого фланга? Он неглубокий, метра полтора всего... Но вот если удастся по нему подобраться к окраине города, мы свалимся синемундирникам как снег на голову. Двигаться придется медленно, пригнувшись. Почти ползком. Проверьте у бойцов снаряжение, чтоб ничего не звенело и не бряцало. Чтобы у всех были каски. И вот еще – скорострельные карабины подвезли?

   – Ждем, господин поручик, – ответил вахмистр Перец, командир пулеметной команды.

   – Как прибудут, распределите по взводам, чтобы в каждом хотя бы по три-четыре штуки было. С нашими винтовками в городе много не навоюешь...

  Вахмистр одобрительно закивал. На самом деле, наши винтовки по дальнобойности, надежности и убойности превосходили почти все известные образцы стрелкового оружия, но вот необходимость передергивать затвор после каждого выстрела значительно снижала скорострельность. А в городских условиях это будет поважнее дальнобойности...

   – Ну, вот как-то так, господа... Всем все понятно?

   – Так точно, господин поручик!

  После того, как все разошлись по своим подразделениям, я присел на землю, облокотившись спиной о ствол клёна. Черт его знает, что день грядущий нам готовит...

  Послышался рокот двигателя грузовика. Привезли новые карабины. Я наблюдал, как солдаты разбирают оружие и тихо радовался двум вещам: патронов, магазинов и карабинов было много – чуть больше сотни стволов с полным боекомплектом. У нас появлялись добавочные шансы на успех.

   – Г-господин по-оручик! – прибежал рядовой Мамсуров, раскрасневшийся и шумно дышащий от долгого бега.

   – Ну что там, Мамсуров?

   – Господин полковник передал ответ, – и протянул мне бумажку, сложенную пополам.

  На ней было написано в стиле нашего полковника – очень коротко: 'Одобряю, действуйте. Начинаем 5.00'

  Я глянул на часы – было 21.17. Вечера были по-летнему светлыми, стемнеет не раньше половины одиннадцатого... Бойцы успеют выспаться.

  Я отпустил Мамсурова, отдал команды Стеценко и нижним чинам на отбой. Про караулы я мог не беспокоиться – с этим проблем не было, да и помощники у меня толковые – один Стеценко чего стоит, хотя и мерзавец редкостный...

   Один вопрос не давал мне покоя – наша бригада вот так запросто расположилась в пяти километрах от городка и никто нас не заметил? Как-то мало похоже на правду... Хотя, мало ли... Полковник у нас, слава Богу, не дурак.

   Меня клонило в сон.

   Проснулся ровно в 4.55. Как по будильнику. Вокруг уже кипела жизнь – солдаты готовились к бою. Я встал, потянулся, провел рукой по портупее с оружием – шашка и револьвер были на месте.

   Неподалеку Стеценко втолковывал что-то паре солдат. Я хотел позвать его, но потом заметил, что у меня дрожат руки. Черт!

   Я заложил руки за спину и позвал Стеценко.

   – Га-аспадин поручик!?

   – Командуй выдвигаться к овражку, Стеценко. И поставь в авангард ребят поглазастее...

   – А я сам в авангарде пойду, можно?

  Я нахмурился. Если потеряю замкомроты – не прощу себе всю жизнь. Но Стеценко парень ушлый и наблюдательный до тошноты – не подведет.

   -Лады. Только аккуратно.

  Стеценко побежал отдавать приказы. Я решил, что пойду с пулеметной командой – как раз в центре колонны.

  Не дожидаясь команды из штаба, мы выдвинулись.

  Бойцы шагали по мокрой от росы траве, стараясь не шуметь. Где-то неподалеку начинался овражек, и нужно было его не прозевать.

  Не прозевали. Солдаты попрыгали на дно, тихо матерясь – ручей оказался довольно глубоким, вода заливалась за голенища сапог и в ботинки. Мои сапоги были повыше солдатских, так что мне повезло. Вахмистр Перец подавал бойцам ящики с пулеметными лентами, те нагружали их себе на спины и уходили в утренний полумрак. Спустили и три наших пулемета – два станковых и два ручных. Я помог пулеметной команде и, после того как передал ящики на руки одному из бойцов, зашагал по дну ручья.

  Вдруг небо осветилось зеленоватым светом – ракета! Бригада пошла в наступление...

   – Всем пригнуться! Без моей команды из оврага ни шагу. Огонь без приказа не открывать! – скомандовал я.

   Солдаты передали приказ по цепочке. Сразу стало тише, и двигаться мы стали медленнее.

  Первый взрыв разорвал тишину где-то вдалеке. Затем еще и еще – работала полевая артиллерия. Потом к знакомым звукам стрельбы сорокпяток добавились более гулкие и редкие – похоже, лоялисты открыли ответный огонь. Видимо, гаубицы... Черт бы их побрал!

  Вдруг колонна замерла.

   – Мины!.. Мины... – пронеслось среди солдат.

  Проклятье! Я как мог быстро отправился к авангарду. Солдаты уступали мне дорогу, прижимались к краям оврага.

  Ребята уже занимались делом. Двое со щупами обыскивали стенки оврага и дно ручейка. Стеценко подобрался поближе ко мне и сказал:

   – Чуть заметил! Там лягушка противопехотная торчала, я уже и ногу поднял, чтоб шагнуть... Еще секунда – и хана мне, десятой роте и обходному маневру. Тьфу!.. – потом Стеценко выматерился.

  Солдаты извлекли со дна ручейка еще три мины, и мы двинулись дальше. Оставалось метров сто, когда артиллерийской канонаде прибавились новые звуки – несколько хлестких взрывов, частые винтовочные выстрелы и пулеметные очереди.

   – Г-господин поручик!.. Что это? – боец по фамилии Панкратов явно нервничал, он постукивал пальцами по цевью карабина.

   – Бог его знает!

  Но я-то догадывался... У седьмой стрелковой роты не было глазастого Стеценко в авангарде, и, похоже, они напоролись на мины... Тут-то наши синемундирные друзья их и накрыли. Первым желанием было поднять роту в атаку, отвлечь на себя лоялистов... Потом бросил: