Текст книги "Друзья мои мальчишки"

Автор книги: Эсфирь Цюрупа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Глава 5. Зимовью́шка

Когда человеку уже шесть лет и в руке у него сладкий коржик, который можно кусать на ходу, – такой человек не станет унывать по пустякам.

Олешек идёт по заснеженной дорожке. Идёт он не просто, а вприпрыжку. То на одной ноге прыгает, то сразу на двух, то прямо, то боком. И командует:

– Раз – боком, два – скоком!

Конечно, такой команды не бывает, но зато под неё хорошо прыгать.

Вдруг позади Олешка кто-то громко сказал:

– Ловко ты скачешь!

Олешек обернулся: его догонял лётчик. Он торопился и на ходу запоясывал свою меховую куртку меховым ремнём. Олешек очень ему обрадовался. И лётчик, видно, тоже обрадовался Олешку, и они друг другу улыбнулись.

– Здравствуйте! – звонко крикнул Олешек и стал на самый край дорожки, чтобы пропустить лётчика вперёд, потому что дорожку обступили тесные сугробы.

Но лётчик не стал обгонять Олешка.

– Здравия желаю, товарищ Звонок! – ответил он и подёргал Олешка за меховое ухо шапки. – Значит, ты солил перловый суп?

Олешек просиял от гордости:

– Я сам! Это я вам кричал. Вы услышали?

– А как же! Все услышали, – усмехнулся лётчик. – Добрый суп. А ты… – Он озабоченно взглянул в радостное лицо Олешка. – Ты ничего не разбил, когда приземлился, а?

– Нет, там все тарелки целы, – успокоил его Олешек.

– Чудак человек, разве я про тарелки? – И лётчик осторожными пальцами потрогал синяк на Олешкином лбу.

Олешек замотал головой, как козлёнок, которому трогают рожки.

– Эта шишка не считается, она старая! – и поскорей спросил: – А можно, я с вами пойду?

– Пойдём, – согласился лётчик. – А куда?

– А вы куда?

– Я просто шёл догонять. – И лётчик завязал тесёмки от шапки под Олешкиным круглым подбородком.

– Ну и я с вами пойду догонять!

Лётчик весело рассмеялся, от смеха дрогнули его брови, золотистые, как колоски.

– Ладно, догоняй! Только не очень спеши.

И они пошли вместе.

Снег вокруг стоял высокий. В нём утонули скамьи, наружу торчали только выгнутые спинки. Над головами лётчика и Олешка старые липы сплетали голые ветви. На них кое-где висели семена, круглые, как охотничьи дробинки. А на морщинистых стволах Олешек увидал странные снежные нашлёпки. Они сидели одна над одной, ровно, как пуговицы.

Олешек удивился:

– Что ли, Валерка тут снежками кидался? Он же дома сидит, у него же горло болит!

Лётчик засмеялся, подкинул вверх свою шапку-ушанку, тряхнул головой, и шапка села ему обратно на макушку.

– И вовсе не Валерка кидался, а я!

Он сжал в ладони снег, сделал быстрый рывок – р-раз! – и новая снежная пуговица села на дальнюю липу.

– И я буду, – сказал Олешек. – Р-раз!

Олешкин снежок угодил в дупло. А из дупла выскочила белка. И замерла, разглядывая стоявших вблизи людей – большого и маленького. Она была ещё не взрослая белка, а бельчонок. Люди, боясь её спугнуть, молча схватили друг друга за руки.

– Серая, – шёпотом сказал Олешек.

– Рыженькая! – шёпотом ответил лётчик.

А белка была наполовину беленькая, наполовину рыжая.

Олешек не успел открыть рот, чтобы опять сказать «серая», как белка на острых коготках мигом взобралась вверх по стволу, молнией переметнулась на соседнюю ёлку и пропала из глаз. Только зелёная хвоя бесшумно шевельнулась.

– Жаль, спугнули, – проговорил лётчик и поудобнее забрал в свою руку маленькие замёрзшие Олешкины пальцы.

– Ага, правда жаль, – согласился Олешек и поглубже засунул пальцы в широкую тёплую ладонь лётчика.

Они пошли дальше. Вдруг видят: боковая дорожка кем-то расчищена. Не вся целиком, а наполовину. В сугробе торчит деревянная лопата и железный скребок.

– Наверное, мой знакомый дворник дядя Семён тут работал, – сказал Олешек.

– Не дядя Семён, а я, – ответил лётчик. – Приехал отдыхать, а руки работы просят.

Он взялся за лопату, и ж-жик! – снег далеко отлетел к подножию замшелой старой ёлки.

– И мои руки просят, – сказал Олешек и принялся помогать лётчику скребком.

Жжих-звяк, жжих-звяк! Олешек разбивал затвердевшие снежные гребешки, а лётчик сильными взмахами отбрасывал снег в стороны.

– И я хочу лопатой, – сказал Олешек.

Олешек взялся отбрасывать снег. Пыхтел долго, а расчищенная дорожка прибавилась всего на два шага. Лётчик отобрал лопату.

– Она тебе велика. Да ты ещё и топчешься зря, снег понапрасну месишь. Ты работай ровно, как дышишь, как будто песню поёшь. Вот:

 
Раз – лопатой,
два – сбросил,
раз – взяли,
два – к ёлке.
 

Олешек с завистью смотрел, как ровно отлетает снег к дальним ёлкам.

– Я такую песню не знаю, – сказал он сердито. – Я лучше скребком буду.

– Ладно, давай скребком! – засмеялся лётчик.

И опять пошло у них: жжих-звяк, жжих-звяк-звяк…

Так они дружно работали и продвигались всё дальше в глубь высоких снегов. Скоро стало работникам жарко. Лётчик сдвинул шапку со лба.

– Перекур! – объявил он и вынул из кармана куртки конфету. – Курить врач запретил. Дисциплина, понятно?

– Понятно! – кивнул Олешек и тоже сдвинул шапку со лба на макушку.

Разломили конфету пополам, а фантик достался Олешку.

Они сидели рядом на спинке скамьи. Кожаные перчатки лётчика торчали у него из кармана, а он разглядывал свои покрасневшие от работы ладони:

– Поработаешь, так человеком себя чувствуешь!

Олешек растопырил маленькие пальцы. Он обрадовался, что они тоже красные, ему нравилось чувствовать себя человеком.

И вдруг Олешек вскочил.

– А догонять? – воскликнул он. – Скорей! Мы ж забыли!

– Кого догонять? – спросил лётчик.

– А вы кого догоняли?

– Я – тебя, – сказал лётчик.

Тогда Олешек удивился:

– А я кого же?

Тут они вдвоём начали так громко смеяться, что лесное эхо проснулось и стало прыгать за ёлками и их передразнивать.

– Самого себя и догонял… – сквозь хохот с трудом выговаривал лётчик.

– …самого себя… – захлёбываясь смехом, повторял Олешек, и звонкий его колокольчик звенел на весь лес.

Они покатывались от хохота и никак не могли остановиться. Наконец лётчик взглянул на часы:

– Пора нам с тобой по домам, Звонок! Приходи сюда завтра. Кончим дорожку и построим с тобой зимовью́шку.

– Какую зимовьюшку?

– Домушку-зимовьюшку. Из снежных кирпичей.

Олешек подпрыгнул от радости. Эх, жалко, что у Валерки горло болит, а то бы взялись втроём!..

И наутро они стали строить домушку-зимовьюшку.

Олешек и не знал, что его знакомый лётчик такой мастер. Всякая работа у него ладилась, и весело было за ним поспевать.

– А где бы нам ведёрко пустое раздобыть? – спрашивал лётчик.

Олешек мчался во весь дух, и вскорости в лесу раздавался гром и звон: это Олешек тащил ведро от гардеробщицы Петровны.

– А как бы нам чайником воды разжиться? – говорил лётчик.

И Олешек притаскивал из дому чайник с водой. И всякий раз наливал так полно, что вода из носика выплёскивалась и застывала на снегу.

– Гляди-ка, – удивлялся лётчик, – наша тропка теперь вся стала в ледяных точках и тире, прямо снежная телеграмма! От кого бы?

– Может, от Деда Мороза? – предполагал Олешек.

– Точно, – соглашался лётчик. – Дед нам радирует: «Стройте, ребята, из снега, а я льдом скую, крепко будет!»

Они набирали в ведро снег, поливали его водой из чайника, размешивали палкой.

– Настоящие кирпичи на цементном растворе кладут, а у нас с тобой кирпичи снежные – значит, и раствор из снега с водой. Мороз его прихватит – не разорвёшь. Понял, как кладка кладётся?

Олешку было понятно. Осенью в берёзовой роще каменщики выкладывали кирпич за кирпичом красные стены детского сада. А лётчик с Олешком строили свою зимовьюшку из белых кирпичей. Лётчик нарезал их из слежавшегося снега. Вдвоём они подвозили кирпичи на листе фанеры – она теперь называлась волокушей. Складывали рядами, друг на дружку. Стенка росла, Олешек уже не доставал до края. А кирпичи надо было поднимать всё выше. Иногда лётчик опускал руки и тяжело переводил дыхание.

– У нашего крана мотор пошаливает, – подмигивал он Олешку, – да мы ему не позволим из строя выходить, верно?

– Не позволим! – радостно откликался Олешек.

Он старался помогать лётчику изо всех сил: и притаптывал снег, и прихлопывал, и подгребал, и ладошками приглаживал.

Рта он не закрывал ни на минуту. В морозном воздухе звучал непрестанно его пронзительный голосок:

– А дверь будет? А окно сделаем? А крышу покроем? А трубу поставим?

– Всё будет, Звонок, всё будет, – отвечал лётчик.

Четыре дня подряд они строили свой дом. А когда закончили кладку стен, фанера перестала быть волокушей. Лётчик высоко поднял её на вытянутых руках, выгнул дугой, упёр краями в снежные стены – и получилась крыша. Облепили крышу мокрым снегом. За ночь схватит её морозцем, крепкая станет крыша, ветром не сдует.

– А я знаю, где валяется старый бидон без донышка, – сказал Олешек. – Его можно вместо трубы вставить.

И вставили бидон без донышка. А над входом лётчик приладил вертушку из картона, чтоб показывала силу ветра.

Вот и готова домушка-зимовьюшка. Теперь можно ведро отдать Петровне, и чайник больше приносить не надо. И стало Олешку грустно, что строительство кончилось.

Но оказалось, самые интересные дела только начинаются.

Раздобыли два ящика – побольше и поменьше. Получились в домушке стол и стул. Натащили обломков красных кирпичей, сложили посреди домушки очаг, подальше от стенок, чтоб не растаяли.

– Завтра наготовим щепы для растопки, – сказал лётчик. – Да чистую жестянку, чтобы чай кипятить, да сухарей насушим.

– Для кого сухарей? – удивился Олешек.

– Для неизвестного друга, – сказал лётчик. – Пойдёт человек по лесу в буран, промёрзнет – зуб на зуб не попадает. И вдруг – вот она, зимовьюшка наша! Входи, друг, грейся чайком, зимуй хоть целую зиму.

Вечером дома на кухне Олешек выбрал самое сухое, самое прямое – без сучков – полено и спрятал под кровать.

– Что за полено в комнате? – удивилась мама. – И зачем ты его завернул в газету?

– Мне нужно! – сказал Олешек. – Мы с моим знакомым лётчиком будем щепки щепать. Придёт человек замёрзший, а для него всё уже готово: пожалуйста, разводи огонь, грейся чайком.

– Да какой человек? – ещё пуще удивилась мама, а папа поднял глаза от газеты и внимательно взглянул на сына.

– Неизвестный друг! – ответил Олешек. И всё рассказал про зимовьюшку.

Тогда папа молча отложил газету, поднялся, раскрыл свой складной нож и нащепал из полена целую стопку щепок. Связал их бечёвкой в аккуратную вязанку и сказал:

– Получай, сынок, неси в свою зимовьюшку! И товарищу лётчику привет передай.

– А сухой заварки у вас небось нету? – спросила мама и положила рядом с вязанкой маленькую пачку чая.

Папа озабоченно покачал головой.

– Отсыреет чай в зимовьюшке, – сказал он. – Отдала бы ты им, Варя, железную банку с крышкой.

И мама вынула из буфета большую красивую банку.

– И колбасу надо, – сказал Олешек.

– Всё тебе отдай. – Мама закрыла створку буфета.

– А хорошо придумали люди, – сказал папа. – Стоит в тайге избушка. Привелось тебе в ней заночевать – что нужно, всё для тебя припасено заботливыми руками. А будешь уходить, сам позаботишься о людях, что придут после тебя.

– Ладно, положу кусок колбасы, – сказала мама.

Утром, сияя от счастья, с разгоревшимися щеками Олешек мчался по знакомой тропинке к снежному домику.

В сердечке у него как будто пели самые звонкие птицы.

Олешек прижимал к груди большую железную банку со всякими припасами.

Он спешил поскорей рассказать лётчику, что теперь и мама и папа вместе с ними устраивают зимовьюшку. Хорошие, просто замечательные у Олешка папа и мама, с ними так весело живётся на свете…

Но лётчик в этот день к зимовьюшке не пришёл. Олешек ждал долго. Он смёл еловой веткой с порожка старые листья, принесённые ветром, выкопал в ближнем сугробе удобный погреб, запрятал в него железную банку с припасами и сверху заложил ветками и присыпал снегом.

Лётчик всё не приходил.

Тогда Олешек сам отправился к дому отдыха. Он искал лётчика среди людей, гулявших по дорожкам, и среди людей, отдыхавших в тёплых мешках на плетёных лежанках. Лётчика нигде не было.

Вечером Олешек долго вертелся, никак не мог уснуть.

– Не горюй, завтра наверняка придёт! – сказал папа.

Но и назавтра лётчик не пришёл.

– Погоди, вернётся с работы Люся, мы у неё спросим, – пообещала мама.

Люся, Олешкина соседка, работает в доме отдыха медицинской сестрой. Она всех отдыхающих знает.

И Олешек стал ждать вечера. Но вечером…

Глава 6. Левое крыло

Вечером к маме забежала знакомая сторожиха и попросила:

– Варюша, милая, выручи! Мне нынче телеграмма пришла от сестры, заболела она. Нужно к ней ехать в город. Отдежурь за меня ночь, посторожи. Устроишься на мягком диване со всеми удобствами, ружьё возле тебя поставим.

– Да я его сама боюсь, ружья-то, – сказала мама.

– Не бойся, оно незаряжённое, – успокоила сторожиха. – Так положено, для порядка. Всё-таки работы не закончены, помещение без надзора.

И мама ушла на всю ночь сторожить. А Олешку велела, когда папа вернётся, накормить его ужином. Папа с утра уехал в город на склад получать новые подушки и одеяла для левого крыла. Скоро кончится ремонт, и туда тоже приедут отдыхающие.

И вот Олешек сидит дома, ждёт папу и рисует. Он разложил на столе бумагу, придавил её по бокам утюгом и молотком, чтобы она не сворачивалась. Бумага большая, почти во весь стол, на ней можно рисовать что угодно, хоть самый длинный электровоз. Или даже морской крейсер. Только уж что-нибудь одно – или электровоз, или крейсер.

Нет, крейсер нельзя. Валерка три дня назад взял красно-синий карандаш и забыл отдать. Чем же раскрашивать синие волны и красный флаг на корме?

Ну, тогда – электровоз. Он будет скоростной, очень длинный. А чтобы получился подлиннее, можно молоток сдвинуть на край стола. Самое трудное – нарисовать колёса, чтобы они вышли круглыми. На кривых колёсах далеко не уедешь!

– Сейчас что-нибудь придумаем! – громко сказал Олешек, потому что от тишины хотелось спать.

Он слез со стула и стал заглядывать во все углы. И нашёл в плетёной маминой кошёлке луковицу. Она была совсем круглая, с золотистыми бочками и острой макушечкой. Олешек приложил луковицу к бумаге, обвёл, и получилось отличное колесо, не большое, не маленькое, а такое, как надо. Олешку понравилось рисовать колёса. Он нарисовал их даже больше, чем нужно. Ну и что ж, много колёс – быстрее будет ездить!

Давно стемнело за окнами, ни одного фонаря не видно. Дома без мамы и папы скучно. Кот Савелий не хочет разговаривать, спит на половике возле двери. На будильнике стрелки сошлись у одиннадцати часов, повернули к двенадцатому часу. Во всём доме тихо. Внизу, в квартире, где живут завхоз Николай Иванович и Валерка, все легли спать.

А соседка Люся, медицинская сестра, так и не пришла, осталась дежурить в доме отдыха.

Никогда ещё Олешек не засиживался так поздно. Глаза слипаются. Он уже два раза ткнулся носом в стол, прямо в нарисованные колёса.

Вдруг кто-то быстро поднялся по лестнице, постучал в комнату и просунул под дверь сложенную вдвое бумажку.

– Варя, – позвал чей-то голос, – получи записку от мужа.

И кто-то сбежал вниз по ступенькам и хлопнул входной дверью.

Олешек протёр сонные глаза и поднял записку. Мамы нет. Что делать?

– Савелий, пойдём к маме! – сказал Олешек, натянул ушанку, сунул руки в рукава пальтишка и влез ногами в валенки.

Но Савелий в ответ только сердито дёрнул кончиком хвоста.

– Ну и не ходи, – сказал Олешек. – Подумаешь, какой!

Он надел рукавицы, крепко зажал в ладони папину записку, перешагнул через Савелия и спустился с лестницы.

Снег звонко заскрипел под валенками, и мороз, колючий, как хвойные иголки, потёрся об Олешкины щёки.

Голубая морозная ночь обступила его.

Над чёрными ёлками висела луна, плоская и светлая, как алюминиевая сковородка, которая у них с папой выскочила из машины. А чёрное небо всё насквозь было протыкано звёздами.

И ни одного человека не было вокруг.

Олешек зашагал напрямик по снежной тропке. По ней ходила на работу мама, когда папа не возил её на машине.

Олешек ступал широко, стараясь попадать валенками в чьи-то взрослые следы.

– Наверное, это мамины следы! – сказал он громко, потому что ему очень хотелось услышать среди большой голубой ночи хоть чей-нибудь голос.

Тропка шла вдоль низких густых сосенок, потом, завернув, стала круто взбираться в гору.

Вот и кривая ёлка. Тут мама всегда останавливалась, чтобы махнуть рукой Олешку. А он стоял на подоконнике, прижавшись лбом к окошку, и удивлялся, какая мама издали маленькая. Сейчас Олешек тоже остановился у кривой ёлки и оглянулся на свой дом.

Длинный двухэтажный дом стоял совсем тёмный. Светилось одно Олешкино окно.

Жёлтый квадрат света выпал из него наружу и лежал на белом снегу.

И вдруг Олешек увидел, что вслед за ним по тропке мчится длинный чёрный зверь. Вот он исчез в густой тени сосенок, вынырнул на лунный свет и опять исчез в тени.

– Вперёд, вперёд, по маминым следам! – решительно скомандовал себе Олешек.

А голос его был совсем тоненький от страха. Он помчался вверх, в гору. Но чёрный длинный зверь мчался ещё быстрей. Он делал огромные прыжки. Он догнал Олешка. Перегнал. И… остановился как вкопанный. Подняв хвост трубой, он стал оглушительно мурлыкать в тишине и важно расхаживать перед Олешком поперёк тропки, прижимаясь боками к сугробам.

Вблизи он оказался не длинный и не чёрный, а просто серый кот Савелий.

– Когда я тебя звал, не шёл, да? А теперь вылез в фортку? – сердито сказал ему Олешек, и они пошли вместе.

Дом отдыха спал. Чуть видно, по-ночному, светилось в правом крыле одно-единственное окно: там, наверное, дежурила медицинская сестра Люся. А левое крыло, которое сторожила мама, было совсем тёмным.

Олешек поднялся по ступенькам террасы, подёргал дверь. Она даже не скрипнула в ответ. Заперта. И стучать нельзя, и кричать нельзя. Николай Иванович сколько раз предупреждал: «Тише, тут люди отдыхают!»

– Пойдём, Савелий, поглядим, может, дверь в кухню не заперта?

Обошли дом кругом. Савелий – хвост трубой – впереди. Олешек позади. Потолкались в кухонную дверь – заперта.

– Что делать, Савелий? – Олешек посмотрел туда, где только что, обернув вокруг себя пушистый хвост, сидел на порожке Савелий.

Но Савелий исчез. Как сквозь землю провалился. Тут Олешек увидал в подвале чуть приоткрытое окно. Правильно! Как же он забыл? В этой комнате долго стояли всякие банки и бутылки с красками для ремонта. А вчера плотники сколотили полки до самого потолка, сделали в окне деревянные ставни и комнату назвали бельевой. В ней будут храниться одеяла, и подушки, и простыни, которые привезёт папа. А Николай Иванович вчера пришёл в эту комнату, понюхал воздух и распорядился:

– Чтобы духу здесь ремонтного не было! Проветривать бельевую три дня и три ночи!

И стали проветривать.

Окно изнутри скреплено проволокой, открыть ставни во всю ширь никак нельзя. А воздух пролезает. И Савелий пролез. И Олешек пролез. Только сперва стянул пальтишко, просунул его в щель, а потом и сам влез. А пальто положил на новую полку: пусть полежит, на обратном пути он его наденет.

Из бельевой – в коридор, из коридора – на лестницу. Тут уж всё Олешку знакомо. Утром он здесь смотрел, как маляры красили серебряной краской перила. Очень интересные перила: железная перекладина, потом цветок, потом кружок, и опять перекладина, и опять цветок, и так до самого верха.

Сейчас не видно ни цветков, ни кружков – темно! Только сверкнули где-то близко глаза Савелия и исчезли.

– Савелий, где ты? – позвал Олешек.

Никто не ответил. Неизвестно, где Савелий.

Не очень-то приятно путешествовать совсем одному по тёмному пустому дому. Однако ничего не поделаешь, надо.

Олешек ощупью выбирается по ступеням из подвала на площадку первого этажа, толкает дверь и выходит в коридор.

Ого, тут гораздо веселее! Сквозь высокие окна глядит с неба луна, и все выкрашенные подоконники и двери отсвечивают голубоватым блеском.

Комнаты стоят раскрытые настежь, их сегодня окрасили, они высыхают. В какой из этих комнат стоит диван, на котором спит мама с ружьём?

Олешек по очереди заглядывает в каждую дверь. Пусто. Дивана нет. Наконец коридор расширяется, и в лунном свете встают перед Олешком шесть толстых белых колонн. Олешек знает: здесь будет самая весёлая комната для отдыхающих людей. В ней можно играть в домино и в шашки и стучать по доске изо всей силы. Можно петь песни и запускать телевизор во всё горло. Олешку очень нравится название этой комнаты – «громкая гостиная».

«Громкая гостиная» уже готова, только пока в ней тихо. Под потолком висит люстра, и луна отражается в её стеклянных льдинках. На белой стене виден чёрный выключатель. Правда, он высоко, но, если придвинуть вон тот ящик, с него можно дотянуться. А ведь каждому человеку ясно, что разыскивать маму при свете куда легче, нежели в темноте!

Олешек крепко зажимает в левой руке обе свои рукавицы и папину записку, а правой подвигает ящик и влезает на него.

Щёлкает выключатель, и гостиная освещается ярким светом. Льдинки на люстре сияют разноцветными искрами, и весёлые зайчики отражаются в блестящих колоннах. А пол, глядите-ка! Он, оказывается, уже намазан жёлтой мастикой и только ждёт, чтобы его натёрли. Эх, жалко, нет тут электрической полотёрки! Олешек знает, как её заставить натирать! Только кнопку нажать! Вот было бы здорово: завтра придут рабочие, а здесь уж всё готово…

Олешек стоит на ящике и с интересом рассматривает гостиную. Рядом с колонной блестят чьи-то новенькие калоши! Кто же их здесь оставил? А что за такие маленькие клетчатые столики у окна? А чьи такие белые следы на чистом полу?

Да ведь это Олешкины валенки наследили! Он в них ходил по лестнице и по коридору, который залит побелкой. Эх, испортил весь пол!

Олешек спрыгивает с ящика. Он глядит на калоши. «Ну и что ж, что они чужие, – думает Олешек. – Зато они чистые и следить не будут. Я в них поищу маму, а потом поставлю на место».

В новых калошах Олешек ходит на четвереньках по липкому жёлтому полу и рукавичкой оттирает белые следы. Здорово получается! Где протрёшь – там такой блеск, что люстра, как во льду, отражается всеми своими огоньками. Правда, одна рукавичка стала совсем грязной, но зато вторая осталась совсем чистой.

Олешек с радостью натёр бы весь пол, да только ему некогда. Надо ещё открыть ящички в клетчатых столиках, посмотреть, что там. Оказывается, там лежат шахматы. Олешек никогда не видал, как в них играют, зато Валерка уже сам играл и один раз даже выиграл у Николая Ивановича!

Олешек трогает фигуры. Вот чудно! Чёрные и белые кони, пешки, слоны и короли перепутаны, все лежат вперемешку! А завтра придут отдыхающие. Как они будут играть?

Олешек наводит порядок. В один стол кладёт все белые шахматы, а в другой – все чёрные.

Вдруг он замечает, что какой-то зверь глядит на него из-за колонны. Упёр в пол четыре лапы на колёсиках, положил на паркет щетинистую морду. Да никакой это не зверь! А просто Олешкин знакомый пылесос. Они познакомились, когда папа выгружал из машины разные вещи.

Олешек сидит на корточках возле пылесоса и разглядывает его. Рукавички и записку он аккуратно положил рядом.

– Ну пососи пыль, ну, пожалуйста! – говорит Олешек пылесосу. – Гляди, сколько вокруг всякого сора, а завтра сюда уже, наверное, отдыхающие люди придут. Давай я тебе кнопку нажму. Вот эту чёрненькую, да?

И Олешек нажал кнопку. Пылесос взревел страшным голосом, и все пылинки, все соринки на полу сдвинулись с мест и помчались к нему в круглую пасть. И вдруг папина записка зашевелилась, сперва тихонько, потом быстрее поползла по полу и тоже умчалась в пасть пылесоса.

– Отдай! – крикнул Олешек.

Он вскочил на ноги, он стал прыгать вокруг пылесоса. Но записки и след простыл, а гудящий обжора уже заглатывал что-то очень знакомое, синее и мохнатое.

– Рукавичка! Моя рукавичка! – в ужасе закричал Олешек.

В последний раз мелькнула перед его глазами серенькая штопка на большом пальце, и рукавичка исчезла. А пылесос кашлянул и смолк.

«Подавился, подавился моей рукавицей и испортился насовсем!» – в отчаянии думал Олешек.

Длинные-длинные слёзы покатились по Олешкиным щекам. Что он скажет маме? И как он теперь к ней пойдёт без папиной записки? Грустный, он пошёл дальше, дошёл до стеклянной двери, завешенной занавеской, толкнул её и очутился…