Текст книги "Джулия"
Автор книги: Ева Модиньяни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
Сегодня
Глава 1
На обратном пути Джулия несколько раз останавливалась, чтобы позвонить Гермесу. Его не было ни дома, ни в больнице, и никто не мог ответить ей, где он. Джулии это показалось странным. Обычно если не Эрсилия, то уж старшая сестра отделения всегда знала, где найти профессора Корсини.
Джулия начала беспокоиться, правда, больше за себя, чем за друга. С тех пор, как обнаружилась ее болезнь, душевное состояние Джулии все время менялось. Она то впадала в отчаяние, то в апатию, то смирялась с диагнозом, то отказывалась в него верить, обретала хоть ненадолго надежду. Все происходящее вокруг она воспринимала через призму своей болезни, обычные слова и поступки окружающих воспринимала с подозрением. Например, если она заставала Гермеса у телефона, ей казалось, что он обсуждает с одним из своих коллег ее здоровье, советуется насчет ее болезни. Джулия ехала по автостраде быстрее обычного, торопясь домой. «Наверняка, – успокаивала она себя, – в почтовом ящике лежит записка от Гермеса». Этот способ общения на уровне девятнадцатого века пока не подводил ее, но когда она, открыв ящик, ничего в нем не обнаружила, то пожалела, что не купила до сих пор телефон с автоответчиком.
Войдя в дом, она поняла, что Гермес утром не заезжал, – все оставалось в том же виде, как и перед ее отъездом в Модену. Бросив меховой жакет на кресло, стоящее у входа, она сняла сапоги и сунула ноги в теплые домашние туфли. Раздался телефонный звонок, и она схватила трубку, уверенная, что сейчас услышит голос Гермеса.
– Нет, это я, а не Гермес, – сказала на том конце провода Амбра – приходящая домработница Джулии.
– Я и тебя рада слышать, – ответила ей Джулия, которая всей душой была привязана к этой доброй и очень искренней женщине.
Они были ровесницами, но Амбра испытывала к Джулии не столько сестринские, сколько материнские чувства. Воинственная коммунистка, она всей душой была предана партии и безуспешно пыталась обратить Джулию в свою веру, приглашая на митинги и демонстрации. Своей семьи у нее не было, если не считать старенького отца, за которым она терпеливо ухаживала, и весь запас нерастраченной любви Амбра отдавала Джулии и Джорджо. Мальчика она любила, как родного сына, потому что помогала Джулии растить его с пеленок. Вечно что-то жующая толстуха, она была не по комплекции подвижной и живой. Всегда веселая, она умела заражать своей энергией окружающих.
– Я хотела узнать, как ты съездила, – сказала Амбра. – Да, чуть не забыла, в духовке тунец под соусом, разогрей и поешь. Ну что, перезахоронили твоего дедушку? Представляю, до чего это было торжественно! Как-никак знаменитый партизан.
– Да, очень торжественно. Все прошло хорошо. Спасибо за еду, ты мне не дашь умереть с голоду. Скажи, пока ты здесь была, никто не звонил?
– Никто. Ты ждала важного звонка?
– Нет, я так просто спросила. С наступающим тебя!
– Спасибо, Джулия! Тебе всего-всего хорошего, еще перезвонимся. – И Амбра повесила трубку.
Иногда Джулия не видела Гермеса целыми днями, но она знала, где его найти. Он мог звонить утром, когда был сломан телефон, Джулия не исключала такой возможности, однако от этого было не легче. Вроде бы сегодня и не понедельник, и не тринадцатое число, а день – хуже некуда. Как начался плохо, так и идет наперекосяк. Скорей бы уж он кончился, а с ним и этот год тоже.
Чтобы немного успокоиться, Джулия решила принять ванну. Горячая, приятно пахнущая бадусаном, вода доставила удовольствие, но успокоения не принесла. «Где ты, Гермес? – повторяла про себя Джулия как маленькая девочка, мечтая о том, чтобы он сейчас вошел в дом, и она бросилась бы в его объятия, ища защиты, тепла, любви. – Он должен вот-вот появиться, – твердила она, – он обещал, что Новый год мы встретим вместе».
Вытираясь после ванны, она задержала руку на груди, где выделялся еще свежий рубец; ей вдруг захотелось удостовериться, действительно ли под ним больше нет того твердого узелка, который Гермес обнаружил, когда они предавались любовным ласкам в парижской гостинице. Но пальцы, едва коснувшись рубца, сами отскочили в сторону – страх оказался сильней любопытства.
Нервы ее были напряжены до предела, в душе поднималось глупое отчаяние. Ей казалось, что она, как пойманная птица, бьется в силках. Почему-то вспомнились альбатрос Бодлера, черноголовка Пасколи из «Поверженного дуба», раненая ласточка, чайка, измазанная нефтью. Потом чередой пошли самые тяжелые воспоминания ее собственной жизни: смерть дедушки, аборт, крик Джорджо, упавшего с велосипеда, операция.
Ее мрачные мысли прервал телефонный звонок.
– Джулия, наконец-то! – Громкий голос подруги Габи болезненно отдавался в ушах. – Слушай, я тебе сейчас такое расскажу, ты упадешь!
– Может быть, в другой раз?
– Я что, не вовремя?
– Совсем не вовремя, – прямо ответила Джулия.
– Ну, знаешь! А еще лучшая подруга! – обиделась Габи. – Никакого сочувствия!
– Прости, но я сейчас действительно не в состоянии тебя слушать, – устало сказала Джулия и положила трубку.
Габи Габби, трижды замужняя, трижды разведенная, мать четверых детей, сексолог, директор консультационного центра по вопросам брака, ярая защитница свободной любви, трахалась (ее любимое словечко) направо и налево, объясняя это «страстью к коллекционированию мужиков». Потом она звонила Джулии и во всех подробностях описывала очередной «экземпляр». Чуть больше месяца назад она вызвала ее в кафе «Кова» на виа Монтенаполеоне, чтобы угостить капуччино и рассказать о последнем приключении.
Как давно это было, словно в другой жизни! Джулия смеялась, слушая сочный рассказ в манере Боккаччо.
– Тебе надо писать, – смеясь до слез, посоветовала она подруге, – твои книги будут настоящими бестселлерами.
Болезнь как водораздел прошла через ее жизнь. Теперь, вспоминая что-нибудь, Джулия не забывала подумать про себя: «это было до или это было после».
– Ну и накололась же я с этим Бертраном! – закричала в ту их встречу Габи на все кафе, едва Джулия появилась на пороге.
Благовоспитанные посетители с осуждением посмотрели в ее сторону.
Никого не замечая вокруг, она продолжала во весь голос:
– Ему тридцать четыре года, гонщик с десятилетним стажем, выступает за самые знаменитые конюшни. Он побывал и в «Вильямсе», и в «Брабхэме», и в «МакЛарене», и в «Феррари», второй раз женат, бабы от него кипятком писают.
Габи познакомилась с ним у приятелей и обалдела: прекрасный коллекционный экземпляр!
– Тебе удалось его заполучить? – с интересом спросила Джулия.
– Не перебивай, пожалуйста, сейчас все расскажу по порядку.
Небрежно распахнутое пальто из мягкой верблюжьей шерсти открывало молодую стройную фигуру. Не красавица в строгом смысле слова, Габи была необыкновенно привлекательна. Особенно хороши были волосы – длинные, густые, с изумительным медным отливом.
– Так вот, слушай, – забыв о своем капуччино, говорила Габи, сопровождая свой рассказ оживленной жестикуляцией, – я как глянула – вот это да! Начинаю охмурять. Вижу, объект проснулся, реагирует, еще немного, и брюки по швам лопнут. Ну да ладно, это все беллетристика, а дальше события развивались так: звонит он мне вдруг месяца через два и говорит, что будет в Милане и чтобы я приехала к нему в отель «Роза». Я быстренько подмываюсь и на всех парах туда.
Вхожу к нему в двухкомнатный люкс, а он по телефону говорит с менеджером «Феррари». Послал мне воздушный поцелуй и продолжает трепаться. Я прямым ходом в спальню – чего тянуть резину? Снимаю колготки и жду. Наконец входит. Ну, туда-сюда, начинаю его подогревать, ты знаешь, уж это я умею. А Бертран – куда он денется? – заводится все больше и больше. Только странное дело, почему-то не раздевается. Я на это сразу внимание обратила.
Короче говоря, оба мы уже горяченькие, и тут он расстегивает «молнию» на ширинке и достает свое приспособление, на вид, скажу я тебе, просто первосортное. Я предвкушаю, что сейчас он меня трахнет, а он, представь себе, корчит рожу вареной рыбы и начинает сосредоточенно мастурбировать. Я и ахнуть не успела, как он разрядил свой пулемет – такую очередь дал спермой, чуть в меня не попал, онанист несчастный! Нет, ты можешь себе такое представить? А потом заправил хозяйство в штаны как ни в чем не бывало и спрашивает: «Тебе понравилось?» Ты только подумай, а? Ничего себе пилот «Формулы-1»!
Джулия невольно улыбнулась, вспоминая забавную историю. А может, зря она не выслушала очередную исповедь подруги? Глядишь – отвлеклась бы немного.
Напряженно прислушиваясь, не зазвонит ли телефон, не раздастся ли звонок в дверь, она накинула голубой халат и прошла в спальню. Там, перед зеркалом, боясь взглянуть на свою прооперированную грудь, она оделась, накрасилась, причесала волосы. Потом опустилась в гостиную ждать появления самого Гермеса или его звонка.
Чтобы убить время, Джулия включила телевизор. Передавали новости. Неожиданно она увидела во весь экран лицо своего друга: его полурастерянный, полурассерженный взгляд был устремлен прямо на нее. В наручниках, между двух карабинеров, как какой-то мафиозо, он выходил из дверей отделения полиции на улице Москова и шел к машине. Джулия подумала, что видит страшный сон, но голос комментатора не оставлял никаких сомнений: происходящее было явью.
«Сегодня в Милане, – доносился до ничего не понимающей Джулии бесстрастный голос диктора, – арестован известный хирург Гермес Корсини. Он обвиняется в профессиональной халатности и нарушении врачебной этики в корыстных целях. Сейчас вы видите, как арестованного перевозят в тюрьму Сан-Витторе».
Глава 2
– Обязательно было привозить меня сюда в наручниках? – раздраженно спросил Гермес Корсини сидящего напротив помощника прокурора.
– Закон есть закон, – ответил тот и положил на стол сухие ручки.
«Ничтожный тип, – подумал Гермес, – наверняка психопат. Рот маленький, безвольный, зато нос как паяльник, в пол-лица. Даю голову на отсечение, что руки у него всегда холодные. Судя по глазам навыкате, у него не в порядке щитовидная железа».
Секретарь был полной противоположностью своему начальнику. Здоровенный, цветущего вида молодой человек, он наверняка не страдал от плохого пищеварения. Печатая протокол допроса, он время от времени поворачивал голову и поглядывал на арестованного с нескрываемым интересом – ему не часто приходилось видеть таких знаменитых людей в этой комнате с зарешеченными окнами.
Из-за отсутствия в городе личного адвоката профессора Елены Диониси на допросе присутствовал ее ближайший помощник, молодой, энергичного вида юрист с умным цепким взглядом.
Закончив с формальностями, помощник прокурора начал допрос:
– Вы подтверждаете, что получили два миллиона лир от родственников одного своего пациента за госпитализацию вне очереди и за операцию? – спросил помощник прокурора, откровенно демонстрируя явную неприязнь к меди– цинскому светилу, который, он был в этом убежден, все равно выйдет сухим из воды.
– Не будете ли вы любезны назвать фамилию этого моего пациента?
Невозмутимое спокойствие Гермеса привело помощника прокурора в бешенство. Он сделал над собой видимое усилие, чтобы сдержаться.
– Вашего пациента звали Камилло Лева. Я говорю звали, потому что он умер. Его отец обвиняет вас в его смерти.
– Почему меня?
– Потому что вы отказывались его повторно оперировать. И когда он попал к другому хирургу, было уже слишком поздно.
– Не могли бы вы напомнить мне мотивацию моего отказа? – снова задал вопрос Гермес, начиная припоминать эту трагическую историю.
– Извольте. У отца не было средств. Вам не платят – вы не оперируете, верно? – В глазах помощника прокурора промелькнуло презрение к врачу, который наживается на несчастье своих пациентов.
Теперь Гермес все вспомнил. Да, мальчика звали Камилло Лева. Ему было девять лет. Трогательный, с обезоруживающей ласковой улыбкой, он, называя его по имени, спрашивал: «Гермес, я буду снова кататься на велосипеде?» – «Будешь», – обещал ему Корсини после операции, хотя диагноз был неутешительный: остеосаркома колена с метастазами в легкие. Ампутировать ногу, как это принято при костной саркоме в мировой практике, он не решился. Зачем калечить ребенка, если у него уже метастазы в легких? Он ограничился удалением опухоли, понимая, что в любом случае мальчика может спасти лишь чудо.
Через месяц после операции Камилло пришел на осмотр на своих ногах. «Ты меня не обманул, Гермес, – радостно сказал он, – я снова катаюсь на велосипеде». Мальчик выглядел здоровым, но на самом деле это было не так. Гермес понимал, что улучшение временно. Болей у Камилло не было, и хоть за это надо было благодарить Бога. Он не скрывал от родителей правды, но те, глядя, как весел и подвижен их сын, предпочитали верить своим глазам, а не страшным прогнозам лечащего врача.
Гермес успел привязаться к маленькому пациенту и, сколько ни убеждал себя, что подарил ему несколько месяцев жизни, приходил в отчаяние от своего бессилия. «Рано или поздно наука победит этого безжалостного врага, – думал он, – а пока – потери, потери, ужасные потери…»
Осень прошла благополучно, а зимой, играя с товарищами в снежки, Камилло упал и травмировал больное колено. Через несколько дней оно опухло, и родители привезли мальчика в больницу. Гермесу достаточно было одного взгляда на раздувшуюся ногу, чтобы понять: все кончено. «Это начало конца, – сказал он родителям. – Везите Камилло домой, окружите заботой и любовью. Пусть его последние дни будут радостными. Обещаю вам, страдать он не будет. Мы сделаем все, чтобы избавить его от мучений».
Родители, однако, настаивали на операции. «И не просите, – решительно заявил Гермес. – Я медик, а не садист, поэтому знаю: хирургическое вмешательство уже бесполезно. Не осталось ни одного шанса». – «Тогда мы найдем другого врача», – заявили родители Камилло и с этим уехали.
– Кто сделал мальчику операцию? – спросил Гермес.
– Знаменитый хирург, ученый с мировым именем, – ответил помощник прокурора. – Вы не могли о нем не слышать. Это Аттилио Монтини.
Гермес побледнел, и прозорливый служитель правосудия злорадно подумал: «Все, выдержка начинает ему отказывать. Еще немного, и он расколется».
Как хотел бы Гермес никогда в жизни не слышать этого имени! Но судьба связала его с Аттилио Монтини нерасторжимыми узами. Связала навеки. «Великий» Аттилио Монтини больше всего на свете любил аплодисменты, щелчки фотоаппаратов, жужжание кинокамер, интервью. Ради очередной рекламы он вполне мог прооперировать обреченного ребенка. Какая разница, если его пациент умрет через несколько недель? Об этом газеты уже не напишут. Зато сиюминутный успех он себе обеспечит.
– Я понял по вашей реакции, что вы хорошо знаете профессора Монтини, верно? – спросил помощник прокурора.
– Верно, – подтвердил Гермес.
– А как насчет двух миллионов?
– Каких двух миллионов? – с искренним удивлением спросил Гермес, который уже успел забыть о самом первом вопросе своего мучителя.
– Тех самых, что вы получили за внеочередную операцию.
– Видите ли, в больнице я получаю зарплату за свою работу. Не в моих привычках брать вознаграждение за операции. В жизни такого не было.
– Вы можете это доказать?
– И не собираюсь ничего доказывать, – с нарастающим раздражением сказал Гермес. – Считаю это ниже своего достоинства.
– А вот синьор Лева может.
– Может что? – не понял Гермес.
– Может доказать, что дал вам деньги, хотя вы, чтобы не оставлять улик, отказались от чека и взяли наличными.
Гермес перевел недоумевающий взгляд на адвоката, и тот улыбнулся ему ободряющей улыбкой.
– И как же, интересно, он может это доказать? Все ваши обвинения – чистый вымысел, вы попали пальцем в небо.
Гермесу хотелось крикнуть прямо в круглое носатое лицо этого нахального типа, что он лжец и ведет грязную игру, но вспомнив, сколько было в мире оклеветанных людей, которые пытались и не могли защитить свою поруганную честь даже с помощью бесспорных аргументов, он сдержался.
– Пусть доказывает, – сказал он вслух.
– Свидетельские показания синьора Лева не вызывают сомнений, – сказал помощник прокурора, – синьор Лева – очень надежный свидетель. Кстати, вы знакомы с доктором Макки?
– Естественно, знаком. Джанни Макки – мой бывший ассистент, самый безнадежный…
Молодой адвокат, бросив на Гермеса предостерегающий взгляд, перебил его вопросом:
– Простите, господин помощник прокурора, а какое отношение доктор Макки имеет к обсуждаемому вопросу?
Оставив без внимания вопрос адвоката, помощник прокурора продолжал вести допрос по заранее подготовленному плану.
– Значит, доктор Макки был вашим ассистентом, так-так… Однако вы его не жаловали, даже больше того, вы его в грош не ставили.
– Я вам уже сказал, хирургия – не его призвание, так что в определенном смысле вы правы, – согласился Гермес, не замечая, что адвокат, ерзая на стуле, пытается подать ему знак замолчать.
Опасения защитника были не беспочвенны: откровенные признания Гермеса легко можно было использовать против него.
– Считая его пустым местом, вы не стеснялись при нем набивать себе карманы, обещая несчастным больным привилегированное положение в подведомственной вам больнице.
– Я это полностью отрицаю! – начиная терять самообладание, воскликнул Гермес и беспомощно посмотрел на адвоката.
– А вот доктор Макки, напротив, подтверждает факт взятки и готов заявить под присягой, что видел, как синьор Лева передал вам два миллиона наличными.
– Это ложь.
Гермесу казалось, что он проваливается в пропасть, и ему не за что уцепиться, чтобы спастись. Сначала его арестовали прямо на глазах коллег, сейчас распинают на этом постыдном допросе, обвиняя во взяточничестве и в смерти девятилетнего мальчика. Профессиональная непригодность, корыстные интересы на государственной службе, моральное разложение…
– Мне нечего сказать, – обратился он к блюстителю закона. – Сколько бы я ни декларировал свою невиновность, значения это иметь не будет.
– Да, значение имеют только факты, – с садистской улыбкой подтвердил помощник прокурора.
Видимо, ужасные обвинения, из-за которых его подвергают сейчас унизительному допросу, были заранее подготовлены кем-то очень расчетливым и трезвомыслящим. Кем-то, кто ненавидел его, кто сыграл на родительских чувствах и подтолкнул несчастного отца к мести.
С улицы доносились взрывы новогодних петард. Джулия наверняка уже в Милане, а он, профессор Корсини, ученый с мировым именем, известный, уважаемый всеми хирург, через несколько минут будет отправлен из Милана в тюрьму Сан-Витторе.
– Должен вас предупредить, что в случае вашего чистосердечного признания приговор суда будет более снисходительным.
Гермес еле сдержался, чтобы не дать пощечину за такое оскорбление. Какое право имеет этот человек считать его виновным до суда?
– По закону я, кажется, имею право хранить молчание? – спросил он адвоката.
– Да. В процессе следствия вы имеете право не отвечать на вопросы, – подтвердил молодой адвокат.
– В таком случае я воспользуюсь этим правом.
Когда его выводили из отделения полиции, собравшиеся перед входом журналисты, фото– и телерепортеры запечатлели столь важное событие, и теперь враги Гермеса, не упустившие в своих расчетах и эту деталь, могли довольно потирать руки.
Глава 3
Казалось, он должен был праздновать победу, но к горлу подступила тошнота.
– Нет, только не это! – воскликнул он.
– А я именно так себе это и представляла, – с наслаждением глядя на экран, сказала она. – Наконец-то справедливость восторжествовала!
– Боже мой! Они же его живьем вгоняют в гроб!
На телевизионном экране в это время показывали арестованного Гермеса Корсини, и диктор сообщал, что его перевозят в тюрьму Сан-Витторе.
Пораженный до глубины души, Джанни Макки смотрел на своего бывшего учителя, которого любил и ненавидел одновременно и который даже в такую страшную для себя минуту держался с необыкновенным достоинством. Гермес Корсини выглядел не поверженным идолом, а мифическим героем, одержавшим победу над ничтожным миром, над бездарностью, над серой, мелочной жизнью; героем, который никогда не сдается. Побежденным оказался он, Джанни Макки, это ему надели наручники, это у него отняли свободу.
Джанни вцепился в мягкие подлокотники кресла, стараясь подавить приступ тошноты.
– Что ты, собственно, надеялся увидеть? Что его на руках понесут и будут ставить в пример другим? Вот, мол, какой замечательный хирург и порядочный человек, учитесь у него, будьте, как он!
Сидя в соседнем кресле, Марта Монтини помешивала соломинкой с наколотой на нее маслиной свой коктейль, бросая время от времени хищные взгляды на молодого репортера, несколько часов назад попросившего ее об интервью. Она согласилась уделить ему время после ужина.
Джанни Макки ничего ей не ответил, только еще глубже вжался в большое уютное кресло американ-бара. Он чувствовал себя ничтожеством среди титулованной публики отеля «Палас ди Сен-Мориц»; ему казалось, что не только Марта, но и все остальные смотрят на него с презрением.
Марта залпом допила коктейль и решительно встала.
– Увидимся за ужином, – сказала она.
Он посмотрел ей вслед и подумал про себя, что такая энергичная твердая походка больше подходит военному, чем маленькой пухленькой женщине с жеманными манерами.
Сорокавосьмилетняя Марта Монтини была дочерью знаменитого хирурга Аттилио Монтини и бывшей женой Гермеса Корсини. Летом она сделала пластическую операцию и теперь выглядела максимум на тридцать. За баснословные деньги ей подтянули кожу на лице, убрали мешки под глазами, второй подбородок, а также срезали жир с бедер и придали девичью форму груди. Приятельницы, встречаясь с ней в сауне, громко восхищались ее красотой, про себя завидуя ей черной завистью.
Джанни Макки вдруг почувствовал, что ненавидит эту женщину. Совсем недавно он был без ума от нее, но арест Гермеса Корсини вернул ему разум. Его отношение к ней резко изменилось в считанные минуты, пока он смотрел по телевизору репортаж об аресте своего бывшего учителя.
Сейчас, среди непривычной обстановки американ-бара, он вдруг понял, что эта капризная самоуверенная богачка держит его при себе, как комнатную собачку. Он, красивый тридцатилетний мужик, дипломированный врач, связался со старухой, которая крутит им как хочет! Он не виноват, что хирургия – не его призвание и он не способен блистать в операционной, как его бывший шеф. О Господи, что он делает в этом фешенебельном отеле? Что с ним вообще происходит?
– Марта! – закричал он вдруг, и женщина в дверях обернулась.
С заученной улыбкой телезвезды на губах, в нежно-розовом одеянии, миниатюрная, округлая, складненькая, она была похожа на небесное создание, но Джанни Макки вдруг увидел в ее облике что-то хищное, агрессивное.
Подбежав к ней, он под любопытными взглядами сидящих в баре схватил ее за руку.
– Он же твой бывший муж и отец твоей дочери! – сказал он громко.
Улыбка точно маска застыла на лице Марты.
– Отстань от меня! – тихо, сквозь зубы сказала она и посмотрела на Джанни брезгливо и презрительно, как будто он был ее рабом.
Джанни Макки показалось, будто Марта ударила его. Он даже невольно поднес руку к щеке, на которой до сих пор чувствовал след руки Гермеса.
Это случилось несколько месяцев назад, когда он, делая разрез, слишком сильно надавил на скальпель и повредил брюшную полость. Только моментальное вмешательство Гермеса спасло больному жизнь, и он, доктор Макки, это прекрасно знал. С тех пор он больше не оперировал: клеймо «профнепригоден» закрыло перед ним двери операционной навсегда, вынудив заниматься общей медициной, а вернее, рутинной административной работой, которая сводилась к выписыванию рецептов.
В этом болоте его и выудила Марта, а вскоре познакомила со своим отцом. Аттилио Монтини было уже за шестьдесят, оперировал он теперь редко, но веса в медицинских кругах еще не потерял. Благодаря Марте Джанни словно заново родился, снова поверил в собственные силы. Эта женщина спасла его, и он готов был ради нее на все. Она казалась ему самой прекрасной, самой умной, самой привлекательной, поэтому, когда она попросила его о небольшой услуге, он без особых колебаний согласился.
В те дни, когда Марта втащила его в спасательную шлюпку, он думал, что поплывет с ней в страну любви, хотя в глубине души рассчитывал еще и на то, что под крылом старика Монтини добьется благополучия и успехов на профессиональном поприще. Сейчас у него словно повязка упала с глаз.
Он отпустил ее руку.
– Больше ты мне не нужен, так что катись куда подальше, – процедила Марта, и у него все поплыло перед глазами.
Пошатываясь, Джанни направился к лифту. Жизнь разбилась вдребезги, и в эту минуту он не был уверен, что у него хватит духу вновь собрать ее из осколков.
Молодой репортер не пропустил сцену в дверях бара и, радуясь своей удаче, мысленно уже вставил ее в свой будущий репортаж:
«Марта Монтини, одна из самых ярких представительниц миланской элиты, единственная дочь знаменитейшего хирурга Аттилио Монтини и бывшая жена Гермеса Корсини, находилась в американ-баре отеля «Палас ди Сен-Мориц» в тот момент, когда ее бывший муж, обвиняемый в халатности и корыстном использовании служебного положения, появился на телеэкране в наручниках и под конвоем.
Марта Монтини была в обществе молодого привлекательного хирурга Джанни Макки, который до недавнего времени работал с Гермесом Корсини. Близкие отношения, связывающие, возможно, Джанни Макки с Мартой Монтини, были омрачены скандалом, происшедшим на глазах присутствующих по не совсем понятной причине. Теодолинда, шестнадцатилетняя дочь Марты и Гермеса, очаровательная девушка, чье присутствие может украсить любой светский раут, исчезла из Милана, и обнаружить ее след пока не удалось. Мать девушки утверждает, что дочь находится в Англии, где намеревается продолжить образование, однако вполне вероятно, что девушку отослали из города, чтобы оградить от мучительного для нее испытания в связи со скандалом, центром которого стал ее отец».
