Текст книги "Друзья мои мальчишки"

Автор книги: Эсфирь Цюрупа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Глава 16. Дед

Он проснулся от тишины. Грузовик стоял у обочины. В открытую дверцу глядел на Илюшу лес. В кабине никого не было.

По скользкому сиденью Илюша перелез на место водителя и высунул голову наружу.

Из-под машины торчали ноги. Илюша испугался.

– Задавили-и! – закричал он.

Ноги зашевелились, вылез перепуганный шофёр.

– Кого задавили? – спросил он.

– Вас… – не совсем уверенно ответил Илюша.

– Ну и чудак, – удивился шофёр. – Как же моя машина и вдруг меня задавит? Я ж сам за баранкой сижу!

– А вы потому что вылезли, – возразил Илюша.

– С тобой спорить – надо сперва каши поесть, – отмахнулся шофёр, снова полез под машину и стал там что-то подкручивать.

Илюша спрыгнул на землю, сел на корточки.

– Вы что это делаете?

– Загораю, – ответил шофёр.

Солнца уже не было. Под машиной и вообще-то было сумеречно.

Шофёр блеснул в сторону Илюши белками глаз, усмехнулся:

– Что оглядываешься? Солнце ищешь? Это наша шофёрская поговорка: «загораем» – значит, на дороге торчим, ехать не можем. А нам и ехать-то осталось всего ничего, три километра.

– Машина поломалась? – ахнул Илюша.

Он огляделся. Лес всё темнел, деревья гуще смыкали ветки. В таком густом лесу, может, и волки живут.

– А у вас запчасти есть? – спросил Илюша.

– Которые есть, а которых и нет, – ответил шофёр.

– А которые поломались, есть?

– В том-то и загвоздка, что я никак поломку не определю. – Шофёр стал насвистывать под машиной.

Зря он всё-таки свистит. Собаки, например, обязательно на свист приходят. А собаки происходят от волков…

– Ты, я смотрю, здорово в технике разбираешься, про запчасти знаешь, – сказал шофёр.

– Да, – ответил Илюша, – знаю. Запчасти – это главное. Нет запчастей – погибель.

– Смотри какой образованный, – усмехнулся шофёр и опять стал насвистывать.

– А этот лес дремучий? – неожиданно спросил Илюша.

– Ну, не совсем, а всё-таки… – ответил шофёр.

– А кто-нибудь тут водится?

– Водятся, – сказал шофёр. – Лягушки.

Илюша обиделся. Неужели не ясно, что он не про лягушек спрашивает! Ему захотелось сейчас же рассказать шофёру, что он, Илюша и перед волком не заробел бы. Что у них дома даже волчья шкура лежит с настоящими стеклянными глазами. Но Илюша ничего не сказал: всё-таки не он убил того волка, а дед Илья.

Шофёр постучал под машиной чем-то железным, и какая-то птаха сонно откликнулась в кустах. Наступил вечер.

– Нашёл! – крикнул шофёр и вылез из-под машины. – Мелочишка нас с тобой подвела. Тут и ремонт всего на пять минут, да нет у меня этой штуковины! В «Светлом луче» кузнец бы меня выручил, дал бы. Так ведь не оставишь на дороге машину с грузом.

– Я посторожу, – предложил Илюша и вздохнул: не очень-то приятно оставаться одному в машине среди тёмного леса, хотя и не совсем дремучего. – Или я схожу, – сказал Илюша. И опять вздохнул.

– Нет уж! – решительно ответил шофёр. – На ночь глядя никуда не пущу. Залезай в кабину и спи. Чуть свет разбужу. Побежишь с моей запиской к кузнецу.

– И деду Илье письмо отдам поскорей! – обрадовался Илюша.

– И от кузнеца мне маленькую штуковинку принесёшь.

– Ладно, – согласился Илюша. – А вы где будете спать?

– На траве. Я бывалый солдат, мне ничего не сделается.

– И я тогда на траве.

– Нет, браток, тебя мураши искусают, туман вымочит.

– Нет, – твёрдо сказал Илюша.

– А я-то понадеялся, ты мне в машине сторожем будешь, чтоб никто рулевую баранку не стащил, – посетовал шофёр.

– Тогда ладно, – решил Илюша. – Я посторожу.

Он свернулся калачиком на скользком сиденье, шофёр бросил в траву брезент.

– А у вас нет лишнего небольшого колеса? – спросил Илюша. Всё-таки тележка ему нравилась больше, чем будка, которая называется киоск.

– Лишнего нет. Одна только запаска, как положено.

– Она слишком большая, мне поменьше нужно, – сказал Илюша.

– А тебе зачем? – поинтересовался шофёр.

– Так, для одной вещи… – ответил Илюша.

Никому не хотел он раскрывать тайну.

Шофёр накрыл его своей курткой, и стало кругом тихо-тихо. Где-то в лесу прокричала ночная птица сыч, которая на свету ничего не видит и только во тьме вылетает на охоту.

– Я тут рядом, ты не бойся, – сказал шофёр с земли.

Пришла ночь.

– Вставай, малый! Вставай, браток! Эй ты, дедов внук, вставай!..

Кто его тормошит среди ночи, среди самого сладкого сна?

– Поешь хлеба, поешь! В дорогу пора!

Илюша жуёт хлеб и, моргая, глядит вокруг.

Оказывается, уже не ночь. Оказывается, светает. Почти совсем рассвело. Всё сейчас похоже на переводную картинку, которую ты уже наклеил в тетрадь, и уже потер осторожно пальцем, и уже почти перевёл, но ещё не снял мутную бумажку. И потому зелень в лесу ещё не зелёная, а седая, и небо ещё не голубое, а бесцветное, и облака в нём растянуты белёсые, как бабы Танина некрашеная пряжа.

– Идём, я тебя немного провожу, – говорит шофёр и ведёт Илюшу за руку. – Не забудь, у тебя в кармане деду письмо и записка для кузнеца.

Илюша кивает головой, зевает и спотыкается о корень.

– Проснись! – Шофёр, смеясь, трясёт Илюшу за плечо. – Ты ж на ходу спишь! Если наш брат шофёр на ходу заснёт, непременно в кювет свалится! – И он дёргает за ветку, росинки сыплются на Илюшу. – Умылся? – спрашивает шофёр. – Теперь слушай. Пойдёшь по дороге. Куда она будет сворачивать, туда и ты. Выведет она тебя на опушку. Спустишься к речке, перейдёшь по мосту, на том берегу как раз и будет колхоз «Светлый луч». Там тебе и контора, и кузня, и новая стройка, там и деда найдёшь. Не забоишься?

– Не забоюсь, – отвечает Илюша.

– Тогда до свиданьица. – Шофёр протягивает руку.

Илюша кладёт ему на ладонь свою.

– А утро ещё не настало? – спрашивает он.

– Сейчас настанет. Вот-вот солнышко взойдёт.

Шофёр возвращается к машине, а Илюша идёт один дальше. Он идёт точно так, как велел шофёр. Дорога сворачивает вправо, и он – вправо; дорога – влево, и он – влево. И она выводит его на опушку. Но это Илюша и сам знал: как лес ни дремуч, а выход из него где-нибудь да есть. Приводит дорога на опушку, на высокий берег, и зовёт сбежать вниз, к мосту, к неширокой речке.

Но Илюша останавливается. Потому что внизу не видно никакого моста. Вместо речки лежит не шелохнётся белое туманное озеро. И там, подальше, торчат из него острые вершинки елей, похожие на башни затонувшего города.

Илюшу не проведёшь. Он знает: никакого озера нет, просто лежит в низине утренний туман. Где из него торчат ёлки, там берег. Конечно, ведь ёлки не растут в воде!

А на том берегу, за ёлками, отгороженные туманом, стоят колхозные дома и постройки.

И нигде ни одного человека, и нигде ни звука. Потому что утро ещё не наступило. Тихо-тихо на земле и в небе.

Вдруг чёрная крикливая стая ворон с шумом и треском слетает с берёзы на дорогу, и снова тишина. И где-то далеко-далеко петух поёт зорю: «Сей-час-бу-дет-утрррррр-о!»

И второй отвечает ему ещё дальше, и третий. И смолкают. Но что-то меняется: небо, только что бесцветное, стало зеленоватым, как холодная вода. Илюша ждёт. Он ждёт ту маленькую секунду, когда наступит утро.

Гляди, гляди, что это? Качнулось белое туманное озеро и стало расходиться рваными клочьями, будто кто разгонял его мётлами. Вот уж завиднелся мост внизу, и замшелые сваи, и близкий другой берег, поросший ельником. А вода прояснилась, и в ней всё стало видно – опрокинутый вниз поручнями мост, и ёлки вниз головой, и белёсое облако, похожее на пёрышко.

Где-то замычала корова, щёлкнул бич пастуха. И вдруг – Илюша даже глаза вытаращил – облако в воде загорелось. Да, да, оно вспыхнуло розовым светом! А над ним в небе зажглось другое такое же, только настоящее! Они оба разгорались всё ярче, стали огненными, ну точно перья жар-птицы! Илюша, заворожённый, глядел и думал: «Гори-гори ясно, чтобы не погасло».

Ворона хрипло спросила: «Утр-р-ро? Не утр-р-ро?» – и с тяжёлым треском крыльев полетела догонять стаю. А в ельнике на том берегу стали ясно видны все тропки. А за ними – домик, наверное, кузня: у порога лежали на траве плуги и колёса. А дальше Илюша увидал контору с вывеской, и дома с аккуратными окнами, и недостроенные кирпичные стены – наверное, их строит дед Илья.

И так ему захотелось поскорей увидать деда Илью, что он не стал больше ждать и вприпрыжку помчался вниз с горки.

Вдруг недостроенные стены стали огненно-красными и оконце кузни вспыхнуло будто пламенем, – в них ударил алый свет зари. А лес за Илюшиной спиной только того и ждал: засвистел, зазвенел птичьими голосами: «Тр-тррр-тр, утрр-рр-тр!..»

Утро, говорите? На бегу Илюша обернулся и замер: в просвете между деревьями из-за раскалённой гряды облаков вставало солнце, да какое! Огромное, багряное, будто расплавленное! Солнце такой красоты несказанной, что перед ним пёрышки жар-птицы в небе и в воде померкли и простыми розовыми облачками, истаивая, поплыли прочь.

Илюша понял: это родилось утро.

И правда. В колхозе ударили железом по рельсу: «Дон-н!» – значит: «На работу пора!» И сразу мерно застучал движок на электростанции, запела механическая пила, звякнули вёдра, перекликнулись женские голоса.

Илюша что было сил побежал с горки вниз, ноги его гулко застучали по мосту.

А на том берегу, у моста, стоял человек, озарённый утренним светом. Он стоял, опершись обеими руками на тяжёлую суковатую палку, сам большой и могучий и такой родной Илюше. Завидев Илюшу, он высоко поднял седую голову.

– Внук! – зычно крикнул он, отбросил палку прочь, раскинул руки и пошёл навстречу. – Да где ж ты запропал, внучек мой, Илюша?!

Не чуя ног, Илюша помчался к деду, с размаху уткнулся лицом ему в живот. Дед обхватил его руками, и так они постояли, радостные, счастливые, пока Илюша не вспомнил про письмо.

Он освободился из дедовых рук и вытащил конверт и ещё записку.

– Скорей читай! – заторопил он деда Илью. – Письмо заказное, очень срочное! И ещё записка, надо её поскорей отдать кузнецу, там шофёр в лесу ждёт, его надо выручить.

Но дед Илья не стал читать письма, сунул в карман:

– Уж я и без письма всё знаю. Мне баба Таня вчера вечером звонила. Как только Таиска ей сказала, что ты удрал.

– Таиска всё перепутала! – рассердился Илюша. – Не удрал я, а письмо тебе повёз.

– Понятно, – согласился дед Илья. – Пойдём отдадим записку в кузницу, шофёра твоего выручим.

– А у тебя даже борода была красная! – сказал Илюша и ещё раз оглянулся на солнце.

Оно уже оторвалось от края земли. Пожар зари остывал. В чистом поголубевшем небе солнце поднималось ввысь, ясное, умытое, золотое.

И вдруг они услышали звук мотора. Мотороллер, догоняя их, простучал по мосту. Подняв клубы пыли, взлетел на пригорок и, взвизгнув тормозом, стал на дороге среди ельника, рядом с дедом Ильёй и Илюшей.

– Ой! – сказал Илюша. – Батя!

С мотороллера слез Платов Второй. Он сверкнул в сторону Илюши глазами, они будто побелели от пыли и солнца.

– Нашёлся? – спросил он хрипло и обтёр платком бурое, потное лицо.

– Нашёлся, – ответил дед Илья.

– Да я не терялся вовсе, – объяснил Илюша. – Я бабы Танино письмо повёз. Оно срочное, важное. Баба Таня его всю ночь писала и даже вздыхала.

Платов Второй взглянул на деда Илью. Но дед смотрел только на Илюшу.

– Ладно, – решил дед. – Пойдёмте в мою каморку. Умойтесь с дороги, молоком напою с мёдом. А то мне и на стройку пора, некогда мне тут с вами.

– И я с тобой схожу, посмотрю на твою стройку, – сказал Платов Второй.

– Иди смотри, – ответил дед.

– А я тоже, – сказал Илюша. – Только сперва надо шофёра выручить.

– Шофёра твоего я уже выручил, – сказал Платов Второй. – Дал ему подходящую детальку, он её приспособил. Велел тебе привет передавать, уехал. – Платов Второй положил руку на плечо сына: – Слушай, Илья, в другой раз, прежде чем пускаться в путь, всё же посоветуйся с нами: с бабой Таней, с дедом Ильёй, со мной…

– Ладно, – пообещал Илюша. – А как мне с дедом советоваться, когда он далеко?

Платов Второй зорко глянул на деда Илью:

– Дед будет с нами. Верно я говорю, отец?

– Колбасы, что ли, зайти в магазин купить? А то чем вас кормить, незваных гостей? – сказал дед.

…Они мылись студёной водой из колодца. Жарили колбасу на чугунной сковородке, разбивали яйца ножом сразу на две половинки, как настоящие повара. Распрекрасная вышла яичница! Пили молоко с плюшками – дед купил.

Потом ходили на стройку, лазали по лесам, здоровались за руку с дедушкиными учениками, со всей школой-бригадой. Илюша тоже здоровался. Ученики почти все были новые, незнакомые Илюше. Поэтому, когда Семёнов Николай ухмыльнулся ему по-свойски, как старому приятелю, Илюше это очень понравилось.

– А где Рыжик? – спросил у него Илюша.

– Фьють! – присвистнул Семёнов Николай. – Нет Рыжика, – коротко сказал он.

Дед Илья дал своей школе-бригаде задание и сказал, что вернётся через два часа и проверит, кто как старался.

И они все втроём – три Ильи – ушли далеко за околицу, в луга.

– Да где ж Рыжик? – опять спросил Илюша.

Дед уголком глаза глянул в сторону Платова Второго, помолчав, ответил:

– Отправил я его.

– Да куда? – не отставал Илюша.

– К твоему отцу на стройку. Учится Рыжик. Монтажником будет.

Илюша увидал, как батя живо повернулся к деду:

– Отец…

Но дед продолжал говорить своё. И говорил он только Илюше:

– И ещё двоих отправил. Лучших. А сам вот набрал новых, несмышлёнышей. Ничего, тоже хорошие ребята, тоже мастерами станут.

Дед Илья говорил громко и весело. Как-то даже слишком весело. Илюше вдруг показалось: затем так и говорит, чтоб никто не заметил, как ему грустно, как он тоскует без Рыжика. И наверное, без Илюши тоже.

Илюша сунул свой кулак в руку деду, и дальше они всё время шли вместе. В роще, на прогалине, решили отдохнуть. Отец ходил вдоль поляны, курил и думал. А Илюша с дедом сели под берёзой. Дед молчал. Илюша положил голову ему на колени и тоже стал думать о всяком разном. Лежал и глядел вверх. Видел над собой небо, видел обросший седой щетиной дедов подбородок.

– Деда, – спросил он, – ты до скольких слонов тогда досчитал?

– Каких слонов? – удивился дед.

– Ну, тогда, ещё давно… После, как подкову гнули… На берегу, у нас дома… ты всё считал и считал… Ну, помнишь?

И дед вспомнил. И Таиску он тоже вспомнил с её слонами.

Он долгим, внимательным взглядом поглядел в широко распахнутые Илюшины глаза.

– Милый ты мой, – сказал он тихо. – Я не слонов считал. Я дни считал. Прикидывал, как нам с бригадой управляться, как нам работу лучше распределить. Хороший ты мой… – Он прижал к себе внука. Склонился над ним, будто хотел его загородить от всего – и от солнца, и от ветра, и от стрекозы, которая летала над ними. Стал гладить ему лоб и щёки жёсткой ласковой ладонью: – Мне слоны не помогут, нет, Илюшенька… Я только на одних людей надеюсь, только…

Тут как раз пришли косари окашивать поляну – сумрачный лысый старик и быстроглазая женщина, до самых бровей повязанная косынкой.

– Доброго здоровья, Илья Иванович! С приездом гостей! Сразу видна ваша порода – сын и внучек, – сказал старик и вытер платком блестящую лысину.

Илюше понравились слова старика и сам он показался симпатичным. А дочка старикова не понравилась: чего она то и дело поглядывает на батю и смеётся?

Дед Илья взял у старика из рук косу и сказал:

– Дай-ко, друг, спину маленько размять.

Поплевал на ладони, взялся половчей, развернул плечо, отвёл косу на вытянутой руке – и пошёл, пошёл. Только сильные лопатки заходили на спине под рубашкой. Ж-жих, ж-жих, – пела коса, и травы, подкошенные, падали наземь.

– Умел, – похвалил старик.

– За таким и молодому не угнаться, – сказала старикова дочка и, взглянув на Платова Второго, засмеялась.

А он тоже подошёл, взял косу из её рук.

– Отдохните пока, – сказал он ей.

Взвесил косу на руке – легковата, мол, – приловчился, отвёл косу назад – и пошёл вслед за дедом Ильёй, чуть отступя вбок, по некошеному ряду: ж-жих, ж-жих, ж-жих…

И показалось Илюше: что-то невидимое связало накрепко деда и батю. Потому единым рывком разворачиваются их плечи, и распахиваются вороты рубах, и груди поднимаются одним дыханием. И враз, тугой волной, падает скошенная трава. И в их руках широкими полукружьями, легко и сильно, будто играючи, ходят не две косы, а одна, общая, о двух ножах…

– В одно идут, красиво, – похвалил старик.

А женщина села на траву рядом с Илюшей, скользнула по нему смеющимся взглядом:

– За тобой дело. Подрастай да выходи третьим!

– А вот и выйду! – ответил Илюша и отсел от неё подальше.

А когда втроём шли обратно, Илюша делал своё дело – сбивал палкой цветы татарника. Потому что, если их не сбить, они станут колючими «собаками» и рассеют злые семена по всему полю. Он сбивал их и краем уха слушал, как дед Илья и отец говорят меж собой.

Дед сказал:

– Не поеду, нет.

– Обида – плохой советчик, – возразил ему батя.

А дед ответил:

– Тут не обида. Тут – беда. Если для человека дела нет, – беда!

Батя с досады тоже сбил головку татарника:

– Говорю, дело найдём!

– А зачем мне его искать? – сказал дед Илья. – Пусть бездельники дола ищут. А меня моё дело завсегда само найдёт.

Немного прошли молча, Илюша – по кромке луга, а дед Илья и батя – по дороге.

Батя сказал:

– Какое же из дел твоё? Ты, отец, за свою жизнь и печником был, и ковалём, и плотничал. А сколько домов сложил – не сосчитать. Тебе в руки любое дело просится.

– А то дело моё, – ответил дед, – которому я позарез нужен. Тому делу я и работник, я и хозяин, а не малая родня при большом родственнике. Понял? – И добавил коротко, как отрубил: – На том разговор и кончим.

Они вернулись к дому, где жил дед Илья.

– Матери привет передашь, – сказал дед Илья. – Да смотри, как бы Илюшка в пути с твоего драндулета не слетел. Привяжи его, что ли.

– Никакой не драндулет, а мотороллер! – возмутился Илюша. – Не надо меня привязывать! Маленький я, что ли?

– Мы уж с ним не раз ездили, – успокоил деда Илью Платов Второй. – Садись, сынок. Держись за скобу крепче.

Дед Илья подошёл, поглядел, как Илюша сел, проверил – есть ли за что держаться. Потом трижды поцеловал Илюшу в щёки, в левую, в правую и опять в левую.

– Приезжай, деда! – шепнул ему Илюша.

Мотороллер рванулся вперёд, и они помчались.

По пути в какой-то деревне останавливались у магазина, выпили вдвоём целую бутылку фруктовой воды, а одну взяли про запас.

Когда же Илюша опять взобрался на заднее сиденье, Платов Второй обернулся, весело подмигнул ему и спросил:

– Ну, а тайна-то как поживает? Строишь?

– Почти выстроил! – радостно ответил Илюша. – Только она теперь уже другая, безо всяких колёс!

– Да ну? – Платов Второй нажал на педаль, мотор взревел, они рванулись вперёд.

А Илюше стало вдруг так хорошо оттого, что вот они вместе – отец и сын – мчатся по полям и лугам, через леса и мосточки, далеко-далеко, в свой родной городок. И колосья кланяются им вслед, и пыль клубится за ними. И мотороллер у них такой быстрый. И батя у Илюши прямо замечательный. И ему захотелось сию минуту, вот сейчас, рассказать свою тайну.

Вцепившись руками в скобу, подпрыгивая на рытвинах, Илюша крикнул прямо в горячую отцовскую спину:

– Это настоящая будка для мороженого!

Но мотороллер трещал, полная ветра дорога на самой большой скорости летела навстречу, и Платов Второй так и не расслышал доверчивых и очень важных Илюшиных слов.

…А поздно вечером, когда уже кончилась работа на стройке, дед Илья сидел один в своей каморке и писал письмо бабе Тане. Горела лампа. Из темного палисадника залетали в окно белые ночные бабочки. Дед Илья накрывал их своей большой ладонью и осторожно выбрасывал обратно на волю.

– Лети, лети, пока летается, – говорил он и опять брался за перо. Он писал:

«…а Илью-сына ты, Таня, обихоживай, корми его получше, сала ему давай, что ли. Худой он, а работа его ответственная.

Таня, твои замечания я учитываю, всё думаю, чем могу помочь сыну. Решу, тогда тебе сообщу первой. Однако скоро меня обратно не ожидай. А болезни нам с тобой, Таня, надо пока что отложить. Выдюжим. У меня тоже сильная ломота в сердце, однако я на людях не выказываю, чтобы не подумали: «Пора тебе, старик, на печку да на пенсию». Я так считаю: даже помирать собрался – так рожь сей! А у нас с тобой, Таня, ещё много дел не переделано. У тебя на руках Илюша, да и второй Илья, сын, без твоего обихода совсем, гляди, отощает. Да что тут лишнего говорить: ты всем нам, мать, как ясно солнышко… Ну, а мне до осени обязательно нужно ясли для здешних ребятишек под крышу подвести. Ты уж, Танюша, как-нибудь пока управляйся без меня…»

А бабочки опять влетали в окно, шуршали на бумаге и размазывали чернильные буквы.