Текст книги "Журнал «Если», 2005 № 12 "

Автор книги: ЕСЛИ Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Майкл Суэнвик
Я тоже жил в Аркадии

На холме в Аркадии Дарджер беседовал с сатиром.

– Э, секс дело хорошее, – говорил сатир. – Этого никто не станет отрицать. Но разве на нем свет клином сошелся? Не понимаю.

Сатира звали Деметриос Папатрагос, и по вечерам он играл на саксе в местном джаз-клубе.

– Да вы философ, – заметил Дарджер.

– Разве что доморощенный. – Сатир поправил кожаный передничек, единственный предмет одежды. – Но хватит про меня. Вас-то что сюда привело? В последнее время гостей у нас не много. Если не считать, конечно, африканских ученых.

– А зачем африканские ученые сюда пожаловали?

– Создают богов.

– Богов! Этого еще не хватало! Зачем?

– Кто может знать замыслы ученых? Приехали из самого Великого Зимбабве, пересекли винно-темное Средиземное море, забрались в наши романтичные холмы – и все ради чего? Чтобы запереться в развалинах монастыря святого Василиоса, где трудятся так же усердно и безрадостно, как настоящие монахи. Никогда не выходят, разве что купить еду или вино и взять у местных анализ крови или соскоб кожи. Один как-то предложил нимфе деньги за секс – подумать только!

– Возмутительно!

У нимф, женской разновидности сатиров, не было ни копыт, ни рогов. Но от смертных они не беременели. Только так, помимо крошечного хвостика (а вот его-то обычно прятали под платьем), можно было определить, какой они расы. Нужно ли говорить, что у смертных мужчин они пользовались той же безграничной популярностью, что и сатиры у женщин.

– Секс или даруется по доброй воле, или гроша ломаного не стоит.

– А вы и сами философ, – отозвался Папатрагос. – Послушайте… несколько наших барышень, наверное, сейчас в охоте. Хотите, порасспрашиваю?

– Возможно, мой добрый друг Сэрплас откликнется на такое предложение, но не я. Сколько бы удовольствия ни приносил сам акт, после я всегда чувствую себя виноватым. Один из недостатков депрессивного склада ума.

На том Дарджер попрощался, подобрал с земли трость и неспешно направился вниз, в город. Разговор дал ему обильную пищу для размышлений.

– Что слышно про Евангелосову бронзу? – спросил Сэрплас.

Он сидел на заднем дворике трактира со стаканом рестины и любовался закатом. Трактир на окраине городка стоял почти на опушке леса, где сосны, ели и каштаны уступали место садам и оливковым рощам, пастбищам для овец и коз и возделанным полям. Вид с заднего дворика был выше всяких похвал.

– Ничегошеньки. Местные счастливы порекомендовать руины амфитеатра или атомной электростанции, но при одном только упоминании бронзовых львов или металлического истукана смотрят недоуменно и растерянно трясут головами. Я начинаю подозревать, что тот школяр в Афинах нас надул.

– Ничего не поделаешь, профессиональный риск в нашем деле.

– Печально, но факт. Тем не менее если не в одном, так в другом бронза нам поможет. Вам не кажется странным, что два столь ревностных любителя древностей, как мы с вами, еще не осмотрели развалины монастыря святого Василиоса? Предлагаю завтра нанести тамошним ученым визит вежливости.

Сэрплас оскалился как пес – которым не был, во всяком случае, не совсем. Встряхнув кружевные манжеты, он подобрал трость с серебряным набалдашником и, опираясь на нее, встал.

– Буду рад случаю свести с ними знакомство.

– Местные говорят, они создают богов.

– Вот как? Что ж, на все, наверное, есть спрос.

Однако претворить в жизнь свои планы им помешали странные события: тем вечером через город в танце прошел Дионис.

Дарджер как раз писал меланхоличное письмо домой, когда за окнами его комнаты раздались первые крики. Он услышал «Пан! Великий Пан!» и бешенный вой дудок, а подойдя к окну, увидел поразительное зрелище: высыпав на улицы, жители городка на бегу сбрасывали с себя одежду, чтобы голышом танцевать в лунном свете. Во главе процессии подпрыгивала и выделывала коленца, подыгрывая себе на флейте, высокая темная фигура.

Он увидел ее лишь мельком, но она приковала его внимание. Близость бога он почувствовал как удар под дых. Напрягшись, он обеими руками вцепился в подоконник и попытался сдержать буйство, от которого тяжело ухало сердце и подрагивало тело.

Но тут к нему в комнату ворвались две молодые женщины – нимфа и дочка трактирщика Феодосия – и бросились целовать его и подталкивать к кровати.

В обычных обстоятельствах он бы их отослал: ведь был едва знаком с дамами. Но дочка трактирщика и ее козлоногая подружка смеялись, мило краснели и, более того, так стремились приласкаться, что жаль было их разочаровывать. К тому же вечерний воздух столь быстро заполнялся страстными вздохами и стонами (по всей видимости, ни один взрослый не остался глух к влиянию бога), что Дарджер счел извращением, если он один на целом свете не поддастся наслаждению.

А потому, неискренне протестуя, он позволил женщинам затянуть себя на кровать, снять с себя одежду и делать с его телом все, что пожелают. Впрочем, он и сам от них не отставал, ведь, взявшись за дело, всегда трудился усердно.

Краем уха он успел услышать экстатичный вой Сэрпласа этажом ниже.

На следующее утро Дарджер проспал допоздна. Когда он спустился завтракать, Феодосия зарделась. С несмелой улыбкой поставив перед ним доверху наполненную снедью тарелку, она быстро поцеловала его в щеку и счастливо убежала на кухню.

Женщины не переставали изумлять Дарджера. Сперва позволяют обращаться с их телами с любой интимной вольностью и сладострастием, потакать малейшим своим слабостям, не отказывать ни в одном удовольствии… но тем больше ты им нравишься. Дарджер был непоколебимым атеистом. Он не верил в существование милостивого и любящего бога, правящего миром исключительно с одной целью: доставить наибольшее счастье своим тварям. Однако в такое утро приходилось признать, что сам мир как будто решил доказать ему обратное.

В открытую дверь он увидел, как трактирщик игриво потянулся шлепнуть по заду толстую супругу. Отмахнувшись, она с хихиканьем скрылась в доме. Трактирщик потрусил следом.

Дарджер нахмурился. Забрав шляпу и трость, он вышел в садик, где его уже ждал Сэрплас.

– Ваши мысли текут в том же направлении, что и мои? – спросил Дарджер.

– В каком же еще? – мрачно откликнулся Сэрплас. – Следует серьезно поговорить с африканцами.

До монастыря было не больше мили, но прогулка вверх-вниз по пыльным проселкам дала обоим достаточно времени, чтобы восстановить душевное равновесие. Вблизи оказалось, что над развалинами возвышается прозрачно-зеленый пузырчатый купол, недавно наращенный, чтобы укрыть внутренние помещения от непогоды. Постройки были обнесены древней каменной стеной. Каменную арку входа перегораживали деревянные ворота, забранные на запор, но не запертые. У ворот висел колокол.

Они позвонили.

Во дворе несколько мужчин в оранжевых балахонах разгружали с телеги ящики с лабораторным оборудованием. Внешностью и внушительным ростом они напоминали самый красивый народ на земле – масаи. Впрочем, Дарджер не мог бы сказать наверняка: были ли они масаи по происхождению или же просто включили черты этого племени в свой генотип. Потный, кряжистый возница казался рядом с ними кобольдом. Ругаясь, он натягивал вожжи, чтобы усмирить норовистых лошадей.

При звуке колокола от группки грузчиков отделился один ученый и решительно направился к воротам.

– Добрый день, – недоверчиво произнес он.

– Мы бы хотели поговорить с богом Паном, – сказал Дарджер. – Мы посланы правительством.

– На греков вы не похожи.

– Я говорю не о местном правительстве, сэр. А об английском правительстве. – Дарджер улыбнулся недоумению ученого. – Нам можно войти?

Разумеется, их проводили не сразу к Дионису, а сначала к старшему научному сотруднику. Монах-ученый открыл перед ними дверь кабинета, почти спартанского по обстановке: стул, стол, лампа и ничего больше. За столом сидела девочка лет самое большее десяти и при мягком биофлуоресцентном свете читала отчет. Это была худышка с крупной головой и заплетенными в тугие дредки волосами.

– Скажите, что любите ее, – отрезала она.

– Прошу прощения? – переспросил Сэрплас.

– Скажите ей это, а потом поцелуйте. Сработает лучше любого афродизиака, который я могла бы вам дать. Полагаю, вы за этим пришли в берлогу ученых. Или же за ядом. В последнем случае я бы порекомендовала увесистую дубину в полночь, а тело сбросить до рассвета в болото. Яды известны своей ненадежностью. И в том, и в другом случае нет нужды впутывать моих людей в ваши личные дела.

– Э-э… – ошарашенно протянул Дарджер, – мы пришли по официальному делу.

Девочка подняла голову.

Взгляд темных глаз был неподвижным, как у змеи. Нет, это были глаза не ребенка, а, скорее уж, легендарного искусственного интеллекта эпохи Утопии: холодные, безвременные, расчетливые. Дарджер поежился. Такой взгляд – как разряд тока: электризует и почти пугает.

– Я инспектор Дарджер, – продолжал он, оправившись, – а это мой коллега, сэр Блэкторп Равенскэрн де Плас Прешез. Американец, сами понимаете.

Она и глазом не моргнула.

– Что привело сюда двух представителей правительства Ее Величества?

– Нам поручили разыскать и вернуть Евангелосову бронзу. Без сомнения, вы слышали об этих статуях?

– Кое-что. Они были спасены из Лондона, не так ли?

– Скорее, выкрадены! Вырваны из любящих объятий Британии негодяем Константином Евангелосом в тяжелые для страны времена, когда она была слаба, а Греция могуча, и под наипритворнейшим предлогом… что-то про какой-то древний мрамор… впрочем, это не имеет значения.

– Наша задача найти и вернуть их, – разъяснил Сэрплас.

– Вероятно, они имеют большую ценность.

– Обнаружившего их ждет солидный куш, и я счел бы за счастье выписать вам вексель на полную сумму. Однако… – Дарджер вежливо кашлянул: – Сами мы, конечно, государственные служащие, и наградой нам станет благодарность возрадовавшегося народа.

– Понимаю, – протянула старший научный сотрудник и резко сменила тему: – Ваш друг… Он такая же химера, как сатиры? Сочетание генов человека и животного? Или он генетически модифицированный пес? Я спрашиваю лишь из профессионального любопытства.

– Его друг вполне способен сам ответить на ваши вопросы, – холодно отозвался Сэрплас. – И не надо говорить о нем так, словно его тут нет. Упоминаю лишь из вежливости. Я понимаю, вы молоды, но…

– Я старше, чем вы думаете, любезный! – отрезала девочка. – В детском теле есть свои недостатки, но оно быстро исцеляется, и клетки моего мозга – в противоположность вашим, джентльмены – постоянно возобновляются. Полезное качество для исследователя. – В повелительном голосе не было ни капли тепла. Девочку окутывала темная аура власти. – Почему вы ходите встретиться с нашим Паном?

– Вы сами сказали: из профессионального любопытства. Мы правительственные агенты и потому интересуемся любыми новыми технологиями, которые будет угодно рассмотреть Ее Величеству.

Старший научный сотрудник встала.

– Сомневаюсь, что Научно-Рациональное правительство Великого Зимбабве захочет экспортировать эту технологию после того, как она будет опробована и усовершенствована. Однако случались и более странные вещи. Поэтому я выполню вашу прихоть. Но вам необходимо надеть повязки, какие носим мы. – Из стоявшей на столе коробки старший научный сотрудник достала две пластиковые повязки-пластыря и показала, как их надеть. – В противном случае вы подпадете под влияние бога.

Дарджер заметил, что как только химические вещества из медикаментозного пластыря попали ему в кровоток, мрачная харизма старшего научного сотрудника определенно поблекла. Эти пластыри поистине удобная вещь, решил он.

Открыв дверь кабинета, старший научный сотрудник крикнула:

– Баст!

Проводивший их сюда ученый стоял за дверью. Но звала девочка не его. Послышался мягкий топот тяжелых лап по камню, и из-за угла возникла черная пантера. Глянув холодными разумными глазами на Дарджера и Сэрпласа, она повернулась к научному сотруднику:

– Ш-ш-то?

– Лежать! – приказала девочка и, забравшись на спину зверя, бесцеремонно заметила: – На таких крошечных ножках далеко не уйдешь. – А вытянувшемуся по струнке ученому велела: – Посвети нам.

Сняв с ближайшего крюка кадило, ученый повел их через лабиринт коридоров и лестниц, уходивших все глубже под землю. На ходу он помахивал кадилом на длинной цепочке, и испускаемые им реагенты активировали мох на стенах и потолке, так что он начинал ярко светиться впереди и потихоньку тускнел у них за спиной.

Словно процессия какой-то забытой религии, подумалось Дарджеру: сперва кадильщик, с приятным, почти мерным звоном помахивающий курильницей, за ним карлица на гигантской хищной кошке, а следом два служителя, один полностью человек, а у другого голова и прочие черты благородного пса. Нетрудно представить себе такую сцену на внутренней стене древней пирамиды. Учитывая, что они шли на встречу с богом, сравнение становилось тем более уместным.

Наконец последний коридор привел их к месту назначения.

Открывшаяся перед ними зала словно сошла с картины Пиранези. Лабораторию устроили в самом глубоком подземелье монастыря. Перекрытия давно обрушились, открывая разбитые стены, лишенные капителей колонны и обломки укреплений. Через прозрачный купол в вышине сочился нездоровый зеленоватый свет, запутываясь в бесчисленных лианах или корнях, которые, спускаясь сверху как якорные цепи, крепили купол к обрушенным стенам или обрубкам колонн. Хитросплетение растительности было столь сложным, что Дарджеру показалось, будто он стоит внутри чудовищной медузы или какого-нибудь рукотворного существа, десятки которых – как гласит легенда – в незапамятные времена утопийцы послали в пустоту меж звезд, дабы они когда-нибудь установили контакт с инопланетными цивилизациями.

В зеленоватом полумраке целеустремленно двигались ученые: скармливали мышей в преобразователи органики и опрыскивали питательными веществами пульсирующие биореакторы. Повсюду поднимались из пола или выступали с высоких полок по стенам громоздкие шкивы и стрелы кранов-манипуляторов. Две стрелки ближайшего из них грациозно опустились вниз – будто из любопытства. Двигались они на удивление плавно.

– Господи милосердный! – ахнул Сэрплас.

Дарджер тоже разинул рот, ведь в мгновение ока стрелки и краны ожили, оказавшись щупальцами. Округлые комья, которые он сперва принял за основания механизмов, зашевелились. Открылись и уставились на искателей приключений огромные глаза-блюдца.

У Дарджера голова пошла кругом. Кальмары! И по самым скромным подсчетам их тут несколько десятков!

Соскользнув со спины пантеры, старший научный сотрудник отмахнулась от любопытных щупалец.

– Извлеките Эксперимент Один из крипты, – приказала она.

И, плавно перетекая, твари направились к дальней стене – исполнять ее волю. Дарджер заметил, что за вертикальную поверхность они цепляются присосками щупалец, а по каменному полу бегут на коротких ножках с клешнями, как у рака-отшельника. Теперь стал понятен интерес девочки к химерам.

Очень скоро два кальмара поднесли, укачивая в щупальцах, каменный гроб и изящно поставили его на пол. Потом разом подняли и опустили щупальца в нелепой имитации поклона. Защелкали клювы.

– Это разумные существа, – заметила старший научный сотрудник, – хотя собеседники из них никудышные.

Дабы восстановить душевное равновесие, Дарджер достал из кармана камзола трубку и кисет с табаком, а еще коробок спичек. При виде последнего кальмары испуганно заверещали и отступили на несколько шагов, отчаянно размахивая щупальцами.

– Уберите сейчас же! – обрушилась на Дарджера старший научный сотрудник и несколько спокойнее добавила: – Мы не допускаем тут открытого пламени. Купол создан на основе глицерина. Достаточно одной искры, и все взлетит на воздух.

Дарджер подчинился. Слова о куполе, возможно, правдивы. Значит, твари боятся огня! Стоит запомнить.

– Вы хотели встретиться с Дионисом. – Старший научный сотрудник положила руку на гроб: – Он здесь. Младший научный сотрудник Мбуту, откройте.

Сэрплас приподнял бровь, но промолчал.

Ученый сдвинул крышку. Одно мгновение ничего, кроме темноты, не было видно. А потом в гробу заклубился тысячный рой черных жуков (Дарджер и Сэрплас поежились от такой жути), которые разбежались в тень, открывая нагого мужчину. Последний сел, моргая, словно только что проснулся.

– Узрите бога.

Дионис оказался огромным мужчиной, семи футов ростом и пропорционального телосложения, хотя от него не исходило ощущения силы. Голова у него была то ли лысой, то ли обритой наголо, но, во всяком случае, без единого волоска. Взяв простой бурый балахон, он подвязал его веревкой и впрямь стал похож на монаха.

Пантера Баст села вылизывать лапу, не обращая на бога решительно никакого внимания.

Когда Дарджер представил Сэрпласа и представился сам, Дионис слабо улыбнулся и протянул для пожатия дрожащую руку.

– Приятно познакомиться с гостями из Англии, – сказал он. – У меня так мало посетителей.

Лоб у него был влажным от пота, а кожа – нездорово серой.

– Да он же болен! – воскликнул Дарджер.

– Всего лишь усталость после вчерашней ночи. Ему нужно больше времени провести со скарабеями-лекарями, чтобы восстановить различные системы организма, – раздраженно сказала старший научный сотрудник. – Задавайте свои вопросы.

Сэрплас положил лапу на плечо богу:

– Не слишком счастливый у тебя вид, друг.

– Я…

– Не ему, – рявкнула карлица. – Мне! Он собственность компании и потому не имеет права говорить о себе.

– Прекрасно, – вступил Дарджер. – Для начала, мэм… Зачем? Вы создали бога из человека, полагаю, перестроив его эндокринную систему с тем, чтобы она по требованию производила значительный объем узко направленных феромонов. Но с какой целью?

– Если вы были в городе вчера вечером, то должны были понять. Научно-Рациональное правительство Великого Зимбабве будет использовать Диониса в качестве награды своему народу во время праздников в период мира и процветания, а в периоды смуты – для усмирения волнений. Также он может быть полезен для подавления беспорядков. Время покажет.

– Насколько я заметил, вы назвали его Экспериментом Один. Могу я заключить, что вы создаете и других богов?

– Наша работа успешно продвигается. Большего я сказать не могу.

– Возможно, вы также создаете богиню мудрости Афину?

– Мудрость, как вам, без сомнения, известно, невозможно вызвать при помощи феромонов, поскольку она является порождением чистого разума.

– Нет? Значит, богиню плодородия Деметру? Или бога-кузнеца Гефеста? Или, может, богиню здоровья Гигию?

Карлица пожала плечами.

– Судя по тону ваших вопросов, вы уже знаете ответы. Феромоны не способны порождать или вызывать навыки добродетели или абстракции. Только эмоции.

– Тогда успокойте меня, мэм, скажите, что не создаете богиню мести Немезиду. Или богиню раздора Эрис. Или бога войны Ареса. Или бога смерти Танатоса. Ведь если так, то здесь вы по одной-единственной причине, которая кроется в нежелании тестировать свои опытные образцы на населении вашей собственной страны.

Старший научный сотрудник не улыбнулась.

– Для европейца вы весьма сообразительны.

– Юные государства склонны предполагать, что если культура стара, то обязательно упадочна. Тем не менее это не мы ставим эксперименты над невинными людьми без их ведома и согласия.

– Я не считаю европейцев людьми. Что, на мой взгляд, решает этическую дилемму.

Рука Дарджера побелела на рукояти трости.

– В таком случае, мэм, боюсь, наше интервью окончено.

На обратном пути Сэрплас нечаянно опрокинул чашу. В последовавшей затем суматохе Дарджер сумел незаметно спрятать под камзол несколько антиферомоновых пластырей. Очевидной пользы, на первый взгляд, от них не было, но по долгому опыту друзья знали, что зачастую подобные предосторожности бывают весьма кстати.

Возвращение в город проходило много медленнее, чем прогулка до монастыря. Друзья шагали в задумчивости, пока наконец Сэрплас не прервал молчание:

– Старший научный сотрудник не попалась на удочку.

– Верно. Я ведь выразился достаточно ясно. Практически сказал, что мы знаем, где статуи, и готовы на взятку.

– Напрашивается вопрос, не является ли избранная нами профессия сексуальной по сути?

– Как так?

– Параллели между надувательством и соблазнением очевидны. Представляешь себя в наиболее выгодном свете, затем громоздишь и множишь мелкие обманы, стратегические отступления и интимные признания. О желаемом исходе никогда не говорится, пока он не будет достигнут, хотя все стороны его сознают. И оба занятия сотканы из молчаний, шепотов и многозначительных взглядов. И что самое важное – старший научный сотрудник, которая искусственно поддерживает вечную половую незрелость, как будто невосприимчива ни к тому, ни к другому.

– Думаю…

Тут дорогу им, уперев руки в бока, заступила нимфа.

Сообразительный Дарджер сорвал шляпу и низко поклонился.

– Дорогая мисс! Вы, верно, считаете меня ужасным невеждой, но за суматохой вчерашней ночи я не успел узнать ваше имя. Если вы будете столь милосердны, чтобы одарить меня этим знанием и вашим прощением… и улыбкой… я стану самым счастливым человеком на свете.

Уголок рта нимфы тронула улыбка, но она тут же нахмурилась.

– Зовите меня Ания. Но я здесь для того, чтобы поговорить не о себе, а о Феодосии. Мне знакомы обычаи мужчин, а ей нет. Ты был ее первым.

– Вы хотите сказать, она?… – потрясенно спросил Дарджер.

– Когда повсюду мои братья, кузены и дяди? Маловероятно! В Аркадии нет девушки, которая сохраняет девственность хотя бы на день дольше, чем сама пожелает. Но ты был ее первым смертным мужчиной. А для девчонки это важно.

– Разумеется, я польщен. Но чего именно вы от меня хотите?

– Поосторожней! – Ее палец уперся ему в грудь. – Феодосия моя подруга. И я не потерплю, чтобы ее обижали.

С этими словами она бросилась назад в лес и исчезла среди деревьев.

– М-да! Еще одно доказательство – если бы таковые требовались, – что женщины недоступны пониманию мужчин.

– Любопытно, но в точности такой разговор состоялся у меня несколько лет назад с одной моей приятельницей, – сказал, вглядываясь в зеленые тени, Дарджер, – и она заверила меня, что мужчины точно так же ставят в тупик женщин. Возможно, проблема не в половой принадлежности, а в самой человеческой природе.

– Но ведь… – начал Сэрплас.

И за такой беседой они держали путь домой.

Несколько дней спустя Дарджер и Сэрплас готовились к отъезду (и спорили: направиться ли им прямо в Москву или завернуть по дороге в Прагу), когда через город прошла, оставляя за собой ссоры и свары, богиня раздора Эрис.

Дарджер лежал одетым на кровати, наслаждаясь запахом цветов, когда услышал первые гневные крики. Феодосия заставила его комнату вазами с гиацинтами – в извинение, потому что им с Анией пришлось поехать на ближайшую гусиную ферму за новыми пуховыми перинами для трактира, и в обещание, что они не слишком задержатся с возвращением. Вскочив, он наблюдал из окна за тем, как насилие волнами распространяется по улицам. Быстро схватив коробку похищенных из монастыря пластырей, он налепил один себе на шею. И как раз собирался отнести пластырь Сэрпласу, когда дверь распахнулась и означенная особа ворвалась, схватила его и швырнула о стену.

– Лжедруг! – рычал Сэрплас. – Улыбающийся, коварный… Антропоцентрист!

Ответить Дарджер не мог. Лапы друга сжимали ему шею, лишая воздуха. Сэрплас неистовствовал, – вероятно, благодаря исключительному обонянию, – и вразумить его не было никакой возможности.

К сожалению Дарджера, его детство прошло не в привилегированных гостиных за светскими беседами, а за потасовками и драками в трущобах лондонского Мейфэр. Но нет худа без добра: сейчас это оказалось весьма кстати.

Подняв скрещенные в запястьях руки, он завел их между локтями Сэрпласа. А потом разом поднял их и резко развел, сбрасывая с горла лапы друга. И одновременно изо всех сил ударил коленом в промежность Сэрпласа.

Охнув, Сэрплас инстинктивно схватился за ушибленное место.

Толчок заставил его растянуться на полу, и Дарджер упал сверху.

Теперь, однако, возникла новая проблема: куда налепить пластырь. С головы до ног Сэрплас зарос шерстью. Вспомнив, как они впервые надевали «повязки», Дарджер вывернул ему одну лапу и нашел безволосое пятнышко на запястье.

Одно движение – и готово.

– Они хуже футбольных фанатов, – заметил Сэрплас.

Кто-то опрокинул на главной площади воз сена и поджег. В сполохах пламени были видны группки горожан, которые бродили по улицам в поисках драки и зачастую ее находили. Дарджер и Сэрплас погасили в своей комнате огни, чтобы наблюдать за происходящим, не привлекая к себе внимания.

– Вовсе нет, дорогой друг, ведь те забияки ходят на матчи, дабы намеренно затевать бесчинства, в то время как эти несчастные…

Его слова оборвал стук колес по брусчатке.

Это вернулись со своими перинами Феодосия и Ания. Не успел Дарджер предупредить их, как несколько мужчин бросились к телеге, выкрикивая угрозы и размахивая кулаками. Испуганная Феодосия замахнулась на них кнутом. Но один все же сумел подобраться поближе и, схватив кнут, сдернул девушку с телеги.

– Феодосия! – закричал в ужасе Дарджер.

Сэрплас спрыгнул с подоконника и взмыл в воздух – к телеге с перинами. Дарджер, который малость боялся высоты и однажды, проделывая сходный трюк, сломал ногу, сбежал по лестнице.

В группке атакующих было лишь пять человек, что объясняло их замешательство, когда из трактира выбежал, крича и размахивая тростью, как дубиной, Дарджер, а из телеги, вздыбив шерсть и оскалив клыки, выскочил Сэрплас. Тут Ания вернула себе кнут и принялась от души работать им направо-налево.

Смутьяны рассеялись словно голуби.

Когда они скрылись в переулке, Ания повернулась к Дарджеру.

– Ты знал, что такое произойдет! – воскликнула она. – Почему ты никого не предупредил?

– Я предупреждал! И не раз! Вы смеялись мне в лицо!

– Всему свое время, – твердо вмешался Сэрплас. – Ваша барышня без сознания, помогите мне погрузить ее в телегу. Нужно немедленно увезти бедняжку отсюда.

Ближайшей спасительной гаванью, по мнению Ании, была ферма ее отца сразу за городом. Не прошло и десяти минут, как они уже снимали Феодосию с телеги, использовав в качестве носилок одну из перин. У дверей их встретила пухлая нимфа, мать Ании.

– Девчонка оправится, – сказала она. – Я в таких вещах разбираюсь. – Потом она нахмурилась. – Если, конечно, у нее нет сотрясения мозга. – Тут нимфа проницательно глянула на Дарджера: – Это как-то связано с пожаром в городе?

Но когда Дарджер начал объяснять, Сэрплас потянул его за рукав.

– Выгляни в окно, – сказал он. – Похоже, пейзане собрали пожарную команду.

И верно, по проселку в город спешили фигуры. Выбежав им наперерез, Дарджер заступил дорогу первому – чопорного вида молодому сатиру, тащившему бурдюк с водой.

– Стойте! – крикнул он. – Дальше не ходите!

Сатир растерянно замялся.

– Но пожар…

– В городе вас ждет худшее, чем пожар, – сказал Дарджер. – Да и вообще, это всего лишь стог сена.

Подоспел и остановился второй сатир с бурдюком. Это был Папатрагос.

– Дарджер! – воскликнул он. – Что вы делаете на моей ферме? Ания с вами?

На мгновение Дарджер пришел в замешательство.

– Ания ваша дочь?

– Ну да, – улыбнулся Папатрагос. – Насколько понимаю, я практически ваш тесть.

К тому времени уже все сатиры, кто был достаточно близко и, увидев пожар, прибежал его тушить – всего около двадцати, – сгрудились вокруг двоих друзей. Сэрплас поспешно изложил все, что они знали про Пана, Эрис и беспорядки в городе.

– И это еще не конец, – продолжал Дарджер. – Старший научный сотрудник говорила что-то про испытание Диониса: мол, они хотят использовать его для усмирения мятежей. А поскольку сегодня ночью он не появился, значит, им придется подстроить еще одни беспорядки, чтобы проверить эту его способность. Грядут новые беды.

– Это не наша забота, – возразил грузный фермер.

– Станет нашей, – объявил Дарджер, по обыкновению своему властно употребив личное местоимение во множественном числе первого лица. – Как только зачинщица беспорядков уйдет из города, она, скорее всего, объявится здесь. Разве Дионис не танцевал в полях, пройдя по городу? А значит, Эрис движется сюда, чтобы восстановить отца против сына и брата против брата.

По рядам сатиров пробежал гневный шепоток. Призывая их к молчанию, Папатрагос поднял руки.

– Трагопропос! – сказал он прыщавому сатиру. – Беги, собери всех взрослых сатиров, кого сможешь. Скажи, пусть хватают любое оружие и приходят к монастырю.

– А как же горожане?

– За ними пошлем кого-нибудь другого. Почему ты еще здесь?

– Меня уже нет!

– Костер в городе погас, – продолжал Папатрагос. – А это означает, что Эрис сделала свое дело и ушла. Скоро она двинется по этой самой дороге.

– К счастью, – вмешался Дарджер, – у меня есть план.

Дарджер и Сэрплас стояли на виду в лунном свете в самой середине проселка, а сатиры прятались в кустах на обочине. Долго ждать им не пришлось.

Тень надвинулась, выросла, уплотнилась и превратилась в богиню.

Эрис шагала по дроге – с безумным взором и разметавшимися волосами. Одежда на ней была изодрана в клочья, лишь несколько лохмотьев свисали с пояса на талии, нисколько не скрывая тела. На ходу она издавала странный щебет и визг, шаталась из стороны в сторону и временами подпрыгивала. На своем веку Дарджер повидал достаточно помешанных. По хаотичности безумия это превосходило все, с чем он когда-либо сталкивался.

Завидев их, Эрис запрокинула голову и испустила переливистую птичью трель. А затем, пританцовывая на бегу, бросилась на двух друзей, кружась и лупя себя локтями по бокам. Даже не будь у нее силы помешанной, она все равно наводила бы ужас, ведь сразу становилось понятно: богиня способна на все. А сейчас при виде такого зрелища сжался бы от страха даже самый смелый человек.

По знаку Дарджера все сатиры выступили на дорогу и как один опрокинули на богиню бурдюки с водой. Десяток их бросились к ней и налепили на ее тело пластыри. Ошеломленная внезапным нападением, богиня рухнула наземь.

– Разойтись! – крикнул Дарджер.

Сатиры отступили. Лишь один, слегка замешкавшийся, пока искал место для пластыря, попался в сети остаточных феромонов и сейчас занес ногу, чтобы пнуть поверженную богиню. Но Папатрагос метнулся к ним и оттащил соплеменника.

– Остынь! – приказал он.

Эрис забилась на земле, перевернулась на живот, и ее стошнило. Потом очень медленно она поднялась на ноги. Неуверенно и удивленно огляделась по сторонам. Ее взгляд прояснился, в лице боролись раскаяние и ужас.

– О, сладчайшая наука, что я наделала?! – вопросила она и вдруг взвыла: – Что случилось с моей одеждой?

Она попыталась прикрыться руками.

Один из сатиров помладше захихикал, но умолк под суровым взглядом Папатрагоса. Сэрплас тем временем подал богине свой камзол.