Текст книги "Калипсо (ЛП)"

Автор книги: Эван (Ивэн) Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Мы поместили их в отдельные гардеробы – собак, а не покровителей – и таким образом решили проблему. Но на самом деле, вы можете себе представить, какой бы у нас был бедлам, если бы каждому разрешили привести собаку? У некоторых людей совсем нет разума, когда дело касается животных. Вообще никакого. Отвратительные твари, все они.»

«Когда вы говорите, что у вас было триста двадцать блондинок…»

«Да, мы продали столько входных билетов. По двести пятьдесят долларов за пару. Триста двадцать женщин, маскирующихся под Блонди, и триста двадцать мужчин с волосами, торчащими вперёд, как у Дэгвуда, – у бедняги на лобной части головы косичка, – и в галстуках-бабочках. Блонди и Дэгвуд.»

«С какой целью вы это сделали, миссис Харгроув?»

«Цель? О, это была просто уловка, мистер Мейер. Но мы заработали восемьдесят тысяч долларов на входных билетах, что совсем неплохо. А кадиллак, который мы подарили в качестве первого приза за лучшую пародию, был подарен местным дилером.»

«Был ли конкурс на лучший костюм?»

«Ну, не только костюм. В конце концов, в комиксе Дэгвуд и Блонди одеты не так уж и необычно. На самом деле, я думаю, что именно простота темы объясняет её успех, разве вы не видите? Женщины, в конце концов, могли носить всё, что им вздумается, лишь бы они были блондинками. А мужчинам требовались только галстук-бабочка и немного помады для волос. Но приз вручался именно за общее впечатление. То, как пара шла и двигалась, её презентация, пародия на Блонди и Дэгвуда. Они все были в масках, вы понимаете…»

«В масках, да.»

«Да. Так что касательно судей не было абсолютно никаких сомнений в фаворитизме. Они могли судить только по… нематериальным параметрам. Действительно ли пара создала образ оживших персонажей комиксов.»

«Понятно. Если я правильно понимаю, то все женщины были в светлых париках.»

«Ну, не все.»

«Вы сказали.»

«Да, но некоторые из них были натуральными блондинками.»

«О, да, конечно.»

«Или, если не натуральные блондинки, то хотя бы принимающие небольшую помощь косметолога. Этим женщинам, конечно, не нужны были парики.»

«Конечно, нет.»

«Но вы правы, полагая, что общее впечатление от бального зала, полного трёхсот двадцати блондинок, впечатляет.»

«Да», – сказал Мейер.

«Да.»

«И все они в масках», – сказал Мейер.

«Да. И вот тут-то, по-моему, самое интересное, не так ли? Вы можете представить себе комнату, полную блондинок в масках? Разве это не выглядит очень весело?»

«Да», – сказал Мейер, – «это так. Миссис Харгроув, в профсоюзе музыкантов мне сказали, что дело происходило в отеле „Паломар“…»

«Да, в центре города, прямо напротив театра „Паломар“.»

«Какой бальный зал, мэм, вы можете вспомнить?»

«Да, бальный зал „Звёздная пыль“.»

«Это большой бальный зал?»

«Не такой большой, как их Большой бальный зал, но мы не хотели, чтобы зал был настолько огромным, что люди в нём будут метаться.

Нам очень хотелось, чтобы все эти блондинки в масках и мужчины в галстуках в горошек танцевали щека к щеке и ягодицы к ягодицам в более интимном зале. Вот почему мы выбрали бальный зал „Звёздная пыль“. В этом, видите ли, и заключалось всё веселье.»

«У вас была возможность поговорить с кем-нибудь из музыкантов в тот вечер, миссис Харгроув?»

«Только с мистером Купером. Мистер Купер занимался всеми приготовлениями для меня, мой контракт был заключён с мистером Купером, он предоставил обе группы. Они были очень хороши. Другая группа играла музыку латинского типа, вы знаете?», – сказала она и, подняв обе руки, щелкнула пальцами.

«Но, кроме мистера Купера, вы не разговаривали ни с кем из музыкантов обеих групп?»

«Нет, сэр, я не делала этого.»

«Значит, имя Джорджа Чеддертона ничего вам не говорит?»

«Ничего вообще.»

«Или Санто Чеддертона?»

«Ничего», – сказала миссис Харгроув.

Всю дорогу вверх по городу Мейер вспоминал выражение, которое использовала миссис Харгроув: «множество маргариток». Если вывести последнее слово из разряда собственных имён и отнести его, так сказать, к общему существительному во множественном числе, то получится «плеяда маргариток», что, как показалось Мейеру, было на редкость удачным названием для романа. В последнее время он стал замечать, как много паршивых романов имеют очень хорошие названия, и начал подозревать, что хорошего названия достаточно, чтобы продать даже самую захудалую книгу. Он мог видеть название «Плеяда маргариток», украшающее обложку романа в твёрдом переплёте. А на обложке книги в мягкой обложке оно было напечатано, возможно, менее изысканным шрифтом: «Плеяда маргариток». Он мог видеть это в огнях на рекламном щите кинотеатра: «ПЛЕЯДА МАРГАРИТОК». Ему очень нравилось это чёртово название.

Вернувшись в отдел, он рассказал Карелле о встрече с миссис Харгроув, а Карелла – о своих визитах к двум людям из списка имён – Бастеру Грирсону и Лестеру Хэнли, которых с Чеддертоном связывали сугубо деловые и несколько случайные отношения. Один из них выразил удивление, что он мёртв, другой прочитал об этом в газетах. Карелла и Мейер согласились, что чертовски жаль, что в тот вечер семь лет назад среди присутствующих было так много блондинок – натуральных, обесцвеченных или без волос, – ведь всё, что они знали о женщине, которая провела с Санто значительное количество времени, – это то, что она была высокой, ивовой блондинкой калифорнийского типа. Это был первый случай, когда слово «ивовая» прозвучало в их речи; Мейер использовал это прилагательное, возможно, потому, что с тех пор, как он покинул миссис Харгроув, он стал мыслить романически.

«Я получил от неё список всех гостей», – сказал он, – «и я…»

«Бал блондинок», – сказал Карелла, покачав головой.

«Да, „Бал блондинок“. Не те, кто купил билеты у входа, а все остальные.

Я подумал, что могу проверить „Паломар“, просто чтобы узнать, не снимал ли там номер кто-нибудь из гостей в тот вечер.»

«Можешь проверить», – сказал Карелла, – «но я думаю, это будет пустой тратой времени. У нас полно блондинок…»

«Не говоря уже о множестве маргариток», – сказал Мейер.

«И мы даже не знаем, кто из них настоящие блондинки. Так что даже если кто-то из постояльцев и заселился в номер с Санто, как об этом узнает регистрационная книга отеля? Всё, что мы узнаем, – это то, что кто-то из тех, кто был на балу, остановился в отеле в ту ночь. Чего мы не узнаем…»

В этот момент зазвонил телефон.

Это был детектив Алекс Леопольд из Южного Мидтауна, звонивший сообщить, что ему попалась их рассылка о подозрительном 38-м калибре, и он подумал, что между их делом и делом, которым он занимается, есть связь – проститутка, застреленная на тротуаре поздно вечером в пятницу из оружия «Смит и Вессон» 38-го калибра, по данным баллистической экспертизы.

Алекс Леопольд оказался маленьким диспепсическим (с нарушением нормальной деятельности желудка, затруднённым и болезненным пищеварением – примечание переводчика) человечком (маленьким для полицейского детектива; на самом деле его рост составлял пять футов десять дюймов), который сразу же сказал Карелле и Мейеру, что хотел бы вернуться в 11-й участок в Калмс-Пойнте. В 11-м участке не убивали проституток в субботу вечером. В 11-м участке, окружавшем эксклюзивный район Калмс-Пойнт-Хайтс («Си-Пи-Эйч», как его ласково называли патрульные, которым посчастливилось отнести этот район к своему району), самым громким преступлением за воскресный месяц было ограбление квартиры известного романиста или похищение призовой собачки из дома художника из пригорода, который использовал адрес «Си-Пи-Эйч» в качестве места жительства в городе. В «Си-Пи-Эйч» всё ещё горели фонарные столбы на старых причудливых мощёных улочках. В «Си-Пи-Эйч» не было проституток на старых причудливых мощёных улочках; в 11-м участке Алекс Леопольд очень удивился бы, обнаружив на пороге мёртвую проститутку.

Проститутку, найденную мёртвой в пятницу вечером (на самом деле в 4:12 утра субботы, но на улицах было темно, и на улицах – ночь, и хотя отчёт окружного прокурора был датирован 16 сентября, Леопольд мысленно считал что это 15 сентября), нашли не совсем на пороге его дома. Но всё же достаточно близко к нему: дом участка «Южный Мидтаун» находился на Джефферсон и Перди, в трёх кварталах от того места, где Клара Джин Хокинс осталась истекать кровью на тротуаре со смертельной пулей, пробившей тоннель в её груди и сердце, ещё одной – в гортани, и ещё одной – в лице, чуть правее носа. Леопольд принял вызов в 4:15 утра, через три минуты после того, как один из граждан позвонил по номеру службы спасения 911 и сообщил, что на тротуаре кто-то истекает кровью. Когда он прибыл на место происшествия, Форбс и Фелпс из убойного отдела уже стояли там под дождём и суетились. За все годы работы Леопольда в 11-м участке он ни разу не занимался убийствами. А ведь он проработал там двадцать два года. Он совершил ошибку, упомянув об этом Фелпсу или Форбсу – он не мог их различить, да и не заботился об этом, – и они тут же причислили его к копам-слабакам из участка шёлковых чулок, что было недалеко от истины, но что выводило его из себя в 4:15 утра в дождливую пятницу/субботу, когда на тротуаре лежала мёртвая чёрная девушка, вся в дырках.

Единственным удостоверением личности в её сумочке была карточка социального страхования с её именем: Клара Джин Хокинс. Ни водительских прав, ни кредитных карт, ни счетов за электричество или телефон, только карточка социального страхования. На месте происшествия Форбс или Фелпс, а может, и оба, предположили, что, возможно, девушка была проституткой – ведь было четыре часа утра и всё такое, – но Леопольд отбросил эту мысль, привыкший к возвышенным преступлениям на территории 11-го участка. Он привычно сделал то, что нужно было сделать, а затем вернулся в офис, чтобы просмотреть городские телефонные справочники. Только в справочнике Айзолы было семьдесят восемь объявлений о Хокинс.

Решив позвонить по каждому из них – было уже пять часов десять минут утра, когда большинство добропорядочных граждан спали, – он начал набирать номера и в пять часов двадцать семь минут утра нащупал нужную информацию, когда сонная женщина по имени Дороти Хокинс сказала, что да, она знает Клару Джин Хокинс, Клара Джин была её дочерью.

Теперь, в четверть часа пополудни, через пятьдесят пять часов после того, как Леопольд нашёл мать девушки, он доложил Карелле и Мейеру.

«Оказалось, что последние несколько месяцев она не живёт дома», – сказал он. «Её мать говорит, что она была проституткой и жила в квартире, которой управлял сутенёр по имени Джоуи Пис. Я никогда о нём не слышал, я из 11-го участка.»

«Я тоже никогда о нём не слышал», – сказал Мейер.

«Это только всё подтверждает», – сказал Леопольд и философски мотнул головой.

«Вы пытались получить на него информацию из информационного отдела?», – спросил Карелла.

«Никаких записей. Во всяком случае, не под псевдонимом Пис. Это должно быть псевдоним, вы не находите? Джоуи Пис? Это не может быть его настоящим именем.»

«А в телефонном справочнике не искали?», – спросил Карелла.

«Да, Писа нет. Мать погибшей девушки не знает, кто он такой, она только слышала, как дочь упоминала это имя. Не знает она и о других девушках, трёх других, которые должны были жить в квартире вместе с её дочерью и этим Писом. Так что же мне делать дальше? У меня есть определённое заключение на девушку, и я знаю, чем она зарабатывала на жизнь – по словам её матери, во всяком случае. Но это всё, что я знаю на данный момент, и всё, что я, скорее всего, узнаю, если только ваше дело не прольёт свет на моё.»

«Есть несколько вариантов, которые мы должны проверить в первую очередь», – сказал Карелла.

«Например?», – спросил Леопольд.

«Что ж», – сказал Карелла, – «думаю, нам стоит заглянуть в различные отели в районе Южного Мидтауна, выяснить, не узнает ли кто-нибудь имя девушки или её фотографию, и попытаться таким образом выйти на её сутенера. При обычных обстоятельствах мы бы не добились никакого сотрудничества. Но это убийство, поэтому возможно, они захотят рассказать нам всё, что знают. Далее, я думаю, нам стоит проверить массажные салоны. Вопросы те же – знаете ли вы кого-нибудь по имени Клара Джин Хокинс? Знаете ли вы кого-нибудь по имени Джоуи Пис? – Скажите им прямо, что девушка мертва, и мы пытаемся найти её убийцу, намекните, что это может быть какойнибудь психованный клиент-сексоголик, немного напугайте их. Далее, не помешает поболтать с кем-нибудь из действующих сутенёров в Южном Мидтауне, уверен, в вашем офисе есть на них досье – удивлён, что у вас нет хотя бы данных из картотеки на этого Джоуи Писа. В любом случае, давайте выясним, кто работает на территории участка, и поболтаем с ними, без угроз ареста, ничего такого, просто мило побеседуем на обочине, всё, что мы хотим знать, – кто такая Клара Джин Хокинс и кто такой этот парень Джоуи Пис. Возможно, мы найдём компромат, кто знает? Ну, как? Сначала отели и массажные салоны, а потом и сами сутенёры. А пока мы разошлём листовку о Джоуи Писе, просто информационный запрос во все участки. Возможно, в каком-то из них найдётся что-нибудь на него в их досье. Я очень рад, что вы позвонили, Леопольд. А то мы уже почти зашли в тупик.»

«Да», – сказал Леопольд. На его лице появилось ошеломлённое выражение. Он не был уверен, что так уж рад своему звонку.

9

Копы не любят ничего больше, чем постоянство, даже если для его обеспечения требуется пара трупов. До того, как Алекс Леопольд поднял свою озадаченную голову, Карелла и Мейер искали связь между мёртвым Джорджем Чеддертоном и его пропавшим братом Санто.

Теперь же, благодаря нескольким пулям 38-го калибра от «Смита и Вессона», они искали связь между мёртвым певцом калипсо и мёртвой проституткой, оба чернокожие, оба из Даймондбэка, оба, возможно, убиты из одного и того же оружия. Теперь, когда предварительная связь была установлена, Карелла попросил баллистиков сравнить пули, которыми была убита Клара Джин Хокинс, с пулями, которыми был убит Джордж Чеддертон, чтобы точно определить, использовалось ли в обоих убийствах одно и то же оружие. Он попросил поторопиться со сравнительными тестами, и Гомбс пообещал, что свяжется с ним к четырём часам пополудни, сказав, что обычно он взялся бы за работу раньше, но только что был достигнут, казалось бы, прорыв в деле снайпера, которое уже несколько месяцев не давало покоя 36-му полицейскому участку, и он должен сначала заняться этим. Он перезвонил в десять минут пятого и сообщил, что в обоих убийствах совершенно точно использовался один и тот же пистолет, скорее всего, «Смит и Вессон» 38-го калибра, либо «Regulation», либо «Terrier». Он спросил Кареллу, может ли он ещё чем-нибудь помочь ему в данный момент. Карелла ответил отрицательно, поблагодарил его, а затем повесил трубку и несколько мгновений сидел, уставившись на телефон.

К тому времени он уже провёл большую часть дня с Леопольдом и Мейером, выполняя всю ту работу, которую ранее предлагал. Вместе они обошли все злачные места Южного Мидтауна – гостиницы и массажные салоны, поговорили с большинством сутенёров из досье участка, но так и не смогли выйти на Джоуи Писа. Вздохнув, Карелла снова снял трубку и позвонил сначала Дэнни Гимпу, а затем Фэтсу Доннеру, высоко ценимым полицейским информаторам, чтобы спросить, не знают ли они проститутку по имени Клара Джин Хокинс или сутенёра по имени Джоуи Пис. Фэтс Доннер, который был более сексуально ориентирован, чем Дэнни Гимп, рассмеялся, услышав имя сутенёра, а затем спросил, пишется ли оно П-И-С, что, по его мнению, было бы необычайно хорошим именем для сутенёра. Тем не менее он никогда не слышал о джентльмене, который называл бы себя подобным образом. Дэнни Гимп тоже не слышал. Оба мужчины пообещали пойти на улицы, но каждый выразил сомнение, что ему удастся что-нибудь придумать. «Очень часто», – говорил Фэтс в своей самой развязно-маслянистой, бледно-пузырной манере, – «сутенёр использует прозвище, известное только девушкам из его собственной конюшни. Это защита от других сутенёров, не говоря уже о законе.»

Карелла поблагодарил его за бесценную информацию о самой древней профессии в мире, а затем повесил трубку.

Он был раздражителен и вспыльчив. Согласно календарю встреч Джорджа Чеддертона, певец виделся с Кларой Джин Хокинс в общей сложности четыре раза до убийства их обоих, и ещё одна встреча с ней была запланирована на следующий день после убийств. В первых двух записях календаря она называлась «Хокинс», а в остальных трёх – «Си Джей». Не исключено, что эти андрогинные (человек, не подходящий под определение ни маскулинной, ни фемининной гендерной роли – примечание переводчика) пометки, учитывая род занятий дамы, были призваны сбить с толку Хлою Чеддертон. Но если певец пользовался профессиональными услугами мёртвой девушки, зачем ему было вообще рисковать, указывая в списке свои встречи с ней? Если бы их отношения носили чисто сексуальный характер, разве он, ради всего святого, стал бы излагать их в письменном виде? Нахмурившись, Карелла подошёл к тому месту, где Мейер набирал отчёт о визите к миссис Харгроув.

«Думаю, нам пора провести совещание по этому проклятому делу», – сказал он.

В самом деле, пора было надеть старые шапочки для размышлений, пора стать дедуктивными детективами, пора стать рассуждающими сыщиками, пора заглянуть в старый хрустальный шар и разобраться в этом деле. Поэтому они собрались вместе в рамках старого как мир полицейского ритуала, надеясь размять дело – подбросить идеи и предположения, отбросить одни теории, развить другие. В этой игре участвовали Карелла и Мейер, детективы, официально занимавшиеся делом Чеддертона; лейтенант Питер Бирнс, который командовал отрядом и имел полное право знать, чем занимаются его подчинённые; детектив Коттон Хоуз, чьё пуританское воспитание часто помогало вернуть к суровой бостонской реальности любую теорию, отклонявшуюся слишком далеко от северного магнитного полюса; и детектив Берт Клинг, чья мальчишеская внешность скрывала ум, невинный, как задница младенца.

«Он, должно быть, новичок на этой работе», – сказал Мейер.

«Пока никаких арестов», – сказал Карелла.

«Вот почему на него ничего нет в информационном отделе», – сказал Клинг.

«Или в различных досье по всему городу», – сказал Карелла.

«И именно поэтому у него в хлеву всего четыре тёлки», – сказал Хоуз, совершенно не понимая, что перепутал метафору. Он сидел на краю стола Мейера, и мокрые от дождя стёкла прочерчивали по его лицу узор, придавая ему несколько пугающий вид. Его вид усиливал тот факт, что через рыжие волосы, чуть выше левого виска, проходила белая полоса – память о нападении с ножом начальника строительного управления в те времена, когда Хоуз был ещё неофитом-полицейским, не смешивающим метафоры.

«В телефонной книге ничего нет, да?», – спросил Клинг.

«Ничего.»

«Ладно», – сказал Бирнс несколько грубовато, – «пока что вы ведёте дело Леопольда блестяще. Вы выслеживаете сутенёра, на которого работала девушка, – замечательно, когда-нибудь вы его найдёте, и, возможно, узнаете, что ему не понравилось, как она делает маникюр или причёсывается, так что, возможно, он всадил в неё пару пуль 38-го калибра в прошлую пятницу вечером, – отлично. Если вы окажетесь правы, то раскроете дело Леопольда, и он получит повышение до детектива первого класса, отлично. А пока, что вы делаете, чтобы найти убийцу Чеддертона?»

Бирнс произнёс эту несколько пространную (для Бирнса) речь тоном, полностью лишённым сарказма. В его голубых глазах не было ни малейшего следа злобного веселья, рот не выдавал ни ухмылки, ни оскала, слова были мягкими, как весенний ветерок, тёплый бриз которых все детективы, собравшиеся за столом Мейера, предпочли бы пронизывающему дождю за стенами отдела. Но все они хорошо знали Бирнса, за годы работы привыкли к его ровной манере изложения и бесстрастному виду, к седым волосам железного оттенка и голубым глазам, следящим за вами, как трассирующие пули в ночи. Они слышали, как каждое слово падает на крышку стола Мейера, на зелёный линолеум вокруг стола, как большой щенок мочится на бумагу под кухонной раковиной.

«Ну, вот что мы думали…», – сказал Карелла.

«И что же вы подумали?», – спросил Бирнс, опять же без сарказма, но почему-то его слова всё время омрачали ситуацию.

«Мы подумали, что есть связь между девушкой и сутенёром…»

«Ага?»

«Это… э-э… Чеддертон написал песню о проститутке.»

«Написал, да?», – сказал Бирнс.

«Да, сэр», – сказал Карелла. «В которой он увещевает её…»

«Увещевает?», – сказал Бирнс.

«Да, сэр. Увещевает, верно?», – спросил Карелла у Хоуза.

«Конечно, увещевает.»

«Увещевает, чтобы она перестала быть шлюхой, понимаешь?»

«Угу», – сказал Бирнс.

«Так что мы думали…», – сказал Мейер.

«Мы подумали», – сказал Карелла, – «что если этот Джоуи Пис – тот, кто убил девушку, то, поскольку это тот же самый пистолет и всё такое, поскольку баллистики установили, что это тот же самый пистолет, то, возможно, он убил Джорджа Чеддертона, потому что Чеддертон пытался убедить девушку завязать с жизнью шлюхи и всё такое».

«Где это написано?», – спросил Бирнс.

«Что написано?»

«Что Чеддертон пытался убедить девушку Хокинс уйти от сутенёра.»

«Это всего лишь предположение», – сказал Карелла.

«Ах», – сказал Бирнс.

«Но он написал песню о проститутке», – сказал Хоуз.

«Где сказано, что песня посвящена именно этой проститутке?», – сказал Бирнс.

«Ну… Я не знаю», – сказал Хоуз. «Стив, дело в этой конкретной проститутке?»

«По мнению Хардинга, нет.»

«Кто такой Хардинг?», – спросил Клинг.

«Бизнес-менеджер Чеддертона. Он говорит, что песни Чеддертона не были посвящены кому-то конкретному.»

«Значит, он писал не о девушке Хокинс», – сказал Бирнс.

«Ну, я… думаю, нет», – сказал Карелла.

«Тогда где же связь?»

«Пока не знаю. Но, Пит, они были убиты из одного и того же чёртова пистолета. А это уже достаточная связь, не так ли?»

«И будет очень здорово, если, найдя этого Джоуи Писа, вы обнаружите и „Смит и Вессон“ 38-го калибра „Police Special“…»

«Нет, либо „Regulation“ либо „Terrier“», – сказал Карелла.

«Неважно», – сказал Бирнс. «Будет очень здорово, если вы найдёте орудие убийства в его носках или трусах, и будет очень здорово, если он признается, что убил девушку, а заодно и Чеддертона, потому что Чеддертон написал песню о ком-то, кто мог быть девушкой Хокинс. Так что да, будет очень здорово, если Джоуи Пис – ваш человек. Но, джентльмены, после долгих лет работы в этом паршивом бизнесе я могу сказать вам, что ничего и никогда не бывает так просто, как кажется, и никогда не будет. И если в эту самую проклятую минуту дождь перестанет идти, я, чёрт возьми, буду очень удивлён.»

Дождь не прекращался с той самой проклятой минуты.

Единственное, что закончилось в ту минуту, – это совещание. Хоуз и Клинг отправились домой, Бирнс вернулся в свой кабинет, а Мейер вернулся за свой стол, чтобы закончить печатать отчёт. Карелла позвонил в Южный Мидтаун и попросил соединить его с детективом Леопольдом, намереваясь доложить ему о положительном заключении баллистиков. Детектив по имени Питер Шерман сообщил ему, что Леопольд уехал на весь день. Карелла повесил трубку, проверил в списке личных телефонов имя «Паласиос, Франциско» и набрал номер.

Франциско Паласиос владел и управлял магазином, где продавались лекарственные травы, книги снов, религиозные статуэтки, книги чисел, карты Таро и тому подобное. Гаучо Паласиос и Ковбой Паласиос держал другой магазин позади этого, и там продавались такие одобренные медициной «супружеские принадлежности», как фаллоимитаторы, французские щекоталки, трусики с открытой промежностью, вибраторы (восьми– и десятидюймовые), кожаные маски палача, пояса целомудрия, плети с кожаными ремешками и вагинальные шарики из пластика и позолоченных пластин. Продажа этих товаров не была незаконной в этом городе; Гаучо и Ковбой не нарушали никаких законов, но они не поэтому держали свой магазин позади магазина, принадлежащего и управляемого Франциско. Вообще они делали это из чувства ответственности перед пуэрто-риканской общиной. Например, они не хотели, чтобы в их магазин забрела старушка в чёрной шали и упала в обморок при виде игральных карт с изображением мужчин, женщин, полицейских собак и лилипутов в пятидесяти двух брачных позициях – пятидесяти четырёх, если считать джокеров. И Гаучо, и Ковбой гордились своей общиной, не уступая самому Франциско. Франциско, Гаучо и Ковбой, по сути, были одним и тем же человеком, а все вместе – полицейским информатором.

«Паласиос», – сказал голос.

«Ковбой, это Стив Карелла, мне нужна помощь.»

«Назови его», – сказал Гаучо.

«Я ищу сутенёра по имени Джоуи Пис. Слышал о нём когда-нибудь?»

«Ни разу. Он отсюда, из el infierno (ад по-испански – примечание переводчика)?»

«Не знаю о нём ничего, кроме имени. Предполагается, что в его конюшне было четыре проститутки, одна из которых была убита в прошлую пятницу вечером.»

«Как её звали?»

«Клара Джин Хокинс.»

«Белая? Чёрная?»

«Чёрная.»

«Хорошо, сейчас я всё проверю. Ты будешь завтра на месте?»

«Я буду здесь», – сказал Карелла.

«Я позвоню тебе.»

«Спасибо», – сказал Карелла и повесил трубку. Дождь всё ещё шёл. Он подошел к Мейеру, который деловито печатал на машинке за своим столом, и сказал ему, что направляется в Даймондбэк, чтобы поговорить с матерью погибшей девушки – не хочет ли Мейер пойти с ним? Учитывая тон голоса Кареллы, Мейер решил, что лучше всего будет принять приглашение любезно.

Дороти Хокинс была чернокожей, но со светлым оттенком кожи, женщиной лет пятидесяти, как догадался Карелла, её тело было скорее худощавым, чем стройным, а лицо – скорее исхудалым, чем точёным; даже Мейер с его новообретённым романическим складом ума мог бы подобрать эти более жесткие прилагательные для определения женщины, которая открыла им дверь и впустила в свою квартиру на Петтит-лейн. Время было 6:30 вечера. Миссис Хокинс объяснила, что только что вернулась с работы. Она занималась сборкой транзисторных радиоприёмников на фабрике в Беттауне. На кухонном столе перед ней стоял стакан с виски; она объяснила, что это бурбон, и спросила детективов, не желают ли они выпить.

«Снимете холод после этой дождливой погоды», – сказала она.

Когда детективы отказались, она выпила виски одним глотком, а затем подошла к шкафу, достала наполовину полную бутылку и налила себе ещё порцию. Детективы сидели напротив неё за кухонным столом.

Настенные часы отбивали минуты. В квартире не было запахов готовящейся пищи; Карелла подумал, не собирается ли миссис Хокинс употреблять спиртное вместо ужина. Снаружи неоновая реклама подкрашивала косой дождь, превращая струйки на оконном стекле в гнёзда потревоженных зелёных змей.

«Миссис Хокинс», – сказал Карелла, – «мы с моим партнёром расследуем дело, которое, как нам кажется, связано со смертью вашей дочери, и мы хотели бы задать вам несколько вопросов по этому поводу. Если вы сочтёте нужным ответить на них, мы будем очень признательны.»

«Да, всё, что угодно», – сказала она.

«Во-первых», – сказал он, – «вы знаете кого-нибудь по имени Джордж Чеддертон?»

«Нет», – сказала она.

«У нас есть основания полагать, что он знал вашу дочь. Она когда-нибудь упоминала о нём в вашем присутствии?»

«Не помню, чтобы я слышала его имя, нет.»

«Или Санто Чеддертон, возможно?», – спросил Мейер.

«И его тоже», – сказала миссис Хокинс.

«Мэм», – сказал Карелла, – «вы сказали детективу Леопольду, что ваша дочь была проституткой…»

«Да, это правда.»

«Откуда вы это знаете?»

«Клара Джин сказала мне.»

«Когда она вам это сказала?»

«Две-три недели назад.»

«До этого момента вы не знали, что она…»

«У меня было подозрение, но я не была уверена. Она говорила мне, что работает по ночам в каком-то отеле в центре города. Делала какую-то работу клерка в центре города.»

«Она упоминала какой-нибудь отель по названию?», – сразу же спросил Карелла.

«Да, но сейчас я об этом забыла.»

«Где в центре города?»

«Я не помню. Я не слишком хорошо знаю другие районы города, кроме Даймондбэка.»

«Когда она перестала здесь жить, миссис Хокинс?», – спросил Мейер.

«О, должно быть не меньше шести месяцев. Сказала, что ей нужно жить поближе к работе, к отелю, где она работала по ночам. Сказала, что опасно ездить на метро в центр города после работы, в три-четыре часа утра. Я с пониманием отнеслась к этому, мне это казалось разумным.»

«И вы ничего не заподозрили в тот момент?»

«Нет, она всегда была хорошей девочкой, с ней никогда не было проблем. Она никогда не шаталась по уличным бандам, как некоторые другие девочки в этом районе, никогда не баловалась наркотиками.

Она была хорошей девочкой, Клара Джин.»

«Вы уверены, что она не принимала наркотики, не так ли?», – сказал Мейер.

«Определённо. Спросите доктора, который делал вскрытие. Спросите его, нашёл ли он наркотики внутри моей маленькой девочки, нашёл ли он какие-нибудь следы на её руках или ногах, просто спросите его. Я следила за ней как ястреб, осматривала её руки и ноги каждый день, когда она приходила из школы, каждый вечер, когда она возвращалась со свидания. Если бы я обнаружила хоть малейший след, я бы проломила ей голову.»

«Где она училась, миссис Хокинс?»

«Прямо здесь, в Даймондбэке. Школа Эдварда Виктора.»

«Она закончила школу?»

«В январе прошлого года.»

«И что дальше?»

«Она взяла отпуск на месяц, сказала, что хочет немного отдохнуть, прежде чем начать искать работу. В марте она устроилась официанткой здесь, в Даймондбэке, но много денег на этом не заработала, так что в апреле, должно быть, ушла оттуда и устроилась клерком в отель в центре города – по крайней мере, так она мне сказала. Переехала отсюда в мае. Сколько это месяцев?»

«Пять, мэм.»

«Я думала, шесть. Я ведь говорила вам шесть, не так ли?»

«Да, мэм.»

«Ну, значит, теперь пять.» Она покачала головой. «Казалось, что дольше.»

«Где она работала официанткой?», – спросил Мейер.

«„Уголок Карибу“, здесь, в Даймондбэке. Это стейк-заведение, не знаю, почему они дали ему такое ужасное название. Карибу (северный олень – примечание переводчика) – это кажется вроде большого лося или что-то вроде того, не так ли?»

«Думаю, да», – сказал Мейер.

«От таких названий не хочется есть стейки, это я вам точно говорю.»

«Уголок Карибу», – сказал Карелла. «Си Си (Caribou Corner – примечание переводчика).»

«Извините?», – сказала миссис Хокинс.

«Точно, вот что это значило», – сказал Мейер. «Клара Джин в „Уголке Карибу“.»

«Миссис Хокинс», – сказал Карелла, – «вы уверены, что ваша дочь никогда не упоминала никого по имени Джордж Чеддертон?»

«Я уверена.»

«Когда она переезжала, она забрала с собой всё, что у неё было? Все свои личные вещи? Дневники, записные книжки…»