Текст книги "Женщины его жизни"

Автор книги: Ева Модиньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

– Мама, не надо так, – в такие минуты Бруно любил мать еще сильнее, чем всегда, и теперь крепко обнял ее весь в слезах.

Филип и Аннализа давно уже начали бы процедуру развода, но этого не позволяло их католическое воспитание. В семействе Брайан разводы были не приняты, хотя во многих случаях причин для расставания было больше, чем для сохранения брака.

– Ну вот, теперь спектакль в полном разгаре, – с горечью заметил Филип, увидев, что жена тоже плачет. Слезы Бруно и Аннализы заставили его почувствовать невыносимую тяжесть его собственного безумия, давящую маску жестокости, которую он надевал, чтобы скрыть одолевавшие его страхи. Конечно, у него были все основания, чтобы прийти в бешенство, и у Аннализы, вероятно, тоже, но Бруно уж точно страдал без вины. Как бы он хотел, чтобы этот дурацкий разговор о Сицилии вовсе не начинался! В нем заговорила кровь отца и деда, он впал в ярость и повел себя, как непоследовательный и безрассудный ребенок.

– Было бы неплохо, если бы ты его закончил, – Аннализа пила не переставая, и это был грозный знак.

– Прости меня, Аннализа, – тихим, подавленным голосом произнес Филип. – И ты тоже, Бруно.

Он поднялся и вышел в сгущающийся сумрак.

Джордж, застигнутый врасплох семейной сценой, выдержал ее с невозмутимостью постороннего, но теперь встал и подошел к невестке и племяннику.

– Концерт окончен, – сказал он, протягивая мальчику свой носовой платок. – Давайте перейдем на другую программу.

– Спасибо, Джордж, – Аннализа понимала, что занятая деверем позиция невмешательства – это единственный возможный выбор, не позволяющий спору перерасти в скандал. Джордж глубоко уважал Филипа, признавал его способности, но терпеть не мог его деспотизма.

Бруно вытер глаза и с шумом высморкался.

– Спасибо, дядя Джордж, – поблагодарил он, мудро решив держать при себе свое мнение о поведении отца.

– Ладно, малыш, – улыбнулся Джордж. – Твой отец извинился, а для Фила это не так уж и мало. Будем считать, что вечер только начался. Мы еще можем провести его с толком.

Послышался шум отъезжающего автомобиля, и тут же «Бьюик» Фила прокатил по аллее к выходу.

– Фил возвращается в Сан-Франциско, – объявила Аннализа. В ее голосе не было ни сожаления, ни беспокойства: не в первый раз муж бросал их одних после очередного скандала.

– Значит, на ближайшее время покой нам обеспечен, – подытожил Джордж.

– Спасибо, Джордж, – растроганно повторила Аннализа. – Давайте все попробуем немного успокоиться.

– Что ты скажешь, дядя Джордж, насчет прогулки верхом к саду Джонсона? – предложил Бруно, уже позабыв об отцовской вспышке.

– А потом поплаваем в бассейне, идет? – завершил программу Джордж. – Его только что вычистили и залили, надо открыть сезон.

Он улыбнулся Аннализе добрыми голубыми глазами, напоминавшими ей о другом, далеком, но незабываемом взгляде.

Бруно прыгал вокруг них с радостным криком.

– Отличный план, – сказала Аннализа, – но сейчас прошу к столу.

Это был вкусный, легкий и необыкновенно шумный ужин. На стол были поданы нежнейшие креветки, крабы и омары. Невозмутимый Уолтер налил в бокал Бруно капельку чудесного «Сильванера», и ему разрешили выпить.

Потом они проехались легкой рысью по шоссейным дорогам и внутренним тропинкам между виноградниками до самых садов Джонсона и вернулись домой, чтобы завершить вечер в бассейне. Ночной воздух был тих, полная калифорнийская луна освещала им дорогу. Мужчина, женщина и ребенок, казалось, опьянели от счастья. Бруно решил, что даже во время рождественских праздников и в день рождения ему не было так весело. Аннализа, возбужденная шотландским виски, смеялась до слез самым безыскусным шуткам, а Джордж изображал известных комиков, заставляя Бруно покатываться со смеху.

«Господи, как они хотят быть счастливыми», – подумал Джордж, и тут его осенило, что все втроем они будто созданы, чтобы им было хорошо вместе.

Они разделись в купальной кабине, установленной на северной стороне бассейна, ярко освещенного лампами дневного света.

Огромная чаша бассейна переливалась аквамариновыми отблесками. Вокруг были расставлены широкие бамбуковые диваны с мягкими голубыми подушками. При бассейне был оборудован отлично укомплектованный бар.

– Как здорово не спать допоздна! – крикнул Бруно матери из своей раздевалки. – Никогда в жизни я так не веселился!

– Смотри, Бруно, – ответила Аннализа, – пусть это будет наш секрет, и пусть никто о нем никогда не узнает, – тут она спохватилась, что учит его обманывать, и ей стало неловко.

Она вполголоса поделилась своими сомнениями с Джорджем, когда все они вышли к бассейну.

– Это всего лишь небольшая ложь во благо, – утешил он невестку.

– Я хочу пить. Давай выпьем немного перед заплывом, – предложила Аннализа. Она уже выпила много больше, чем следовало, но считала, что для поддержания иллюзии этого недостаточно.

Джордж не стал спорить, хотя у него были к тому веские основания, и решил дождаться другого случая поговорить с ней о том, что его тревожило.

– Мама! Дядя Джордж! – торопил их Бруно.

Они прыгнули в теплую воду и принялись играть, как дети. Раз или два тела мужчины и женщины случайно соприкасались, но тотчас же отдалялись друг от друга. Аннализа почувствовала давно забытую блаженную истому, и Джордж ощутил дрожь наслаждения, какой прежде не вызывала у него ни одна женщина. Однако разум подсказывал необходимость держаться на безопасном расстоянии.

Джордж был умным и обаятельным молодым человеком, вызывал восхищение у всех знакомых женщин, но ни в одну из них ни разу не влюбился. У Филипа, хранителя семейных устоев, это вызывало осуждение. Теперь он подумал, что старший брат, может быть, был не так уж не прав. Они вышли из бассейна, роняя капли воды и потоками излучая радость. Ласковый ночной ветерок обвевал их разгоряченные тела. Воздух под серебристым пологом неба был теплым: долина, цепью гор защищенная от океанских ветров, ждала скорого наступления лета.

Накинув купальный халат, Аннализа стала растирать полотенцем крепкое тело сына.

– Видел бы тебя сейчас твой дедушка, – с гордостью улыбнулась она, вспоминая о старом бароне Монреале.

Бруно был на седьмом небе.

– А можно мне еще немножко побыть с вами? – спросил он, прекрасно сознавая, что и так уже выбился из привычного расписания.

– Нет, Бруно, – мягко возразила мать.

– Ладно, мама, – согласился он. – Спокойной ночи. Спокойной ночи, дядя Джордж.

– Спокойной ночи, Бруно.

Он ушел к себе в комнату, гордый тем, что засиделся допоздна со взрослыми, как большой. Завтра в школе товарищи ему, конечно, не поверят.

Аннализа провожала его взглядом, пока он упругим шагом огибал край бассейна.

– Славный мальчик, – сказал Джордж.

– Надеюсь, ему суждена спокойная жизнь, – добавила Аннализа. Она не сказала «счастливая», чтобы не сглазить.

– Заботливая мать забывает самое себя ради сына, – шутливо попрекнул Джордж, подойдя к ней и принимаясь энергично массировать ей плечи. Она рассмеялась в ответ на эту дружескую ласку, но его прикосновение так взволновало ее, что смех тут же оборвался.

– Как бы я хотела, чтобы это мгновение никогда не кончалось, – вздохнула Аннализа в опасной близости от него. После стольких лет она впервые вновь почувствовала себя женщиной, молодой и полной радости жизни.

Джордж заметил это и понял, что оба они в опасности.

– В твоей жизни еще будет много минут, подобных этой, – он оттягивал время, а может быть, пытался найти для себя оправдание.

– Ты ничего не понял. – Алкоголь здесь был ни при чем, она рассуждала здраво, щеки ее горели, черные глаза сверкали, прекрасное лицо, обрамленное длинными, цвета воронова крыла, волосами, мягко светилось. – Может быть, у меня еще и будут в жизни такие минуты, как эта, но я думала о тех, что безвозвратно потеряны и никогда уже не повторятся.

– Сердце человека – это кладбище погубленных надежд, – пошутил Джордж.

– Старинная ирландская поговорка? – осведомилась она насмешливо, от души наслаждаясь этим пустячным диалогом.

– Нет, – ответил он, к вящему изумлению Аннализы, – это старинная сицилийская пословица.

– Я хочу, чтобы это мгновение никогда не кончалось, – упрямо повторила она.

– Все равно что изобрести эликсир долголетия. Или просить у бога бессмертия.

– Бессмертие – это не дар, – заметила Аннализа. – Бессмертие – это завоевание.

– Старинная сицилийская пословица? – спросил Джордж, обеспокоенный слишком серьезным поворотом разговора.

– Нет, – парировала Аннализа, – «Антология Спун-Ривер» [54]54
  Сборник стихотворных эпитафий американского поэта Эдгара Ли Мастерса (1869–1950).


[Закрыть].

Оба рассмеялись, прогоняя возникшее напряжение.

– Спасибо тебе за прекрасный вечер, – сказал Джордж.

Они были страшно близки друг другу. Их губы слились, и Джордж ощутил утонченное и острое волнение, какого никогда не испытывал с другими женщинами. Аннализа почувствовала слабость в коленях. Восемь лет прошло с тех пор, как в объятиях Кало она познала радость и стала женщиной.

Джордж решительно отстранился от нее.

– Это все, что мы можем себе позволить, Аннализа, – горько признал он.

– Я знаю, – она была благодарна ему за правду, которая ее ничуть не унижала. – Но это было бы прекрасно, – ей не хотелось наглухо запирать двери, не оставив даже узенькой щелки.

– Хорошо, что мы еще можем без стыда смотреть в глаза Филипу.

Они направились к бару.

– Ладно, Джордж, – Аннализа со вздохом, но без особой убежденности приняла это доказательство верности семейному долгу. – Но теперь мне просто необходимо взбодриться, – добавила она решительно.

– Шотландского? – спросил он с улыбкой.

– Просто как лекарство, – оправдывалась Аннализа. – Налей чего угодно.

– Тебе бы следовало на время переехать в город, – посоветовал он.

– Может, ты и прав, – согласилась она, не выказывая ни малейшего энтузиазма. – Возможно, это неплохая мысль.

– Рад, что ты тоже так считаешь. – Он зажег сигарету и с облегчением затянулся.

Из окна своего кабинета Филип видел все, хотя и не мог расслышать, о чем говорят эти двое. Он вернулся домой, пока Аннализа, Джордж и Бруно катались верхом. Желая загладить вред, нанесенный собственной грубостью, он укрылся в библиотеке, переживая угрызения совести пополам с гневом и заливая все это шотландским виски. Он дождался их возвращения, он видел, как они вышли к бассейну, с каким наслаждением плавали и играли, а когда Аннализа и Джордж поцеловались, понял, что означает выражение «кровь стынет в жилах». Он буквально окаменел, не в силах шевельнуть пальцем, чувствуя себя униженным и бессильным. Ему захотелось покончить с собой, исчезнуть навсегда.

Джордж, обладавший всего-то навсего простотой и веселостью, сумел покорить женщину, которой он, Филип, обладал, но так и не смог завладеть. Когда-то давным-давно он тоже сумел пробудить в Аннализе этот радостный смех, но его счастье вспыхнуло и мгновенно погасло, как перегоревшая лампочка. То, что он сейчас увидел, открыло ему глаза на правду: Аннализа никогда не принадлежала ему.

После первой волшебной встречи она больше не давалась ему в руки, в то время как его собственное желание росло с каждым днем. Это было желание взаимной страсти, и его не могло удовлетворить ритуальное жертвоприношение в виде покорно предлагаемого тела. Фил по-прежнему был страстно в нее влюблен.

Он смотрел, как Аннализа и Джордж пьют и беседуют, сидя на высоких табуретах у стойки бара: живое свидетельство его несостоятельности как мужчины, как мужа, как отца. Его жена бросилась на шею Джорджу, а еще раньше Бруно веселился с ними, смеясь и радуясь жизни.

Установленный Филипом в соответствии со строгими семейными традициями режим устрашения ни к чему не привел: любовь, привязанность, уважение невозможно навязать силой. На всех фронтах Филип неправильно выбрал стратегию, а теперь боевые действия зашли так далеко, что отступать, видимо, было уже поздно. Цепляясь за мебель, чтобы не упасть, он с трудом добрался до кресла.

НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

Стояло солнечное калифорнийское лето. Был июнь, прошел месяц после той удивительной ночи в Нейпа-Вэлли. Аннализа лежала на надувном матрасе, покрытом махровым полотенцем, у края окруженного тропической зеленью открытого бассейна на вилле в Сосалито.

На ней был белый купальный костюм, подчеркивающий красоту загара. Океанский бриз доносил аромат цветов, смешанный с запахом морской соли. Солнце сильно пригревало, и она уже предвкушала, с каким наслаждением окунется в прохладную воду. Протянув руку, Аннализа взяла свои верные часики «Вашерон-Константен», лежавшие на подносе рядом со стаканом мандаринового сока, поданного ей горничной Айрин, и посмотрела, который час. Было десять утра.

Через несколько дней у Бруно закончатся занятия в школе. Она была твердо намерена вернуться с ним в Европу на летние каникулы и уже распланировала предстоящий маршрут во всех деталях: Лондон, Париж, Милан, Рим, Палермо. Она обновит свой гардероб, навестит старых друзей, вновь обнимет отца и наконец опять увидит Кало.

Воспоминание о Кало никогда не покидало ее, хотя все эти долгие годы она пыталась его заглушить, запереть в дальнем уголке сознания, оно продолжало упорно ее преследовать. Стоило ей взглянуть в лицо сыну, как вновь всплывали воспоминания об утрате, с которой душа так и не смогла примириться.

И наконец был тот чудесный вечер с Джорджем, закончившийся поцелуем, который вновь воскресил в ней желание жить. Аннализа не была влюблена в него, но этот эпизод растревожил все ее неутоленные желания, пробудил чувственность, которую самые благие намерения не в состоянии были заглушить.

С того памятного воскресенья она больше ни разу не была в Нейпа-Вэлли, в старом доме среди виноградников. Филип тогда уехал в Вашингтон, а из столицы отправился в Нью-Йорк. Он вернулся в Сосалито всего два дня назад. Джордж больше не показывался, и Аннализа была ему за это благодарна, понимая, что, если они встретятся вновь и он ее поцелует, дело может зайти слишком далеко.

Нет, она решительно не была влюблена в Джорджа, но чувственное влечение к нему после того единственного поцелуя стало неодолимым. Был 1951 год, она жила в Калифорнии, а не на застрявшей в средневековье Сицилии, и прекрасно знала, что многие ее американские подруги, ни секунды не раздумывая, последовали бы своему инстинкту. Рядом был Голливуд, великая фабрика целлулоидных грез, ходили слухи и сплетни, свидетельствовавшие о весьма растяжимой морали. Индустрия разводов в Неваде работала на полную мощность. На словах все выходило даже слишком просто.

Аннализа была воспитана в очень строгих итальянских, вернее даже сицилийских, традициях. Ей становилось не по себе, и она чувствовала себя задетой, когда слышала анекдот о сицилийских женщинах, которые все делают, не выходя из дому, даже для измены мужу у них есть три Д: деверь, дядюшка и двоюродный братец. Этот анекдот казался ей оскорбительным и неприличным. Трудный, непонятный даже для нее самой ребенок, воспоминание о трагической любви Кало и неудавшийся брак и без того делали ее жизнь нелегкой.

Она лениво поднялась, подошла к краю, вытянув перед собой руки, грациозно прыгнула в самую середину бассейна и ушла под воду, наслаждаясь ее прохладной лаской. Когда она вынырнула, запрокинув к небу голову с блестящими и гладкими от воды волосами, возле бассейна раздался телефонный звонок.

В четыре взмаха она достигла покрытой эмалью стальной лесенки, выбралась из воды и схватила трубку.

– Вас спрашивает мистер Джордж, – сообщил дворецкий.

– Соедините меня с ним, – ответила она, стараясь сохранить безразличный тон.

– Как дела? – голос Джорджа звучал волнующе, усиливая растущее в ней желание.

– Хорошо, а у тебя? – Ей хотелось отбросить условности и прямо сказать ему, как страстно она жаждет его видеть.

– Давненько мы не виделись, – весело заметил он.

– Ну, понимаешь, – принялась оправдываться Аннализа, – Филип только позавчера вернулся из Нью-Йорка.

Длинные мокрые волосы облепили ей плечи.

– Послушай, я во Фриско, остановился в «Шератоне». Почему бы тебе сюда не подъехать? Мы бы вместе пообедали, – продолжал он таким голосом, что она сразу же насторожилась.

– В чем дело, Джордж?

Высоко в небе пролетел самолет, вновь пробудив в ней стремление уехать.

– Филип вызвал меня к себе в контору, – он старался говорить как можно беззаботнее, но достиг обратного: слова прозвучали зловеще.

– Что ж тут такого особенного? – Приглашение «на ковер» к Филипу было частью повседневной жизни.

– Он спросил, какие намерения я имею по отношению к тебе, – объяснил Джордж.

– Вот как? Это меняет дело. – Она отпила глоток сока, чувствуя сухость во рту.

– Именно это я и хотел тебе сказать.

Повисла пауза.

– Ну что ж, вот ты и сказал, – усмехнулась она. Итак, Филип знал и целый месяц молчал. Как похоже на него!

– Не хочешь спросить, откуда он узнал о нас с тобой?

– Ну, хорошо. Так откуда же он узнал? – По плечам у нее катились с волос капли воды.

– Он вернулся в тот вечер, чтобы просить у тебя прощения. Мы как раз уехали верхом. Он все видел из окна кабинета. Напился вдрызг и на рассвете потихоньку уехал, пока мы все спали.

– И что ты ответил?

Солнце припекало ее загорелые плечи.

– Сказал, что нечего строить из себя пуританина. Объяснил, что это был невинный братский поцелуй, – его голос звучал ясно и спокойно.

– А это правда, Джордж? – От солнца, от океанского воздуха и запаха цветов у нее слегка кружилась голова.

– Нет, – честно признался он, – я люблю тебя.

– Опрометчивое заявление, – испуганно сказала Аннализа.

– Я люблю тебя и хочу тебя, – твердо повторил он.

– О, Джордж, ты же знаешь, что мы не можем себе этого позволить.

– Я хочу тебя, но не стану тебя домогаться. У тебя и без того проблем хватает.

– Я не приеду в «Шератон», – решила Аннализа.

– Что ж, ты права. – Он понимал, что ей принадлежит решающий голос.

– Лучше ты приезжай ко мне, Джордж, – предложила она. – Вместе пообедаем.

– Когда? – спросил он, задохнувшись от неожиданности.

– Прямо сейчас.

Она положила трубку и тут же снова сняла ее, чтобы вызвать дворецкого:

– Альберт, пусть приготовят обед на двоих. Приедет мой деверь, – повесив трубку, она села на траве и попыталась осмыслить новость, только что сообщенную Джорджем. Паники не было, она чувствовала себя очень спокойно и уверенно.

Итак, Филип знает. Он нарочно ускорил отъезд в Вашингтон и Нью-Йорк, чтобы иметь время все обдумать, а может быть, и разузнать, что будет происходить в его отсутствие. Уж конечно, он нанял детектива, чтобы следить за каждым ее шагом, а поскольку слежка ничего не дала, решил напрямую все выложить брату.

Аннализа спрашивала себя, знает ли он о Кало, и решила, что это маловероятно. Филип продолжал оставаться загадкой.

«Я его совсем не знаю, – растерянно говорила она себе. – Не знаю, ревнует он или нет. Не знаю даже, любит ли он меня. Единственное, в чем я уверена, так это в том, что он держит меня в плену, даже не спрашивая, не тяготит ли меня несвобода. Так он мстит за любовь, которой я не смогла ему дать. Но что еще хуже, он втянул моего сына в эту психологическую войну. Возможно, у него есть свои причины, чтобы до бесконечности продлевать эту ситуацию. Но и у меня их предостаточно, чтобы с ней покончить».

Она накинула купальный халат, села за столик, сняла телефонную трубку и набрала рабочий номер Филипа в Сан-Франциско. Ей ответила Вера, его секретарша.

– Мистер Брайан на совещании, – сказала она. – Если хотите, миссис Брайан, я передам, чтобы он вам перезвонил.

– Нет, – решительно возразила она. – Я хочу переговорить с ним немедленно.

Через минуту до нее донесся голос мужа, четкий и спокойный, как всегда, но это было наигранное спокойствие, для видимости, поскольку он говорил при посторонних.

– Что случилось, дорогая? – невозмутимо спросил он.

– Хочу кое-что тебе сообщить. – Хладнокровие Аннализы проистекало из убежденности в том, что ей наконец-то удалось принять правильное решение, достойное порядочной женщины. – Я требую развода. – Несколько мгновений она слышала лишь слабые помехи на линии. – И пока адвокаты дописывают печальный эпилог нашего неудавшегося брака, я вернусь в Италию с моим сыном, – она повесила трубку, не давая ему времени собраться с мыслями и ответить.

Поднявшись, она стремительно пересекла тенистую аллею, обсаженную деревьями, и вошла в дом. Добравшись до ванной комнаты, она встала под душ и включила его на полную мощность. Сильные струи чуть теплой воды, бьющие из сотен дырочек, просверленных в трех стенах душевой, обрушились на ее разгоряченное солнцем тело. Аннализа долго стояла неподвижно, с закрытыми глазами.

Потом она досуха вытерлась и, растянувшись на массажной кушетке, нажала кнопку. В просторной ванной тотчас же появилась массажистка Кэтрин с флаконом янтарного ароматического масла, распространявшего свежий запах мускуса.

Это была молодая энергичная женщина, хорошо знавшая, когда и что говорить, а когда лучше промолчать. Она была прекрасной собеседницей, и Аннализа ценила ее общество, потому что с ней можно было не притворяться и быть самой собой.

Перебросившись с хозяйкой несколькими фразами, чтобы почувствовать ее настроение, Кэтрин подошла к Аннализе, вылила себе на ладонь несколько капель пахучего масла и принялась массировать ее, начав с пальцев ног, которые обработала один за другим. Аннализа закрыла глаза. Сильные и ловкие пальцы массажистки поднимались от ступней к икрам и бедрам. Кэтрин вдоль и поперек изучила безупречно сложенное тело Аннализы, отлично умела снимать напряжение, расслаблять нервные узлы и успокаивать ее мятущуюся душу.

Когда она безмолвно вышла после окончания сеанса, Аннализа почувствовала себя в отличной форме. Накинув легкий шелковый халат, она вошла в свою спальню, села за туалетный столик и тщательно наложила грим на щеки, глаза и губы, расчесала волосы и сколола их узлом на затылке при помощи черепаховых шпилек.

Наконец она оделась, выбрав белое шелковое платье, которое подчеркивало стройность фигуры и великолепный загар. Из драгоценностей она позволила себе только короткую нитку жемчуга и, посмотревшись в зеркало, убедилась, что выглядит безупречно и чувствует себя превосходно.

Спускаясь по лестнице с непринужденностью королевы, она заметила, что Джордж смотрит на нее из вестибюля.

– Что я могу тебе сказать? – спросил он в восторге.

– Все, что думаешь, – ответила она, одарив его самой пленительной из своих улыбок.

– Ты прекрасна, – сказал он просто. Все слова, приходившие ему в голову, не могли бы лучше охарактеризовать ее дивное очарование. – Ты прекрасна, – повторил он.

– Ты очень мил, Джордж, – поблагодарила она.

Он поцеловал ей руку, пахнущую мускусом, и они вместе направились во внутренний дворик. Альберт накрыл столик на двоих под навесом из вьющихся роз.

– Немного вина? – предложил Джордж, усаживаясь.

– Нет, спасибо, – отказалась она.

– Чтобы ты не захотела немного выпить перед обедом? – изумился он, хорошо зная ее склонности.

– Я излечилась, Джордж, – серьезно ответила Аннализа.

– Это что, новая светская игра? – он решительно отказывался ее понимать.

– Отныне все, что я сделаю, будет сделано по моей собственной воле. Без влияния алкоголя, – она наслаждалась освобождением из рабства.

– Никак не пойму, что, собственно, ты пытаешься мне сообщить? – Джордж налил себе белого вина, ему было необходимо выпить.

– Я намерена развестись, – сказала она, пристально глядя на него. Он сделал большой глоток, чтобы прийти в себя от изумления.

– В нашей семье это будет историческим событием, – с грустью произнес Джордж, словно уловив недобрый знак в решении, ломавшем семейную традицию.

– Я уже сказала Филу, – сообщила она, сама поражаясь собственному спокойствию.

– Ты хочешь сказать, что я тоже сыграл свою роль в этом решении? – Аннализа прочитала в его глазах глубокую печаль.

– Возможно, если бы не ты, – честно призналась она, – этот брак просуществовал бы еще некоторое время. Но рано или поздно он все равно бы распался.

– Не могу сказать, что эта новость наполняет меня гордостью, – заметил он, покачав головой. – Ведь речь идет о тебе и о моем брате.

– Не бери на себя чужой вины, – торопливо проговорила она. – Наш брак с самого начала был обречен, хотя я и пыталась быть хорошей женой, а Фил сделал все возможное, чтобы я была счастлива. Но тут одной доброй воли мало.

Альберт подал морских ежей в розовом соусе, сервированных на холодных листьях латука, но, к его великому сожалению, молодые сотрапезники не оценили изысканной свежести утонченного блюда.

– Ты вернешься в Италию? – Это был самоочевидный вопрос, но ему страшно было услышать ответ.

– Да, Джордж. – Глядя ему в глаза, она пыталась передать переполнявшую ее радость, связанную с возвращением на родину. – Я так истосковалась по родной земле. Здесь я так и не смогла почувствовать себя как дома. И Бруно тоже никогда не был здесь счастлив.

Появился Альберт, чтобы сервировать другое блюдо, но Аннализа взглядом и быстрым жестом дала ему понять, что они хотят остаться одни.

– Я так хочу быть счастливой, Джордж, – призналась она.

Он поднялся, обошел стол и, зайдя ей за спину, принялся гладить ее обнаженные руки.

– Я люблю тебя, Аннализа, – прошептал он.

– Я знаю, – ответила она, ощущая, как дрожь удовольствия пробегает по телу от прикосновения к коже горячих ладоней.

– Я люблю тебя с той самой минуты, как ты спустилась по трапу самолета, ведя за руку сына, – признался он.

Отдаваясь завораживающей ласке его рук и голоса, Аннализа рассеянно следила за разноцветными парусами, лениво скользившими по голубой глади бухты под полуденным солнцем.

– Женщины умеют ценить чувства, выраженные взглядом и молчанием, – сказала она. – Я всегда знала, что ты меня любишь. Ты мне очень дорог. Меня влекло к тебе и, может быть, все еще влечет. Но я не люблю тебя, Джордж. Я не могу тебя любить.

– Ты ведешь себя так, словно дала кому-то обет вечной верности, – он ощутил зависть к мужчине, пробудившему в ней столь глубокие чувства.

– Прошу тебя, Джордж. Не хочу вспоминать о призраках, – Аннализа взяла его руку и благодарно поцеловала. – Сегодня я решила быть счастливой и тебе подарить счастье. Хоть один разок, – наконец-то она была свободной в своих действиях.

Аннализа поднялась на ноги.

– Идем, – позвала она.

Они вместе прошли по парку вдоль тропинки, спускающейся вниз по склону холма к бухте. Джордж обнял ее за плечи, и она склонила голову ему на плечо, наслаждаясь непривычным ощущением покоя.

В глубине парка стоял небольшой садовый домик, северная стена которого отвесно нависала над морем. Живописное деревянное строение с остроконечной крышей, увитое плющом, служило убежищем Аннализе. Она сама обставила его в типично итальянском вкусе и пряталась в нем в тяжелые и грустные минуты жизни. Это был ее buen retiro [55]55
  Укромный уголок (исп.).


[Закрыть], островок уединения, надежное место, где она могла заглянуть себе в душу. Здесь она писала письма отцу и крестной, здесь вспоминала Кало.

Садовый домик в глубине парка не принадлежал никому из семейства Брайан, он был ее исключительной собственностью на чужой земле. В нескольких метрах от домика была калитка, за ней проходила оживленная автострада, привлекавшая туристов благодаря великолепной панораме.

Аннализа вела Джорджа в свое маленькое имение. В свой дом.

* * *

– Hasta maana [56]56
  До завтра (исп.).


[Закрыть], Бруно, – сказал Дон Тейлор мальчику, вышедшему из «Кадиллака» у парадных дверей виллы.

– Hasta maana, Дон, – прокричал в ответ Бруно. – Muchas gracias [57]57
  До завтра, большое спасибо (исп.).


[Закрыть].

– De nada [58]58
  Не за что (исп.).


[Закрыть], – улыбнулся шофер, глядя, как он бегом, по своей обычной привычке, поднимается по ступенькам.

Было четыре часа дня. Дон привез его из школы на Ломбард-стрит, и теперь ему предстояло срочно вернуться в город, на Юнион-сквер, за мистером Брайаном. Хозяин в этот день решил вернуться домой раньше обычного. Для Дона это была хорошая новость, означавшая, что сам он тоже сможет прийти домой пораньше и провести целый долгий вечер с семьей.

Мадемуазель Югетт, пожилая французская гувернантка Бруно, служившая в доме с момента прибытия молодой хозяйки с сыном в Америку, остановила его на бегу.

– Bonsoir [59]59
  Добрый вечер (фр.).


[Закрыть], Мад, – уменьшительное от «мадемуазель» стало для нее именем собственным. Бруно начал звать ее так, когда ему был год. Они отлично ладили друг с другом.

– Bonsoir, mon choux [60]60
  Добрый вечер, душенька (фр.).


[Закрыть], – ответила она, ведя его в спальню, чтобы помочь переодеться.

Распорядок был тот же, что и всегда: после душа он оденется, позанимается на пианино с Мад (не столько из любви к музыке, сколько для того, чтобы угодить отцу), а потом можно будет немного поиграть или посмотреть телевизор в ожидании ужина.

Вдруг его осенило. Сегодня у него имеется отличный повод нарушить надоевшее расписание, избежать навязанного ему раз и навсегда плана действий.

– Мне надо немедленно поговорить с мамой, – объявил он, повергнув в полную растерянность гувернантку, которой, впрочем, всегда не хватало быстроты реакции в общении с ним.

– Прошу тебя, Бруно, у меня могут быть неприятности. – Она была не в состоянии справиться с мальчиком, а он, расшалившись, становился просто неуправляемым, как стихия.

– Мне нужно сообщить маме очень важную новость! – Он уже мчался вниз по лестнице, кубарем скатываясь по ступеням.

– Ты поговоришь с ней позже, Бруно, – ее слабый голос уже едва достигал его ушей.

– Только на минутку, Мад, – крикнул он, выбегая во дворик. – Я сейчас вернусь.

Обычно в это время он заставал мать в бассейне и был уверен, что она не рассердится, потому что новость, которую он хотел сообщить, и вправду была прекрасной. Учительница на уроке истории рассказала детям об Италии, а главное, о Сицилии, о найденных на острове финикийских и греческих поселениях, и даже показала диафильм об этих древних цивилизациях.

– Тебе повезло, Бруно, – сказала она. – Скоро ты сам увидишь эти памятники прошлого, они в каком-то смысле принадлежат и тебе.

Мальчик покраснел, чувствуя себя в центре всеобщего внимания, ему бы хотелось, чтобы мама была там и слышала эти слова. В бассейне ее не было. Он вошел в парк и направился к садовому домику в полной уверенности, что найдет ее там. Так весело было бежать по садовым дорожкам наперегонки с экзотическими бабочками.

Дверь домика была закрыта. Бруно повернул ручку, зовя мать, и как вкопанный застыл на пороге, поначалу даже не поняв, что означает клубок переплетенных тел, бьющихся и ищущих друг друга в полутьме на широком диване.

Потом, когда до него дошло, что нечто чудовищное происходит между его матерью и дядей Джорджем, он зажал себе рот рукой от боли и снова прошептал «мама», но с губ не сорвалось ни единого звука. В этот момент лица Аннализы и Джорджа повернулись к нему, и мальчик увидел в их глазах отражение своего собственного ужаса.