Текст книги "Смертельно безмолвна - 2"

Автор книги: Эшли Дьюал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

изменился, дорогой. До неузнаваемости.

Выхватываю из-за спины браунинг и наставляю его на Ариадну.

– Остановись.

– Попытка номер два. Уже неинтересно.

– Я выстрелю.

– Да нет же.

Я нажимаю на курок, и пуля проносится рядом с волосами девушки. Ари примерзает к

месту и недовольно вскидывает брови. Пот скатывается по виску. Я чувствую, как капли бегут

вниз, слышу, как сердце барабанит по ребрам, вижу, как бледнеют пальцы.

– Неожиданно, – хрипит она, по-птичьи наклонив голову. – Но ты промахнулся.

– Я верну тебя домой. Я пообещал тебе!

– Чего ты так кричишь? Праведный Мэтт всегда умел держать себя в руках.

Я часто и неровно дышу. Я не понимаю, что в руках у меня пистолет. Я не понимаю, что я

могу нажать на курок и убить ее, убить Ари. Мою Ари. Это невыносимо. Это жжет.

– Пожалуйста, – вдруг шепчу я не своим голосом, – прошу тебя, остановись. Дай нам уйти,

Ари. Дай нам уйти отсюда.

– Нет.

Из меня резко выкатывается воздух. А плечи поникают, будто на них взвалили груду камней.

Встряхиваю головой, пытаясь взять себя в руки, пытаясь привести себя в чувство, и не могу. Не

получается. Я не равнодушный, не смелый, не сильный.

– Тогда я должен сделать это.

– Должен. Но не сделаешь. – Ариадна останавливается напротив браунинга и, будто в этом

нет ничего опасного, страшного, дикого упирается грудью в дуло пистолета. – Мне всегда

казалось, что ты способен совершать отчаянные поступки. Но ты слабак... Как и все люди. Увы.

Прости меня, Мэтт. Но сегодня я сломаю тебе жизнь.

Что? О чем она? Рассержено свожу брови, пытаясь понять, что обозначают ее слова.

Как вдруг происходит нечто странное: мои руки двигаются в сторону, мне отнюдь не

подчиняясь, и они двигаются в сторону Эбигейл, вместе со сжатым в пальцах заряженным

пистолетом. Я ошеломленно распахиваю глаза и сглатываю.

– Нет, нет, что ты делаешь, нет, Ари.

Но Ари просто стоит молча и наблюдает за тем, как я поворачиваюсь к Эби. В груди у меня

разрываются на части органы, в голове вскипает кровь, но я ничего не могу с собой сделать. Я не

контролирую свои действия! Не отвечаю за свое тело!

О Боже. Распахнутые от ужаса глаза покрываются пеленой, я судорожно соображаю, как мне

быть, что делать, у кого просить помощи, и понимаю, что помощь не придет. Мне никто не

поможет, кроме меня самого, поэтому я обязан бороться. Я не поддамся, нет!

– Черт возьми, – рычу сквозь стиснутые зубы я, чувствую, как пот толстыми струями катится

по подбородку, и испускаю стон. В голову приходит безумная идея, и я начинаю с неистовым

рвением стрелять в воздух, надеясь, что, когда я наставлю дуло пистолета на Эбигейл, в магазине

не останется патронов. Выстрелы разрывают тишину на части, и меня ударяет раз за разом лихая

отдача, но я упрямо продолжаю опустошать обойму. Я борюсь, я кричу что-то, а потом едва не

нажимаю на курок, когда перед глазами оказывается лицо плачущей Эбигейл, плачущего эльфа.

Она прикрывает ладошками дрожащие губы, а я уже перестаю дышать, уже ничего не ощущаю. Я

просто шепчу:

– Беги. – Руки трясутся, сжимая обжигающий металл. – Беги, пожалуйста.

Но она не может, она не в состоянии сорваться с места так же, как и я не в состоянии

опустить оружие. Эби пошатывается от легкого ветра, а я до скрипа стискиваю зубы.

– Не делай этого с ним! – Неожиданно кричит Хэйдан. – Не поступай так с Мэттом, я прошу

тебя, Ари, пожалуйста, не надо!

Брат валится на колени, закрыв рот, а я чувствую, как судорога прокатывается вдоль тела и

взрывается где-то в башке яркими красками.

– Я не сдамся, – сиплым голосом бормочу я, – я не сдамся, не сдамся.

Ариадна подходит ко мне и нежно проходится пальцами по моим волосам. Она тихо, едва

слышно посвистывает, проглатывая воздух. А я смотрю на нее и вижу, как уголки губ у нее

дрогают. Она невольно подается вперед. И мне неожиданно кажется, что в глазах ее больше нет

жизни, нет света. Они наполняются черной пеленой, будто краской; это пугает меня и поражает.

Черные точки, вместо знакомого взгляда. Как это возможно?

Меня колотит и трясет. Я пытаюсь выговорить хотя бы слово, чтобы образумить Ари и

привести в чувство, но все тщетно, тщетно. Она касается теплыми губами моей щеки так

чувственно и проникновенно, что огненная лавина скатывается по мокрой коже, и шепчет:

– Стреляй.

Я нажимаю на курок.

Звучит оглушающий выстрел, самый громкий звук в моей жизни, и я пячусь назад.

Что я сделал. Не понимаю. Что я сделал. Ничего не вижу, не слышу.

Ариадна уходит, оставив горячий след своими пальцами на моей спине, а я внезапно вижу

Эбигейл, на земле. Я вижу ее с дыркой в голове, из которой тянется алая лужа. Крик.

Хэрри вскакивает с земли, Джейсон подрывается на ноги. Наши враги уходят, а я не схожу с

места, прибывая в трансе и видя происходящее в замедленной съемке, на повторе. Снова и снова.

Снова и снова. Выстрел, падение. Выстрел, падение. Мои глаза так широко раскрыты, что резь

прошибает веки, скулы, виски. Я просто стою, просто наблюдая за тем, как мой брат качает в

руках мертвое тело одиннадцатилетней девочки, и я просто молчу.

Я убил ее. Убил Эбигейл Роттер. Сказал, что спасу. И убил.

– Мэтт... – Джейсон оборачивается, а я пячусь назад, закинув за голову руки. В груди растет

нечто колючее, горячее, неистовое, оно пульсирует, орет, вопит, оно заставляет все во мне гореть

от адской боли. Оно не дает дышать, я задыхаюсь. Хватаюсь рукой за горло, чувствую, как под

пальцами сводит мышцы, и пошатываюсь назад, все дальше и дальше.

– Мэттью, постой.

Я не стою. Я срываюсь с места, словно обезумевший, словно не соображаю и ничего не

вижу перед глазами. Я несусь сквозь лес, сквозь время и пространство, и единственное, что

слышу – это выстрел, после которого я стал убийцей, а Эби – моим прошлым.

Я неистово работаю руками, грубо разрывая воздух перед собой, я бегу изо всех сил, не

испустив звука, не проронив слов. И я не чувствую своих ног, врезаясь ими так резко в землю, что удары отдаются по всему телу и прошибают голову.

Я не понимаю, сколько проходит времени, даже не понимаю, куда бегу. Лишь достав из

кармана ключи, распахнув входную дверь, я осознаю, что пришел домой. В свой дом. Я взлетаю

по лестнице, бегу в свою комнату и пересекаю порог, отрывисто вдыхая, выдыхая воздух.

Останавливаюсь в центре. Впиваюсь пальцами в волосы и порывисто наклоняюсь.

Я не мог этого сделать. Нет. Все это очередная иллюзия Меган фон Страттен. Да, все это

обман. Я уверен. Я знаю, знаю, знаю.

– Нет! – Ору я, запустив пистолет в стену. Звучит грохот, по комнате проносится эхо, и я

горблюсь под его натиском, вцепившись пальцами в пульсирующее от злости лицо. Не верю, не

могу поверить, это невозможно, так не должно было случиться. – Нет, нет! Нет!

Упираюсь лбом в стену и грубо ударяю по ней кулаком. Пальцы сводит. А я все бью и бью, и

бью, и ору, что есть мощи, до срывающегося голоса, до рези в глотке! Эбигейл.

– Я не хотел, – взвываю я не своим голосом, зажмурившись, – не хотел.

– Я же сказал тебе не возвращаться, пока ты... – Это отец. Он оказывается в спальне

неожиданно, и я испуганно поднимаю голову. Папа затихает, смотрит на мое лицо, на мои руки и

рассеянно поводит плечами. – Что с тобой? Что ты делаешь?

– Ничего.

Отстраняюсь от стены и смахиваю мокрые полосы с глаз. Лишь потом понимаю, что

оставляю кровавые разводы от разбитых костяшек пальцев. Глаза отца округляются, он ко мне

идет медленным шагом, будто я свирепое животное, готовое в любом момент рвануть на него и

вспороть ему глотку. Но я не сорвусь. Я держу все под контролем. У меня всегда все под

контролем. Всегда. Всегда!

Импульсивно отворачиваюсь и стискиваю виски в ладонях до такой степени, что моя голова

вот-вот взорвется, словно воздушный шар, словно грецкий орех.

– Я не помог ей, не помог, – мямлю я, осматривая комнату невидящим взглядом.

– Кому, Мэтт? Что стряслось? – Отец шумно выдыхает. – Какого черта ты творишь?

– Все в порядке.

– Мэттью, что случилось?

– Все в порядке.

– Если ты сейчас не...

– Я же сказал! Все хорошо, отлично, нормально! У меня все в порядке! – Я кидаюсь к

книжному шкафу и со всей силы ударяю по нему ногой. – В порядке! – И ударяю вновь. И вновь,

и вновь. И я ору, и бью, и папа вдруг оказывается рядом и сжимает меня в стальных тисках, которые душат, которые не дают разбить себе череп, сорвать с себя кожу. – Нет, я должен, должен был остановить это, я должен был!

– Все хорошо, сынок.

– Нет, нет.

Папа внезапно проходится ладонью по моей шее и крепко прижимает к себе. Я давно не был

к нему так близко, давно не чувствовал его защиту или поддержку. Он сдавливает своей

гигантской ладонью мой затылок и шепчет:

– Я с тобой, Мэтт, все хорошо.

– Ты не понимаешь, – я пытаюсь вырваться, – ты ничего не понимаешь!

– Тише, успокойся. Успокойся. Ладно? Я с тобой. С тобой.

Его слова заставляют меня превратиться в маленького мальчишку, который неистово и дико

нуждается в таких словах, нуждается в родителях. Я вцепляюсь в плечи отца, как в нечто святое, крепкое, важное, и порывисто опускаю голову.

– Что я натворил, – плачу я, давясь идиотскими слезами, – что я сделал, что я...

Голос срывается, пальцы болят, и тогда отец обнимает меня еще крепче.

– Я здесь, Мэтт. Я рядом. Ты дома. Все будет хорошо.

Не будет. Но я верю, потому что я верю в ложь во благо. Верю в то, чего нет. Верю в людей,

которые умерли сегодня вместе с Эбигейл Роттер.

Мэттью Нортона и Ариадну Блэк.

ГЛАВА 14. ЧУДОВИЩЕ.

Мое лицо отражается в стекле; я наблюдаю за тем, как сумерки опускаются на город. Чего я

жду? Я не знаю, мне не пошевелиться. Поперек горла стоит колючий ком, в мыслях путается яд,

в голове пустота. Отключить эмоции – единственный выход; перестать сидеть перед окном, перестать думать, дышать, ждать, надеяться. Я должен так поступить. Но это трудно. Я никогда

не боялся трудностей, а теперь я боюсь даже собственного отражения.

Каждый раз, когда я опускаю взгляд, я вижу свои ладони, и я вижу кровь на них. Как в моем

сне. Я не пытаюсь избавиться от кровавых разводов, потому что я знаю, что они не исчезнут и

никуда не денутся. И еще я знаю, что на самом деле руки у меня чистые. Но не всегда то, что мы

видим – и есть реальность. Глаза часто врут. И действительно важные и страшные вещи скрыты

глубоко внутри. Так глубоко, что никто их не способен увидеть.

Иногда даже сам человек.

Я порывисто сталкиваюсь лбом с холодным стеклом и зажмуриваюсь. Но едва глаза

закрываются, как я вижу Эби. Я вижу, как она танцует со мной на кухне и как показывает мне

рисунки, как смущенно поджимает губы. Как плачет, когда я направляю в ее сторону дуло

пистолета.

Резко распахиваю глаза, отшатываюсь от окна, как он колючей проволоки. И берусь

расхаживать по комнате, меряя широченными шагами проблемы, прерывистое дыхание. Я схожу

с ума. Грубо ударяю ладонью по затылку и продолжаю ходить. Сжимаю, разжимаю пальцы и не

останавливаюсь, пусть комната кружится и качается из стороны в сторону.

Наплевать. Наплевать. Я не убивал Эбигейл. Меня заставили. Я не хотел этого.

Еще один удар по виску, и вновь боль вспыхивает где-то внутри, где-то в груди, хотя

вспыхнуть, черт возьми, должна голова, лицо, затылок, что угодно, но только не ребра.

– Нет, – рявкаю я, встряхнув волосами, – у меня не было выбора, не было.

Конечно, был. Я должен был прострелить себе голову, прежде чем перевел браунинг в

сторону Эбигейл Роттер. Я должен был стрелять не в воздух, надеясь, что патроны вдруг

закончатся, а себе в голову. Должен был. Должен был.

Хлопаю ладонями по ушам, будто бы обезумивший, а затем выпрямляюсь и шмыгаю носом.

Почему я вообще уверен, что Эбигейл умерла? Вдруг это трюк. Ловушка. Обман. Я ведь не видел

ее тела.

– Не видел.

Я ведь даже не подошел к ней.

– Не подошел.

Киваю сам себе и сглатываю ядовитую желчь, обжигающую горло. Конечно! Я здесь сижу и

зря трачу время, а ребята, наверняка, отвезли Эби домой, где ей помогла Норин; не знаю, что со

мной. Я потерял окончательно способность трезво мыслить, анализировать. Я отчетливо помню,

как Джейсон позвал меня. Просил остаться. Если бы я убил Эбигейл, он бы разодрал меня в

клочья, а не велел не сходить с места. Он хотел сказать, что я должен в руки себя взять, перестать

оглядывать поляну пустым взглядом. Он хотел сказать, что мне нужно помочь перетащить

Эбигейл в машину и отвезти ее к Монфор. Да, конечно. Хэйдан тоже мне ничего не сказал.

Морщусь и вспоминаю, как он придавливал руки к голове Эби. Он пытался остановить кровь!

Поэтому даже не обернулся. Он был занят, а я, вместо того, чтобы им помочь, сорвался с места и

кинулся в глубину леса. Я идиот. Я полный идиот, и я в очередной раз ударяю себя по голове

ладонями и стискиваю зубы. Если бы я убил Эби, мой телефон бы уже разрывался, Хэрри бы

меня нашел, отец не стал бы меня обнимать.

– Да. Конечно.

Не бывает так, чтобы ты совершил преступление, и все продолжили тебя защищать.

– Естественно.

Они бы меня возненавидели.

– Они бы меня бросили.

Я прохожусь ладонями по пылающим щекам, кидаюсь к кровати и беру скомканный свитер.

Натягиваю его. Ухожу. Бреду по коридору и слышу, как в гостиной работает ящик на всю

мощность. Мой отец сидит перед телевизором, но смотрит в другую сторону. Что с ним? Идет

бейсбол, а он плавает в мыслях. Странно. Дол держится за его плечи, молчит. Я не помню, чтобы

Долорес умела молчать. Ладно. Это их проблемы. Я тут не причем.

Проношусь по коридору, надеваю черное, теплое пальто, воротник которого хорошо

прикрывает взмокшую шею, и открываю дверь. Мне кажется, кто-то зовет меня по имени.

Я иду по вечерней Астерии, держа руки в карманах, оглядываясь по сторонам. Меня не

покидает ощущение, что за мной кто-то идет, что за мной следят. Люди смотрят, а я тру

пальцами лоб, уверенный, что на нем выжжено: убийца. Нервно повожу плечами. Бред, на лбу у

меня нет ничего, да, ничего. Взлохмачиваю волосы и колючим взглядом осматриваю полупустую

улицу, прохожих, кроны деревьев, похожие на растопыренные пальцы.

Мне навстречу бредут женщины, прищурив глаза, и я отворачиваюсь. Иду дальше, и

натыкаюсь на мужчин, притаившихся в тени одной из церквей. Они перестают говорить и

поворачивают на меня головы, застыв в молчании, застыв в ожидании. Проношусь мимо.

Что они на меня пялятся? Что им нужно? Я стискиваю зубы и вздрагиваю от скрипов и

шорохов, что слышатся за спиной. Я постоянно оборачиваюсь, но я ничего не вижу. Мне нечего

скрывать. Я не убивал Эбигейл, потому что она еще жива; пусть таращатся сколько им влезет, пусть сплетничают и обгладывают новости. Городок кретинов, городок психов, фанатиков, церквей, святош, лжи, двуличия. Городок падали. Я ненавидел это место, я так мечтал сбежать

отсюда. Но теперь я заперт. Заперт вместе с этим смрадом болтающих, как помело, домохозяек

и, страдающих от рака мозга, мужчин.

– Черт, – что я несу, это не я, это не мои слова, – черт возьми.

Прокатываюсь ладонью по губам и прибавляю скорость. Нужно скорее добраться до

коттеджа Монфор, иначе я сойду с ума. Окончательно потеряю над собой контроль.

Неожиданно вдалеке я замечаю плотный, смоляной столб дыма, который тянется над лесом

и над озером. Над тем местом, откуда я уносил ноги. Странно. Пожар? Зачем Хэрри и Джейсон

подожгли поляну? Бессмыслица. Не понимаю.

Я морщу лоб и, наконец, добегаю до дома Монфор-л’Амори. Холод стоит неистовый и

грубый, он пробирается не под одежду, а под кожу, заставляя все тело дрожать, будто от

лихорадки. Или только со мной так играют нервы? Только меня бросает из жара в озноб?

Я отталкиваю дверь и захожу в коттедж. Стремительно иду на кухню. Оттуда слышу голоса,

шум, и киваю: я правильно поступил, что вышел из дома. Делаю еще один шаг, и в следующее

мгновение из кухни выскакивает Хэйдан. Глаза у него огромные. Брат несется ко мне, вытянув

руки, будто собирается обнять, а я покачиваю головой.

– Потом.

– Стой.

– Эби там?

– Подожди, да остановись же ты! – Хэрри упирается ладонями в мои плечи и тяжело

выдыхает. – Давай поговорим сначала. Я хочу с тобой поговорить.

– Я пришел, чтобы увидеть Эбигейл.

– Мэтт. Слушай, я понятия не имею, что ты чувствуешь, но...

– Отойди. – Резко отталкиваю брата в сторону, но он тут же вновь возникает впереди и

преграждает мне проход на кухню, оперевшись руками по обе стороны стены.

– Тебе не нужно туда идти.

– Пропусти меня.

– Нет. Не пропущу.

Что? Недоуменно свожу брови и по-птичьи наклоняю голову. Он серьезно?

– Не нарывайся, Хэйдан. Я не хочу делать тебе больно. – Сжимаю в кулаки пальцы, и хруст

проносится по коридору, будто я раздробил кости.

Брат продолжает стоять на пороге, а я начинаю злиться, гляжу в одну сторону, потом в

другую и изо всех сил стараюсь совладать с пожаром, который подскакивает к горлу. Но я не

могу... Этот пожар поглощает меня... Поглощает, как много лет назад, когда я творил

невообразимые вещи, после смерти матери. Перевожу взгляд на брата и цежу:

– Дай мне пройти.

– Ты не хочешь этого видеть, ты не должен это видеть.

– Что там? Там Эби?

– Да.

– Тогда я хочу...

– Послушай, ты этого не делал. – Металлическим голосом рявкает Хэйдан и внезапно

подается вперед. Его пальцы впиваются в мои плечи пиявками. Я пытаюсь их сбросить, но не

получается. Впервые Хэрри дает мне отпор, одновременно со мной дергается в бок и на

мгновение становится сильным, старшим братом. – Тебя заставили нажать на курок, и Эби это

знала, она понимала, что ты не желал ее смерти.

Смерти. Я резко усмехаюсь и покачиваю головой. Нет. О чем он? Она ведь жива, они

должны были спасти ее, я видел, я помню. Шмыгаю носом и отрезаю:

– Отойди.

– Мэтт, ты не...

Надоело: хватаюсь за воротник его футболки и резким движением откидываю вглубь

коридора. Брат валится вниз, скатываясь по стене. А я решительно прохожу на кухню. Но, едва

моя нога переступает порог, я останавливаюсь. Примерзаю к месту, будто невидимая стена

появляется на моем пути, и я сталкиваюсь с ней всем телом. Не понимаю.

– То, что случилось – чудовищно, – сообщает Норин Монфор, сокращая между нами

дистанцию. Она замирает рядом, возможно, смотрит на меня с жалостью, а я взгляд на нее не

поднимаю. Смотрю перед собой. – Но ты не виноват. В этом доме тебя поймут.

Поймут. В этом доме. В этом доме понимают убийц? Преступников? Монстров?

Подхожу к столу, на котором лежит Эбигейл Роттер. И сипло втягиваю воздух. Нет.

Встряхиваю головой. Нет. Этого не может быть. Нет. Я видел. Я думал, что они спасли ее!

Затыкаю глотку эмоциям и застегиваю пуговицы на окровавленной жилетке Эбигейл. Мои

пальцы, дрожа и леденея, поправляют ворот ее свитера, стирают красные разводы со щек.

Эбигейл умерла. Я ее убил.

Что-то заставляет меня согнуться, но я стою прямо. Смотрю на белое лицо девочки и на

ало-черную дыру в ее голове, из которой, будто бы ошметки, торчат куски обожженной кожи.

Эту дыру я сделал. Когда выстрелил, не сумев побороть принуждение. Я виноват.

Они могут говорить, что угодно, и искать во мне хорошее. Объяснять произошедшее с

логической стороны и с не логической. Но я все равно буду виноват.

– Очень жаль, что так вышло, – говорит незнакомый женский голос, – мне жаль.

Пелена застилает глаза. Я упрямо смахиваю ее пальцами. Резко поворачиваю голову в

сторону человека, оказавшегося рядом, и щурюсь. Я не знаю, кто это. Отворачиваюсь.

– Я – Мойра. Мойра Парки.

До меня не сразу доходит смысл ее слов. Сначала я думаю: родственник, знакомая, а потом

внутри меня что-то пробуждается, вскипает! Со скрипом поворачиваю голову и уже ничего не

вижу перед собой. Ничего, темнота. Я лишь слышу свое рычание, чувствую, как у меня

подлетают руки, как разгорается лютая ненависть в груди. Впиваюсь в худощавые плечи

женщины пальцами и со всей дури припечатываю ее спиной к стеклянному шкафу.

– Мойра? – Переспрашиваю ядовитым голосом. – Судьба? Вы?

– Мэттью, стой! – Командует Джейсон, оттаскивая меня в сторону, но я не поддаюсь.

– Это вы сделали, это вы ее убили!

– Так было нужно, – поясняет Мойра, поджав губы, – мне очень жаль.

– Жаль? Вам жаль? Вы могли все изменить, могли исправить, это ведь вы... вы...

– Черт возьми, Мэтт, отпусти ее.

– Нет, ничего страшного. – Судьба поднимает ладонь и вновь смотрит на меня. Глаза у нее

голубые, чистые. Лицо миловидное. Но внутри кроется тварь, которая мучает людей, которая

разрушает их жизни, убивает их родных, заставляет их убивать друг друга. Я даже не могу

опустить руки, просто не могу! Я держу в своих пальцах сосредоточение зла. Все мы приходим к

тем или иным мыслям тогда, когда она внушит их нам, когда она напишет нашу историю. Так

почему я должен отступить? Почему должен позволить ей жить?

– Потому что ты не убийца, Мэттью Нортон, – отвечает Мойра Парки, вглядываясь в мою

душу, от которой ничего не осталось. Я топчусь на месте, а она кивает. – Я знаю.

– Ничего вы не знаете.

– Тебе больно. Но так было нужно.

– Кому было нужно? Черт возьми, кому была нужна смерть этой девочки?

– Смерть этой девочки – важный поворот, который просто обязан был случиться. Так вышло,

что я должна жертвовать многими, чтобы другие поняли свое предназначение.

Господи. Что за ересь, что за чушь? Я порывисто отпускаю Мойру и закидываю руки за

голову. Что она несет, о чем она вообще говорит. Зажмуриваюсь и слышу:

– Вы исцеляетесь тогда, когда болеете. Мне приходится делать больно.

– Вы сумасшедшая.

– Тебе трудно понять.

– О да. Мне трудно понять, когда умирает мать от рака! – Вспыляю я, ткнув в Судьбу

пальцем, и щурюсь. – Мне трудно понять, когда брат отдает жизнь за подругу, когда люди

встречаются, чтобы уничтожить друг друга. Мне трудно понять, когда умирает ребенок, и, когда

его не старость уносит и не болезнь. А убивает человек, которому она доверяла! Да, Мойра, –

восклицаю я, – мне трудно, мне невероятно трудно это понять.

– Ты злишься.

– Я злюсь.

– Но ты знал, на что идешь. Ариадна – не простая девушка.

– Не произносите ее имени. Ариадна умерла.

– Мэтт, – растерянно шепчет Хэйдан, подойдя ко мне, – что ты...

– Ари нет. Мы пытались спасти чудовище, которое не хочет, чтобы его спасали.

– Не говори так.

– Я буду так говорить. И вы все знаете, что я прав.

– Ты с самого начала верил, что Ариадна изменится. – Говорит Мойра.

– Я ошибался.

– Ты думал, что она сама справится. Но ей нужны близкие. Всегда были нужны.

– Ей никто не нужен. В ней не осталось больше ничего человеческого. Я видел утром ее

взгляд, видел, как черная дрянь скапливалась в ее глазах. Ариадна мертва.

– Хватит, – недовольным голосом восклицает Мэри-Линетт, – прекрати так говорить.

– Вы со мной не согласны?

– Нет.

– Нет? – Я подаюсь вперед и хватаю Мэри за запястье, она пытается вырваться, но во мне

вспыхивает такая дикая злость, что я становлюсь сильнее, злее, яростнее. Думаю, тетя Ариадны

просто не ожидала от меня такого натиска, поэтому не успевает дать отпор. – Вы мне не верите?

Вот. – Я толкаю женщину к столу, к мертвому телу Эбигейл. – Вот, что она сделала, милая Ари,

хорошая Ари. Ари, которую мы все любим и хотим спасти.

– Ты сходишь с ума. – Отвечает за сестру Норин. – Прекрати. Мы видим девочку. Но она

умерла потому, что Дьявол руководит Ариадной, он говорит ей, что делать.

– Эта девочка умерла потому, что я выстрелил! Все проще, Норин, соображаете! Кто вам

вообще сказал, что Люцифер руководит вашей племянницей? Вы это видели? Знаете?

– Черт возьми, Мэтт, – Хэйдан взволнованно сводит брови, – пожалуйста! Ари стала такой

из-за меня. Она ведь мне жизнь спасла. Помнишь?

– Помню. Я и не отрицаю, что раньше она была хорошей. Просто теперь ее нет.

На кухне становится тихо. Все на меня пялятся, а мне наплевать. Пусть смотрят. Они до сих

пор верят, что мы можем что-то изменить? Что-то исправить? Все кончено! Мойра, наверняка,

знает об этом. Вот и пришла, потому что совесть заиграла.

– У меня нет совести, – парирует Судьба, на что я зло усмехаюсь.

– Тем для вас лучше.

– Ариадна должна была умереть еще тогда, в школе. Но вмешался ее отец. И история

изменилась. Все пошло совсем не так, как я ожидала.

– Значит, вы удивлены не меньше нас.

– Я поражена, что ты продержался так долго. – Неожиданно сообщает она, а я гляжу на нее,

ничего не понимая. – Иногда люди выходят из-под контроля, сами строят путь. Ты слишком

долго боролся с тем, что было очевидным. Все знали, что Ариадна Блэк перешла на темную

сторону, а ты верил, что она добрая. Ты больше не веришь.

– Вы весьма проницательны для Судьбы.

– Мне очень жаль. Это самое грустное.

– Что именно?

– Когда человек ломается.

Отворачиваюсь. Идиотка. Кто ломается? Почему ломается? Ни она ли выбирает себе жертву,

ни она ли взваливает на нее проблемы? Лицемерка... Я вдруг хочу вновь кинуться вперед и

ударить ее со всей силы, хочу уничтожить ее, хочу сделать ей так же больно.

– Мне больно, Мэттью, – горячо отвечает она на мои мысли, а я стискиваю зубы.

– Мне здесь больше нечего делать.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, как вдруг Мойра хватается прыткими пальцами за мое плечо.

Хочу скинуть ее руку, но она сильная, очень сильная. Смотрю на ее лицо, покрытое веснушками,

и медленно, едва слышно чеканю:

– Отпустите.

– Иногда, чтобы найти себя, нужно потеряться.

– Что?

– Ты потерян. Но ты найдешь выход.

– Аминь. – Рявкаю я и, наконец, сбрасываю ее ладонь. Она отшатывается назад.

– Послушайте, я никогда не хотела, чтобы люди страдали. Но это необходимо. Таков этот

мир. Люди не начинают жить, пока не окажутся на краю смерти. Мне приходится. Вы

понимаете? Я обязана. И мне, правда, жаль, ребята. Потому я пришла.

– Что вы имеете в виду? – Интересуется Норин, обхватив себя руками за талию.

– Считайте, это «подарок судьбы». – Кривит она губы. – Я постучалась к вам в дверь, потому

что вы бросили мне вызов. Немногие бросают мне вызов.

– В чем заключается вызов? – Хриплю я, стиснув от ярости зубы. – В том, что мы как

идиоты верили в то, чего никогда не будет?

– В том, что вы верили.

Все замолкают, а я застываю около выхода. Взгляд тянется к бледному лицу Эби. Но я не

смотрю. Больше не хочу смотреть. Не могу. Это жжет, адски жжет.

– Дельфия Этел, – неожиданно произносит Мойра Парки, и я оборачиваюсь.

– Что?

– Она поможет исправить случившееся. Она умеет исправлять.

– Этел? – Переспрашивает Мэри-Линетт, не отрывая глаз от Парки. – Дельфия – один из

потомков Этел, который обладает водной стихией?

Мойра улыбается, отчего веснушки на ее лице становятся шире, а затем исчезает.

Молчание. Мы стоим на кухне и не двигаемся, потому что никто не знает, что делать и как

себя вести. Мы думали, конец близко. И мы были правы. Только конец иного рода.

Я ухожу. Наплевать мне на это место. Я столько сделал, стольким пожертвовал. Я не могу

тут больше находиться. Плетусь вдоль коридора, чувствуя, как лица на фотографиях, не шевелясь, прожигают мне спину, кожу. Эти мертвые лица в позолоченных рамках. Все, кто здесь жил,

прикасался к темноте. Может, поэтому все они давно погибли.

Я вырываюсь из коттеджа и вдыхаю ледяной воздух. Нужно забыть все. Но как?

– Эй, подожди, стой, – вдогонку кричит Хэйдан и выпрыгивает из коридора, – Мэтт!

– Я ухожу.

– Но куда?

– Домой.

– Черт, прошу тебя, не надо.

Я не отвечаю. Успеваю сделать два шага, как вдруг брат возникает передо мной, весь такой

правильный, взволнованный. Весь такой добрый. Доброта убивает похлеще злости.

– Мы должны поговорить, – отрезает он, а я раздраженно закатываю глаза.

– О чем.

– О том, что случилось.

– Я не хочу.

– Но тебе придется. Слышишь? Хочешь ты этого или нет, ты должен.

– Что я должен? – Я резко перевожу взгляд на Хэйдана. – Что? Чего я не сделал? Где срезал

путь? Когда поставил свои намерения выше ваших? Я все. Делал. Правильно.

– Я знаю, – эмоционально кивает брат, – я понимаю, Мэтт.

– Нет, не понимаешь. Это не ты выстрелил.

– Но и не ты.

Усмехаюсь. Зло и нервно. Отшатываюсь назад и, прокатившись пальцами по лицу, в глаза

брату смотрю раздраженно. Что он пытается сделать? Внушить мне, что я ничего не сделал? Что

я не виноват? Что все не было напрасно, а Ариадна не умерла месяц назад?

– Оставим этот разговор. – Мой голос ледяной, как зимняя стужа. – Я ухожу.

– Нет, черт возьми! – Останавливая меня ладонями, рявкает Хэйдан и морщит нос, на

котором поблескивают квадратные очки. – Никуда ты не пойдешь, Мэтт! Ясно? И знаешь, почему? Потому что я тебе не позволю.

– Вот как.

– Да. Я тебя не отпущу. Ты не имеешь права уходить.

– Имею.

– Нет. Мы столько всего сделали, а ты...

Я схожу с места и пытаюсь его обойти, но он упрямо перехватывает меня за локоть.

– Какого черта? – Возмущается он, округлив ореховые глаза. – Просто поговори.

– Просто поговори, – передразниваю я, скривив губы. – Просто останься. Просто Ари

помоги. Просто убей ради нее человека. Просто превратись в мешок с дерьмом. Ничего не

бывает просто, Хэрри, ничего. Хватит читать мне проповеди. За ними я схожу в церковь.

– Тебе страшно.

– Нет.

– Да, я понимаю, что ты напуган до усрачки, что ты не узнаешь себя, что ты смысла в наших

поступках больше не видишь и в спасении Ари его больше не видишь. Я понимаю!

– Нет, нет! – Вновь повторяю я громким голосом и наступаю на брата. – Мне никогда не

было страшно, мне и сейчас не страшно. Мне больно!

Брат застывает, а я уязвлено зажмуриваюсь и хватаюсь ладонями за лицо.

– Все горит, – признаюсь я, – повсюду. Мне невыносимо даже дышать, даже думать.

– Я хочу помочь тебе.

– Это адски жжет, Хэрри. Невыносимо. Я убил ребенка.

– Мэтт, это случайность.

– Я убил Эби. – Поднимаю взгляд на брата и сглатываю горечь, застрявшую в горле.

Убил. Убийца. Воспоминания накатывают на меня, словно цунами, и я с ненасытной

злостью надавливаю пальцами на виски, надеясь самоуничтожиться. Почему не выходит?

Почему я все еще жив, если я этого не заслуживаю? Я должен был подохнуть прямо там, с Эби

рядом, на поляне. Свалиться без сил и накормить червей. Но никто нас не наказывает за плохие

поступки. Бог не пронзил меня молнией, никто от меня не отвернулся. Все меня все еще любят,

не отпускают, успокаивают. Идиоты. Что они делают. Куда смотрят.

– Я знаю. Тебе нужно время. – Голос Хэрри вырывает меня из мыслей. Помнится, и я когда-

то говорил ему нечто подобное. – И я буду рядом.

– Это не сеанс психотерапии, Хэйдан.

– Мне твои слова помогли.

– Не сравнивай.

– Я буду сравнивать, понятно? Буду, потому что, как бы ситуации не отличались, они похожи

последствиями. Мне было плохо. Теперь тебе плохо.

– Господи, мне не плохо. И я вообще не хочу ничего обсуждать. Это идиотизм. Тебе, как

всегда, весело. Ты, как всегда, ничего не понимаешь. Ты думаешь, это очередная игра, в которой

мы спасаем друг друга и бла-бла-бла. Человек умер! Я убил человека! Неужели до тебя не