355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ева Берар » Бурная жизнь Ильи Эренбурга » Текст книги (страница 17)
Бурная жизнь Ильи Эренбурга
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 05:08

Текст книги "Бурная жизнь Ильи Эренбурга"


Автор книги: Ева Берар



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Страшное лето 1942 года

С падением Севастополя 3 июля начался новый этап наступления гитлеровской армии. По плану Гитлера до зимы в руки немцев должны были перейти богатый нефтью Кавказ, через который открывался выход на среднеазиатские республики, и Сталинград. Если бы войскам вермахта удалось закрепиться на Волге, если бы Москву удалось отрезать от промышленности на востоке страны, у России остался бы один выход – капитуляция.

В июле советские части в панике покидают Ростов-на-Дону. Дорога на Волгу и на Кавказ открыта. Все внимание теперь приковано к Сталинграду, городу с символическим именем: здесь решается судьба страны.

После позорной сдачи Ростова Сталин бьет тревогу: Волга – это последний рубеж. Нужно положить конец панике и беспорядку: «Ни шагу назад!» Лучше самоубийство, чем капитуляция. Кроме карательных приказов принимаются меры, призванные укрепить патриотический дух и поднять авторитет офицеров Красной армии. Для них вводятся ордена, отсылающие к памяти героических предков – Суворова, Кутузова, Александра Невского; в Великобритании по специальному заказу изготовляются шитые золотом погоны. Именно в таких погонах советские офицеры будут руководить решающим прорывом под Сталинградом в середине ноября, после чего русские перейдут в наступление, и в феврале 1943 года армия Паулюса попадет в кольцо.

Горячая вера в победу и ее «вдохновителя и организатора» Сталина поддерживает народ в борьбе, но общее недовольство режимом растет. У людей развязались языки, передаются слухи о ссорах в Комитете обороны, о вмешательстве в военные операции некомпетентных и всемогущих политруков.

Каждый день Эренбург получает сотни писем с фронта и из тыла; они свидетельствуют о том, что люди освободились от страха. Он улавливает ропот негодования, поднимающийся по всей стране: «Кто сейчас расскажет, как люди думают на переднем крае – напряженно, лихорадочно, настойчиво. Они думают о настоящем и прошлом. Они думают, почему не удалась вчерашняя операция, и о том, почему в десятилетке их многому не научили. <…> Многое на войне передумано, пересмотрено, переоценено… По-другому люди будут трудиться и жить. Мы приобрели на войне инициативу, дисциплину и внутреннюю свободу…» [408]408
  Эренбург И.ЛГЖ. Кн. 5. Соч. Т. 7. С. 709.


[Закрыть]

В Москве в то лето царит необычайное напряжение. Нависшая опасность обостряет жажду свободы. Можно подумать, что отменили цензуру – художники и писатели в едином патриотическом порыве забывают о привычной осторожности. Каждый по-своему, но все они пишут о России:

 
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, —
И мы сохраним тебя русская речь,
Великое русское слово [409]409
  Ахматова А.Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1977. С. 212 («Мужество», 23 февраля 1942).


[Закрыть]
.
 

Эти строки написаны Анной Ахматовой в то время, когда весь мир, затаив дыхание, слушает «Ленинградскую симфонию» Дмитрия Шостаковича – композитора, еще недавно изобличенного в «формализме». В новой пьесе Симонова с характерным названием «Русские люди» утверждается, что советский патриотизм не на пустом месте возник, он уходит корнями в русское дореволюционное сознание. В романе Шолохова «Они сражались за Родину», публиковавшемся по частям в «Правде», патриотизм явно имеет антисемитскую окраску – в «братской семье советских народов», жертвы которых перечисляет автор, нет места евреям. Что касается Эренбурга, для него одного слово «патриотизм» ассоциируется со словом «Европа».

Эта привязанность к отечеству, сострадание к родине, попранной захватчиком, это единодушие имеют и обратную сторону – ненависть. Любовь к России и ненависть к немцам сплачивали измученный народ и писателей. «Убей его!», «Я пою ненависть», «Урок ненависти» – эти произведения Симонова, Суркова и Шолохова датируются 1942 годом. Эта лютая, «утробная» ненависть имеет, по мнению Эренбурга, воспитательное значение: только она одна может помешать солдатам отступать перед врагом. «Оправдание ненависти» – так называется статья Эренбурга, написанная летом 1942 года: «Теперь у нас все поняли, что эта война не похожа на прежние войны. Впервые перед нашим народом оказались не люди, но злобные и мерзкие существа, дикари, снабженные всеми достижениями техники, изверги, действующие по уставу и ссылающиеся на науку, превратившие истребление грудных детей в последнее слово государственной мудрости. Ненависть не далась нам легко. Мы ее оплатили городами и областями, сотнями тысяч человеческих жизней. Но теперь наша ненависть созрела <…> Мы поняли, что нам на земле с фашистами не жить» [410]410
  Эренбург И.Оправдание ненависти. Соч. Т. 5. С. 539.


[Закрыть]
. Во имя мести за побежденную Испанию, униженную Францию, опустошенную Россию, нужно взращивать в себе священную ненависть – и Эренбург каждый день принуждает себя читать немецкую прессу, пропагандистские брошюры, дневники и письма немецких солдат. Позже, оказавшись вместе с наступающей советской армией в Восточной Пруссии, он добьется разрешения присутствовать на допросах пленных, каждый раз объявляя, что он еврей. Он словно загипнотизирован нацизмом – этим чудовищным гибридом, неслыханной смесью цивилизованности и дикости, которую он предсказал когда-то в «Хулио Хуренито» и которая теперь глумливо издевается над гуманистическими ценностями. Он культивирует свою ненависть, подбирает самые грубые, убийственные слова – и это обеспечивает ему настоящую всенародную популярность. «Надо поставить себя на место русского солдата, – писал Александр Верт, – который, глядя летом 1942 года на карту и видя, как немцы занимают один город за другим, одну область за другой, спрашивает себя: „До каких пор мы будем отступать?“ Статьи Эренбурга помогали каждому сохранить присутствие духа. <…> Можно любить или не любить Эренбурга как писателя, однако нельзя не признать, что в те трагические недели он проявил гениальную способность найти точные, образные, уничтожающие формулировки для выражения русской ненависти к немцам» [411]411
  Верт А.Россия в войне 1941–1945. С. 284–285.


[Закрыть]
.

Статьи Эренбурга из «Красной звезды» широко перепечатываются и цитируются в местных газетах, фронтовые листовки с его текстами выпускаются огромными тиражами. В 1942 году его имя присвоено танковому подразделению; между Эренбургом и танкистами завязывается переписка: чуть ли не каждый день бойцы отправляют ему отчеты о происходящем в их части, свои литературные опыты, документы, найденные у солдат вермахта; он, в свою очередь, пишет им перед боем, помогает установить связь с другими подразделениями. Его читают, любят, ему доверяют. Со всей страны к нему приходят письма от родственников без вести пропавших; солдаты и офицеры завещают ему свои дневники и личные письма. Своей штатской походкой, сутулой спиной, беретом, растрепанными волосами он резко выделяется среди военных, особенно когда надевает форму. На фотографиях того времени он запечатлен с записной книжкой в руках, всегда внимательный, среди солдат, усталых, но с улыбками на осунувшихся лицах, либо в окружении измученных женщин: в простых косынках, в обносках, они смотрят на него с надеждой. Вошел в историю приказ командира батальона одной из дивизий: «Разрешается раскуривать привезенные газеты, за исключением статей Эренбурга» [412]412
  Рубашкин А.Публицистика И. Эренбурга против войны и фашизма. М.; Л., 1965. С. 265.


[Закрыть]
. Его известность простирается далеко за границы СССР. Немцы платят ему той же монетой: ненависть за ненависть. Из всех советских журналистов и пропагандистов он лучше всех знает врага. Он гордится тем, что ввел в оборот презрительную кличку «фриц»: «Мы помним все. Мы поняли: немцы – не люди. Отныне слово „немец“ для нас самое страшное проклятие. Отныне слово „немец“ разряжает ружье. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. <…> Если ты не убьешь немца, немец убьет тебя. Он возьмет твоих и будет мучить их в своей окаянной Германии. <…> Если ты убил одного немца, убей другого – нет для нас ничего веселее немецких трупов» [413]413
  Эренбург И.Война. Т. 2: Апрель 1942 – март 1943. М.: Гослитиздат, 1943. С. 22 («Убей»).


[Закрыть]
.

Еврейский антифашистский комитет

В октябре 1941 года два руководителя Бунда (Еврейской социалистической партии в Польше) Виктор Альтер и Хенрик Эрлих, арестованные НКВД в 1939 году, предложили Сталину создать антигитлеровский еврейский комитет под международным председательством. Комитет должен был помогать евреям в оккупированных странах. Сталин подхватил эту идею, а авторов проекта велел расстрелять. Так возник ЕАК – Еврейский антифашистский комитет; первый раз он собрался в мае 1942 года. Во главе комитета стояли, разумеется, только советские граждане, руководил им Соломон Михоэлс, цели, которые он преследовал, тоже были советскими: комитет должен был добиться широкой огласки зверств нацистов за рубежоми организовать сбор помощи среди американских евреев. Уже на первом собрании ЕАК раздались требования (в частности, прозвучали голоса П. Маркиша, И. Добрушина и И. Нусинова), чтобы комитет занялся также специфическими проблемами советских евреев, в особенности судьбой эвакуированных [414]414
  См.: Redlich Sh.Propaganda and Nationalism in Wartime Russia: The Jewish Antifascist Committee in the USSR 1941–1948. N.Y, 1983.


[Закрыть]
. Следующее заседание комитета состоится лишь в феврале 1943 года, после победы под Сталинградом.

В тот момент в сталинской политике намечаются две взаимоисключающие тенденции в зависимости оттого, к кому он обращается – к западным союзникам или к гражданам своей страны. Что касается внешней политики, он продолжает заявлять о прочности связей СССР и Запада, о нормализации отношений, об отказе от «мировой революции», доказательством чему должен являться роспуск Коминтерна. В то же время внутри страны набирают силу великодержавный шовинизм и национализм. Образование ЕАК очевидно разворачивалось в соответствии с первой тенденцией: как никогда, Сталин нуждается в поддержке Соединенных Штатов, прекрасно понимая, что общественное мнение по ту сторону Атлантики чутко реагирует на отношение к евреям в СССР (в особенности после исчезновения Альтера и Эрлиха, которое не прошло незамеченным). Но бурно растущий русский национализм делает положение комитета двусмысленным: при явном поощрении сверху в стране развиваются антисемитские настроения, начинаются гонения на евреев. Эренбург, которому в силу его положения хорошо знакомо настроение народных масс, пишет об этом без обиняков: «Вы, должно быть, слышали об этих евреях, „которые не хотят идти на фронт“. Немало у нас солдат, которые даже и не знали, что они евреи, пока однажды не получили письмо от своей семьи из Узбекистана или Казахстана [речь идет о жителях, эвакуированных из областей, занятых немцами. – Е.Б.] с требованием объяснений, поскольку люди вокруг них не стесняясь заявляли, что евреев что-то не видать на фронте и в бою». Будучи хорошим пропагандистом, он не ограничивается одной констатацией фактов: «Читая такое письмо на фронте или в окопе, солдат-еврей начинает тревожиться – не за себя, а за свою оклеветанную семью. Если мы хотим, чтобы солдаты и офицеры Красной Армии спокойно шли в бой, нужно признавать их заслуги в борьбе. Мы должны говорить об их подвигах – не из бахвальства, но ради единственной цели: как можно быстрее покончить с немцами» [415]415
  Эйникайт. 1943. 15 марта.


[Закрыть]
. Казалось бы, все правильно. Но как быть, если по официальным указаниям имена евреев-героев, включая тех, кто получил государственные награды, замалчиваются в печати? Как быть, когда к нему обращаются все чаще и чаще, обиженные, как военные, так и «художественная интеллигенция», жалуясь на поднимающийся антисемитизм? [416]416
  Государственный антисемитизм в СССР 1938–1953. Документы / Сост. Г.В. Костырченко. М., 2005. С. 35–37.


[Закрыть]

«Мать мою звали Ханой…» В августе 1941 года Эренбург вспомнил о матери вовсе не из-за немцев. На самом деле он никогда не забывал о своем происхождении – даже (или в особенности?) когда ругал хасидизм в своих репортажах. Он не обошел своим вниманием ни погромы, ни нюрнбергские законы 1935 года об идентификации евреев и ограничении их прав в Третьем Рейхе. Однако тогда у него не возникло потребности заявить себя евреем; ведь он имел в перспективе кое-что получше: советский идеал нового человека и амплуа «гражданина мира»! Только после 1939 года, после советско-германского пакта и оккупации Франции, когда евреи оказались брошены на растерзание нацистам и вдруг выяснилось, что все его надежды – беспочвенная утопия, он снова ощутил себя частью своегонарода: «Ни Египту, ни Риму, ни фанатикам инквизиции не удалось истребить евреев. <…> Гитлер – выродок, который не понимает, что истребить народ нельзя. Евреев стало меньше, но каждый из них стал больше» [417]417
  Эйникайт. 1943. 25 июля.


[Закрыть]
. Про Гитлера все понятно. Русский антисемитизм не так смертельно опасен, как расовые теории нацистов, но он ранит Эренбурга даже глубже. После Сталинграда он на вершине славы: он нужен советскому руководству, его совета ищут дипломаты, его любят бойцы. Однако слова, сказанные ему в 1940 году, крепко засели в памяти: «Евреи у нас только гости». Письма, каждый день приходящие от знакомых и незнакомых людей, лишь подтверждают это. Эренбург видит, что происходит наверху: его новое обращение к американским евреям, заказанное в августе 1943 года, было встречено весьма критически. Его упрекнули в том, что он слишком подчеркивает героизм фронтовиков-евреев! Ни один из материалов Эренбурга, написанных для журнала «Эйникайт» («Единение»), органа ЕАК, выходившего на идише, не был перепечатан в советской русскоязычной прессе. В то время еще не осознаны масштабы геноцида, еще неизвестно ни о деревнях, стертых с лица земли, ни о выжженных гетто в оккупированных Белоруссии и Украине, но Эренбург уже опасается, что жертвы еврейского народа могут быть преданы забвению и принесены в жертву идее великой победы русского народа.

Летом 1943 года «Эйникайт» обращается к читателям с призывом посылать в газету сведения об уничтожении евреев нацистами. На пленуме ЕАК Эренбург предлагает издать эти документы в трех томах: первый, условно названный «Черной книгой», должен рассказывать об уничтожении евреев на территории Советского Союза; второй, «Красная книга», – о подвигах солдат и офицеров еврейской национальности; третий должен быть посвящен партизанам-евреям, действовавшим на оккупированных территориях. Для осуществления этого масштабного проекта Эренбург создает при ЕАК литературную комиссию, в которую входят известные писатели и журналисты, среди них Абрам Суцкевер и Василий Гроссман.

Сама идея создания документального свода о судьбе евреев в оккупированных странах принадлежит не ему – она была выдвинута в концу 1942 года Альбертом Эйнштейном и Американским комитетом еврейских художников, писателей и ученых. Они тут же обратились к советскому ЕАК с предложением общего издания, в котором главы, посвященные судьбе советских евреев, являлись бы одной из частей. Понятно, что дальнейший ход событий полностью зависел от советско-американских отношений. Во время пропагандистской поездки в Соединенные Штаты Ицик Фефер и Соломон Михоэлс получают из Москвы согласие на сотрудничество в проекте публикации… но при условии, что книга будет издана только в Соединенных Штатах! Эренбург же настаивает на необходимости опубликования документов именно в СССР и именно тех томов, что посвящены советским евреям. На этот раз он оказывается отнюдь не интернационалистом! Тем на менее по распоряжению Андрея Громыко, советского посла в Вашингтоне, ЕАК пересылает собранные и обработанные литературной комиссией документы международной редколлегии по публикации «Черной книги», созданной в США. Эренбург, которого никто не посвящает в происходящее, негодует и отказывается от председательствования Литературной комиссии; он рассылает письма авторам, у которых заказал материалы, информируя их о прошедшем и предлагая свободно распоряжаться текстами [418]418
  Черная книга; жизнь и судьба. Стенограмма заседания Еврейского антифашистского комитета. 1946, 25 апреля / Публ. И. Альтмана // Горизонт. 1989. № 10. С. 30–38.


[Закрыть]
. По мере того как советские войска продвигаются к Берлину, меняется политическая подоплека и, следовательно, судьба «Черной книги». В феврале 1945 года особая комиссия, созданная для выяснения разногласий между Эренбургом и ЕАК, решила, что будут составлены два издания: одно, чисто документальное, без участия Эренбурга, и другое – литературные очерки, заказанные Эренбургом разным авторам. Что касается этих последних, комиссия отмечала, что в них «излишне много рассказывается о гнусной деятельности предателей народа из украинцев, литовцев и др.» [419]419
  Альтман И.Неизвестная «Черная книга». Иерусалим; М., 1993. С. 16–28.


[Закрыть]
В мае установлена новая литературная комиссия; из бывших редакторов в ней находится один Василий Гроссман. Отныне работа над «Черной книгой» будет проходить без участия Эренбурга.

Скоро победа… что дальше?

Разгром немецкой армии под Сталинградом в феврале 1943 года, капитуляция 6-й немецкой дивизии, той самой, что брала Париж и составляла гордость вермахта, сто тысяч немецких военнопленных, в том числе двадцать четыре генерала, – это переломило ход войны. Несмотря на то что открытие второго фронта в очередной раз откладывается, Сталин отдает приказ о массированном контрнаступлении. Настал черед немцев отступать. В августе в Москве прозвучали первые залпы победного салюта.

На фронте солдаты по-прежнему гибнут тысячами, однако победа Красной армии не за горами, и пришло время решать, что же будет после войны. В ноябре 1943 года Рузвельт, Черчилль и Сталин встречаются в Тегеране, чтобы заново перекроить мир. Не спуская глаз с Берлина и Польши, Сталин пристально следит и за положением внутри страны. Его подданные все еще верят, что их лишения и жертвы вернут им свободу, но уже готовится кампания против «упадничества», «индивидуализма» и «проявлений анархизма». Аппаратчики, отсиживавшиеся во время войны в тылу, возвращаются в города и колхозы насаждать прежние советские порядки. Возобновляются аресты и доносы, возрождаются страх и подозрительность – запахло 1937 годом. Сталин входит в роль Ивана Грозного (и к тому же поручает Эйзенштейну прославить в кино царя-тирана): он тоже собиратель земель русских, он жесток, но мудр и всесилен. В то время как советская пропаганда превозносит его военный гений и любовь к родине, как все громче воспевается Великая Россия, происходит депортация целых народов – крымских татар, чеченцев и др., обвиненных в сотрудничестве с фашистами. Эренбург тоже вносит в это свой вклад: «Старший брат в советской семье, русский народ достиг уважения других народов не самоутверждением, но самоотверженностью: он шел впереди, он идет впереди других по той дороге, где человека встречают не только цветы, но и пули» [420]420
  Цит. по: Рубашкин А.Публицистика И. Эренбурга против войны и фашизма. С. 301.


[Закрыть]
. Заплатив положенную дань казенному патриотизму, он возвращается на свои позиции вечного интернационалиста: «Любовь к родной стране, к родному народу не сужает мир. Она его расширяет. В дни испытаний мы находим чувства, чтобы понять горе поруганного Парижа, муки Праги, страшную судьбу югославов. Мир нам стал ближе, и мы стали ближе миру. <…> Мы вступаем в третий год войны не одни» [421]421
  Выступление И. Эренбурга на IX Пленуме правления ССП. Февраль 1944. Част. собр. И.И. Эренбург.


[Закрыть]
.

Однако и он ощущает, что страну снова берут в ежовые рукавицы. На заседании Союза писателей в марте 1943 года Эренбург признается, что на него «повеяло довоенным литературным бытом от вступительного слова и докладов», иронизирует над директивами, в которых ставится задача создания «монументальных романов» в духе «Войны и мира», и над писателями, ожидающими, что война снабдит их «материалом» [422]422
  Выступление И. Эренбурга на творческом заседании ССП. 26 марта 1943 г.//РГАЛИ. Ф. 1204. Оп.2. Ед. хр. 223.


[Закрыть]
. Скончался Юрий Тынянов, выдающийся литературовед и писатель, друг «Серапионов»: он давно болел, медленно угасая в атмосфере полного равнодушия со стороны Союза писателей. Эренбург сообщает о его смерти В. Г. Лидину (который тоже оказался в опале и был уволен из московского штата «Известий»): «Похоронили Тынянова. Было мало народу, и все происходило почему-то в Литфонде. На экзекуции не хожу, а им подверглись Зощенко и Асеев» [423]423
  И. Эренбург – В.Г. Лидину. 25 декабря 1943 г. // Письма. Т. 2. С. 327.


[Закрыть]
. Между тем руководство ССП усиливает бдительность: Федин, Платонов, Паустовский, Пастернак, Евгений Шварц, которого Эренбург отважно защищает, обвиняются в недостатке патриотизма: они-де в трудное для народа время отсиживались в «башне из слоновой кости». «Сто писем» – подготовленная Эренбургом подборка писем партизан, среди которых много евреев, – должна была выйти на двух языках – русском и французском: французская версия появляется в Москве в начале 1944 года, а русское издание пущено под нож. «Сейчас не 41-й», – цинично объяснили ему в Главлите.

В глазах Эренбурга появляется тяжелое, порой мрачное выражение, он все больше сутулится. Но он еще верен себе, не отворачивается от старых друзей. Анна Ахматова, вновь обратившаяся к нему с просьбой помочь вытащить из ГУЛАГа своего сына, пишет: «Еще раз благодарю Вас за готовность сделать добро и за Ваше отношение ко мне» [424]424
  А. Ахматова – И. Эренбургу. 30 мая 1944 г. // Почта. С. 164.


[Закрыть]
. Молодой драматург Александр Гладков вспоминает: «Кажется, в начале зимы 1943 года в клубе писателей состоялся необычный вечер. Известные и маститые поэты должны были прочитать свои первые стихи. <…> Большинство выступавших читали свои ранние стихи с высокомерной улыбкой нынешнего превосходства над ними, иногда почти на грани шутовства. Только Эренбург прочитал уже очень далекие от него юношеские стихи с покорившим всех уважением к своему прошлому» [425]425
  Гладков А.К.Мейерхольд: В 2 т. М.: СТД РСФСР, 1990. Т. 2: Пять лет с Мейерхольдом. С. 421.


[Закрыть]
.

В сентябре 1943 года Красная армия подошла к Киеву. Освобождаются земли, с самого начала войны находившиеся под немецкой оккупацией; здесь проживало самое большое число евреев. Статьи Эренбурга о продвижении Красной армии наполнены ужасом и болью: «Тяжело украинцам, бойцам Красной Армии думать о своей родине <…> Наступая, Красная Армия снова видит черные дела захватчика: пепелища городов, пустыню, тела замученных» [426]426
  Эренбург И.Война. Т. 3: Апрель 1943 – март 1944. М.: Гослитиздат, 1944. С. 289, 329 («Великий и негасимый», «Изгнание врага»).


[Закрыть]
. В ходе освобождения Киева недалеко от города было обнаружено страшное захоронение – Бабий Яр, где немцы расстреляли сорок тысяч евреев. Чрезвычайная государственная комиссия в своем отчете предпочтет написать о «десятках тысяч убитых мирных советских граждан», не уточняя, что речь идет о евреях. Эренбург и сам в течение двух месяцев не может ни словом обмолвиться о том, что в числе солдат, вернувшихся «на свою родину» и не нашедших в живых никого из близких, были и солдаты-евреи. Однако не надо слишком быстро обвинять его самого в этой «забывчивости». О евреях – жертвах фашизма он может говорить только в Еврейском антифашистском комитете, писать в «Эйникайт», выходившем на идише, языке, на котором ему не дано прочесть собственных слов. На русском языке ему запрещено выражать свою боль. Но он находит выход своему гневу – в его военных статьях библейские заклятия и советские гиперболы сплавлены воедино: «Да будет наша ненависть едкой, как соль, и длинной, как жизнь! <…> Я не стану перечислять имена дорогие и для евреев и для русских. Мы строили общий дом. <…> Как русский писатель, я добавлю: как хорошо, что на русском языке раздается команда: „По немцам огонь!“» [427]427
  Еврейский народ в борьбе против фашизма. Материалы 3 антифашистского митинга представителей еврейского народа. 2 апреля 1944 г. // ОГИЗ. 1945. С. 38–41.


[Закрыть]

Эренбург знал: ту священную ненависть, которую он зажигал в читателе, ощущали и русские солдаты. Он дышал и чувствовал в унисон с бойцами. «Если вы увидите Эренбурга, передайте ему, что мы читаем все его статьи <…> Скажите ему, что мы ненавидим немцев после того, как увидели столько зверств, совершенных ими здесь, в Белоруссии… Они превратили этот край чуть ли не в пустыню» [428]428
  Верт А.Россия в войне 1941–1945. С. 533–534.


[Закрыть]
, – пишет молодой москвич солдат-артиллерист. Но Эренбург понимает также, что внешнеполитическая конъюнктура меняется: после того как летом 1943 года предпринята первая попытка создать в Москве Национальный комитет Свободной Германии, стало ясно, что пришло время выбирать более дипломатичные выражения и подчеркивать отличие «немцев» от «фашистов». Тем не менее он продолжает бросать проклятия на голову немцев: «Мы умеем прощать за себя, но не за детей. Мы умеем снизойти к смутному человеку, а не к изобретателям газовых автомобилей. Не мстительность нас ведет – тоска по справедливости. Мы хотим растоптать змеиное гнездо <…> Мы хотим пройти с мечом по Германии, чтобы навеки отбить у немцев любовь к мечу. Мы хотим прийти к ним для того, чтобы больше никогда они не пришли к нам» [429]429
  Эренбург И.Путь к Германии. М., 1944. С. 35 («Накануне»); Тоже: Правда. 1944. 7 августа.


[Закрыть]
. «Вы идете на запад с великой клятвой. Немцам больше не пировать. Немцам больше не воевать. Довольно они погуляли! Теперь им висеть. Теперь им гнить. Мы их отучим воевать. Выбьем зубы. Мы им покажем в Германии, что такое огонь справедливости» [430]430
  Эренбург И.Кончать с немцем // Красноармеец. 1944. № 27. 23 февраля.


[Закрыть]
.

Немецких и австрийских беженцев возмущает эта прямолинейная пропаганда. Нацистам она даже на руку: «Илья Эренбург призывает азиатские народы „пить кровь“ немецких женщин. Илья Эренбург требует, чтобы азиатские народы насиловали немецких женщин», – пишет в своем приказе командующий армейской группой Норд, воодушевляя своих солдат. Первого января 1945 года писателя удостоит внимания сам Гитлер: «Сталинский придворный лакей Илья Эренбург заявляет, что немецкий народ должен быть уничтожен» [431]431
  Цит. по: Эренбург И.ЛГЖ. Кн. 5. Т. 7. С. 670, 669.


[Закрыть]
. Из Англии и США ему шлют письма, призывающие к более христианским чувствам. Эти призывы и упреки его мало волнуют: он убежден, что на Западе никто по-настоящему не представляет себе чудовищности преступлений, которые совершались гитлеровцами на русской земле. Разве не отказалась англо-американская пресса публиковать материалы первого процесса над СС, проходившего в Краснодаре, полагая, что уничтожение 7000 человек в газовых грузовиках, подробности насилия над женщинами и детьми слишком ужасны для того, чтобы быть правдой? Через год, в августе 1944 года, поступают первые сведения из Майданека – концлагеря, расположенного на польской территории и освобожденного Красной армией. Они тоже не вызывают доверия: статья Симонова, опубликованная в «Правде», и даже сообщение Александра Верта, переданное по Би-би-си, воспринимаются как советская пропаганда. Только когда американские солдаты собственными глазами увидят в Германии лагеря смерти, придется признать достоверность невероятного.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю