Текст книги "Обратимость (СИ)"

Автор книги: Эшли Дьюал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Не знаю.

– Не ври.

– Просто пообещай.

– Ответь.

Повисает пауза. Слышу, как тяжело он дышит, и сама еле втягиваю воздух. Цепляюсь пальцами за его теплую шею, поджимаю губы и слышу тихий голос:

– Вернусь.

– Что?

– Я вернусь. – Говорит он.

Но это ложь. Я чувствую. В глазах появляются слезы. Я стискиваю веки изо всех сил, а затем говорю:

– Тогда я обещаю, что останусь.

И тоже обманываю, понимая, что лучше умру, чем осознанно отпущу его на смерть.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТЬ. ИСХОД.

Я прихожу в сознание в темноте, чувствуя, как обнимаю руками прижатые к груди колени. Поднимаю подбородок и неожиданно вижу перед собой черный силуэт.

– Аня, Ань, – чьи-то ладони встряхивают меня за плечи. – Вставай, быстрее.

Недоуменно выгибаю спину. Касаюсь пальцами смятой подушки и вдруг понимаю, что Рувера рядом нет. Пару раз моргаю, прежде чем прийти в себя и ощутить пугающее чувство безнадеги. И что теперь? Глубоко втягиваю воздух, сосредоточенно сверлю дыру в стоящем перед глазами комоде и думаю: если сдвинусь с места – возможно, умру; если останусь – возможно, перестану существовать. И, не смотря на то, что на этот раз у меня, действительно, есть выбор, я вариантов не вижу.

Перевожу взгляд в сторону взволнованного голоса и поднимаюсь с постели. Никка растерянно дергает плечами.

– Они ушли, – она заправляет за уши волосы, – минут десять назад.

Распахиваю настежь шторы, и тут же в комнату врывается серый, тусклый свет. Прикасаюсь пальцами к ледяному стеклу и, представляя себе этот день иначе, мечтаю о совсем другой жизни. О весне. Вдруг бы что-то изменилось, будь за окном тепло и ясно. Возможно, плохие события связаны с плохой погодой, ведь в фильмах никто не плачет под солнцем, и никто не смеется под дождем. Только сумасшедшие, наверно. И то для пущего эффекта.

– Надо уехать, – вдруг говорит Вероника. Я резко оборачиваюсь и вскидываю брови.

– Что?

– Здесь слишком опасно.

– Мы там, где мы есть, – тихо говорю я. Отхожу от окна и решительно накидываю на плечи грязную, мятую джинсовку. – Нас в любом случае ждет то, что нам предначертано.

– И что же ты собираешься предпринять?

– Искать.

– Кого?

Голос брата появляется из ниоткуда. Оборачиваюсь и вдруг встречаюсь взглядом с его любопытными, голубыми глазами. Они изучают мою физиономию, будто пытаются отыскать в ней что-то знакомое. Но вряд ли находят. Думаю, я стала совсем другим человеком. Застегиваюсь, резко несусь к выходу и на пороге отрезаю:

– Ты многое упустил.

– Что упустил? – он плетется за мной по коридору. – Аня. Остановись.

Его пальцы обхватывают мой локоть, но я резко отбрасываю их назад.

– Просто дай мне сделать то, что я считаю нужным. У меня нет времени на выяснение отношений.

– Но куда ты собралась? Эй! Посмотри на меня. – Но я не смотрю. Обуваюсь, накидываю на плечи пальто и уже тяну на себя входную дверь, когда он с силой припечатывает ее обратно, выбросив вперед ногу. – Ты не уйдешь, пока я не позволю.

– Правда? – Впервые смотрю на брата, как на потенциальную угрозу, и его это не на шутку пугает. – Мне надо спешить. – Смягчаю взгляд и виновато поджимаю губы. Я так и не научилась контролировать свои эмоции. – Сегодня у нас есть шанс спасти отца. И я не должна его упустить. Ты можешь остаться здесь, можешь пойти со мной. Но только не мешай.

– Аня, – вдруг тянет Никка. Я и забыла, что она стоит рядом. – Не уходи. Кто знает, сколько в приюте соберется венаторов? Кто знает, что они с вами сделают?

Удивленно замираю, вскинув брови. Переспрашиваю:

– В приюте?

– Да. Твоя сестра только и делала, что металась из стороны в сторону и говорила о сделке все утро. А я ведь спала прямо здесь, – она указывает в сторону зала и усмехается. – У меня хороший слух.

Внезапно я понимаю, что теперь дороги назад уж точно нет. Если раньше я не знала, куда идти, что делать, как быть, сейчас все ясно. И это поразительное стечение обстоятельств играет мне на руку. Вижу недоуменно лицо подруги: видимо, она прокручивает в голове мою реакцию на ее слова и постепенно приходит к выводу, что я о месте проведения сделки не имела ни малейшего понятия.

– Нет, – тянет она. И, наконец, лампочка вспыхивает над ее головой. – Я не думала, что…

– Спасибо. – Киваю Веронике, разглядываю ее бледное от страха лицо и почему-то усмехаюсь: надеюсь, я не выгляжу со стороны так же растеряно. Перевожу взгляд на брата. – Ты со мной? – Он молчит. Его робость дико выводит из себя. Нетерпеливо закатываю глаза к потолку.

– Разве у тебя есть план?

– Нет.

– Тогда на что ты рассчитываешь?

– Понятия не имею. – Не хочу врать. Пожимаю плечами и нервно протираю руками потный лоб. – Я не знаю, что нас ждет, но сейчас не хочу об этом думать. Все обретет свой смысл, когда мы сдвинемся с мертвой точки.

Уверена, Саша не отпустит меня одну. И, по сути, мы просто теряем время. Однако я хочу, чтобы он сам согласился. Чтобы он пошел за мной не от безысходности, а по собственному желанию, наконец, осознав, что пора самим рисковать своей жизнью, а не заставлять кого-то это делать за нас.

– Пообещай, мы уйдем, как только что-то пойдет не так, слышишь? – видимо, Саша единственный, кто пропустил крики по поводу судьбы. Что тут скрывать, я этому несказанно рада; рада, что он не знает. Киваю и, наконец, выхожу из квартиры, чувствуя себя ужасно паршиво от того, что вновь приходится лгать. Но ведь эта ложь во благо, так? Я не допущу, чтобы Рувер пострадал, и плевать сейчас на остальное.

Выбегаю на улицу. Подлетаю к машине. Не рассуждая, не думая, не останавливаясь, сажусь на переднее сидение и послушно жду, когда рядом окажется Саша. Однако позади вдруг проносится какой-то шум. Я оборачиваюсь и тут же вспыхиваю:

– Уходи!

– Нет. – Никка захлопывает дверь и уперто скрещивает на груди руки. – Это я проболталась о приюте, и я буду за это отвечать.

– Что? Боже, не зли меня. Я ведь вытолкну тебя, слышишь? Я не шучу.

– Только попробуй, и тогда я расскажу твоей матери о том, чем ты на самом деле занимаешься, и куда пропал ее бывший муж. – Это удар ниже пояса. – Уверена, ей будет очень интересно узнать о твоих приключениях. А как тебе будет весело, когда твоя мама окажется в эпицентре этих событий, да?

– Зачем? – Саша, наконец, оказывается в машине. Он не обращает на мои дикие глаза никакого внимания. Жмет на газ, и мы тут же срываемся с места. – Зачем ты так?

– Ты помогла мне. – Отвечает подруга. – Теперь я помогу тебе.

– Но как? Каким образом?

– Просто буду рядом.

Внутри что-то взрывается. Я вновь вспоминаю о том, что сделала, какую дикую боль причинила этой девушке, ее семье, семье Андрея, и резко отворачиваюсь к окну. Что же это такое. Я еду спасать близких, рискуя жизнью не менее дорогих мне людей. Разве в этом есть хотя бы толика смысла? Но уже поздно отступать. Встряхиваю головой и сосредоточенно слежу за дорогой. Все думаю о том, что могу сделать, на что я способна. Аспид не знает о моем преимуществе: невидимости, значит логично использовать его, когда мы прибудем на место. Но как именно? Убить Видалину со спины – чести мало, однако волнует ли сейчас меня честь? Волнует – сказал бы отец. Не волнует – поспорила бы я. И меня тут же вновь разрывает на части осознание того, что необходимо, и того, что правильно. Я с силой прикусываю щеку и чувствую во рту привкус крови. Мне определенно еще предстоит найти себя, потому что постоянное сражение со своим изменчивым мнением изнуряет.

Приезжаем к полудню. Саша глушит двигатель, вынимает ключи и смотрит перед собой, не шевелясь, будто пытается понять смысл чего-то недостижимого. Его ладони прижаты к коленям, зубы стиснуты. Отстегнув ремень, я тут же отворачиваюсь, не находя в себе сил видеть его таким беспомощным. На заднем сидении хрипит Никка. Смотрю на нее через зеркало и вновь отвожу взгляд: она едва сдерживает слезы.

– Останьтесь здесь, – мой голос не такой сильный, каким я хотела бы его слышать. Откашливаюсь и потираю потные руки о джинсы. – Прикроете со спины, если что.

– Я одну тебя не отпущу, – говорит Саша.

– Да и как нам тебя прикрывать? – спрашивает Никка.

Их недоуменные лица отнюдь не прибавляют мне уверенности в себе. Пожимаю плечами и решаю, что проигнорировать обе реплики – отличный выход. Открываю дверь, выбираюсь из салона, втягиваю воздух полной грудью, как вдруг слышу:

– Я с тобой. – Брат обходит Хонду. Открывает скрипящий багажник и неожиданно достает из него длинное, коричневое ружье, ужасно похожее на то, которым пользовался отец. Я удивленно вскидываю брови. – Что? – Он захлопывает дверцу, и прячет золотые, толстые патроны в карман. – Я не просто так пропал на целую ночь.

– Ты ведь не умеешь им пользоваться.

– Все же лучше, чем ничего.

Никка тоже выбирается из салона. Горбит костлявую спину и растерянно подходит ко мне. Вижу, как трясутся ее руки, и свирепо выдыхаю. Знаю ведь, как страшно ей вновь столкнуться лицом к лицу с теми, кто пытал ее пять месяцев, и поэтому с силой сжимаю ее плечи, надеясь добраться до самой глубины ее рассудка.

– Будь здесь. – Мои глаза прожигаю подругу насквозь. – Тебе не зачем ходить с нами.

– Что с тобой случилось. – Это даже не вопрос. Ее взгляд пронизывающий, жалкий, и он припечатывают меня к земле, всколыхнув воспоминания о прошлой жизни; о том, какими мы были до позапрошлой весны. Я беспомощно опускаю руки. Отворачиваюсь и пару раз моргаю, пытаясь привести себя в чувства. – Ты так изменилась. Стала другой.

– Ты тоже.

– Да. Меня пытали. А с тобой что делали?

Ничего. Абсолютно ничего. И даже мне неясно, почему я та, кто я есть. Просто так вышло. Вот и все. Не хочу больше говорить, испытывать на прочность нервы. Порывисто смахиваю с глаз пелену и повторяю:

– Будь здесь.

На этот раз она молчит. Киваю и смотрю на брата. Он готов. Сжимает в руках ружье, выставляет его перед собой и снимает с предохранителя. Не хочу думать о том, кем мы стали. Вряд ли это важно. Сейчас главное то, что наши плечи соприкасаются, и мы идем к приюту вместе, бок о бок, оставляя позади страхи, сомнения, прежнюю жизнь. И если что-то и могло сблизить нас еще больше, то это данный момент. Наше молчание и негласная поддержка. Я очень ценю присутствие брата, и всем своим существом надеюсь на то, что с ним все будет в порядке.

Сосредоточенно гляжу из стороны в сторону. Выставляю перед собой руки и нервно потираю пальцы. Вокруг тихо, даже стука собственного сердца не слышно. Может, мы уже умерли? Подходим к западному крылу приюта. Вижу вдалеке детскую площадку и нескольких девочек, раскачивающихся на карусели.

– О, нет. Я совсем забыла о том, что в здании полно людей. – Прячемся за кустами и перекидываемся обеспокоенными взглядами. – Что если Аспид навредит им?

– Если бы хотел – уже навредил бы.

Движемся дальше перебежками. Сначала прячемся за беседкой, затем за разваленной стеной теплицы. Саша облокачивается об нее спиной и тяжело выдыхает. Чувствую, как напряжены его мышцы, вижу, как бледны его пальцы. Осматриваюсь и недоуменно морщу лоб: где же проходит обмен?

– Меня засекут в любом случае, – брат сглатывает и глядит на меня широкими то ли от страха, то ли от ярости глазами. – Но тебя – нет. Стань невидимой.

– Прямо сейчас?

– Да.

Послушно закрываю глаза и крепко сжимаю в кулаки руки. Нужно сосредоточиться, но я то и дело отвлекаюсь на какие-то звуки, голоса или шорохи. Морщусь, ощущая в груди странное покалывание, и раздраженно поджимаю губы. Главное ровно дышать. Не волноваться; ни о чем, кроме как о данной задаче, не думать. Однако не выходит. Покачиваю головой вправо, влево, она неприятно хрустит и немеет.

– Я все еще тебя вижу.

– Дай мне минутку. – Медленно расправляю плечи. Наконец, ощущаю знакомое теплое покалывание на кончиках пальцев, как вдруг вновь отвлекаюсь на громкий треск. Правда, на этот раз все совсем по-другому. Распахиваю глаза, на земле вижу Сашу. Его голова красная от крови, руки безвольно расставлены в стороны. И я кричу, что есть сил. Тянусь к нему и тут же отпружиниваю назад, получив удар в шею. Только через пару секунд до меня доходит, что это отнюдь не удар, а игла. Никка сжимает в пальцах огромный, металлический шприц и так сильно им продавливает мою глотку, что перед глазами темнеет.

– Что ты делаешь? – ору я и отлетаю в сторону от удара живот. Врезаюсь спиной в стеклянную, основу теплицы, выставляю перед собой руки, прикрываю ими лицо, и вновь чувствую ноющую боль, только на этот раз в районе солнечного сплетения. Никка бьет, не задумываясь. Ее ноги поочередно взлетают вверх и пронзают меня, будто боксерскую грушу, выбивая из легких весь воздух, и я ничего не могу понять, пока она, наконец, не решает остановиться.

– Это ты его убила, – грохочет девушка. Поднимаю на нее взгляд и не вижу ничего, кроме огромных, разъяренных глаз. Выпрямляюсь. Стискиваю зубы и даже не думаю спорить.

– Да. Я.

Никка испускает дикий ор и вновь налетает на меня, словно бешеная птица. Однако я ловко отпрыгиваю в сторону. Подхватываю с земли ружье брата, выставляю его перед собой и вдруг осознанно нахожу пальцами курок. Я знаю, что выстрелю, и боюсь этого больше всего на свете. Подруга вдруг нервно усмехается. Смотрит на меня и хохочет, будто в руках я держу не ружье, а водяной пистолет.

– Что ты сделала с Сашей? – кричу я и мысленно повторяю: не смотри вниз, смотри на нее, не отвлекайся, не выпускай из вида.

– Ты же не сможешь, – рыча и хихикая, говорит она. – Ты же мухи не обидишь!

– Что с ним?

Она хохочет, талантливо игнорируя мои вопросы. Скрещивает на груди руки и тянет:

– Видалина ошибается на твой счет: думает, ты опасна.

– Так и есть. – Не верю, что перед собой вижу Никку. Смотрю на то, как ее взгляд прожигает во мне дыру, терплю и сжимаю дрожащими пальцами ружье: главное, не выстрелить, не навредить ей, она ведь моя подруга, лучшая подруга, я знаю ее всю свою жизнь! Колени тут же предательски подкашиваются. Хочу заорать во все горло, а затем упасть и сдастся, потому что хуже смерти близких, только их предательство. – Где Рувер и Рита?

– Убери ружье, и я отведу тебя к ним.

– Нет!

– Ты в любом случае сделаешь то, что я скажу, – девушка вытаскивает из кармана черное устройство, похожее на пульт. Машет им прямо перед моим носом и лыбится. – Убери ружье, иначе я подорву приют.

Не верю, что передо мной стоит Вероника. Чувствую, как в груди одновременно взвывают все органы, и невольно прокручиваю наши разговоры до и после появления Аспида в моей жизни. Мы были близки. Никогда не лгали друг другу. В школе постоянно находились рядом, вместе шли домой, вместе делали уроки, вместе смотрели фильмы. Я помню, как она плакала, когда впервые поссорилась с Андреем, и помню, как сама рыдала у нее на руках, не вынося скандалы родителей. Сейчас прошлые проблемы кажутся пустяками. Стоило ли мне так убиваться из-за развода предков, если есть вещи куда серьезнее. Например, их смерть. И кто бы мог подумать, что опасность для меня и моей семьи будет представлять именно эта девушка. Девушка, которая не раз вытаскивала меня из омута грусти, которая заставляла меня улыбаться, действовать, чувствовать себя особенной. Которая, пусть и не была идеальной, но была родной. И я знаю, что сама во всем виновата. Ее боль и эта месть, могу ли я осуждать порыв свернуть мне шею? В конце концов, я убила человека, которого, возможно, она любила. Но одно дело понимать все это в голове, и совсем другое – видеть перед своими глазами. Может, разум и смирился с ее перевоплощением, но сердце разрывается от боли.

Я опускаю ружье. Все-таки смотрю на Сашу и вижу, как медленно поднимается и опускается его спина. Он дышит. Тут же вспоминаю о сыворотке, которую Никка вколола мне пару минут назад в шею, и крепко стискиваю зубы. Теперь я не могу его вылечить.

– Зачем ты так? – неожиданно спрашивает она своим прежним голосом, голосом из прошлого, когда в нем не было еще злости и холода. Я перевожу на нее взгляд. – Он же был нашим другом. Твоим другом.

– Это вышло случайно.

– Случайно? Я уехала из города. Я бросила все, что у меня было. А ты меня обнимала, помнишь? Держала за руку на похоронах. Как ты посмела?

– Мы были не в себе. Я много выпила, и… – Покачиваю головой и громко выдыхаю. – Это в прошлом. Хватит!

– Нет, не хватит! Ты убила Андрея!

– Так убей меня! Но не трогай моих близких! Мой отец относился к тебе, как к собственной дочери. Саша – как к сестре. Почему ты мучаешь их?

– Я не виновата в том, что они готовы отдать за тебя жизнь.

– Но ты осознанно втянула сюда Сашу. Ведь Рита ничего не говорила про приют, правильно? Это ты привезла нас сюда. Это ты виновата в том, что мой брат ранен!

– Еще одно слово и я подорву все к чертовой матери! – шипит Никка и вдруг вскидывает вверх руку с пультом. Она смотрит на мое ружье, сводит брови, и мне приходится отбросить его в сторону. – Правильно. Теперь пошли.

– Куда?

– Ты же хотела увидеть Риту и этого оборванца, да? Несчастные влюбленные. Ха. Я лично позабочусь о том, чтобы тебе было так же больно, как и мне, после смерти Андрея.

Она толкает меня вперед. К лесу. Сама идет сзади и беспрерывно бормочет что-то себе под нос. Я не слышу. Все думаю о том, что теперь делать и как быть. Смотрю по сторонам, ищу подмогу, хрущу пальцами и злюсь на себя так дико, что едва сдерживаю в горле крик. Что же я натворила?

– Не подавай вида, – обнимая меня за плечи, шепчет Никка и натягивает на лицо новое, измученное выражение, будто ей плохо, и она еле держится на ногах. – Сыграем в игру.

– Что ты делаешь?

– Обманываю.

– Прекрати, прошу тебя. – Чувствую, как девушка полностью наваливается на меня всем своим телом, и недоуменно морщу лоб. – Чего ты пытаешься добиться? Хватит. Пожалуйста. Я и так беззащитна. Так и разберись со мной, но не трогай моих близких.

Вероника медленно наклоняется к моему уху и шепчет:

– Я превращу твою жизнь в ад. Я сделаю так, чтобы ты увидела смерть каждого, кто хоть что-то для тебя значит. И я не изменю своего решения. Никогда.

Мурашки пробегают по моей спине. Свирепо втягиваю воздух и дергаюсь в сторону, пытаясь оттолкнуть ее от себя, как можно дальше, однако тут же она приближает свой оскал к моему лицу и рычит:

– Одно неверное движение и сотни детей сгорят заживо.

Я крепко зажмуриваюсь. У меня нет выхода. Послушно плетусь в гущу леса, практически таща ее на своей спине. Чувствую, как дико стучит в груди сердце, и надеюсь, Рувер давно уехал. Давно находится дома и ищет меня. Возможно, волнуется. Зато дышит. Однако уже через несколько секунд мы выходим на огромную, серую поляну, покрытую первыми, белыми заморозками. Осматриваю ее, изучаю высокие деревья, сосны, их пики, и небо, а затем вдруг нахожу вдалеке две темные фигуры. Кровь молниеносно вскипает в жилах. Я испуганно стискиваю зубы и разрываюсь на части: что же делать? Что же мне делать?

– Не подведи папочку, – напоследок шепчет Никка и полностью повисает в моих руках. В груди пожар. Смотрю то на нее, то на приближающиеся силуэты. Думаю, что успею вырвать из ее костлявых пальцев пульт, но потом пугаюсь: вдруг нет? Опять перевожу взгляд на Рувера и Риту. Затем вновь разглядываю прикрытые глаза подруги. Может, стоит как-то намекнуть им? Подать знак. Я беспомощно оборачиваюсь, и неожиданно понимаю, что Рувер уже стоит передо мной. На расстояние вытянутой руки. Его взгляд испепеляет, но отнюдь не злостью, а каким-то странным понимаем, будто он знал, что я приду. Чувствовал это. Однако Рита вспыхивает, словно факел. Он отталкивает парня в сторону, вырывается вперед и смотрит на меня так разъяренно, что даже Никка рядом с ней – солнечный зайчик.

– Ты что здесь делаешь? – злится она. Ее ноздри раздуваются от гнева, зубы стиснуты, и мне кажется, что я даже слышу их потрескивание. – Я же просила тебя.

– Прости. – Только и говорю я. Но в этом «прости» гораздо больше. Я извиняюсь не только за то, что ослушалась, но и за то, что произойдет вскоре. За очередную ошибку. За то, что вновь всех подвела. Меня трясет. Я изо всех сил стараюсь не выдать своей паники, сжимая пальцы, моргая глазами, но мне так и хочется закричать во все горло о том, что в своих руках я держу предателя. Что я сама предатель.

– Мы ждем уже полчаса, – говорит Рувер. – Никого нет.

– Но что у вас произошло? – вспыляет Рита. – Что ты держишь ее? Она ранена? Венаторы здесь?

Не знаю, что ответить. Смотрю на сестру и не выдерживаю ее взгляда. Опускаю его вниз. Тут же чувствую, как ногти Никки впиваются в мою шею, и шепчу:

– Было несколько людей. Около приюта. Они ранили Сашу.

– Тогда почему ты не уехала? Зачем побежала в лес?

– Испугалась, – быстро выпаливаю я. – Не подумала и бросилась наутек.

– И оставила брата?

Теперь вопрос задает Рувер. Он смотрит на меня настороженно. Изучает. Я буквально вижу, как в его голове вертятся винтики, крутятся мысли, и едва сдерживаюсь от счастливой улыбки: давай, ты поймешь, давай же! Однако тогда Никка подорвет приют. Черт! Борюсь с собой, со своими желаниями. Смотрю на парня, вижу его лицо и вдруг говорю то, что слишком очевидно; то, во что даже я бы поверила.

– Мне не впервой убегать.

На этих словах Никка вдруг резко вырывается из моих рук. Ее пальцы взмывают вверх. В них я вижу блестящий, зубчатый нож, и уже через секунду он оказывается алым.

Ничего не понимаю. Ошеломленно расширяю глаза, смотрю на Рувера, смотрю на Риту, смотрю на Веронику и почему-то думаю, что упаду. Упаду от боли. Правда, вряд ли эта боль идет хотя бы в какое-то сравнение с тем, что сейчас испытывает шатенка. Рита смотрит на меня с миллисекунду, пытается сказать хоть что-то, но захлебывается в собственной крови. А затем она просто падает. Как куль с мукой.

Хватаюсь ладонями за лицо и кричу. Вижу перерезанное горло сестры, пошатываюсь и падаю на колени. Мне нечем дышать.

– Рита! – это голос Рувера. Он оказывается перед ее телом, кладет руки на ее шею, но ничего не происходит. Он не лечит ее. Он не может. – Рита, Рита! – все кричит он, сжимая ее плечи, перебирая ее волосы. Он отчаянно повторяет ее имя, будто это магическое заклинание, однако ничего не меняется. Моя сестра умерла.

– Тебе больно, – вдруг заботливо шепчет знакомый голос над моим ухом. Я знаю, это не Вероника, однако все равно оборачиваюсь. У Видалины глаза такие же, как у Риты. Испытывая шок и панику, на первых парах, я даже верю в то, что сестра выжила и сейчас стоит передо мной. Конечно, это не так.

– Вы убили ее. – Говорю я. Сдерживаю слезы и повторяю. – Убили.

– Она заслужила.

– Никто не заслужил.

– Ты еще мала.

– Рита была вашей семьей, – сжимаю губы, чувствую рыдания, подкатившие к горлу, и качаю головой, – а вы избавились от нее, как от ненужного мусора.

– Я должна защищать людей от вам подобных. Это моя миссия, как и твоя – убивать.

– Но Рита не сделала ничего плохого!

– Это вопрос времени.

Видалина отходит от меня вправо. Кивает трем венаторам, и те окольцовывают Рувера, будто опасного преступника. Парень ничего не говорит. Встает. Смотрит на меня сквозь низкие плечи охотников и молчит. Не знаю, что он во мне видит. Надеюсь, не врага.

– Наверно, ты хочешь отменить сделку, – тон у Видалины деловой, будто у самых ее ног не лежит голова моей мертвой сестры. – Однако не спеши с выводами. Мне есть, что тебе предложить.

Рувер кивает. Делает шаг вперед, и тут же кольцо из венаторов становится уже.

– Мы узнали нечто интересное. Например, то, что ты первый в своем роде. – Женщина расправляет плечи, но все равно оказывается ниже Рувера практически на голову. Его преимущество так очевидно, и одновременно абсолютно бессмысленно. – Я собираюсь выяснить, что же вас так отличает от обычных людей, и мне нужен первоначальный материал для исследований. Источник. Что большая редкость. Так что убивать тебя нет надобности.

– Условия были другими.

– Они изменились.

– Где отец Ани?

– Где блокнот?

Рувер собирается достать из внутреннего кармана книжку, как вдруг рядом с Видалиной появляется Никка. Она держит перед собой ежедневник.

– У него подделка. Вот настоящий.

Мой мир рушится. Вижу, как замирает уличенный во лжи Рувер, вижу, как стискивает зубы моя сумасшедшая крестная, и подаюсь вперед:

– Это была моя идея. Отпустите его. Он ничего не сделал.

– Молчи, – рычит Рувер, однако я не обращаю внимания.

– Прошу вас.

Видалина удивленно вскидывает брови. Подходит ко мне и вдруг спрашивает:

– Хочешь увидеть отца?

– Хочу.

– Приведите, – говорит она двум широкоплечим охранникам. Они уходят всего на несколько минут, а когда возвращаются, тащат под руки моего отца: измученного, слабого, неузнаваемого. Я срываюсь с места, закричав его имя, натыкаюсь на преграды, врезаюсь в чьи-то руки, но все равно встречаюсь с ним взглядом. Боже мой. В груди что-то ревет. Отец такой худой, такой бледный. Он не может стоять на ногах. Опирается о венаторов и шепчет что-то. Я не слышу. Не хочу слышать. Тяну к нему руки и чувствую на щеках слезы. Он здесь. Я нашла его, нашла! Только спустя пару секунд я разбираю его шепот. Папа говорит: прости.

– Ты рисковала жизнью, – Видалина вдруг оказывается рядом. Грубо хватает меня за шею и толкает вниз. Земля неприятно обжигает кожу на ладонях. – Ты рисковала ради него всем, а что в итоге? – Поднимаю взгляд, и вдруг понимаю, что крестная сидит совсем рядом. На корточках. Испепеляет меня карими глазами. – Этот человек лгал тебе больше остальных, слышишь? Слышишь меня? Он лгал.

– Не понимаю.

Смотрю на отца. Тот опускает голубые глаза вниз, едва удерживая на весу голову. Но мне плевать, о чем идет речь. Сейчас я хочу помочь ему. Хочу вылечить его. Почему он такой бледный? Тянусь вперед и тут же отпружиниваю назад. Видалина ударяет меня по лицу. Боль пожаром проносится по коже и сходится где-то на щеке в одну, большую ноющую гематому, и мне приходится зажмуриться, чтобы хоть как-то совладать со стоном.

Слышу удары. Открываю глаза и вижу, как Рувер раскидывает венаторов в стороны, будто это не представляет собой никакой сложности. Он подлетает ко мне, подхватывает за талию и замирает перед маленьким ножом в руках Видалины.

Она злится.

– Ты обманул меня. Теперь мой черед. Ты просил привести этого человека. Я привела его. Но ты не уточнял, в каком он должен быть состоянии.

– Нет. – Только и успеваю вымолвить я.

Видалина выпускает из своей руки нож. Он летит так медленно, что мне удается просканировать каждое его движение, каждый его маленький круг. Я знаю, Рувер успеет, Рувер спасет отца, ведь он быстрый, сильный. Он перехватит орудие в воздухе, остановит лезвие прямо перед папиным носом. Однако этого не происходит. Едва он двигается в нужную сторону, как нас хватают за руки десятки человек и тянут куда-то назад. К лесу.

Приходится отбиваться. Я кричу и бью мужчин локтями, бедрами. А их так много, что даже дышать становится трудно. И когда я вновь поднимаю глаза, отца я уже не вижу. Осматриваюсь. Где он.

– Чаще всего в наш клан попадают по наследственно идентичности, – вдруг говорит Видалина. Она останавливается прямо перед моим носом и деловито вскидывает квадратный подбородок. – Однако иногда мы принимает людей извне.

Не слушаю ее. И даже сдерживающие мои плечи венаторы, отвлечь теперь меня не способны. Когда я, наконец, нахожу своего отца, все становится бессмысленным. Он лежит на земле, он не двигается, и я обмякаю в чьих-то руках, пораженная автоматной очередью из невидимых, горячих пуль. Зажмуриваюсь, вырываю правую руку из силков и прижимаю ее к своему лицу. Кричу. Боль пронзает все мое тело, все, из чего я состою, из чего я сделана. И вся моя жизнь взрывается в мгновение ока. Ледяная трава царапает колени. Я смотрю на очертания отца где-то в нескольких десятках метров от своих ног, и понимаю, что потеряла все, что у меня было. Мне теперь не к чему стремиться. Мне теперь незачем жить.

Я потеряла Риту. Я потеряла отца.

Уже не сдерживаю слез, поворачиваю голову в поисках хотя бы одного, родного взгляда. И, наконец, нахожу его. Рувер рычит, извивается. Пытается извлечь руки из толстых, тканевых перчаток, и одновременно с этим не отводит от меня глаз. Он терпеть не может моей слабости, но, наверно, сегодня иной случай.

– Тебя обескровят и убьют. – Видалина говорит это спокойным, ровным голосом и кивает мне, будто я осознанно подписалась под этим исходом. – Но ты не должна бояться. Я увидела в тебе то, чего не видела раньше. И ты напомнила мне моего брата.

– Я ни капли на вас не похожа, – пронзаю женщину свирепым взглядом и резко подаюсь вперед. Руки венаторов напрягаются, сильнее стискивают мое тело, но это не мешает мне приблизиться к самому ее лицу и прошипеть, – убей меня и беги, потому что иначе я испепелю один за другим каждый твой орган, и я буду восстанавливать их, и вновь разрушать, и мучать тебя так долго, как тянется время. А в моем случае – еще и дольше этого.

Впервые на лице Видалины отражается ужас. Я вижу его, чувствую его. Он охватывает все ее тело, впитывается под ее кожу, переносится вместе с кровью. И я улыбаюсь. И пугаю ее еще больше. Женщина размахивается, ударяет меня по щеке, но я не перестаю улыбаться. Просто смотрю на нее и не отвожу взгляда в сторону, припечатывая все ее существо к ледяной земле. Если у Видалины и есть страхи, наверняка, они скрыты где-то в прошлом. И что-то мне подсказывает, что я напомнила ей один из них.

Мелли Флер.

Может, я все-таки чем-то похожа на свою мать.

Двое венаторов толкают меня вперед. Приказывают упасть на колени, но я отказываюсь, и вместо слов рассекаю одному из них локтем бровь. Тут же он отвечает мне, шибанув прикладом ружья мой висок.

– Аня, – говорит Рувер. Оборачиваюсь и вижу, как с десяток мужчин пытается оттащить его в сторону леса. Но он борется. Рвется ко мне и вновь выглядит беспомощным, пусть отнюдь таким и не является. Я шевелю одними губами, говорю: беги, а он резко покачивает головой. Кричит, – нет. Нет! – И продолжает отбиваться от напористых рук противников. Не знаю, на что он еще рассчитывает.

Перевожу взгляд на тело Риты. Наверняка, оно уже окаменело, превратилось в ледяной кусок из плоти. Лучше бы на ее месте была я. Хотя и так скоро буду.

Вижу, как один из венаторов вытягивает пистолет и нацеливает мне его на плечо. Убить не хочет, ведь знает, что тогда время повернется вспять. Иначе смело наставил бы дуло прямо на лоб.

Замираю. Смотрю на свои руки и вдруг вижу эту ситуацию совсем по-другому. Рита умерла, и никто уже не сможешь вернуть нас в прошлое. Никто, кроме меня. Неожиданно все становится таким простым. Я должна умереть, ведь тогда настоящее исчезнет, и я вернусь в то время, когда и Рита, и отец были живы! И плевать на то, что я все забуду. Это ведь выход. Это, действительно, выход!