Текст книги "Поручик (СИ)"

Автор книги: Евгений Капба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

   – Движение не прекращать, темп не увеличивать. Атакуем только по моей команде!

  На другом конце городка и на холмах перед Клёном стрельба не прекращалась. Похоже, бойня там была в самом разгаре, и сложно было понять, на чьей стороне удача.

  Наконец мы добрались до выхода из оврага. Под ногами хлюпало, спина затекла от постоянного движения пригнувшись, бинокль лупил меня в грудь при каждом шаге. Представляю, каково было солдатам.

  Я протер бинокль и глянул на здания, которые виднелись сквозь туман. На крыше одного я заметил силуэты нескольких солдат, но, похоже, смотрели они не в нашу сторону.

   – Рота! Ползком выдвинуться на позиции по линии от того разлапистого дерева до валунов! Пулеметной команде – станковые по флангам, ручные – рядом со мной, по центру.

  Указанная мной линия была метрах в тридцати от первых зданий, и я молил Бога, чтобы нас не заметили.

  Солдаты ползли по мокрой от росы траве, занимая свои места для атаки. Я занял позицию за кочкой, почти по центру. Вахмистр Перец с ручным пулеметом, Панкратов с карабином и субтильный подносчик пулеметных лент Фишер составили мою охрану. Мамсуров-посыльный тоже затаился где-то неподалеку. Стеценко орудовал на левом фланге.

  Вдруг повисла тягучая тишина. Похоже, лоялисты отбили атаку бригады, и теперь наш полковник перегруппировывал силы. Что было с седьмой стрелковой ротой? Я не хотел об этом думать.

  Вдруг в голове прояснилось, ритм сердца пришел в норму. Пришло четкое осознание – вот оно – самое время! Я вытянул шашку из ножен, расстегнул кобуру с револьвером и встал в полный рост:

   – За Веру и Отечество! Рота-а-а – вперед!!!

  И помчался к городу.

   – Урррра-а-а-а!!! – за мной послышался рев двух сотен глоток и топот сапог по земле. Поехали!

  ***

  Лоялисты попытались открыть огонь, вроде бы кого-то даже задели... Я выдернул левой рукой револьвер из кобуры и выстрелил на бегу пару раз по силуэтам в синих мундирах. Краем глаза заметил, что Панкратов размахнулся и швырнул гранату на крышу...

  Оглушительно грохнул взрыв и нас обсыпало каменной крошкой и осколками...Сверху упало тело в синем мундире...

  Я подбежал к ближайшему зданию и заглянул в окно. Громадный детина в синем мундире дергал затвор винтовки. Выстрелил в него прямо сквозь стекло, пуля попала в бедро и лоялист упал. Над ухом раздался еще один выстрел и грудь синемундирника расцвела красным... Панкратов! Он тут же прикладом высадил окно и забрался внутрь. Я зацепился носком сапога за какой-то выступ в стене и ввалился в дом. Следом за мной карабкались еще бойцы моей роты. Слышалась стрельба и грохот в других домах.

  Мы с Панкратовым принялись обыскивать здание. Когда поднимались по лестнице на второй этаж, навстречу нам выскочили два лоялиста – один держал наперевес винтовку с примкнутым штыком.

  Я крутанул шашкой восьмерку, сильно врезав по стволу винтовки и, присев, полоснул синемундирника по голени.

   – А-а-а-а-а... – тон голоса лоялиста с каждой секундой становился все выше...

  Панкратов в обнимку со вторым лоялистом скатился с лестницы, издавая дикий рев и норовя направить ствол карабина на врага. В итоге ему это удалось, и он выстрелил в живот своему противнику. Тот обмяк. Панкратов вскочил, очумело потряс головой и выстрелил лоялисту в голову.

   – Чтоб не мучился... – пробормотал он. – А с этим что делать?

   – Перевязать, связать, допросить. Займись. Для допроса найди кого из капралов.

  Панкратов склонился над 'моим' лоялистом. Я утер рукавом пот с лица и стал подниматься по лестнице.

  На втором, мансардном этаже никого не было. Я шашкой подковырнул оконную раму, выдернул ее и вылез на крышу. За трубой можно было укрыться, и я решил устроить здесь наблюдательный пункт.

  Мой бинокль был расколот надвое. Револьверная пуля застряла в одном из окуляров и даже порвала мне гимнастерку... Оказывается, меня чуть не убили... И как я не почувствовал удара? Пришлось его выбросить и рассчитывать только на собственные глаза.

  Рота заняла что-то около двадцати домов на окраине города. Похоже, мы навели среди господ лоялистов немалую панику, дальние окраины горели – похоже, поработали сорокапятки. В районе ратуши тоже клубился дым и оттуда слышался какой-то лязг и грохот.

  Я наметил позиции для пулеметов – два четырехэтажных здания и водокачка. Надо бы послать кого-нибудь к пулеметной команде, пусть занимают. Как же я проклинал отсутствие раций... Я крикнул:

   – Эй, там! Посыльного ко мне!

  Лоялисты куда-то растворились. Похоже, перегруппировываются. Я не очень-то представлял, что делать дальше, и решил закрепиться в домах. Когда появился посыльный, я сказал:

   – Бегом к пулеметной команде, пусть занимают те здания и водонапорную башню!

  Посыльный исчез. Я спустился с крыши и принялся командовать. Солдаты выбрасывали из домов мебель, перегораживали улочки баррикадами. Мы оставили несколько домов и теперь держали квартал с водокачкой по центру.

  Позиция была неплохая – подойти к нам можно было только по двум нешироким улочкам, или дворами, или с тыла – по тому самому овражку, который использовала наша рота. Мы могли довольно долго здесь держаться, если только гаубицы лоялистов не обратят на нас внимание...

  Мимо меня пробегал Лемешев – толковый капрал из второго взвода. Я окликнул его:

   – Лемешев! Разведайте там по поводу подвалов, погребов, ну и так далее! Если лоялисты развернут гаубицы...

   – Понял. Господин поручик, подкрепление придет?

   Ах, черт! Как же это я?!

   – Лемешев! Организуй Мамсурова, пускай дует в бригаду за подкреплением!

   Капрал козырнул и отправился выполнять приказы. Сколько у нас оставалось времени до тех пор пока лоялисты очухаются?

   Оказалось – нисколько. Матерная брань, хлопанье выстрелов и какой-то грохот, доносящиеся со стороны одной из узких улочек, дали понять, что короткая передышка закончилась. Синие мундиры мелькали в окнах домов, укрывались за какими-то бочками и ящиками, перебежками продвигались по улице в нашу сторону. С водокачки ударили пулеметы команды Перца, заставив лоялистов спрятать головы. Мои ребята садили вдоль улицы из карабинов, время от времени показываясь из-за баррикады. Солдаты, засевшие в зданиях, пока не обнаружили свои позиции. Кто там командиром? Вишневецкий? Молодец! Подпустить поближе – и потом гранатами...

   К этому времени я забрался на свой наблюдательный пункт на крыше, прихватив винтовку старого образца – дальнобойность могла мне пригодиться. Отсюда было видно, что неприятель накапливает силы в двух кварталах от нас, занимает позиции для броска через дворы. Что происходило на второй улочке, понять было сложно – обзор закрывала раскидистая крона дерева.

   Между ветвями замелькало что-то белое. Флаг?.. Раздалось хрипение, повизгивание и вдруг – голос из громкоговорителя:

   – Господа имперцы! Не стреляйте! К вам идет парламентер! Вышлите офицера для организации встречи! – и так несколько раз.

   Я кубарем скатился с крыши и побежал к позициям Вишневецкого. Вездесущий Стеценко пристроился рядом и, на бегу, пропыхтел:

   – Мамсуров ведет три роты по оврагу. Тяни время, через двадцать минут будут...

   Я забрался на второй этаж здания, в котором была позиция подхорунжего Вишневецкого. Его усатая раскрасневшаяся физиономия тут же возникла передо мной.

   – Господин поручик! Разрешите организовать встречу с парламентером?

   – Организуй мне лучше белый флаг. Сам пойду...

  Через минуту он принес мне какую-то белую тряпку, я взял из рук ближайшего бойца винтовку (моя валялась, безбожно забытая, на месте импровизированного наблюдательного пункта на крыше), нацепил на штык тряпку – и (О, Господь Всемогущий!) заметил, что это наволочка, вся сплошь в изящном кружеве!

   – Вишневецкий!!!... Застрелю! – рявкнул я.

  Со стороны вражеских позиций снова забормотал громкоговоритель, из-за стены показался белый флаг. Я крикнул в окно:

   – Эй, лоялисты! Не стреляйте, высылаем офицера! – и, ребятам: – Прикройте. Не поминайте лихом.

   Схватил винтовку с дурацкой наволочкой и лихо спрыгнул на кучу щебня прямо из окна второго этажа. За спиной слышал клацанье затворов – бойцы готовились в случае чего подороже продать мою жизнь.

   Разгоняя в голове мрачные мысли, я двинулся навстречу фигуре в синем мундире и с белым флагом. Кстати, его флаг смотрелся солиднее – нормальное древко с обрывком белой простыни.

   Подойдя на расстояние в пару метров, я отсалютовал и сказал:

   -Добрый день. Чем обязан?

   Лоялист вяло махнул рукой и буркнул:

   – А, поручик, как будто ты не знаешь...

   – Может и знаю. Но хотелось бы от вас это услышать, – важная птица мне попалась, вон какие эполеты, хотя выглядит не намного старше меня.

   – Да вот хотел бы обсудить от лица эмиссара Новодворского условия почетной сдачи гарнизона...

   Я поперхнулся. Условия сдачи?!? Эмиссар Новодворский?! Какого лешего он говорит? А лоялист еще больше вверг меня в ступор следующей своей фразой:

   – Дурак он, наш Новодворский. Отбил вашу атаку с холмов и с вашего правого фланга, а основные силы проворонил... Вы, вообще, кто?

   – Сводно-гвардейская бригада. Честно говоря, мы не планировали принимать капитуляцию... – я говорил сущую правду, и думать я о таком не мог, готовились каждый квартал с боем брать.

   В глазах вражеского парламентера мелькнуло какое-то неясное чувство. Он опустил взгляд и с усилием выговорил:

   – Послушайте, господин поручик... Поймите, здесь ведь учебный центр, ребята желторотые совсем, только от мамкиной юбки... Два батальона всего ветеранов, так тех вашим обходным маневром, который через холмы, так потрепало, что название одно осталось... Я за нас, командиров не прошу, я за ребят прошу! Не надо как под Запольем... Они ведь не идейные даже, набрали так, кого попало...

   Когда он сказал про Заполье, я понял, в чем дело. Тогда кавалерия захватила в плен три сотни лоялистов и порубила всех саблями. При этом сначала рубили руки, потом головы. Ненавижу кавалерию! А этот суровый мужик просил за своих ребят, новобранцев. Он думал что мы – главные силы бригады! А мои слова о том, что мы не планировали принимать капитуляцию, он воспринял так, как будто мы не собирались брать пленных! Только баек о зверствах имперцев нам не хватало...

   И будь я проклят, если не раскручу эту ситуацию насколько возможно!

   – Ну что ж, – я постарался говорить как можно более сурово. – Я не уполномочен вести такие переговоры. Могу лишь обещать, что походатайствую перед начальством. Кроме того, уверяю вас, мои подчиненные не тронут пленных...

   Лоялист посмотрел на меня благодарно.

  ***

  Через два часа подошедшие на помощь к нам роты разоружали лоялистов. Потрепанная бригада входила в город. По итогам мы взяли в плен около четырех тысяч недообученных рекрутов и еще три сотни закаленных в боях вояк.

  Я смотрел на солнце и жмурился. Как же это так вышло, что штурмроту приняли за основные силы бригады? Лоялистские командиры, да и давешний парламентер скоро поймут, что дико ошиблись и проклянут тот день, когда родились...

  Перед моими глазами мелькнуло что-то белое и до боли знакомый голос сказал:

   – Э, герой-дипломат! Пока товарищи кровь проливают, он тут наволочкой размахивает! Цирк-шапито какой-то! Непорядок, поручик!

  Это был Феликс с эпично перевязанным лбом и той самой наволочкой в руке.

   – Уверен, этот случай занесут в учебники. А наволочку твою в музей войны поместят! – сказал он и помахал у меня перед носом изящными кружевами.

  КАПЕЛЬ

  С черепичных крыш зданий барабанили крупные капли талой воды, добавляя шаловливые нотки в четкий ритм походного марша. Рокотал барабан, ротный флейтист старался вовсю, выводя мелодию. Солдатские сапоги дружно топтали чуть сыроватую землю дороги.

   – Эй, ты чего такой кислый? – Феликс смотрел сверху вниз, с седла.

  Под ротмистром выплясывал красивый серый жеребец, с короткой гривой и выразительными глазами.

  Я устало махнул рукой. На душе было тяжко, хотя ясной причины этому не наблюдалось.

   – Смотри, день какой! – Феликс тронул поводья, и конь с места взял в галоп, оставив после себя небольшую радугу в поднятых копытами брызгах из лужи.

  Денек и правда был хоть куда: настоящий, весенний. Я видел, что люди как-то приободрились, исчезла эта гнетущая атмосфера, которая царила в моей штурмроте весь февраль и март. А у меня в голове витали какие-то нехорошие предчувствия, смутные и неясные.

  Издалека, обернувшись в седле, ротмистр Карский крикнул мне:

   – Эй, пехота! Я вперед, найду вам местечко потеплее, чтоб задницы себе не простудили!

  Солдаты одобрительно погудели ему вслед. Любят они Феликса – он же у нас герой. А меня? Любят меня солдаты?

  Колонна двигалась по обочине дороги, постепенно обгоняя меня. Сутулая фигура Стеценко отделилась от строя и двинулась ко мне.

   – Поручик! – сказал он, закуривая. – Вот я тебя никак не пойму... Зима была, в окопах мерзли, жрать было нечего – ты ходил, улыбался, анекдоты травил. Сейчас – солнышко, теплынь – а ты пасмурный как тот филин. А?

  Я задумался о том, почему филин может быть пасмурным, потом тряхнул головой и ответил:

   – А, не бери в голову. Лучше подумай, где солдат разместим.

   – Так ротмистр Карский вроде...

   – Ну да, ну да... А если ночевать в поле придется? Без палаток у нас полроты завтра легкие выкашливать будет. Бегом в обоз, узнай про палатки.

  Стеценко мрачно глянул на меня, выплюнул папиросу и сказал:

   – Язва ты поручик. Докурить не дал, тьфу на тебя,– он махнул рукой и пошел в направлении, противоположном движению колонны.

  Я ухмыльнулся и вспомнил старую армейскую мудрость: 'Чем бы боец ни занимался, лишь бы задолбался'. Пускай в обоз сходит, вреда в этом никакого не будет, а вопросы дурацкие от него закончатся.

  Я, придерживая шашку на боку, побежал вдоль колонны в положенное мне место – в авангард.

  Ротный штандарт вяло полоскался на ветру, флейтист с барабанщиком пока не играли, отдыхая. Небольшой городок, через который мы проходили был нейтральным, лоялистов здесь замечено не было, и слава Богу. Процедура зачистки города 'от чуждых элементов' весьма малоприятна... Хотя наше командование принципиально придерживалось политики 'чистых рук' и 'лица, чья связь с противником не доказана' никаким репрессиям и не подвергались, я думаю мало кому понравится, когда в дом врывается десяток солдат и переворачивают все вверх дном в поисках синемундирников или доказательств сотрудничества с врагом хозяев дома... В прифронтовой полосе это было обычным делом, и тем более на только что занятых территориях.

  Из окон выглядывали девушки и строили глазки солдатам. Волей-неволей мои бойцы оправлялись, подтягивались и старались выглядеть как можно более браво.

  Ко мне подбежал капрал Лемешев и козырнул:

   – Господин поручик, разрешите...

   – Говорите, Лемешев.

   – Тут такое дело... – он замялся. – Этот городок называется Тренчин, я родом с хутора неподалеку..

   – Ну и? Отпроситься хочешь?

   – Невеста у меня недалеко живет, за следующим перекрестком, господин поручик...

   – Ну, так давай бегом к ней, Лемешев! Чего стоишь? Давай-давай! – глядя на счастливую спину бегущего Лемешева, я крикнул ему вслед: – С утра чтоб нашел роту и явился ко мне!

  Барабанщик с флейтистом понимающе улыбались, я, собственно, тоже.

  Когда мы проходили мимо следующего перекрестка, я увидел, что на крыльце кирпичного двухэтажного дома Лемешев вовсю целуется с какой-то симпатичной светловолосой девушкой. Солдаты загомонили, раздались смешки, но тут Панкратов из пулеметной команды крикнул:

   – Капралу Лемешеву – ура!

   – Ура, ура, урааа!!! – откликнулась рота.

  Лемешев, очумелый и счастливый, оторвался от улыбающейся невесты и помахал нам рукой.

  Барабанщик взялся за палочки, флейтист поднес флейту к губам и, переглянувшись, они снова завели походный марш.

   Мы выходили из городка по дороге, петляющей между полями, на которых зеленели озимые. На душе было радостно.

   ***

   – Смотри, что я присмотрел! – сказал Феликс, указывая мне рукой на раскинувшуюся на пригорке усадьбу. – Там флигель большой, солдаты поместятся, а офицеры в доме заночуют. Управляющий – из сочувствующих. Обещал даже ужин с хозяйкой организовать. Пани Бачинская, вроде как молодая и очень даже хорошенькая, вот как!

   Я удивленно покачал головой:

   – Знаешь, ротмистр, ты продолжаешь меня удивлять своими талантами...

   Феликс приосанился и сказал:

   – Во-от! Цени! Чтоб ты без меня делал?

   – Спал бы в палатке, вот что, – буркнул я и зашагал к усадьбе.

   Солдаты уже располагались во дворе. Поставили винтовки в козлы, кто-то сушил портянки, другие разожгли костер и варили что-то в большом котле. Панкратов, мой старый знакомый, развалился на копне сена, положив руку под голову и пожевывая травинку.

   Я расстегнул одну пуговицу на воротнике, оглядел двор и, приметив поленницу рядом с разобранным станковым пулеметом команды вахмистра Перца, направился туда, намереваясь присесть там и вытянуть ноги.

   Сидя на поленнице, я хорошо видел большой белый дом, с колоннами и большим балконом над входом. В какой-то момент на балконе появилась стройная фигурка в платье. Хозяйка?

   Опершись на перила, девушка осмотрела двор, остановилась взглядом на мне, а потом как-то изящно развернулась и упорхнула в дом.

   Через секунду офицеров пригласили осмотреть комнаты для ночлега. Я повосхищался настоящей кроватью с матрасом и резными ножками, бросил вещмешок в угол, умыл лицо в умывальнике, глянул в зеркало на недельную щетину, провел рукой по щеке, хмыкнул и отправился искать ужин.

   Ужин нашел меня сам. Пани Бачинская прислала управляющего пригласить 'господ офицеров отужинать'. Я отправился за управляющим, на ходу разглаживая форму и оправляясь.

   – Кавалер ордена Святого Георгия, господин поручик..эээ... – управляющий замялся, не зная, как меня представить.

  Я отодвинул управляющего, и как можно более искренне улыбнулся и сказал:

   – Здравствуйте!

  Пани Бачинская как-то незаметно перехватила инициативу в свои руки, рассадила всех за стол, причем Феликс оказался по правую руку от обаятельной хозяйки, а я напротив. Я откровенно наслаждался вечером – еще бы! Домашняя еда, человеческое вино и симпатичная пани, которая смеялась над сомнительными шуточками Феликса, внимательно слушала байки Вишневецкого и поглядывала на меня своими светло-карими глазами.

  Я совсем разомлел от выпитого вина. Или от взглядов пани Бачинской? Скорее всего от того и от другого. Я уже полгода не видел таких симпатичных и ухоженных девушек, а пани, кроме этого, обладала обворожительной улыбкой и приятным голосом.

  Вишневецкий играл на рояле, а пани исполнила несколько песен, в основном дремучая лирика, которую я не очень-то жаловал. Однако после полугода маршей и строевых песен ее голос показался мне ангельским. Что-то такое защемило на сердце, появилось смутно знакомое чувство, как будто я упускаю что-то очень важное, значимое...

  После ужина все вышли на балкон. Солдаты внизу жгли костры, пели. По-хорошему нужно было проверить караулы. Мне стало жалко своих разомлевших подчиненных, и я, оставив Стеценко и Вишневецкого в доме, отправился вниз. Когда я спускался по лестнице, пани Бачинская, стоявшая рядом с Феликсом, послала мне воздушный поцелуй и сказала:

   – Доброй ночи, поручик!

  Я козырнул по привычке, потом понял свою оплошность, улыбнулся и сказал:

   – Доброй ночи, пани. Спасибо за гостеприимство – от меня и от солдат.

   Я гулял под весенними звездами, переговаривался с караульными и думал о пани Бачинской. И потом, когда лежал в настоящей постели, пятый раз за полгода, тоже думал о ней.

  ***

  Я нашел подснежники у стены флигеля – пять нежно-фиолетовых цветочков. Какого черта я решил сорвать их и подарить очаровательной хозяйке, не знаю...

  Поднимаясь по лестнице, к комнате хозяйки, я думал о том, как со словами благодарности подарю ей цветы и скажу какой-нибудь очередной корявый комплимент. Наверное, ей часто говорят комплименты...

   Дверь спальни пани Бачинской тихонько отворилась, и оттуда выскользнул Феликс, на ходу заправляя гимнастерку в галифе. Он что-то насвистывал себе под нос, сбегая по лестнице, и удивленно воззрился на меня, остановившись.

   – Ты чего здесь? – как-то неуверенно спросил он.

   – А... На балкон хотел выйти... – я смял за спиной подснежники в кулаке.

   – Так это тебе другая лестница, слева от входа... – и быстро сбежал вниз по лестнице.

   Я стукнул кулаком с подснежниками в стенку. Ну надо же! Чего уж тут непонятного?..

   СКЛАД

  Проклятая слякоть забивалась за шиворот, в сапоги, в перчатки, в душу.

  Ненавижу зиму. Но марку приходилось держать – боевой дух моей штурмроты упал гораздо ниже ртутного столбика на термометре.

  Четвертый день мобилизованные в лоялистском городке подводы вывозили нас из окружения. Первые два дня все было терпимо – лошадки резво бежали по твердой замерзшей дороге, лоялистов не попадалось, мы делали по 60-70 километров в день. На третий день ударила оттепель, и начали заканчиваться припасы. Где их взять, эти припасы, когда вокруг только сожженные лоялистами хуторки или укрепленные пункты с гарнизонами?

   – Господин поручик, разрешите обратиться? – Фишер из пулеметной команды соскочил со своей телеги и поджидал меня на обочине.

   – Обращайтесь, Фишер, – вяло махнул рукой я.

   – У пулеметной команды закончилась тушенка. Крупы совсем нет, с сухарями тоже проблемы. В других подразделениях ситуация не лучше.

  Я потер лоб ладонью. Если уж интеллигент-Фишер обратился с таким монологом – значит, все наши дела оставляют желать лучшего.

   – Спасибо, Фишер. Вы свободны, – сказал я и солдат побежал догонять телегу с пулеметной командой.

  Я пытался найти какой-нибудь выход из ситуации. Выход был только один – найти еду и крышу над головой.

   – Стеценко! Карту! – потребовал я.

  Он сидел, свесив ноги на другом крае телеги, и начал рыться в планшете, бурча при этом:

   – Жрать нечего, ноги мокрые, командир ругается – отлично день проходит, знаете ли!

  Но карту все-таки нашел и даже развернул на нужном месте.

   – Вот, мы здесь, – сказал Стеценко.

  Я осмотрел карту, сразу мысленно вычеркнул в голове несколько возможных мест. Потом мой взгляд наткнулся на проселочную дорогу, ведущую, судя по карте вглубь леса, и там прерывающуюся.

   – Так. А это что такое? – вслух проговорил я.

  Стеценко переполз ко мне, посмотрел, куда на карте указывает мой палец и небрежно так сказал:

   – Пф-ф, это контрразведка перемудрила. Базы тактического резерва отмечать на карте нельзя, а дорогу к ним – можно. Вот умора, а?

   Ничего себе умора – база тактического резерва! Стоп! Это выход!

   – Ро-ота, слушай мою команду! – поднялся во весь рост на телеге я. – Через пять верстовых столбов будет поворот направо. Сворачиваем!

  Солдаты на телегах загомонили, оживились, получив четкий приказ. Лошади пофыркивали, пытаясь быстрее протащить телеги по дорожной грязи.

  Поворот мы чуть не проворонили. Никакого указателя, так – две колеи и все.

   – Оружие к бою! Первый взвод – в головной дозор! – командовал я.

  Подбежал Вишневецкий:

   – Господин поручик, что там такое?

   – Если повезет – все, что нам нужно. Если не повезет – лоялисты. А скорее всего – и то, и другое.

   – Понял, – сказал он и убежал к своему взводу.

  Солдаты спрыгивали с телег в грязь и мокрый снег, тихонько матерились, готовили оружие. По моим расчетам база должна была находиться за ближайшей рощей, и поэтому двигаться нужно было осторожно.

  Скоро прибыл посыльный из дозора – рядовой Мамсуров. Мамсуров вообще часто бывал посыльным – бегал быстро.

   – Господин поручик, там... – Мамсуров задыхался от быстрого бега. – Там десятка четыре лоялистов! Жратвы у них – во! – солдат сделал жест пальцем по горлу.

  На секунду повисла мертвая тишина. Бойцы переглядывались, а потом защелкали затворами винтовок, зашумели и стихийно двинулись в сторону базы.

   Командиры охрипли строить солдат в боевые порядки, пытаясь придать упорядоченность неожиданному порыву.

  Лоялисты нас не ждали. Первыми же залпами была сметена охрана ворот, потом солдаты ворвались внутрь и прикладами, кулаками и штыками раскидали синемундирников и в общем порыве бросились к дверям склада – длинного здания с железной крышей.

  Вахмистр Перец из пулеметной команды грозным рыком остановил бойцов, и они расступились, дав пройти мне и Стеценко. Все-таки остатки дисциплины у них сохранились.

  Кто-то из бойцов протянул мне связку ключей, и мне удалось подобрать подходящий. Замок клацнул, тяжелые створки отворились, и бойцы хором ахнули.

  ... стеллажи, заставленные банками с тушенкой, консервированными фруктами и овощами. Ящики с галетами, крупой, яичным порошком. Сыры на верхних полках, свисающие с потолка копченые окорока и колбасы... Вино в бутылках, спирт в канистрах, шоколад в плитках – у меня в голове помутилось, а в животе заурчало, когда я взглядом обвел этот огромный склад!

   – Хватит на всех! – заявил я. – Вахмистр, организуйте раздачу продуктов питания немедленно!

  Своими словами я, видимо, предотвратил солдатский бунт, бессмысленный и беспощадный.

   ***

   – Часовые... Э-э-э... – Стеценко лежал на груде мешков, его расстегнутая шинель была в крошках от галет, рядом лежала вскрытая банка тушенки, в руке он сжимал почти пустую бутылку вина. Вдруг он запел: – Ча-асовы-ы-ые на посту, пу-уговицы в ряд! Ярче сол-неч-но-го дня золотом горят!

   – Стеценко! Что часовые, я спрашиваю? – я сам тоже выпил, но немного – грамм пятьдесят спирта, для профилактики простудных заболеваний.

   – Бдят! – сказал Стеценко и всхрапнул.

  Я пнул его в подошву сапога, но Стеценко не отреагировал. Ну и черт с ним.

  Сейчас вся моя штурмрота представляла из себя нечто подобное – нас можно было взять без единого выстрела, тепленькими. Я вышел на улицу и подошел к курящему здесь же Вишневецкому – он, наверное, единственный кроме меня был адекватным сегодня.

   – Останемся здесь на пару дней? – спросил Вишневецкий.

   – Останемся. Только этот бардак надо будет прекратить, завтра же.

   Вишневецкий кивнул и мы с ним пошли в обход склада, выполнять обязанности часовых, которых и в помине не было.

   ***

  Первым их заметили караульные, которые ближе к обеду вылезли-таки на крышу и осматривали окрестности, покуривая шикарные папиросы из запасов тактического резерва.

  Когда я взобрался на крышу, чтобы разобраться в ситуации, мне стало не по себе. В каком-нибудь километре от нас по дорогу тянулся огромная колонна беженцев. В бинокль я разглядел детей, женщин. Мужчин почти не было, по крайней мере, я разглядел только пару стариков.

  Видимо, нас тоже заметили, поскольку колонна остановилась и к нам направился как раз один из этих стариков.

   – Рота, в ружье!!! – закричал я.

  Солдаты забегали, пытаясь найти свое оружие и оправиться после вчерашних обильных возлияний и сытной пищи.

  Через несколько минут солдаты рассредоточились, заняли позиции у окон, за забором, на крыше. Я и заспанный Стеценко пошли навстречу старику, который нерешительно остановился метрах в пятидесяти.

  Старик близоруко щурился, пытаясь разглядеть нас. Видимо ему это удалось, поскольку он приосанился, поправил свой изрядно потертый полушубок и сказал:

   – Ну слава те Господи, имперцы! – при этом 'имперцы' он произнес с ударением на первом слоге. – А я-то уже думал... Господин поручик, разрешите обратиться?

  Дедок явно служил в молодости, выправка у него была будь здоров!

   – Обращайтесь, – улыбнулся я.

   – Там, – он указал за спину, – две тысячи людей, мы из Перепутья бежим от башибузуков уже вторую неделю. Ни еды, ни теплой одежды толком нет, а что было – все в ход пошло. Господин поручик, там дети малые... Помогите чем сможете? Я ж не для себя прошу...

  Стеценко только фыркнул за моей спиной, а я повернулся, шикнул на него, а старику сказал:

   – Что уж тут... Поможем, чем сможем. Заворачивай сюда свою колонну!

   ***

  Я оглядел пустой склад и пнул носком сапога картонную коробку из-под галет. Если честно, мне было немного жалко всего того изобилия, которое перло здесь из всех углов еще вчера вечером.

  Но оно того стоило! На всю жизнь запомню ту девочку лет семи, которая уплетала за обе щеки тушенку с галетами, а потом посмотрела на меня и сказала: 'Спасиба, дядя офицел!'.

  Эти люди были нам благодарны настолько, насколько это было возможно. Сначала солдаты хмурились, отгружая ящики с припасами, но потом, ловя благодарные взгляды женщин, оттаяли и даже помогали организовать кормежку всей этой массы народа.

  В животе у меня заурчало – все-таки не ел с утра, замотался и как-то забыл про еду. Я развернулся на каблуках и зашагал к выходу из склада.

   – Господин поручик! С нами перекусите?

  На каких-то тюках сидели солдаты во главе с вахмистром Перцем и чем-то хрустели. Я подошел к ним, достал из кармана фляжку со спиртом и сказал:

   – Предлагаю культурный обмен, бойцы.

   – О-о-о, – ребята оживились, и несколько рук протянули мне сухари.

   – Из старых запасов? – спросил я и захрустел сухариком.

  А что? Нормально!

  ПРЕТОРИАНЦЫ

   – Огонь! – крикнул я, разрывая легкие.

  Окопы полыхнули залпом, а потом зачастили, захлопали одиночными выстрелами. Я ловил в прорезь прицела чужой винтовки синие мундиры и стрелял, стрелял... Свистнула пуля. Я пригнулся – и вовремя – по брустверу простучала пулеметная очередь.

   – М-мать! – ругнулся я.– Откуда у них пулеметы?!

  Стеценко скрючился у стенки окопа, костяшки пальцев у него побелели – он мертвой хваткой держал револьвер в одной руке, а другой пытался расстегнуть верхнюю пуговицу гимнастерки.

   – Ручные, с дисковым магазином. Альянс, паскуды, несколько вагонов этого добра синемундирникам прислали, – мой зам приподнялся, пальнул пару раз из револьвера и спрятался обратно в окоп. – Теперь они нам вставят!

   – Еще посмотрим, кто кому вставит, – неуверенно сказал я и, пригнувшись, побежал по линии окопов в блиндаж.

  Черт бы побрал этот полустанок, эту железнодорожную развилку и лоялистов, которым она позарез необходима!

  Когда я вошел в блиндаж, снаружи грохнуло, мне на фуражку и шинель посыпался песок. В углу солдат-связист ковырялся в рации.

   – Боец! Связь будет?

   – Минуту, господин поручик!

   – Позовешь меня, я сверху буду.

  Я развернулся на каблуках и вылез в окопы. Ох, мать-перемать! Лоялисты снова шли в атаку.

  Под прикрытием нескольких броневиков, которые поливали наши окопы огнем из пулеметов, густые цепи синих мундиров продвигались к нашим окопам.