Текст книги "Джулия"
Автор книги: Ева Модиньяни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
Вчера
1960 год
Глава 1
Простуда – вполне уважительная причина, чтобы остаться дома, особенно когда надо идти на мессу, – ничего скучнее на свете не бывает. Именно из-за утренних месс Джулия ненавидела воскресенья.
В этот день по заведенному раз и навсегда порядку семья де Бласко в полном составе отправлялась в церковь. Фальшивые улыбки приветствующих друг друга прихожан, последние сплетни, передаваемые шепотком, пока священник талдычит с амвона свои прописные истины, потом опять сладкие улыбки при прощании, потом бар на углу, где учитель латыни смакует свой неизменный кампари, Бенни с Изабеллой потягивают молодое вино, а Джулия, как самая младшая, довольствуется лимонадом. Перед уходом глава семьи просит завернуть ему с собой пять трубочек с кремом, которые будут поданы на десерт к воскресному обеду. Нет, уж лучше жестокая простуда, чем этот надоевший ритуал.
Джулия заболела скорее всего из-за резкой перемены погоды. Стоял июнь, но вдруг сделалось по-осеннему холодно, задул ледяной ветер, пошли дожди. Джулия и в самом деле чувствовала себя плохо: у нее слезились глаза, текло из носа, она беспрерывно чихала, но перспектива остаться в доме одной и в течение нескольких часов наслаждаться полной свободой радовала ее.
Она сунула руку под матрац и вытащила книгу. Это был запрещенный в Италии роман Генри Миллера «Тропик Рака», который вчера ей дала подруга. В школе Джулия не отличалась особым прилежанием, зато к чтению у нее была настоящая страсть. Благодаря деду и вопреки отцу она прочла всего Сальгари, Жюля Верна, Рафаэля Сабатини и Джека Лондона. Чтобы не уснуть во время воскресной мессы, она под монотонный голос священника воображала себя то спутницей Красного корсара, то попадала в плен к пиратам в бурном Карибском море, то обедала с легендарным капитаном Немо на его «Наутилусе». Когда она подросла, на смену приключениям пришли французские и русские романы, которые были в их домашней библиотеке. Год назад она открыла для себя американскую литературу, правда, Генри Миллер писал уж слишком смело, некоторые места романа приводили ее в смущение.
Закутавшись в теплую шаль, Джулия открыла книгу и нашла место, на котором вчера остановилась. Углубившись в чтение, она как раз дошла до очень откровенной сцены, когда услышала какой-то непонятный шум. Она закрыла книгу и прислушалась. Шум доносился из сада. Значит, она не одна, кто-то остался дома.
Спрятав роман под подушку, Джулия вылезла из теплой постели и подошла к окну. Стук повторился, на этот раз гораздо громче. Откинув занавеску, Джулия увидела по пояс голого молодого человека, который, легко взмахивая тяжелым топором, рубил сосну. Сосна недавно засохла, и Витторио де Бласко вынес ей смертный приговор. Похоже, что этот сумасшедший, скинувший рубашку в такой холод, как раз и приводил этот приговор в исполнение. Склонная к фантазиям, Джулия уже начала входить в роль леди Чаттерлей, но любопытство взяло верх, и она стала гадать, кто этот храбрый вояка, который сражается в их саду с бедным беззащитным деревом.
Когда молодой человек повернулся лицом в ее сторону, она узнала его: это был Гермес, сын женщины, которая изредка, когда в семье появляются лишние деньги, приходила к ним помогать по хозяйству. Фигура у Гермеса была просто потрясающая. Их школьная учительница по рисованию наверняка сравнила бы его с Аполлоном Праксителя.
Джулия стояла и смотрела на красивое сильное тело, и в ней поднималась волна раздражения. «Ну и тип, – с неприязнью подумала она, – размахался тут топором у всех на виду!» Ее даже передернуло от отвращения.
Кутаясь в шаль, она вернулась в постель, намереваясь продолжить чтение и больше не отвлекаться на всякую ерунду. Она открыла книгу, стараясь вникнуть в мелькавшие перед слезящимися глазами строчки, но ей трудно было сосредоточиться. Голова гудела, как пустой котел, дышать было трудно, в глазах появилась резь. Она прикрыла воспаленные веки, и тут же перед ее закрытыми глазами возник Гермес, совершенный в своей красоте, как греческий бог.
Джулия снова встала и подошла к окну. Мысль, что она может смотреть на мужчину, оставаясь при этом незамеченной, взволновала ее. Гермес время от времени прерывал работу и вытирал с лица пот.
Несколько дней назад он заходил к отцу, после чего Витторио де Бласко устроил за обедом разнос ее старшей сестре Изабелле.
– Стыдись, лентяйка! – с пафосом говорил он. – Аристократка по крови, ты живешь в культурной среде и не можешь одолеть латынь даже в рамках школьной программы! А вот юноша из нищей, неблагополучной семьи, сын простой малограмотной служанки выучил древние языки так, как я их не знаю, всю жизнь проработав в школе. Вот с кого надо брать пример!
– Если он все знает, зачем же ему с тобой заниматься? – язвительно спросила Изабелла, которая готовилась к экзаменам на аттестат зрелости спустя рукава.
– Затем, что он хочет поступить в университет и получить стипендию – у него ведь нет денег на обучение. А за мою помощь он расчистит наш сад.
Глядя из-за занавески на Гермеса, Джулия вспомнила этот разговор слово в слово, хотя тогда за обедом и не придала ему большого значения. Сердце ее вдруг бешено заколотилось, она поняла, что Гермес ей нравится.
Шмыгая носом и время от времени чихая, она быстро оделась, сбежала вниз и распахнула дверь в сад. Гермес, стоя к ней спиной, наносил по дереву ровные ритмичные удары, и на его плечах под блестящей от пота кожей перекатывались мощные мускулы. Ей пришлось несколько раз окликнуть его, пока он, наконец, не обернулся. Джулии почудилось или в его голубых глазах действительно загорелись радостные искры? Джулия залюбовалась его чудным лицом с правильными, почти классическими чертами, его красивым разгоряченным телом.
– Что тебе? – спросил он, опуская топор.
– Кричу, кричу, а ты не слышишь. Кофе хочешь?
– Не откажусь. – И он улыбнулся ей мягкой ласковой улыбкой. – Позови, когда будет готово.
Подняв топор, Гермес возобновил свой поединок с обреченной сосной, а Джулия, которая все это время теребила от волнения свою косу, вспыхнув, пошла на кухню.
– Иди, готово! – крикнула она через минуту, задетая его спокойным и уверенным тоном.
Гермес надел майку и вошел в дом. Они сели за стол.
– Папа сказал, что тебе уже двадцать, это правда? – спросила Джулия.
Он медленно потягивал кофе, наслаждаясь каждым глотком, и смотрел на нее рассеянно, словно не видя. В эту минуту для него, казалось, не было ничего важнее этой маленькой чашки, наполненной крепким, горячим, ароматным напитком.
– Папа очень хвалит тебя, – не дождавшись ответа, снова заговорила Джулия. – Говорит, что с латынью и греческим у тебя полный порядок.
– Твой отец – добрый человек.
– Нет, правда, если у тебя не было проблем с учебой, почему ты только сейчас получаешь аттестат зрелости?
– Я пошел учиться с восьми лет.
Джулия чихнула в носовой платок, постаравшись сделать это как можно тише и незаметней.
– Почему? – спросила она гнусавым голосом.
– Что почему?
– Почему ты пошел в школу с восьми лет?
– Потому что моей матери было не до того. Да и сам я не горел желанием просиживать штаны в школе.
Мать Гермеса Катерина пила. С помощью алкоголя ей удавалось забыть на время о нищете, о безнадежном положении семьи. Ее муж не вылезал из тюрем, оказываясь там всякий раз из-за пустяковых краж. Трезвая Катерина была доброй женщиной и хорошей матерью, но когда она напивалась, то теряла человеческий облик.
Джулия внимательно слушала Гермеса. Теперь она поняла, что имел в виду отец, когда говорил о нищей и неблагополучной семье своего трудолюбивого ученика.
– А почему тебя зовут Гермесом? – продолжала свой допрос Джулия.
– Фантазии моего отца. «Гермес – посланник богов», – любил он повторять, но какой же я посланник богов, я просто сторожевая собака.
С детской непосредственностью он аккуратно собрал ложечкой остатки нерастаявшего сахара со дна кофейной чашки и, вскинув на Джулию свои голубые глаза, с улыбкой сказал:
– Спасибо. Пора за работу.
Он вышел в сад, и Джулия как завороженная последовала за ним. «Какой он красивый, – подумала она, – самый красивый на свете! И как это я раньше не замечала?»
Ветер стих. Дождя уже не было.
– Почему ты сторожевая собака? – задав очередной вопрос, Джулия громко чихнула.
– Ты не пробовала принимать панадол? – вместо ответа спросил Гермес.
– Бесполезно. Пока само не пройдет, никакие лекарства не помогут. Ответь все-таки, почему ты назвал себя сторожевой собакой?
Гермес взмахнул топором и вонзил его в надрубленный ствол. Потом разогнулся, поплевал на ладони и задумчиво потер их.
– Ты не хочешь отвечать?
– Это не очень интересная история. – Он посмотрел на нее в упор. – Думаю, тебе знать ее совсем не обязательно.
– Ошибаешься. Я очень люблю всякие истории, и твоя история мне очень интересна.
– Отец сам выбрал для меня такую роль. Он хотел, чтобы я приглядывал за матерью. Дело в том, что, когда он сидел в тюрьме, мать каждый раз беременела. Нас у нее шестеро, и все от разных отцов.
Гермес покраснел. В уголках его мягких, красиво очерченных губ появились горькие складки. «Зачем я откровенничаю с этой несмышленой девчушкой?» – подумал он, невольно любуясь ее блестящей черной косой и глубокими бархатными глазами.
Джулия тоже смутилась. Нет, она не находила ничего шокирующего в признании Гермеса, просто ей стало стыдно, что она вызвала его на откровенность, заставила признаться в том, в чем ему явно признаваться не хотелось.
– Какая же я идиотка! – с искренним отчаянием воскликнула она. – Задаю тебе дурацкие вопросы… Лучше бы молчала!
Гермес легонько хлопнул ее по плечу и улыбнулся.
– Ничего страшного! – словно подбадривая ее, сказал он. – У нас в квартале все об этом знают, хотя и не подают виду. И то, что моя мать пьет, тоже ни для кого не секрет. Конечно, я мог бы тебе что-нибудь наврать, но мне не хочется. Ты такая… непосредственная, что тебе грех врать. Что касается моих родителей, я их очень люблю – и мать, и отца тоже. Да, несмотря ни на что, Корсини я считаю своим отцом, и должен тебе сказать, он не такой уж плохой человек, хотя и не может похвастаться благородным происхождением.
– Происхождение тут ни при чем! – горячо перебила его Джулия, которая терпеть не могла отцовские разглагольствования о благородстве и знатности их рода.
– Вот и я говорю, ни при чем! – подтвердил Гермес.
– Папа говорит, что ты способный и много знаешь, – решила переменить тему Джулия.
– Послушай, детка, мне надо закончить работу и идти домой заниматься. Ты не против, если мы продолжим наш разговор после моих экзаменов?
– Дедушка говорит, что я часто сама не знаю, чего мне хочется. Зато я знаю, что если мне чего-нибудь хочется, то сразу, сейчас. В июле меня здесь не будет, я уеду в Модену.
Гермес отложил топор, взял в руки ее лицо и поцеловал. Для Джулии это было полной неожиданностью.
– Ты не такая, как другие, Джулия, – сказал он, глядя ей прямо в глаза. – И хотя у тебя распухший нос и красные глаза, ты очень красивая. Ничего, что еще девочка, зато все понимаешь, как взрослая. И еще ты очень милая.
Джулия вспыхнула.
– А ты умеешь вгонять женщин в краску. – В ее улыбающихся глазах стояли слезы, и причиной их на этот раз была вовсе не простуда.
– Жаль, что у меня нет времени на девушек, особенно на таких, как ты.
– А чем я такая особенная?
– Отвлекаешь человека от работы.
– Просто я тебе не нравлюсь.
– Ты мне очень нравишься.
– Докажи!
Гермес склонился к ней, приблизил свои губы к ее губам, и она почувствовала прикосновение его языка. Впервые в жизни ее, пятнадцатилетнюю девочку, целовал мужчина. Целовал по-настоящему, не то что Заира.
– Теперь во мне миллионы твоих вирусов, – со смехом сказал Гермес. – Через два дня я буду чихать, как и ты. Довольна?
– Гермес, ты чудо! – прошептала Джулия.
Красноносая, со слезящимися глазами и гнусавым от насморка голосом, она чувствовала себя в эту минуту самой счастливой и самой красивой на свете – ведь она нравилась такому замечательному парню!
– Иди в дом, здесь холодно, – заботливо сказал Гермес и направился к дереву, а Джулия опрометью бросилась в свою комнату и заперлась изнутри. Ей надо было побыть одной, еще раз вспомнить и прочувствовать то, что с ней случилось, – ведь это был ее первый любовный опыт.
Через несколько минут в саду раздался треск – упало срубленное Гермесом дерево.
Глава 2
Ежедневно с пяти до восьми вечера Гермес работал в мясной лавке на улице Беато Анджелико. Хозяин говорил, что у него золотые руки, и за работу платил щедро. Никто, даже он сам, не умел так искусно разделывать мясо, как Гермес. Орудуя тяжелым топором, словно игрушечным, он ловко отрубал ребрышки, грудинку, край, кострец, филей с косточкой, и хозяин только ему доверял оформление витрины. В покупателях недостатка не было, причем многие старались заходить в лавку под вечер, чтобы полюбоваться работой ловкого статного рубщика.
– Послушай, – сказал как-то мясник, – бросай ты к черту свои книги и иди ко мне на постоянную работу.
Он был высокий и худой, этот мясник, усики в стиле Чарли Чаплина выглядели нелепо на его длинном лошадином лице.
– Я только для того и работаю у вас, чтобы покупать книги, и мясником становиться не собираюсь, – ответил ему Гермес.
– А кем ты хочешь стать? – поинтересовался мясник.
– Хирургом.
– А разве у меня ты не по этой специальности работаешь? – В глазах мясника заплясали веселые искры. – Режешь туши, как заправский хирург, и от жалоб пациентов застрахован, не то что в клинике. Я дело говорю, из тебя отличный мясник получится. К тому же, сам знаешь, я бездетный, когда-нибудь лавка к тебе перейдет. Чем плохо?
По возрасту этот человек вполне мог годиться Гермесу в отцы, хотя внешнего сходства между ними не было. Если рассуждать здраво, для парня, выросшего в нищете, не такая уж плохая перспектива получить со временем мясную лавку, но Гермеса такое будущее совсем не прельщало. «Сын поденщицы Катерины – владелец магазина!» – подумал про себя Гермес и чуть не рассмеялся.
– Я подумаю, – ответил он хозяину, чтобы прекратить бесполезный разговор.
С того воскресенья Джулия стала ходить за мясом. Она подолгу простаивала у прилавка, словно раздумывала, какой бы выбрать кусок, и пропускала тех, кто стоял сзади. В тот момент, когда Гермес протягивал ей сверток, она ловила его быстрый радостный взгляд, внушавший ей уверенность, что тот воскресный поцелуй не забыт. Дома на улице Тьеполо все было наоборот: приходя заниматься с отцом, он держался с ней так, будто они были едва знакомы. Может быть, его рассеянность объяснялась тем, что он с головой ушел в предстоящие экзамены?
Джулия сама не понимала, что с ней происходит, но ей все время хотелось видеть Гермеса, и она мечтала снова почувствовать на губах вкус его поцелуя, как в то холодное июньское воскресенье.
– Эй, проснись! – Кармен наклонилась к дочери, неподвижно сидящей у окна. Проследив за ее немигающим взглядом, она увидела под глицинией в садике Гермеса, который переводил ее мужу «Анналы» Тацита.
Джулия вздрогнула и залилась краской.
– Что случилось? – встрепенулась она.
– И правда, красивый парень, – заметила Кармен, кладя ей руку на плечо, – но мне кажется, что ему сейчас не до романов. Видишь, как он поглощен занятиями с твоим отцом?
– Может быть, мне отрезать косу и сделать завивку? Или начать красить губы, как Изабелла?
– Боюсь, это не поможет, – ответила Кармен. – У этого парня голова занята совсем другими вещами, так что постарайся о нем не думать. Ты у меня еще совсем маленькая. – И Кармен поцеловала дочь в макушку.
– А если я не могу о нем не думать? Это что, ненормально?
– Это нормально, иначе и быть не может. В твоем возрасте грех не влюбляться. – Кармен смотрела на свою любимицу с тревогой и нежностью.
– Ты думаешь, я влюблена? – продолжала допытываться Джулия.
– Думаю, да. Но еще я думаю, что ты будешь влюбляться не раз и не два, пока не встретишь настоящую любовь. – Кармен сказала это с убежденностью, она и в самом деле верила, что Джулия встретит в жизни мужчину, с которым будет по-настоящему счастлива. – Пойдем лучше собираться, – ласково добавила она, – или ты забыла, что завтра мы едем к дедушке?
Они уже начали спускаться по лестнице, но Джулия вдруг резко остановилась.
– Но если я поеду в Модену, то не смогу больше видеть Гермеса! – с отчаянием воскликнула она.
– Ничего, ты увидишь его, когда вернешься, – постаралась успокоить ее Кармен. – Не может же теперь вся жизнь остановиться только из-за того, что ты влюбилась в парня, который не обращает на тебя никакого внимания!
– Я бы все отдала, лишь бы он меня заметил!
Кармен прижала к себе Джулию.
– Девочка моя, – сказала она, – не принимай все так близко к сердцу! Пусть у меня и не слишком большой опыт в таких делах, но я хочу дать тебе один совет. Как женщина женщине. Никогда не жертвуй всем ради мужчины, он того не стоит.
Глава 3
Кармен неожиданно заявила, что завтра уезжает. Для Убальдо Милковича это явилось полной неожиданностью: он надеялся, что дочь погостит у него по крайней мере неделю. Не помогли никакие уговоры, решение Кармен было твердым.
В тот день она прочла в местной газете, что депутат Армандо Дзани сейчас находится в Модене, и испугалась, что может нечаянно его встретить. Ей не хотелось бередить рану, которая и без того продолжала кровоточить. Столько лет уже прошло, а она все не могла забыть тех дней и ночей, которые провела в горах с молодым партизаном Гордоном.
– Если ты ехала сюда всего на одну ночь, зачем тащила с собой целый чемодан барахла? – с обидой спросил отец.
Он очень сдал за последний год, хотя и продолжал вести прежний образ жизни. Нет, он был все такой же живой, энергичный и веселый, заботливый и щедрый, но Кармен вдруг заметила, что отец начал стареть.
– Я беспокоюсь, как они там без меня, – попыталась оправдаться Кармен.
– Ничего с ними там не случится, – никак не мог успокоиться отец. – Изабелла с Бенни уже взрослые, да и учитель твой никуда не денется.
При каждом удобном случае он давал понять, что не испытывает родственных чувств к своему зятю.
Ничего не ответив отцу, Кармен пошла собираться. Когда она вернулась в комнату, на ней были открытые туфли на тонком каблуке и элегантное платье из темного шелка с крупными розовыми цветами. Широкий пояс на талии и складки на облегающей бедра юбке подчеркивали стройность ее фигуры. Джулия не могла отвести от матери восхищенного взгляда.
– Можно я провожу тебя на вокзал? – спросила она.
– Думаешь, я дорогу не знаю? – рассмеялась Кармен.
– Вот именно, не знаешь! – вмешался в разговор Убальдо Милкович. – Если бы знала, почаще бы приезжала и жила бы у меня подольше.
Он доел яичницу с луком, которую неизменно готовил себе на завтрак, допил вино и вытер рукой рот.
– Папа, ну почему мы должны ссориться? – примирительно спросила Кармен и улыбнулась отцу, надеясь, что он наконец смягчится.
– Пошли, Джорджо, – проигнорировав слова дочери, обратился Убальдо Милкович к внучке. – Твою мамочку, похоже, никакими силами не удержишь, так что выводи велосипеды.
До вокзала от дома деда было полчаса езды. Надо было проехать по виа Эмилия, по мосту Праделла, потом свернуть направо на бульвар и ехать вдоль городского парка.
Когда они въехали в центр, погода неожиданно изменилась: свежий ветер стих, выглянуло солнце, предвещая жаркий день. Джулия устроилась на раме дедушкиного велосипеда, а чемодан они укрепили на багажнике. Кармен крутила педали старенького дамского велосипеда, на котором ездила еще ее мать, а теперь гоняла Джулия, ласково называя его «мой велик». На виа Эмилия открывались магазины, служащие поднимали жалюзи.
Они остановились на светофоре перед мостом Праделла, и тут Джулия увидела Армандо Дзани, переходившего пустынную в этот час улицу.
– Здравствуйте, господин Дзани, – обрадовавшись неожиданной встрече, звонко воскликнула она. – Вот мы и в это лето встретились!
Депутат приветливо улыбнулся девочке, помахал Убальдо и только после этого обратил внимание на Кармен. В первую секунду он не узнал ее, но постепенно из глубин его памяти всплыло щемящее воспоминание о короткой яркой любви, которую ему когда-то довелось испытать.
Джулия с удивлением заметила, что, подходя к матери, депутат Дзани вдруг стал похож на смущенного мальчишку.
– Ты отлично выглядишь, – произнес он, не отрывая глаз от Кармен, которая действительно выглядела свежо и молодо.
«Неужели он не замечает моих морщин?» – подумала Кармен, отметив про себя, что у Гордона совершенно пропал простонародный выговор. Она собрала всю свою волю, чтобы выглядеть естественной, и, как бы разглядывая педали, наклонила голову вниз, пряча краску смущения, залившую ее щеки.
– Ты тоже, – тихо произнесла она в ответ.
Прошло целых шестнадцать лет с той поры, когда они поклялись друг другу в любви, и вдруг эта неожиданная встреча. Оба растерянно замолчали, но в их взглядах, устремленных друг на друга, была нежность, которую каждый старался скрыть. Убальдо Милкович вернул им чувство реальности.
– Ты женился, как я вижу, – сказал он Армандо, указывая на обручальное кольцо на пальце депутата.
Только сейчас Джулия вспомнила старую, чуть выцветшую фотографию, которую мать бережно хранила в коробке из-под конфет в одном из ящиков комода, и поняла значение для обоих этой встречи. Точно наяву перед ней возникла смеющаяся молодая пара, волосы треплет ветер, глаза сияют. Ее пронзила боль за мать, она вдруг поняла, как глубоко та несчастна.
– Знаешь, годы идут, – словно оправдываясь, ответил Армандо, – а жизнь не устроена – ни дома, ни семьи, вот я и решил… – Не договорив, он опустил голову и уставился на носы своих ботинок.
Кармен протянула ему руку.
– Прощай, Гордон, нам пора.
В его легком быстром рукопожатии она почувствовала скрытый зов и одновременно безнадежность, словно его мечта навсегда останется только мечтой.
– Ты еще хранишь ту губную гармошку? – очень тихо спросил он.
– Конечно, – ответила она, и Армандо смутил ее равнодушный, даже холодный тон, точно она хотела уколоть его за такой глупый вопрос. – Я и фотографию храню.
– Фотографию? – непонимающе переспросил он. – Какую фотографию?
Прошло столько лет, столько воды утекло! Может ли он помнить все, что было в далекой молодости?
– Неважно, – махнув головой, бросила Кармен и, освободив руку, взялась за руль, нажала на педаль и рывком тронулась с места.
Убальдо Милкович с Джулией, быстро простившись с Армандо Дзани, бросились ее догонять.
Усадив дочь с внучкой на скамейку в зале ожидания второго класса, Убальдо направился в бар, чтобы выпить чашечку кофе с коньяком и поболтать со знакомыми носильщиками.
Кармен рассеянно смотрела перед собой, стараясь подавить в себе воспоминания, столь неожиданно всколыхнувшиеся в ее душе. Она была сердита на себя за то, что не сдержала чувств перед человеком, давно и навсегда забывшим ее.
– Ты имела в виду Армандо Дзани, когда говорила мне, что ни один мужчина не стоит того, чтобы всем жертвовать ради него? – неожиданно спросила ее Джулия.
Кармен не ответила. Она боялась, что если произнесет хоть слово, не сможет удержаться от подступивших к горлу рыданий.
Джулия еще там, у светофора, поняла: между матерью и Армандо Дзани раньше что-то было. Может быть, давно, в молодости, она питала к этому человеку какие-то чувства, вроде тех, что она, Джулия, питает к Гермесу? А может быть, Джулия даже смутилась от такого предположения, – партизан Гордон однажды поцеловал Кармен, как Гермес ее… Джулии стало стыдно собственных мыслей, тем более что мать своим безупречным поведением никогда не подавала повода для подобных предположений.
– Армандо Дзани – твой отец, – тихо и точно через силу произнесла Кармен. Это признание стоило ей огромных усилий.
– Армандо Дзани – мой отец, – прошептала ошеломленная Джулия, до которой все еще не доходил смысл сказанного.
– Ну что же ты? Скажи все, что ты обо мне думаешь, не стесняйся! – В голосе Кармен звучала боль.
– Ой, мамочка! – Джулия бросилась на шею Кармен. – А он знает?
– Надеюсь, что не знает и никогда не узнает, – ответила Кармен, и в эту минуту объявили о прибытии ее поезда.
На перроне, целуя мать, Джулия шепнула ей на ухо:
– Я тебя очень люблю.
Поднявшись по ступенькам и взяв из рук отца чемодан, Кармен скрылась в вагоне. Напрасно дочь и отец смотрели в окна, надеясь, что Кармен помашет им на прощание, – она положила вещи на сиденье и быстро прошла в туалет. Когда поезд тронулся, она безудержно рыдала.
В течение нескольких дней после материнского признания Джулия была сама не своя: ее одолевали самые противоречивые чувства, но постепенно она начала успокаиваться. Что ж, жизнь продолжается, хотя и с новой точки отсчета. Зато она знает теперь правду о своем рождении, знает имя своего настоящего отца, и ей надо только привыкнуть к неожиданному повороту судьбы и обрести новую опору.
Как-то после обеда они с дедом решили покататься на велосипедах. Убальдо Милкович заметил, что Джулия стала прежней: к ней вернулась ее природная веселость, она от души радовалась прогулке. Проехав виа Эмилия до конца, Джулия обернулась и спросила:
– Поворачиваем назад?
– Ты устала? – спросил, в свою очередь, Убальдо.
– Нисколечко.
– Тогда давай заедем в одно место.
– В какое место?
– На виллу маркизы Манедори Стампа.
– Зачем?
– Маркиза хочет, чтобы я взял на дрессировку ее английского сеттера.
Они свернули на шоссе Виньолезе и, проехав по солнцепеку несколько километров, очутились перед огромными коваными воротами, за которыми их встретили тишина и прохлада. Длинная, обсаженная тополями аллея привела их к вилле – ярко-желтому, утопающему в зелени зданию.
Неожиданно Убальдо Милкович свернул на боковую тропинку, и Джулия удивленно спросила:
– Разве нас не ждут на вилле?
– Нас ждут на псарне, а она в самом конце сада, за конюшней.
Пришлось проехать через весь сад, наполненный ароматом цветущих лип, пока, наконец, у заросшей шиповником стены Джулия не увидела клетки с собаками. Пожилой сгорбленный человек, размешивавший в чане еду для своих подопечных, увидев гостей, с дружеской улыбкой двинулся им навстречу. Его морщинистое, заросшее черной щетиной лицо было смуглым от загара, и на нем из-под нависших кустистых бровей сияли ослепительно голубые глаза.
– Ты за сеттером?
– Да, – ответил Убальдо, прислоняя к стене велосипед. – Где новобранец?
Собаки при виде старого знакомого радостно заскулили и завиляли хвостами.
– Сначала познакомь меня с синьориной, – сказал служитель. – Она твоя помощница?
– Нет, внучка. Хоть ее и угораздило появиться на свет в Милане, Модена для нее – родной город. Познакомься, ее зовут Джорджо.
– Джорджо? – удивился служитель. – Я думал, это мужское имя.
Он снял шляпу, и Джулия заметила, что у него большие оттопыренные уши.
– Очень приятно, синьорина, – сказал служитель с поклоном, – позвольте представиться, я Лето.
– А я Джулия, – пожимая протянутую руку, ответила Джулия.
– Его так зовут не только летом, а круглый год, – пошутил дед, и все весело засмеялись.
– Сеттер с хозяйкой, она велела, чтобы ты зашел к ней, – с лукавой усмешкой сказал Лето и указал в направлении конюшни.
Джулия прислонила велосипед к велосипеду деда, и они направились в указанном направлении.
– Я не успел сказать тебе, что маркиза… – доверительным тоном начал дед вполголоса, но его перебил низкий, чуть хриплый чувственный голос, так хорошо знакомый Джулии.
– …что маркиза – это я.
Джулия повернула голову и в дверях конюшни увидела Заиру. В костюме для верховой езды рядом с породистой лошадью, покрытой блестящей попоной, она выглядела восхитительно. Распущенные волосы шелковистой волной падали на плечи, на бледном матовом лице сияли огромные глаза.
– Джулия! – радостно воскликнула она и потянулась, чтобы поцеловать девушку, которая повернулась к ней так резко, что поцелуй пришелся прямо в губы.
