Текст книги "Друзья мои мальчишки"

Автор книги: Эсфирь Цюрупа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Глава 7. Горе – не беда

Он очутился совсем в другом коридоре. Тут вовсе не пахло краской, тут пахло чистотой. В зелёной кадке стояла знакомая пальма. Неярко горела лампочка в белом матовом колпачке. На полу лежала длинная белая дорожка, и громко тикали большие часы на стене.

Олешек услышал шорох и оглянулся. Но это просто за ним закрылась стеклянная дверь. И тут он увидел за собой на белой дорожке пупырчатые рыжие следы. Теперь следили новые калоши, он их тоже испачкал, когда ходил по жёлтой липкой мастике.

«Ой, скорей вымыть и поставить на место!..»

Где-то поблизости звонко капала вода. Олешек толкнул белую дверь, и она впустила его в ванную комнату. Там горел свет. Стены и пол блестели глазурованными плитками, а над ванной – такой большой, что Олешек мог бы в ней поплавать, – сверкали серебряные краны, разные: и широкие, и высокие, и с дырочками для дождика. Олешек снял калоши, взял их в руки и увидал в зеркале мальчишку в ушанке – одно ухо вверх, – в валенках и с калошами в руке.

– Это я! – громко сказал Олешек.

И тут он заметил, что на лыжных штанах мальчишки, возле самого колена, сияет большой серебряный цветок.

Олешек быстро наклонился и взглянул на свои штаны. Цветок сиял и у него на колене. Значит, пробираясь по тёмной лестнице, он прислонился к выкрашенным перилам.

Лучше сперва смыть цветок. Намочить под краном последнюю уцелевшую рукавицу и покрепче потереть.

Олешек поставил калоши на пол и открыл кран. И тут сверху на него хлынул дождь, такой сильный и шумный, что Олешек зажмурился, открыл рот и, отфыркиваясь, помчался вон.

Но едва он очутился в коридоре, как услыхал чьи-то торопливые шаги. Он шмыгнул за кадку с пальмой, и она сердито уколола его своим длинным жёстким листом. Олешек не обратил на неё никакого внимания. Он глядел на медицинскую сестру Люсю. Она быстро шла по белой дорожке и несла в руках стакан с водой и пузырёк. Лицо у неё было серьёзное, а когда она прошла, в коридоре остался горький запах лекарства.

В белом халате и твёрдой стоячей косынке, она совсем не была похожа на ту Олешкину соседку Люсю, которая вместе со всеми мальчишками, и с Олешком тоже, каталась на коньках по запруде на Вертушинке и метко кидалась снежками.

Олешек стоял за пальмой смирно, холодные струйки стекали с его мокрой ушанки за воротник и на рукава. Он увидел, как Люся вошла в одну из комнат. Она так торопилась, что не закрыла за собой дверь.

– Сейчас, сейчас, проглотим капли, и всё у нас пройдёт, – услышал Олешек её голос.

Он сдвинул набок ушанку, чтобы её мокрое меховое ухо не мешало слушать, и подошёл к двери.

На кровати лежал седой лётчик. Он был очень бледный; жёсткое одеяло на груди тяжело поднималось и опускалось от его дыхания. А Люся, приподняв ему голову, поила его из стакана. Лётчик послушно глотал лекарство.

– Ничего, ничего, – сказала опять Люся, взяла его руку и, глядя на свои маленькие часы, стала считать вслух: – Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь… Видите, всё уже обошлось, завтра опять гулять будете…

Лётчик глядел мимо Люси, в потолок.

– Знаешь, сестричка, – тихо проговорил он, – на днях мне один умный человек сказал: «После зимы обязательно бывает весна».

– Обязательно бывает, – кивнула Люся. – Она уже тут, под снегом, дожидается своего часа.

– Поторопить бы её, – сказал лётчик. – Хочется увидеть, как почки лопаются, как вылезают зелёные ростки. Вот чувствую: увижу – значит, выживу, выстою…

– Непременно увидите. И жить будете, и летать будете, и плясать будете, – сказала Люся. – А если хотите весну пораньше встретить, поезжайте на юг, к морю. Там весна ранняя.

– А может, и правда поехать? – Глаза лётчика затеплились добрыми искорками. – Там уж скоро тюльпаны зацветут. Я цветы люблю, сестричка, я много цветов разводил…

Люся поправила ему подушку.

– А тюльпаны из чего растут, из луковиц? – спросила она.

– Да, они луковичные, – ответил лётчик.

Люся завесила лампу белой салфеткой.

– А теперь спать, спать, – сказала она.

Олешек юркнул за пальму, а Люся вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

Но она прошла лишь несколько шагов по коридору и остановилась. Глаза у неё сделались совсем круглыми.

– Ах! – сказала она.

Олешек повернул голову в ту сторону, куда смотрела Люся, и увидал: из двери ванной комнаты медленно выплывали калоши. Они выплывали, как два кораблика, торжественно и важно. Их несла на себе вода. Она уже переполнила ванну и теперь с журчанием и плеском падала на пол и вытекала в коридор.

– Ах! – ещё раз промолвила Люся, вытянула руки вперёд и бросилась в дверь навстречу воде.

И тогда Олешек, не раздумывая больше ни минуты, помчался по коридору. Со страшным топотом он пробежал всё левое крыло, и из раскрытых настежь комнат неслись вслед за ним шум и вздохи. Но это было эхо, просто эхо. Кубарем скатился он в подвал, в темноте в бельевой нащупал своё пальтишко и стремглав бросился к окну, закрытому деревянными ставнями. Он увидал перед собой голубую щёлку, полную лунного света. И морозный воздух щипнул его за нос.

Тогда Олешка понял, что наконец добрался до самого выхода. Он вытолкал пальтишко наружу в снег, вылез сам и, не чуя ног, помчался по тропке домой.

Запыхавшись, вбежал Олешек по лестнице в комнату. Он схватил с комода мамины кривые ножницы и поскорей вырезал из своих штанов лоскут с серебряным цветком. Потом он побежал в кухню. Там за плитой, в стене, у него была знакомая щёлка. В неё он запихал серебряный цветок, чтобы никогда больше не вспоминать об этой ночи. Ведь он так старался, чтобы всё было хорошо, а получилось наоборот, очень плохо. Вот какая беда, вот какое горе! Только один Савелий про это знает…

Олешек с грустью посмотрел на пустой коврик возле двери. Где он, Савелий? Всё ещё бродит один-одинёшенек по тёмному дому?

Олешек уткнул нос в подушку, два раза всхлипнул, собрался всхлипнуть ещё раз, но вдруг почувствовал под подушкой что-то твёрдое. Он засунул туда руку и вытащил луковицу. Конечно! Он же сам её запрятал перед уходом!

Новая мысль заставила Олешка вскочить. И вовсе не горе, и никакая не беда! Он мигом спустил на пол босые ноги, подбежал к маминому фикусу и закопал луковицу в землю.

– Зато я выращу тюльпан! Для лётчика! – громко, на всю комнату, сказал Олешек.

Глава 8. Весна в снегу

Он спал так крепко, что даже не услышал, как утром пришла с дежурства мама. Олешек проснулся от её голоса. Мама разговаривала с Савелием.

– Где ты пропадал всю ночь? И на кого ты похож? Ты же не кот, ты зебра!

Олешек приоткрыл один глаз и увидал Савелия. Савелий и правда стал полосатым, как зебра. Он сидел на половике возле двери и, вытягивая шею, старательно вылизывал свой бок. Но серебряная краска не смывалась.

– Я тебе их выстригу, – успокоил его Олешек.

Мама подошла к кровати:

– Совсем заспался. Вставай, сын. Гляди, утро какое доброе! – Она положила ему на лоб маленькую твёрдую ладонь.

Олешку захотелось потереться носом о её руку. Но он не стал: ещё проговоришься и про ванну и про пылесос.

– Одевайся, сынок, – повторила мама. – Отец уже ушёл, и мне на работу пора.

Олешек увидал на столе стакан с недопитым чаем и окурок в пепельнице. Значит, папа приехал и уже ушёл в гараж, и сейчас мама спросит Олешка про записку. Что он ей ответит?

Натягивая лыжные штаны, Олешек увидал на колене вместо дырки новенькую аккуратную заплату. Мама позаботилась о сыне, пока он спал. Олешек неожиданно для себя всхлипнул.

– Ты что, сынок? – встревожилась мама.

– Просто икаю, – сказал Олешек.

За столом он низко склонился над тарелкой с кашей. Вот сейчас, сейчас мама спросит про записку.

И она спрашивает:

– Олешек, ты не видал…

Но мама не успела договорить, потому что Олешек поперхнулся, и она бросилась его выручать. Хлопала его по спине, поила молоком. А когда Олешек откашлялся и смог разговаривать, у него соскочило с языка неожиданное слово.

– Как пылесос, подавился! – сказал он.

– Какой пылесос? – Мама взглянула на будильник и рассердилась: – Ешь быстрей, сын, и не говори чепухи, а то опять поперхнёшься.

Она быстро вымыла тарелки и стала надевать стёганую куртку и платок. Потом, как всегда, положила на комод деньги, чтобы Олешек сходил за хлебом, а Олешек взялся за веник – подмести комнату, такая у него была работа.

Мама сказала:

– Вымети, сынок, из всех углов. Отец вчера записку нам с тобой прислал, а Савелий, верно, загнал её куда-нибудь…

Она ушла. А Олешек даже не помахал ей из окна. Он сел на половик рядом с Савелием и немного поплакал. Ему очень хотелось рассказать маме всю правду. Но на рот ему будто кто-то навесил замок и не позволял вылезти наружу ни одному слову. Один раз выскочил «пылесос», и то нечаянно.

В это утро Олешек долго ходил по дорожкам мрачный и сердитый. И не толкал ногой впереди себя ледышку. И мимо снежной бабы прошёл, ничего к ней не приладив. А ведь он каждый день прилеплял к ней что-нибудь для красоты: или на лоб конфетную бумажку, или усы из можжевельника.

Долго сидел он один возле зимовьюшки на старом заснеженном еловом пне. И всё смотрел и смотрел на вертушку. Она быстро крутилась от ветра, и снежинки разбивались о её картонные крылья.

Сегодня Олешку жилось на свете плохо. Ему не хватало его большого друга, лётчика. До обеда он раз пять забегал смотреть, не проросла ли луковица. Дышал на неё.

Но луковица не прорастала.

Тогда он вспомнил, что всем растениям нужен дождь, и вылил на неё полчайника воды. Подумал, решил, что два дождя лучше, чем один, и вылил ещё полчайника. И пошёл в магазин за хлебом. Возле самого магазина Олешек встретил медицинскую сестру Люсю. Он вошёл вслед за ней в дверь и стал у прилавка и стоял смирно, боясь, что она взглянет на него и угадает, кто открыл кран.

Но Люся не угадала. Она только спросила:

– Ты почему не кричишь, не шумишь и не толкаешься? Уж не заболел ли ты?

– Нет, я просто так, – ответил Олешек.

Она помогла ему засунуть хлеб в вязаную сумку и ушла.

А дома из-под фикуса вылилось так много воды, что тарелка под горшком переполнилась и на полу сделалась лужа.

– Это твоя работа? – спросила мама вечером.

– Моя, – ответил Олешек. – У меня там тюльпан растёт.

– Какой ещё тюльпан? – Мама подошла к горшку, увидала, что земля изрыта и из неё торчит маленький грязный хвостик. Она потянула за хвостик и вытянула луковицу. – Вот ещё выдумал – лук здесь выращивать!

– Это не лук, а луковица, – обиделся Олешек. – Из неё тюльпан вырастет.

– Ну что бы там ни выросло, – сказала мама, – а фикусу и так тесно. Посади свою луковицу в банку.

Олешек взял банку, посадил луковицу, полил и поставил за печку, где потеплей.

Скоро зашла к маме гардеробщица Петровна со своей огромной скатертью. Зашла посоветоваться, как вывязывать мысочки и дырочки. Увидала за печкой луковицу и говорит:

– Варя, ты чего это луковицу в воде вымачиваешь?

– Растёт она, – обиженно ответил Олешек.

– Не растёт, милок, а плавает. А ведь она тебе не рыба, – сказала Петровна. – Возьми-ка ты банку с узким горлышком, налей воды, а сверху посади луковицу. Она и будет сидеть себе наверху сухая и потихоньку воду пить, сколько ей надо. И зря затолкал её за печку, ей вольный воздух нужен.

Олешек нашёл банку с узким горлышком, налил воды, посадил сверху луковицу. И поставил банку на вольный воздух – на книжную полку. Но и там луковица долго не засиделась.

Поздно вечером забежала за книжкой медицинская сестра Люся. Стала книжку с полки доставать, увидала луковицу да как расхохочется:

– Ты зачем её вниз макушкой на банку посадил?

– А другой стороной она до воды не достаёт.

– Ах ты, чудак! Так давай подольём воды до верха. И поставим в спокойное местечко…

Подлили воды до верха, пересадили луковицу правильно, вверх макушкой, и отнесли в кухню, за плиту, в тихий угол. Там у Олешка хранились ценные вещи: лапта – летом мяч забивать, и сачок – мальков ловить, и всякие полезные железки, которые когда-нибудь для чего-нибудь обязательно пригодятся. Ещё там в стене была одна потайная щёлка. Но Люся про эту щёлку ничего не знала.

Они пристроили луковицу поудобней. Потом, сидя возле неё на корточках, сочинили ей вдвоём песню и спели:

 
Гони, гони стужу,
Весенний денёк!
Выгляни наружу,
Зелёный росток!
 

– А если зелёный росток скорей выглянет, он правда выздоровеет? – спросил Олешек.

– Кто? – удивилась Люся.

– Лётчик.

Люся поднялась с корточек и сверху вниз пристально взглянула на Олешка.

– Да, – сказала она. – А ты откуда знаешь?

Тут Олешек испугался, что сейчас она догадается, кто открыл кран, поскорей встал и сказал про другое:

– А у меня из луковицы тюльпан вырастет! – и поскакал на одной ноге вон из кухни.

…Утром Олешек потрогал луковицу за хвостик: не проглядывает ли из него зелёный росток? Но хвостик под пальцами шелестел от сухости.

– Сколько ж тебя ждать? – рассердился Олешек. И пошёл искать весну в другом месте.

Над речкой Вертушинкой, на солнечном склоне оврага, где весной раньше, чем везде, зацветают жёлтые звёздочки мать-и-мачехи, Олешек толстым суком долго раскапывал снег. Земля под снегом была мёрзлая, но ему всё-таки удалось оторвать твёрдый комок. И под слоем мёртвой седой травы он увидал зелёные стебельки.

– Ур-ра! – закричал Олешек, прижимая к груди мёрзлый комок, и помчался вверх по тропке.

А навстречу ему в это время спускался Николай Иванович. Олешек с разбегу угодил ему головой прямо в живот, отлетел назад и шлёпнулся в снег.

– Ты что безобразничаешь? – сердито сказал Николай Иванович.

– Я нашёл! – ответил Олешек. Он стал выковыривать из глубокого снега свой оброненный драгоценный комок.

– А ну выбирайся сюда, показывай, что нашёл!

Олешек на четвереньках выбрался из снега на тропку и показал Николаю Ивановичу находку:

– Во! Весна!

Николай Иванович посмотрел на зелёную травинку сквозь очки:

– Какая тебе весна! Прошлогодняя трава под снегом прозимовала. – И он пошёл дальше, приминая снег своими лохматыми собаками.

– А я её всё равно найду! – крикнул Олешек ему вслед, встал на цыпочки и притянул к себе тонкую ветку молодого тополька. На ветке сидела почка, остренькая и твёрдая. Олешек расколупал её. Она раскрыла липкие зелёные чешуйки, и пальцы его стали зелёными от сока. В зимнем лесу вдруг остро запахло весной.

– Я нашёл! Я ещё весну нашёл! – крикнул Олешек. Он догнал Николая Ивановича и протянул ему липкую почку.

– Чудак, – засмеялся Николай Иванович, – такой весне ещё сидеть и сидеть внутри, носа ей нельзя показывать наружу.

– Что ли, тоже ненастоящая? – грустно спросил Олешек.

– Запомни, – сказал Николай Иванович, – настоящая весна приходит в установленные сроки. Почки распускаются по плану природы во втором квартале…

Он хотел бросить почку, но она крепко прилипла к его толстым пальцам, и он долго сердито махал рукой, пока почка не упала в снег.

Николай Иванович зашагал дальше, а Олешек долго ещё бродил по разным дорожкам и пришёл к маленькому белому домику с высокой трубой. Котельная!

Большие горы угля весело и таинственно поблёскивали из-под снега чёрным блеском. Они как будто предлагали Олешку: «Выбери самый чистый, самый блестящий, самый чёрный кусок! Его можно спрятать за спину и спросить у Валерки: «Уголь пачкается, а?» – «Ещё как!» – ответит Валерка. «А вот и нет, гляди-ка!»

Но грустный Олешек прошёл мимо прекрасных угольных куч. Он совсем не знал, где ещё искать весну, и шёл куда ноги вели. И вот ноги привели его…

Вы, может быть, не поверите, но это чистая правда.

Ноги Олешка, засыпанные снегом, ноги, по-зимнему обутые в валенки, привели его на густую, зелёную, свежую траву. Она росла на узкой длинной проталине, на бесснежной тёмной земле, среди высоких сугробов под зимним небом.

– Ой! – только и смог сказать Олешек.

Он хорошенько протёр глаза и два раза стукнул себя по лбу, пока понял, что не спит и что трава растёт на самом деле.

Он снял рукавичку и потрогал траву. Она была упругая и нежная, а по одной травинке лениво пробирался какой-то совсем летний, совсем обыкновенный жучок.

Олешек разжал пальцы. Нет, он не будет рвать её, нет! Он возьмёт лопату и коробку от своих новых башмаков, он выкопает кусок земли вместе с травой, вместе со всеми травяными корешками, и тогда он пойдёт к лётчику и скажет: «Поднимите-ка крышку на коробке!» И лётчик поднимет крышку и обрадуется: «Вот она, весна, уже началась! Уберите от меня все невкусные лекарства, я уже здоров!»

И Олешек громко рассмеялся от радости.

И так ему захотелось поскорей хоть на одну минутку увидеть лётчика и сказать ему, что весна уже есть!

И он вприпрыжку помчался к дому отдыха.

Возле каменных перил Олешек в удивлении остановился. На террасе раздавался тонкий Люсин голос:

– Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре!

Отдыхающие люди, толстые и худые, седые и лысые, в таких же лыжных костюмах, как у Олешка, все разом, будто ребята в детском саду, поднимали вверх руки, присаживались на корточки, вставали. Стараясь повыше удержаться на цыпочках, они покачивались, как кегли.

Олешек просунул свой нос между толстыми столбиками перил и стал смотреть.

– Раз, два, три, четыре! – командовала Люся. И опять: – Раз, два, три, четыре! – как будто они все умели считать только до четырёх.

Когда она опять сказала «четыре», Олешек не удержался и громко крикнул: «Пять!» – и все отдыхающие сразу перестали поднимать руки и повернули голову в его сторону.

– Не мешай! У нас гимнастика! – строго сказала Люся. И звонко скомандовала: – Правое плечо вперёд, шагом арш! Вдыхать носом, выдыхать ртом!

И все пошли за ней гуськом, один за одним, вниз по ступенькам и дальше по снежной дорожке меж сугробов.

– Это мы дорожку чистили! – крикнул им вслед Олешек, но никто не обернулся. Тогда он пролез сквозь перила на террасу, немного там один поприседал, как они, и пошёл к двери.

«Прри-вет!» – сказала дверь удивлённо, потому что, с тех пор как приехали отдыхающие, никакие дети в дом не ходили. Гардеробщица Петровна сидела возле рогатых металлических вешалок и вязала свою белую скатерть, большую, как футбольное поле. Над самым её ухом радио пело про широкое раздолье, поэтому Петровна не услышала, как рядом с ней скрипнула дверь, и не заметила Олешка, который проскочил по мягкой ковровой дорожке в коридор.

Пальма попыталась уколоть его в ухо, но он не обратил на неё никакого внимания. На дверь ванной он тоже постарался не смотреть. Он сразу отыскал комнату лётчика и поглядел в замочную скважину. Увидал ровно застеленную кровать. Комната была пуста.

«Значит, ему уже позволили встать», – обрадовался Олешек и пошёл по дому искать лётчика.

Из «громкой гостиной» слышались голоса и музыка. Олешек стал смотреть туда через стеклянную дверь. Толстый отдыхающий в полосатой пижаме сидел в кресле и играл на балалайке: трень-брень, трень-брень… Олешек удивился, что из таких коротеньких, быстрых «трень-брень» складывалась длинная песня.

Напротив в кресле сидел лётчик и негромко подпевал добрым и грустным голосом:

 
Где же вы теперь, друзья-однополчане,
Боевые спутники мои…
 

И сам в это время вынимал из клетчатого столика шахматы и ставил их на белые и чёрные квадраты.

– Да быть того не может! – вдруг сказал он и заглянул в ящичек.

– Что случилось? – спросил полосатый отдыхающий, и балалайка в его руках тоже спросила: «Трень-брень?» – и замолкла.

– Ну и диво! – ответил лётчик. – Погляди: два белых короля, четыре белых слона, четыре белых коня, оба войска белые. Скажи, ты когда-нибудь видал такие шахматы?

Полосатый так удивился, что даже отложил балалайку.

– В жизни не видал! Может, к нам в дом завезли одни белые, а в соседний дом – одни чёрные?

– Экая досада! – огорчился лётчик. – Значит, наше сражение не состоится? Куда же могли подеваться чёрные?

Тогда Олешек вошёл в «громкую гостиную» и громко сказал:

– А я знаю, где они лежат! – Он подбежал к другому столику и стал вынимать из него чёрных коней и чёрных королей.

– Ай да молодец! И откуда ты такой взялся? – хвалил Олешка полосатый и принимал от него двумя руками чёрные фигуры.

А лётчик привлёк к себе Олешка и посадил его на ручку своего кресла:

– Он у нас тут самый главный хозяин. И не только в доме, но и в лесу. Мы с ним знаешь какую домушку-зимовьюшку выстроили!

– А я погреб вырыл, – сообщил Олешек лётчику. – И припасы там всякие припас, колбасу копчёную!

– Правильно. Теперь наш неизвестный друг до самой весны обеспечен.

Как только лётчик сказал про весну, Олешек вспомнил, зачем он сюда пришёл.

И он объявил:

– А я нашёл…

Но в это время дверь открылась, и в гостиную вошёл доктор Иван Иванович.

– Ты как сюда попал? – спросил он Олешка, но не очень строго и доброй рукой потрепал его по макушке.

– Он мой гость, – ответил лётчик.

– Он наш гость, – сказал полосатый, зажал в кулаках две пешки – белую и чёрную – и протянул кулаки лётчику.

Лётчик посмотрел-посмотрел на кулаки и молча ткнул пальцем в правый.

– Поглядим, кто кого, – сказал доктор, сел верхом на стул и на нём, как на коне, подъехал к столу.

– Давненько я не брал в руки шахмат, – пропел басом полосатый и двинул вперёд белую пешку.

– Знаем мы… – в ответ весело пропел лётчик и двинул чёрную пешку навстречу. – Какие новости на свете, доктор?

– Есть новости. У нас в доме отдыха стали происходить удивительные вещи, – ответил доктор, не отрывая взгляда от доски. – Сегодня ночью сам собой зажёгся свет и сам собой открылся кран…

Олешек слез с кресла и стал осторожно, шажок за шажком, подвигаться к двери.

– Ты куда отправился? – спросил лётчик.

– Никуда, просто хожу, – ответил Олешек.

– А всё-таки тут детям находиться не положено, – сказал доктор, глядя, как чёрный конь прыгает по шахматной доске.

– Что вы! – откликнулся полосатый. – Да если бы не наш гость, мы бы пропали! Нам бы этой партии нипочём не сыграть! Он нам раскрыл секрет, где шахматы лежат!

Доктор Иван Иванович повернулся к Олешку, который уже стоял у самой двери:

– А откуда ж тебе известно, где шахматы лежат?

– Я… я… – пробормотал Олешек и больше ничего не успел сказать, потому что ноги его сами собой шагнули и он оказался в коридоре. А потом – на лестнице. А потом он промчался мимо гардеробщицы Петровны.

«Пр-р-рочь!» – рявкнула ему вслед скрипучая дверь. Она не любила, когда её толкали так сильно.