Текст книги "Женщины его жизни"

Автор книги: Ева Модиньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

– Как заключенный в тюрьме, – прямо сказала она.

Кламмер встал из-за стола.

– Пойду прилягу на полчасика, – объявил он.

Хашетт ретировался под предлогом приведения в порядок каких-то бумаг. Паоло Бранкати, хорошо знавший Бруно и умевший улавливать перемены настроения своей помощницы, даже не стал искать предлогов, чтобы покинуть поле боя. Розалия инстинктивно почувствовала приближение бури.

– Я пройдусь по парку, – попрощалась она, – с вашего разрешения.

Только Кало невозмутимо продолжал сидеть, уставившись в газету и грызя неизменный лакричный корешок.

Ни Карин, ни Барону его присутствие было не нужно, но они обошли препятствие, перейдя на немецкий.

Великан почувствовал себя обиженным. Тридцать восемь лет назад Аннализа и Филип говорили по-английски, а теперь, когда он выучился понимать английский, Карин и Бруно исключили его из своей компании, заговорив по-немецки.

– Прости, что я не уделил тебе внимания, – начал Бруно.

– При сложившихся обстоятельствах в этом нет нужды, – отрезала она.

– В каком смысле? – удивился Барон. Он ожидал понимания, участия, а вместо этого обнаружил, что она пребывает в каком-то озлобленном состоянии духа.

– В том смысле, – пояснила Карин, – что объективно не существует никаких веских причин к тому, чтобы ты обращался со мной иначе, чем с остальными.

Лицо Бруно вспыхнуло гневом, в его серых глазах сверкнула молния.

– Разве между нами ничего особенного не произошло?

Кало, прячась за газетой, ничего не понимал, но обо всем догадывался.

– Вот именно, – она гневно повернулась к нему, рыжие волосы всколыхнулись и вспыхнули, словно подожженные солнечным лучом, пробравшимся сквозь притворенные ставни.

Сделав над собой усилие, Карин попыталась прогнать воспоминание о том, что произошло на «Трилистнике»: белоснежные ландыши и голубые незабудки, плавающие в плоских серебряных чашах, платье от Валентино, сережки с висячими барочными жемчужинами.

– А я-то думал, ты можешь мне предложить нечто большее, чем просто профессиональную помощь, – упрекнул он ее.

– Ты ищешь утешения в нежных объятиях? – Никогда еще она не была так хороша, так привлекательна, так желанна, как в эту минуту. – Тебе, наверное, хотелось бы, чтобы я в твою честь надела наряд от Валентино, который ты столь любезно мне подарил? Нет, спасибо.

– Но почему? – Он был в полном замешательстве.

– Потому что потому, – ответила она теми же словами, что он сказал ей тогда на яхте. – «Если мы будем тратить время в поисках ответов на подобные вопросы, у нас его не останется, чтобы жить». Помнишь?

Бруно помнил все.

– Что же тебя так обидело? – терпеливо спросил он.

– Ложь, Бруно. – Она была все той же женщиной, движимой желанием жить и любить, но этот человек, одна мысль о котором еще несколько дней назад кружила ей голову, теперь вызывал у нее живейшую неприязнь. – Оскорбительная ложь. Впрочем, она другой и не бывает.

– Я должен был тебе признаться, что женат?

– В этом не было необходимости, – холодно отрезала она, – просто можно было вести себя, как подобает мужчине.

Ни разу в жизни Бруно не ударил ни одной женщины, но в эту минуту ему пришлось совершить настоящее насилие над собой, чтобы удержаться от пощечины, в которой потом пришлось бы горько раскаиваться.

– Да как ты смеешь? – вскипел он. – Кто ты такая, в конце концов?

– Просто женщина, не готовая принять тебя в роли безутешного вдовца, – безжалостно продолжала Карин. – Просто женщина, не желающая раскрыть объятия и сказать: «Приди, поплачь на моем плече».

– Ты могла бы хоть не оскорблять память о Маари! – воскликнул он, вскакивая на ноги.

– У меня ничего подобного и в мыслях не было, – сурово остановила она его, – и ты это прекрасно знаешь. Иначе тебе незачем было бы приходить в ярость. Я испытываю только сострадание к этой несчастной, которая умерла, чтобы спасти тебе жизнь.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Хочу сказать, что ты не заслуживаешь такой преданности. – Карин была неумолима. – Я тебя не упрекаю за то, что ты любил другую, за то, что был женат и имел сына, но я никогда не прощу, что ты ухаживал за мной как за единственной женщиной на свете. Я не могу осуждать тебя или отпускать тебе грехи, но имею право высказать свое мнение.

– Дурацкое мнение, не основанное на фактах, – гневно возразил он.

– Довольно, мистер Брайан, – отрезала Карин. – Вы знаете женщин только с горизонтальной стороны, как-то раз я вам уже об этом говорила. Это ваша философия: видеть жизнь в горизонтальном положении. Вы циник, мистер Брайан. Я могла бы принять вас и таким, но вот лжецов я не выношу.

– Можешь возвращаться туда, откуда пришла, – Бруно обжег ее испепеляющим взглядом, стараясь сохранить непроницаемое выражение. Что толку спорить с этой самонадеянной маленькой мещаночкой, изрекающей моральные истины, зачем тратить на нее свое время и внимание, зачем отдавать ей свою любовь? – Дверь открыта. Скатертью дорожка.

– Ничего другого я от вас и не ждала, мистер Брайан, – ответила она, одарив его самой лучезарной из своих улыбок. – И это именно то, что я намерена сделать.

Карин грациозно повернулась и вышла из комнаты.

– Что-то не так? – спросил Кало, положив газету, которую и не думал читать.

– Хоть ты-то не вмешивайся. – В минуты гнева Бруно становился удивительно похож на Аннализу. Он унаследовал необузданную и страстную натуру матери.

– Съездил бы ты покататься верхом, – посоветовал Кало. – Это пойдет тебе на пользу.

Бруно вышел, не сказав ни слова в ответ.

Тридцать восемь лет назад Кало видел встречу Аннализы с Филипом во дворцовом саду. Это было любовное свидание под луной среди аромата цветов, но он сразу же почувствовал, что романтическая история добром не кончится. Бурное объяснение на грани ссоры, при котором он только что присутствовал, напротив, показалось ему добрым знаком.

Эта гордая девушка, выросшая среди тирольских снегов, поразительно напоминала ему юную баронессу Монреале. В непримиримом взгляде Карин Кало различал те же яростные вспышки и ту же нежность, что были в глазах Аннализы. Он видел в ней то же желание любить, ту же радость и боль женского естества, но в ней было больше последовательности и откровенности.

Аннализа, которую он держал в объятиях в потайной сторожке позади эвкалиптовой рощи ненастной осенней ночью, стала навеки принадлежать ему, только когда смерть оборвала ее прекрасную молодость.

ЗАПАХ СМЕРТИ
МИСТЕР КОСТА

– Прошу вас, мистер Коста, следуйте за мной. – Стюардесса была блондинкой с кукольным носиком и вежливой улыбкой. Она была похожа на манекенщицу, и форма «Алиталии» [61]61
  Итальянская авиакомпания.


[Закрыть] очень шла ей.

– Ладно, – буркнул в ответ Кало, на невозмутимом лице которого не было заметно следов бессонной ночи и одолевавших его тяжелых мыслей.

Он шел за ней покорно, как робот. Девушка то и дело оборачивалась и улыбалась ему. Она была безукоризненно подкрашена, без особых претензий на кокетство, и распространяла вокруг себя дух свежести и приятной деловитости. За ней тянулся тонкий аромат духов «Арпеж», напоминавший ему запах олеандров и цветов померанца. Кало чувствовал себя потерянным в этом странном месте, столь непохожем на привычную ему реальность, и с подозрением поглядывал по сторонам.

Прилежно соблюдая инструкции, полученные в Риме в момент посадки, девушка обращалась к нему самым почтительным тоном, который приберегала только для Очень Важных Персон. Ей было предписано оказывать ему особое внимание во время перелета, а по прибытии в Сан-Франциско передать из рук в руки мистеру Лучано Конфорти, представителю по общественным связям калифорнийского аэропорта. Надо было признать, что никаких особых хлопот он ей не доставил.

Этот светловолосый великан с добрыми голубыми глазами, которому было явно не по себе в темном костюме с белой рубашкой и черным траурным галстуком, покорно позволил пристегнуть привязной ремень и беспрекословно выполнял все ее предписания. Было ясно, что это его первый полет, но очевидно было и другое: новое средство передвижения не вызывало у него никаких эмоций.

Когда ему предложили обед, он лишь с улыбкой покачал головой, потом прикрыл глаза, словно стараясь заснуть, а на самом деле не желая, чтобы его беспокоили. В салоне первого класса летели еще четверо пассажиров: трое мужчин и одна женщина. Кало слышал их голоса, но смысла слов не улавливал.

Лишь один раз, посреди ночи, он попросил стакан воды, а потом принялся жевать лакричный корень.

Они вошли в зал ожидания аэропорта, показавшийся Кало огромным и оживленным, как городская площадь в базарный день, и таким же пестрым благодаря разноцветным вывескам авиакомпаний и броской униформе служащих. Через громкоговоритель разносились вкрадчивые голоса дикторов, что-то объявлявших на незнакомом языке.

В центре возвышалась статуя святого Франциска [62]62
  Франциск Ассизский (1182–1226) – итальянский проповедник, основатель ордена францисканцев, самый почитаемый святой в католическом мире.


[Закрыть], в честь которого был назван город в Калифорнии. Присутствие святого подбодрило Кало, он даже немного подобрел к американцам.

Мужчина средних лет с дежурной улыбкой на гладком невыразительном лице двинулся им навстречу. Он был высок ростом и худощав, на нем был идеально выутюженный серый итальянский костюм, облегающий, как вторая кожа.

– Здравствуй, Лучано, – приветливо поздоровалась стюардесса.

– Как дела? – спросил человек в сером, пожимая ей руку.

– Here is mister Costa, – представила она своего спутника. – He doesn't speak English [63]63
  Это мистер Коста, он не говорит по-английски (англ.).


[Закрыть].

– Я не говорю по-американски, – вмешался Кало, – с вашего позволения.

– Добро пожаловать в Калифорнию, мистер Коста, – сказал представитель по связям с общественностью, вложив свою холеную руку в медвежью лапу Кало.

– О'кей, – ответил Кало, продолжая настороженно оглядываться по сторонам.

– Будьте добры, передайте мне ваш паспорт, я буду рад лично заняться таможенными формальностями. – В действительности он был рад избавить свою онемевшую руку из небывало энергичного рукопожатия.

Кало что-то пробурчал в ответ и протянул ему паспорт.

– Прекрасно, – сказал чиновник. – А теперь будьте любезны несколько минут подождать.

Стюардесса провела его в современно обставленный салон ожидания, показавшийся ему очень холодным и неуютным, несмотря на весь свой комфорт.

Его поразило назойливое механическое жужжание.

– Что это? – спросил он, недоуменно оглядываясь по сторонам.

– Это кондиционированный воздух, – успокоила его стюардесса.

– Какой воздух? – он всегда думал, что воздух – это воздух, и все.

– Кондиционированный, – терпеливо объяснила она. – Кондиционер – это аппарат для создания искусственного климата. Он действительно шумноват. Если хотите, я попрошу его выключить.

Великан пожал плечами:

– Я просто так спросил.

В углу был накрыт стол, уставленный разноцветными бутылками и какими-то сомнительными, ни на что не похожими закусками.

– Могу я вам что-нибудь предложить? – любезно осведомилась стюардесса. Ей очень хотелось хоть раз угодить молчаливому колоссу, выбравшему самоизоляцию как образ жизни.

Он улыбнулся ей впервые за столько долгих часов, и стюардесса сочла это за признак успеха.

– Спасибо, не нужно, – ответил он. – Мне хватило того бульона, что на вашем аэроплане называется «кофе».

Чего-чего, а прямоты ему было не занимать, этому подозрительному типу, попавшему в список VIP [64]64
  Особо важные персоны (англ.).


[Закрыть] явно по недоразумению.

– Как хотите, синьор Коста, – холодно сказала девушка, исчерпав весь свой репертуар хороших манер.

Она облегченно вздохнула, когда вернулся мистер Конфорти. С ним был еще один мужчина, черноволосый и черноглазый, с приветливым выражением лица.

– Все в порядке, мистер Коста, – сказал представитель по связям с общественностью. – Мы получили ваш багаж. Этот синьор, – добавил он, представляя вновь прибывшего, – Дон Тейлор, водитель мистера Брайана.

– Очень рад, – с поклоном сказал мексиканец.

– Он не знает итальянского, – продолжал Конфорти, – но прекрасно говорит по-испански. Надеюсь, вы сумеете понять друг друга.

Кало поднялся на ноги, и они с Доном Тейлором обменялись рукопожатиями. Дон тут же обрушил на него поток слов.

– Скажите, что ему лучше помолчать, – сказал Кало. – Я все равно ни слова не понимаю.

Путешествие из аэропорта в больницу Сент-Джеймс продолжалось целую вечность. Кало не привык к такому густому потоку машин, тянувшихся в обоих направлениях по улицам, круто уходящим то вверх, то вниз, как «американские горки» в луна-парке. От сумасшедшей езды его укачивало, как на ярмарочной карусели. Пару раз Дон пытался заговорить с загадочным пассажиром, но сицилиец замкнулся в тяжелом молчании, предаваясь своим мрачным мыслям. Мексиканец не стал его за это осуждать.

Кало понял, что они прибыли, когда «Кадиллак» проехал в ворота какого-то парка и, преодолев еще несколько сотен метров, остановился у небольшого белого здания с готическим порталом. Это была часовня.

Сицилиец не стал дожидаться, пока Дон заглушит мотор. Он вышел из машины и вошел в часовню. В нос ему ударил запах ладана и свечей, через цветные витражи с изображением святых свет проникал причудливым узором. В серебряных трубах органа еще замирали последние ноты заупокойной мессы.

В центре храма, ближе к алтарю, на широком и низком катафалке стоял гроб с телом Аннализы. Гроб светлого дерева с розоватыми прожилками, снабженный массивными золочеными ручками, напоминал драгоценную шкатулку. Горящие свечи создавали вокруг него таинственную и несколько театральную атмосферу, фальшивую и не подобающую величию смерти.

Священник с круглым румяным лицом что-то монотонно бубнил, обращаясь к немногим присутствующим на непонятном для Кало языке. Кто-то пытался сдержать приступ кашля. Голос священника был немного гнусавым, в нем слышалась скука. Что бы он ни говорил, не таким тоном следовало провожать в последний путь Аннализу Сайева Мандраскати ди Монреале. Кало замер у входа и остался неподвижен, как гигантская статуя. Спазм сдавил ему горло, пронизывающая боль терзала внутренности.

Два дня назад барон, глядя на него без слез, твердым голосом сказал: «Кало, Аннализа умерла. Привези ее обратно домой».

И Кало отправился за ней. Выждав момент, он стал пробираться к катафалку. Голубые глаза, покрасневшие от усталости и горя, были прикованы к стоявшему напротив золотого алтаря гробу.

Он почувствовал, что его тянут за рукав.

– Ты Кало, правда? – Мальчик ухватился рукой за лапу великана. Впервые за все это время он почувствовал себя в безопасности.

– Бруно, – прошептал Кало, глядя на него. Прикосновение детской руки успокоило его и придало сил в море отчаяния и боли.

– Мама, – пролепетал мальчик, – мама умерла.

– Да, Бруно. – Кало узнал его по фотографиям, которые видел в Палермо, впрочем, он в любом случае узнал бы его: у мальчика был приятный сицилийский акцент, а его детский голосок был точь-в-точь похож на голос Аннализы.

Бруно подвел его к гробу.

– Хочешь посмотреть на нее?

– Да, пожалуйста, – в эту минуту ему пришлось напрячь все силы, чтобы себя не выдать.

Бруно сделал знак двум служащим похоронного бюро, и они подняли крышку гроба. Аннализа покоилась на ложе белоснежного атласа. Ее обрядили в великолепное белое платье. Опытные руки что-то сделали с ее прекрасным лицом, чтобы и на смертном одре придать ей подобие улыбки, но добились лишь того, что она стала похожа на восковую куклу.

– Бедная моя любовь, – прошептал Кало. – Что это за страна, где пытаются обмануть даже смерть?

Жизнь не была к ней добра, но теперь их никто и никогда не сможет разлучить. Он сделал знак гробовщикам, чтобы они опустили крышку.

Кало обернулся к остальным и увидел Филипа. Лицо его было осунувшимся и напряженным. В нем ничего не осталось от крепкого и веселого американского парня с улыбкой победителя. Казалось, его фигуре недостает объема, голос стал тусклым и бесцветным.

Они пожали друг другу руки без дружеской теплоты, но и без злобы. Оба они, каждый по-своему, страстно любили Аннализу.

– Я отвезу ее домой, – сказал сицилиец.

– Таково было ее желание, – подтвердил Филип из уважения к ее последней воле.

– А мальчик? – отрицательный ответ стал бы для него болезненным ударом. – Мальчик может поехать с нами? – повторил он, опасаясь, что его просьба не будет услышана.

– Мальчик хочет поехать на Сицилию, – сообщил Филип, слегка поднимая брови.

Это была констатация факта, замечание общего порядка, а не разрешение уехать.

– И что же? – упорно не отставал великан.

– Он может поехать с вами. – Филип принял решение, которое далось нелегко, но делало ему честь.

– Барон Джузеппе Сайева будет вам очень признателен, – поблагодарил Кало.

Бруно взял Кало за руку и сказал:

– Идем. Отпевание окончено, – и повел его за собой к выходу из часовни.

* * *

На «ДС-8», арендованном бароном Монреале, чтобы привезти их домой, Кало и Бруно впервые остались наедине. В задней части самолета сиденья были убраны, чтобы освободить место для гроба.

Бруно спал рядом с Кало, не выпуская его громадной руки. Стоило великану шевельнуться, мальчик тут же просыпался в страхе утерять физический контакт, сообщавший ему успокоительное ощущение силы.

– Не так я представлял себе путешествие на Сицилию, – сказал он при одном из пробуждений. – Мама решила, что мы вернемся вместе, она и я.

– Она же с нами, – тихо проговорил Кало.

– Но она умерла. А рядом со мной – ты. – Бруно еще о многом хотел спросить, но ему не хватало смелости.

– Конечно, это не одно и то же. – Присутствие мальчика приносило Кало облегчение, но всей его веры было мало, чтобы оправдать или хоть попытаться спокойно принять поразившее их несчастье.

– Кало! – настал час неотложных вопросов.

– Да, Бруно, – о чем бы он сейчас ни спросил, надо было отвечать.

– Ты веришь в рай? – Мальчик не сводил с него любопытного и дерзкого взгляда.

– Я? – Кало опешил и пытался выиграть время.

– Да, ты. Ты веришь в рай?

За окном, как древние галеоны, проплывали облака.

Разговор прервало появление стюардессы, желавшей знать, не нуждаются ли в чем ее единственные в этом рейсе пассажиры.

– Может быть, мальчик голоден? – предположил Кало.

– Нет, мисс, спасибо, – ответил Бруно, – мне ничего не нужно.

– Смотри, какие большие облака, – сказал Кало, пытаясь отвлечь его внимание.

– Ты не ответил на мой вопрос. – Бруно упрямо стоял на своем.

– Какой вопрос?

– Про рай. Ты в него веришь?

– Конечно, верю, – он перевел дух и сунул в рот лакричный корешок.

– Значит, это правда! – восторженно воскликнул Бруно. Он считал, что этот человек, такой большой и сильный, не может ошибаться. – Кало?

– Да, Бруно.

– Мне так хорошо с тобой, – мальчик прильнул щекой к широкому плечу великана и снова заснул.

ДОМА

Кало не мог припомнить такой теплой погоды в начале ноября с далекого 1943 года, когда Аннализа вышла замуж за американца.

Плоды в апельсиновых рощах впитывали свет послеполуденного солнца, бросая золотые отблески на зеленую листву. Опьяняющий аромат свежих фруктов разливался в прозрачном воздухе, ветви ломились под тяжестью сочных апельсинов, ждущих сбора урожая.

Кало ехал с виллы Сан-Лоренцо, направляясь в Палермо, чтобы забрать Бруно: мальчик учился в последнем классе начальной школы. Он осторожно и неторопливо вел недавно купленный бароном темно-красный «Эм-Джи» [65]65
  «Моррис-Гэредж» – марка американского автомобиля.


[Закрыть] по дороге, петлявшей среди апельсиновых рощ. Новая игрушка доставляла Бруно неистовую радость, он запрыгивал в огромную машину, как акробат, не открывая дверцы: этот трюк он видел в кино. Потом он принимался упрашивать Кало как следует нажать на акселератор, ему нравилось ездить в открытой машине на большой скорости, когда ветер трепал его волосы. Кало неохотно соглашался.

Старый барон, суровый со всеми, был более снисходителен к Кало, но предупредил, что в осеннее время следует прекратить гонки на «Эм-Джи». Однако в этот ноябрьский день воздух был теплым, а солнце ослепительным.

– Еще только один разок, дон Пеппино, – попросил Кало. – Малышу это нравится. Погода хорошая.

Добродушно улыбаясь, старик покачал головой.

– Смотрите, не попадите в беду, – сказал он, намекая на тайный сговор между Кало и его внуком.

– Вы же меня хорошо знаете, – Кало был совершенно равнодушен к автомобилям и, если был один, никогда не превышал восьмидесяти километров в час, отступая от своих правил, только чтобы доставить удовольствие Бруно.

Проезжая вдоль апельсиновых рощ, он еще больше сбросил скорость в желании полюбоваться прекрасным зрелищем и понаблюдать за кипевшей вовсю работой по сбору урожая.

В тот день нечто необычное привлекло его внимание. Бригадир стоял на обочине дороги и был поглощен разговором с человеком, который показался Кало чем-то смутно знакомым. Он не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах видел его раньше, сохранилось лишь общее впечатление, неприятное ощущение. В нем говорил инстинкт животного, чующего в воздухе запах опасности. Лицо и образ промелькнули со скоростью кинокадра. Сигнал тревоги умолк, осталось одно лишь досадное воспоминание.

* * *

У дверей школы Бруно, рассекая громкоголосую толпу детей и торопливо прощаясь с друзьями, швырнул в багажник свой портфель, запрыгнул в машину рядом с Кало и в знак приветствия коснулся губами его щеки.

– Следуй за этой машиной, – бросил он отрывисто, подражая детективам из американских фильмов.

Кало был на седьмом небе и стартовал как ракета.

– Жми на газ! – торопил его Бруно.

Обратный путь оказался коротким и беззаботным.

– Так нам ни за что не взять «Гран-при», – жалобно протянул Бруно, – ты ползешь как черепаха!

Свернув на шоссе, идущее вдоль апельсиновой рощи, Кало еще больше замедлил скорость.

– Надо кое за чем присмотреть, – оправдывался он.

Они обогнали два грузовика, груженных ящиками с апельсинами, потому что Бруно нравилось обгонять другие машины, но главное, чтобы не дышать выхлопными газами.

– Куда ты смотришь? – полюбопытствовал Бруно.

– Смотрю, как идет работа. – Они проезжали то место, где он видел бригадира, занятого разговором с человеком, чье появление встревожило его. Он вновь попытался вспомнить, кто же это такой, но безуспешно.

– Ты что, никогда не отдыхаешь? – спросил Бруно.

– Даже когда смотришь в оба, – принялся объяснять Кало, – рискуешь упустить что-то важное.

Он сбросил скорость, чтобы посмотреть, нет ли среди мужчин и женщин, собиравших апельсины, кого-то знакомого. Настроение у него все больше портилось. Что-то явно было не так, в этом он не сомневался.

У входа на виллу их ждала принцесса Изгро.

– Я ошибаюсь или вы действительно опоздали? – с тревогой спросила она, бросив взгляд на крошечные наручные часики.

Бруно выпрыгнул из машины и бегом бросился ей навстречу.

– Кало все еще живет во времена карет! – воскликнул он, с восторгом обнимая ее. – Как я рад тебя видеть, крестная!

Они не виделись уже несколько недель.

– Ты же знал, что я ездила в Париж, разве нет? – Ей было приятно, что сын Аннализы тоже называет ее крестной.

– Ты мне все расскажешь, да? – Ему интересно было послушать новости, а кроме того, он рассчитывал на подарок.

– Я тебе все расскажу о своем путешествии, – пообещала она, но никаких более конкретных и наглядных заверений мальчик так и не дождался. – А теперь давай поспешим. Твой дед ждет тебя, чтобы вместе выпить чаю, – чаепитие было одним из священных семейных обрядов.

Кало догнал их, неся портфель Бруно, и они вместе вошли в дом. Традиционная чашка чаю служила старому барону, кроме всего прочего, еще и предлогом хоть ненадолго удержать возле себя непоседливого внука, усвоившего в свои десять лет привычку совершать длительные верховые прогулки, которые держали деда в постоянной тревоге.

Чаще всего его сопровождал Кало, но иногда он бывал занят по хозяйству, а мальчик не желал отказываться от любимого занятия только из-за отсутствия провожатого.

Бруно вихрем ворвался в гостиную, обнял деда и звонко чмокнул его в щеку, пахнущую лавандой. Барон покраснел от удовольствия, не в силах устоять перед столь бурными проявлениями любви.

– В один прекрасный день ты упадешь и разобьешься, – упрекнул он внука.

– Я мастер падений! – горделиво парировал мальчик.

– Не стану спорить, – согласился старик. Он перешагнул рубеж шестидесятилетия, сохранив отличную физическую форму, разве что волосы и густые брови совершенно поседели. И лишь частые приступы хандры да усилившиеся беспричинные страхи свидетельствовали о том, что время не пощадило его. Трагическая гибель единственной дочери провела по его лицу глубокие морщины. Но взгляд барона начинал сверкать прежним задором, когда он глядел на внука, ставшего смыслом его жизни.

Усевшись за стол, Бруно с нетерпением дожидался, пока Аннина, совсем поседевшая и усохшая, не подаст с помощью принцессы чай на стол.

– Я уверен, что ты привезла мне из Парижа какой-нибудь подарок, – сказал он крестной, начисто позабыв о твердом решении не проявлять любопытства.

– Об этом потом, – ворчливо вмешался дед. – Прежде всего я хотел бы услышать, чем ты занимался сегодня в школе. – Рассказ о школе, доставлявший удовольствие старику, тоже являлся непременной частью ежедневного ритуала.

Для Бруно школа была веселым приключением, хотя он не любил писать под диктовку и решать задачи. Лучше всего ему давалось устное изложение.

– Сегодня было очень интересно, – принялся он рассказывать, не упуская из виду поднос со слоеными булочками, распространявшими дразнящий аромат ванили, который Аннина поставила на чайный столик.

– Ну-ка расскажи. – Старому барону очень хотелось услышать рассказ внука.

– Отец Роландо повел нас на виллу Джулия в ботанический сад.

Бруно посещал институт отцов-иезуитов. По мнению деда, они были строгими, но отличными воспитателями.

– Только не говори мне, что тебе это было в новинку. – Они много раз бывали там вместе.

– Но на этот раз со мной были мои товарищи и отец Роландо. – Оказавшись среди одноклассников, он как бы заново увидел это чудо. – Отец Роландо рассказал нам столько интересного! Оказывается, это памятник архитектуры XVIII века.

– Ну, конечно, – подтвердил барон, сетуя про себя, что не догадался рассказать об этом внуку.

– И еще он сказал, что вилла Джулия была названа в честь Джулии Гевары, супруги вице-короля.

– Гёте считал, что это – красивейшее место на земле, – вставил барон, внося свою лепту в беседу.

– Я тоже так думаю, – наивно ответил Бруно. – Но я не знал, что там растут все эти экзотические деревья, о которых говорится в романах Салгари [66]66
  Эмилио Салгари (1862–1911) – итальянский писатель, автор популярных приключенческих романов.


[Закрыть]. Отец Роландо показал нам баньян, пагодную смоковницу, дерево Капок и зеленые араукарии.

Барон был восхищен способностью мальчика запоминать названия, даты, детали.

– В одной из теплиц, – продолжал тем временем Бруно, – растет священный лотос, тот, что изображается на статуях Будды. И еще мы видели чудные орхидеи, кофейное дерево и много тропических растений.

– Да, я вижу, ты сегодня провел день не без пользы, – прервал его барон, по опыту зная, что, если не остановить словесные излияния внука, чай остынет, пока Бруно будет читать лекцию о ботаническом саде. – А ну-ка проверим, – добавил он, – действительно ли эти булочки достойны внимания.

Бруно не заставил себя просить, схватил булочку и с полным ртом объявил:

– Очень вкусно!

Кало залпом проглотил свой чай и поставил на стол пустую чашку.

– С вашего позволения, дон Пеппино, – торопливо попрощался он.

– В чем дело? – барон заметил что-то странное.

– Незаконченная работа, – объяснил Кало. У него не шла из головы мысль, что на сборе апельсинов происходит что-то неладное, и он решил разобраться, что к чему.

– Ну ступай, – Джузеппе Сайева не стал докучать ему расспросами: Кало знал свое дело и пользовался полным доверием барона.

Бруно рассеянно кивнул ему: приближался момент сюрприза.

– А это мой подарок тебе, – объявила принцесса, вытащив из-за кресла большой сверток и протягивая его мальчику.

Бруно торопливо чмокнул ее, не сводя глаз с загадочного свертка. Торопливо вскрывая обертку, он чуть не опрокинул столик с чаем и булочками.

Барон поглядывал то на мальчика, то на принцессу. Они оба, хотя и по-разному, напоминали ему о неумолимом ходе времени. Ей было уже под шестьдесят, и она благоразумно отказалась от косметики, засунув в дальний угол шкафа свои платья с глубокими декольте и не прибегая к грубым уловкам, чтобы скрыть достойные уважения признаки зрелого возраста под театральной маской поддельной молодости.

Барон взглянул на нее с восхищением, пока Бруно возился с ленточками, которыми был перевязан подарок.

– Твое общество доставляет наслаждение, – учтиво заметил он. – Ничего приятнее человек не может себе пожелать.

Принцесса признательно улыбнулась.

– Благодарю, – ответила она, растроганно глядя на него. – Только такой истинный аристократ, как ты, может заставить женщину моего возраста почувствовать себя молодой, не прибегая к грубой лести.

– Как Париж? – ностальгически вздохнул он.

– Полон воспоминаний, – она отпила чаю из чашки английского фарфора. – Немного постарел, но по-прежнему очарователен.

– Как ты, – вставил он с легким поклоном.

– Как мы, – уточнила она с едва заметной грустью в голосе.

Она возобновила традицию раз в год ездить в Париж к старой подруге Коко. Времена изменились: она больше не имела возможности закупить целый гардероб, приходилось ограничиваться несколькими платьями.

– Мы теперь так надолго расстаемся, – пожаловался барон.

– Может быть, поэтому наши встречи столь приятны и так много значат для нас, – со времени отъезда Аннализы в Калифорнию ее присутствие в доме барона Сайевы было лишено официального оправдания.

– Ты выбрала свободу, чтобы прожить свою вторую молодость, – пошутил он.

– Свобода ко многому обязывает, – ей пришлось вновь открыть палаццо на улице Руджеро Седьмого в Палермо и пойти на значительные расходы по его содержанию. Она занимала только один этаж, но жизнь сильно подорожала, а семейное состояние таяло, хозяйство не приносило дохода.

– Этот дом – твой, – сказал барон с тайной надеждой.

В глазах принцессы промелькнула легкая улыбка.

– «Никогда не возвращайся на место преступления», – провозгласила она с шутливой важностью.

И все же с тех пор, как Бруно вернулся из Америки, она вновь начала проводить большую часть свободного времени рядом с бароном и его внуком.

– Бруно нуждается в женской заботе, – рискнул продолжить барон. – Мы с Кало не можем заменить ему… – он хотел сказать «заменить ему мать», но оставил фразу незаконченной. Всякое упоминание об Аннализе вызывало у него боль и усугубляло горечь утраты.

– Ты мне очень дорог, Пеппино, – заверила она. Кто знает, были бы они столь же счастливы вместе, если бы теперь наконец решили пожениться?

Восторженный крик Бруно прервал разговор. Мальчик восхищенно рассматривал подарок тети Розы, наконец-то освобожденный от упаковки. Это был прелестный миниатюрный кораблик на батарейках и управляемый на расстоянии. На корме и на носу на молочно-белом фоне было выведено изображение трилистника, а по борту шла золотая надпись: «Трилистник».