Текст книги "Поручик (СИ)"

Автор книги: Евгений Капба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Матерые вояки-унтера скрылись в подлеске, Тингеев по-пластунски, как змея, скользнул вперед.

– А молодцы они у тебя! – одобрительно прошептал Марк. – Могут!

Наконец, вернулся Тингеев.

– Часовые-то совсем мертвые, однако!

Зенитчики переглянулись, а Вознесенский вдруг встал, замер и с какой-то особой злостью проговорил:

– Да там ребят режут!

С фланга раздалась частая пальба – я узнал карабин Демьяницы и винтовку Лемешева.

– Оружие к бою, вперед, вперед! – моим бойцам не требовалось лишних команд.

Я выхватил из кобуры револьвер, и мы побежали к батарее.

Фигуры в темных мешковатых одеяниях как раз занимали позиции на КПП, когда мы начали палить в их сторону. Вахмистр Перец и Фишер синхронно рухнули прямо на дорожку, и я уж было подумал что пулеметчиков достали, но они сноровисто изготовили ручник к стрельбе и открыли огонь.

Мы выцеливали мешковатые фигуры, стоя за деревьями, и палили по ним как в тире – электрический фонарь над бетонным командным пунктом давал неплохую подсветку, а вражеские диверсанты, видимо, просто растерялись.

Мы прикончили троих, и ринулись через проходную. Мигнул и погас фонарь.

– Они внутри! – без тени сомнения заявил Марк.

Я увидел у него в руках два автоматических пистолета и несказанно удивился. Слепой с пистолетами?

– Наших там живых нет, – сказал лейб-акустик. – Швырните гранату, а потом просто запустите меня внутрь.

Увидев мое недоумение, один из зенитчиков сказал:

– Не сомневайтесь, господин поручик. Он знает, что делает.

Знает – ну и ладно. Взрослый человек, в конце концов.

Мои пехотинцы рассредоточились по территории батареи, прикрывая друг друга. Я, Панкратов и зенитчики подвели Вознесенского к командному пункту. Панкратов чуть приоткрыл металлическую дверь и катнул туда ребристую "лимонку". Грохнуло, и я увидел, как Марк поморщился. Через секунду он уже был внутри. Раздалась частая стрельба, а потом голос лейб-акустика:

– Тут всё, можно входить.

Еще четыре трупа в темных маскировочных костюмах и Марк с дымящимися пистолетами – вот что мы увидели.

– Это как это вы так, господин лейб-акустик? – ошарашенно оглядывался Панкратов.

– Стрельба на звук! – немного самодовольно проговорил Марк. – Тут главное быть уверенным, что никого из своих поблизости нет.

На улице раздалось еще несколько выстрелов, а потом в командный пункт вбежал Лемешев и, осмотревшись, даже присвистнул:

– Уничтожено три противника, еще два вражеских диверсанта скрылись в лесу. Живых зенитчиков не обнаружено.

Один из подчиненных Вознесенского громко выматерился. Второй, кажется, всхлипнул.

* * *

– Я в ПВО пошел потому что мне страшно не нравится когда взрываются бомбы. У меня уши болят, понимаешь? Все эти фокусы со стрельбой на слух – это всё ерунда по сравнению с ощущением, когда ты сидишь в подвале, а на втором этаже рвутся авиабомбы с цеппелина. Ты когда-нибудь слышал бомбы с цеппелина? – спросил Марк.

– Доводилось.

– Это отвратительно, да? Не говоря уже о том, что ломаются вещи и гибнут люди, – я не мог с ним не согласиться.

– Знаешь, что сейчас будет? Сейчас будет авианалет на столицу. Даю гарантию – все батареи в нашем секторе вырезаны. Они попрут здесь, а потом начнут бомбить военные предприятия, гарнизон и жилые кварталы.

– Кто – они? – мы осмотрели трупы диверсантов, и ничего примечательного обнаружить не удалось. Это могли быть лоялисты, Протекторат, Альянс, или еще кто-то – с этим разбираться придется кому-то более компетентному.

– Да неважно. Главное сейчас – что мы будем делать.

– Сообщим в штаб округа?

– Поздно. Нам придется держать оборону! Сейчас ребята покажут твоим бойцам, как управляться со спарками – и мы дадим жару этим гадам!

– Да как ты себе это представляешь?! – теоретически мы могли стрелять из чего угодно, но противовоздушная оборона – это совсем другая специфика.

– Я сейчас всё объясню.

* * *

Мы нашкребли расчетов на три 23-миллиметровые спарки – двумя руководили зенитчики, а вахмистр Перец уверял, что справится «без сопливых». Я должен был управлять прожектором.

– Я просто буду показывать пальцем куда тебе нужно светить, просто следи за рукой, – сказал мне лейб-акустик. – Когда будешь видеть цель – кричи "Огонь", чтобы я успел закрывать уши. Мои уши на данный момент – единственная надежда наша и столицы, вот что я тебе скажу. Когда цель будет поражена – тут же туши свет, чтобы лишний раз не подставляться.

Его уши явно не страдали скромностью. И не зря.

Гул авиационных моторов мы услышали через несколько минут. Марк был весь напряжен, как охотничий пёс перед гоном.

– Ну, начали. Первый, – крикнул он и его правая рука указала в ночное небо.

Я развернул прожектор, солдаты в бешеном темпе вращали рукоятки регуляторов. Я дернул за рубильник – в небо устремился яркий столб света и выхватил из темноты огромный двухмоторный аэроплан. Бомбардировщик!

– Огонь! – заорал я, краем глаза заметив, как затыкает уши ладонями Марк.

Загрохотали спарки, выплевывая снопы огня в ночное небо. Аэропланы летели не высоко, явно не ожидая от нас такого сюрприза. Наверное, пилотам обещали, что с зенитками покончено! В небесах что-то вспыхнуло, послышался нарастающий вой и грохот – где-то в лесу.

Марк убрал руки от ушей, замер, а потом ткнул левой рукой в сторону.

– Второй!

Снова– регуляторы, снова – рубильник, свет прожектора и очереди спарок в ночное небо… На сей раз враг взорвался прямо в воздухе, вызвав восторженные вопли солдат.

– Их там не меньше двух десятков, ребята! – крикнул Вознесенский. – Мы своей стрельбой навели шороху, но это еще не всё! Дадим им прикурить, а?

И мы дали. Я понял, что это мне напоминало – лейб-акустик как будто дирижировал оркестром, а прожектор и зенитки играли свои партии. Мы подбили еще три бомбардировщика, когда они наконец развернулись на нас и принялись забрасывать батарею бомбами. Разрывы становились всё ближе и ближе.

– Отвратительно! – сказал Марк. – Все в укрытие!

Сидя в бетонном бункере под командным пунктом я вздрагивал от близких разрывов и слушал, как один из зенитчиков втолковывал Фишеру:

– Внутреннее кольцо они в ножи так просто не возьмут! Там охрана – преторианцы… Мы тут их умыли, теперь наши их на подступах к городу причешут из восемьдесят восьмых! Они бомбы абы куда покидают, не долетев до цели и свалят восвояси…. У них расчет на внезапность был – хрен им, а не внезапность!

– Знать бы еще – где эти ихние "яси" – задумчиво проговорил Демьяница. – Я-то думал война к концу идёт…

XVI. АДЪЮТАНТ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА

Я никак понять не мог, что он мне говорит и зачем сует в руки две бархатные коробочки.

– …за дело под Бубырем и за зенитную батарею. Третьей и второй степени!

На самом деле меня еще не отпустило после контузии. Иногда в глазах темнело, а уши начинало ломить – вот, как сейчас. Препаскудные ощущения. Хотелось сесть и посидеть где-нибудь в сторонке, а не слушать какую-то ахинею, которую скороговоркой нёс этот тип. Может он и неплохой тип, в конце концов ожоги на лице штабс-капитана и нашивки панцерника – это не шутки, но было как-то тяжко.

– Присядьте, поручик! – штабс-капитан заботливо придвинул мне стул. – Вам дурно?

– Я в уголочке пристроюсь? Просто нужно пару минут…

– Да-да, ради Бога! Только не забудьте… – он снова принялся совать мне в руки бархатные коробочки.

Да что это, в конце-то концов?

Я сел в удобное кресло в углу кабинета и откинул голову, расслабляя шею. Вообще-то он и вправду был неплохим человеком, этот штабс-капитан. Где б еще я смог вот так вот посидеть? Столичная комендатура начинала мне нравится.

Наконец меня отпустило. Хозяин кабинета продолжал работать – общался с двумя вольноопределяющимися, потом подписывал документы для какого-то хмурого кавалериста. Я решил глянуть, что там такое в коробочках. Со щелчком распахнул одновременно обе и даже крякнул от удивления.

Штабс-капитан глянул на меня и широко улыбнулся:

– Вообще-то вручать должны были перед строем, официально и с музыкой, но там какой-то инспектор, генерал, заслышав о вас устроил скандал… Я решил что, учитывая ваше состояние проще будет отдать в спокойной обстановке.

– Да-да, это вы хорошо придумали.

Я полез во внутренний карман кителя и достал свой первый Серебряный крест – четвертой степени. Вообще-то его положено было носить не снимая, но… Как-то не принято было в нашей роте щеголять наградами. Так, я, глядишь, полный бант соберу!

Кавалерист вышел из кабинета, а штабс-капитан сказал:

– Глядитеь, поручик, так и полный бант соберете! – я вздрогнул, а он продолжил: – Хотя, с вами пока совсем не ясно – зайдите через пару дней, станет понятнее с новым местом службы. И погодите-ка… Пока вы здоровье поправляли – денежное поощрение начислили. Получите и распишитесь.

Вот оно как! Это при старой Империи было в порядке вещей – кавалерам ордена поощрения ежегодно выплачивать. Оказывается, дела у нас на лад идут, раз о такой приятной традиции вспомнили.

Я сунул ассигнации в карман, а штабс-капитан погрозил мне пальцем:

– Дайте-ка мне вашу награду… – при наличии предыдущих степеней носить было обязательно орден высшего достоинства, так что крест с цифрой II был торжественно помещен мне на грудь. – Вот теперь – порядок. Поздравляю, поручик!

– Служу Империи! – у меня даже получилось козырнуть как полагается.

* * *

Деньги, конечно, не главное. Но те возможности, которые они открывают, грели душу. Например, новые сапоги – давно мечтал сшить у хорошего мастера-сапожника, на заказ… Или снять номер в гостинице – с настоящей кроватью и огромной ванной, и просто не вылезать оттуда пару дней!

Мои сладостные мечты прервал радостный возглас:

– Алло! Господин поручик!

Я завертел головой в поисках источника знакомого голоса:

– Да-да, я к вам обращаюсь, кавелер-почти-полного-банта!

Мне кричали из автомобиля с откидным верхом какие-то господа в белых кителях лейб-гвардейцев. Вот же черт! Марк Вознесенский и его светлость князь Тревльян! А он-то как в лейб-медики выбился? С другой стороны, с его происхождением и квалификацией…

– Запрыгивай!

И я запрыгнул. Тревельян что-то нажал, чем-то покрутил и выдав клуб вонючего дыма рванул вперед. Мы жили в интересную эпоху – на одной улице можно было встретить громоздкий паровик на дровах, архаичную бричку и вот такое вот новомодное авто… Контрасты, однако!

– Какие планы? – уточнил я.

– Слушать музыку и кушать вкусные вещи! – заявил Марк, поблескивая темными стеклами очков. – Какие-нибудь коррективы?

– Мне нужны сапоги. Есть тут хороший мастер?

Его светлость хохотнул, а потом хлопнул Марка по коленке и сказал:

– Наверное, придется сразу ему сказать…

– Планировали же вначале обед?

– А зачем ему сапоги, если…

Их тайны начинали меня нервировать.

– Давайте, выкладывайте, господа лейб-гвардейцы! Что вы там замышляете?

– Марк, давай ты? – Тревельян сосредоточился на управлении авто.

Вознесенский вздохнул:

– Мы просватали тебя в адъютанты!

* * *

Я позвенел льдом в стакане бренди, сделал маленький глоток и отправил в рот кусок стейка. Пошли они к черту со своими идеями!

– … по-настоящему великий старик! Да там обязанности – смех один! Чай заварить, документы по папочкам разложить, беседу поддержать. Да ради одного этого стоит согласиться – он у самых истоков движения стоял, один из отцов-основателей! К нему бы такую охрану приставили – мышь не проскочит, но его превосходительство категорически – в отказ! Еле на адъютанта уговорили, – вещал Тревельян.

– А куда предыдущий делся? – мясным голосом сказал я, закашлялся и проглотил еще порцию бренди.

– Женился! На княжне Белоозерской! – Марк пил неизменный кофе. – Ну а женатому человеку в адъютанты – моветон… Да и отвлекаться будет.

– А вы что же, если он такой замечательный, этот старик?

Ребята посерьезнели.

– А у нас свои обязанности. Да и…

– Что?

– Он никогда не возьмет в адъютанты аристократа из бывших.

А вот это вот заставляло задуматься.

– Ему нужен свежий взгляд, понимаешь? Человек из народа – ну или из окопов…

* * *

Я поднимался по лестнице, стуча каблуками старых сапог по крутым ступеням. На площадке между этажами пропустил приятную молодую семью – моложавого служащего, который поднял шляпу в приветствии, его вполне еще симпатичную супругу и двух мальчишек-погодок. У младшего из кармана предательски торчала рогатка.

"Ничего себе забрался его превосходительство!" – подумал я, достигнув наконец пятого, мансардного этажа.

Дверь здесь была одна – массивная, окованная медью, со строгой табличкой. Таблички тут были на каждой квартире – дом образцового содержания, однако! Но такой – точно ни у кого не было. Надпись гласила:

ген.-анш. Артур Николаевич КРЕСТОВСКИЙ

Я сглотнул неприятный комок. Генерал-аншеф? Сколько ему лет, какое он отношение имеет к императорской фамилии, и почему я ни разу про него не слышал?

С одной стороны – последний раз чин генерал-аншефа был присвоен еще до моего рождения. С другой стороны – по поводу правящей династии (бывшей?) случались и исключения. Ну и, в конце концов – я не ходячая энциклопедия по военной истории, чтобы помнить наизусть все фамилии генерал-аншефов… Но в целом – они были как-то на слуху. Слишком уж масштабные задачи решали.

Звонок был электрический – старик-то сторонник технического прогресса!

Я нажал на кнопку и раздалась мелодичная трель. Дверь тут же открыл какой-то мордатый жандарм.

– Господин поручик! Ну, слава те Господи! – он вытер вспотевшую физиономию и широким жестом пригласил меня внутрь. – Поскорее проходите, мочи моей нет больше!

– Вот мои документы, если… – попробовал вернуть разговор в конструктивное русло я.

Но жандарм проигнорировал мои жалкие попытки и срывающимся голосом проговорил куда-то вглубь квартиры:

– Новый адъютант прибыл, ваше пре-вос-хо-ди-тель-ство! Разрешите идти? – в конце он сорвался таки на фальцет.

– Разрешаю! – голос был низкий и глубокий, поставленный – такой бывает у оперных певцов, лекторов и командиров.

– Ну, храни вас Боженька, поручик! – прежде чем скрыться за дверью, этот здоровенный мужик мелко, по-бабьи, перекрестил меня и растворился.

Он так и сказал – "Боженька". Это насторожило меня больше всего.

– Ваше благородие, смените сапоги на спортивные туфли и повесьте китель и фуражку на крючок! – голос не предполагал возражений.

Меня тысячу лет никто не звал "благородием" – сейчас это было не принято.

Я огляделся в поисках названной обуви. Спортивные туфли стояли тут же, на приступочке. Совершенно новые, и размер был точно мой. Я закрыл дверь на задвижку, снял китель, фуражку и переобулся. Вещмешок просто поставил в углу. Непонятно что было делать с портупеей – не оставлять же револьвер на полке для обуви?

Я так и прошел внутрь квартиры – с портупеей в руках.

В глаза мне ударил свет из окна, но я рассмотрел крепкую сухощавую фигуру и гриву седых с вороными прядями волос.

– Кладите оружие на журнальный столик, не стесняйтесь!

Я так и сделал. Не успев распрямится, на одних рефлексах поймал нечто, летящее в меня. Боксерские перчатки? Это что еще за…

Его превосходительство шагнул вперед. Это был мощный старик, одного роста со мной – смуглый, с высоким лбом, породистым крупным носом, копной волос и окладистой бородой. Его черные глаза смотрели из-под иронично приподнятых густых бровей прямо на меня – то ли насмехаясь, то ли изучая. Одет он был в удобные холщовые штаны, спортивные туфли и борцовку, которая оставляла открытыми смуглые крепкие руки, перевитые жилами.

Он был в боксерских перчатках и явно готовился к поединку.

– Надевайте, или струсили? – и широко улыбнулся.

Тут мной овладела какая-то веселая злость, и я брякнул первое, что пришло на ум:

– Хоть вы мне и превосходительство, а как будете смеяться, то, ей-Богу, поколочу! – это произведение было сейчас очень к месту, если я правильно понял, что он за человек.

– Ах ты, сякой-такой сын! Как, генерал-аншефа?.. – он явно получал удовольствие от ситуации, и классику отечественной литературы знал не хуже моего.

– Да хоть и генерал-аншефа! – продолжил игру я. – За обиду не посмотрю и не уважу никого.

– Как же хочешь ты со мною биться? Разве на кулаки?

– Да уж на чем бы то ни было, – я затянул завязки перчаток зубами.

– Ну, давай на кулаки! – проговорил Артур Николаевич Крестовский, ударив перчатками друг о друга. – Посмотрю я, что за человек ты в кулаке!

Мы сошлись в центре комнаты. Я осторожничал, принимая его выпады на предплечья и редко бросая вперед левую руку.

Его превосходительство весьма технично обрабатывал меня сериями ударов. Когда я не успевал уклониться или подставить руки, и удары достигали цели, мне казалось, что в мою голову забивали гвозди.

– Ну же, поручик! – и, совершив отвлекающий маневр правой, левой двинул мне в печень.

Я задохнулся, поймал еще несколько ударов а потом… А потом я выдохнул, оскалил зубы и перешел в контратаку. Его превосходительству пришлось теперь самому уклоняться и прикрывать голову – я хлестал его двойками и короткими сериями, пользуясь преимуществом своей молодости – всё-таки дыхание у него сбилось. Но генералу удалось поднырнуть под мой длинный джеб и раз-два – ещё навешать мне по корпусу.

В итоге мы сшибли журнальный столик с портупеей, опрокинули стопку книг с трюмо и разбили вазу. На вазе я поднял руки вверх в капитулирующем жесте:

– Если мне суждено быть вашем адъютантом, то крушить квартиру – по меньшей мере непрактично. Убирать-то всё это придется мне… – на самом деле мне пришлось тяжко, старик задал мне хорошую трепку и требовалось какое-то время чтобы отдышаться.

– Ну почему же? К одиннадцати заглянет Настенька – она тут прибирается каждый день, так что… – ему тоже было несладко, грудь генерала вздымалась, лицо раскраснелось, а на лбу выступили крупные капли пота. – Вы хорошо боксируете!

– Я-то ладно… А вот вы-то! Вы, ваше превосходительство, меня изрядно удивили!

– Я-то? Я-то был чемпионов столицы в свое время! – он самодовольно хохотнул. – Так что это вы меня удивили!

Большие настенные часы начали бить и одновременно с одиннадцатым ударом в дверь постучали, игнорируя звонок.

Я кинулся открывать, на ходу стягивая перчатки.

Молодая миловидная женщина в строгом коричневом платье, аккуратно повязанном платке и с саквояжем в руках сердито глянуло на меня:

– А вы кто такой?

– Адъютант его превосходительства! – отрапортовал я. – А вы – Настенька!

Настенька внезапно засмущавшись поправила локон, выбившийся из-под платка, но потом снова нахмурила брови:

– Ну он-то понятно, но вы-то?.. – она кивнула на боксерские перчатки.

– А я-то что? Я ничего!..

– Так, пройдите в свою комнату и не мешайте мне четверть часа!

– Да я собственно… – развел руками я.

– Вы даже комнаты своей не знаете? – она поставила саквояж на пол и погрозила мне пальцем. – Вот, эта дверь, сразу налево!

Я пожал плечами, забрал свои вещи из коридора и зашел внутрь. Книжные полки – они тут вообще по всей квартире, вполне приличный диван, письменный стол с электрической (!) лампой и платяной шкаф. Неплохо!

* * *

– Платон Игнатьевич, этот ваш эрзац-гомстед-акт следует додумать. Почему, например, речь идёт только о солдатах имперской армии? Почему заводской рабочий на пенсии не имеет право на своих 60 гектаров, или крестьянский сын из многодетной семьи? Чем он хуже солдата?

– Наши воины проливают кровь, добывая победы во славу… – Платон Игнатьевич даже затрясся от возмущения.

– Победы добываются не только пролитой кровью… Победы зависят от количества пулеметов, качества боеприпасов, сапог и теплой одежды. От горячей пищи, функционирующих железных дорог и благожелательного настроя местного населения…

– Но ведь они не записались в добровольцы, не проявили сознательность…

– Да бросьте вы! Я вам крамольную мысль скажу, – Артур Николаевич потянулся за чашкой кофе, отпил глоток и одобрительно кивнул мне. – Легко геройски умереть ради своих идеалов. А вот жить в соответствии со своими идеалами… Вот в чем истинный героизм!

– Ну, хорошо, допустим мы сделаем дифференцированный подход, – почесал гладко выбритый подбородок Платон Игнатьевич. – Мы предложим 50 гектаров на Востоке любому законопослушному имперскому подданному и 60 – после службы в армии. Плюс льготное кредитование в государственном банке на закупку инвентаря, семян и скотины – только для отставников…

– Это уже больше похоже на правду… Но вот это вот слово – "законопослушным"… Мы-то с вами, Платон Игнатьич, законопослушными считаться можем? Мало у нас людей по тюрьмам и ссылкам за последние четверть века протащило? Может быть, не будем усугублять?

– Но послушайте! – снова затрясся Платон Игнатьич. – Так вы и лоялистским дезертирам скоро землю давать предложите!

Его лысая, как яйцо, голова блестела в свете электрических лампочек.

– Абсолютно верно! – блеснул очками его превосходительство. – И я даже знаю где именно! Они зубами в эту землю вгрызутся, если им пообещать полную амнистию и отсутствие поражения в правах на этой конкретной территории…

– Вы полагаете? – задумался Платон Игнатьич.

– Господин поручик, принесите мне зеленую папку из кабинета? – генерал был сама вежливость.

Я не особенно освоился в его кабинете, и поэтому потратил некоторое время на ее поиски. Папка нашлась на подоконнике, рядом с небольшой фотокарточкой в изящной серебряной рамке. Приглядевшись, я вытаращил глаза – Крестовский, молодой, без бороды и залысин, держал на руках мальчишку, который подозрительно напоминал последнего государя-императора. Да кто он, черт побери, такой?

Подхватив папку я отнес ее в гостиную и положил на журнальный столик. Забрал оттуда кофейные чашки и вышел.

– Господин поручик, повторите кофе, будьте любезны! С кардамоном у вас отменно получается!

За неделю новой службы я уже привык к таким посиделкам. К Артуру Николаевичу приходили в гости пожилые господа, чтобы обсудить самые различные темы – от создания акционерных обществ на национализированных в северо-восточном промышленном районе фабриках до закладки новых подводных лодок на верфях под Мангазеей. Отдельной огромной темой были боевые действия – с разглядыванием крупномасштабных карт, пометками на полях и стрелками.

Все эти серьезные вопросы обсуждались в непринужденной обстановке – компанией из четырех-пяти человек, или один на один. Непременным атрибутом были чай, кофе или что-нибудь покрепче, но в очень скромных объемах.

У меня вообще возникло впечатление что его превосходительство – или член общества иллюминатов, или член Имперского Тайного совета. Но, с другой стороны – иллюминаты и кофе с крендельками? Тайный совет самой обычной квартире, пусть и дома образцового содержания?

В дверь позвонили. Я поставил на огонь джезву побольше (тут их был целый набор) и пошел в коридор – открывать.

– Поручик, держите, это к столу – их была целая компания и они принесли огромный бумажный пакет с выпечкой.

Такие крепенькие, плотные, бородатые, пышущие здоровьем мужички – типичные северяне.

– Да-да, раздевайтесь, обувь можно не снимать, его превосходительство в гостиной, с Платоном Игнатьевичем…

– О-о-о-о, Платон Игнатьич… – они благоговейно закатили глаза и, толкаясь, прошли в гостиную.

А я отправился ставить на огонь вторую джезву. Вечер обещал быть долгим.

* * *

Пока я носил «хаки» и тянул лямку в рядах возрожденной имперской армии, гражданская жизнь менялась – особенно здесь, в глубоком тылу. То есть, конечно, мы представляли, за что и против чего воюем – но увидеть воочию долгожданные перемены – это было совсем другое!

– За что мы воевали, поручик? – этот секунд-майор был солидно пьян, и ему явно не был нужен ответ на поставленный вопрос.

Его сотрапезники тоже были изрядно навеселе. Один из них – господин академического вида воздел перст к небесам:

– Мы воевали за Новую Империю – родной дом для всех народов и сословий, ее населяющих. Дом безопасный, изобильный и гостеприимный – если гости готовы уважать обычаи хозяев. Дом, в котором благосостояние и авторитет каждого человека зависит от личных талантов и трудолюбия, а не от политических взглядов. Где не нужно бежать домой и запирать двери на сотню замков, как только стемнеет, не нужно бояться за свою собственность, переживать за будущее детей! – интересно, где это он успел повоевать? Матерым бойцом "академик" точно не выглядел, но это ни о чем не говорило. – Мы воевали за историческую преемственность и уважение к Империи старой, со всеми ее достоинствами и недостатками. Достоинства стоило преумножить, недостатки – исправить. Тяжким трудом и совместными усилиями, а не развешиванием за ноги всех, кто показался неугодным безумной толпе, ведомой вожаками с синими бантами…

Наверное, он был прав, но у меня было конкретное поручение от его превосходительства, так что пьяный пафос был совсем не к месту. Но разъяснить это компании, сидящей за столом никак не получалось. Секунд-майор кивал и поддакивал, а потом стукнул кулаком по столу:

– Я ведь в отставку вышел после подписания перемирия! Но – вернулся! Потому что… Вот эта вся политика, экономика – это не моё… Я воевал и буду воевать за людей! А как по другому? Когда начали распространять воззвание Его Высочества Регента, почему-то оказалось что поддержали его те, кто мне искренне симпатичен: мои боевые товарищи – кадровые офицеры, и другие порядочные люди – те, кому есть что терять, кто ценить то, что имеет. Здоровая часть интеллигенции, фермеры, предприниматели, даже в рабочей среде многие выступили на нашей стороне! Господи Боже, да дворник с моего двора сумел сложить два и два и пойти за Регентом…

Щеголеватый подполковник с элегантной эспаньолкой, который до этого вел себя весьма расслабленно и изредка попыхивал папироской, вдруг оживился:

– А ведь в конце той войны вы хаяли по чем свет стоит Императора, затянувшуюся войну, балбесов-фаворитов и непроходимую косность бюрократической машины! Это ведь ваши слова?

– А я не отрицаю! – горячился секунд-майор. – Я и теперь – против хамства, полицейского произвола и коррупции! Но это были частные явления, с которыми можно и нужно бороться! Старая Империя не была совершенной, у нее было много грехов – но альтернатива оказалась много хуже!

По обычаю пьяных товарищей, которые знали друг друга тысячу лет, они просто говорили одно и то же разными фразами и их это полностью устраивало. Они получали удовольствие, но я-то нет.

– Поручик, а ты чего стоишь? Сядь здесь, выпей с нами!

Подполковник, кажется, разглядел адъютантские аксельбанты у меня на груди и конверт в рукаве, и потому разочарованно махнул рукой:

– Так вы по делу…

– Артур Николаевич просил найти профессора Баренбаума и передать ему лично в руки… – я вопросительно глянул на "академика".

Он тут единственный был похож на профессора.

Когда я произнес имя и отчество его превосходительства, все присутствующие как-то подобрались и, кажется, даже слегка протрезвели.

Профессор принял конверт, тут же разрезал его столовым ножом и пробежался глазами по тексту.

– Ну! Вот! О чем я говорил? Ассигнования на кадетские корпуса и реальные училища будут увеличены в два с половиной раза! Беспризорники, говорите? Вот так вот! Мы получим кадровых офицеров и технические кадры для страны, а не юных преступников! У нас с вами много работы, господа!

Господа заметно повеселели.

– Стало быть набора в этом году – ждать? – спросил подполковник. – А я уж думал – нас в отставку, ребят – на улицу… А так – будем жить! Низкий поклон Артуру Николаевичу, заступнику нашему…

Кажется, все в столице знали, кто такой генерал-аншеф Крестовский. Все, кроме меня. И это нужно было исправить – но как выкроить время на поход хотя бы в библиотеку – я совершенно не представлял. А напрямую спросить у его превосходительства что-то вроде "Кто вы, черт вас дери, такой?" – это было как-то странно.

Я вышел из трактира и огляделся – жизнь кипела! Вот они, те самые изменения к лучшему. Никаких газовых горелок, керосиновых фонарей – электрическая иллюминация переливалась всеми цветами радуги! По проспекту мчались все мыслимые виды транспорта, тротуары были полны людей… Когда я впервые надел на себя хаки с нашивками вольноопределяющегося, лица людей были другими – серыми, уставшими, напряженными. Теперь – мелькали улыбки, слышались оживленные разговоры…

Мне не было обидно за то, что они тут улыбались и трепались, пока мы проливали кровь. Нет! Я для этого и пошёл в окопы, если честно. Помню, как в разгар еще той войны я, будучи подростком, стоял в очереди в булочную, за хлебом. Очередь была длинной – не только внутри булочной, но и на крыльце, и на тротуаре. Люди возмущались, ругая императора и правительство, но хлеба в итоге хватило всем.

Потом, когда при Ассамблеях стали выдавать по карточкам по полфунта в сутки на руки, я мечтал вернуться в ту очередь, где тепло одетым, энергичным людям не мешали возмущаться. Где, отстояв, можно было рассчитывать на то, что ты купишь столько хлеба, сколько тебе угодно, да еще и выбрать можно – монастырский ржаной, серый отрубной, пшеничный купеческий или сладкая сдоба…

А вот таких веселых людей, которые просто хорошо проводили время и гуляли ради собственного удовольствия – таких людей я видел только в детстве. Развернувшись на каблуках я зашагал по тротуару – на сегодня было еще две встречи.

* * *

– И как он отреагировал? – его превосходительство сидел в кресле закинув ногу на ногу.

На генерале была сорочка в клеточку, бежевые брюки-карго и домашняя безрукавка из дубленой кожи. Он снял очки, сложил газету пополам, потом еще и еще раз, и пригладил сгибы ногтями. Ногти у него были чистые, аккуратно подстриженные – он вообще следил за собой, умел и любил выглядеть импозантно.

– Кажется, подумал, что я аферист. Но когда увидел вашу подпись – засомневался. Сказал, что позвонит лично вам, – ответил я.

– Он звонил, минут семь назад… Вы слыхали про "брюквенную зиму?"

– Да-да, последняя зима перед перемирием, тогда в Протекторате начинался голод… Они ели всё подряд, даже брюкву, которая обычно предназначалась скоту. Потом лоялисты начали продавать им зерно…

– Бартер. Зерно в обмен на оружие. Сейчас в Протекторате – не "брюквенная зима" а "брюквенные годы". Мы додавливаем лоялистов и не продаем зерно за рубеж. До сих пор, по крайней мере, этого не делали. Так как, говорите, он отреагировал?

Я задумался. Алоиз Трумпф торговал скобяными изделиями, метизами и деталями для механизмов – держал лавку в Нижнем городе. Судя по имени и акценту – он был уроженцем Протектората, скорее всего даже тевтоном, но какое это отношение имело к "брюквенной зиме"…

– Он обрадовался и засуетился после того, как поверил в серьезность того, что… Что там было написано. – и тут до меня дошло. – Трумпф – что-то вроде посла Протектората в Империи? И мы будем продавать им зерно?