Текст книги "Калипсо (ЛП)"

Автор книги: Эван (Ивэн) Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Посвящается Джею и Конни Кронли

Калипсо – афро-карибский музыкальный стиль, образовавшийся на Тринидаде и Тобаго в XX веке, произошёл от западноафриканского кайсо, популярного там же и в других странах, преимущественно Карибского бассейна, таких как Гренада, Белиз, Барбадос, Сент-Люсия и Доминика, появился в Западной Африке, особенно среди народов Эфик и Ибибио в Нигерии. Был популярен в 1950-х годах. Считается, что стиль калипсо возник в XIX веке у африканских рабов на сахарных плантациях.

Исполнитель калипсо Роринг де Леон («Рычащий лев») в своей книге «Калипсо от Франции до Тринидада, 800 лет истории» («Calypso from France to Trinidad, 800 Years of History») утверждает, что калипсо произошло от музыки средневековых французских трубадуров.

Восходит в своих истоках к традиционным африканским жанрам «иронического» пения (тексты калипсо, как правило, носят сатирический, моралистический или даже социально-критический характер, комментируют актуальные, новостные, злободневные темы, часто посвящены тяжёлой доле негров, жителей Тринидада).

Исполнители калипсо расширили границы свободы слова, тексты их песен передавали все новости, включая политические, о жизни на острове. Когда английская власть на острове стала более тоталитарной, цензура стала тщательно отслеживать слова песен, но калипсо продолжало быть источником новостей. Для калипсо характерны вопросно-ответная форма пения (запевалы и хора), использование полиметрии и полиритмии, нарочито ускоренное произнесение текста.

Первые записи калипсо, которые сделала тринидадская музыкальная группа «Lovey’s String Band», появились в 1912 году. Первые звёзды появились в конце 1930-х годов: это Аттила ДеХун, Роринг де Леон и Лорд Инвадер (под руководством Лорда Китшенера записывались вплоть до 2000 года). Элементы калипсо также внедрились в джаз, что наблюдается в таком стиле, как калипсо-джаз.

1

В этом городе осень часто проходит впустую. Здесь не так много парков, и никогда не бывает буйства красок листвы, достаточного для того, чтобы ошеломить чувства. Небо часто бывает сырым и серым от последствий тропических штормов, родившихся в Карибском бассейне и унесённых бушующими ветрами далеко на север. И только в октябре оно иногда синеет. Именно тогда, в пору увядания, воздух свежеет.

В сентябре, как обычно, шёл дождь.

Двое мужчин, идущих сквозь ночную грозу, выглядели по-осеннему. У того, что повыше, был цвет лица как у кофе с молоком, а под плащом он надел жёлтую шёлковую рубашку и красные шёлковые брюки. Жёлтый цвет отсвечивал в V-образном вырезе плаща, красный вспыхивал под подолом и в прорехах, открывавшихся при каждом шаге длинноногого.

В левой руке он держал футляр с гитарой. Футляр раскачивался в такт его торопливым шагам. Низкорослый мужчина с трудом поспевал за ним. У него был более тёмный цвет лица, насыщенный шоколадно-коричневый, мокро блестевший под проливным дождём. На нём была зелёная лыжная куртка и брюки, почти совпадавшие по цвету с его кожей. Когда он улыбался, как сейчас, в передней части рта поблёскивал золотой зуб.

«Ты был сенсационен», – сказал он.

«Да», – без энтузиазма ответил высокий мужчина.

«Ты сразил их, парнишка, я не знаю, что мне сказать, чтобы убедить тебя.»

«Ага.»

«Посмотри, какая была толпа. Триста человек около сцены, ещё пятьдесят у входа. Это большая толпа, Джордж.»

«Это мало. Для вечера пятницы это очень мало.»

«Нет, нет, это не мало. При вместимости в четыреста человек? Ты собрал почти полный зал. Нет, сэр, я не считаю, что это мало.»

«Никто из них не знал, что я делаю, чувак.»

«Они всё ловили, Джордж. Ты выкладывался по полной, малыш, а они внимали. Как ты думаешь, почему они так кричали и вопили? Когда ты сделал это…»

Выстрелы раздались из затенённого дверного проёма многоэтажки.

Произошла вспышка жёлтого цвета, бледнее рубашки высокого мужчины, а затем раздался сопровождающий звук выстрела. Пуля вошла в левую часть его шеи и вылетела через выходное отверстие с противоположной стороны, кровь брызнула на дождь. Он попятился в поисках опоры, зашатался, уронил чехол с гитарой и повернулся, чтобы увидеть вторую вспышку. Пуля раздробила ему левую скулу и с диким треском пробила верхнюю часть черепа, раскроив голову в потоке хрящей, костей и крови.

Реакция коротышки была замедленной. Он уже повернулся к дверному проёму, когда дуло снова вспыхнуло жёлтым светом. Сверху сверкнула молния, раздался звук выстрела, а затем раскат грома, который, казалось, усилился и отозвался эхом. Он вздрогнул от неожиданности, а затем понял, что пуля пролетела мимо него. Он начал бежать. Услышав позади себя ещё один выстрел, он свернул в сторону, как квотербек (ключевой игрок в американском футболе, задачей которого является продвижение мяча по полю – примечание переводчика), уворачивающийся от соперников, – бесполезная реакция, учитывая скорость пули. Но прицел снова был неточным, он всё ещё был на ногах и бежал, и ему начало казаться, что он уйдёт невредимым. Пятая пуля попала ему высоко в левое плечо. Пуля сильно ударила его, так что сначала он почувствовал только давление, как будто кто-то с замаха шарахнул кувалдой ему по спине, а затем ощутил жгучую боль, когда пуля пробила плоть и кость, и резко упал плашмя на тротуар. На другой стороне улицы он услышал чей-то крик. В водосточной трубе справа от него послышался шум воды. А потом он услышал нечто, от чего внезапно ужаснулся. Шаги. Шаги, стремительно удаляющиеся от подъезда к тому месту, где он лежал, истекая кровью, на тротуаре.

Он сказал: «О, Господи, пожалуйста», – и поднял голову. Он увидел только кончики чёрных кожаных ботинок под узкими чёрными брюками. Он прищурился сквозь шум дождя, поднял голову чуть выше и увидел руку в чёрном рукаве, направленную ему в голову, и кисть, сжимающую чёрный пистолет. Снова сверкнула молния, сначала он подумал, что это вспыхнуло дуло, услышал гром и принял его за выстрел пистолета. Вместо этого раздался щелчок. Он донёсся до него сквозь хриплый шёпот дождя. С улицы доносились крики, хор голосов приближался. Раздался ещё один щелчок, и ещё. Ещё мгновение он видел кончики чёрных кожаных ботинок, а потом они исчезли. Он услышал шаги, удаляющиеся под дождём, а затем ещё шаги, приближающиеся с противоположного направления, голоса над ним и вокруг него. «Мужик, ты это видел?», «вызовите полицию», «кто-нибудь, вызовите скорую», «ты в порядке, парень?», а затем он потерял сознание.

На помощнице по административным вопросам в отделе связи была надета телефонная гарнитура с одним наушником, а мундштук с микрофоном находился у её подбородка. Она сидела перед консолью, похожей на телевизионный экран с клавиатурой для печатной машинки под ним. Справа от неё находилась ещё одна консоль с тридцатью двумя кнопками; именно она активировалась по звонку 911 из любого из пяти отдельных районов города. В двадцать минут пополуночи замигала кнопка, соответствующая Айсоле, и она тут же сказала в рупор: «Оператор семьдесят четыре. Где чрезвычайная ситуация?»

Из телефонной будки на углу, неподалёку от того места, где на тротуаре лежали два человека, истекающие кровью, раздался взволнованный голос: «Здесь застрелили двух парней. Они лежат здесь на земле.»

«Где это, сэр?»

«Калвер-авеню, около Южной Одиннадцатой.»

«Подождите, пожалуйста.»

Её рука метнулась к клавиатуре пишущей машинки. Её указательный палец нажал сначала на клавишу «I», а затем на «Q». На экране над пишущей машинкой светящимися зелёными буквами на тёмно-зелёном фоне высветилась двухчасовая сводка по сектору:

IQ/3 1A IQ/3 КАЛВЕР ЮЖНАЯ ОДИНАДЦАТАЯ

ОГНЕСТРЕЛЬНОЕ ОРУЖИЕ / ВНЕ ПОМЕЩЕНИЙ

** НЕ НАЙДЕНО НИ ОДНОГО ПРОИСШЕСТВИЯ **

Компьютер только что сообщил ей, что звонивший не сообщает о чрезвычайном происшествии, о котором уже сообщалось в течение последних двух часов. Она сказала в трубку: «Сэр, в данный момент идёт стрельба?»

«Нет, он убежал. Человек с пистолетом убежал. Они лежат здесь, на тротуаре, вдвоём.»

«Как вас зовут и с какого номера вы звоните, сэр?»

На линии раздался щелчок. Это был город. Одно дело – сделать доброе дело, другое – ввязаться в это дело. Не удивившись, помощница набрала четыре цифры на своей телефонной консоли и начала печатать, пока её звонок проходил через Centrex (составное слово из двух слов, central и exchange, буквально центральный коммутатор – примечание переводчика).

«Скорая помощь», – сказал женский голос.

«Двое мужчин с огнестрельными ранениями, тротуар на углу Калвер и Южной Одиннадцатой.»

«Принято», – сказала женщина.

На линии раздался ещё один щелчок. Помощница продолжила печатать. По мере того, как она набирала текст, слова появлялись на экране консоли яркими электронными буквами:

IE/1A СЛУЧИВШЕЕСЯ

НАПАДЕНИЕ С ПРИМЕНЕНИЕМ

ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ / ДВЕ ЖЕРТВЫ

ТРОТУАР КАЛВЕР

ЮЖНАЯ ОДИННАДЦАТАЯ / ПЕРЕДАНО В СКОРУЮ ПОМОЩЬ

Она потянулась к кнопке ввода на клавиатуре и сразу нажала её.

Мгновенно в другой части отдела связи на почти такой же консоли в комнате экстренных диспетчеров вспыхнул зелёный свет. Диспетчер, сидевший перед консолью, тут же нажал кнопку «Q». На его экране появилось сообщение, которое только что набрала и ввела помощница.

Он нажал кнопку «TRANSMIT» («передача» – примечание переводчика) на консоли справа от себя. Когда он заговорил в микрофон, висящий над пультом, то уже начал печатать.

«Адам Два», – сказал он, – «вы свободны?»

«Подтверждаю, Центральный.»

«Десять-двадцать четыре, двое мужчин с огнестрельными ранениями на тротуаре на углу Калвер и Южной Одиннадцатой.»

«Десять четыре.»

На экране появилась надпись «ES ADAM 2». «Адам Два» – это фургон экстренной службы, обслуживающий этот район города. Диспетчер знал, что скорая помощь уже едет; помощница, принимавшая звонок, сообщила, что это случай скорой помощи, и он знал, что она сразу же связалась бы с приёмным отделением скорой помощи. Он предполагал, что фургон «Адам Два» прибудет раньше, чем скорая помощь. Если бы речь шла о прыгуне на одном из городских мостов, или о человеке, зажатом под грузовиком, или об угрозе взрыва, или о любой другой чрезвычайной ситуации, требующей более тяжёлого оборудования, чем то, что перевозится в фургоне, он бы также связался по рации с «Транспортёр Два» и попросил бы их приехать, если бы они были на месте. Как бы то ни было, он знал, что «Адам Два» справится с этим в одиночку. Он нажал две цифры на своей телефонной консоли, открывая связь с одним из диспетчеров мобильного подразделения на этаже.

«Мобильное подразделение.»

«Срочно», – сказал он. «Десять-двадцать четыре, двое мужчин с огнестрельными ранениями на тротуаре на пересечении Калвер и Южной Одиннадцатой.»

«Понял, Фрэнк.»

Радиочастота, используемая диспетчером мобильного подразделения и всеми патрульными машинами в Айзоле, не совпадала с частотой, используемой экстренным диспетчером. В фургоне «Адам Два» водитель и его напарник следили за обеими частотами, но люди в отдельных патрульных машинах были настроены только на диапазон мобильного подразделения. Диспетчер знал о местонахождении каждой патрульной машины в Айзоле; на этаже находились ещё четыре диспетчера, отдельно контролировавшие машины в Риверхеде, Калмс-Пойнте, Беттауне и Маджесте. Диспетчер в Айзоле знал, что Калвер и Южная Одиннадцатая находятся в 87-м участке. Он также знал, что машина Бой, находящаяся там, отреагировала на вызов 10–13 – помощь офицеру полиции – тремя минутами ранее, покинув свой обычный сектор, чтобы присоединиться к машине Адам на углу Калвер и Южной Третьей. Машина Чарли только что отреагировала на вызов 10–10 – подозрительный человек – и ответила по рации 10–90 – необоснованно.

Диспетчер сказал в микрофон: «Восемь-Семь Чарли, десять-двадцать четыре, двое мужчин с огнестрельными ранениями на тротуаре на углу Калвер и Южной Одиннадцатой.»

Человек, ехавший в машине Чарли, несомненно, был новичком в этом деле. Он сразу же сказал с явным волнением: «Десять тридцать четыре, вы сказали?»

«Двадцать четыре, двадцать четыре», – нетерпеливо сказал диспетчер, отличая для новичка уже совершённое преступление от готовящегося.

«Десять четыре», – подтвердил новичок. В его голосе звучало разочарование.

Пять минут спустя, в ответ на сообщение, поступившее из машины Чарли в здание участка, на место происшествия прибыли детективы Стив Карелла и Мейер Мейер из 87-го участка. Через пять минут после этого детективы Моноган и Монро из отдела по расследованию убийств стояли на тротуаре и смотрели вниз на мёртвого мужчину в жёлтой рубашке и красных брюках.

«Наверное, какой-то музыкант», – сказал Моноган.

«Гитарист», – сказал Монро.

«Да, это чехол для гитары», – сказал Моноган.

«Он отлично поработал головой», – сказал Монро.

«Это его мозги, на которые мы смотрим», – сказал Моноган.

«Разве я не узнаю мозги, когда увижу их?»

«Каково состояние другого парня?»

Он обратился с этим вопросом к Карелле, который молча смотрел на труп. На лице Кареллы появилось страдальческое выражение. Его глаза – слегка восточные, скошенные книзу, – казалось, преувеличивали выражение скорби, создавая ложный образ человека, который может внезапно разрыдаться. Высокий, атлетически сложенный, стройный белый мужчина стоял под дождём, засунув руки в карманы, и смотрел на труп. В дверном проёме за его спиной человек из фото-отдела щёлкал своим полароидом (обиходное название фотокомплектов одноступенного фотопроцесса, а также фотоаппаратов для съёмки на эти комплекты – примечание переводчика), его вспышка стробоскопа мигала, как далёкая звезда. В коридоре один из лаборантов искал стреляные гильзы.

«Карелла? Ты слышишь меня?», – сказал Моноган.

«Его увезли на фургоне до того, как мы приехали», – сказал Карелла.

«Патрульный в машине Чарли сказал, что у него кровотечение спереди и сзади.»

«Но всё ещё жив, да?»

«Жив», – сказал Карелла и снова посмотрел на мертвеца.

«Эй, Пети (сверхминиатюрные фотокамеры Petie, производившиеся и распространявшиеся на территории ФРГ с 1950-х до 1960-х годов – примечание переводчика), ты закончил со съёмкой?», – обратился Моноган к фотографу.

«Да, у меня есть всё, что нужно», – ответил фотограф.

«Ты уже обыскал его?», – спросил Моноган Кареллу, жестом указывая на мертвеца.

«Я как раз собирался, когда ты пришёл.»

«Не надо ему мозги пудрить», – сказал Монро.

Карелла опустился на колени рядом с трупом. В правом кармане задней части брюк – «присоске», которую мог незаметно подрезать любой карманник, – Карелла обнаружил коричневый кожаный бумажник с водительскими правами, в которых покойный значился как Джордж К.

Чеддертон. Его адрес был указан как 1137 Раучер-стрит, вверх по району Даймондбэк. Рост – шесть футов четыре дюйма, пол – мужской, а дата рождения – должно было исполнится тридцать лет десятого ноября, если бы он столько прожил. В удостоверении также указывалось, что оно действительно только в том случае, если предъявитель носит корректирующие линзы во время вождения.

Джордж К. Чеддертон, лежавший на тротуаре мёртвым, не носил очков, если только они не были контактными.

За правами лежала запечатанная люцитом (также полиметилметакрилат, термопластичный прозрачный пластик, может подвергаться окрашиванию и тонированию – примечание переводчика) карточка, гласившая, что он является действительным членом местного отделения Американской федерации музыкантов, – подтверждение личности, впрочем, и не требовавшееся. В бумажнике не было регистрации транспортного средства, но это ничего не значило: большинство автомобилистов хранят регистрацию в бардачках своих машин. В отделении для наличных денег Карелла нашёл три стодолларовые купюры, пятёрку и две по одному доллару.

Стодолларовые купюры обеспокоили его. Они не походили на купюры, которые человек мог бы носить с собой в этом районе – если только он не толкач или сутенёр. Или Чеддертон направлялся домой после концерта? Тем не менее триста долларов казались больше, чем любой гитарист мог заработать за одну ночь. Неужели это его плата за неделю работы? Он перевернул мужчину на бедро и потянулся к левому заднему карману. В нём оказался только испачканный носовой платок.

«Не испачкай руки соплями», – весело сказал Монро.

Дождь барабанил по тротуару. Карелла был без шляпы, в тёмном плаще, а по обе стороны от него стояли громоздкие фигуры детективов из убойного в чёрных плащах и чёрных фетровых шляпах. Их руки были засунуты в карманы. Они наблюдали за Кареллой с чем-то меньшим, чем интерес, но большим, чем любопытство. В этом городе расследованием убийств занимался детектив из участка, принявший вызов. Детективы убойного отдела реагировали на это как само собой разумеющееся, и последующие бумажные отчёты регулярно доставлялась им. Но, по сути, они были зрителями. Или, возможно, судьями. Карелла, сгорбившись и присев на корточки под дождём, обшарил правый боковой карман мертвеца. У Чеддертона было шесть ключей на кольце, но ни одного от машины, 67 центов мелочью и жетон метро. Киоск метро на линии Калвер-авеню находился всего в двух кварталах. Был ли он убит по дороге в метро? Или он и другой мужчина шли к припаркованной где-то поблизости машине?

«Как его зовут?», – спросил Моноган.

«Джордж Чеддертон.»

«Мило», – сказал Монро почти про себя.

«Медэксперт уже в пути?», – спросил Моноган.

«Должно быть», – сказал Карелла. «Мы уведомили его.»

«Разве кто-то сказал, что это не так?», – сказал Моноган.

«Что с тобой сегодня?», – спросил Монро. «Ты выглядишь подавленным.»

Карелла не ответил ему. Он был занят тем, что складывал в мешок и помечал вещи, извлечённые из карманов мертвеца.

«Дождь ввёл тебя в депрессию, Карелла?», – спросил Моноган.

Карелла по-прежнему ничего не говорил.

Монро кивнул. «Дождь может повергнуть человека в уныние», – сказал он.

«Почему же у нас нет зонтиков?», – неожиданно спросил Моноган. «Ты заметил это?»

«А?», – сказал Монро.

«Ты когда-нибудь видел полицейского с зонтиком? Я никогда в жизни не видел полицейского с зонтиком.»

«Я тоже», – сказал Монро.

«Как же так получается?», – спросил Моноган.

«Не позволяй дождю угнетать тебя», – сказал Монро Карелле.

«Посмотри, что это сделало с Чеддертоном», – сказал Моноган.

«А?», – сказал Монро.

«Ходил вот так, с открытой макушкой, и в результате убит», – сказал Моноган и начал смеяться.

Монро рассмеялся вместе с ним. Карелла подошёл к лаборанту, который всё ещё работал в коридоре. Он передал ему вещи мертвеца.

«Содержимое его карманов», – сказал он. «Нашли что-нибудь?»

«Пока ничего. Вы знаете, сколько выстрелов было сделано?»

«Мейер сейчас разговаривает с одним из свидетелей. Хотите послушать?»

«Зачем?», – спросил техник.

«Узнаете, сколько выстрелов было сделано.»

«На улице идёт дождь», – сказал техник. «Я могу узнать, сколько выстрелов было сделано прямо здесь, если найду гильзы.»

Мейер и свидетель стояли под открытым навесом булочной. Окна магазина были закрыты на ночь. Мужчина, с которым разговаривал Мейер, был худым светлокожим пуэрториканцем. Этот район представлял собой смесь латиноамериканцев и афроамериканцев: пуэрториканцы с Мейсон-авеню переместились на Калвер-авеню в последние несколько лет, и трения были постоянными. Карелла уловил лишь конец фразы мужчины. Он говорил с сильным испанским акцентом.

«…наверное позвонил», – сказал он.

«Вы знаете, кто это сделал?»

«Никто не хочет знать, кто это сделал», – сказал мужчина. «Мы не хотим вмешиваться, понятно?»

«Да, но кто в конце концов вызвал полицию?»

«Какой-то чёрный парень, не знаю кто.»

«Где вы были, когда услышали выстрелы?», – сказал Мейер.

Это был высокий плотный белый мужчина с фарфорово-голубыми глазами, одетый в плащ Burberry (британская компания, производитель одежды, аксессуаров и парфюмерии – примечание переводчика) и клетчатую шляпу профессора Хиггинса (персонаж пьесы «Пигмалион» Бернарда Шоу – примечание переводчика), которая делала его похожим скорее на инспектора из Скотланд-Ярда, чем на детектива из восемьдесят седьмого полицейского участка. Шляпа была новым приобретением. Она скрывала тот факт, что он совершенно лыс. Сейчас шляпа была мокрой и бесформенной. Над его головой навес стекал бахромой дождя на тротуар. Он ждал ответа свидетеля. Тот, казалось, раздумывал.

«Ну?», – сказал Мейер.

«Мы просто болтались по бильярдной», – сказал он и пожал плечами.

«Сколько вас?»

«Пятеро или шестеро, точно не знаю.»

«И что дальше?»

«Услышали выстрелы.»

«Сколько выстрелов?»

«Quién sabe? (по-испански „Кто знает?“ – примечание переводчика) Много.»

«И что дальше?»

«Мы прибежали.»

«Видели кого-нибудь с оружием?»

«Мы видели, как убегает мужчина. Высокий мужчина, одетый во всё чёрное.»

«Можете описать его?»

«Высокий. Тощий. Весь в чёрном. Чёрное пальто, чёрная шляпа, чёрные ботинки.»

«Вы видели его лицо?»

«Нет, я не видел его лица.»

«Он был белым или чёрным?»

«Я не видел его лица.»

«Вы видели его руки?»

«Нет, он убежал.»

«Какого он роста?»

«Выше среднего, что-то в этом роде.»

«Сколько, по-вашему, он весит?»

«Он был худой. Как мальчик, знаете ли.»

«Вы сказали „мужчина“.»

«Да, но худой, как мальчик. Como un adolescente, comprende? („Как подросток, понимаете?“ – примечание переводчика)» «Я не знаю, что это значит. Как это по-английски?»

«Él parecia tener diecinueve años. („Он выглядел так, будто ему было девятнадцать.“ – примечание переводчика)» «Кто-нибудь здесь говорит по-испански?», – крикнул Мейер.

Патрульный в чёрном прорезиненном дождевом плаще подошёл к тому месту, где они стояли. На пластиковой табличке под щитком он значился как Р. Серрано. «Помочь?», – сказал он.

«Спросите этого парня, что он только что сказал.»

«Что вы хотите сказать детективу?», – спросил патрульный.

«Человек, которым он интересуется, казался подростком.»

«Что он сказал?», – спросил Мейер.

«Он сказал, что парень, который разыскивается, выглядел как подросток.»

«Хорошо, спасибо», – сказал Мейер. «Передайте ему спасибо. Грасиас», – сказал он, обращаясь к самому мужчине, – «скажите ему, что он может идти. Передайте ему, что мы с ним закончили. Грасиас», – повторил он и повернулся к Карелле. Патрульный деловито переводил свидетелю.

Свидетель, казалось, не хотел уходить. Пока его допрашивала полиция, он, похоже, считал себя звездой. Он был явно разочарован, когда патрульный сказал ему, что он может идти. Он начал спорить с патрульным. Патрульный по-английски сказал ему, чтобы он проваливал, а затем вернулся и встал под дождём там, где были установлены полицейские баррикады. Картонные таблички «МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ – НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ», прикреплённые к баррикадам, уже начали вянуть под непрекращающимся ливнем.

«Ты это слышал, Стив», – сказал Мейер. «Высокий худой подросток.»

«Сколько в этом городе высоких худых подростков, как ты думаешь?»

«Господи, я не знаю, как зовут того парня! Эй!», – крикнул Мейер. «Эй, ты! Подожди минутку!»

Свидетель, который ещё минуту назад не хотел уходить, теперь услышал, что его срочно вызывают. Он поступил так, как поступил бы любой человек в здравом уме. Он начал бежать. Пуэрториканский полицейский, который переводил для Мейера, начал его преследовать.

Он завернул за угол, поскользнулся и чуть не упал на мокром асфальте.

Дождь лил уже сильнее. Молнии и гром уже стихли, остался только непрекращающийся сверлящий дождь. Моноган и Монро подошли к ним и встали под навесом.

«Где этот чёртов судмедэксперт?», – сказал Моноган.

«Разве он не знает, что идёт дождь?», – сказал Монро.

«Мы вам ещё нужны здесь?», – сказал Моноган.

«Нам всё ещё нужна причина смерти», – сказал Карелла.

«Это будет большая загадка», – сказал Моноган. «Парню разнесло голову, что, по мнению судмедэкспертов, его убило? Цветочный горшок, упавший с подоконника?»

«Может, дождь», – вспомнил Монро и снова рассмеялся. «Может быть, на него обрушился дождь, как ты и сказал.»

«Я был бы признателен, если бы вы подождали, пока приедет медэксперт», – тихо сказал Карелла.

Патрульный, который побежал за свидетелем, вернулся из-за угла, запыхавшись. Он подошёл к тому месту, где под навесом стояли мужчины. «Я потерял его», – сказал он.

Моноган посмотрел на его табличку. «Отличная работа, Серрано», – сказал он. «Повышение по службе не за горами.»

«Как зовут вашего капитана?», – спросил Монро. «Мы объявим благодарность.»

«Фрик», – сказал патрульный. «Капитан Фрик.» Он выглядел обеспокоенным.

«Капитан Фрик, запомни это», – сказал Моноган.

«Понял», – сказал Монро.

«Мы хотим поехать в больницу», – сказал Мейер, – «поговорить с другой жертвой. Вы можете завершить здесь дела вместо нас?»

«Что, под дождём?», – сказал Моноган.

«Вы можете остаться под навесом», – сказал Мейер.

«А вот и судмедэксперт», – сказал Карелла и вышел под дождь к обочине, где под углом к одной из патрульных машин притормаживал чёрный автомобиль с символикой города.

«Насколько закончили остальные?», – спросил Моноган.

«Фотограф вот-вот уйдёт», – сказал Мейер. «Я не знаю, сколько времени займёт у техников. Они захотят отметить положение тела…»

«Как насчёт эскизов? Вы уже сделали свои эскизы?»

«Нет, но…»

«Тогда какого чёрта вы собираетесь покинуть место преступления?»

«Потому что другой парень может умереть раньше, чем мы до него доберёмся», – терпеливо сказал Мейер.

«Вы ведь команда, не так ли?», – сказал Моноган.

«Напарники», – сказал Монро.

«Пара.»

«Два копа, а не один.»

«Команда», – сказал Моноган. «Один из вас может остаться здесь, чтобы завершить, а другой отправится в больницу. Так будет лучше.»

«Это единственный способ сделать это», – сказал Монро.

«Мы бы так и поступили.»

«Только так мы и поступим.»

«Присылайте нам своё бумажное дерьмо», – сказал Моноган.

«В трёх экземплярах», – сказал Монро, и оба детектива из отдела убийств вышли под дождь и направились к месту, где был припаркован их чёрный седан «Бьюик».

Мейер вздохнул.

2

Заявление умирающего человека является допустимым доказательством в суде, но Амброуз Хардинг был далеко не при смерти.

Более того, ему очень повезло. Если бы пуля вошла ему в спину чуть ниже и чуть правее, она могла бы перебить позвоночник. Даже если бы пуля не задела позвонки и заднюю часть грудной клетки, она могла бы пройти через лёгкое, раздробить одно из передних рёбер и выйти через грудную стенку – в этом случае ему бы немедленно сделали операцию, и сейчас он находился бы в отделении интенсивной терапии с трубкой респиратора, торчащей из гортани, ещё одной трубкой, дренирующей грудную клетку, и ещё несколькими трубками, по которым ему внутривенно вводили декстрозу, воду и кровь. Вместо этого, поскольку пуля вошла ему в спину высоко в левое плечо, пропустив лопатку и сломав при выходе только левую ключицу, он сейчас находился на ортопедическом этаже больницы, его левое плечо было обездвижено гипсом, но в остальном он находился под лёгкой седацией и чувствовал себя довольно хорошо.

Детектива, который с ним разговаривал, звали Стив Карелла. Они бросили монетку, чтобы выяснить, кто останется на месте преступления под дождём, и Мейер проиграл. Иногда Мейер подозревал, что у Кареллы есть монета с двумя орлами. Но даже когда Мейер подбрасывал монету, Карелла выигрывал. Возможно, у Кареллы также была монета с двумя решками. А может, Карелле просто везло.

Амброузу Хардингу точно повезло. Он рассказал Карелле, как ему повезло, и Карелла – который сразу же сообщил ему, что Чеддертон мёртв, – заверил его, что ему действительно повезло.

«Пытался убить нас обоих, это уж точно», – сказал Хардинг. «Стоял надо мной с пистолетом в руке и целился мне в голову. Нажал на курок три раза, стоя надо мной вот так. Пистолет был пуст. Иначе я был бы мёртв.»

«Сколько всего было произведено выстрелов, вы знаете?»

«Я не считал, чувак. Я бежал.»

«Расскажите мне, что случилось.»

«Мы шли, вот что случилось, говорили о концерте…»

«Каком концерте?»

«Джордж давал концерт в зале на углу Калвер и Восьмой. Мы направились в центр города к тому месту, где я припарковал машину.

Что будет с моей машиной, чувак? Я вернусь туда и найду на ней парковочный талон?»

«Скажите, где вы её припарковали, я прослежу, чтобы она не была помечена.»

«Это перед ломбардом на углу Калвер и Двенадцатой.»

«Я позабочусь об этом. Когда вы говорите „концерт“…»

«Джордж дал концерт.»

«Что за концерт?»

«Он пел калипсо. Вы когда-нибудь слышали о Короле Джордже?»

«Нет, простите.»

«Это Джордж Чеддертон. Так его звали. Король Джордж. Я его управляющий делами. Раньше, наверное, так и было», – сказал он и покачал головой.

«Во сколько начался концерт?»

«Восемь тридцать.»

«И когда закончился?»

«В одиннадцать или около того. Когда мы вышли из зала, было, наверное, не знаю, одиннадцать тридцать. Пришлось взять гонорар, ну, знаете, поздороваться с некоторыми людьми…»

«Сколько заплатили за работу?»

«Триста пятьдесят. Я взял пятьдесят в качестве комиссионных, а он остался с тремя купюрами.»

«Сотнями?»

«Да.»

«Хорошо, продолжайте. Вы вышли из зала в…»

«Одиннадцать тридцать, что-то около того. Мы шли к машине, дождь лил как из ведра, мы говорили о концерте, ну, вы понимаете, как вдруг кто-то выстрелил из здания.»

«Вы видели человека, который стрелял?»

«Не сразу.»

«Когда?»

«Когда он стоял надо мной и пытался меня убить. Тогда меня уже подстрелили, я лежал плашмя на тротуаре.»

«Он был белым или чёрным?»

«Я не знаю. Я видел только пистолет, направленный на меня.»

«А как насчёт его руки? Вы видели его руку?»

«Я видел его руку, да.»

«Белая или чёрная?»

«Чёрт его знает. Всё, что я видел, это… сначала я увидел его ботинки, чёрные ботинки, потом эти облегающие ноги брюки, а потом я поднял глаза и увидел пистолет, направленный на меня.»

«Рука, державшая пистолет, была белой или чёрной?»

«Я не знаю. Он был одет в чёрное пальто, рукав пальто был чёрным.»

«А рука?»

«Не знаю, чувак. Всё, что я видел, это как этот огромный пистолет смотрел мне в глаза.»

«Насколько большой?», – спросил Карелла.

«Большой, чувак.»

«Вы знакомы с оружием?»

«Только из армии.»

«Был бы он такого же размера, как, например, 45-й калибр?»

«Большой, как пушка, чувак! Когда пушка направлена тебе в голову, это уже пушка, неважно, какого она калибра. И вообще, почему вы меня спрашиваете? Разве ваши люди не могут разобраться в этом? Разве у вас нет людей, которые могут сказать, что это была за пушка? Калибр и всё такое?»

«Да, у нас есть люди, которые могут это сделать.»

«Потому что, чувак, всё, что я знаю, это то, что я думал, что всё кончено – прощай, приятно было встретиться с тобой. Я лежал, смотрел на эту штуку и думал: через две-три секунды в моей голове будет дыра. А потом – щёлк, мужик, а штука пуста! Он трижды нажал на курок, пытаясь меня убить, но пистолет был пуст.»