Текст книги "Джулия"
Автор книги: Ева Модиньяни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Ева Модиньяни
Джулия
Куда вернуться? В себя. Зарыться в беспросветную невыразимую боль и лежать неподвижно в этом убежище.
Коллет
Не совершая того, что хотим, мы сами создаем себя такими, какие мы есть.
Жан-Поль Сартр
Сегодня
Глава 1
Джулия любила сына Джорджо, чаек, свое писательское ремесло, снег, мужчину по имени Гермес, дедушку Убальдо и увядающие розы, но во сне она увидела только снег. Он падал и падал, наполняя сердце тихой радостью. Кто-то уверял ее однажды, что память преображает прошлое и, возвращая его в сновидениях, дает нам возможность испытать не испытанное доселе счастье, довершить недовершенные дела, простить непрощеных.
Она была в беспросветной тьме отчаяния, а за окном медленно и торжественно кружились снежинки. Вдруг пространство перед ней осветилось слепящим белым светом, и глазам стало больно, словно она смотрит на солнце. В порыве молодого неудержимого восторга она всем своим существом устремилась навстречу жизни – жизни, которой неведома смерть. Но свет тут же начал тускнеть, сгущаться и неожиданно превратился в усеянную трупами желтую, точно выжженную, гору. В одном из повернутых к ней мертвых лиц она узнала свое собственное и чуть не заплакала от отчаяния и боли. Понимая, что спит, она со страхом думала о пробуждении, потому что даже во сне знала: оно не принесет ей никакого облегчения.
Джулия открыла глаза. В окне синел рассвет. Замерзший нос – она в шутку называла его крайней точкой своих владений – лучше любого градусника определял температуру в комнате. Она вынула руки из-под пухового одеяла и с минуту лежала неподвижно, вспоминая зловещий сон, потом встала и потрогала батарею. Ледяная, черт бы ее побрал! Каждый год, несмотря на регулярные осенние проверки, отопление выходило из строя, причем, как нарочно, в самые холодные дни. Просто какой-то рок!
Она накинула халат, вышла из спальни, спустилась в подвал и отворила дверь в каморку, где висел отопительный агрегат немецкой фирмы «Вайлант» – «лучший из лучших». В отверстии белого эмалированного корпуса светился, к ее удивлению, голубой огонек, стрелка термостата замерла на установленной отметке, порядок, одним словом, а батареи холодные.
Поднявшись из подвала в кухню, Джулия взглянула на кварцевые часы над холодильником: ровно семь. В такую рань бесполезно звонить в центр обслуживания – там наверняка никого еще нет, а может, и не будет: ведь сегодня тридцать первое декабря, канун Нового года. «Все одно к одному», – подумала Джулия, притопывая окоченевшими ногами. Чтобы хоть немного согреться, она зажгла газовую плиту, все четыре конфорки. Холод в доме обострил чувство одиночества. Когда-то в этот день с ней был муж Лео, в прошлом году – Джорджо, а сегодня она одна в пустом безмолвном доме. Четырнадцатилетнего сына Джулия отпустила на рождественские каникулы в Англию, хотя ей очень хотелось поехать с ним в горы: его веселая неугомонность отвлекала бы ее от тяжелых мыслей.
В саду гнулись от ветра мокрые ветки деревьев, с улицы доносился шум машин, мчавшихся по залитому дождем асфальту, просторная кухня выглядела мрачной и неуютной в скупом свете пасмурного утра. Джулия провела рукой по волосам, убирая со лба непослушную прядь, и запахнула халат. Стало немного теплее, и она решила сварить кофе. Потом она сядет за свой роман – последнюю главу надо немного подработать. За пишущей машинкой Джулия забывала обо всем и, живя жизнью своих героев, чувствовала себя молодой и сильной. Работа была для нее лучшим утешением и лучшим лекарством. Работая, она не замечала, как бежит время.
Издалека до ее слуха донеслись беспорядочные хлопки петард – видно, какие-то ненормальные начали праздновать Новый год с утра пораньше. На плите заворчал кофейник, распространяя аромат хорошо поджаренных зерен. Джулия взяла фарфоровую чашку, наполнила ее до половины и, обхватив обеими руками, начала прихлебывать обжигающий горький кофе, наслаждаясь каждым глотком.
В широкое окно ей был виден сад с тоскующими по теплу рододендронами, азалиями и розами. День умирал, так и не успев родиться. Последний день года… А может, бытия? Может, завтра уже ничего не будет? Чувство одиночества охватило ее с новой силой. Внезапно взгляд ее упал на куст гортензии, который зеленел среди пожухлых цветов и, вопреки природе, собирался, похоже, цвести. «Молодчина!» – восхищенно подумала Джулия, глядя на полураспустившиеся бутоны. Ей-то уже не зацвести, это точно. И надеяться нечего.
Она ощущала себя точно в вакууме, отделенной непреодолимыми стенами от мира, живых людей, всего, что ей было дорого, даже от самой себя. Если бы Джорджо не уехал в Уэльс, все было бы совсем иначе, но его возрасту незнакомо чувство сострадания, оно возникает лишь на опыте собственной боли.
– Мамочка! – начал он зондировать почву еще в ноябре. – Ты отпустишь меня на каникулы к Матту в Суонси? – Он всегда называл ее мамочкой, когда хотел чего-нибудь добиться.
Он ездил туда прошлым летом на курсы английского языка и жил в семье молодых индусов, у которых было трое своих детей. Вернувшись в полном восторге, Джорджо только и мечтал о том, как бы снова побывать у этих милых гостеприимных людей.
– Значит, отдых в горах с любимой мамочкой кажется тебе не таким заманчивым? – спросила она сына с нежной иронией. – Жаль, он обошелся бы нам гораздо дешевле.
Неужели они с сыном обсуждали поездку в Уэльс всего месяц назад? Сейчас ей кажется, что с того дня прошла целая вечность. В ноябре Джулия чувствовала себя молодой, здоровой, полной сил. Она как раз начала новый роман и с головой ушла в жизнь своих персонажей, не зная еще, как это всегда с ней бывало, чем закончатся перипетии их судеб.
В кухне заметно потеплело. Глядя на запотевшее окно, Джулия улыбнулась, вспомнив, как маленький Джорджо однажды разрисовал его всякими непристойностями, и ей вдруг ужасно захотелось услышать его голос.
После нагретой газом кухни гостиная показалась Джулии просто ледяной. От обоев, имитирующих грубую каменную кладку, и даже от мягкого ковра цвета слоновой кости, покрывающего узорные плитки пола, веяло холодом. Джулия невольно взглянула на мраморный камин с двумя канделябрами и прямоугольным зеркалом в ореховой раме между ними и подумала, что не мешало бы его затопить. Потом села на один из двух цветастых диванчиков, надела очки и взяла со стеклянного столика телефонную книгу в бирюзовом кожаном переплете. На маленьком изящном будильнике было почти восемь, и Джулия не сомневалась, что Матту уже на ногах.
Ответила ей Салинда, чье тонкое красивое лицо Джулия видела лишь на фотографиях.
– Джорджо спит, – сказала она.
– Спит? – удивилась Джулия. – Он вчера поздно лег?
– Не очень, около полуночи. У детей была вечеринка.
Значит, сын без нее не унывает. Как хотелось ей в эту минуту попросить Салинду разбудить этого маленького бессердечного паршивца, вытащить из теплой постели, чтобы он понял, какой он эгоист!
Первый раз в жизни она так сердито подумала о сыне, такого с ней никогда еще не было. И тут же ее гнев обратился к Всевышнему: неужели он не может оторваться от своих дел и помочь ей? Разве не его обязанность помогать страждущим?
– Разбудить его? – вернул его на землю мягкий голос Салинды.
– Нет, не стоит, я просто хотела узнать, все ли у вас в порядке.
На самом деле ей хотелось пожаловаться Салинде на свое отчаяние, на холод, на то, что в этом старом доме она сейчас в полном одиночестве, что несколько дней назад под колесами машины погиб котенок, заплатив за стремление к свободе своей жизнью. Еще ей хотелось рассказать о беспощадном враге, который с ней поселился и с которым она вступила в схватку не на жизнь, а на смерть, о том, что сегодня, в канун Нового года, ей предстоит ехать в Модену на эксгумацию останков деда и она очень боится.
Но такой разговор вряд ли был бы уместен, поэтому Джулия вздохнула про себя и сказала как можно бодрее:
– В самом деле, я позвонила просто так.
– Когда Джорджо проснется, я скажу ему, чтобы он тебе перезвонил.
– Днем меня не будет, лучше я сама позвоню вам в полночь, чтобы поздравить с Новым годом. Привет Джорджо и еще раз спасибо.
Успев промерзнуть в гостиной до костей, она вернулась в теплую кухню. Подумала о деде и невольно улыбнулась. Как бы он сам отнесся к предстоящей сегодня церемонии? Она, сестра Изабелла и брат Бенни (под этим американизированным уменьшительным именем, похожим на собачью кличку, скрывалось мало популярное в наше время имя Бенито) получили от городского совета Модены официальные письма, подписанные самим мэром, в которых сообщалось, что для увековечения памяти героя Сопротивления Убальдо Милковича его останки будут перезахоронены в почетной стене колумбария.
Успеет ли мастер за это время починить отопление? Джулия бросила нервный взгляд на будильник: стрелки сдвинулись всего на пять минут. Впрочем, уже можно попробовать позвонить в центр обслуживания. Джулия сняла трубку и, поднеся ее к уху, услышала пронзительный свист. Она несколько раз нажала на рычаг, после чего появились частые гудки. Неужели Салинда там, в Уэльсе, не положила трубку? Несмотря на холод, лоб ее покрылся испариной. Она снова сняла трубку – теперь телефон молчал, как мертвый. Вслед за отоплением он тоже вышел из строя.
Джулия бросилась в спальню. Если она не сделает заказ до полдевятого, к ней уж точно сегодня никто не придет. Две одинаковые фарфоровые лампы под розовыми абажурами на двух одинаковых тумбочках по обеим сторонам кровати освещали мягким светом уютную комнату, в которой не было ничего лишнего. Единственным украшением спальни можно было считать пару антикварных кресел венецианской работы начала восемнадцатого века. На светло-серой стене висело деревянное распятие, а под ним миниатюрные гравюры девятнадцатого века в золоченых рамках с изображениями святых.
Поспешно одеваясь, Джулия демонстративно отвернулась от распятия: раз Бог забыл о ее существовании, то и ей до него нет никакого дела. В прихожей она сорвала с вешалки старую цигейковую шубу и, застегиваясь на ходу, выбежала из дома. Огибая лужи и лавируя между машинами, она перешла улицу Тьеполо и толкнула дверь бара, на которой был изображен телефонный диск.
Марокканец, вооруженный шваброй, старательно тер кафельный пол, затоптанный ранними посетителями. За кассой восседала молодая женщина, похожая на злую колдунью из сказки, и Джулия подошла к ней.
– Пожалуйста, один жетон, – попросила она и положила в блюдечко двести лир.
– Не работает, – невозмутимо заявила барменша, имея в виду телефон-автомат.
– Мне срочно нужно позвонить, – голос Джулии звучал взволнованно, почти с отчаянием.
Барменша посмотрела на нее с отвращением, как смотрят на неожиданно выползшее на свет насекомое.
– Не работает, – прошипела она с угрозой, гипнотизируя Джулию взглядом, как кобра перед броском.
Увидев за спиной барменши телефонный аппарат, Джулия спросила:
– А вашим мне нельзя воспользоваться?
– Только для сотрудников, – ответила та и занялась клиентами.
– Чертовы порядки! – не сдержалась Джулия. – Чертов город, чертова жизнь!
Барменша даже головы в ее сторону не повернула, зато в глазах марокканца она уловила понимание. Хлопнув дверью, Джулия выскочила на улицу и побежала на площадь Новелли. Она помнила, что в кондитерской, где Джорджо с одноклассниками тратили свои карманные деньги на мороженое, кока-колу и музыкальные автоматы, должен быть телефон-автомат, и не ошиблась: телефон был и даже работал. Она набрала номер центра обслуживания, но, услышав в трубке голос диспетчера, успела сказать лишь:
– Здравствуйте, вас беспокоит Джулия де Бласко, – после чего разрыдалась.
Стоя в закутке, отгороженном от зала ящиками с пивом, коробками с печеньем и спагетти, Джулия плакала о своей неудавшейся жизни, о распавшемся браке с Лео, плакала от обиды на сына, бросившего ее одну в новогоднюю ночь, и от жалости к дедушке Убальдо, которого ей так недоставало, от досады, что в доме холодно и не работает телефон, что она влюбилась в сорок лет, как глупая девчонка. А еще Джулия плакала потому, что и сама вышла из строя. Что-то в ней неожиданно испортилось, организм дал сбой. Маленькое уплотнение на груди, вырезанное месяц назад, оказалось совсем не безобидным, его клетки отличались способностью расти безостановочно, они были неуправляемы, как цепная реакция.
В этот неуютный декабрьский день, последний день уходящего года, Джулии было о чем поплакать, но главной причиной слез был обнаруженный у нее рак.
Глава 2
Гермес всегда просыпался сразу и, открыв глаза, чувствовал себя свежим, отдохнувшим, готовым начать новый день. Он был так устроен, что переход от сна к бодрствованию не требовал от него никаких дополнительных усилий: биологические ритмы в заданное время сами меняли режим работы, словно его организм наподобие хорошо отлаженного механизма был снабжен автоматическим переключателем.
Стрелки на светящемся циферблате будильника показывали без трех минут шесть, и Гермес, не дожидаясь, пока он зазвонит, протянул руку и нажал на кнопку. Рывком встав с постели, он подошел к окну, отдернул белую муслиновую занавеску и поднял жалюзи.
Было еще темно, и крыши старого Милана, на которые выходила его мансарда, блестели от дождя. Где-то вдалеке тоскливо выла собака, и его охватило чувство одиночества, как когда-то, в далеком беспризорном детстве.
Глубокий сон позволил на шесть часов забыть о том, что беспокоило и мучило его последнее время, и сейчас он снова вернулся мыслями к своей заботе, имя которой – Джулия. Накануне он решил, что скажет ей правду, но как трудно было это сделать! Безжалостный недуг настиг самого дорогого ему человека, и Гермес Корсини, выдающийся хирург, царь и бог итальянской онкологии, впервые в жизни потерял почву под ногами.
Они сидели вдвоем у горящего камина, пили шампанское и строили планы на будущее, когда Гермес как бы между прочим вдруг сказал:
– Придется провести курс радиотерапии.
Стараясь не глядеть ей в глаза, он потянулся к серебряному ведерку, вынул запотевшую бутылку и наполнил хрустальные бокалы.
Джулии показалось, что она летит в бездонную пропасть.
– Зачем? – спросила она. – Ты же говорил, что операция прошла хорошо, да я в самом деле хорошо себя чувствую.
Она не знала о результатах гистологического анализа, а Гермес знал и мучился уже несколько недель, боясь ей сказать.
– Лучше перестраховаться, – излишне бодро сказал он и улыбнулся с такой подкупающей искренностью, что Джулия сразу же заподозрила неладное.
– Понятно, – протянула она, хотя ей ничего не было понятно; ведь если ее дела плохи, почему Гермес заговорил об облучении только сейчас, спустя почти месяц?
Джулия уставилась в хрустальный бокал с шампанским, следя за поднимающимися кверху пузырьками воздуха. Ей нестерпимо захотелось закурить, чтобы побороть охватившее ее волнение.
– Что у меня? – слабым голосом спросила она.
Ей хотелось добавить: «Скажи честно!», но она раздумала.
Гермес начал что-то пространно объяснять, сыпать латинскими терминами и только одно слово никак не мог заставить себя произнести – карцинома.
Он все понял еще во время операции, когда, сделав глубокий надрез скальпелем, обнаружил под жировым слоем ткани твердый, как камень, узел сероватого цвета с белыми прожилками. Он и внешне был похож на обточенный водой речной камень. Цвет и плотность этого узла были настолько характерными, что Гермес сразу же покрылся холодным потом.
В эту секунду он забыл, что он хирург: перед ним на операционном столе лежала любимая женщина, и в ее, а не в чьей-то другой груди он обнаружил опасную опухоль. Пытаясь себя успокоить, он начал припоминать случаи из своей практики, когда ошибался в диагнозе. Кто это говорил, что, не веря в чудеса, нельзя быть реалистом? Ради своей любви он научится верить в чудеса, иначе ему не спасти ту, которая дороже всех на свете. И пусть этот монстр не надеется на победу – Гермес сделает все возможное и даже невозможное, чтобы из этой смертельной схватки победительницей вышла Джулия.
Все случилось внезапно, после их короткой поездки в Париж. Гермесу вспомнился номер отеля «Бель Арс» в университетском квартале с обоями в цветочек, железными кроватями и пуховыми одеялами, слишком жаркими для их разгоряченных любовью тел. Он ласкал ее упругую грудь, и вдруг пальцы натолкнулись на уплотнение. Словно делая запись в истории болезни, он определил про себя ее местонахождение: «Нижний внутренний квадрат правой молочной железы в непосредственной близости от молочного протока». Всегда спокойный, уравновешенный Гермес растерялся. С ним, хирургом, ученым, мужественным привлекательным мужчиной, такое произошло впервые в жизни.
– Я не сделал тебе больно? – спросил он Джулию.
– Нет, нисколько, а что?
– Да нет, ничего.
– В тебе проснулся медик? – шутливо спросила она. – Что там обнаружил у меня знаменитый хирург? – И она, отведя его пальцы, пощупала свою грудь. – По-моему, все нормально.
Ее уверенность на какую-то долю секунды передалась и ему.
– Вот и слава Богу, мне просто показалось.
Профессор с мировой известностью, авторитет из авторитетов, которого уважали коллеги и боготворили пациенты, сейчас не был похож на самого себя. Обычно твердый непроницаемый взгляд выражал растерянность, чувственные волевые губы были скорбно сжаты, улыбка исчезла с лица.
– А что все-таки тебе показалось? – спросила Джулия.
С улицы послышались звуки шарманки, и оба невольно замолчали, прислушиваясь к незатейливой танцевальной мелодии.
– Показалось, что нащупал уплотнение, похожее на кисту, – как можно спокойнее объяснил он. – Разве ты не знаешь, что почти все средиземноморские женщины страдают кистозными заболеваниями молочной железы?
– Никогда этим не интересовалась, да и о себе никогда не думала, как о представительнице какой-то определенной географической зоны. Что за глупости определять людей по этническому или территориальному признаку! А впрочем, я ничего не боюсь, пока у меня есть ты. Если со мной что-нибудь случится, ты меня обязательно вылечишь, правда?
Маммография подтвердила его опасения. На полученном снимке ясно было видно затемнение именно в том месте, где Гермес нащупал узел. Теперь надо было ждать результатов биопсии. Дни проходили мучительно медленно, и вот, наконец, пришел ответ из лаборатории: «Реакция положительная. Обнаружены злокачественные новообразования».
У Гермеса не было оснований не верить этому убийственному приговору. Ошибок при микроскопическом исследовании тканей, взятых с помощью шприца из вызывающих подозрения опухолей, не бывает.
– Скажи честно, у меня рак? – спросила тогда Джулия и посмотрела Гермесу прямо в глаза.
– Чтобы сказать честно, я должен разрезать твою грудь и собственными глазами посмотреть, что там внутри, – ответил ей Гермес.
Он объяснил Джулии, что удалит узел, потом стянет кожу и сошьет. Грудь станет немного меньше, но это совсем не будет заметно, потому что ее грудки и так маленькие, как у девочки.
В день операции, когда Гермес ехал в клинику, ярко светило солнце. Казалось, снова наступило бабье лето. Гермес с несвойственным ему прежде суеверным чувством подумал, что погода подает ему добрый знак.
– Ну, ты готова? – бодро спросил он, входя в палату к Джулии и ставя пунцовые розы на длинных стеблях в вазу возле кровати.
Она улыбнулась ему доверчивой улыбкой.
– Готова.
Джулия безгранично верила опыту и знаниям Гермеса, поэтому не испытывала перед операцией ни малейшего страха.
– С тобой я ничего не боюсь, – добавила она.
– Я с тобой тоже, – улыбнулся он.
Вошла медсестра и сделала ей укол.
– Зачем это? – удивилась Джулия.
– Чтобы вы успокоились и лучше перенесли анестезию.
– Я и так спокойна.
Гермес помог ей переодеться в короткий белый халатик, натянул на ноги полотняные бахилы, проверил, снят ли с ногтей лак, напомнил, чтобы кольца и цепочки Джулия оставила в палате. Пока медсестра везла ее в операционный блок, он шел рядом с каталкой, держа Джулию за руку.
Анестезиолог ввел ей наркоз и велел считать от ста по нисходящей. Девяносто семь было последним числом, которое она сумела выговорить, погружаясь в бездну небытия. Дыхание ее стало незаметным. Она уснула.
Впервые перед Гермесом на операционном столе лежала не просто больная, а любимая женщина, которая ему, уже зрелому сорокапятилетнему мужчине, подарила неожиданное огромное счастье. Ему захотелось убежать, отказаться оперировать, но он взял себя в руки.
Пора было начинать. В головах Джулии и сбоку от Гермеса стоял анестезиолог, следящий по мониторам за показаниями давления. Напротив Гермеса был наготове его помощник Франко Ринальдо, талантливый и честолюбивый молодой хирург. Хирургическая сестра, стоящая напротив анестезиолога, внимательно смотрела на шефа, готовая по первому же его требованию подать инструмент. Собранные и сосредоточенные, все хранили молчание и ждали сигнала, чтобы приняться за работу.
Сигнал подал анестезиолог. Он кивнул помощнику, и тот, в свою очередь, посмотрел на Гермеса.
– Все готово, – доложил он.
Гермес протянул руку, и хирургическая сестра вложила в нее скальпель.
Привычным уверенным движением Гермес сделал глубокий надрез и уже через несколько секунд увидел камнеобразный узел – беспощадного врага, захватчика, на этот раз выбравшего Джулию. Несколько ловких движений – и вырезанная опухоль у него в руке. Он передал ее сестре, чтобы та отнесла в лабораторию для анализа. Результат будет готов через десять минут, а пока он проверит, хорошо ли сделана резекция. Лучше перестраховаться, чтобы быть уверенным, что все чисто.
– Давление? – Голос его, как всегда во время операции, звучал уверенно.
– Сто двадцать, – ответил анестезиолог.
В операционной наступила тишина. Люди, работающие здесь, привыкли воевать с опасным врагом молча.
Он уже накладывал последний шов, когда из лаборатории принесли результат анализа. Плохой результат. Монстр угрожал Джулии, ему, их общему будущему. «Мы с тобой поборемся, – сказал ему про себя Гермес, – не надейся, что нас так легко одолеть».
Между тем он приступил ко второй части операции. Теперь ему надо было вычистить подмышечную полость, чтобы раковые клетки не распространились дальше по лимфатическим каналам. Он сделал разрез сверху вниз, раздвинул края кожной ткани и стал осторожно продвигаться, обходя кровеносные сосуды, мышечные узлы и нервные окончания. Работая, он думал, что со временем шов совсем не будет заметен, он спрячется под волосами подмышечной впадины. Наконец он добрался до лимфатических узлов и начал удалять их. Если анализ и этих тканей даст положительный результат, тогда их дела совсем плохи. Передавая медсестре очередной материал для лаборатории, Гермес помолился про себя. Он попросил Бога, чтобы результат, который будет готов через несколько дней, оказался отрицательным.
Когда Джулия проснулась, Гермес снова был рядом.
– Ну, что там было? – спросила она, невольно кладя руку на обложенную льдом грудь. Дренажную трубку под мышкой она не заметила, поскольку боль в груди была сильнее.
– Одна маленькая штучка. Я ее вырезал.
– Нехорошая штучка?
– Какая тебе разница? Все равно ее больше нет.
Когда к нему приходили пациентки с едва заметными уплотнениями молочной железы, он каждый раз надеялся, что удастся провести курс лечения и избежать ампутации груди. Но когда он вскрывал узелок даже меньше сантиметра, нередко оказывалось, что он уже поражен смертоносными клетками, которые могли незаметно развиваться в течение пяти, восьми, даже десяти лет. Когда же наконец этот всемогущий враг будет побежден?
– Я умру? – спокойно спросила Джулия.
– Ты поправишься, – ответил он, думая одновременно, что если микроскопический анализ лимфатических тканей будет положительным, придется назначить облучение.
Когда через несколько дней выяснилось, что карцинома еще не успела дать метастазы и злокачественные клетки не затронули лимфатические протоки, Гермес вздохнул с облегчением, хотя не был уверен до конца, что курс радиотерапии не нужен. Прошел месяц после операции, и он, наконец, решился.
Гермес вошел в ванную, встал под душ и открыл кран. Горячая вода хлынула на его тело обжигающим потоком, и он почувствовал прилив сил. Сегодня в последний день года у него полно работы. Раньше он всегда просыпался в хорошем настроении, радуясь предстоящим операциям, лекциям, выступлениям на конференциях. Все это доставляло ему глубокое удовлетворение, потому что он любил свою профессию. Сколько Гермес себя помнил, он мечтал о карьере врача, и ему пришлось приложить много труда, чтобы свою мечту осуществить. Упорство, воля, ум и талант были его верными помощниками.
С тех пор, как он обнаружил у Джулии опухоль, его пробуждения стали грустными. Операционная, куда он всегда входил, как в храм, перестала внушать ему священный трепет.
В кухне уже хозяйничала шестидесятилетняя служанка Эрсилия – симпатичная добродушная женщина, иногда ворчавшая на Гермеса с напускной суровостью. Она уже сварила кофе и теперь выжимала из апельсина сок. Эрсилия гордилась тем, что работает у знаменитого профессора, и старалась во всем ему угодить.
– Как спали, профессор? – спросила она, когда Гермес, поздоровавшись, вошел в кухню.
– Нормально, – ответил он, наливая себе в чашку дымящийся черный кофе.
Раздался телефонный звонок. Эрсилия вопросительно взглянула на хозяина и сняла трубку.
– Я подойду, – сказал Гермес, уверенный, что в семь утра ему могут звонить лишь из больницы.
– Это бригадир Карузо, – зажав рукой трубку, сообщила служанка.
Пять лет назад Гермес спас жизнь его жене, и с тех пор бригадир Кармине Карузо из Главного уголовного розыска испытывал к знаменитому хирургу благодарные чувства. Он присылал ему на Пасху поздравительные открытки, на Рождество – бутылку выдержанного вина, в день рождения, дату которого ему каким-то образом удалось узнать, в доме Гермеса появлялось какое-нибудь диковинное растение в горшке. Иногда Карузо обращался к мировому светиле за консультацией, но никогда не позволял себе беспокоить его в такой ранний час.
– Сказать, что вы еще спите? – прошептала Эрсилия.
– Нет, дайте трубку, – дожевывая кусок круассана, сказал Гермес. – Что случилось, Карузо? – Его первой мыслью было, что у сыщика опять заболела жена.
– Простите, ради Бога, профессор, что осмелился беспокоить вас в такое время, – на одном дыхании выговорил Карузо, – но я должен предупредить вас о надвигающейся опасности. – Голос его дрожал от волнения.
– Какой опасности? – удивился Гермес. – Объясните, я ничего не понимаю.
В трубке слышался неясный шум, автомобильные гудки – бригадир скорее всего звонил из уличного автомата.
– Я слушаю вас, Карузо, – настойчиво сказал Гермес, все еще не веря, что сыщик не шутит.
– Кое-кто хочет вас обвинить… вы слышите меня? – Там, откуда он звонил, выла сирена «Скорой помощи», и ему снова пришлось сделать паузу.
– В чем же меня обвиняют? И кто? – пораженный до глубины души, спросил Гермес.
– Я не знаю, потому что не видел самого дела, а только слышал кое-какие разговоры. Одно мне ясно: кто-то под вас копает. По закону я не имею права разглашать профессиональные тайны, но вы столько для меня сделали, я перед вами в неоплатном долгу, и сейчас такой момент, когда и у меня есть возможность помочь вам. Послушайте моего совета, исчезните на время! С минуты на минуту будет выписан ордер на ваш арест. Вас не должно быть ни дома, ни в клинике, вы меня поняли?
– Но почему?
– Сейчас не время задавать вопросы, – ответил Карузо, – я сказал вам все, что мне известно. Вы должны исчезнуть как можно скорее. Легче защищаться, будучи на свободе, чем сидя за решеткой. Постараюсь разузнать, в чем вас обвиняют. Позвоните мне сами сегодня вечером.
В трубке послышались частые гудки. Гермес перевел взгляд на свой недоеденный круассан, словно надеялся получить от него какие-то объяснения.
– Вы думаете, это правда? – спросила Эрсилия, которая слышала громкий голос бригадира и была потрясена не меньше своего хозяина.
– Я думаю, он свихнулся, – ответил ей Гермес, который никак иначе не мог объяснить звонок бригадира.
В самом деле, сколько он ни размышлял, но даже приблизительно не мог себе представить, в чем же он нарушил закон. «Глупость какая-то!» – подумал Гермес и переключился мыслями на Джулию. Он набрал ее номер. В трубке раздались частые гудки. «С кем это она разговаривает с утра пораньше?» – удивился Гермес, но тут же вспомнил, что Джулия имеет привычку класть трубку рядом с аппаратом, когда не хочет, чтобы ее беспокоили.
