Текст книги "Женщины его жизни"

Автор книги: Ева Модиньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

– Готов признать, что подушки все-таки лучше охапки листьев, – улыбнулся он.

– Ты считаешь меня дикаркой? – Она маленькими глоточками пила кофе. Ее колеблющийся стан волновал и притягивал его.

– Иногда на охоте, – стал рассказывать Бруно, – мне приходилось спать в спальном мешке. А однажды я спал в сторожке на овечьих шкурах. – Он вспомнил, как Кало однажды привел его в свое тайное убежище. – Но я и вообразить не мог, что в Париже обитает обворожительное существо, которое спит на полу.

Маари было приятно вызывать удивление у человека, который, если верить его легенде, не должен был удивляться ничему.

– И все же это так.

– Снобизм не имеет пределов, – засмеялся Бруно. – Но меня ты не заставишь спать на полу.

В глазах Маари загорелось желание.

– Я и не думала, что ты пришел сюда спать, – заметила она.

– Именно поэтому мне и нужно более или менее удобное ложе. – Их взгляды встретились, руки потянулись друг к другу.

– На подушках даже лучше, – сказала она. – Вот увидишь. Сперва проверь, потом поверь.

Она поднялась с кошачьей грацией и скрылась в ванной. Вскоре послышались звуки воды, льющейся из душа. Затем она появилась, великолепная в своей наготе, черная и сверкающая, как августовская ночь. Бруно чувствовал себя смущенным и скованным, как во время первого любовного свидания с Люсиллой. Маари была ни на кого не похожа, ее редкостная красота ослепляла, как блеск сокровищ.

– Это все еще я, – ободряюще кивнула она.

Ему вспомнилась «Венера после купания», статуэтка черного дерева, выделявшаяся среди других предметов искусства на этажерке в одном из салонов на вилле Сан-Лоренцо, такая хрупкая на вид, что ее, казалось, могло переломить одно дуновение, и такая прочная, что никакой ураган ей был не страшен.

– Ты прекрасна, – прошептал Бруно. Он был взволнован и неловок, как в первый раз.

– Ты тоже. Я хочу тебя.

Она приблизилась к нему и начала его раздевать.

ЗУЛУССКАЯ СВАДЬБА

Бруно снилось, что он плывет по раскаленному воздуху навстречу темному облаку, сулящему желанную прохладу, но солнце, заливавшее комнату, светило ему прямо в лицо, и он проснулся. Яркие лучи слепили его, он невольно зажмурился и, заслонившись рукой от солнца, попытался освоиться в непривычной обстановке. По мере того как глаза привыкали к свету, перед его взором начали проступать пастельные тона обоев и элегантное убранство мансарды Маари.

От гибкого тела Маари, погруженной в сон, исходило успокаивающее тепло, оно золотилось в солнечных лучах. Бруно взглянул на нее с восхищением и всей грудью вдохнул ее тонкий, пьянящий аромат.

На сердце у него было легко, он ни о чем не сожалел. Он был молод, хорош собой, богат, успех улыбнулся ему во второй раз, а главное, он был влюблен.

Он потянул вниз штору, чтобы защитить сон Маари, но, обернувшись, увидел, что она проснулась и смотрит на него прекрасными янтарными глазами.

– Вот видишь, – нежно засмеялась она, – в любви можно обойтись и без постели.

– А я-то думал, что знаю все. – Он поцеловал ее в губы и ощутил ответное тепло и дрожь желания.

– Иди сюда, – сказал он, притянув ее к себе.

Они долго и нежно любили друг друга под горячими лучами солнца, шепча глупые, ничего не значащие слова, какими всегда обмениваются влюбленные. Их дыхание смешивалось, тела сплетались, потом, утолив желание, они замерли, утомленные и счастливые.

Они вместе встали под душ, чувствуя, как мощной поток воды вселяет бодрость в их расслабленные тела.

– Возьми вот это, – сказала Маари, протянув ему купальный халат. – Я приготовлю завтрак.

Бруно слышал, как она возится на кухне, а по всему дому растекается аромат свежего кофе. Сам он тем временем взялся за телефон. Любовь любовью, но жизнь диктовала свои законы, и с ними нельзя было не считаться. С делами следовало покончить безотлагательно.

Он набрал номер своей парижской квартиры на площади Фюрстенберг.

– Это Бруно, – сказал он крестному, снявшему трубку на том конце.

– Ты хоть понимаешь, что ты натворил? – набросился на него Кало. Последовали проклятья на сицилийском диалекте, произнесенные с ворчливой нежностью и выражавшие скорее облегчение, чем досаду.

– Говори яснее. – Бруно вытащил сигарету из пачки и зажег ее. Из кухни доносился приглушенный звон посуды, Бруно с наслаждением предвкушал предстоящий завтрак.

– Тут внизу полно журналистов, – объяснил великан. – Звонят по телефону, ломятся в дверь.

– Наша популярность растет. – Бруно старался обратить все в шутку.

– Даже дядя Джордж звонил из Вашингтона. Юсеф пришел, хочет поговорить с тобой.

– Скажи ему, чтобы подождал, – продолжал Бруно в том же беспечном тоне. – Умение ждать – отличительная черта арабов.

– Тебя искал банкир, – продолжал Кало. – Альфонс де Мартиньи считает, что ты должен ему кое-что объяснить.

– Это самое меньшее, что я ему должен, – нахмурился Бруно. Появилась Маари, неся на деревянном подносе кофе, масло, мед и поджаренный хлеб. Легкое белое льняное платье подчеркивало гибкость ее тела. – Я позвоню ему, – сказал он в трубку, одновременно улыбнувшись Маари и посылая ей воздушный поцелуй.

– Ты видел газеты? – спросил Кало.

– Нет, еще не видел, – помедлив, ответил Бруно.

– Они устроили жуткую свистопляску, – предупредил крестный.

– Такой рекламы я не искал, – Бруно изо всех сил пытался успокоить его.

– Что ж, по-твоему, я заварил эту кашу? – возмутился Кало.

– А может, ты завидуешь, – съехидничал Бруно. – Уж признайся, ты бы не прочь увидеть свою физиономию в газете.

– Бруно, дело обстоит серьезнее, чем ты думаешь.

Маари была полностью поглощена своим занятием: можно было подумать, что, намазывая ломти поджаренного хлеба маслом и медом, она совершает священный обряд, необходимый для выживания рода человеческого.

– Ты же сам меня учил, – напомнил Бруно крестному, – что несерьезных дел вообще не бывает.

Мальчик был упрям как мул, и Кало подумал, что спорить бесполезно.

– Где ты? – спросил он.

– Это не важно.

Аромат кофе, меда и поджаренного хлеба – все это благоухание первого завтрака, смешиваясь с запахом духов Маари, кружило ему голову.

– А что же, по-твоему, важно? – вскричал Кало, потеряв терпение.

– Послушай меня внимательно, крестный, – спокойно заговорил Бруно, – я не вернусь домой. Ты же понимаешь, это было бы безумием.

– Но нам надо увидеться!

– Увидимся сегодня вечером в ресторане на Лионском вокзале. – Ему очень нравилось это старинное, похожее на бонбоньерку заведение времен Первой всемирной выставки.

– Значит, ты ничего не понял, сынок, – вздохнул Кало. – Мы в осаде. Стоит мне нос показать из дому, они кинутся за мной, как свора гончих.

Бруно начал пить кофе и сразу почувствовал себя лучше.

– Они французы, – беспечно заметил он. – Когда придет время ужинать, они снимут осаду. И потом, не мне тебя учить, как уходить от слежки.

– Ладно, – согласился Кало, принимая вызов. Его гордость была задета.

– Прихвати с собой Юсефа.

– А как быть с банкиром? – Голос Кало звучал встревоженно.

– У него есть на то веские причины, – признал Бруно. – Но не беспокойся, я этим займусь, – он уже собирался повесить трубку.

– И последнее. – Кало удалось задержать его внимание. – Ты хоть знаешь, кто эта черная красотка, которую ты целуешь на первых страницах всех газет?

– Знаю, что она чудо, – Бруно лениво потянулся.

– Просмотри газеты, – посоветовал Кало, – и попытайся обдумать хорошенько все, что ты делаешь.

– Ладно, крестный, – сказал Бруно на прощание. – А ты не забудь о встрече на Лионском вокзале. Скажем, в десять.

Маари смотрела на него с мечтательным выражением, целиком поглощенная счастьем.

– Есть проблемы? – спросила она, продолжая делать бутерброды.

– Жизнь полна проблем, – философски заметил он.

– Как спалось?

– Великолепно, – улыбнулся он. – И все же я решил подарить тебе самую удобную кровать, какую только можно найти во Франции.

– Только сначала спроси меня, хорошо? – насмешливо сказала она.

Они съели хлеб с медом и выпили еще кофе.

– Хочешь поехать со мной? – предложил он.

Маари на минутку задумалась, взглянула на него, и нежная улыбка осветила ее лицо.

– Куда? – спросила она.

– В такое место, где мы могли бы тихо и мирно побыть вдвоем и где нас никто не потревожит. – Он думал о палаццо в Пьяцца-Армерине и о вилле Сан-Лоренцо.

– А такое место есть? – недоверчиво спросила она.

– Сперва проверь, потом поверь.

Он поднялся и вновь огляделся. Яркое солнце оживляло обстановку мансарды и золотило кожу девушки.

– Если наша встреча была случайной, – сказала Маари, – то давай покончим с этим. Мне кажется, это самое подходящее место, чтобы расстаться без слез.

Сердце Бруно было переполнено воспоминаниями о пережитом блаженстве и надеждами на будущее счастье.

– Я еще сам не понимаю, что чувствую, Маари, – честно признался он.

Она кивнула:

– Когда поймешь, дай мне знать.

Захватив поднос, она вернулась в кухню.

Бруно снял телефонную трубку и набрал номер отца Клодин. Он никогда не бросал дела, не доведя его до конца. Сейчас он ожидал проявлений законного возмущения, однако Альфонс де Мартиньи заговорил с ним как-то особенно мягко.

– Поздравляю, Барон, – начал он. – Ты хотел получить все и добился своего. Теперь у меня нет сомнений. – В его голосе не было ни малейшего признака иронии. – Ты далеко пойдешь.

Бруно был озадачен.

– Мне очень жаль, – извинился он. – Все случилось по моей вине.

– По твоей вине? – банкир повысил голос.

– Я случайно встретил эту девушку, – попытался объяснить Бруно. – Поверьте, в этом не было ничего преднамеренного.

– Такие случайности бывают только в кино, – возразил де Мартиньи с горечью и невольным восхищением в голосе. – Я себя спрашиваю, чего в тебе больше: изобретательности или цинизма. Впрочем, и то, и другое необходимо человку, избравшему нелегкую карьеру предпринимателя.

Барон почувствовал, что зашел в тупик.

– Просто я не думаю, что я подходящий жених для Клодин, – признался он.

– Подходящий жених для моей дочери, – согласился банкир, – наверное, еще не родился. Думаю, я тоже виноват, что она такая, а может быть, все дело в том, что она росла без матери. Моя дочь – это мое несчастье, и тут уж ничего не поделаешь. С тобой ничего не вышло, с другими тоже не выйдет. Я тебя не упрекаю за твое решение и даже за образ действий. Цель оправдывает средства. Может быть, ваш Макиавелли [79]79
  Никколо Макиавелли (1469–1527) – итальянский мыслитель, обосновавший идею политики, пренебрегающей, во имя интересов государства, моральными нормами.


[Закрыть] имел в виду не совсем то, что мы ему приписываем, когда пытаемся толковать его философию, но там, где речь идет о бизнесе, эта формула идеально характеризует положение дел. Я восторгаюсь твоей дальновидностью и не осуждаю твой циничный поступок. Я даже восхищаюсь тобой. Но ты прекрасно понимаешь, что с этой минуты наши деловые отношения прерываются.

– Да, я понимаю. – На мгновение в нем заговорило наследственное пренебрежение баронов Монреале к деньгам; он было подумал, что можно сделать широкий жест и перевести прибыль от сделки с Бурхваной на счет Клодин, однако, вспомнив о жестоких законах бизнеса, которым его научили Брайаны, отказался от этой мысли.

– Если бы ты выбрал любую другую женщину, – продолжал банкир, – я поддержал бы твое решение и наши отношения не были бы прерваны. Но тебе мало было золотых яиц, тебе хотелось заполучить и курицу, которая их несет. Верный ход ты сделал или нет, не знаю. Что ж, забирайте ваши алмазы, но помни: мой банк никогда больше не будет вести никаких дел с Бурхваной.

Изумление помешало Барону ответить на прощальные слова де Мартиньи. Он услышал щелчок повешенной банкиром трубки.

– Почему он сказал «ваши алмазы»? – недоумевал он.

Маари предстала перед ним улыбающаяся и счастливая. Две капли света, подвешенные на золотых цепочках, сверкали у нее в ушах.

– Я готова, – пропела она. – Идем?

Бруно с грубоватой нежностью взял ее за плечи.

– Прежде, чем я прочту об этом в газетах, – спросил он, – можешь ты мне сказать, кто ты такая?

Пристально поглядев на него с поразительным спокойствием, она ответила:

– Я Маари Умпоте, дочь князя Асквинды, президента Бурхваны.

На мгновение Бруно просто потерял дар речи, а затем откровенно и безудержно расхохотался, крепко обнимая ее.

– Не циник и не делец, – торжествующе объявил он, покачав головой. – На этот раз меня можно назвать просто избранником судьбы.

– А ее орудием стала я, – добавила она. – Идем, Барон? – Она взяла его под руку.

– Идем, принцесса, – подхватил он, направляясь к дверям.

Бруно и Маари провели несколько незабываемых дней в Париже, а затем улетели в Умпоте, где сочетались браком по древнему зулусскому обряду. Барон Монреале стал экономическим советником князя Асквинды и защитником независимости маленькой Бурхваны.

НА ФИНИШНОЙ ПРЯМОЙ
ПОД КОНТРОЛЕМ

Бруно проснулся от рева и грохота: какой-то обезумевший мотоциклист устроил кросс прямо на площади перед церковью. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, где он находится: в палаццо Пьяцца-Армерины, в бывшей дедовской спальне.

Он нажал кнопку интеркома и позвонил на кухню.

– Пошлите кого-нибудь пристрелить этого подонка на мотоцикле, – приказал он дворецкому. Потеря Маари, покушение на его жизнь, череда драматических событий, обрушившихся на него в последние дни, привели его на грань нервного истощения.

«Да, времена и вправду изменились, – подумал он. – Наркотики, терроризм, уголовщина. И в довершение всего – мотокросс по освященной церковной земле».

На ощупь в темноте он нашарил свои часы со светящимся циферблатом. Было восемь часов утра. Он проспал три часа. В голове теснились воспоминания о бессонной ночи, проведенной в кабинете за разговором с Кало и телефонными звонками в Африку и Соединенные Штаты. В конце концов это был единственный светлый момент за все последнее время – они нашли решение проблемы Бурхваны. Кало предложил простой план, показавшийся Барону выполнимым и надежным именно благодаря своей простоте.

И кроме того, он поссорился с Карин. Мало ему было всех прочих свалившихся на него бед, не хватало только провинциальной закомплексованности, ханжеской морали и австро-венгерского норова этой рыжей дикарки.

Он чувствовал себя усталым, подавленным, обессиленным жарой, которая давала о себе знать даже в этот ранний час. Лицо заросло щетиной, во рту была настоящая конюшня от выкуренных за ночь сигарет и выпитого виски. При каждом движении голова грозила расколоться на части, а грохот мотоцикла сводил с ума. Наконец кто-то прогнал рокера, и наступила тишина. Ему с трудом удалось заставить себя подняться. Спал он без пижамы: на рассвете, после бессонной ночи, ему едва хватило сил раздеться и дотащиться до постели.

Он пошел в ванную и стал наполнять ванну горячей водой: нужно было вернуть себе хоть мало-мальски нормальный облик, и никакой душ не помог бы ему так расслабиться и привести в порядок мысли, как горячая ванна. Пока она наполнялась водой, он тщательно побрился, и из зеркала на него глянуло какое-то подобие человеческого лица.

Только он погрузился в горячую воду, как появился Кало с дымящейся чашкой кофе.

– Выпей, полегчает, – он протянул Барону чашку.

– Ты уже на ногах? – удивился Бруно.

– Стараюсь помочь тебе собрать побитые черепки. – Вид у Кало был бодрый и свежий, словно он проспал десять часов кряду. – Вот прими, – добавил он, протягивая Бруно таблетку аспирина. – Сразу станет лучше.

Барон проглотил аспирин и запил его горячим кофе.

– Не говори мне, что ты даже не ложился, – сказал он с досадой. – А я и не говорю, – кротко согласился Кало.

– Неужели ты не устал? – Это был праздный вопрос.

– Годы мои уже не те, – твердо ответил великан, – но я еще могу позволить себе бессонную ночку.

Бруно вылез из ванны, что-то бормоча под нос насчет старых пней, которым все нипочем, вытерся и вернулся в спальню, где его уже дожидалось чистое белье и одежда, аккуратно разложенная на постели. Кофе и аспирин начали действовать, он почувствовал себя лучше.

– Жду тебя внизу к завтраку, – сказал Кало, пока Барон одевался.

Первое, что он намерен был сделать, это помириться с Карин, пробиться сквозь ее ледяную замкнутость и строгость, объяснить ей, что видимость не всегда соответствует реальности. Быстрым шагом он прошел по галерее второго этажа в восточное крыло палаццо и постучал в дверь комнаты Карин. Ответа не последовало. Он снова постучал и, поскольку за дверью по-прежнему царило молчание, решил войти.

«Надо было бы месяц не разговаривать с этой стервой», – в сердцах подумал он, стыдясь собственной слабости.

Он повернул ручку, и дверь открылась. Комната была совершенно пуста, кровать аккуратно застелена, словно в ней никто не спал. Может быть, Карин спустилась вниз к завтраку, а горничная уже успела прибрать в комнате?

Он спустился по лестнице и вошел в столовую. Кало спокойно доедал свой завтрак.

– Приятного аппетита, – сказал Барон. Спокойствие великана придало ему уверенности. Если бы что-то случилось, Кало бы знал.

Великан с полным ртом промычал «спасибо» в ответ, пока дворецкий подавал завтрак Барону.

– А где все остальные? – спросил Бруно недовольным голосом, решив начать издалека.

– Спят как сурки, – невозмутимо ответил Кало.

Бруно тошнило при одной мысли о еде.

– А где Карин? – спросил он, наливая себе апельсинового сока из хрустального графина.

– Уехала, – ответил Кало по-прежнему невозмутимо, продолжая с аппетитом есть.

– Как уехала? – Он поставил графин на стол с такой силой, что чуть не разбил.

– Уехала, – подтвердил великан. – Часа два назад они уехали вместе с Розалией.

– И ты позволил ей уехать? – вскричал Барон, приходя в бешенство. Судьба Розалии волновала его куда меньше.

– А что, мы уже берем заложников? – с деланным возмущением спросил Кало. – Они мне сказали, что хотят уехать, и я отвез их в аэропорт Пунта-Раизи. Что ж я еще мог поделать?

Бруно единым духом осушил стакан сока.

– Эта чокнутая сама не понимает, на что нарывается! – воскликнул он с тревогой.

– Ты имеешь в виду арабского подонка? – спросил Кало.

– А кого же еще? – он с гневом смотрел на крестного, продолжавшего есть, словно после месячного поста.

– Этой ночью мы ему сервировали такое блюдо, – заметил великан, вытирая рот, – что у него своих дел будет по горло. Кроме того, он не знает, жив ты или мертв, а главное, никто ему не докладывал, что ты сохнешь по этой девице. – Он смахнул с рубашки приставшие крошки. – Никому и никогда в голову не придет, что какая-то женщина может быть так дорога Барону, чтобы стоило брать ее в плен.

Разница между Бруно и Кало состояла в том, что великан, гораздо более сдержанный и хладнокровный, не потерял способности рассуждать.

– Ну почему она решила вдруг уехать? – спрашивал Бруно, обращаясь скорее не к крестному, а к самому себе.

– Ты меня спрашиваешь? – изумился великан. – Уж кому знать, как не тебе, после того как ты с ней обошелся вчера вечером.

– Слушай, не вмешивайся не в свое дело! – вскипел Барон.

– Я только говорю, что думаю.

– Да вы просто сговорились против меня! – Бруно искал ссоры, чтобы выпустить пар.

– Ну, если тебе так жаль, что она уехала, – посоветовал Кало, – что ж, беги догоняй ее.

Спокойствие Кало выводило Бруно из себя.

– Язык у тебя без костей, вот и мелешь чепуху, – бросил он со злостью.

Голубые глаза Кало грозно сверкнули.

– Твоя жена только что умерла, – загремел он могучим басом. – Твой сын остался в стране, где вот-вот случится переворот, тебя самого едва не убили, а ты тут строишь из себя обманутого любовника!

Бруно почувствовал себя пристыженным: в словах Кало была правда. Барон смутился, как напроказивший школьник.

– Женщину не удержать цепями, – продолжал великан уже чуть мягче. – Ты, Бруно, вроде бы и не дурак, но стоит тебе влюбиться, как ты перестаешь соображать. В шестнадцать лет, если помнишь, ты собирался сбежать с тридцатишестилетней.

– Карин ничего не поняла, – упрямо сказал Бруно, наклонив голову.

– Она поняла, что влюблена в тебя, – вновь ожесточился Кало, – в человека, наименее подходящего для порядочной женщины. Она поняла, что единственный способ спастись – это бежать и забыть тебя.

– Найди ее! – приказал Барон. Его стальные глаза сверкали гневом. К нравоучениям Карин добавились нравоучения Кало. Оба они были глухи к состоянию его души, к его чувствам, и эта глухота оскорбляла его.

Кало узнал в яростном порыве Бруно крутой и властный нрав старого барона, его решимость и настойчивость в преследовании своей цели.

– А я и не собирался терять ее из виду, – невозмутимо заметил он.

Бруно вздохнул с облегчением.

– Где она? – Знать, где она, было для него утешением.

– Мы это скоро узнаем, – ответил Кало. – Микеле Фьюмара следит за ней. И последует за ней повсюду.

Барон взглянул на него с благодарностью.

– Отлично, крестный, – улыбнулся он. – Теперь мы можем приняться за работу.