Текст книги "Смертельно безмолвна - 2"

Автор книги: Эшли Дьюал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

безмозглой идиотки, которая носилась за тобой по пятам и ловила твое каждое слово.

Девушка стучит каблуками о паркет, а у меня в голове взрываются мысли; она идет в мою

сторону ленивой походкой, останавливается и присаживается на корточки. Я гляжу в ее глаза, приподнимаю подбородок, а она вдруг поглаживает меня по волосам, словно я ее

провинившийся домашний питомец.

– Будь молодцом, Мэтти. Ты ведь не хочешь умереть, правда?

– Что ты несешь, – злюсь я, приподнимаясь, – ты не понимаешь...

– Тише. Я все прекрасно понимаю, милый.

– Тогда какого черта творишь?

– А на что ты рассчитывал, Мэтт? Думал я приду, и мы сбежим? Ты опоздал.

– Ты никуда не делась, Ариадна, – бросаю я, врезавшись спиной о стену, – вот же ты, я на

тебя смотрю, ты прямо сейчас передо мной.

– Иногда мы видим то, что хотим видеть, Мэтт, – нежно шепчет она, прикоснувшись

кончиками пальцев к моему подбородку. Я свожу брови, неровно дышу, а она все смотрит мне в

глаза и неожиданно кривит губы. Я уже ненавижу эту презрительную ухмылку.

Внезапно дверь за спиной Ариадны распахивается. Из актового зала выносятся Бет и Хэрри,

и Ари уже в следующее мгновение стремительно выпрямляется, будто бы обладает

нечеловеческой способностью двигаться быстрее и увереннее обычных людей. Я пытаюсь

подскочить на ноги, но Ари с такой силой запустила меня о стену, что в глазах мельтешат и

кружатся черные пятна. Я встаю только с третьего раза, а Ариадна уже движется к брату и

Бетани вальяжной, раскатистой походкой.

– А я все ждала, когда прибудет команда поддержки, – пропевает она. – Солдат Бетти и

благородный Хэйдан. Вы соскучились?

– Постой, – бросаю я, встряхнув головой, – не трогай их.

– Никто не собирается их трогать, милый. Я просто хочу подойти поближе.

– Ари.

Девушка раздраженно взмахивает рукой, и я вновь отлетаю к стене и так ненавистно

стискиваю зубы, что в ушах неприятно звенит. Еще чуть-чуть, и я взорвусь.

– И каково это? – Ариадна останавливается напротив Хэйдана, а он вяло вздергивает

подбородок и отступает назад, на что девушка идет вперед. – Каково жить, осознавая, что

лучший друг отдал за тебя свою душу? Нравится?

– Нет, – заторможено отвечает Хэрри, на что Ари взрывается хохотом.

– Нет. – Пародирует она. – Что с тобой случилось? Не пора ли взять себя в руки?

– Хватит! – Рявкаю я. – Не трогай его.

– Помолчи, Мэтт, – приказывает Ари, и я послушно затыкаюсь, – мы просто болтаем.

– Ты... ты другая, – лепечет мой брат хриплым голосом.

– Что прости?

– Я знаю, ты хорошая.

– А я знаю, что по твоей вине погибнет много людей. Да-да, ты будешь виноват, не я, и не

Дьявол, Хэрри. Именно ты заставил меня пойти на сделку, ты сделал меня такой, и ты не будешь

спать по ночам, слыша в голове крики моих жертв снова и снова, снова и снова.

– Ты пугаешь его! – Восклицает Бетани, и уже в следующую секунду Ариадна резко

оборачивается, впечатав взгляд в Пэмроу. Брюнетка сглатывает так громко, что даже я это слышу, и сцепляет в замок трясущиеся руки. Сначала я думаю, что Ари вновь пустится в разговоры, расскажет о том, что грызет Бет и мучает. Но ничего подобного не происходит. В коридоре

повисает мертвая тишина. Я свожу брови, Бетани застывает, словно статуя, и в это мгновение

замирает все, даже мысли. Я осторожно ступаю вперед, надеясь подойти на более близкое

расстояние к брату, но затем неожиданно замечаю красные искры, которые вспыхивают на

тонких пальцах Монфор. Черт возьми. Внутри все переворачивается. Что у нее на уме? Что она

собирается сделать? Я понятия не имею, что происходит, все выходит из-под контроля. Как я

могу бороться против Ари? Она же мой друг.

Но я должен, должен что-то предпринять. В карих глазах Бетани проносится горячий ужас,

бурлящий и свистящий, словно вскипевший шоколад. Она, может, и хочет отойти на шаг назад

или в сторону, но она превращается в безвольную куклу, потерявшую смелость.

– Ари! – Восклицаю я, надвигаясь на девушку со спины. – Прошу, остановись!

Она взмахивает рукой, где уже не просто переливаются искры, а вспыхивает пламя! Трудно

сказать, что бы случилось, если бы в следующее мгновение двери актового зала не распахнулись

настежь, и толпа подростков не вылилась наружу, будто поток бурной реки. Я чувствую, как узел

в животе развязывается, но все равно не могу прийти в себя. Все это похоже на сон, неясный и

глупый сон, в котором я почему-то обязан Ариадну не спасти, а остановить. Так не должно было

случиться. Это неправильно.

Коридор наполняется голосами. Тишина расщепляется на сотни кусков и полностью

растворяется в назойливом шуме. Но я все равно слышу, как трудно дышит Хэрри, и вижу пелену

ужаса, застывшую в глазах Бетани Пэмроу.

– Передай привет отцу, – говорит Ари, одарив Бет ледяной ухмылкой.

Она смотрит на меня через плечо. Правда, смотрит мимолетно, едва ощутимо. Потом она

удаляется по коридору, сливается с толпой, ну а я не могу перестать наблюдать за ней, потому

что в голове никак не укладывается все то, что на меня сегодня вывалилось.

Какого вообще черта случилось? Я касаюсь пальцами затылка, морщусь от боли и на

Хэйдана перевожу взгляд вполне растерянный. Я, правда, понятия не имею, как объяснить

поведение Ариадны, как попытаться найти нечто хорошее в произошедшем и уцепиться за

надежду, будто все разрешится. Я знаю, что Ари отдала душу, но я не понимаю, как это.

– Повезло, – протирая потными ладонями лицо, говорит Бетани, а я поджимаю губы.

Повезло ли? Сомневаюсь.

ГЛАВА 8. РОДИТЕЛИ И ДЕТИ.

Мы выходим из школы, храня гробовое молчание.

Каждое движение кажется заторможенным, каждый звук – искаженным помехами. Я не

замечаю, как закидываю назад голову и впиваюсь взглядом в серое небо, распахнув рот от

усталости, от желания глотнуть хотя бы немного кислорода. Небо сегодня чужое, меня

пробирает до дрожи чувство фальши и обмана, словно это и не то вовсе небо, на которое я

пялюсь уже восемнадцатый год. Опускаю подбородок, поправляю ремень рюкзака и резко

выдыхаю, будто бы пытаюсь избавиться от мерзкого ощущения в груди и выплюнуть изо рта эту

отвратную горечь. Но все остается прежним: и тупое небо, и сдавленное горло.

Неожиданно вдалеке я замечаю Логана Чендлера. Он ржет так громко, что половина

школьников следит за ним взглядом. В этом весь Логан – привлечь к себе внимание, и при этом

сделать вид, будто он не прилагает ни малейших усилий. Логан вместе с ребятами из команды

плетется в сторону старой забегаловки. Это одна из тех идиотских традиций, что чтится из

поколения в поколение. Когда-то я тоже ходил с этими отморозками в «Грилз».

Сейчас мне кажется, что лучше продырявить череп о стену.

– Сегодня у Логана вечеринка, – неожиданно говорит Бетани, и я покачиваю головой.

– Отлично.

– Что-то вроде поминок, только с выпивкой и травкой.

– Не верится, что ты часть этого безумия, Бет.

– Кто бы говорил, – девушка сплетает на груди руки, будто защищаясь, и вздергивает

подбородок. – Дурацкое клише, Мэтт, будто все спортсмены тупые, а все очкарики умные.

– Не клише, а логическое замечание.

– В этом безумии варится много хороших людей, и ты сам об этом знаешь.

– Я не помню хороших людей на подобных сборищах, Бетани.

– Может, потому что надирался до такой степени, что забывал даже адрес дома?

Я никогда не любил, когда люди пересекали начерченную мной линию, что-то вроде

ограничителя: запретная территория, опасная тема... Я привык предотвращать разговоры о моем

прошлом еще до возникновения импульса, но сегодня я забываю защититься. Бетани никогда не

была моим другом, но мы часто встречались на подобных мероприятиях. И это дает ей право

рассуждать и бросаться фактами, ведь события происходили у нее на глазах.

– Я не надирался, хорошо? – Надирался еще как, а потом приходил в себя уже дома с руками

по локоть в крови. Кого и по какой причине я бил – всегда оставалось тайной.

Ровно до прихода в школу.

– В любом случае, меня это не касается. – На выдохе отрезает Пэмроу.

– Вот именно.

– Как и не касается то, что Блэк прямо сейчас держит за руку Чендлера.

– Ну, она... Что? – Приподнимаю подбородок, ищу Логана и действительно замечаю, как Ари

обольстительно улыбается рядом с ним, поправляя бронзовые волосы, которые от порывов ветра

непослушно вспыхивают огнем вокруг ее шеи. По внутренностям внезапно прокатывается

ревностный кипяток, сносящий крышу, задевающий нервы, но я стискиваю зубы и лишь

равнодушно повожу плечами. Я научился скрывать эмоции. Я умею казаться бесчувственным, пустым. Умею так хорошо, что иногда сам забываю как это, чувствовать.

– Что она делает?

– Ничего особенного. Они давно знают друг друга.

– Да брось, Мэтт. Это странно.

Не отвечаю. Продолжаю идти, проговаривая в своей голове: наплевать, наплевать.

– На Ари это совсем не похоже, – неожиданно шепчет мой брат, а я отмахиваюсь.

– Она и раньше прикрывалась Логаном, когда хотела меня позлить.

– Думаешь, поэтому она вокруг него вьется? – Округляет глаза Бет. – Из-за тебя?

– Она играет. Ей хочется увидеть реакцию. Не будем ей давать такой возможности.

Мы проходим мимо Чендлера и Ари, но я упрямо смотрю перед собой, не собираясь, не при

каких обстоятельствах, поддаваться искушению. Ощущаю, как ее взгляд прожигает мне спину, слышу ее звонкий смех, и все иду и иду. Они говорят о вечеринке, а я невольно дергаю уголками

губ, удивившись подобному поведению прислужника Люцифера.

Неожиданно в такой глупости, в таком детском ходе я узнаю Ари: она не убила нас в холе, не

причинила никому вреда в актовом зале, Ари вернулась играть, наблюдать за тем, что мы

сделаем и как поступим. Она всегда цеплялась за Логана, когда пыталась вывести меня из себя,

и в этом поступке видна настоящая Ариадна – та самая, которую я знаю.

– Послушай, Мэтт. Давай попозже я тебе покажу документы, – вдруг говорит Бетани, и я

растерянно выплываю из мыслей. Мы останавливаемся около пикапа Хэрри, и я очень туго

соображаю, о чем вообще идет речь.

– Документы?

– Да, с места преступления.

– Точно, – сжимаю пальцами переносицу и раздраженно киваю; я идиот, забыл о том, что

действительно имеет значение. – Из головы вылетело. Почему не сейчас?

– Я тороплюсь, – быстро находится Бет и сглатывает, – серьезно, попозже, хорошо?

– И когда наступит это попозже?

– Например, завтра.

– Слушай. Да, я немного выпал из реальности, – открывая дверцу, бросаю я, а затем в глаза

Бетани смотрю серьезно и недовольно, как отец смотрит на меня, когда отчитывает, пытаясь

наставить на путь истинный. – Но это не значит, что я забыл.

– Ты забыл.

– Но вспомнил.

– Завтра. Обещаю.

– Куда ты бежишь? – Внезапно подает голос Хэрри и хмурится, разглядывая Пэмроу, как

будто видит впервые. Девушка отводит взгляд в сторону и покрывается едва заметной испариной,

а мой брат по-птичьи наклоняет голову. – Ничего не хочешь рассказать?

– Нет.

Новая способность Хэрри заставать врасплох неожиданными вопросами, мне вполне

нравится. Только сейчас я замечаю, что Бетани нервничает. Что она робко кривит губы на одну

сторону и стоит в вытянутом положении, от которого, наверняка сводит спину. Я так погряз в

своих мыслях, что перестал обрабатывать информацию, анализировать поступки, я просто

перестал видеть: ослеп, не теряя зрения.

– Все в порядке? – Спрашиваю я, нахмурив лоб. – Может, тебя до дома провести?

– Я доеду.

– Уверена?

– Да. Я хочу поскорее увидеться с родителями, – поясняет Бетани, сжимая в пальцах

учебники по тригонометрии. – Встретимся завтра и все обсудим, договорились?

Я не хочу загадывать. В нашей ситуации надеяться крайне опрометчиво. Но я киваю.

– Договорились.

Когда мы едем в коттедж Монфор, у меня звонит телефон. Я киваю Хэрри, чтобы он поднял

трубку, но брат, прочитав имя на дисплее, покачивает головой.

– Это папа. Сам с ним говори.

Что ж, я и не сомневался, что рано или поздно отец нагрянет с вопросами. Он не мог иначе,

он ведь отец, он должен волноваться, читать мораль, седеть и стареть, пока сын ему обещает

стать лучше, но скатывается все ниже в пропасть. Иногда мне стыдно. Я не имею права

разочаровывать отца. Какими бы черствыми не были мои слова и поступки, внутри я всегда

хотел стать к папе ближе, хотел заслужить его доверие и гордость. Но сейчас мне кажется, что я

поступаю правильно, скрывая от него правду, помогая Ари.

Я выгляжу в его глазах полным ублюдком. Но, что самое интересное, я поступаю по совести.

Именно так, как он меня учил.

– Привет, – говорю я, заранее предчувствуя приятную беседу; не тешу себя надеждой и не

пытаюсь придать своему голосу виноватые ноты.

– Как ты думаешь, сколько можно терпеть? – Начинает отец с философской фразы, и это не

просто плохо, это отвратительно. Я почти уверен, что он едва сдерживается от того, чтобы не

поехать в коттедж Монфор и не потащить меня за шиворот домой.

– Послушай, я не хотел, чтобы так вышло.

– Не хотел грубить Дол или пропадать почти на неделю?

Я стискиваю зубы и выдыхаю:

– И то, и другое.

– Я жду тебя дома, прямо сейчас.

– Я не смогу, в смысле... – Замолкаю, бегло осматриваюсь и чувствую, как внутри на пару

секунд все замораживается и холодеет. Я ненавижу обманывать отца. – Это важно.

– Что важно? – Папа теряет самообладание, повышая голос. – Ты меня слышишь?

– Да.

– И что я сказал?

– Вернуться домой.

– У тебя десять минут.

– Но у меня есть дела и обязанности, – порываюсь я, сжав левой рукой руль. – Ты же знаешь,

мы не просто так ушли, мы должны помочь другу.

– Мэтт, я что – когда-то упрекал тебя в том, что ты помогаешь друзьям?

– Нет.

– Тогда что ты делаешь? О чем думаешь?

Мне никак не дает покоя, что он во всем винит только меня.

Наверняка, они с Дол решили, будто бы я и Хэйдана потащил с собой насильно, и он

каждый день порывается домой, а я привязываю его цепями к батарее. Интересно, что еще

творится в голове моего отца? Что еще он обо мне думает? Когда родители не уверены в своих

детях – это вина самих родителей. К двадцати годам дети уже становятся теми, кого из них

воспитали, и если вы и дальше продолжаете им не доверять или понятия не имеете, чего от них

ждать – вините только себя. Никто не мешал вам воспитать законопослушного гражданина, и

если вышло плохо – смиритесь с этим и больше не заводите детей.

– Пап, пап, – я прерываю поток его слов и недовольно стискиваю зубы, – прекрати. Я не

делаю ничего такого, из-за чего мы с тобой должны поссориться.

– Дол сказала, ты опять подрался.

Это уже паршиво. Дол лучше бы научиться язык держать за зубами! Для отца данная тема,

как для меня тема матери – сносит крышу и начисто отбивает здравый смысл.

– Так было нужно, – отвечаю я, слыша, как грузно он дышит, – я заступился за Ари.

– А кто заступится за тебя, когда ты окончательно потеряешь мое доверие?

– Пап, пожалуйста.

– Я не собираюсь повторять дважды, Мэтт. Или ты возвращаешься прямо сейчас или можешь

оставаться у Монфор, сколько тебе влезет.

– Ставишь мне условие? – Трудно поверить, но я усмехаюсь. Наверно, сошел с ума.

И я жду, что отец ответит, но он вдруг бросает трубку. Я даже не сразу понимаю, что на

другом конце звучат протяжные, мертвые гудки. Рука безвольно падает на колени, где-то в груди

взвывает колючий шар из вины и злости, и я паркуюсь около коттеджа Монфор и, заглушив

двигатель, упираюсь лбом о потертый руль. Черт. Кажется, с каждым днем на мои плечи

наваливается все больше и больше отборного дерьма.

Что делать? Вернуться домой? Но тогда я буду вдалеке от Норин и Мэри-Линетт, это не

вариант, я не могу себе этого позволить. Я должен быть рядом, чтобы быть в курсе. Так или

иначе, находясь в особняке Монфор, я становлюсь причастным к событиям, нахожусь в их

центре и могу хотя бы пытаться их менять и ими манипулировать. Переехав домой, я потеряю

все нити, я потеряю Ариадну. Нет. Покачиваю головой. Ее я потерять не могу.

«Но, а что насчет папы?» – возникает вопрос в моей голове.

Он будет волноваться, ему может вновь стать плохо. И я опять буду виноват. Опять!

Я неожиданно вспыляю и ударяю ладонью по рулю, прекрасно понимая, что помочь мне

этот жест никак не поможет, но хотя бы позволит выпустить пар.

– Мэтт, ему же больно! – Восклицает Хэйдан, а я обескуражено гляжу на него из-под

опущенных ресниц и ни черта не понимаю. – Тише, мой мальчик, – внезапно шепчет брат, нежно

поглаживая приборную панель ладонью. – Он не хотел тебя обидеть. Правда?

Хэрри смотрит на меня, кривя губы, а я застываю, как в немом кино, не понимая, что только

что произошло. Хэйдан пошутил? Хэйдан попытался разрядить обстановку?

– Я... – Оторопело выпрямляюсь и сглатываю. – Я случайно.

– На первый раз мы тебя простим.

Брат кивает, пытаясь выдавить улыбку, выходит у него так себе. Но мне все равно. Я

непроизвольно усмехаюсь, встряхнув головой, и перевожу на Хэйдана довольный взгляд,

испытывая в груди нечто теплое. Мне тут же становится легче.

– Я больше не буду, – торжественно обещаю я, поджав губы. – Правда.

– Отлично. Тогда идем?

Киваю, выбираюсь из машины, но никак не могу избавиться от тупой улыбки. Меня

одолевают разные чувства, и только сейчас до меня доходит, как много у моего брата сил, и как

отчаянно он умеет бороться с самим собой.

В коттедже Монфор играет музыка. Я удивленно вскидываю брови, бросаю рюкзак в

коридоре и, сделав пару шагов в сторону гостиной, замечаю старый патефон на кофейном

столике. Игла потрескивает, царапая черную пластинку, а Норин Монфор смахивает пыль с

верхних полок книжного шкафа и непроизвольно двигает головой в такт. Поразительно.

– Здравствуйте, – говорю я, и женщина оборачивается, едва не полетев вниз со стула.

Норин смущенно поглаживает ладонями бедра и кивает.

– Привет.

– Вы танцевали, – подмечает Хэрри, широко распахнув глаза, а Норин отмахивается.

– Нет.

– Да.

– Да нет же.

– Танцевала, – настаивает Мэри-Линетт и залетает в гостиную с огромной картонной

коробкой, заваленной древним хламом. – Мы решили устроить уборку и откопали старый

патефон папы. Представляете? Даже остались его любимые пластинки.

– Это замечательно, – киваю я, поджав губы, – ваш отец слушал Луи Армстронга?

– Не слушал, а заслушивался.

Я подчаливаю к коробке и с интересом изучаю виниловые пластинки, среди которых и

«Битлз», и «Роллинг Стоун», и даже Билли Холидей. Внутри вспыхивают и вздрагивают давно

увядшие чувства, просыпаются давно утомленные эмоции.

– Хочешь, поставь Билли! – По-детски улыбаясь, шепчет Мэри-Линетт и плюхается в

соседнее кресло, прижав к груди ноги. – Мама любила ее слушать. Помню, она прикажет в

постель идти, а мы с сестрами притаимся на лестнице и глядим, как они с папой танцуют.

– Да, – Норин садится рядом с сестрой на подлокотник и проходит тыльной стороной

ладони по вспотевшему лицу. – Наша мать была удивительной женщиной. А наш отец...

– Он знал, что мама ведьма с самого начала. И не сбежал.

– Даже бровью не повел. Может, решил, что ему повезло?

– Или просто потерял голову. Мама буквально разрушила его мир.

– А папа не расстроился. – Перехватывает разговор Норин. Они с сестрой дополняют друг

друга, общаются с нами, но словно витают далеко в воспоминаниях. – Папа сильно ее любил, я

имею в виду, любил по-настоящему. Не из-за красоты, не из-за ума, а потому что он не мог

иначе, не мог. Может, это и не любовь была вовсе? А другое чувство, о котором нам ничего

неизвестно. Ведь если это любовь – терять голову, а потом терять человека, то зачем она нам.

Верно?

– Да, ты права, Норин. Любовь приходит и уходит. Тут было что-то другое.

– Как называется ощущение, когда ты не представляешь жизни без человека?

– Одержимость, – сипло говорю я и замечаю, как Мэри-Линетт поджимает губы.

– Возможно, Мэтт. Одержимость – сила, которая тянет тебя к человеку, несмотря ни на что.

Ведь папа понимал, что ступает на опасную территорию.

– И ему не было страшно? – Почему-то спрашиваю я, сглотнув горечь, застрявшую в горле, и

женщины одновременно поводят плечами.

– Я думаю, всем нам страшно, когда приходится принимать важные решения.

– Он был простым смертным?

– Да. – Норин дергает уголками губ. – Очень практичным, терпеливым и мудрым. Он с

трудом привыкал к новым порядкам, к новой реальности. Но привык.

– Знаешь, – тянет младшая Монфор, прикоснувшись пальцами к губам, и улыбается, смотря

мне прямо в глаза, – иногда стоит разрушить старое, чтобы построить новое.

Эдакое напутствие, которое пронзает мою грудину и врезается в легкие, заставляя на пару

секунд очутиться в своих мыслях, где вертится лишь одно рыжеволосое создание, из-за которого

мне все чаще хочется сойти с ума.

– Вам очень повезло, – неожиданно говорит Хэйдан, обхватив себя за плечи.

– Почему?

– У вас была семья.

– У тебя тоже есть семья.

Хэрри как-то странно морщит лоб, а я гляжу на него и растерянно замираю. Разве он так не

считает? Не думает, что у него есть семья? Бессмыслица.

– Есть... есть какие-то новости от Джейсона? – Спешит сменить тему он. Монфор так

устроены, что не станут копаться в тебе, если ты настроен негативно, а я позволяю себе на пару

мгновений остаться в этом моменте и подумать: почему Хэрри так сказал? Что его не устраивает

в наших отношениях? Неужели он действительно думает, что у него нет семьи.

– Джейсон собирается приехать завтра утром, – отвечает Норин, – он раздобыл нечто

интересное про семью Роттер. Пусть лучше сам расскажет.

– Да, кстати. – Я вырываюсь из ступора и только сейчас понимаю, что не рассказал о самом

главном событии, разделившем мой день на «до» и «после». – Ари.

– Ари?

– Да. Она сегодня приходила в школу и читала некролог про Барнетта.

– Ариадна была на занятиях? – Растерянно переспрашивает Мэри-Линетт и встает на ноги

так быстро, что я неуклюже покачиваюсь назад. – Мэтт, ты должен сразу о таком нам

рассказывать. Тебе так не кажется?

– Мы разговаривали, вот у меня из головы и вылетело. Да и не было ее на занятиях.

– Она прогуливала?

Норин спрашивает об этом так недовольно и эмоционально, что я усмехаюсь. Это же

нелепо. Ариадна вполне могла сегодня нас превратить в призрачные субстанции, а ее тетя

беспокоится о том, что она пропускает уроки. Поистине странные женщины.

– Нет, не прогуливала, – закатив глаза, ворчу я, – занятий вообще не было.

– И почему?

– Потому что у нас директора убили.

– Ах, да, – она устало взмахивает ладонь, – точно.

– И что Ари делала? – Налетает на меня с другой стороны Мэри-Линетт, став вдруг и старше,

и серьезнее. Вот такие метаморфозы за пару секунд. – Что она тебе говорила? Как выглядела? У

нее все в порядке?

– Когда мы с Бет вышли из актового зала, Ари сидела над поваленным Мэттом. – Тут же

сдает меня Хэрри, и я пускаю в него острый взгляд. – Она его о стену швырнула.

– Вот так.

– Да. А потом ее руки покрылись красными искрами.

– Она хотела вас убить? – Рабочим тоном интересуется Норин, и я ступаю вперед.

– Нет, не хотела.

– Не нас, – исправляет Хэрри, задумчиво наклонив голову, – а Бетани. Только ее.

– Это из-за ее отца, шерифа, – догадывается Мэри-Линетт, сведя перед собой руки.

– Что еще вы узнали? Что она тебе рассказывала, Мэтт? Вы говорили?

Я покачиваю головой и сжимаю в пальцах переносицу, пытаясь вновь вспомнить то, как она

петляла вокруг меня, будто акула, и ухмылялась, будто демон.

– Если честно, она не сказала ничего ценного, – наконец, отвечаю я.

– Вы молчали?

– Нет.

– Тогда рассказывай, – настаивает Норин, нахмурив черные брови, – я хочу знать все.

– В основном она пыталась вывести меня из себя, играла, бросалась словами. Она не

собиралась убивать меня, пусть и прижала в какой-то момент к стенду, а потом и кинула в

другой конец коридора. Она была другой. Да. Холодной и жестокой. Но поверьте, если бы она

хотела меня убить, я был бы уже мертв. Вы и сами это прекрасно понимаете.

– То есть, мы можем сделать вывод, что ты ей для чего-то нужен.

– Что?

– Мэтт, все поступки Ариадны сейчас, так или иначе, связаны с ее конечной целью.

– И если вы с Хэйданом до сих пор живы, – подключается Мэри-Линетт, передернув

плечами от усталости, – вы в скором времени ей пригодитесь.

– Отлично. – Бросаю я, тяжело выдохнув. – И для чего именно?

– Это мы и должны выяснить. Она больше ничего не говорила?

– Нет.

– Ты уверен?

– Она крутилась с Логаном Чендлером. – Отстраненным голосом тянет Хэрри и так и

застывает, впялив взгляд в одну точку. – Это было очень странно.

– Что он имеет в виду? – Спрашивает у меня Норин, а я пожимаю плечами.

– Кто такой Логан? – Вмешивается Мэри-Линетт.

– Один кретин.

– Ари крутилась вокруг кретина?

– Да, но вы не волнуйтесь, – говорю я, а потом добавляю. – Она и раньше вокруг него

крутилась. Так что все в порядке.

Норин хватает губами воздух от недовольства, а затем ставит на пояс руки.

– Что это еще за кретин, о котором я ничего не знаю?

– Это моя проблема, я сам с ним разберусь.

– О, – вдруг мечтательно протягивает Мэри-Линетт и улыбается. – Соперник.

– Кретин, – поправляю я, фальшиво улыбнувшись. – Я с ним никогда не соперничал.

– Только пару сотен раз, – едва слышно бросает Хэрри, и я взмахиваю руками.

Да, Чендлер невероятно раздражает меня, но он не соперник. Он препятствие.

– Логан сегодня устраивает вечеринку, – вдруг вспоминаю я и хмурю лоб. – Ариадна

специально ошивалась с ним рядом, чтобы привлечь мое внимание. Наверно, это ловушка.

– Если Ариадна не опасна, как ты нам сказал, то, что нам мешает рискнуть? – Вдруг

интересуется Мэри-Линетт, вскинув брови, а я недоуменно покачиваю головой.

– Нам?

– Да, нам.

– Простите, но... Вы же понимаете, что туда придут только подростки? Будет весьма

странно, если на вечеринку заглянут... ну...

– Договаривай, Мэтт, если тебе надоела жизнь... – Шутит Мэри-Линетт и подходит к сестре,

заговорчески прищурив глаза. Что она задумала? Не понимаю. Но, кажется, Норин улавливает

поток ее мыслей. Сестры Монфор улыбаются друг другу, а я застываю.

– Мы пойдем на вечеринку, – сообщает Норин, посмотрев на меня из-под опущенных

ресниц, и в эту самую минуту, в минуту, когда ее светло-голубые глаза мерцают в тусклом свете, я верю, что передо мной необычная женщина, и что помыслы ее необычны.

Я верю, что передо мной стоит ведьма.

***

Норин ставит перед сестрой стакан, наполненный черной, густой жижей и говорит:

– Пей.

Я скептически морщу лоб, а Мэри-Линетт по-детски кривит губы.

– Нет уж, – бросает она, – сначала ты.

– Трусиха.

– Твое зелье, ты и пей первая.

– Но твоя идея, – напоминает Норин, на что младшая сестра надувает губы.

– Слушайте, я знаю, что вам делать, – вдруг говорит Хэрри. Теперь все его фразы для меня

будут «вдруг». Я никак не могу привыкнуть, что он идет на поправку. – Вот.

Брат достает еще один стакан и переливает в него половину содержимого. Затем он с

довольным видом ставит напитки перед сестрами Монфор и кивает.

– Пейте одновременно.

Женщины недовольно переглядываются, но потом все-таки соглашаются. Почему-то мне

становится паршиво. Откуда мы знаем, как подействует отвар Норин?

Да и подействует ли?

Господи, я так скоро действительно поверю во всю эту чушь. Неужели ведьмы могут делать

нечто подобное? Это нереально, невозможно. Я затаиваю дыхание и наблюдаю, как Монфор

поднимают стаканы, чокаются и медлят, разглядывая черные пузыри, плавающие на поверхности

этой дряни. Меня воротит уже от запаха, а им еще и выпить это надо.

– Что бы ни случилось, будьте осторожны, – наставляет Норин, – если что, набирайте

Джейсону. Он постарается приехать быстрее и разрешит проблемы.

– Если все так паршиво, может, не стоит экспериментировать?

– Мы должны увидеться с Ари, – выдыхает Мэри-Линетт. – Это отличный шанс.

– Я почему-то уверен, что вы и так не один раз с ней увидитесь.

– Но сегодня у нас будет преимущество, и кто знает, может, Ари поделится планами?

Я лишь пожимаю плечами. Я не одобряю подобную затею, но это их дело. Рисковать нужно

осознанно, а эти женщины вроде вполне понимают, на что подписываются.

Сестры Монфор, наконец, одновременно осушают стаканы. Норин сгибается, нелепо

сморщившись, как от крепкого алкоголя, а Мэри-Линетт отворачивается и кидает стакан в

мойку. Она взмахивает руками, выплюнув что-то грубое и злое, а затем поникает.

– Черт, – хрипит она, – какая мерзость, Норин. Не могла приготовить что-то вкусное?

– Это зелье, а не суп, Мэри.

– И все же... все же...

Женщины так и стоят сгорбленные: Мэри возле мойки, Норин возле стола. Но что-то в их

телах начинает меняться. Сначала я думаю, что дело в освещении. На кухне темно. За окном еще

темнее. Я уверен, что мне чудится, как, впившись ногтями в столешницу, Мэри взвывает от боли

и откидывает назад голову. Чудится, как ее плечи с хрустом опускаются, становятся еще меньше, еще тоньше! Я уверен, мне кажется, что, когда Норин поднимает голову, на ее лице впадают

щеки, а затем сужаются глаза, налитые стальным ужасом.

Я не понимаю, как отступаю назад, как Хэрри оказывается рядом. В оцепенении мы

наблюдаем за тем, как ломаются тела сестер Монфор, как волосы меняют цвет, и как лица

приобретают иные черты. Хрустящие звуки разрывают тишину, их стоны звучат у меня в голове,

и смотрю я на женщин, не моргая, не осознавая, что происходит. Это невероятно.

В какой-то момент, Норин громко вскрикивает и ударяет ладонями по столу.

Ее иссиня-черные волосы на глазах покрываются золотистым цветом, и когда Норин

Монфор поднимает подбородок, взглядом со мной встречается абсолютно другой человек:

молодая девушка, лет семнадцати с пухлыми губами и шоколадным цветом глаз.

– Отлично, – отрезает она, чужим голосом, – кажется, сработало.

Моргаю пару раз, втягиваю воздух, выдыхаю воздух и моргаю вновь. Это шутка?

– Норин?

– А кто же еще? – Бросает она, надменно закатив глаза.

– Голова раскалывается, – заявляет Мэри-Линетт, выпрямляясь. Она разминает шею.

Поднимает, опускает руки, а затем улыбается, распахнув глаза цвета скошенной травы.

– Как я выгляжу?

– Соблазнительно.

– У тебя кожа смуглая, мне больше нравится.

– Светла кожа – признак аристократии.

– Светлая кожа – признак неизлечимой болезни. Терпеть не могла свою кожу.

– Не говори глупостей, сестра, – томно вздохнув, протягивает Мэри, – твое лицо, как и твоя

кожа всегда были магнитом для горячих красавчиков.

Все эти идиотские разговоры о цвете кожи немного выбивают меня из колеи. Я даже не

знаю, с чего именно начать: с того, что передо мной совсем другие лица, или с того, что эти

женщины даже ведут себя иначе? Я помахиваю ладонью, а они не обращают внимания и

продолжают разглядывать друг друга, как неугомонные девицы, болтающие о шмотках.

– Стоп-стоп, – не выдерживаю я, сделав шаг вперед, – о чем вы говорите?

– Что прости? – Агрессивно бросает Норин, скрестив на груди тощие руки.

– Вы выглядите иначе, потому что приняли оборотное зелье. Что тут удивительного? Может,