Текст книги "Женщины его жизни"
Автор книги: Ева Модиньяни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)
КЛОДИН
Клодин запечатлела на губах Бруно, сидевшего со стаканом джина в белом садовом кресле, целомудренный поцелуй и направилась к бассейну. Ее силуэт вспыхнул золотом на фоне солнечного летнего дня. Она была невысокого роста, но хорошо сложена, молода, соблазнительна, с великолепной грудью и длинными вьющимися черными волосами.
– Не хочешь окунуться? – спросила она, снимая лифчик и вытягиваясь на надувном матрасе.
Барон оставил свой джин с тоником и подошел к девушке.
– С тобой за компанию, – сказал он с намеком. Вид округлой и крепкой груди приводил его в восторг. Вот и сейчас увеличивающийся бугорок под плавками выдал его возбуждение.
– Сядь, а то все видно, – сурово одернула его Клодин.
Бруно опустился на колени рядом с ней, поцеловал глаза и губы, протянул руку и погладил грудь. Клодин вздрогнула от удовольствия.
– Прекрати! – Она оттолкнула его. – Кто-нибудь может увидеть.
Барон знал, что на публике она настолько же чопорна и верна своему строгому воспитанию, насколько разнузданна наедине с ним. У этой неприступной на вид брюнетки был поистине вулканический темперамент, соизмеримый разве что с ее гипертрофированным эгоизмом. Будучи единственным ребенком в очень богатой семье, она была донельзя капризна и избалованна.
– Тогда пойдем в дом, – предложил Барон, кивнув в сторону великолепной виллы, окруженной парком, выстроенной в начале века на западном берегу Женевского озера отцом Альфонса де Мартиньи, президента одноименного банка, одного из солиднейших кредитных учреждений Европы.
– И не подумаю, – фыркнула она в ответ. – Если хочешь остудить свой пыл, пойди искупайся.
Вот уже несколько месяцев длился их роман, а Бруно все никак не мог понять, любит она его по-настоящему или только похваляется им как очередным трофеем. Они часто ссорились: она была страшной собственницей и даже не пыталась обуздать свою завистливую натуру. Молодой человек нырнул в прозрачную воду бассейна, и она принесла ему облегчение. Энергичный заплыв предотвратил новую ссору.
Величественная фигура Венсана Поли, дворецкого банкира де Мартиньи, показалась на гравиевой дорожке. Он нес в руке телефонный аппарат. Клодин проворно натянула лифчик от купальника, хотя безупречный дворецкий тактично отвел глаза в сторону.
Венсан вставил вилку аппарата в розетку и протянул трубку Клодин.
– Хозяин желает говорить с вами, – сказал он.
Бруно перестал мерить бассейн кролем и принялся наблюдать за девушкой, словно видел ее впервые: ее нельзя было назвать красивейшей из женщин, у нее было множество недостатков, она изводила его своей детской ревностью, и все же невозможно было отрицать, что она наделена определенным очарованием, которым, правда, в немалой степени была обязана стоявшим за ней миллиардам франков.
Он приветственно взмахнул рукой, и она помахала в ответ, продолжая говорить по телефону. Бруно нырнул, поплыл под водой, вновь вынырнул у лесенки и вылез из бассейна. Его мускулистое загорелое тело было сильным и стройным, красивое, мужественное лицо сияло неотразимым обаянием.
Клодин прикрыла трубку ладонью:
– Хочешь провести выходные в Бурхване?
Бруно буквально свалился с облаков.
– А где это? – В его географических познаниях зиял пробел: о такой стране он слышал впервые.
– Южная Африка, – уточнила Клодин, – если я правильно поняла.
– Надо подумать, – он решил потянуть время.
– Барону требуется время на размышление, – насмешливо промурлыкала Клодин отцу, слушавшему на другом конце провода. – Но я постараюсь его убедить, – добавила она.
Бруно криво усмехнулся без особого энтузиазма.
Клодин повесила трубку и, подойдя к Барону, растянулась на солнце рядом с ним.
– Почему бы нам не съездить вместе с отцом? – Она приступила к выполнению данного обещания.
– Потому что я даже не знаю, где это, – сухо возразил он. – Не знаю цели путешествия. Не вижу ни одного разумного довода в его пользу.
– А если я тебе скажу, поедешь? – Она решила добиться своего лаской.
– Ну, попробуй, – искушающе сказал Барон.
– Бурхвана, – начала Клодин голосом туристического гида, – это небольшое государство, размером чуть больше, чем кантоны Женева и Во, вместе взятые. – Когда в ней умолкал гонор единственной наследницы мультимиллионера, она становилась вполне милой и симпатичной. Вот и сейчас ее черные глаза искрились весельем. – Ты меня слушаешь?
– С исключительным вниманием. – Разговор начал его забавлять.
– Она похожа на Швейцарию, – продолжала Клодин.
– Банки и часы?
– Нет, не угадал, – покачала она головой. – Там вроде бы есть алмазы, но почему-то, я не очень поняла почему, никто не хочет их покупать. То есть не то чтобы не хочет, но… В общем, что-то там не получается. Зато деревья растут в три раза быстрее, чем у нас, из древесины вырабатывают целлюлозу.
– Но с какой стати президенту «Банка де Мартиньи» ехать на край света в какую-то богом забытую Бурхвану? – заинтересовался Бруно.
– Потому что Бурхвана находится в затруднительном положении и нуждается в финансовой поддержке, а не то, если я правильно поняла, она может лишиться независимости. И больше ни о чем не спрашивай, это все, что я знаю. Итак, – Клодин поставила вопрос ребром, – едем мы в Бурхвану или нет?
Бруно повернулся к ней, обнял ее и страстно поцеловал в губы.
– Отличная перспектива! – воскликнул он с восторгом. – Никогда в жизни женщина не делала мне такого головокружительного предложения.
Пока он с ней любезничал, у него в голове уже завертелись колесики, перерабатывая информацию, полученную от Клодин: африканское государство нуждалось в финансовой помощи, чтобы сохранить свою независимость, и один из крупнейших европейских банкиров был готов рассмотреть предложение, мало того, заинтересовался настолько, что решил лично проверить все на месте.
В этой головоломке не хватало лишь последней детали.
– Кто выступает посредником в деле? – спросил он.
– Я тебе рассказала все, что знаю, – насупилась она. – И, по правде говоря, меня это не интересует.
Бруно же, напротив, был весьма заинтересован, но решил не настаивать.
– А не пообедать ли нам сегодня с папой? – предложил он с поразившим ее воодушевлением. – Что ты на это скажешь?
– Как правило, ты изо всех сил избегаешь обедов втроем, – кокетливо заметила она.
– Стосковался по семейной обстановке, – беспечно соврал Барон. Он стартовал с пол-оборота: на горизонте вырисовывалась самая грандиозная сделка в его пока еще недолгой карьере.
АЛМАЗНЫЕ КОПИ БУРХВАНЫ
По пути в Бурхвану Бруно узнал все, что можно было узнать о карликовом африканском государстве, и чем дальше углублялся в подробности, тем больше понимал, что дело, если он сумеет застолбить его за собой, даст ему возможность совершить не просто шаг вперед, а качественный скачок в мире большого бизнеса.
Ему было двадцать четыре года, высший свет называл его Бароном, его имя уже входило в легенду. Предстоящая сделка казалась тем более завлекательной еще и потому, что стратегом, разработавшим операцию «Бурхвана», был один из самых влиятельных международных посредников – Омар Акмаль, араб со скверной репутацией, человек бесчестный, но обладавший редким чутьем, огромным опытом и неограниченным кредитом.
Омар Акмаль проделал кропотливую работу, чтобы убедить с десяток западных банков предоставить правительству Умпоте (так называлась столица Бурхваны) заем в десять миллионов долларов.
По условиям сделки, наладив добычу золота и алмазов, Бурхвана должна была выплачивать арабу два процента прибыли от их реализации. Западным банкам предстояло с лихвой возместить свои затраты, а «Банк де Мартиньи», выступавший в качестве гаранта, наряду с процентом получал исключительное право на обеспечение всех будущих сделок, заключаемых маленьким африканским государством со странами Запада.
Операция устраивала всех, но лишь при том условии, что кимберлитовые трубки окажутся действительно алмазоносными, как утверждал Акмаль. Именно в этом Альфонс де Мартиньи желал убедиться лично.
Во время визита в Бурхвану Бруно познакомился с князем Асквиндой, горделивым и полным достоинства пятидесятилетним африканцем, который, как и его подданные, ел один раз в день и жил в доме, обставленном с монашеским аскетизмом. Ради гостей он надел западного покроя темный костюм в полоску. Бруно при первой же встрече проникся к нему восхищением и уважением.
– Наши богатства, – сказал Асквинда, обращаясь к банкиру де Мартиньи, – погребены в недрах земли. У арабов есть нефть. У нас – золото и алмазы.
Двое английских геологов, в течение многих месяцев проводившие разведку, подтвердили наличие алмазов и высокую перспективность их разработки.
Получив эту информацию, Барон вдруг утратил интерес к делу и переключил все свое внимание на малютку Клодин, которая начала уже сожалеть о том, что согласилась поехать с отцом. Ей было смертельно скучно.
– Более идиотской поездки я в жизни не припомню, – заявила она с видом избалованного ребенка.
Не обращая внимания на ее капризы, обычно выводившие его из себя, Бруно на сей раз отреагировал с удивительной мягкостью и нежностью.
– Идем со мной, – прошептал он ей на ухо, – мы проведем время весело, как никогда.
Поеживаясь от удовольствия, она последовала за ним в приветливое маленькое бунгало, которое Барон присмотрел для себя с помощью одного из местных сановников.
– А мой отец? – вдруг спохватилась она, уже раздетая, отдаваясь ласкам мужчины, умевшего приводить ее в неистовство.
Он закрыл ей рот поцелуем, и она стала ужом извиваться в его объятиях, пока он вел ее через все грани и оттенки наслаждения от удовольствия к экстазу.
* * *
В самолете, на обратном пути в Женеву, Клодин растянулась на трех сиденьях в салоне первого класса и уснула в полном изнеможении.
– Ее утомило это путешествие, – заметил банкир.
– Очевидно, – согласился Барон. Ему хотелось поскорее сменить тему.
Стюард принес им шампанского.
– Что ты думаешь обо всей этой ситуации? – спросил де Мартиньи.
– Мне кажется, это отличная сделка, – ответил Барон, – я только одного никак не могу понять.
– А именно? – Банкир взглянул на свет через бокал и отпил глоток.
– Зачем вам понадобилось посредничество этого бедуина? – поинтересовался Бруно. – Вы сами могли выступить в деле и посредником и гарантом. Вы же убедились собственными глазами, что залежи – не фикция, что они существуют.
Банкир поглядел на него со снисходительной и добродушной усмешкой.
– Во-первых, – сказал он, – сделку нельзя считать завершенной на сто процентов, пока контракт не подписан. А во-вторых, ни один банкир не станет заниматься посредничеством.
Сожалея о допущенной оплошности, Бруно попытался понять, где же он ошибся.
– Возможно, я не совсем четко представляю себе механизм заключения сделок, – сказал он, расписываясь в своей наивности.
– Если банкир возьмется за роль посредника, – терпеливо объяснил отец Клодин, – он может смело закрывать свою лавочку. Никто больше не обратится к нему за гарантией.
Альфонс де Мартиньи чувствовал, что за наивностью Бруно что-то кроется, что молодой человек преследует какую-то скрытую цель.
– Я мог бы выступить посредником, – неожиданно заявил Бруно.
– Выхватить дело из-под носа у араба? – воскликнул банкир, пораженный до глубины души, хотя за годы работы повидал множество самых грязных трюков и запрещенных приемов.
– Скажем, просто опередить его. – Барон попытался смягчить удар.
Альфонс де Мартиньи решил дознаться, что за игру ведет с ним Барон.
– Извини за банальность, но дело есть дело. Допустим, я принял твое предложение, что же я получу взамен? Ты можешь предложить больше, чем бедуин?
– В графе доходов – ноль, – уверенно улыбнулся Бруно.
– Стало быть, я не получу ни на грош больше сверх уже обещанного, – подвел итог банкир, – но наживу себе врага. Сильного врага, который когда-нибудь подстережет меня на узкой дорожке.
Бруно выпил оставшееся в бокале шампанское и повернулся к собеседнику с белозубой улыбкой:
– А вы предпочитаете нажить себе врага в лице будущего зятя?
Он закурил сигарету и прямо взглянул в изумленное лицо де Мартиньи.
– Моего будущего зятя? – переспросил тот, чувствуя, как кровь приливает к лицу.
– Мы с Клодин решили пожениться, – объявил Барон.
Они летели над Сахарой на высоте десять тысяч метров. Барону опять удалось сделать ход в нужный момент. Удар попал в цель.
СКАНДАЛ
Клодин де Мартиньи и Бруно Брайан Сайева, барон Монреале, были объявлены идеальной парой года и стали героями светской хроники, лакомой дичью для охотников за новостями. По популярности они превзошли Габриэллу Савойскую и Роберта Балканского. Даже известие, пришедшее с острова Скорпиос, о готовящейся свадьбе Жаклин Бувье и греческого судовладельца Аристотеля Онассиса было оттеснено на второе место, тем более что вдова Джона Кеннеди своим выбором разрушила миф о верной и безутешной вдове, столь близкий сердцу американцев и утвердившийся во всем мире.
Не желая отставать от массовых иллюстрированных еженедельников, серьезные обозреватели тоже не обошли вниманием событие года, однако если первые, в полном соответствии с ожиданиями своих читателей, расписывали предстоящую свадьбу в духе волшебной сказки, то вторые писали о ней с лицемерной иронией блюстителей общественных нравов. Менялся угол зрения, но объект внимания оставался неизменным: шик, роскошь, громкие имена, любовь, секс, деньги, то есть все, о чем говорят в великосветских салонах и о чем мечтают миллионы, еще верящие в золотую легенду о высшем обществе.
Фотографы и журналисты сновали по огромному залу ресторана «У Регины», где собрался «весь Париж»: самые известные представители высшего света и международных финансовых кругов. Все делали вид, что веселятся, многие скучали, но никто не мог отказаться от участия в блистательном параде.
Пестрая карусель, сверкающая огнями и бриллиантами, приводимая в движение виртуозами злоязычия, начала вращаться, как пузырьки, вскипающие в бокале шампанского.
Лишь герои дня позволили себе опоздать: он, последний отпрыск старинного сицилийского аристократического рода, золотой представитель семейства калифорнийских миллионеров, кумир женщин, и она, капризная и тщеславная наследница династии женевских банкиров, сумевшая отхватить самого завидного жениха, о каком можно было только мечтать.
– Дорогую игрушку она себе купила, – отметила одна из дам, сверкавшая, как витрина ювелира.
– Говорят, у всех остальных не было надежд. Только ему удалось удовлетворить ее аппетиты, – не без зависти намекнула другая.
Клодин вела себя на публике как неприступная девственница, но ничего не предпринимала, чтобы опровергнуть скандальные слухи о своих беспорядочных сексуальных связях. С тех пор как распространилась весть о ее официальной помолвке с Бруно Брайаном, рефлекторы освещали каждый ее шаг.
– Это невеста Барона, – повсюду шептали ей вслед.
Популярность Барона в избранных кругах высшего света затмевала даже престиж ее семьи. Самолюбию Клодин льстило всеобщее внимание, но ее возмущало, что имя Барона идет первым в афише спектакля, который они разыгрывали вместе. Мысль о том, что приходится сиять отраженным светом, вызывала у нее глухое раздражение, и никакая влюбленность не могла его заглушить.
Подарки, приготовленные для гостей, тоже несли на себе печать баронов Монреале. Мужчинам были преподнесены золотые брелоки для ключей работы Картье в виде трилистника, а дамам – подвески той же формы.
Клодин и Бруно прибыли в ресторан «У Регины» с некоторым опозданием. Герои спектакля завладели вниманием публики и удерживали его с большим искусством, однако зоркие глаза наблюдателей подметили на безупречно накрашенном личике прелестной невесты следы недовольства.
Все дело было в том, что, пока шла подготовка к празднику, ей позвонила одна из ее коварных подружек.
– Дорогая, ты видела заметку во «Франс суар»?
Морис, ее личный парикмахер, ученик Кариты, наводил последний блеск на ее черные кудри.
– Ты что, считаешь, что во всей этой кутерьме у меня было время читать газеты?
Клодин говорила правду. Для обладательниц состояний в миллиард и выше каждое появление в свете сопровождается сложным подготовительным ритуалом, напоминающим одевание тореадоров и оперных примадонн.
– Хочешь, я тебе прочту?
Она продала бы собственную мать, лишь бы подпортить настроение любимой подруге в день ее торжества.
– Ну, если ты настаиваешь… – Клодин решила, что легче уступить, чем спорить.
– Вот послушай, – с наигранным сочувствием начала приятельница, – они тут выставляют тебя какой-то Золушкой…
– Ладно, Жозетт, хватит, – попыталась остановить ее Клодин.
Но коварство глухо к мольбам, и подруга в упоении продолжала:
– «Барон Монреале представит тремстам приглашенным свою маленькую швейцарскую миллиардершу. Дочь банкира, золотая Золушка, нашла своего прекрасного принца».
– Это издержки демократии, Жозетт, – серебристым голоском прощебетала Клодин, прежде чем повесить трубку, оставив собеседницу в мучительном недоумении.
Несколько секунд она сидела неподвижно, потом взвилась как ужаленная, набросилась на Мориса, нежными уговорами и лаской пытавшегося ее образумить, и, истошно рыдая, разодрала в клочья платье от Ива Сен-Лорана.
Затем она позвонила Бруно.
– Ты читал газеты?
Это был идиотский вопрос, предвещавший начало новой сцены по никчемному поводу.
– Газет много, – ему не хотелось ссориться.
– Ты читал «Франс суар»? – не отставала она.
– Нет. Но раз ты настаиваешь, могу прочесть, – Бруно был готов на все.
– Они назвали меня Золушкой. – Она рыдала в голос. – Ты должен вмешаться!
Просьба была еще более идиотской, чем вопрос.
– Написанного назад не вернешь. – Это замечание показалось ему самому вполне разумным. – И потом я не вижу здесь ничего обидного.
– Тогда никакой помолвки не будет, – отрезала Клодин.
– Возмездие, вполне адекватное нанесенному оскорблению, – усмехнулся Бруно. Он не был без ума от Клодин, решение жениться было отчасти продиктовано стремлением перехватить инициативу в сделке с Бурхваной, тем не менее он был готов сдержать данное слово. Альфонс де Мартиньи доверил ему посредничество, оттеснив Акмаля, и сделка была заключена. Однако, если Клодин решила разорвать помолвку, он не собирался лезть из кожи вон, чтобы ей помешать.
– И это все, что ты можешь мне сказать? – истерически всхлипывала она.
– Постарайся прийти в себя, а потом перезвони, – спокойно ответил он.
Вместо этого ему перезвонил сам Альфонс де Мартиньи с просьбой вмешаться.
Приехав в парижский особняк де Мартиньи на авеню Маршала Нея у площади Этуаль, Бруно застал Клодин в плачевном состоянии. Сделав над собой усилие, он попытался улыбнуться этой пустой и тщеславной девчонке, глупой, испорченной, самовлюбленной, неспособной взглянуть в глаза реальности.
– Ты! Ты! Всегда и всюду только ты! – накинулась она на него. – Барон Монреале! А я? Меня нет. Я не существую. Я всего лишь швейцарская молочница, недостойная целовать землю, по которой ты ступаешь. Я не стану жить в тени полубога. Я этого не потерплю!
– Никто тебе не мешает объявить о расторжении нашей помолвки, – предложил он. – Ты прославишься как женщина, которая выставила за дверь великого покорителя сердец. Я готов сыграть роль соблазненного и покинутого, но больше ни о чем меня не проси.
Она судорожно ухватилась за спинку стула.
– И больше ты ничего не можешь мне предложить? – Ее губы вздрагивали, глаза полыхали ненавистью.
– Довольно! – властно вмешался Альфонс де Мартиньи, чем буквально потряс дочь, привыкшую к его снисходительности и терпению. – Ты поедешь на этот треклятый прием. Ты сама его устроила. И будешь вести себя, как подобает дочери де Мартиньи.
Профессорам школы злословия, собравшимся «У Регины», хватило одного беглого взгляда, чтобы понять, что между женихом и его суженой пронеслась буря. Но как бы то ни было, чье-то дурное расположение духа или семейная ссора не могли остановить запущенный в ход сложный механизм официального праздника.
Церемониал соблюдался неукоснительно. Ракетой первой ступени стало шампанское: под его опьяняющим воздействием разговор оживился, злые языки заработали вовсю, оркестр нашел нужный ритм, начались танцы. Бруно, помнивший, как его дед танцевал вальс в салонах виллы Сан-Лоренцо, терпеть не мог современной марионеточной трясучки, лишенной достоинства и грации, Клодин же, напротив, во что бы то ни стало хотела танцевать, тем более что партнеров, готовых подергаться в паре с мадемуазель Денежный Мешок, было в избытке. Будучи прекрасным актером, Бруно делал вид, что следит за ходом событий с неослабевающим вниманием, и вежливо отвечал на все обращенные к нему вопросы. Он сидел в кресле, отодвинувшись от танцующих, курил сигарету за сигаретой и пил виски.
– Почему вы так упорно здесь сидите, вам ведь очень хочется уйти? – раздался голос у него за спиной. Это был голос сирены: грудной, музыкальный, как звук виолончели.
Пораженный чарующим напевом, Бруно боялся обернуться: а вдруг это слуховая галлюцинация?
– Кто вы? Живое существо или потустороннее явление? – спросил он, сохраняя неподвижность.
– Решайте сами. – Женщина предстала перед ним: высокая стройная негритянка, ослепительная и знойная, как августовская ночь.
– Мы знакомы? – Более глупого вопроса ему в жизни не приходилось задавать: такую женщину, раз увидев, невозможно было забыть.
– Я вас знаю. – Ее губы приоткрылись в светлой улыбке, а в янтарных глазах вспыхнуло восхищение.
– Это нелепо. – К нему понемногу возвращалась его обычная живость.
– Что именно? То, что я вас знаю?
– Нелепо то, что я вас не знаю. – Он поднялся и поцеловал ей руку.
– Клодин месяцами только о вас и говорит.
– Стало быть, вы знакомы с Клодин, – с грустью вздохнул он, вспомнив о своей невесте.
– Клодин знакома со мной, – уточнила незнакомка. – Если бы не моя скромность, я бы представилась вам как самая популярная фотомодель в Париже. Меня зовут Маари.
– Мне очень стыдно, – принялся оправдываться Бруно, – но, к сожалению, этот мир мне незнаком.
– Мир фотомоделей?
– Мир моды вообще и в частности мир фотомоделей. И все же я теперь припоминаю… – Он вспомнил фотографии, случайно увиденные в журналах. Они, безусловно, были бледнее оригинала.
– Вот видите, значит, в каком-то смысле вы тоже меня знаете! – У нее в ушах на длинных золотых цепочках раскачивались чистейшей воды бриллианты, сверкающие капли света. – Что-то вы не похожи на счастливого жениха. Мне кажется, вам тут очень одиноко.
– Хотите составить мне компанию? – спросил он с воодушевлением.
– Ну, раз вы просите, да еще таким тоном. – У нее была такая пленительная улыбка, такой певучий голос, такие волнующие духи, что Бруно позабыл обо всем на свете, очарованный этой сказочной красотой.
Барон пригласил ее сесть.
– Нет, спасибо. – Она грациозно покачала головой. Волосы у нее были короткие, мелко вьющиеся до самых корней и необыкновенно мягкие.
– Знаете, чего мне хотелось бы больше всего на свете? – сказал Барон.
– Готова выслушать самое непристойное признание, – приняла вызов Маари.
– Мне хотелось бы провести рукой по вашим волосам, – откровенно признался он.
– Можете это сделать, если хотите. – Она не сводила с него своих удивительных глаз, и в них светилось нечто большее, чем простое дружелюбие. – Но вам придется поторопиться. Я собираюсь уходить.
– Я тоже хотел бы уйти с этого дурацкого спектакля, – ответил он, – но боюсь, что для помолвки требуются по меньшей мере двое, и я – один из этих двоих.
– У вас, по-моему, нет ни малейшего желания доиграть спектакль до конца. – Она читала его мысли.
– Это правда, – признался он.
– Опасаетесь скандала? – Маари явно искушала его.
– Я связан словом, – напомнил он.
– Но не чувством, – уточнила она.
– Брак и любовь не всегда идут рука об руку.
– Очевидно, я ошиблась адресом, – насмешливо улыбнулась Маари. – Я-то думала, что говорю с Бароном Монреале.
Она была неотразима в вечернем платье белого крепа с узкими рукавами, отделанном по вороту бриллиантовой россыпью. Ее гибкое тело пришло в движение, под белым шелком обозначились крепкие маленькие груди и длинные ноги.
Стальной взгляд Бруно пытался проникнуть в представшую перед ним загадку. Он приблизился к ней, словно они были одни на огромном весеннем лугу, и сжал ладонями нежное, будто выточенное из нефрита лицо Маари. Многочисленные головы повернулись в их сторону.
– Ты веришь в любовь с первого взгляда? – Они пожирали друг друга глазами.
– Нет, – ответила Маари.
– Я тоже не верю, – прошептал Бруно, – но я люблю тебя.
– Вот видишь, сколько прописных истин оказываются правдой, – усмехнулась она.
Не обращая внимания на щелкание фотокамер и вспышки магния в полутемном зале ресторана, Бруно прижался губами к губам Маари и поцеловал ее. Время остановилось, оркестр умолк, потрясенные гости вытаращенными от изумления глазами следили за неожиданным поворотом событий, которого ни один из них, постоянных охотников за сенсациями, не смог бы не только предугадать, но даже вообразить.
– Я люблю тебя, Маари, – сказал Бруно.
– Я люблю тебя, Бруно, – сказала Маари.
Они вновь потянулись друг к другу. Это был долгий, самозабвенно страстный поцелуй.
Клодин нарушила очарование, обрушившись на них как фурия. Она ударила Маари:
– Грязная черномазая шлюха!
– C'est formidable! [76]76
Это великолепно! (фр.).
[Закрыть] – воскликнул один из фоторепортеров, не переставая щелкать затвором. Этим снимкам суждено было обойти газеты и журналы всего мира.
Маари ответила оплеухой, едва не сбившей с ног богатую наследницу.
– Я черномазая, Клодин, – сказала она, – но не называй меня своей товаркой.
Мадемуазель де Мартиньи истерически набросилась на Бруно, но он остановил ее железной рукой.
– Ты меня еще не знаешь! – визжала она. – Ты не знаешь, на что я способна. Я тебя растопчу. Я тебя уничтожу. Я сотру тебя в порошок.
Никто не ожидал столь многого от этого вечера. Бруно передал лишившуюся чувств Клодин с рук на руки ее коварным подругам.
– Шампанского и зрелищ, не так ли, господа? – обратился он к собравшимся. – Зрелищем вы насладились сполна. Но праздник продолжается. Угощает барон Монреале.
Он обернулся к Маари, взяв ее под руку:
– Пойдем? – И они вместе вышли в теплую парижскую ночь.
* * *
Они долго бродили без всякой цели по почти пустынным улицам, погруженные в свою мечту, и случайно оказались на набережной Турнель. Ресторан «Серебряная башня» был еще открыт. Они обменялись взглядами, улыбнулись и поняли друг друга без слов.
– Филе камбалы или устрицы? – предложил он.
– И то, и другое, – решила Маари.
Но они заказали только устриц и выпили шампанского.
– Когда я была девчонкой, я все мечтала о своей первой любви, – начала она своим музыкальным голосом. – Мне представлялся незнакомый красавец, который подойдет ко мне, пристально поглядит в глаза, нежно поцелует и скажет: «Пойдем!» И я пошла бы за ним с бьющимся сердцем, но без страха. Потому что он стал бы моим мужем.
– Но ведь именно это я тебе и сказал! – радостно воскликнул Барон.
– Но ты же не незнакомец, – уточнила она. – Ты более знаменит, чем Ричард Бартон [77]77
Знаменитый английский актер.
[Закрыть] или Гюнтер Сакс [78]78
Мультимиллионер, основатель журнала «Плейбой».
[Закрыть]. И ты белый. А я мечтала об африканце, таком же, как я сама.
Бруно решил, что Маари шутит, но это было не так.
– Я всегда полагал, что расисты – это мы.
Официант подал кофе, и Барон закурил сигарету.
– Мы не расисты, – объяснила Маари, наклонившись к нему, – просто у нас есть веские причины отстаивать расовое достоинство, которое принадлежит нам по праву. Ваше пресловутое превосходство – это всего лишь плод недоразумения. Именно мы являемся древнейшей расой. Первым представителем вида homo sapiens на земле была африканская женщина. Ты этого не знал?
– Решила проверить мой коэффициент умственного развития? – Он почувствовал себя задетым.
– Просто пытаюсь объяснить себе самой, что со мной происходит.
Они были последними посетителями знаменитого ресторана; усталые официанты стойко и терпеливо ждали, хорошо зная щедрость Барона.
– Могу ли я тоже узнать, что с тобой происходит? – спросил он, взяв ее за руки через стол.
– Ты мне нравишься, Барон, – призналась Маари. – Но я боюсь оказаться всего лишь предлогом для разрыва нежелательной помолвки.
В глазах Бруно сверкнуло удовлетворение.
– Можешь не рассчитывать на помощь с моей стороны. Только время покажет, ошибаешься ты или нет.
Кофе остывал в чашках.
– Видимо, у меня нет другого выбора. – Все ее движения, жесты, взгляд говорили о влюбленности.
– Мне кажется, я люблю тебя, – признался он, – но я даже не знаю, кто ты.
– Просто женщина, – ответила она. – Может быть, легкая интрижка, а может быть, большая любовь. Ты же сам сказал, что только время поможет ответить на эти вопросы. Время – справедливый судья. Мы можем ему довериться.
По знаку Барона метрдотель вызвал такси. Крупная купюра перешла из рук в руки и исчезла, как в цирковом фокусе.
– Куда едем? – спросил шофер. Рядом с ним на переднем сиденье лежала, свернувшись, большая немецкая овчарка.
– Дай ему свой адрес, – предложил Барон. – Мой телефон сейчас, наверное, разрывается от звонков.
– Я не против, – согласилась Маари.
Они вышли у здания прошлого века на улице Изящных Искусств и, поднявшись пешком на шестой этаж по узкой каменной лестнице, оказались в мансарде, из окон которой были видны крыши старинного квартала Сен-Жермен-де-Пре. Светало.
Маари подошла к телефонному аппарату и сбросила трубку с рычага.
– Вот самый простой способ избавиться от телефонных звонков, – сказала она, в очередной раз поразив его. – Ты этого не знал, Барон?
– Я искал предлог прийти к тебе, – признался он. – И ничего умнее не придумал.
Бруно чувствовал себя необыкновенно легко и хорошо в этом доме, где все дышало покоем. Ему нравились обои в прованском стиле и толстый мягкий палас с разбросанными там и сям подушками. Книжный шкаф занимал целую стену. Одна дверь вела в кухню, другая – в ванную, отделанную темно-розовым кафелем.
Маари сбросила туфли, и Бруно последовал ее примеру.
– Как ты насчет чашки крепкого кофе? – И, не дожидаясь ответа, она вышла в кухню.
Барон огляделся в поисках стула, кресла или кушетки, но в комнате не было даже табуретки, поэтому он решил устроиться на одной из подушек, и это сиденье оказалось вполне удобным.
Маари вернулась с двумя большими дымящимися чашками кофе на простом деревянном подносе, поставила его на пол и села рядом с Бруно.
– Это и есть весь твой дом? – смущенно спросил он.
– Да, а что? Чего-то не хватает? – осведомилась она лукаво.
– Кровати, – ответил он. – Если не ошибаюсь, в домах обычно бывают кровати.
Маари взяла с подноса чашку и протянула ему.
– Там, где я родилась, – добродушно объяснила она, – кроватей не существует. И уверяю тебя, в моей стране люди спят так же крепко, как в Париже. После целого дня тяжелой работы, когда хочется спать, уснешь и на охапке листьев.
