Текст книги "Обратимость (СИ)"

Автор книги: Эшли Дьюал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Я могла бы сейчас попытаться сделать хоть что-нибудь, придумать план, выкрутиться, внезапно отыскать пути спасения. Но я не нахожу в себе сил. Единственное, о чем я думаю, так это о Саше, холодные руки которого касаются моих колен. И ничто сейчас не важно. Я беру шприц, наполняю его до половины вакциной, а затем неосознанно ввожу сыворотку себе под кожу. К счастью, боль проходит быстро. Она пронзает все мое тело, но затем исчезает, одновременно с мыслями, и перед глазами вдруг темнеет.

Запах гари. Меня толкают вперед, и я оказываюсь в чьих-то объятиях.

– Береги ее, береги! – хрипит женский голос.

Ничего не вижу, только расплывчатый силуэт. Тяну к нему руки, как вдруг он просто-напросто исчезает. Мгновенно.

– Нет! – я срываюсь с места, однако отпружиниваю назад. Пальцы, сжимающие мои плечи, становятся настойчивыми. Они впиваются под кожу, делают больно, и я ору, что есть мощи, пытаясь отбиться, пытаясь вырываться. Что происходит? Где я? Куда пропала мама? Детский голос над ухом вдруг командует:

– Анна! Перестань! Не надо!

Столбенею.

– Аня!

Оборачиваюсь.

– Прекрати!

Открываю глаза и вижу белые стены. Сначала думаю, что это светлые пятна мелькают и крутятся перед моим носом. Однако затем вращение прекращается. Я несколько раз моргаю, рассеянно встряхиваю головой и поднимаю руки. Точнее не поднимаю. Смотрю вниз и с ужасом обнаруживаю сдавливающие их силки. Я привязана.

– О, Господи, – в панике расширяю глаза. Порывисто дергаю руками, изучаю стул, к которому едва ли не пришиты с помощью толстых нитей все мои конечности и приготавливаюсь орать. Громко орать.

– Мы обработали веревки специальной вакциной, стул так же пропитан данным средством для того, чтобы твои ладони не сумели им навредить, – вдруг пропевает мелодичный голос, и я резко вздергиваю подбородок. Передо мной невысокая, широкоплечая женщина с безумно вьющимися, угольными волосами. Она дергает губами, поправляет юбку и неуклюже шагает вперед, – ты ведь пользуешься ими, когда пытаешься все испепелить, правда? – Она эмоционально взмахивает руками. – Мы это учли.

– Что происходит? Кто вы и…

– Тшш. – Незнакомка в один скачок оказывается прямо перед моим носом. Я тут же впечатываюсь в нагретую спинку стула, от страха поджимаю губы и молюсь, чтобы она не заметила мой трясущийся подбородок. Непроизвольно изучаю ее морщинистое, бледное лицо с огромными, широкими карими глазами. Бешеными глазами. Как у собаки. – Ты лучше не задавай вопросов, – неровным голосом говорит она. Неуклюже закидывает назад локон кудрявых волос и улыбается, – мы не любим любопытных.

– Но мы – это…

В руке незнакомки, будто по волшебству, появляется тонкий, микроскопический нож. Она порывисто взмахивает им в воздухе, дергается, и в ту же секунду моя щека вспыхивает от боли. Я вскрикиваю.

– Никаких, – орет она, а затем шепчет, – вопросов.

Не знаю, что делать. Как быть. Еле сдерживаю в груди панику, а она так и рвется наружу, так и горит внутри. Отворачиваюсь, зажмуриваюсь, судорожно пытаюсь найти выход, в отчаянии вновь дергаю руками – тщетно. Осматриваюсь – вокруг лишь белые стены. Даже двери не видно. Я в западне, господи, я в ловушке!

– Разве мамочка не научила тебя слушаться старших? – женщина произносит вопрос с таким явным подтекстом, что я даже не успеваю одуматься, как оборачиваюсь и встречаюсь с ней взглядом. – О, – пошатываясь, восклицает она и улыбается, – кое-кого цепляют разговоры о прошлом?

Наблюдаю за кривой ухмылкой незнакомки. Она расхаживает передо мной, вертя в руках микроскопический ножик, и я уже представляю, как силой отбираю его и вспариваю ей горло.

– Мелли, Мелли, – вздыхает женщина, – на кого же ты оставила детей.

– Мелли? – меня не пугает боль. Я вдруг чувствую себя такой смелой, что не страшусь задавать вопросы. – Вы говорите о моей матери?

– Нонсенс, нонсенс! Кареглазая ничего и не слышала о Мелли. Как же так?

– Мелли – это моя мама?

– Мелли – это чудовище.

Сглатываю и упрямо вскидываю подбородок:

– Что вы имеете в виду?

– Ты мелкая, – внезапно прагматично отрезает женщина. Подходит ко мне и протяжно вздыхает, – мышц – нет, спина слабая, суставы трещат, сложение, как у ребенка. Тебя легко не заметить. В отличие от Маргариты.

Незнакомка обходит стул. Я чувствую взгляд, прожигающий мою спину, и напрягаюсь, стиснув связанные руки. Все думаю, как же выбраться, однако непроизвольно увлекаюсь ее смутными подсказками.

– Она – умная. А ты, – мои плечи вдруг сдавливают сильные пальцы, – ты слабая, чужая. Я бы сказала, неосведомленная, но…

Дергаюсь в сторону, пытаясь сбросить с себя руки незнакомки, и вдруг слышу ее едкий, громкий смех. Женщина внезапно освобождает мои плечи и резко возникает прямо перед моим лицом. Буквально в нескольких сантиметрах от моего носа. Она касается длинными пальцами моих щек, подбородка, затем накручивает на мизинец локон моих волос, и обнажает ряд неровных, белых зубов. Будто шипит.

– Знала ли ты, Анна, что твой настоящий отец мертв?

Я не могу вымолвить и слова. Чувствую, как к горлу подкатывают рыдания, прикусываю губу и нервно киваю.

– А знаешь ли ты, кто его убил?

– Вы, – выплевываю я, – вы убили моих настоящих родителей!

Женщина вдруг ласково убирает назад мои волосы. Поглаживает их. Поправляет. Она любовно осматривает мои веснушки, мои дрожащие губы, а затем наклоняется к моему уху и шепчет:

– Мелли Флер, Амелия, моя красавица, моя подруга, и мой брат – мой мертвый, мой усопший, мой сгоревший брат. Не у всех историй счастливый конец, – чувствую, как женщина грубо хватает мое запястье, как она прикасается к нему чем-то острым, как она вонзает это что-то мне прямо под кожу, и кричу от боли, – жечь их всех, – шипит она, нависнув над моим лицом. – Жечь вас всех! Бог решит: кто свой – кто чужой. И он уже не принял Мелли, и тебя он не примет, и Маргариту уничтожит! И единственное, что спасет ваши проклятые души, – сумасшедшая вдруг отпрыгивает в сторону и неврно прячет в карман окровавленный ножик, – смерть.

Ощущаю на глазах слезы и испуганно смотрю вниз, на свою руку. Она в крови. Запястье пульсирует, будто собирается взорваться, и мне ничего не остается, как позволить внутреннему огню выйти на свободу.

– Убью вас, – пошатываясь на стуле, рычу я, – убью. Убью вас всех.

Женщина вдруг обиженно сводит брови. Спрашивает:

– За что? Ты должна сказать мне спасибо! Я усмирю в тебе зверя. Я усмирила его в теле твоей матери, и сделаю это вновь.

– Фанатичка! За мной придут! И тогда…

Незнакомка подлетает ко мне и с размаху ударяет по лицу. В шоке я замираю на полуслове. Смотрю перед собой, на стену и не могу сосредоточиться ни на одной мысли. Разве что думаю, что навсегда останусь здесь, и умру здесь.

– Мой брат не позволил бы тебе так говорить со старшими, – срывающимся голосом восклицает женщина. – Мой брат убил бы тебя в ту же секунду.

Чувствую во рту привкус крови. Оборачиваюсь и сужаю глаза:

– Что же он тогда вас предал?

– Он сбился с пути.

– И устроив пожар, вы излечили его душу?

– Это не мы устроили пожар, – чеканит незнакомка и расширяет и без того широкие глаза. Я вдруг понимаю, что эта женщина ужасно напоминает мне Риту: своим голосом, своими движениями, своей внешностью. Словно точная копия. Да, Рита не сумасшедшая, и еще ни разу не поднимала на меня руку, но черт подери. Они, действительно, схожи! Неужели эта незнакомка и, правда, родная сестра моего настоящего отца? Выходит, она приходится мне родственницей? Матерь Божья. Меня пытает, возможно, собственная крестная! Выплываю из мыслей, когда она говорит, – это Амелия устроила пожар. Это из-за нее погиб мой брат, твой отец, ее муж. К счастью, ей воздалось за этот грех. Бог видит все, Анна, и поэтому он забрал ее вместе с ее же злостью. И не на небо. Поверь.

– Она защищалась, – ощутив обязанность вступиться за мать, восклицаю я, – она боялась вас и поэтому…

– Что поэтому? – перебивает меня женщина. – Что? А? Амелия никогда ничего не боялась! Она – само порождение зла, и ты, – она указывает на меня пальцем, – ты такая же. Пусть еще и не подозреваешь об этом. А твоя сестра? Моя дорогая крестница, Рита, солнышко, она еще коварней, чем весь наш орден вместе взятый! Вы – это единственное, что осталось у меня от моего брата, и вы – это единственно, что осталось от этой проклятой Мелли. И если выбирать между семьей и долгом – я выберу долг.

– В отличие от моего отца.

Эти слова задевают женщину. Она вскидывает широкий подбородок, дергается и шипит:

– Да. Даже в отличие от него.

Мы смотрит друг на друга. Из моего запястья каплями валится на белый пол алая жидкость, губа горит, плечи стонут, но я сижу так ровно, как никогда прежде. Я не позволю ей ощутить мою слабость, пусть внутри и сгораю от страха. Я буду смелой. У меня нет выбора. Таких людей не возьмешь банальной силой. Их испугает лишь всеобъятная храбрость, граничащая с безумием.

– Мы пытались убить тебя столько раз, – пропевает женщина и вновь приближается ко мне. Она облизывает губы и пожимает плечами, – как же так? Я месяцами ломала голову, все пыталась понять: Рита ведь была мертва, и ничто не способно было спасти твое душу. Но планы проваливались раз за разом, один за другим. Не было этому объяснения! Не было! Пока однажды Бог вдруг не свалил на меня ответ, вместе с давно ушедшими родственными чувствами. Я поняла, что ошибалась. Что Маргарита жива, и что именно ее дар не дает тебе уйти, ведь сильнее любви в нашем мире так мало вещей. Любовь – безумна, она опасна хотя бы потому, что лишает рассудка. И она пронзила Риту. Сделала ее слабой, заставила рассекретиться.

Сглатываю. Меня пугает эта женщина. Уж кто и безумен, так это она.

– Способность Маргариты в замедлении, ты же знаешь, да? Я никогда не замечала ее рядом с тобой в те моменты, когда план должен был срабатывать. Ты просто вдруг не переходила нужную улицу, или не шла в институт, или забывала дома какую-то вещь. Такие глупости, а они спасали тебе жизнь. И тогда Бог подсказал мне: Рита не просто прыгала во времени – чего и так достаточно, чтобы осквернить силы Господа нашего, ибо никто не должен превосходить его по мощи и величию. Она смешала вашу кровь. Это своего рода магия. Конечно, я не называю вас ведьмами – это глупо. Здесь дело не в колдовстве, а в особенно развитом мозге, который работает иначе, чем у остальных. И, тем не менее, этот факт, ее капля крови – она возрождает тебя каждый раз. Ты, как феникс. Понимаешь?

– Капля крови? Что? Вы же сами только что сказали, что дело не в колдовстве.

– Это психология. Мозг Риты настроен на другую волну. Она просто связала вас, просто слила ваши души, понимаешь? Сложно объяснить. Это…, – незнакомка эмоционально взмахивает руками в стороны и дергается, – это неясно мне, ясно лишь Богу одному. Но суть в том, что ты не умрешь, пока часть Маргариты не исчезнет из твоего организма.

– Что? – я вдруг замираю. – Что вы имеете в виду?

– Все просто. Не бойся. Сегодня ты не умрешь, это будет бессмысленно. Все пойдет по кругу, я забуду эти дни…

– Тогда что вам нужно? Что вы хотите со мной сделать?

– Обескровить. Ну, не так утрировано, конечно, – ее лоб морщится. Она нервно пожимает плечами и улыбается, – просто вывести ту часть Риты, которая возвращает тебя к жизни.

Мне приходится глубоко втянуть в легкие воздух, чтобы не задохнуться. Я вскидываю подбородок, уже вижу в голове картинки того, как меня специально пытают, чтобы частично обескровить, и зажмуриваюсь. Мне страшно. Мне очень страшно.

Неожиданно замечаю, как за спиной женщины открывается белая, широкая дверь. Входит мужчина. Он перекладывает в правую руку черную, бархатную накидку и отрезает:

– Вам нужно…

– Мы разговариваем! – вдруг яростно вспыхивает женщина, срывается с места и со всей силы ударяет мужчину по лицу. Его очки валятся на пол. Сам венатор не произносит и звука. Выпрямляется и, как ни в чем не бывало, говорит:

– Простите. Видалина, вас ждут.

Видалина – что за имя? Моя мать – Амелия. Ее лучшая подруга – Видалина. Как же звали моего настоящего отца? Аврелий? Или, может, Святослав? Конечно! Я не Анна – а Генриетта, Рита – Симона. И все мы – огромная семья придурков.

– Хорошо, – кивает женщина. Вырывает из рук венатора накидку и неуклюже просовывает в нее угловатые руки. Затем она вытаскивает из штанов маленький ножик, поворачивается и говорит, – одну минутку.

В ту же секунду ее тело оказывается прямо перед моим носом. Видалина – или как так ее зовут – взмахивает рукой и делает небольшой порез чуть правее моей сонной артерии.

– Мы же не хотим, чтобы ты умерла, – мурлычет женщина, одаряет меня кривой улыбкой и вихрем уносится из комнаты.

Мое горло прошибает боль. Едва в помещении я остаюсь одна, как тут же горблюсь и с силой стискиваю зубы. Не реветь. Не реветь! По ключице стекает тонкая полоска крови, запястье пульсирует, все болит, а в груди такой дикий страх, что я бы сейчас испепелила целое здание, будь мои руки на это способны. Надо что-то делать. Но что? Я судорожно осматриваю белую комнату и не вижу ничего, кроме черных, разбитых очков венатора. Дергаюсь, вновь пытаюсь порвать веревки, связывающие мои запястья, ноги, но тщетно. Все это тщетно!

– Черт подери! – ору я, разъяренно верчусь на стуле и трясу головой. – Черт, черт, черт!

А кровь течет из моей шеи более упорно. Я смотрю вниз, вижу, как она скапливается на моих ногах, и прикусываю дрожащие губы. Как не сходить с ума? Как не паниковать, когда понимаешь, что смерть так близко? Когда не знаешь, как выбраться? И когда ощущаешь себя абсолютно беспомощной? Да, я буквально на грани срыва! Едва сдерживаю внутри бешеный рев, как вдруг вновь бросаю взгляд на очки венатора. Точнее на стекла, которые от них отлетели. Безумный план загорается в моей голове так же ярко, как лампочка. Я поджимаю губы и неуклюже подпрыгиваю, пытаясь сдвинуться с места. Стул тяжелый. Однако мне удается приблизиться на несколько сантиметров к очкам. Прыгаю еще раз, и еще, и еще. Неожиданно переборщив, я верещу и валюсь на бок, сильно ударившись о пол локтем.

– Господи, – шепчу я, но все равно упрямо отталкиваюсь ногами от пола. Смотрю на стеклышки и подлезаю к ним. Все ближе и ближе. Наконец, они около моих рук. Немного поворачиваюсь, чтобы обхватить их пальцами, прикусываю внутреннюю сторону щеки и задерживаю дыхание. Давай же, давай! Пожалуйста! Есть! В моих пальцах длинный, неровный кусочек стекла, оставшийся от черных очков. Что дальше? Стараюсь избавиться с его помощью от веревок, стискивающих мои запястья. Но, Господи, это не так уж и просто, как мне казалось. Скорее – нереально. Сначала стекло даже не достает до силков. Я рычу, пальцы сковывает судорога, но мне плевать. Отчаянно пытаюсь разрезать безобразным куском веревку, и закрываю глаза, и прошу мне помочь любые силы. И повторяю про себя: лишь бы получилось, лишь бы сработало! И вдруг чувствую, как силки ослабевают.

– О, – срывается с моих губ. Я распахиваю глаза и усерднее надавливаю рукой на стеклышко. Оно царапает мне руку, но я даже не обращаю на это внимание. Все тру, тру, и тру, и неожиданно моя рука вырывается на свободу. – Да! Да!

Улыбаюсь, радостно верещу и, перекатившись на другой бок, разрезаю тем же стеклом веревку на втором запястье. Затем освобождаю ноги. Поднимаюсь с пола, выпрямлюсь и решительно сужаю глаза: теперь вряд ли кто-то встанет на моем пути.

Несусь к белой двери. Прикладываю к ее поверхности ладони, сосредотачиваюсь и выкидываю из самой глубины своего сердца такую жгучую, ядовитую ненависть, что она в два счета превращает дверь в груду пепла. Улыбаюсь. Выхожу за порог, уверенно переставляю ноги, считаю себя непобедимой, сильной, смелой, как вдруг просто-напросто врезаюсь в стену от дикой боли. Кричу, опускаю взгляд вниз и вижу дыру от пули в своем боку. Хватаюсь за нее пальцами. Оседаю вниз. Слышу сзади людей, слышу, что они кричат: не убивать ее, оставить в живых. И вроде это мой козырь, и вроде надо бежать. Но я даже ногами не могу пошевелить. О чем я думала? Кем себя возомнила? Руки трясутся от боли, все тело сводит такая судорога, что даже пытки Видалины представляются мне наслаждением, а в голове то и дело крутится: почему ты не подумала, прежде чем выходить? Почему ты не обернулась, Аня? Я вдруг вспоминаю слова Риты о том, что я импульсивна. Сейчас бы усмехнуться на этот счет. Да вот – сил нет.

Тяну себя вперед. Наваливаюсь всем телом на какую-то широкую, серую дверь, и, к удивлению, проваливаюсь за ее порог. В комнате горит тусклый свет. Мне едва хватает сил подняться и забаррикадировать проход металлической палкой: просовываю ее через длинные, овальные ручки. Оглядываюсь, понимаю, что пропала, что мне конец, что я умру, да, скоро умру. И прикрываю окровавленными ладонями рот. Что же мне делать? Что делать? Вновь изучаю небольшое помещение. Собираюсь кинуться в самый его угол: вдруг спрячусь? Вдруг венаторы там меня не найдут! И я бы поняла через время весь абсурд моей прозрачной надежды, если бы не увидела стол. А на нем девушку. Знакомую мне девушку. Даже слишком хорошо знакомую.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ПЕРЕМЕНЫ.

Удивительно, но я забываю о боли. Может, это шок? Не знаю. Я просто опускаю руки, смотрю перед собой и не верю. Не верю, потому что списываю данную галлюцинацию на последствие выброса адреналина, потери крови, чего угодно! Ведь этого попросту не может быть! Не может! Я пытаюсь убедить себя в этом, и в то же время боюсь даже моргнуть: вдруг девушка испарится? Подхожу к ней. Медленно и слабо. Но все-таки приближаюсь к высокой, фигуристой шатенке, похудевшей настолько сильно, что я бы, возможно, при встрече ее и не узнала. Щеки впали, талия сжалась. Я касаюсь пальцами лица подруги и спрашиваю, не знаю, кого, ведь она без сознания:

– Никка?

Моя лучшая подруга. Здесь. Избита. Ее пытали? Кожа изранена, одежда изношена. Сколько времени Никка провела тут и главное: почему?

Боль вновь напоминает о себе. Но я упорно не обращаю на нее внимание. Смотрю на подругу, хватаюсь за ее теперь худые плечи и встряхиваю их. Кричу:

– Никка! Очнись, Никка!

В эту же секунду дверь распахивается. Я знала, что рано или поздно венаторы ворвутся, но сейчас не могу с этим смириться. Оборачиваюсь. Понимаю, еще чуть-чуть, и я попросту рухну на пол от потери крови, но все равно собираюсь дать отпор, как вдруг вижу их. Рита и Рувер. Они здесь! Взгляд парня начисто припечатывает меня к полу. Рувер решительно идет ко мне, а я указываю в сторону Никки и говорю:

– Ей надо помочь. Ее надо вылечить! Вытащить отсюда!

Но он не слышит. Он порывисто притягивает меня к себе и касается пальцами раны на моем боку. Тут же все мое тело охватывает волна приятного тепла. Я смотрю в черные глаза Рувера, пытаюсь увидеть в них отвращение, жалость – что там он обычно ко мне испытывает – но вижу лишь испуг. Затем он дотрагивается до пореза на шее, потом лечит запястье, губу. И я не понимаю, к чему исцелять такие мелочи, но не хочу сопротивляться. Просто послушно нахожусь в его руках и где-то в глубине своей души безумно радуюсь, что теперь он рядом.

– Живее! – грубо командует Рита. Я выглядываю из-за плеча Рувера и вижу, как шатенка стоит с вытянутыми руками около выхода. – Я не могу замораживать их вечно! Где твой брат?

– Саша, – стыдливо хватаюсь ладонями за голову. Как я могла забыть? Господи. Нервно оглядываюсь. – Я не знаю, что с ним. Мы отрубились в машине.

– Тогда надо найти его.

– Да. И еще, – перевожу взгляд на Рувера. – Я не могу оставить ее здесь.

– Кого?

Рита все-таки подбегает к нам. Смотрит на Никку и недовольно морщит лоб.

– Ты издеваешься? – злится она. – Это лишний груз. В здание полно венаторов. Если Рувер понесет ее, то мне придется отбиваться одной. А это чистой воды самоубийство.

– Рита, прошу тебя, это моя подруга.

– И что теперь?

– У нас нет времени на разговоры, – неожиданно вмешивается «немецкая речка». Он стаскивает со стола тело Никки и идет в сторону выхода, – за мной. Живо.

Я благодарна ему. И все же чувствую себя паршиво. Рита выглядит такой разъяренной, что с ней даже рядом страшно находиться. Удивительно, но именно сейчас я вижу в ней родственные повадки любимой крестной – Видалины.

Мы бежим по коридору, заполненному замороженными венаторами. Я боюсь, что еще чуть-чуть, и они вновь оживут, придут в себя. Но, к счастью, этого не происходит. Мы успешно преодолеваем несколько этажей, заглядываем в комнаты, однако находим лишь оборудование со странным, желтоватым веществом: беру образец с собой. Врагов Рита превращает в статуи. И мне кажется, что мы, действительно, сможем выбрать отсюда. Правда, так кажется.

Саша оказывается на пятом этаже. В отличие от меня, он не связан. Сидит в самом конце длинной, прямоугольной комнаты и держится руками за окровавленную голову. Я срываюсь с места.

– Саша! – падаю перед ним на колени. Не знаю как – просто вдруг касаюсь пальцами его раны на виске и стягиваю ее. Мгновенно. Брат ошеломленно вскидывает брови.

– Что? – Только и спрашивает он.

А я неврно усмехаюсь. Обнимаю его за плечи и шепчу:

– Пошли. Нужно выбираться отсюда.

Едва мы покидаем «клетку», как срабатывает сигнализация. Белые коридоры вспыхивают, окрашиваются в ярко-красный свет, и у меня в груди тут же взрываются горячие, огромные шары из страха. Осматриваюсь. Нахожу взглядом Риту и спрашиваю:

– Как вы сюда попали?

– Через главный вход, – гордо отвечает шатенка. Затем вскидывает подбородок и добавляет. – Правда, сейчас нам вряд ли удастся это повторить.

– Но как тогда мы выберемся?

– Найдем другой способ.

Ее оптимизм придает мне надежды. Правда, надежды на что? На то, что мы останемся живы? Или на то, что мы все-таки выберемся отсюда?

Несемся по коридору. Саша держится рядом, Рувер крепко сжимает тело Никки. И только Рита то и дело взмахивает руками, замораживая людей, пули, двери – попросту любую вещь, способную нам навредить. Я внимательно слежу за ней. Говорю себе, что применю силу, если потребуется, однако каждый раз попросту не успеваю отреагировать на то или иное движение. Плетусь рядом. Изучаю открытые кабинеты, вижу, как замирают, находящиеся в них люди с пробирками, и думаю: что же они пытаются изобрести? И какое именно средство помешало мне испепелить веревки и стул? Если клан Аспид нашел наше слабое место, нашел вещество, способное воспротивиться нашим силам – стоит ли вообще пытаться с ним бороться?

От мыслей меня отвлекает противный, скрипящий звук. Я оборачиваюсь и вдруг вижу, как в метрах пятидесяти от нас начинает закрываться огромная, металлическая дверь. Сверху вниз. Она просто опускается. Просто перекрывает нам проход к свободе.

– О, нет.

– Быстрее! – восклицает Саша. Он собирается взять меня за руку, но я покачиваю головой.

– Не надо. Беги один.

– Почему?

Не отвечаю. Просто знаю, что не стоит цепляться за меня, когда все мы так уязвимы. Саша и Рувер проскакивают на другую сторону. Я тоже собираюсь проскочить, однако сначала оглядываюсь и недоуменно вижу Риту, притормозившую на повороте. Она оборачивается, красные огни играют на ее лице, мигают, тухнут, становятся ярче.

– Эй! – кричу я. – Что ты делаешь?

– Надо заморозить погоню.

– Зачем? Ты же не успеешь!

– Успею!

Сирена прожигает голову, верещит будто дикая. В панике смотрю на опускающуюся, толстую металлическую дверь и думаю, что мне не хотелось бы умереть под ее весом. Хотя кому бы хотелось? Слышу топот ботинок. Даже в таком шуме, он нагнетает страх, поджигает нервы. Наконец, появляются венаторы. Шатенка тут же взмахивает руками, и как всегда мужчины в черной униформе мгновенно превращаются в обездвиженные статуи, теряют всякую опасность. Облегченно выдыхаю. Наверно, я и не дышала до этого. Рита несется ко мне. Я проскакиваю под металлической дверью, уже достигающей моих плеч, и бегу к остальным. Они ждут на следующем повороте. Интересно, куда нам идти дальше? Вдруг это здание уже опечатано? Что если задвинулись все аварийные двери? Как нам тогда выбираться? Может…

Выстрел.

Я примерзаю к месту, оборачиваюсь и сквозь маленькую, еще оставшуюся щель вижу Риту. На полу.

– Нет, – шепчу я. Разглядываю пятно крови, появившееся рядом с ней, вижу, как трясутся ее плечи, даже чувствую ее боль. И не раздумываю. Ни секунды. Бегу обратно.

– Аня!

Кричит брат. Я оборачиваюсь, только проскользнув под дверью. Вижу лицо Саши, вижу, как он несется ко мне. Еще я вижу Рувера. Наши глаза встречаются буквально на несколько секунд, но мне этого хватает, чтобы ощутить всю силу его беспомощности. И я никогда не забуду этого взгляда. Никогда не забуду горящего в нем волнения.

– Аня, я иду, – орет брат, – Аня, я…

Аварийные двери плотно закрываются с глухим треском. Я позволяю себе испугаться всего на мгновение. Затем выпрямлюсь, оборачиваюсь и вижу перед собой человек тридцать. Каждый из них понимает, что убить меня – сделать себе хуже. И я пользуюсь этим фактором так нагло, что даже не успеваю подумать об их жалких жизнях. Мне достаточно видеть раненую Риту, мне достаточно вспомнить искалеченное тело Никки. Мне достаточно подумать о похищенном отце. Я делаю четыре больших шага вперед. Теперь шатенка позади меня. Венатор говорит что-то, просит сдаться? Я не реагирую. Ощущаю в себе такую дикую злость, смешанную с паникой, страхом, ужасом, приподнимаю руку, касаюсь пальцами стены и просто-напросто представляю, как от них линиями исходит моя сила, моя способность ускорять, превращать в пепел, уничтожать. Так и происходит. Толстыми трещинами покрываются стены здания. Темной волной мой дар несется навстречу смертникам, и когда он их настигает – они превращаются в пыль, в ничто. Кто-то пытается убежать, но я догоняю и их. Выпускаю наружу такой дикий разряд энергии, что даже земля сотрясается под ногами. Мужчины кричат. Как трусы. Они бросают ружья, они, наконец, понимают, с кем связались. Но парадокс в том, что даже я не понимаю, на что способна. Уже через минуту пол становится похожим на треснувший лед. Глыбы поднимаются, рушатся, потолок обваливается. В этом хаосе я могу лишь стоять и наблюдать за тем, как моя сила не просто уносит жизни, но и стирает с лица земли. И главное: меня не это не пугает. Все, что находится за пределом носков моих ботинок, трещит, раскалывается и гниет. Сверкают искры, пыль превращается в ветер и порывисто откидывает назад мои волосы, а я не двигаюсь, наблюдаю. Шокировано, ошарашенно, но без сожаления. Вскоре я понимаю, что замечаю лишь пустоту. Дым оседает, грохот прекращается. Наступает тишина. И я вижу лишь куски неба, где-то вдалеке очертания города, и обломки. Руины. За моей спиной нет и трещины. Зато перед моими ногами – кладбище.

Вдруг слышу стон. Оборачиваюсь.

У Риты кровь брызжет, как фонтан. Я падаю перед ней на колени и испуганно замираю, впадая в ступор. Шатенка корежится, кривит пальцы, беззвучно открывает рот, а у меня только и получается, что ошарашенно на нее пялиться.

– Р-р-рита, – прикладываю дрожащие руки к ее груди. Дыра прямо в центре, между ребер. Создается впечатление, что шатенка захлебывается в собственной крови. – Я помогу, помогу.

Придавливаю пальцы, жду, когда же сработает вуду-магия, но ничего не происходит. Вокруг летают серые клубья дыма. Сирена больше не разрывает воздух на части своим писком. И лишь скрип ботинок Риты о грязный кафель нарушает тишину.

Девушка вдруг стискивает зубы. Ее тело сводит жуткая судорога, спина прогибается, и новая волна крови выливается из раны наружу.

– Господи, – мои руки почти по локоть алые. – Почему не выходит? Почему не получается? Эй, Рита! Рита смотри на меня! Рита! – глаза шатенки закатываются. – Нет, нет! Эй! – бью со всей силы сестру по щеке. – Давай же, очнись. Очнись!

В панике осматриваюсь. Все кружится, переливается. Пытаюсь втянуть в легкие воздух, но лишь кашляю, ощутив во рту мерзкий привкус крови. Наклоняюсь над лицом шатенки, хватаю ее дрожащими пальцами за плечи и рычу:

– Не оставляй меня, Рита! Не оставляй! Что же это? А, что же? – вновь касаюсь пальцами раны и всхлипываю. – Боже мой, прости меня, прости! Рита, пожалуйста. Ну, же! Ну! Давай!

Кладу голову на плечо девушке. Слышу, как она кряхтит, чувствую, как трясется ее тело, и зажмуриваюсь, крепко-крепко. Думаю: это же моя сестра. Моя родная сестра. Почему я должна с ней расстаться? Осознание того, что нас все-таки что-то связывает, приходит ко мне лишь сейчас, когда я понимаю, что могу навсегда ее потерять. И именно поэтому я сорвалась с места. Именно поэтому я кинулась на помощь. Не бывает сильных людей. Бывают ситуации, когда приходится таковым становиться. И ты превращаешься в смельчака отнюдь не потому, что выбираешь нужный момент. Истинно рисковать своей жизнью мы можем только ради близких. Ради тех, кто в нашем сердце. И Рита дорога мне. Очень. Я не знаю, как это объяснить. Это не в голове. Это где-то внутри. Там где сейчас разрывает на части Ритино тело свинцовая пуля. И это не желание. Это инстинкт. Это мой выбор.

Ощущаю тепло в своих ладонях, опускаю взгляд вниз и понимаю, что окружающая наши тени лужа впитывается в тело Риты, словно в губку. Расширяю глаза.

– Что за…

Выпрямляюсь. Изучаю свои руки, хмурю лоб и испуганно вскрикиваю, когда шатенка резко приподнимается. Она стискивает в пальцах дырявую рубашку, осматривается, тяжело дышит и, кажется, совсем не понимает, что происходит. Ее подбородок трясется. Шея измазана кровью. Шатенка хрипит:

– Болит.

Растеряно вскидываю брови:

– Что болит?

Она не отвечает. Касается рукой между ребер и горбится. И я не могу на это смотреть, просто подаюсь вперед и крепко обнимаю девушку за талию. Кладу подбородок на ее тонкое плечо.

– Что с тобой?

– Ничего.

Но со мной много чего. И это «чего» кипит внутри, горит и воспламеняется. Я вдруг понимаю, что спасла Риту лишь потому, что поверила в нас. Поверила в свои чувства, в ее искренность. Сашу излечить было просто: любить его меня воспитывали с трех лет. А вот шатенку. Жаль, что мне пришлось пройти через такой кошмар, дабы осознать, насколько сильно важна ее жизнь. И, тем не менее, я благодарна. Ничто так не заставляет ценить вещи, как близость их утраты.

Мы больше не возвращаемся домой. Пересекаем чужие кварталы, разглядываем чужие улицы, едем по темноте и молчим. Не знаю, чего ждут Рувер, Рита или Саша. Мне просто страшно. Как всегда. Я смотрю в окно и не могу избавиться от тяжелого, ноющего чувства в груди, ведь я убила стольких людей. Убила. Что это значит? Что это изменит, а, главное, насколько сильно?

– Женщина, которая держала меня в плену, говорила о маме, – потираю нос и перевожу взгляд на Риту. Шатенка даже не двигается. Не подает вида, что ей не по себе, что ей страшно, или хотя бы некомфортно. В конце концов, она просто была на грани смерти. Что в этом такого?