Текст книги "Обратимость (СИ)"

Автор книги: Эшли Дьюал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Можно тебя?

Растерянно оборачиваюсь.

– Что?

– Можно тебя? – повторяет высокий брюнет. Я недоуменно выдергиваю руку, осматриваю его заросшее лицо, темные, почти черные глаза и пытаюсь понять: знакомы мы с ним или нет, однако в голову ничего не приходит. Кажется, я вижу этого человека впервые.

– Мне нужно ехать.

Он не отвечает. Просто вдруг опять берет меня под локоть и тянет на себя.

– Что ты делаешь? – испуганно вскрикиваю я. – Отпусти! Слышишь, я сказала, не трогай меня! Я…

– Ты обронила, – неожиданно отрезает незнакомец и протягивает ко мне вторую руку. В ней я вижу сжатый льняной шарф.

– Ой. – Стыдливо покачиваю головой. – Мне жутко неудобно. Я не заметила, как.… Ну, ты понял. Не увидела, что он упал. Спасибо.

– Не за что, – низким голосом отвечает парень и неожиданно задерживает на мне свой взгляд. Не знаю, как избавиться от странного чувства стеснения и кипятка в груди, и поэтому просто повторяю:

– Спасибо.

На этот раз незнакомец не отвечает. Кивает и медленно отходит в сторону.

Более странного разговора в моей жизни еще не было. А вспомнить я могу всякое. Даже перепалку с бывшей девушкой брата. Это кстати было ужасно, она кричала, вопила, жаловалась, что Саша уделяет мне больше времени, чем должен, что я сижу у него на шее, и что его квартира – не общежитие. Собственно, ее доводы, как и тогда, сейчас меня не впечатляют, однако даже тот разговор, как мне кажется, был более нормальным.

Недоуменно вскинув брови, потираю то место, которого коснулся незнакомец и поворачиваюсь лицом к автобусу. К автобусу, которого уже нет.

– Отлично! – взвываю я. – Просто замечательно.

Хочу вновь увидеть незнакомого парня. Интересно, он все так же пытается изучить мое лицо? Интересно, я действительно обронила шарф, или он незаметно стащил его с моей шеи? Интересно, я схожу с ума или просто выдумываю невозможные варианты произошедшего для того, чтобы хоть как-то согреть свою замерзшую голову?

От раздумий меня отвлекает дикий визг. Резко поворачиваю голову в сторону шума, присматриваюсь и вдруг вижу на перекрестке, врезавшиеся друг в друга машины. В паре метрах от них автобус, впечатанный в фонарный столб. Автобус, на котором я собиралась добраться до дома.

– О, господи.

Мои глаза становятся огромными. Схватившись рукой за рот, пошатываюсь назад и про себя повторяю: это не он, это не тот автобус, это просто случайность. Случайность! Люди рядом срываются с мест, я же не могу пошевелиться. Встряхиваю головой и несколько раз моргаю, пытаясь привести себя в чувство. Затем выпрямляюсь, громко выдыхаю и начинаю медленно двигаться в сторону дыма. Вдруг кому-то нужна помощь.

Весь путь до перекрестка не могу нормально дышать. Прибавляю темп, уже несусь к автобусу, как вдруг замечаю окровавленные стекла в изуродованных машинах. Отворачиваюсь. Боже, выжили ли там люди? Стискиваю руки в кулаки. Подхожу к собравшейся возле пешеходного перехода толпе и вытягиваю шею: дверцы автобуса погнуты, некоторые окна выбиты. Из них слышатся крики и стоны людей. Правда, они совсем тихие. Их перебивает ужасный визг крутящихся колес.

Кто-то вызывает скорую помощь, кто-то несется к дымящемуся автобусу. Я же ощущаю странное чувство дежавю. Будто данная картинка мне знакома. Оглядываюсь, пытаюсь осознать, что же происходит, как вдруг замечаю медработников. Они выбегают из скорой помощи, несутся к пострадавшим, раскладывают огромные носилки, и лицо одно из докторов не просто шокирует меня. Мне вдруг становится плохо. Жутко плохо. Резко отворачиваюсь, зажмуриваюсь и шепчу:

– Тебе показалось, это не правда, ты не знаешь этого мужчину, ты ничего не знаешь про этот автобус, ты…

Я задыхаюсь. Достаю из кармана телефон и набираю первый попавшийся номер.

– Да?

– Забери меня, пожалуйста.

– Что случилось?

Не могу понять, кому же все-таки позвонила. Шатаясь, отхожу от толпы, сглатываю и повторяю:

– Забери меня.

– Аня, что с тобой? Где ты?

– Я не знаю, что происходит. Я видела все это. Понимаешь? – Хватаюсь свободной рукой за лицо и непроизвольно бросаю взгляд за спину: из автобуса выносят мальчишку. Того самого мальчишку! – Господи, – глаза расширяются так сильно, что мне становится дико больно, – господи, я была в этом автобусе! Во сне! Я была там!

Уже не обращаю внимания на голос на конце трубки. Случайно выпускаю из руки телефон и замираю: может, мне опять все это снится? Дрожащими пальцами щипаю кожу на ладони. Ничего не меняется. Щипаю еще раз, на этот раз гораздо сильней. Морщусь от боли, прикусываю губу, и ошеломленно осознаю: все происходящее вокруг меня – реальность. Однако этого попросту не может быть! Я не могла видеть данные события во сне! Это же невозможно!

Неуклюже поднимаю с земли телефон, забрасываю его в сумку и неожиданно нахожу в себе силы вновь приблизиться к автобусу. Расталкиваю перед собой людей, подхожу к погнутым дверцам и сквозь стекло замечаю вдалеке тучного, пухловатого мужчину. Из его виска течет кровь, и она пачкает его кожаную, черную куртку. Отхожу назад. Все смешивается. Голоса людей, их крики и просьбы. Даже ветер исчезает. Пропадают запахи, цвета и звуки. Есть только мое дико стучащее сердце. Оно где-то в горле. Или в пятках. Или в животе. Не знаю. Пошатываясь, подхожу к дереву, облокачиваюсь об него головой и задерживаю дыхание. Мой мозг разрывается на части. Одна его сторона отрицает все, что сейчас происходит, но другая упорно воспроизводит картинки из кошмара, и они абсолютно идентично тому, что только что увидели мои глаза. Можно ли подвергать сомнению реальность? Я могу претвориться, будто не знаю, как выглядело лицо того тучного мужчины, или маленького парнишки, или взвинченного доктора. Но это же будет ложью, ведь я действительно их помню. Я знаю их!

– Аня? – Резко оборачиваюсь. Выдыхаю и порывисто обнимаю брата за плечи. – Ты чего? Господи, ты как? Черт, ты цела? Все нормально? Посмотри на меня, все хорошо?

– Саша, – только и могу выдавить из себя я. Дергано отстраняюсь, закрываю ладонями лицо и крепко зажмуриваюсь. Это все сон, страшный сон, потому что в жизни ничего подобного не происходит. Нельзя увидеть будущее. Это невозможно.

– Ты меня напугала. Я ехал домой, заметил аварию, и…, – он запинается и протягивает ко мне руки, но я вновь уворачиваюсь. – Черт. Ты как?

В жизни случаются странности. Пожалуй, они редки, но все-таки возможны. Да, и что скрывать, на самом деле, из ряда вон выходящие вещи даже спасают нас, ведь существовать в постоянном равновесии невыносимо. Однако что, если изменения сбивают с толку, обезоруживают. Это не просто нелепые карикатуры, это абсолютно новый сюжет, новые средства и мысли. Стоит ли с ними мириться, стоит ли их принять? Сны, которые сбываются, люди, с которыми на самом деле ты познакомился в своей голове – не чересчур ли это? Даже попытавшись примириться с такими фактами, можно сойти с ума.

ГЛАВА 2. НЕПРИЯТНОСТИ.

Не помню, как оказываюсь в машине.

Просто неожиданно я отключаюсь и открываю глаза уже на пассажирском сидении рядом с братом. Он так же лениво ведет машину, правда, теперь я замечаю, как дрожат его руки, сжимающие руль. Наверно, он испугался не меньше моего.

Облизываю засохшие губы, стаскиваю с себя чью-то теплую куртку и шепчу:

– Мы едем к папе?

Саша оборачивается. Кладет руку на мое колено и кивает.

– Это хорошо. – Чувствую, как трясется его кисть и убираю ногу в сторону таким образом, чтобы его пальцы скатились вниз. Не хочу больше разговаривать, правда, и молчать боюсь. Прикусываю кончик ногтя и откидываю назад голову. – Прости.

– Ты тут причем.

– Я не хотела тебя напугать. – Зажимаю переносицу. – Просто произошло нечто странное, и я позвонила первому, кто попался в списке. Надо было хоть что-то объяснить, но…

– Перестань.

– Нет. Я не знаю, как это называется. Я вообще ничего не знаю. Просто, понимаешь, я видела все это. – Вновь смотрю на брата. Покачиваю головой и горячо продолжаю, – я видела аварию, Саш, я видела ее! Во сне. Я утром тебе рассказывала, помнишь? И повторилось все. Кроме, того, что в салон я не попала. На остановке был парень, он отвлек меня. И…, – запинаюсь. Вижу, как напряжены скулы брата и спрашиваю. – Ты веришь мне?

Саша не отвечает.

– Ты веришь мне? – упрямо повторяю я. – Скажи!

– Что тут сказать? Ань, это сумасшествие какое-то.

– Но зачем мне выдумывать?

– Откуда я знаю. – Он мнет пальцами руль и нервно пожимает плечами. – Наверно, это совпадение.

– Совпадение? Разве такие совпадения бывают?

– А что же было в твоем сне? Похожая авария?

– Не похожая. Это был тот же автобус, те же люди, тот же перекресток. Совпало абсолютно все!

– Но почему тогда ты не оказалась внутри? – Саша оборачивается. – Того парня на остановке ты тоже знаешь?

– Нет. Я случайно обронила шарф. Он поднял его.

– Шарф, – скептически фыркает брат и сосредоточенно переключает передачу. – Звучит дико. Хотя я как-то читал о женщине, которая, прежде чем пойти на работу, забежала в аптеку за пластырем. Таким образом, она спасла себе жизнь 11 сентября.

– Значит, такое случается?

– Не знаю. Я когда тебя заметил, чуть коньки не отбросил. Видела бы ты себя со стороны. Вух, вся белая, испуганная.

Не отвечаю. Отворачиваюсь и упрямо поджимаю губы: неужели можно было выглядеть адекватней? Удивительно, как я еще не бросилась по улице с криками и воплями. Сразу бы повязали и отправили в психушку. Хотя ничего удивительного в этом нет, и я знаю почему.

Глубоко втягиваю воздух, выпрямляюсь и говорю себе: ты не сумасшедшая. Однако как еще объяснить то, что произошло? Допустим, я могла встретиться на остановке с тем тучным мужчиной и раньше, но как на счет ребенка? Или доктора? Или перекрестка?! Ведь автобус мог попасть в аварию, где угодно! Но нет. Его сбили именно на проезжей части в сотне метров от моего института. Именно сегодня. Именно в это время. Сдавливаю пальцами лицо и вновь повторяю: не сумасшедшая, не сумасшедшая.

– Ты как? – неожиданно спрашивает Саша. – Сейчас уже будем дома.

Я киваю и медленно опускаю руки. В конце концов, в жизни бывает всякое. Может, произошедшее действительно нелепая случайность. Не ставить ведь теперь на мне крест. Это неправильно.

Дом, в котором я выросла, находится в нескольких километрах от города. За крутым поворотом притаился поселок, заставленный небольшими коттеджами с небольшими окнами. Окружает его хвойный, густой лес, сзади подпирает грязная речка, а призрачную атмосферу разбавляет озеро, талантливо сооруженное ровно под окном моей комнаты. Здесь все знают друг друга. И не просто в лицо, но и по имени. Да, что там – по фамилии! Здесь каждый день такой же, как предыдущий. И если когда-то мне казалось, что по-другому и быть не может, сейчас я просто в ужасе. Как только я не взбунтовалась раньше? Неужели жить в клетке мне действительно нравилось?

Конечно, последствий замкнутого пространства огромное количество. Например, моя странная боязнь людей, боязнь собственного мнения. Но, с другой стороны, в детстве я была именно ребенком, который не сталкивался с проблемами, не убегал из дома – лес ведь вокруг, – не терял девственность на вечеринках, не менял друзей и не мечтал об иной жизни. Все как надо. Все правильно. Ровно, гладко, без шершавостей и препятствий. Вопрос лишь в том: стоило ли это того? И было ли так на самом деле?

Я убежала к Саше почти сразу же, как папа купил ему квартиру в городе. Не могла находиться здесь без брата: чувствовала себя ужасно одинокой. Мама подала на развод за год до моего выпуска, лучшая подруга позапрошлым летом поступила в другой город на невыносимый экономический факультет, и даже собака умерла, словно в добавление ко всему, что успело со мной случиться. Иными словами, ничего не держало меня в этом сером, маленьком поселке. Разве что папа. Но он так сильно любил свою работу, что, иногда даже не ночевал дома. И это имело свои последствия: я и так ощущала себя брошенной, а без него мне и вовсе казалось, будто не меня все покинули, а я покинула всех.

Сейчас мы с братом стараемся как можно чаще выбираться из дома, чтобы навестить отца. Не хочу врать: я жутко скучаю. Но опять-таки, свободу на клетку не променяешь. Я пусть и странный человек с огромным списком фобий, но даже мне гораздо комфортней жить в квартире с Сашей, чем наедине с самой собой в частном доме.

Вероятность, что папы нет – не просто огромная. Пожалуй, она гигантская. Но Саша все равно первым делом подъезжает к коттеджу. Вдруг удастся подловить отца перед его уходом на работу. Я смотрю в окно, вижу наш небольшой, двухэтажный дом и вспоминаю, как мама хотела посадить яблони напротив центровых окон. Конечно, папа именно так и сделал. Но знал ли он тогда, что она даже не увидит, как они расцветут. Первые несколько лет эти деревья упрямо сохли, сгибались, лишь не позволяли солнцу проникнуть в наш широкий, темный холл. Но прошлой весной что-то изменилось. Было больше дождей или больше света – кто знает? В любом случае, больные, скрученные деревья вдруг расправили свои ветви, вытянулись и превратились в нечто волшебное, не от мира сего. Пожалуй, приезжать домой в мае уже стоило ради этого: ради белой аллеи перед нашим узким крыльцом.

Мы выходим из машины. Я осматриваюсь, вдыхаю свежий, легкий запах леса, хвои и улыбаюсь: здесь все совсем другое.

– Папы нет, – сообщает Саша и достает запасной ключ из-под горшка с засохшим, тонким деревом. Брат ловит мой взгляд. – Ты точно в порядке? Выглядишь не очень.

– Если ты перестанешь меня об этом спрашивать, я, наконец, смогу расслабиться, – кривлю губы, тут же получаю в ответ похожую гримасу и усмехаюсь. – Я схожу тогда к папе на работу. Ты со мной?

– Да, ну. Лучше проверю его машину. Наверняка, опять пешком потопал.

– У тебя еще много времени. Мы же до вечера. Придем – починишь.

Саша вместо ответа смеется. Собственно, я и не нуждаюсь в пояснении. Было глупо пытаться его в чем-то переубедить: упрямство – давно знакомый мне его детский рудимент. Поджимаю губы, вздыхаю и смотрю в сторону небольшого, узкого мостика. Он соединяет два берега искусственного, овального озера. За ним находится папино место гнездования, второй дом, жилище, дело всей его жизни – детский дом имени Евгения Утвы – к слову, наши предки из Польши. Раньше мне нравилось ждать папу, пока тот решал до ночи проблемы, связанные с финансами, документами, вновь поступившими детьми. Но лет в четырнадцать я поняла, что грустнее место еще нужно поискать. Неприятности с деньгами и близко не стояли с душераздирающими историями, которые мне, порой, рассказывали наиболее приспособленные к общению ребята. Кого-то бросили еще в детстве, кто-то сбежал сам, а кому-то пришлось действительно пережить расставание с родителями. Не на поводу у гнева, не на поводу у обиды. А наоборот. Пришлось расставаться даже тогда, когда они были готовы закрыть глаза на все, что с ними вытворяли. Мама ведь – отвечали они. Папа ведь – повторяли некоторые. Но их разделяли, убеждали в необходимости таких радикальных мер, а затем кидали на попечение моему отцу.

До сих пор не понимаю, как он выдерживает такой напор ненависти, и как именно затем он этот напор ненависти превращает в уважение. В любом случае, в стенах приюта, сооруженного моим отцом, всегда тихо. Иногда слишком тихо, но зато мирно.

Укутываюсь в льняной шарф, невольно вспоминанию о произошедшей аварии и встряхиваю головой. Не стоит сейчас о ней думать, не стоит вообще о ней думать. Расскажу папе. Он расставит все на свои места, как всегда делал. Я столько раз обращалась к нему за помощью, что, наверно, и разучилась принимать серьезные решения самостоятельно. Это, конечно, сказано немного утрированно. Но я действительно не знаю, что бы я без него делала. Он у меня странный, преданный своему делу и каждому ребенку, находящемуся под его крылом. И, тем не менее, он всегда был и остается моим папой. Человеком, который смог пережить смерть брата, развод и даже переходный возраст Саши.

До детского дома минут пятнадцать. Я дохожу за двадцать пять. Не хочу торопиться. А, может, попросту не могу. Кто знает. Все это время мне кажется, будто кто-то вот-вот, да выпрыгнет на меня из-за угла. Странное чувство. Оно пугает и одновременно не дает мне ощутить себя одинокой.

Приют построен из белого, стандартного кирпича, который со временем стал серым и сейчас со стороны выглядит немного рыхлым. Папа уже, который год собирается реставрировать главный корпус, но у него вечно не доходят руки – иными словами, вечно не хватает денег. Я никогда не обращала на это внимание, но сегодня мне кажется, что здание выглядит немного зловеще. Оно огорожено металлическим забором, который вряд ли является преградой для особо активных подростков, и возвышается на пять этажей. На территории несколько спортивных площадок, теплица и беседка – там папа заставляет подопечных праздновать Новый Год. За последним корпусом – выход к речке. В то здание отец заселил особенно рассудительных, правильных детей, не способных подпортить себе и ему жизнь, ведясь на поводу у безбашенных желаний, что, впрочем, оказалось умным решением. Помнится, однажды лихачи из второго корпуса затеяли игру: кто безрассудней, и нахождение под их окном реки заметно бы ухудшило развязку того вечера.

Я прохожу в здание, киваю охраннику и сворачиваю в сторону лестницы. Внутри так светло, будто кроме солнечного света, коридоры освещают еще и тысячи огромных люстр. Непроизвольно обращаю внимание на тишину. Почему никто не бегает по этажам, не болтает, не гуляет на улице? Неужели здесь живут другие подростки, совсем не похожие на тех, кто учился со мной в школе или сейчас учится в институте? Странно.

Слышу музыку. Улыбаюсь, уверенно открываю дверь папиного кабинета и застаю его сидящем в своем широком, бардовом кресле.

– Неужели твои дети любят классику?

Он поднимает голову. Встает из-за стола и хитро сужает серые глаза:

– А кто их спрашивает?

– Привет. – Я неуверенно обнимаю папу и зажмуриваюсь. Хочу сказать, как соскучилась, как рада его видеть, но не произношу ни слова. Я не такая. Я не умею говорить то, что чувствую. Это сводит с ума! Обезоруживает! Меня попросту убивает это тупое ощущение никому не нужной скрытности или стеснения. И, к сожалению, я не знаю, как с ним бороться.

– Ты одна? Где Саша?

– Он дома. – Отстраняюсь и саркастически добавляю, – протестует в полном одиночестве.

– Против чего на этот раз?

– Против всего. Как всегда.

Папа понимающе кивает и спрашивает:

– Вы надолго? Я хотел разобраться с документами, прежде чем поеду домой.

– Разбирайся, конечно. – Рассеянно пожимаю плечами, пусть в глубине души и хочу привлечь его внимание. Почему отец так любит это место? – Мы наверно останемся до вечера.

– Отлично. Все в порядке? Ты какая-то дерганная.

Папа поправляет ворот серой рубашки, убирает со стола несколько папок и закатывает спустившиеся, мятые рукава. Я невольно замечаю круги под его глазами, вижу седые прорези, морщины. Когда он в последний раз спал?

– Мне надо поговорить с тобой кое о чем, – неуверенно чешу подбородок. Наблюдаю за тем, как папа вновь усаживается в кресло, как он сонливо потирает пальцами закрытые глаза, как он горбит широкие, угловатые плечи, и скрещиваю на груди руки. – Пап, ты неважно выглядишь. Что-то случилось?

– Не выдумывай.

– У тебя вид усталый. Но сейчас только полдень.

– Плохо спал.

– А ты почему? Или это у нас семейное? – я хотела пошутить. Выходит как-то не очень. Папа лишь хмыкает. – Что? В чем дело?

– Ань, я же сказал: все нормально.

– Ладно. – Упрямство Саши, пожалуй, перешло ему по наследству, поэтому я даже не пытаюсь разбить эту очередную вековую стену. Пожимаю губы и, вдохнув как можно больше кислорода в легкие, отрезаю, – со мной сегодня случилось невероятное.

– Что же?

– Звучит глупо. Только не смейся! Обещаешь? Я, кажется, сегодня предсказала свое будущее.

– Да ладно.

– Давай только без сарказма. Мне и от Саши его хватило. Лучше послушай! – решительно обхожу стол и останавливаюсь прямо перед папиным носом. – Мне сегодня приснился сон о том, как я попала в аварию. Точнее, как в аварию попал целый автобус. Так вот, часа три назад на перекрестке прямо возле моего института…

– Ты попала в аварию? Господи, Аня? Почему не позвонила?

– Пап, все хорошо. Я проворонила пазик и наблюдала за всем со стороны.

– Очень интересная история.

– Чего язвить? – обиженно взвываю я и выпрямляюсь. – Это правда. Пап, по-моему, я сошла с ума. Понимаешь, я вспомнила не только аварию, но и людей, находившихся в салоне. Разве это не странно?

Отец недоуменно пожимает плечами и отрезает:

– Совпадение, наверно.

Недовольно откидываю назад волосы.

– Какое совпадение? Пап, я же говорю, что узнала даже людей! Узнала автобус и перекресток. Неужели это нормально? Скажи, что такое часто случается, и я тут же оставлю тебя наедине с твоими документами.

– Анют, давай без сказок.

– Но я серьезно. Зачем мне выдумывать? Пап.

– Просто останови этот дикий поток мыслей и подумай: реально ли то, что ты говоришь. Здесь два варианта, правильно? Или ты, действительно, сумела увидеть свое будущее, или то, что произошло – поразительное совпадение. Ну, теперь скажи мне – что реальней?

– Но…

– Не надо выдумывать теории, не надо строить какие-то непонятные догадки, – отец берет меня за руку и улыбается, – давай серьезно, Анют. Как думаешь, где правда?

Отец так на меня смотрит, что я мгновенно покрываюсь красными пятнами. Вновь чувствую себя шестнадцатилетней девочкой, вновь вижу папины светло-голубые глаза, вновь слышу его строгие, твердые слова: как думаешь, где правда, – и испуганно горблюсь: неужели мне придется пройти через события позапрошлой весны снова.

Я совсем не похожа на отца: ни характером, ни внешностью. Ни, уж тем более, складом ума. Глупо было думать, что он поверит в сказки. Наверняка, для него, как для скептика, жизнь протекает обычно и ровно, причем даже тогда, когда она поражает людей своей жестокостью, несправедливостью и равнодушием. «Обычное дело», – сказал бы он, состряпав даже из самой ужасной трагедии банальную, примитивную историю. Может, именно поэтому он до сих пор не опускает руки и не ищет новую работу? Может, именно поэтому он помогает детям, ведь не пугается их проблем и не видит в них ничего особенного?

– Я, наверно, пойду, – неуверенно пожимаю плечами и киваю в сторону к двери. – Тебя ведь ждать долго, да?

Папа громко выдыхает. Наши взгляды встречаюсь, и мне кажется, будто он чувствует, что я нуждаюсь в его поддержке. Однако он не произносит ни слова, чтобы хоть как-то меня успокоить. Он откашливается и говорит:

– Не разрушьте дом, пока меня нет.

И для меня эта его фраза – странный предел равнодушия, о котором я раньше даже не догадывалась. Почему папа говорит так, почему не хочет помочь мне? Ведь он единственный, кому я действительно могу доверять. Необычайно новое ощущение стеснения появляется в груди, словно я только что поговорила не с отцом, а с кем-то иным. С кем-то чужим и немногословным. Это странно. Я не отвожу глаз от папы даже, когда выхожу из комнаты. Вижу, как он нервно сжимает ручку, как смотрит, на лежащие, на столе, документы, и думаю: неужели ему все равно?

Выбираюсь на улицу и растерянно останавливаюсь. Что делать теперь? На улице прохладно. Засовываю руки в карманы, выхожу с территории приюта на проезжую часть и громко, протяжно выдыхаю: лучше попросту претвориться, будто ничего не было. Правильно? И уж тем более не связывать случившееся с позапрошлой весной. Совпадение, так совпадение. В жизни ведь много странностей. Кто сказал, что сегодняшний день – не одна из них?

Киваю и в тот же момент чувствую, как кто-то пихает меня в бок.

– Осторожно!

Все происходит молниеносно. Я неуклюже валюсь на бок, вскрикиваю и, подняв голову, замечаю машину, проскользнувшую в нескольких сантиметрах от моих ног. Она уносится вдаль, скрывается за мостом, а я не могу вымолвить и слова. Сначала смотрю на свои исцарапанные камнями ладони, потом на грязные джинсы и чудом уцелевшие нижние конечности, а затем я встречаюсь взглядом с ней. С девушкой. Она стоит надо мной. Совсем близко. Тень от ее высокой, спортивной фигуры падает на мое испуганное лицо, и мне ничего не остается, как вновь выдавить из себя немой крик.

– Цела? – резко бросает она. Поправляет короткие, вьющиеся волосы и одергивает мешковатую куртку.

Знаю, что сейчас было бы правильным встать, взять себя в руки, собраться с мыслями, вымолвить хоть слово! Но я могу лишь молча пялиться вверх и моргать. Будто слабоумная.

– Не ходи по улицам одна, договорились?

– Что? – наконец, слышу свой голос. – Кто ты?

– Пообещай мне, – требует незнакомка, хватает меня за руку и грубо поднимает с асфальта. Вновь говорит, – пообещай.

– Отпусти, – с похожей интонацией, произношу я, стискивая зубы. – Отпусти меня сейчас же.

Девушка неожиданно усмехается. Разжимает пальцы и тянет:

– Как скажешь.

Я недоуменно наблюдаю за тем, как незнакомка поворачивается ко мне спиной и уходит. Вот так, просто. Ни объяснив ничего. Высокая, худая. Что это вообще было? Ее подходка такая же грубая, такая же резкая, как и тембр ее голоса. Одежда черная, старая. Волосы спутаны. Может, наркоманка?

Часто дыша, поправляю задравшееся пальто. Затем непроизвольно смотрю в сторону моста, будто жду, что машина вновь вернется. Но нет. Господи. Что сейчас вообще произошло? Меня пытались сбить? Здесь? В этом маленьком, треклятом поселке, где по проезжей части автомобиль проезжает раз в три часа?

– С меня хватит.

Резко срываюсь с места и несусь в сторону дома. Я могу смириться с тем, что я каким-то магическим образом воспроизвела таблицу по межкультурной коммуникации. С неоспоримым усилием, я так же могу смириться со странной аварией, приснившейся мне ночью. Но смириться с тем, что кто-то пытается меня сбить посреди дня в моем родном поселке, где я знаю не только имя каждого жителя, но и его генеалогическое древо – это уже чересчур.

На смену страху приходит злость. Разрывая воздух громким дыханием, я иду вперед и думаю о том, как заставляю Сашу вернуться в город. Он должен понять, должен поверить. Если папа не хочет мне помочь, надеюсь, захочет помочь брат.

Добегаю до дома, сразу же несусь в гараж и протягиваю:

– Саша! – останавливаюсь перед машиной. Здесь никого нет. – Саша, ты где?

Оглядываюсь. Протираю руками вспотевшее лицо и иду в дом. Дверь открыта, однако внутри царит отвратительная тишина, которая, словно одеяло, накрывает меня с головой. Проверяю кухню, зал – брата нигде нет.

– Саша, – вновь говорю я, – куда ты подевался?

– Куда я подевался? – Вскрикиваю и резко оборачиваюсь. Брат вальяжно притаился на пороге и держит в руках папин набор с инструментами. Он вскидывает брови. – Ты чего орешь?

– Господи, где ты был? – недовольно откидываю назад голову. – Отвратный сегодня день.

– Что уже случилось? Ты опять бледная. Папы не было на работе?

– Был. Как всегда. – Саша проходит мимо, вываливает на пол инструменты и присаживается на корточки. – Он занят. Опять какая-то морока с документами. Впрочем, неважно. Саш. Слушай, давай поедем домой.

– Но мы только приехали.

– Я знаю, просто… Просто мне не по себе.

Брат отвлекается от инструментов и поднимает на меня взгляд. Его глаза совсем другие, в них нет и толики страха. А мне страшно. Очень.

– Аня, – Саша встает, – что случилось?

Я не отвечаю. Облокачиваюсь спиной о стену и обхватываю руками себя за талию: надеюсь, хоть как-то усмирить разбушевавшееся внутри чувство паники. Но брата не обмануть. Он лишь ближе подходит ко мне и вновь спрашивает:

– Почему ты дрожишь?

– Не дрожу.

– Дрожишь. – Он заботливо кладет ладонь мне на плечо. – Замерзла? Ань, тебя трясет.

– Там была девушка, – спутанно отрезаю я, а затем усмехаюсь. Воспользовавшись паузой, брат собирается что-то сказать, однако я тут же продолжаю. – Она оттолкнула меня в сторону, прежде чем черный нисан проехался по моим ногам. И ты наверно спросишь, о чем я вообще говорю, да? Так вот, десять минут назад на дороге возле приюта меня, кажется, хотели сбить. И ты вновь спросишь: сошли ли я с ума? Но нет. Саша, клянусь! Происходит нечто странное. Да, бывают плохие, черные дни. Бывает, что ты проливаешь чай на кофту, или спотыкаешься о порожки в подъезде, но это ведь другое, правда? Это чересчур. Да?

Саша буравит меня недоуменным взглядом. Я бы сказала еще что-то, но не могу. Лишь покачиваю головой и нервно улыбаюсь: думаю, такое поведение напугало брата еще больше. Вместо того чтобы обсудить проблему, он отрезает:

– Я звоню отцу. А затем мы едем в полицию.

– Что? – округляю глаза и наблюдаю за тем, как Саша решительной походкой направляется к домашнему телефону. – Не надо никакой полиции. Зачем? Мы же не в сериале, чтобы по каким-то пустякам вызвать мусоров.

– Пустякам? Сначала авария, теперь это. Чудо, что ты цела, но если больше чудес не будет? Надо чтобы кто-то постоянно был рядом. Хотя бы сейчас на время. Если это паранойя или совпадения, или бред, или что-то еще – и, слава богу. Но в противном случае…

– Саш, – беру брата за локоть и тяну на себя прямо перед столиком с телефоном. – Пожалуйста, не надо. Я рассказала тебе об этом не для того, чтобы ты поднимал панику.

– А для чего тогда?

– Не знаю, – неуверенно пожимаю плечами. – Наверно, для того, чтобы ты просто попытался меня успокоить.

Брат тяжело выдыхает и протирает пальцами глаза. Затем спрашивает:

– И что это была за девушка?

– Странная девушка. Мы с ней незнакомы.

– Это я понял, как ни странно. И, кажется, это единственное, что я понял.

Усмехаюсь.

– Сегодня необычный день. В чем секрет, интересно.

– Слушай, а, может, случившееся как-то связано с позапрошлой весной?

– Саш.

– Подожди, не злись. Я знаю, что ты не любишь об этом вспоминать, но…

– Не о чем тут вспоминать, – резко бросаю я и тут же меняюсь в лице. Тело сводит. Иногда давно ушедшее задевает куда сильнее очевидных неприятностей. – Давай не говорить об этом, договорились?

– Почему?

– Потому что.

– Дело твое. – Брат пожимает плечами. – Как хочешь. Кстати, я все равно думаю, что надо рассказать о произошедшем папе. Не слушаешь меня, может, с ним согласишься. Папа этого просто так не оставит.

Учитывая то, как сегодня отец странно отреагировал на мои слова, было бы неудивительным его полное равнодушие и по данной теме. Но я ничего не говорю Саше. Лишь киваю и бегу к себе в комнату. Пусть считает, что я согласилась.

Захожу к себе, закрываю дверь и обессиленно облокачиваюсь об нее всем телом. Зажмуриваюсь.

От прошлого нельзя сбежать. И даже если ты стараешься что-то изменить, стать лучше, пойти по иному пути – попытки очищения бесполезны. Словно тень, былые поступки следуют за нами по пятам. И даже тот факт, что, порой, они исчезают в полдень, не облегчает наше существование. Открываю глаза и нехотя бросаю взгляд на шкафчик. Ноги сами делают несколько шагов в его сторону, руки сами распахивают его дверцы, а пальцы сами нащупывают под бельем обувную коробку. Сажусь на пол, открываю крышку и с силой стискиваю зубы. В миллиардный раз достаю такую родную и такую чужую фотографию. С нее на меня смотрят три счастливых человека. Они улыбаются, обнимают друг друга за талию, они будто живут совсем в другом мире. Я тоже счастлива. Спокойна и расслаблена. Уже и забыла, что значит быть такой. Рядом Никка – тогда еще лучшая подруга. По другую сторону – Андрей. Ее парень. Мы дружили так же долго, как тянулось детское время. Однако в один миг все изменилось. Я все изменила. Сказать испортила – не сказать и о половине того, что я сделала. Сказать разрушила – не сказать и об одной четвертой. Сказать уничтожила – и попасть в точку. Вот так бывает. Ты не ждешь от жизни ничего особенного, а она преподносит тебе на блюде целое рагу из неприятностей, отчаяния и потерь.