Текст книги "Рассвет над океаном (СИ)"
Автор книги: Ева Гончар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Часть III. ЭРНЕСТИНА ДЖЕЙН Дом в лесу, весна 2002-го года
40. Мисс Паркер. День 7-й, раннее утро
Не тошнит! Надо же, меня больше не тошнит! Уже забыла, как это бывает. И ничего не болит. Я умерла?
Пахнет отдушкой для белья, немного – лекарствами, и чем-то ещё, знакомым, но непривычным… хвоей? Неужели здесь есть запахи?
Глаза открывать страшно… Что я увижу? Бесконечный свет или бесконечную темноту? Или самое скверное – серое и жёлтое, воспалённый глаз камеры под потолком, и… В голове – карусель нечётких воспоминаний, более или менее отвратительных. Лайл, Рейнс, Салливан. Явь и бред вперемешку, не разграничить! Что последнее случилось со мной наяву? Наверное, теперь и не вспомню.
Светлым пятном – мама. Платье в цветочек, платок, прохладное касание руки. То, что не давало мне саму себя потерять в беспамятстве. Светлым пятном – Джарод. Я не хотела, чтобы он был рядом, я просила его уйти, я всё сделала, чтобы он смог исчезнуть, но он появлялся снова и снова.
Бред бесспорный: снежная равнина, рассечённая холодной чёрной рекой, с бесчисленными рукавами и притоками. Я лежала на плоту, который несло вниз по течению, и всё ждала, когда замёрзну насмерть вместе с рекой. И всё никак не замерзала.
Задержав дыхание, медленно открываю глаза. Белёный потолок с ветвистой трещиной – вот они, моя река и моя равнина! На самом деле, это всего лишь потолок, который давно не ремонтировали, а воздух, которым я дышу – тёплый и живой. Не Центр.
Господи, это же не Центр!!!
Осторожно поворачиваю голову. Прямо перед носом – очень старые, выцветшие обои в розочку. Смотрю в другую сторону. Большая пустоватая комната, окно в полстены, воланы плотного тюля, подсвеченного рыжим. В дальнем углу – стойка для капельницы. На прикроватном столике – фарфоровый с позолотой кувшин, чашка и батарея ампул и блистеров.
Где я? Если в клинике, то это очень странная клиника.
Сажусь в подушках и замираю, захваченная новым – блаженным! – ощущением. Чистая! Я – чистая! Чистые волосы, заплетённые в две косицы, чистое тело, чистая постель. Удобная, между прочим, постель… разве что слишком мягкая. А человек, заплетавший мне косички, кто бы он ни был, не желал мне зла.
Тянусь к кувшину. Почти не расплескав воду, наполняю чашку. Худые, бледные, исколотые руки – неужели это мои руки?! Вода совсем не холодная, но очень вкусная – никогда не пила такой вкусной воды!
Потихоньку, опасаясь приступа дурноты или головокружения, опускаю ноги на пол и встаю. Всё в порядке. Сердце заходится, и слабость, но с прежней слабостью нельзя даже сравнивать! А что это на мне надето? Ночная сорочка до пят, тонкое белое полотно, вышитое вручную… В каком сундуке её нашли? Подобные, наверное, носила моя бабушка!
Пол из некрашеного дерева, ковёр, выцветший, как обои. Подхожу к окну, отодвигаю кружевную завесу. В частых перекрестьях оконной рамы – кусок рыжего по-утреннему неба и непроницаемая ярко-зелёная стена леса. Понятно, почему так пахнет хвоей. В носу вдруг становится щекотно от подступивших слёз – я не думала, что ещё когда-нибудь увижу деревья и небо!
Эй, есть тут кто-нибудь? Есть, конечно, но они меня не слышат. Начинаю уставать, но в постель возвращаться не хочется – судя по всему, я провела в ней не один день. Не буду ждать, пока придут ко мне – сама отправлюсь на разведку.
За дверью – ещё одна комната, поменьше. Аккуратно застеленная кушетка у стены. Под окном – архаичный письменный стол с разложенными на нём книгами. Ещё один стол, громоздкий и длинный, заставлен пробирками, банками и приборами. Среди приборов я опознаю только микроскоп. Два ротанговых стула. Компактный холодильник – похоже, единственная новая вещь в этом доме, не считая стойки для капельницы.
За следующей дверью – лестничная балюстрада, небольшой холл без мебели, распахнутое настежь французское окно. А за окном – пёрышки высоких утренних облаков и просторная, залитая солнцем терраса.
Я вижу низкое плетёное кресло и тёмный стриженый затылок над его спинкой. Я уже знаю, чей это затылок и чья рука лежит на подлокотнике. Знаю, но сама себе не могу поверить. Делаю ещё несколько шагов. Шершавое тёплое дерево под ногами сменяется гладкой холодной мраморной плиткой.
– Джарод!
Он вздрагивает и оборачивается.
– Мия!
Хочу улыбнуться ему, но губы меня не слушаются, а глаза, оказывается, уже мокрые.
– Джарод. Скажи мне срочно, на каком мы свете!
41. Джарод. День 7-й, раннее утро
…Из Центра он отвёз меня к себе домой. Мы пробрались к потайному выходу, о котором не знал даже я. У самого выхода нас ожидала машина, за рулём которой восседал щуплый невзрачный человек – вероятно, одно из «папиных» доверенных лиц. Меня спрятали на заднем сиденье за непроницаемой чернотой тонированных стёкол. Пять часов назад, когда я прислушивался к сигналу, означающему, что проход в Центр открыт – могло ли мне тогда прийти в голову, что обратный путь я совершу в машине мистера Рейнса?
С того момента, как он сказал: «Следуй за мной!» – я целиком положился на него. Доверился, но не ему самому, а его фанатичному желанию заполучить нашего с Мией несуществующего ещё ребёнка. Доверился – и не прогадал.
Несколько дней – не знаю точно, сколько, часы у меня сразу забрали – я провёл в его подвале. Подвал был благоустроенный – похоже, я не первый коротал там время. Я написал подробную схему Мииного лечения, молясь о том, чтобы эта схема позволила ей дожить до нашего отъезда. Составил для Рейнса список лекарств и всего необходимого, что предстояло взять с собой. А дальше просто ждал, сознавая, что итог мучительного ожидания может быть вовсе не тем, на который я рассчитываю. Из-за бронированной двери возникнет не хозяин дома, а команда чистильщиков. И это будет означать, что Мии не стало, а меня сдали Триумвирату. Страшно мне не было: если случится первое, второе потеряет значение.
Всё обошлось. Мистер Рейнс явился ко мне один и со снотворным, которое пустил в мою вену, чтобы я не увидел дороги. Приходить в себя я начал ещё в вертолёте, но сумел это скрыть: тем, кто сопровождал нас с Мией, не следовало знать, что я понял, каким транспортом нас доставили. Очнулся окончательно уже в доме, в полутёмном холле на первом этаже, сидя на полу спиной к дивану. У моих ног стоял наш багаж – десяток коробок и сумок, – а на диване позади меня лежала Мия.
Мы, наконец, были вместе, вместе и вдвоём, но жизнь почти покинула её истаявшее и пожелтевшее тело. Я нащупал её пульс и, помню, довольно долго сидел, удерживая тонкое запястье. Ток-ток. Ток-ток. Ток-ток… Жи-ви. Жи-ви. Жи-ви… Не смей умирать, говорил я ей, не смей, я не затем вытащил тебя сюда, чтобы ты умерла у меня на руках, а я умер вслед за тобой. Ты здесь, чтобы жить, со мной и для меня, ты здесь, чтобы мы оба однажды стали счастливыми.
Твердил и твердил одно и то же, как заведённый, в первые два дня, когда она была совершенно без сознания. Сначала я думал, что её беспамятство – результат действия снотворного, которым её, как меня, накачали в дорогу. Потом испугался, что это печёночная кома, перед которой бессилен даже я. Но анализы крови говорили о том, что всё не так уж плохо, я не опоздал, организм борется и правильно реагирует на лечение. И тогда я понял, что она просто не хочет жить в реальном мире. Она не могла вырваться на свободу физичёски и вместо этого ушла в себя.
Я был рядом, когда Мия впервые открыла глаза. Думал, она обрадуется, увидев меня, а она испугалась! Повторяла: «Уходи! Уходи!» Звала маму, бредила… Мне стало трудно её лечить и ухаживать за ней. Мой голос и мой вид вызывали у неё панику. Если я прикасался к ней, считая, что она в забытье, она принималась плакать и умоляла её не трогать. Она по-прежнему была не здесь.
Перелом наступил вчера вечером. Я сделал ей очередной укол, поправил подушку, привычно приговаривая: «Возвращайся! Ты очень мне нужна, возвращайся!» И тут моя заколдованная принцесса, только что отталкивавшая мои руки, плеснула вдруг ресницами, длинно вздохнула, повернулась на бок и затихла. Оказалось, что она уснула – попросту уснула, глубоким и ровным сном здорового человека.
Нынче ночью я тоже спал пять часов подряд – впервые с тех пор, как нас оставили тут, в старом, большом и довольно бестолковом доме, который мне предстоит вскоре обследовать от чердака до подвала. Просыпаюсь на рассвете, слушаю Миино размеренное дыхание и отправляюсь на террасу. Надо же… не могу вспомнить, видел ли я уже всё это – маленькое зеркально-гладкое круглое озеро, глухой и дикий лес, подступивший к самой воде, снежные шапки гор, нависающие над ним. Тюрьма, конечно, но очень живописная тюрьма! Первый хозяин дома разбирался в пейзажах…
– Джарод! – раздаётся внезапно у меня за спиной.
Мия?.. Мне не слышится? Мия?!
Замерла в дверях, совсем бестелесная в огромной своей сорочке – ничего более подходящего для неё тут не нашлось! – губы вздрагивают.
– Скажи мне срочно, на каком мы свете!
Она ещё пытается шутить! Босые ступни зябко переступают по каменному полу – да ей же нельзя мёрзнуть! Сгребаю её в охапку, закутываю в свою куртку, с ногами усаживаю в кресло. Обнимаю её, целую щёки, мокрые от слёз, плечи и руки, несу что-то бессвязное – пытаюсь проговорить вслух все те ласковые слова, которыми называл её про себя…
– Подожди, подожди! – голос у Мии слабый и ломкий.
Я снова её напугал?.. Перевожу дыхание, пряча лицо у неё в коленях. С такой нежностью, какой я никогда от неё не ждал, она касается моих волос.
– Посмотри на меня! Я скажу тебе что-то очень важное.
Неужели есть вещи важнее того, что ты живая, и я могу обнимать тебя и целовать, а глаза у тебя разумные и ясные?
– Я всё время думала… пока была… пока могла думать… о том, что не успела этого сделать. Ни единой минутой не хочу больше рисковать! Ты должен знать, что я тебя люблю.
42. Мисс Паркер. День 7-й, около полудня
Джарод осыпал поцелуями мои руки, называл меня своей маленькой, а мне вдруг стало страшно. Вдруг сейчас, сию секунду, что-то случится? Что-то такое, что снова встанет между нами? Скажи ему, скажи немедленно, Мия! Пускай твои слова останутся в его сердце! Он сохранит их, даже если вы…
И я сказала. Как в воду прыгнула:
– Ты должен знать, что я тебя люблю!
И сразу успокоилась. Как будто магия этих слов – сильнее любой силы, которая могла бы нас разлучить. Он взглянул на меня так, словно не поверил своим ушам. Я взяла в ладони его осунувшееся, измученное лицо. Щёки колются. Глубже морщины. Сколько дней он не брился? Сколько ночей из-за меня не спал?
Стереть усталость кончиками пальцев. Вернуть свет в его глаза.
– Джарод, я люблю тебя.
– Я… догадался, – наконец, ответил он, – той ночью, на яхте, когда ты… Но я даже не надеялся, что ты сама признаешься. Я люблю тебя, Мия. Никого и никогда не любил сильнее.
Скрипнуло, взывая о сочувствии, плетёное кресло: Джарод приподнял меня и пересадил к себе на колени.
Тепло его дыхания на моей коже. Мягкая сила его объятий. Вкус и запах, и бесконечная бережность его губ. Я же простилась с ним! Я думала, всего этого у меня уже не будет…
Перестав целоваться, некоторое время мы просто сидели, прижимаясь друг к другу. Молчали и слушали, как звенит вокруг нас птичий хор. Солнце уже припекало, одуряюще пахло весной. Лес, горы, неподвижное озеро, неправдоподобно чёткое отражение леса и гор… Красивое место. Десять… девять… восемь… семь… Ещё пять секунд счастья, безмятежного, как это утро и это озеро – и придётся задать неизбежный вопрос.
– Где мы?
Джарод тяжело вздохнул и произнёс с невесёлой усмешкой:
– В гостях у мистера Рейнса.
Хоть я и ждала подвоха, а всё равно дёрнулась, будто меня ударили. Солнце померкло, стал какофонией птичий хор.
– Прости, моя хорошая. Если бы я мог, я бы от тебя это скрыл.
Приподнял подол моей антикварной рубашки. На правой лодыжке я увидела чёрный браслет в два дюйма шириной. Следящее устройство! Проклятье. Мы пленники. Мы оба теперь пленники. Он всё-таки попался. Из-за меня попался, без сомнений.
– Я не заметила эту штуку.
– Ты к ней привыкла. Я свою тоже давно не замечаю…
– Когда это я успела привыкнуть?
– Мы здесь уже неделю.
Я была без сознания неделю?! Или даже больше? Ничего себе! Потрогала браслет – плотный гладкий пластик с едва заметным швом. Попыталась подковырнуть шов – безуспешно.
– Не снимается… – поморщился Джарод. – То есть, конечно, распилить его я смогу. Но через минуту здесь будет охрана. Он настроен на температуру и влажность человеческой кожи.
– Я не вижу охраны. Где она?
– Я и сам ещё её не видел, но она, разумеется, есть. Обитают во флигеле, с другой стороны дома. У них там терминал, на который идут сигналы с браслетов. За нами наблюдают двадцать четыре часа в сутки и вмешаются, если мы уйдём от дома дальше, чем на сотню метров… Так сказал наш хлебосольный хозяин, и у меня нет повода ему не верить.
– Наблюдают? – я похолодела. – Смотрят и слушают?!
– Нет, Мия, нет, успокойся, – он погладил меня по спине, стараясь снять напряжение. – Отслеживают наше местоположение. Мы для них всего лишь точки на мониторе, – и добавил непонятно: – Таков был уговор. Хорошая новость в том, что здесь, в доме, вообще нет ни камер, ни жучков. Я проверил.
– А плохая?
– Есть и плохая. Я понятия не имею, где мы находимся и как отсюда выбраться.
– А как мы попали сюда, тебе известно?
– Нас привезли на вертолёте, – пожал плечами Джарод.
– Я же не об этом спрашиваю! – я почувствовала раздражение, потому что по-прежнему мало что понимала.
– Знаю, – он снова погладил меня по спине, мне стало чуть легче. – Ты спрашиваешь, что это за место, зачем мы здесь и что произошло, пока ты была без памяти. Пойдём в дом, Мия. Ты устала, и пора принимать лекарства. Пойдём, я потом тебе всё расскажу.
Да, устала. Так устала, словно пешком обошла вокруг озера! Уснула раньше, чем мой врач закончил звенеть ампулами. Проснувшись, вижу Джарода сидящим рядом со мной – так и сидел всё это время? Держит меня за руку и улыбается удивительной улыбкой. В ней и нежность, и усталость, и облегчение, и тревога одновременно.
– Привет, соня!
– Привет! – я тоже ему улыбаюсь. – Рассказывай. Всё рассказывай, – предвосхищаю его вопрос, – с того утра, когда ты улетел в Чикаго.
И он начинает рассказывать. Говорит медленно, тщательно подбирает слова, чтобы сгладить остроту воспоминаний, но мне всё равно очень больно. За нас обоих. Короткой и яркой, как взрыв, радости от того, что мы не родственники, не хватает, чтобы разогнать беспросветный мрак последовавших за ней событий.
– Может, хватит пока, Мия?
Что, я совсем неважно выгляжу?
– Нет уж, говори! Я и так слишком долго была не в себе.
Продолжает. Узнаю, как он вышел на Салливана – меня передёргивает от этого имени. Об удачном шантаже, о плане, который чуть не осуществился.
– Увы, я переоценил актёрские способности моего помощника. Или недооценил подозрительность мистера Рейнса. Что-то в поведении Салливана его насторожило, и он отправил Лайла за ним проследить. Доктора застукали рядом с резервным пультом «Полярной звезды». Кажется, в тот же вечер его убили.
«В тот же вечер его убили». Мне нравится, как это звучит. Если бы я услышала то же самое о двух других своих мучителях!
– К счастью, он успел открыть мне дорогу в Центр. И я пришёл к мистеру Рейнсу, покупать у него твою жизнь, Мия. Как видишь, купил.
– Что ты ему предложил… за меня? – спрашиваю я с замирающим сердцем.
– Пообещал, что буду добровольно работать на Центр. И что отдам ему ребёнка – нашего с тобой ребёнка, когда он родится.
Ребёнка? Отдать Центру нашего ребёнка?! Не может быть, что такое он говорит?
– Джарод, ты серьёзно? Ты правда собираешься это сделать?!
43. Джарод. День 7-й, вторая половина
– …Ты серьёзно? Ты правда собираешься это сделать?!
– Заставить тебя родить ребёнка и отдать его Рейнсу? Нет, ну что ты, конечно, нет!
Я сжал её в объятьях – никак не привыкну к нынешней хрупкости её тела! – и зарылся губами в её волосы.
– Я собираюсь сбежать отсюда вместе с тобой. И в этот раз, надеюсь, нам ничто не помешает.
Мия шумно выдохнула, оплела меня руками и замерла, ожидая продолжения. Мне стало стыдно. Не было необходимости её пугать, я мог сразу посвятить её в свои планы. Каюсь, мне захотелось посмотреть на её реакцию. Пусть бы она не поверила мне или полыхнула негодованием – я бы знал тогда, что с ней всё в порядке! А она взглянула на меня обречённо и горько, как будто была уверена, что нет такого насилия, которого нельзя совершить над ней. И я не удержался от вопроса, с которым хотел повременить.
– Маленькая моя, что они с тобой делали?
Она ответила не сразу. Я открыл было рот, чтобы взять свой тяжкий вопрос обратно, но тут она отодвинулась от меня, села очень прямо, поправила соскользнувшую на плечо рубашку и сказала нечто неожиданное:
– Знаешь, мне повезло!
Слабо улыбнулась, заметив моё изумление, и пояснила:
– Повезло заболеть. Будь я здорова, мною бы… занимался Лайл. И он бы меня сломал.
Снова умолкла, закрыла глаза, стала ещё бледней от воспоминаний. Я жадно ловил каждое движение жизни на её лице. Что угодно, даже эта бледность, этот излом страдания – лишь бы не восковая кукольная мертвенность, которую я видел в первые дни!
– Чего они добивались от тебя, Мия?
– Сначала спрашивали, каким образом я узнала, что мистер Рейнс мне не отец. И просто демонстрировали силу. Я отпиралась…
Запнулась на полуслове и несколько раз вдохнула открытым ртом, на лбу у неё выступила испарина.
– Довольно! – испугался я. – Поговорим потом!
– Сейчас, Джарод. Я расскажу сейчас. Я отпиралась, твердила, что ничего не знала… Ляпнула, мол, сгоряча. Клянусь, я тебя не выдала!
Лучше бы выдала, подумал я в который раз и снова взял её за руки. Они были ледяные.
– Лайл вколол мне какой-то наркотик, – она сглотнула. – Галлюциноген. Повторения я бы не выдержала. Но повторения не было, потому что я заболела.
Остановилась опять. Я ждал – и вспоминал момент, когда мог пристрелить того, кто теперь считается моим братом, как бешеного зверя, но, идиот, почему-то не пристрелил!
– Потом они выяснили, что Сидни принёс генетикам для анализа образец твоей крови, и взяли доктора в оборот. Как я могла допустить, чтобы он пострадал по моей милости!.. Ты случайно не знаешь, что с ним? Я больше ничего о нём не слышала.
– Кажется, я видел Сида в записях из Центра, которые просматривал, когда готовил твой побег, – ответил я осторожно – не смог вспомнить, к каким дням относились те записи. – Не волнуйся о нём, Мия. Ты же знаешь, он умеет выходить сухим из воды.
– Да, – согласилась она и продолжила: – Пришлось придумать легенду, объясняющую, когда и как я с тобой встречалась. Но они всё равно поняли, что я вру. И тогда они сказали, что, если я хочу жить, я должна сделать то, чего не сделала моя мама. Родить ребёнка от одного из Паркеров.
– Одного из?.. – удивился я.
– От Джарода или от Лайла – решай сама, от кого… Сорок Третья.
– Сволочи!
– Я подумала, что речь идёт об искусственном оплодотворении, и сказала, что согласна родить от тебя. Но выяснилось, что твоего генетического материала в Центре нет…
– В самом деле, нет. В прошлом году я изъял из их банка и сперму свою, и стволовые клетки, и даже кровь. Не хотел однажды обнаружить, что в стенах Центра у меня появились новые клоны или другие… родственники.
– Рейнс рвал и метал из-за этого. Меня поставили перед выбором: или я помогаю им до тебя добраться, или отцом моего ребёнка будет Лайл. Потом… ничего особенного они уже от меня не хотели. Приходили и спрашивали, не надумала ли я им помогать. Обещали, что отдадут меня Лайлу, как только мне станет лучше. А мне становилось только хуже…
Тут Мия, до сих пор метавшаяся взглядом по комнате, посмотрела на меня и увидела что-то такое, отчего её глаза округлились.
– Джарод, всё было не так страшно, как ты подумал! Меня не насиловали. Меня не били и не пытали… Почти. Кроме Лайлова показательного выступления. Мне повезло – болезнь была моей охранной грамотой.
Ей повезло. Её унизили, её запугали, её хотели сделать племенной сукой. Её чуть не отправили на тот свет. Ей повезло, твою мать! Мне даже дышать стало тяжело от ярости, я не сразу смог вернуть себе равновесие. Когда опомнился, Мия тщетно пыталась избавить от моей хватки свои потеплевшие ладони. Лицо её стало розовым, глаза влажно блестели.
– Больно, да, больно? Прости!
Прижала к щекам освобождённые руки, поморгала, прогоняя слёзы.
– Мне? Ничуть. Это я постоянно причиняю тебе боль…
– Не ты, Мия – Центр!
– …И создаю тебе проблемы! Если бы не я…
– …Я бы, наверное, давно умер от скуки!
Если бы не она, я бы вообще не жил – существовал, бессмысленно и бесцветно. Меня всё ещё трясёт, я всё ещё нахожусь вместе с нею там, в камере на шестнадцатом подуровне. Но я улыбаюсь – чего мне стоит сейчас улыбка! – и целую Мию в нос. Не хватало только, чтобы она чувствовала себя виноватой!
«Цвет и смысл моей жизни» откидывается на подушки, сосредоточенно сводит тонкие брови и спрашивает:
– Тебе известно, зачем им наш ребёнок? Мне казалось, это такой изощрённый шантаж. Способ надавить на меня, чтобы я заманила тебя в ловушку. А выходит, он, на самом деле, им нужен!
– Ещё как нужен, Мия! Только не «им», а мистеру Рейнсу. Лично. Ты должна понимать: мы сейчас не в Центре. Этот дом – собственность мистера Рейнса. Люди, которые нас стерегут – не чистильщики, они им самим наняты. Ради нашего ребёнка – ради одной лишь надежды его получить! – мистер Рейнс стал действовать тайком, фактически, пошёл против Центра и Триумвирата. На что я и рассчитывал. Мне нужно было вытащить тебя из «клиники», и я это сделал. Отсюда сбежать проще. Нас и след простынет раньше, чем он поймёт, что я не намерен выполнять свою часть договора.
Мия молчит несколько секунд, закусив губу, а потом повторяет упрямо:
– Зачем ему наш ребёнок, Джарод? Ты знаешь?
– Знаю. И ты сейчас узнаешь тоже, если готова слушать.
