Текст книги "Журнал «Если», 2005 № 12 "

Автор книги: ЕСЛИ Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Павел Крусанов
Американская дырка

СПб.: Амфора, 2005. – 398 с. (Серия «История будущего»). 5000 экз.

За время существования постмодернизма досужие критики напридумывали массу умных слов, однако для нынешнего российского варианта, дозревшего и перезревшего, кажется, достаточно всего двух определений – «паразитизм» и «спекуляция». Вот и содержание нового романа П.Крусанова зиждется на паразитической эксплуатации целого ряда весьма противоречивых идей. Ныне в моде агрессивная ксенофобия, конспирологические идейки да оголтелый антиамериканизм – и Крусанов решил поиграть на этих громко забряцавших струнах российского коллективного бессознательного.

Сначала он «поднимает из могилы» Сергея Курёхина, покойного рок-музыканта и интеллектуального провокатора. У литератора Курёхин якобы не умер, а, приняв уродливую фамилию Абарбарчук, возглавил некую фирму «Лемминкяйнен». Фирма специализируется на профессиональной подготовке разнообразных розыгрышей – безопасных и не очень (оказывается, что даже события 11 сентября тоже дело рук фирмы Курёхина-Абарбарчука). В 2110 году Курёхин приглашает героя-рассказчика Евграфа Мальчика (того самого – из «аквариумовского» альбома «Радио Африка») на работу в фирму для подготовки колоссального мероприятия – уничтожения Америки. Для этого, в первую очередь, следует подбить американцев на создание сверхглубокой скважины. Попытки пробить подобного рода шахту спровоцируют начало неизбежного краха зарвавшейся страны. В итоге «проклятая» Америка гибнет, и наступает хилиастическое царство всеобщего благоденствия. Попутно вся эта галиматья густо сопровождается скрытыми цитатами из разнообразных конспирологических и ультраконсервативных авторов – от Р.Генона до А.Дугина.

Обидно, что иные «модные» критики вовсю превозносят этот «как бы провокационный» капустник и его автора – «великого патриотического литератора».

И еще за Курёхина обидно.

Глеб Елисеев

Фэнтези-2005 (выпуск 2)

Москва: ЭКСМО, 2005. – 576 с. (Серия «Миры fantasy»). 20 000 экз.

Фэнтезийные сборники ЭКСМО одними из первых опровергли бытовавшее мнение о нерентабельности антологий. Отчасти потому, что предлагали читателю «рейтинговых авторов», отчасти из-за проверенности, узнаваемости содержимого: маги, драконы и эльфы, знаковые имена… В нынешнем выпуске коротких рассказов немного, и те в основном иностранцев. Остальное – повести (беспроигрышный ход, поскольку хороший рассказ фэнтези написать невероятно трудно). Открывается сборник «Куклами всадника Лойоди» Игоря Пронина: небольшой повестью, суть которой можно свести к утверждению «не доверяй магу, даже когда он хочет сделать тебе добро», и продолжается фрагментом из новой книги Генри Лайона Олди «Приют Героев» – естественным развитием причудливого мира «Песен Петера Сьлядека». Активно эксплуатируется «эльфийская» тема: и «Цена свободы» Алексея Пехова, и «Эльфийская обновка» Андрея Уланова чем-то неуловимо напоминают знакомый читателям «Если» мультирасовый мир «Дня Полыни» – разве что Пехов более мрачен, а Уланов, напротив, более оптимистичен в своем взгляде на взаимоотношения людей и эльфов. Поклонники Веры Камши с удовольствием примут ее новую повесть «Данник Небельринга» (они уже прозвали ее «готическим детективом»). Кирилл Бенедиктов («Кот Эдипа») и Владимир Аренев («В лесах под Черниговом») единодушны в своем стремлении найти парадоксальное (и весьма оптимистичное) разрешение извечной вражды героев-антагонистов. Особняком стоят вещи экспериментальные: уже знакомые читателям «Если» «Раш-Раш» Александра Зорича (изысканная история о персонифицированных духах природы, под благотворным влиянием которых перерождается суровый охотник) и причудливый «Крысиный король» Леонида Кудрявцева.

Завершает сборник новелла Святослава Логинова «Там, на востоке» – печальная притча о цене жертвенности, как всегда у Логинова блестяще исполненная – одно только изобретенное писателем слово «Затворище» чего стоит!

Мария Галина

Джеффри Форд
Физиогномика

Москва: АСТ – Транзиткнига, 2005. – 283 с. Пер. с англ. Г. Соловьевой. (Серия «Альтернатива. Фантастика»). 4000 экз.

Первый из романов о физиономисте Клэе, удостоенный «World Fantasy Award», содержит необычную смесь фантастических образов и литературных традиций. Аллегорические кошмары в духе Кафки и натурализм Суэнвика, сочетание модернистских концепций и нарочито простого стиля – все это позиционируется как «интеллектуальная фэнтези». Поначалу кажется, что смысловым стержнем книги является тема предопределенности, неотвратимости судьбы, которую по жестоким правилам науки физиогномики персонаж вычитывает в лицах и телах других людей. Позднее спираль сюжета (автор не упускает возможности провести нас по всем кругам местного ада) чуть ли не вибрирует от перенапряжения и выстреливает в финале разрушительным, освободительным фейерверком.

История гласит: вместо того, чтобы, согласно канону, превращать призраки идей в предметные образы, Драктон Белоу решил превратить сформировавшиеся в его голове образы в реальность. Развитием этого сюжета и стало создание Отличного Города, обитатели которого выступают в роли орудий и объектов преобразующей природу творческой воли Создателя. Нередко физиономисту приходится отправлять людей на казнь, не догадываясь о том, что вменяемые нарушителям проступки совершены самим Белоу. Горделиво уподобляясь богу, тот выдумывает все новые отрасли совершенства, машины и каторги – напоминание о том, что у каждого общества есть собственный ГУЛаг. Поскольку люди являются лишь частью плана, предметами мысли метафизического тирана, их жизнь не имеет ценности. Возвышение или унижение согласно наркотически-изощренным фигурам мысли – таков путь любого горожанина. Так продолжается до тех пор, пока отправленная по следам Клэя экспедиция не привозит к столу Создателя таинственный Белый плод, который, по слухам, дарует бессмертие – но вдобавок он еще и отбирает у жизни ее смысл…

Сергей Некрасов

Виктор Пелевин
Relics: Раннее и неизданное

Москва: ЭКСМО, 2005. – 352 с. 50 100 экз.

Затея собрать под одной обложкой рассказы и эссе прозаика, разбросанные по журналам, газетам, вкладышам в компакт-диски и давно распроданным сборникам, представляется довольно интересной, и дело здесь не только в сложности разыскания старых «Огоньков» и «Независимых газет», но и в появившейся возможности проследить эволюцию творчества писателя, который, как представляется, от постмодернистских заигрываний с «большим стилем» постепенно переходит к некоторой тоске по нему, что уместно пояснить на примерах: 10–15 лет назад Пелевин писал о том, что в обществах «большого стиля» люди всего лишь смешные фигурки, которые даже не понимают, зачем копошатся в пыли, истинная же цель их существования может оказаться логичной только с точки зрения некоего высшего мира – именно эта идейная «подкладка» лежит за повествованием о двух подводниках-трансвеститах, которые убивают валютных проституток только для того, чтобы шахматист Карпов победил на международном турнире («Миттельшпиль»), она же просматривается за историей о реконструкторах из эсэсовского института «Анэнербе», чьи детсадовские «эксперименты» приводят к нападению Италии на Абиссинию («Откровение Крегера»); с другой стороны, в последние годы Пелевин пишет в основном о новых «хозяевах дискурса» – бандитах и бизнесменах – и, сталкивая их с мистическими силами, делает грустный вывод о том, что «мясные машины», пришедшие на смену смешным фигуркам, также лишены малейшего представления о смысле собственного существования: характерным в этом плане является рассказ «Who by fire», главный герой которого, российский олигарх, ухитряется вступить в интимную связь с самой Свободой, но даже это не рождает никакого проблеска в его холодной душе; ну а после всего сказанного осталось только пояснить, почему рецензент решил «утрамбовать» свой текст в одно предложение: именно так написан рассказ Пелевина «Водонапорная башня», и нет никаких оснований для того, чтобы критику не было дозволено то же, что дозволено писателю.

Александр Ройфе

ПУБЛИЦИСТИКА

Дмитрий Володихин, Аркадий Штыпель
Пророки и буревестники

Фантастическая литература с момента своего рождения стремилась высветить те пути, по которым движется человеческая цивилизация. Однако в 90-е годы XX века футурологический мотив исчез из произведений российских авторов. Сегодня же критики все чаще говорят о возвращении Будущего в нашу фантастику. Но на «ренессанс» футуристической НФ они смотрят по-разному. Предлагаем вашему вниманию дискуссию, в которой приняли участие критик, писатель Дмитрий Володихин и критик, поэт Аркадий Штыпель.

Д.В.: В советское время были четкие представления о будущем человечества, утопических картин хватало: «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова, мир Полдня братьев Стругацких, менее романтичный вариант Георгия Гуревича… В 90-х эта форма творчества наших писателей заглохла. Несколько попыток было, о них писал Евгений Харитонов в очерке «Русское поле утопий», но почти всегда элементы утопии были ценны не сами по себе, а в качестве антуража для решения совершенно иных художественных задач. Первая половина и середина 90-х прошли под знаком всеобщего разочарования в прогностических способностях и науки, и литературы. Но постепенно набирало силу читательское желание хоть одним глазком посмотреть на мир, «который нас ожидает». Речь не идет о текстах, где картина будущего представляет простые подпорки для сюжета: вот прибыли пришельцы, как мы с ними уживемся… Или: вот мы изобрели машину времени, что из этого вышло… Гораздо интереснее наблюдать медленное возрождение собственно футурологической тематики. И на протяжении последних трех – пяти лет, кажется, вновь наше будущее начинает проглядывать в книгах писателей-фантастов. Еще не очень четко, будто сквозь туман или какую-то полупрозрачную стеклянистую субстанцию. Прогностика не стала тоньше в методах и точнее в выводах, но ей опять начинают доверять из простого желания различить в грядущем хоть что-то.

А.Ш.: Давайте уточним некоторые положения. В советской литературе фигурировали – отчасти искренне, отчасти вынужденно – более или менее четкие представления о советском будущем. С распадом системы эти представления полностью утратили актуальность – только и всего. Но кризис идеологии начался гораздо раньше, и в былое время советские утопии пользовались читательским спросом как раз в той мере, в какой они отличались от официозных представлений. Вообще же, прогностическая ценность любых утопий и антиутопий (что для одного утопия, то для другого «анти») более чем сомнительна. Вопрос не в том, доверять или не доверять тем или иным предсказаниям, а в том, разделять или не разделять ту или иную идеологию. И если сегодня идет возрождение футурологической тематики, то не потому, что люди больше, чем десять лет назад, хотят заглянуть в будущее. Просто мы сегодня более четко осознаем свои идеологические предпочтения или, по крайней мере, испытываем потребность в таком осознании. А условные картинки условного будущего дают каждому из нас возможность утвердиться (или усомниться) в своей правоте (или чужой неправоте) по отношению к острым вопросам современности.

Д.В.: Вы правы, но лишь отчасти. Наша «беспутица» 90-х совпала с общим кризисом футурологии: она и на Западе давно не зарабатывает лавровых венков. Что-то из области научного развития англо-американская НФ полуугадывает-полупопуляризирует. Сфера политики покрыта тем же туманом. Во всяком случае, так можно судить по переводным образцам. А когда туман несколько рассеивается, видно не столько прогнозирование, сколько пропагандистские опыты разной степени художественности, то есть обработку коллективного сознания теми же приемами, что и у нас в эпоху обкомов.

А.Ш.: Не будем смешивать футурологию с НФ. После революционных открытий начала XX века в науке шло и до сих пор идет более или менее предсказуемое освоение новых территорий. То же и с техникой, хотя здесь не обошлось без сюрпризов, самые эффектные из которых – Интернет и всеобщая мобильная телефонизация. А самые популярные атрибуты НФ (машина времени, антигравитация, телепортация и т. п.) абсолютно антинаучны. Единственное, что здесь имеет под собой научную почву – это создание биологических монстров. Но популяризация научно-технических знаний или футурологическая прогностика не могут быть целью ни художественной литературы вообще, ни НФ в частности. А если в НФ в силу особенностей жанра что-то такое и проявляется, то исключительно как побочный продукт, пусть даже порой и небезынтересный. Другое дело – политика и социальное устройство. Здесь у литературы – от мировых классиков до скромных современников – прямой интерес и непременное поприще. Хотя до сих пор, по большому счету, никто не предугадал ничего. Но ведь и в сфере политики и социального устройства все фантазии – это, прежде всего, реакция на современность, это экстраполяция в будущее каких-то актуальных современных коллизий, в том числе (если не в первую очередь) и чисто психологических. Что же касается «пропагандистских опытов разной степени художественности» на уровне «эпохи обкомов», то это феномен по большей части постсоветский. Современная западная НФ избегает какой-либо идеологии и представляет собой по преимуществу либо «психоделический» киберпанк, либо культурологические грезы типа «Гипериона» Дэна Симмонса. Конечно, в таком примитивном жанре, как космоопера, без деления на «наших» и «ненаших» не обойтись, но политическая футурология здесь ни при чем.

Д.В.: Звучит успокоительно. Но, во-первых, футурологический элемент для НФ – что-то вроде части организма. Печень, например, может быть поменьше и побольше, но совсем без нее обойтись нельзя… И, во-вторых, НФ-футурология со времен Кэмпбелла превращается (и к настоящему времени на 90 % превратилась) в борьбу между несколькими версиями будущего, которые поддерживаются разными общественными силами. Если «республика/демократия», идущие рефреном в Эпизоде III «Звездных войн», не пропаганда, если «Матрица» избавлена от политтехнологий, тогда – да, конечно, западная НФ невиннее младенца… «Советский вариант» будущего получил пробоину и пошел ко дну. Долгое время в России ничто его не заменяло, пустошь, водная гладь была на этом месте вместе с СССР. Но потом нечто начало всходить на пустоши. Самой плодотворной в этом отношении оказалась «вакцина глобализации».

Спор между глобализаторами и антиглобалистами ведется давно. По большой части – на уровне социологической литературы и большой политики. Для нашей фантастики эта дискуссия оказалась родной, только вот родственников российские писатели отыскали по обе стороны баррикад. Перенос величайшей потасовки нашего времени в литературную плоскость очень «взбодрил» фантастику: появилась та «печка», от которой можно танцевать. Сторонником глобализации выступил ветеран НФ Владимир Михайлов, расписав ее прелести в романе «Тело угрозы». Но после 90-х западничество мало кого привлекает. Поэтому антиглобалистов – как стихийных, так и сознательных – в российской фантастике хватает. Это и Михаил Тырин с романом «Желтая линия», и «Моя война» Виктора Косенкова, и «Ланселот XXI» Михаила Харитонова, да и ваш покорный слуга («Убить миротворца»). На этой волне, кажется, возникает особое направление антиутопии – либерпанк. Наверное, самая мощная прогностическая струя – в романе Кирилла Бенедиктова «Война за «Асгард», также созданном на территории спора глобализм/антиглобализм. Зато самым популярным антиглобалистом современной России стал «еврокитайский гуманист» ван Зайчик. И то, что в виде художественного текста могло оказаться недопонятым, полу-Зайчик Вячеслав Рыбаков открытым текстом выдал в романе-эссе «На будущий год в Москве». Наконец, прекрасную повесть с говорящим названием «Золотой миллиард» написал Геннадий Прашкевич. Авторская позиция выражена в ней замысловато: не «за» и не «против», а над схваткой, впрочем, с риском пострадать от обеих сторон…

А.Ш.: Забавная игра суффиксов: глобализаторы и антиглобалисты… Почему первые гады-«аторы», а вторые всего лишь «исты», белы и пушисты? И что нас, собственно, так пугает в этой самой глобализации? Возникновение и развитие транснациональных корпораций, транснациональных информационных, финансовых и энергетических сетей, взаимопроникновение национальных экономик – все это объективные, реальные, я бы сказал, естественные явления и процессы, в конечном счете очень слабо зависящие от чьей бы то ни было доброй или злой воли. Равно как – о, ужас! – и появление надправительственных управленческих структур. Грубо говоря, глобализм – это такой миропорядок, при котором я не стану бомбить территорию соседа по той простой причине, что в предприятия, расположенные на этой территории, вложены мои денежки.

Д.В.: Возникновение чего-либо – отнюдь не природный процесс, и создание любой сети всегда кем-то инициировано. Ежели хорошенько копнуть, креатор всегда в конечном итоге отыскивается. Что же касается «предприятий на чужой территории», то ведь их сначала надо купить. А бомбить придется, если тамошние аборигены откажутся заводики/земельку продавать.

А.Ш.: А я и не говорил, что глобализация – природный процесс. Естественный, да. Как в свое время возникновение Великого Шелкового пути, или пути из Варяг в Греки, или развитие товарного производства. И до такого, лежащего, кстати, в русле устремлений величайших утопистов, миропорядка нам еще куда как далеко…

Д.В.…оно и славно…

А.Ш.:…путь к нему отнюдь не безоблачен, но в наше время все-таки более или менее реалистичен. Другое дело, что никакой миропорядок не может быть безусловно справедливым, не может всех поголовно осчастливить, а любые, даже самые разумные преобразования социального устройства неизбежно порождают новые угрозы и новые вызовы. Человеку же свойственно идеализировать «уходящую натуру», и тоска по «доглобализму» в художественном, творческом плане может быть столь же продуктивна, как и тоска по средневековому рыцарству или ностальгия по коммунальным квартирам. И уж совсем другое дело, что в нашей НФ никаких антиглобалистов нет. Все наши так называемые антиглобалисты на поверку оказываются самыми что ни на есть глобализаторами. Просто им – и это понятно – «за державу обидно». Обидно, что в нынешнем процессе Россия не может конкурировать с Соединенными Штатами и Объединенной Европой за лидерство и гегемонию. Приходится отыгрываться, фантазируя. То есть перед нами в новой упаковке все тот же советского разлива антиамериканизм. Можно, конечно, придумывать всякие странные слова типа «либерпанк», но рядом с таким, если кто помнит, блистательным советским антиамериканистом, как Юлиан Семёнов, все отдыхают. А говорить о «прогностической струе» в довольно-таки сумбурной «Войне за «Асгард» просто смешно. Там ведь вся собственно фантастическая интрига строится вокруг чрезвычайно надуманной, переусложненной системы генетической сегрегации и выглядит на фоне изображенных технологий совершенно неправдоподобно.

Д.В.: Истерическая реакция на унижение страны – лишь один аспект из множества. Если им ограничиться, то в антиглобалисты попадут, пожалуй, люди совсем от этого далекие: Андрей Плеханов со своей «Сверхдержавой» и Павел Крусанов с романом «Укус ангела»… Полагаю, огромному количеству людей не нравится идея объединения Земли во главе с каким-нибудь мировым правительственным Советом, поскольку объединители («глобализаторы») предлагают слишком холодный проект жизни для объединенного человечества. Полагаю также, те части глобализаторского проекта, которые отвечают за общественную нравственность и за устройство власти, предлагают какую-то нелепую унификацию. Отсюда – мощный протестный выплеск, притом именно антиглобализаторский, а не антиамериканский. Фантасты Юрий Никитин и Дмитрий Янковский высказали крайне жесткую позицию: мочить, да и все тут. А дело-то не в этом. Дело в том, чтобы сохранить свою инакость, в том, чтобы оставаться другими.

Что же касается тяги к «доглобализму» – да, это есть, но ведь смотря к какому «доглобализму»! Неожиданной даже для меня, человека весьма консервативного, была вспышка монархических настроений. Допустим, Владимиру Михайлову в романе «Вариант И» государь-император всероссийский нужен был для социально-религиозных экспериментов, никак с единовластием не связанных. Но Роман Злотников прямо показал монархию как благо («Виват, император!»), Владимир Хлумов организовал в Сети голосование по вопросу: «Стоит ли в России возрождать монархию?». Его собственные высказывания свидетельствуют в пользу ответа: «Да, стоит!». С легкой руки сразу нескольких писателей по страницам фантастических произведений принялся разгуливать царь Николай III (приоритет, кажется, у Владимира Васильева)… И так далее. Раньше, в середине 90-х, этого быть не могло. «Гравилет «Цесаревич» Вячеслава Рыбакова звучал гласом вопиющего в пустыне.

Вы говорили о «естественности» процесса глобализации. В социуме, полагаю, «естественных» процессов нет в принципе. И потом, слишком уж силен протест против подобной «естественности» – на его волне дошло аж до локальных монархических проектов.

А.Ш.: А еще есть замечательные «альтернативки» Василия Щепетнева, у которого сохранившаяся в России монархия показана хотя и сочувственно, но безо всяких иллюзий… Но о чем идет речь? О полетах фантазии или о том «как нам обустроить Россию»? Я ничего не имею против декоративной монархии типа британской, но, по моему разумению, в наше время любое единовластие есть несомненное зло. Как и та «нелепая унификация» под одну гребенку, о которой вы говорите. Но ведь на самом деле никто и не посягает на британскую, турецкую, китайскую, российскую или украинскую самобытность. Однако те же британцы худо-бедно выработали и усвоили такие понятия, как мультикультурализм и политкорректность, а у нас эти вещи, к сожалению, принято осмеивать. Не хочу никого обижать, но в первых рядах как адептов единовластия, так и антиглобалистов выступают литераторы не первого ряда. На мой вкус, разумеется.

Д.В.: Так ведь был бы хоть один сколько-нибудь интересный в литературном отношении глобализатор… Щепетнев? Но он, кажется, не глобализатор. Приведите, пожалуйста, примеры, иначе ваша позиция выглядит недостаточно обоснованной. Ну, а посягательство на самобытность тех же сербов убеждает меня в том, что понятия политкорректность и мультикультурализм оснащены двойным, а то и тройным стандартом.

А.Ш.: Нет, Щепетнев, конечно же, не глобализатор. Так же, как и Дивов, как вместе и порознь Лазарчук и Успенский, как Лукин, Лукьяненко, Олди, супруги Дяченко. Просто для этих писателей, которых я люблю и ставлю очень высоко, сама контраверза «глобализм – антиглобализм» выглядит не слишком интересной в литературном отношении. Да и Прашкевич в «Золотом миллиарде», как вы сами говорите, остается «над схваткой». А вот кто был самым настоящим глобализатором, так это Иван Ефремов… И если уж совсем начистоту, то наши антиглобалисты так или иначе солидаризуются с теми персоналиями современной российской политики, которые мне глубоко антипатичны.

Д.В.: Иван Ефремов и прочие советские утописты, несомненно, были красными глобализаторами. Но речь идет о современности, и к ней Ефремов и Ко не имеют никакого отношения. Полагаю, те же Бенедиктов, Рыбаков, Тырин, Прашкевич безотносительно их политических пристрастий прежде всего писатели высокого уровня. И если они так или иначе рисуют наше будущее вне импортированной идеологии, это дорогого стоит.

Заговорились мы с вами о политике. Давайте попробуем свернуть на более мирную стезю. Ведь кое-что натекло и по части научно-технических предсказаний, того хлеба, который питал фантастов прошлых поколений. С одной стороны, фантастика сдвинулась в сторону слияния с литературой основного потока, полностью освоилась с ее задачами и функциями. Беллетризация достижений НТР сегодня интересует немногих. Но с наукой и техникой связанно столько вопросов философского свойства, что на все 100 % от прежней специализации мир фантастики отказываться не спешит. Лучшее, самое интересное в этой области – «кибериада» супругов Александра и Людмилы Белаш, особенно их идея «робосоциологии». Видимо, благодаря марсианской эпопее американцев, поддержанной целым залпом киношек разного калибра, слегка оживилась тема космической одиссеи в НФ. Нет, повальное увлечение не вернулось и в ближайшее время, скорее всего, не вернется. Но идея колонизации космического пространства опять в моде. Есть и скептики, и энтузиасты. Мария Галина в романе «Волчья звезда» показывает, что колонизацию в принципе ожидает срыв, поскольку она противопоказана человеку в психологическом плане. Олег Дивов в повести «Эпоха великих соблазнов» подходит к вопросу иначе. С его точки зрения, все равно человечество будет выходить в космос, просто «шаг из колыбели» окажется во всех отношениях более трудным, чем представлялось оптимистам 60-х – 70-х. В очерке Эдуарда Геворкяна «Космодицея» совершенно однозначно сказано: летать – необходимо. Следовательно, будем летать! На мой взгляд, борются две концепции, для которых выход в космос и освоение других планет – глубокая периферия. Одна из них гласит: в ближайшие столетия человек должен кардинальным образом измениться, расстаться с прежней психофизиологической сущностью, как змея расстается со старой кожей, так что лучше и спокойнее эту работу провести на Земле, не отвлекаясь на бессмысленные мечтания о внеземелье. Принципиально иная позиция: мы рождены людьми и людьми должны остаться. Традицию разрушать не следует, традиционные ценности должны жить. И если ради этого потребуется расширить жизненное пространство человечества за счет колонизации внеземелья, значит, даешь колонизацию!

А.Ш.: Это, пожалуй, единственная точка, в которой наши предпочтения совпадают – причем не столько по отношению к «литературе», сколько к «реальности». Мне тоже хочется, чтобы потомки сохранили нашу психофизиологическую сущность. Хотя бы из того эгоистического соображения, что только в этом случае им будут более или менее понятны наши писания. Но в чисто литературном плане тема «вертикальной эволюции» мне кажется интереснее, чем звездолеты. Ведь технологическая фантастика – дело куда менее ответственное, нежели фантастика социальная, потому что, когда речь идет о технике, автор ни в малейшей степени не влияет на принятие социумом тех или иных решений. А «вертикальная эволюция» ближе именно к социальной, гуманитарной тематике. Кстати, у Марии Галиной в «Волчьей звезде» фигурируют обе эти темы, и обе в антиутопическом, трагедийном ключе. А в реальном научно-техническом отношении и «вертикальная эволюция», и «дальний космос» выглядят равно проблематично, чтобы не сказать – несостоятельно.

Д.В.: К быту будущего всерьез подступались только один раз: когда вышел сборник о чудо-домах «Пятая стена». Полагаю, пока еще у людей нет представления о будущем на повседневном, бытовом уровне, всерьез отличающегося от «Полдня» АБС или видеоряда «Звездных войн». Здесь еще ничто не сдвинулось с места. Нет даже эстетики будущего, бродят лишь какие-то призраки «русского викторианства».

А.Ш.: Что касается быта, то и в реальной жизни мало что сдвигается с места. Такие полезные вещи, как холодильник, пылесос, стиральная машина, кухонный комбайн, телефон и телевизор, изобретены давным-давно. Последняя новинка – электронная плита – никакого переворота не совершила. Вообще, в рамках существующих бытовых потребностей да еще при нашей отечественной неприхотливости трудно измыслить что-то радикально новое. Сборник «Пятая стена» – это все-таки упражнения на заданную тему. А собравший немалый урожай премий и действительно смачный «Закон лома…» Олега Дивова от заданной темы уходит в бандитский вестерн в духе О'Генри. Что же касается этики-эстетики, то здесь самое яркое – шокирующий роман Линор Горалик и Сергея Кузнецова «Нет». А «призраки русского викторианства» – это что? Русский Диккенс? Так русский Диккенс – это, извините, Достоевский. Или, может быть, русский Бердслей? Но если говорить серьезно, то викторианство это или нет, но нашим фантастам в сценах, как говорится, жестокости и насилия следовало бы себя как-то ограничивать. Даже такому серьезному таланту, как Олег Дивов. Учитывая, что фантастика – жанр массовый и традиционно имеющий немалую подростковую аудиторию.

Д.В.: Насчет жестокости… да, ограничители необходимы, это здраво. Худо, когда человек растет с уверенностью в том, что жизнь – кровь, дерьмо, бабки и больше ничего. Шухартизацию всей России не приветствую. А русское викторианство – это прежде всего тяга к эстетическим образцам нашего XIX столетия или, может быть, самого начала ХХ-го; еще, пожалуй, попытки перенести эти образцы в будущее. В качестве примера можно привести повести Елены Хаецкой «Из записок корнета Ливанова».

Если резюмировать: картины ближайшего будущего, буквально на полстолетия вперед – товар, который опять вырос в цене. В этой теме стоит работать.

А.Ш.: Шухартизация – это сильно сказано. По мне, так Рэдрик Шухарт при всей своей брутальности и противоречивости – один из самых симпатичных персонажей Стругацких. Меня куда больше пугает тоже по-своему симпатичный герой «Выбраковки». А в теме работать, конечно, стоит. Вот только сочинителям всех времен и народов лучше всего удаются картины нежелательного будущего. Скорее всего, это как-то связано с нашей психофизиологической сущностью – как писательской, так и читательской.

Д.В.: Так ить… плохо работаем.