Текст книги "Журнал «Если» 2007 № 01"

Автор книги: ЕСЛИ Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Давай, Серьга, хлебнем по русскому обычаю! – возник рядом с розмыслом Добрыня. – А ты боялся! – сказал розмысл, вытирая бороду после огненной чаши медовухи. – Вот и война подоспела. Будут тебе подвиги! Теперь-то впишешь свое имечко в повести временных лет! – Хорошо бы не посмертно! – озабоченно сказал Добрыня. – На то и война, – резонно заметил розмысл. – Ты, я думаю, труса не спразднуешь. Такого только допусти до битвы, геройские подвиги совершит. Совершишь, Добрынюшка? – Жизнь покажет, – поосторожничал бранник и поднял палец. – Не простые степняки ведь на нас идут, бают – гоги и магоги! Наслышаны мы о сих душегубах!

И все-таки, несмотря на известие, радостно было у Серьги на душе, как только может радостно быть у человека, уже простившегося с жизнью и вдруг обнаружившего, что никто у него эту жизнь отбирать не желает. И, как у каждого спасшегося от бедствий и угроз, в голове розмысла уже шевелились мысли, как крепость оборонить от орд заомонских, как неприятеля с величайшим уроном отбить. Сразу ясным становилось, что большие змеи огненные здесь не годились. Не к тому они были предназначены! А вот ежели уменьшить их размера ми, обойтись одной камерой, да положить на механизм с винтом, высоту устанавливающим, да запускать скопом по нескольку «змеят» разом, укусы их вельми болезненными окажутся, что для гогов, что для магогов…

– Ну что? – спросил из унылого угла чудесно трезвый для долгой гулянки жидовин. – Будем землю Русскую спасать? – А куда мы денемся? – удивился розмысл. – Своя же земля, единственная. Не отдавать же супостатам святую Русь на поживу!

12

Лошади у мунгалов были мохнатые и маленькие.

Не лошади, горбунки какие-то.

И воевали мунгалы не по-людски. Навалятся скопом, орут свои «кху! кху!», а потом вдруг оборотятся в бегство, ровно силы бранни ков испугавшись. Только пыль за копытами их мохнатых лошадок летит.

– То нам ведомо, – сказал воевода Илья, который кроме доспехов надел ерихонку, прикрепил к ней бармицу, плетеную из железа, чтобы прикрыть лицо, плечи и грудь. – В засаду заманивают! Они завсегда прежде основных сил свои летучие ертаулы рассылают. Последняя дружина русских бранников, с трудом отбившись от наседающих со всех сторон гогов да магогов, укрылась в крепости. Многие были ранены, у иных руки на перевязях, другие – с головой израненной – щеголяли белыми повязками, сквозь которые малость проступала. Не для одного русского придется в скором времени на кладбище жальники копать!

– Махонькие они какието, – сокрушался воевода Илья, – дабы по такому попасть, надо палицей два дня целиться. И стреляют они не по-нашему, мы тетиву натягиваем, а они лук тянут. Одно слово – не люди! В Рязани, говорят, все золото с куполов церковных ободрали! Не зря к ним проигравшиеся и пропившиеся байгуши льнут! С зубчатой крепостной стены казалось, что местность перед городом Энском кишит мелкими деловитыми фигурками. Казалось бы, что можно делать в чистом поле? А мунгалы дела находили! Кто шатер натягивал в отдалении, кто деревья сухие в ближайших рощах вырубал на дрова под пузатый медный котел, который уже катили по зеленой траве несколько вражеских воинов. И варить уже в том казане было —

визжали в ужасе поросята, молили блеяньем о пощаде овцы, прощались с жизнью жалобным мычанием телушки. Иные из неприятелей, не найдя дела хозяйственного, скакали на лошадях вдоль стен, крича ли обидно, показывали защитникам непристойные знаки и пускали в сторону крепостных стен длинные свистящие стрелы из своих костяных луков.

– Много их тут собралось, – сказал розмысл. – Боишься, что не совладаем? – спросил немец Янгель. – Давить этих гогов, не передавить, – вздохнул розмысл. – Не зря к ним варнаки льнут! Дни перед вторжением не прошли даром – на крепостной стене стояли станки, искусно сделанные, а на станках тех пока еще смирно, с жалами спрятанными, лежали двухметровые «змееныши», в ожидании ратного дела.

– Харчиться собираются, – сказал Янгель. – А что это там? Чуть в стороне от основной массы чужих воинов несколько десятков оборванных людей под рукою важного мунгала в расшитом халате собирали странные устройства с огромными ложками во главе устройства.

– Обедать они ими собираются, что ли? – недоуменно пробормотал Илья. – Так ведь в рот такая ложка не полезет! – Сие есть великое китайское изобретение для метания камней на расстоянии, – объяснил китаец Жо Бень, которому в теремах было делать нечего, вот и выбрался он на стены, поглядеть на общих врагов. – В ложку эту кладется камень, который посредством специально устроенной тетивы из бычьих жил метает этот камень на вельми большое расстояние. Предназначено для разрушения стен и поражения врагов на оных! – Что же вы ворогам такое полезное дело в руки отдали? – сощурился Илья. – Попробуй не отдать, – вздохнул китаец. – Тут же тебе пятки к затылку завернут, только позвонки хрустнут. А потом шакалам для удовольствия выбросят. Я так скажу, уважаемый Серьга, надо это дело както расстроить, если они метательные машины соберут, большой урон русскому воинству тем содеян будет. – Что же, попробуем, – не без удовольствия, впрочем, сопряженного с тревогою, сказал розмысл и повернулся к жидовину: – Ну, мы готовы к великому делу, Лев Абрамович? – Расчеты сделаны, – без выражения и с постным лицом сказал жидовин. – Согласно научной пытливости, мы способны накрыть огнем змеев любой участок, как прилегающий к городу, так и удаленный от него.

– Так накроем! – качнул головой розмысл. – Для начала мы с вами вон по тем ложкарям ударим! – Князь не велел, – напомнил воевода Илья. – Сказал, чтобы нишкнули без него! – Что князь? – вспылил розмысл. – Не видишь, дело того требует! Или ты желаешь урона воинству нашему? Или тебе бранники не дороги? Илья махнул рукой и пошел прочь, позвякивая кольчугой: делай, мол, как знаешь, а я лично руки умываю подобно Понтию римскому, который Христа разрешил распять.

Запальщики были обучены, но первые запуски змеев розмысл ни кому не доверил.

Лично осмотрел смирно лежащих до поры огненных «змеенышей», подождал, пока жидовин примерится и еще раз – уже окончательно – подкрутит винты.

– Готов буде, Лев Абрамович? Жидовин выпрямился и махнул рукой: в самый раз! Зашипели запальные шнуры, подбираясь к зарядам. Сразу десять «змеенышей», оставляя за собой дымный след и полыхая пламенем на две сажени, унеслись к мунгальскому лагерю. А заложены в них были заряды пороховые и ендовы черной горючей крови земной, что «нафтой» именуется, заправленные. Ударили разрывы средь врагов, осадивших крепость, полыхнуло яркое пламя. Глаз жидовину не изменил, все «змееныши» ровно в цель угораздили. Полыхали хваленые мунгальские метательные машины, метались гортанно кричащие всадники, вопили оборванные пленные. Воистину жуткими оказались укусы малых огненных змеев!

– В самый раз! – возопил розмысл. – В самый раз угодили. Дай, Лев Абрамович, расцелую твою некрещеную физию! – Что ж, – сохраняя важный вид, сказал жидовин. – И мы ж таки что-то умеем! Полководец Субудай сидел в шатре и отмерял на рисованной весь ма искусно карте конные переходы. Получалось, что до Киева – матери земли Русской – оставалось совсем немного. А сколько конных переходов прошли от голубого Керулена? Шум да панические крики снаружи отвлекли полководца от важных военных размышлений.

– Что там такое? – спросил Субудай раздраженно. – Урусы со стен адским пламенем плюются, – доложили ему. —

Все метательные машины пожгли, тумену хана Кублая немалый урон причинили. Десяток на месте положили и еще с полсотни обожженных мы сами прикончили, чтобы люди не мучились!

Субудай нахмурился.

Потеря метательных машин была чувствительной. Без них на крепостные стены лезть, только людей класть – там и смола кипящая заготовлена, и нечистоты, и прочие гадости, да и адское пламя смущало. А силы на город брошены не такие большие, на быструю победу рас считывать не приходилось. Хотели стремительностью город взять, ни кто же не знал, что у врагов неведомое и страшное оружие имеется.

Сотники и тысячники, собравшиеся у шатра, ждали решения великого полководца.

– Что будем делать? – спросил Субудай наступившую за шелковыми стенами шатра тишину. – Вырежем урусов всех до единого! – злобно вскричал одинокий голос. Хан Кублай свое бесчестье переживал. Послышалось змеиное шипение и ахнуло совсем рядом с шатром.

– Спасайте полководца! – закричали снаружи. – Спасайте Субудая! – Сам спасусь, – сказал Субудай, откидывая полог дымящегося шатра и выбираясь наружу. Вокруг горела земля. От крепостных стен летели со свистом и грохотом новые огненные стрелы, оставляя за собой дымные следы. Неподалеку ктото вскрикнул предсмертно – коротко и нехорошо.

– Что там еще? – не глядя поинтересовался полководец. – Хана Кублая безносая настигла, – услужливо сообщил ктото из блюдолизов.

Осада еще не началась, а уже такие потери…

Конечно, по всем монгольским канонам за убитого хана следовало жестоко отомстить. Но задерживаться у скромного Энска, значило ли шиться великой добычи, что ждала воинство в урусских городах. Каждый час промедления обещал будущие разочарования.

Свистящие огненные стрелы в очередной раз обрушились на лагерь. Вновь тревожно загалдели и завыли доблестные воины джихан гира.

– Ну их, шайтанов! – сказал полководец Субудай. – Мы пойдем другим путем. Не крепости русские брать пришли, не в баранту сунулись, чтобы скот угнать, – земли разорить и под руку кагана отдать нацелились! Снимаем осаду! На Киев пойдем, багатуры!

13

Мунгалы уходили.

Вот уже вытянулись передовые отряды, маленькие фигурки на зеленом поле печально зашевелились, закатывая медный котел в арбу, которая своими боками напоминала скелет какого-то древнего чудища. Не получилось у неприятеля постоловаться под стенами Энска. Голодными уходили гоги и магоги от крепостных стен. Над городом и его окрестностями, заслоняя небо и солнышко ясное, стояла хмарь от бестолковых пожарищ.

– Высокоуважаемый Серьга! – китаец уже спешил навстречу розмыслу, вытягивая руки для объятий. – Своими глазами увидел я, что знание может переломить грубую силу! Этот день достоин занесения его в хронологические списки любых династий! Великий Конфуций обрел достойного ученика в холодных урусских землях. И ваши помощники, они тоже достойны упоминания в летописях! Вы – истинный князь науки! – Занесло китайца, – неодобрительно сказал Янгель. – Как бы эти слова не влетели нашему Землемилу в ухо!

Ухо! розмысл сразу же вспомнил о нем и огляделся по сторонам.

Ухо торчало изза котла со смолой, приготовленной для неприятеля и оставшейся без дела.

Взяться за него было истинным наслаждением.

Ухо взвыло.

Маленький уродливый человечек болтался в руке розмысла, вызывая гадливую жалость. Ну, что поделать, коли человек ничего иного не умеет, кроме как доносить и закладывать? Однако поддаваться жалости не следовало, хотя и не по чину розмыслу было заниматься такими пустяками.

– Илья! – позвал розмысл воеводу. – Разберись с этим дятлом стучащим! – А я-то думаю, откуда Николка Еж все знает? – воевода бережно принял карлика в могучие руки. – А тут, значит, даже не человек, видимость одна! Я его летать научу! А еще лучше – научу дятла этого ли чинок из каменных стен добывать! – Слушай, – сказал розмысл. – Добрыню не видел? – Ранен Добрынюшка, – продолжая удерживать Ухо в руке, сказал воевода. – Третьего дни увидел он в битве с мунгалами странную лошадь с двумя горбами, кинулся, отбил ее, взялся разглядывать да заспорил с товарищами, кованая она или нет. – И что же? – с интересом спросил Серьга.

– Кованая оказалась, – признался воевода Илья. – Теперь девки вокруг него хороводятся, говорят, что у нашего Добрыни сотрясение ума. Откуда? Нечему в голове бранника сотрясаться! Воевода ушел, и Ухо с собой унес. Видимо, не терпелось ему карлика премудростям птичьим обучить. розмысл обнялся с терпеливо ждущим своего часа китайцем.

– Ну, вот твои гоги и магоги, – сказал он. – Слаба у них кишка против ума русского! – И китайского пороха! – добавил ревниво китаец. – И немецкого усердия, – кивнул Янгель. – Ой, не знаю, что бы вы делали с русским умом, китайским порохом и немецким усердием, – сказал жидовин, – если бы не мои познания в алжгебре. – Ладно, – согласился розмысл. – Все хороши. Нечего делить. Они стали медленно спускаться с крепостной стены. В синем небе, с которого постепенно сходила копоть ставшей прошлым битвы, сверкнула маленькая золотая точка. Если приглядеться, она более походила на запятую, несущуюся в высоте. День был слишком ветреным и шумным, чтобы услышать наигрыш небесных колокольцев, но если бы чудо стало возможным, наши герои наверняка бы услышали:

Могучею Русью я в небо запущен,

С хрустальной музыкой плыву средь светил.

Куда не гляди – нету княжества лучше,

Не зря же Господь нашу Русь освятил!

розмысл проводил точку жадным взглядом. И вдруг всем телом он ощутил, ровно ожог, ктото недобро смотрел на него со стороны. Со взгляда такого душа розмысла залубенела. Серьга медленно повернулся. От высокого светлого терема на него хмуро и озабоченно смотрел князь Землемил. Рядом в синих штанах, красных сафьяновых сапожках и расшитой безрукавке на голое тело стоял кат Николка Еж, нетерпеливо и горячо нашептывая чтото князю на ухо.

И розмысл Серьга Цесарев вдруг понял, что ничего не заверши лось, сказки просто не кончаются пресловутым пиром, с пивом-медом на губах, все только начинается, когда кажется, что беды и горе людское уже позади…

Видеодром

Каждая новая экранизация братьев Стругацких неизбежно приковывает к себе внимание публики. Многие ждут, когда же наконец за вершит свой «кинодолгострой» Алексей Герман, снимающий «Трудно быть богом»; тем временем уже вышли «Гадкие лебеди» Константина Лопушанского. Его лента получилась противоречивой, провоцирующей на споры, и наш автор уверен, что это совсем неплохо… ак известно, безупречных экранизаций не бывает. Литературное произведение невозможно без искажений перенести на экран просто потому, что язык литературы и язык кино совершенно различны. И странно было бы рассчитывать, что экранизация повести Аркадия и Бориса Стругацких «Гадкие лебеди» (это, собственно, одна из «половинок» романа «Хромая судьба», но издавалась она и самостоятельно) окажется чемто иным, нежели субъективной трактовкой сценариста Вячеслава Рыбакова и режиссера Константина Лопушанского. Дело тут не в чрезмерной «креативности» этих людей – просто сам материал, в большой степени состоящий из философских бесед и монологов, требовал серьезной переработки по части сюжета.

А экранизировать повесть, конечно, было крайне соблазнительно: перемены, произошедшие в России в последние 15 лет, любопытным образом актуализировали канонический для любителей фантастики текст. Реалии условно-европейской страны, придуманной Стругацкими, стали весьма напоминать то, что мы видим за окном: сыскались у нас и разгульно-продажные депутаты, и фашиствующие молодчики, и многомудрый господин президент, и безликая масса обывателей, живущих вроде бы только для того, чтобы смотреть отупляющие телешоу. Конечно, на самом деле Стругацкие писали и о СССР тоже – при желании легко можно было провести соответствующие параллели. Но сейчас-то и параллели проводить незачем, стилистика эпохи почти полностью совпала с плодом писательской фантазии, «погоды стоят предсказанные»…

И вот фильм снят и вышел на экраны. И оказалось, что он весьма неоднозначен, причем извлекаемые из него смыслы прямо противоречат друг другу. К счастью, читатели «Если» имели возможность ознакомиться с беседой режиссера и сценариста (см. № 9 за 2006 год). Эта беседа действительно проливает свет на причину такой неоднозначности. Коротко говоря, Вячеслав Рыбаков пытался полемизировать с пафосом исходной повести, пытался поставить под сомнение «прогрессивность» мокрецов (людей с измененной генетикой, выступающих в «Гадких лебедях» в роли архитекторов будущего) и отыскать способ преодолеть трагический разлад поколений. А Константин Лопушанский, напротив, пафос неприятия нынешней цивилизации полностью разделил и пошел еще дальше – постарался своим фильмом отвесить этой цивилизации «пощечину». Скрытый диспут сценариста и режиссера очень ярко отразился в последней сцене – когда герой фильма, писатель Виктор Банев, приходит в больничную палату к своей дочери, которую – вмес те с другими вундеркиндами, воспитанниками мокрецов, – он умудрился спасти от осуществлявших зачистку местности военных и которую вырвал из лап медиков, стремившихся «заглушить» открывшиеся в ней способности. Если бы девочка вскочила навстречу отцу – победил бы сценарист, фильм стал бы аргументом в пользу его взглядов. Но дочь писателя устремилась к пыльному окну рисовать на нем звездное небо – и мы понимаем, что способности-то при ней остались, но до отца ей попрежнему дела нет, а значит, все так же безысходно, как и раньше. О чем, собственно, повесть Стругацких? Не только о мерзостях, присущих современному человечеству, не только о том, что «будущее создается тобой, но не для тебя» и к тому же наступает совершенно неожиданно. «Гадкие лебеди» написаны в полном соответствии с заветами утопистов, с воззрениями Томаса Мора и Ивана Ефремова, считавших, что для создания более совершенного общества нужно разрушить традиционную семью, разлучить родителей и детей, а дело воспитания доверить профессионалам. В то же время Банев (а вместе с ним и авторы) отлично видит трагизм этой ситуации, сознает, что человек, изменивший свою жизнь столь радикально, уже не вполне является человеком, – видит и сознает, но встать на пути «прогресса» не осмеливается! Стругацкие намеренно осложняют ему выбор, ведь их мокрецы неагрессивны, постоянно декларируют желание строить новое, не разрушая старого. В фильме все проще: мокрецы с самого начала предстают в виде опасной секты, «обрабатывающей» школьников, у которых нет взаимопонимания с родителями. Мокрецы Рыбакова—Лопушанского окружили свой город энергетическим барьером, убивающим нежеланных посетителей. Это сразу настраивает зрителя на определенный лад: ОНИ ничуть не лучше нас, хотя куда больше знают и умеют. Не лучше – потому что не добрее…

В таких мокрецах недолго и разочароваться, особенно после того, как они решают не просто погибнуть (армия собирается применить против них химическое оружие), но погибнуть вместе со своими воспитанниками. Однако, как уже говорилось, режиссеру относительно счастливый финал был не нужен – он предпочел ему несколько банальных инвектив в адрес сильных мира сего… Вообще, заметно, что Лопушанского куда сильнее интересует возможность выстроить интересный кадр, чем сценарные нюансы. Вот и появляются в картине «нестреляющие ружья» – вроде визита к загадочному карлику, который так ничего конкретного о мокрецах и не рассказывает (это, представьте себе, профессор Пильман, перебравшийся сюда из «Пикника на обочине»), или проживания Банева в заброшенной библиотеке, где опять же ничего интересного не отыскивается. С другой стороны, некоторые кадры действительно очень красивы. Трудно забыть лесной пожар, плавание катера по затонувшему городу… Любители кино без труда отыщут в этом фильме «рифмы» к «Сталкеру» Тарковского: там герой на машине прорывался в запретную зону, сбивая шлагбаум, – и здесь он занимается тем же; там в конце показали девочку, тренирующую свои сверхспособности, – и здесь то же самое… А что же вы хотели – в эпоху постмодерна живем!

И все-таки на фоне засилья «киноаттракционов» и артхаусной бессмыслицы фильм «Гадкие лебеди» – настоящее событие. Да, с ним хочется спорить – но кто сказал, что это недостаток? К тому же работа оператора, художников, актеров (особенно Григория Гладия, исполнителя роли Банева)

– профессиональна и убедительна. Словом, в фильмографии братьев Стругацких эта картина займет достойное место. Мечтать же о новых интересных экранизациях никто запретить не может. Вон поговаривают, что Федор Бондарчук снимет киноверсию «Обитаемого острова». Это будет совсем другое кино, тут уж сомнений нет…

Александр РОЙФЕ

Рецензии

ИЛЛЮЗИОНИСТ (THE ILLUSIONIST)

Производство компаний Bull-s Eye Entertainment, Bob Yari Productions, Contagious Entertainment и др., 2006. Режиссер Нил Бургер. В ролях: Эдвард Нортон, Руфус Сьюэлл, Джессика Бил, Пол Джиаматти и др. 1 ч. 50 мин.

Кто из нас не любит разгадывать фокусы! Нет, не показывать, чего мы, по правде сказать, и не умеем, а именно разгадывать, глядя через плечо престидижитатора, мысленно ощупывая его рукава и карманы, понукая свое инженерное мышление по поводу всей его техники…

Вот и претендующий на императорский трон австрийский кронпринц (между прочим, большая сволочь) озабочен тем же самым. И в этом – только в этом! – мы с ним солидарны.

Ну и какое дело ему, политику, до эстрадного манипулятора? Оказывается, нынешний фокусник еще подростком влюбился в юную герцогиню (и та по всем законам жанра ответила ему взаимностью), а теперь кронпринц – не забывайте: большая сволочь – желает сочетаться с ней династическим браком. И не то чтобы иллюзионист стоит у него на пути – слишком различны весовые категории, но столкновение личностей явно склоняет чашу весов в пользу «шарлатана». Тем более, что герцогиня не забыла свою первую любовь и дарованное обещание убежать с юношей на край света. Однако в игру вмешивается еще одна непростая фигура – старший инспектор полиции, преследующий свои карьерные цели…

Мелодрама? Светский кинороман? Да, понемножку и того, и другого ингредиента, а еще щепотка мистики – но, к чести режиссера и сценариста, очень осторожно, «на кончике ножа». Ведь истинный фокус, сколь бы мы ни стремились пристегнуть его к действительности, все равно остается магией, а любое внедрение потусторонних возможностей его только разрушает. Создатели ленты виртуозно скользят по этому лезвию, не клонясь в грубую реальность закулисной машинерии и не падая в объятия инфернальных сил: любой эпизод можно трактовать так, как будет благоугодно зрителю. И странным образом этот сдержанный визуально и эмоционально фильм, демонстративно неброский, неэффектный, решенный в «ночных» тонах, держит зрителя в растущем напряжении, которое завершится, вопреки всем законам жанра, великолепной детективной развязкой.

Валентин ШАХОВ

ВЕЛИКАЯ ВОЙНА ГОБЛИНОВ (YOKAI DAISENSO/THE GREAT HOBGOBLIN WAR)

Производство компаний Kadokawa Eiga K.K. и NTV (Япония), 2005. Режиссер Такаши Миике. В ролях: Риюносуки Камики, Бунта Сугавара и др. 2 ч. 4 мин.

Если сообщить поклоннику фантастики, что этот фильм – японская современная этническая технофэнтези, он несказанно удивится: а при чем тут гоблины? Да просто в английских переводах названия фильма присутствует слово hobgoblin (домовой) – так попытались передать суть японского термина йокай (дух, демон вещей). Наши же переводчики, услышав популярное созвучие «гоблин», ничтоже сумняшеся закатили в название зеленых уродцев. Стоит отдать должное издателям лицензионного DVD – мелким шрифтом на обложке предлагается и другой перевод: «Духи йокай и волшебный меч» (или это тэглайн?).

Создатели фильма явно попытались впихнуть на каждый метр пленки максимум древних легенд, странных существ, отсылок к классическим манга, аллюзий и реминисценций – как на понятные, так и на не очень понятные европейцам пласты японской мистической культуры. Если бы Александр Роу, по фильмам которого принято изучать русский фольклор, был бы современным японцем и обладал такой же мощью спецэффектов, он мог бы снять что-то подобное.

Десятилетний Тадаши после развода родителей вынужден с мамой перебраться из города в деревню. Городскому мальчику приходится несладко, к тому же на одном из сельских праздников его неожиданно выбирают Всадником Кирина – легендарным Стражем Мира. По преданию, только Всаднику покоряется волшебный меч. И так совпало, что Лорд Като, Дух погибших человеческих племен, в этот момент решил покорить мир. Он создал огромную фабрику, на которой в общем-то безобидных йокай переделывают в огромных железных боевых роботовтрансформеров.

Мальчишке предстоит взять меч и выйти на войну против врага рода человеческого. Приключений и масштабных (по спецэффектам) поединков хватит на несколько фильмов. Но Тадаши не супергерой, он обычный испуганный ребенок, которого только странное стечение обстоятельств привело в мир йокай. В результате мы понимаем, что японская семейная фэнтези – это помесь фольклора, приключений, юмора, хоррора, моральных страданий героев, спецэффектов и неожиданного финала.

Илья СЕВЕРОМОРЦЕВ

ПРОКЛЯТИЕ 2 (GRUDGE 2)

Производство компании Columbia Pictures, 2006. Режиссер Такаши Шимицу. В ролях: Амбер Тамблин, Сара Мишель Геллар, Такако Фуджи и др. 1 ч. 30 мин.

Такаши Шимицу вновь вдохновился собственным творчеством, и новый сиквел-римейк в точности повторил судьбу оригинала. Сначала обе части дилогии были сняты на видео, после появились немного измененные версии для японских кинотеатров, а затем подоспели и американские римейки, засилье которых в последнее время пугает куда больше, чем сам факт переделки японских страшилок. Но не будем о грустном. Хотя… иначе не получится.

После недолгой передышки призрак-мама и призрак-сын взялись за старое. То есть начали страшно покряхтывать, широко разевать рот, покачивать грязными черными волосами, смотреть немигающим взглядом с экрана и подбираться к жертвам странной походкой, знакомой еще по «Звонку». Волей двух дурочек-студенток, решивших напугать сокурсницу в проклятом доме, злобная Каяко и ее глазастый отпрыск оказались на свободе. И первым делом добили Карен (Сара Мишель Геллар), которая перед долгим полетом с крыши токийского госпиталя успела рассказать приехавшей сестре и о доме, и о проклятии. Естественно, по законам жанра, ни предупреждения, ни таинственная смерть Карен не убедили опечаленную сестру, что все-таки не стоит посещать старый японский домишко. Так и начались «хождения по мукам» главной героини в исполнении Амбер Тамблин, чья игра достойна, как минимум, «Золотой малины».

К сожалению, «Проклятие 2» не стало исключением из правил, пополнив внушительный список нестрашных историй про вредных призраков. Дело, правда, не только в плохой актерской игре. Чтобы попытаться напугать нас до дрожи в коленях, Такаши Шимицу пошел проторенной дорожкой, не придумав ничего нового. Он лишь увеличил относительное количество известных саспенс-приемов и число жертв на каждую минуту экранного времени. Звуковое сопровождение также подкачало. Поэтому чертовщина под названием «Проклятие 2» способна пощекотать нервы разве что тем, кто никогда прежде не видел хоррора.

Алексей СТАРКОВ

КОМА (THE PLAGUE/CLIVE BARKER’S THE PLAGUE)

Производство компаний Armada Pictures и Midnight Picture Show, 2006. Режиссер Хэл Мейсонберг. В ролях: Джеймс ВанIдерIБик, Ивана Мелишевич, Брэд Хант, Джошуа Клоуз и др. 1 ч. 24 мин.

Клайва Баркера принято считать одним из тех, кто подпирает пьедестал Стивена Кинга. Именно поэтому, даже если писатель всего лишь засветился в списке продюсеров фильма (не имея, в общем, почти никакого отношения к сюжету), его имя непременно будет вынесено в заголовок. Что и произошло с малобюджетным НФ-хоррором, название которого переводится скорее как «Чума» – так фильм выходил на пиратском видео. По обилию сюжетных штампов эта лента не выделяется на фоне любого среднего фильма ужасов, так что, выноси или не выноси имя в заголовок, ничего не изменится. Хотя…

В один ужасный день на Земле все дети моложе девяти лет впали в кому, а все младенцы, которые появлялись на свет с этого момента, рождались в коме. Авторы фильма почти не отрабатывают социальной составляющей, как это было сделано в ленте «Дитя человеческое», у них другая задача. Так, беглыми мазками: школы превратились в реанимационные отделения с рядами кроватей и капельниц, города пустеют, правительства вводят принудительные аборты… Но спустя десять лет все дети одновременно просыпаются, причем, по словам одного из героев картины, «в очень хреновом настроении». Это толпа молчаливых зомби, общающихся между собой телепатически и убивающих всех, кого заметят.

В центре повествования – группа людей: недавно освободившийся уголовник (самый положительный персонаж), его бывшая жена – медсестра, ее брат – местный забулдыга, шеф полиции с супругой, полицейский, двое молодых влюбленных… Они хотят выбраться из маленького американского городка. Но все не так просто: перед героями постоянно возникают неразрешимые моральные задачи. Бежать или воевать? А может, остаться и попробовать понять, что происходит? И на фоне банального для кино такого рода кровавого натурализма, не слишком пугающего саспенса и не всегда логичных действий начинает просматриваться некий этический посыл. В результате получилось нечто философско-притчеобразное, с не очень внятным финалом. Ну, пусть хотя бы так, а то что-то в последнее время стало слишком много примитивного хоррора.

Тимофей ОЗЕРОВ

Кинокритики не могут не ворчать – это закон природы. Их природы. Ну а нам-то с вами что делать? Может быть, прислушаться, поспорить и ждать, когда количество негодующей критики перейдет в качество устраивающе.

Инофантастика при смерти. Несмотря на обилие лент любимого нами жанра, кино как искусство пребывает в коме. И не нужно крутить указательным пальцем у виска и кивать на список релизов – дескать, глянь, сколько там фантастики! На любой вкус! С унынием гляжу: экранизации книг, комиксов и компьютерных игр, сиквелы и римейки. То, на чем держится современный Голливуд. Пять слонов, так сказать; пять жирных, неподвижных и унылых слонов.

Фильмы снимают к определенной дате, а спецэффекты создают еще до того, когда и сценарий толком не написан. Какое уж тут искусство. Продукция. Дорогие безделушки, не радующие глаз. Но ведь никто из нас в здравом уме не будет рассматривать пару десятков совершенно одинаковых безделушек, пусть и упакованных в разные яркие коробочки.

Количество всевозможных киноадаптаций растет в геометричес кой прогрессии, в то же время авторского кино год от года становится все меньше. Каковы причины? Чего нас лишают, обрушивая лавину фильмов «по мотивам»? Почему, невзирая на умопомрачительные спецэффекты и наличие любимых героев, многие экранизации и продолжения вызывают стойкую неприязнь? И главное: чем в недалеком будущем будут потчевать нас, любителей кинофантастики?

Читатель в осадке

Фантастические романы и рассказы экранизировали на Фабрике Грез с незапамятных времен. Произведения Филипа Дика, Майкла Крайтона и Стивена Кинга весьма часто получали достойные киновоплощения, каковыми стали «Бегущий по лезвию бритвы», «Парк юрского периода», «Зеленая миля» и другие.