Текст книги "Голова королевы. Том 1"
Автор книги: Эрнст Питаваль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)
– Но это необходимо, – возразила королева. – Как я уже сказала вам, я принуждена просить вашей помощи. Я уже думала о том, чтобы избрать посредницей Марию Сэйтон, но боюсь, что вы могли бы разгадать ее игру.
– Игру, ваше величество? Какую игру? – спросил Роберт более тоном упрека, чем с любопытством.
– Милый Сэррей, – засмеялась королева, – по этому поводу я могу дать вам объяснения только тогда, когда мы будем союзниками.
– Для союза необходимо полное доверие, ваше величество, – ответил Сэррей. – Если вам требуется какая-нибудь услуга, то в моем лице вы найдете самого послушного слугу, что же касается союза, то, прежде чем говорить о нем, я должен быть убежден, что ваше лестное предложение не является лишь приманкой, желанием возбудить мое тщеславие, над которым вы посмеетесь потом самым обидным образом.
– Как мало вы доверяете мне, Роберт! – прошептала королева. – А с другими вы более благородно доверчивы. Вы верите той женщине, которая недостойна вашего доверия. Скажу вам правду, граф Сэррей!… Вначале, когда Мария Сэйтон, смеясь, рассказывала мне, что вы для нас ничем не опасны, что она может заставить вас действовать гак, как ей угодно, я хотела воспользоваться влиянием этой маленькой кокетки для своих целей. Но теперь я изменила свое намерение. Сегодня, когда она сообщила мне о том, что произошло в башне замка, как вы хотели сломать свою шпагу в доказательство того, что жертвуете для нее своей честью, я пришла к заключению, что пора прекратить эту недостойную игру. С моей стороны было бы преступлением поощрять дальнейшее кокетство Марии Сэйтон.
– Мария Сэйтон все рассказала вам? – пробормотал Роберт, совершенно сраженный тем, что услышал. Мария Сэйтон смеялась над его самым святым чувством! Она издевалась, в то время как его сердце обливалось кровью! – Так по была игра, только игра! – снова пробормотал он.
– Да, это была игра! – подтвердила королева. – И недостойная игра, как я вижу. Вы побледнели, дрожите? Эта коварная кокетка не только нанесла удар вашему самолюбию, но и жестоко ранила ваше сердце?
Роберт пронизывающим насквозь взглядом смотрел на нее, как бы желая проникнуть в самую глубину ее души.
– Ваше величество, может быть, вы ошибаетесь? – прошептал он. – Скажите, что ошибка возможна, и я с радостью ухвачусь за малейшее сомнение. Ни одна женщина не может быть так жестока, так бессердечна! Нет, нет, это не так. Мария Сэйтон спасла меня от мук пытки и после такого великодушного поступка не станет издеваться над человеком, который ни в чем не провинился перед ней!
– Вы смотрите слишком серьезно на Марию Сэйтон, и потому у вас теплятся сомнения, – улыбаясь заметила вдовствующая королева. – Молодой девушке льстило ваше поклонение. Мы были в отчаянии, узнав, что регент прислал сюда свою стражу, и Мария решила попытаться склонить вас на нашу сторону. Заметив, что вы очарованы ее красотой, она пустила в ход кокетство, как военную хитрость. Не любовь к вам заставила ее спуститься к вам в подвал и прекратить мучения пытки, а боязнь, чтобы палачи не убили вас и не вызвали печальных последствий для королевы. Она надеялась совершенно овладеть вами, но так как это ей не вполне удалось, то она переменила тактику. Мария Сэйтон подслушала ваш разговор с посланцем регента и очень оскорбилась им. Вы легкомысленно говорили о ее любви и советовали быть осторожным. Марии самой надоела игра, тем более, что она не вполне удалась ей. Мне кажется, что вы можете упрекнуть молодую девушку лишь в вероломном кокетстве и больше ни в чем. Впрочем, я не знаю, может быть, она дала вам повод рассчитывать на серьезное чувство с ее стороны? Она говорила вам о нем?
– О, нет, ваше величество! – с горькой усмешкой возразил Роберт. – Наивный человек, еще верящий в добродетель, мог бы тешиться тщеславными мечтами, но я могу поклясться, что Мария Сэйтон была очень осторожна в своих выражениях. До сих пор, ваше величество, я не знал, что такое кокетство, теперь я постиг его.
– С какой горечью вы говорите это, Сэррей! – прошептала королева. – Бедный, вы серьезно любите ее! Но не теряйте надежды!… Быть может, Мария считает ваше чувство легким увлечением и потому и вела свою недостойную игру, а теперь, когда она узнает…
– Нет, нет, ваше величество, – прервал Роберт, – пусть Мария Сэйтон даже не подозревает, какое страдание причинила она мне. Если для вас имеет значение моя благодарность, то знайте, что я навеки буду признателен вам, если вы ничего не скажете ей о моем горе. Я могу перенести насмешки над своим глупым легковерием, над тщеславными мечтами, но не допущу, чтобы смеялись над страданиями моего сердца.
– Как? Вы обладаете таким мужеством? – воскликнула вдовствующая королева, приподнимаясь с подушек, причем намеренно или случайно легкая шелковая накидка сползла с ее плеча и обнажила белоснежную грудь. – Вы обладаете таким мужеством?.. Нет, нет, – прервала она себя, улыбаясь, – в вас говорит оскорбленная детская любовь. Приветливый взгляд Марии снова наполнит ваше сердце восторгом; достаточно одной ее улыбки, чтобы вы склонились к ее ногам. Да, ваша любовь – это любовь без гордости, без самолюбия; такая любовь забывает обман, терпеливо переносит все страдания и в конце концов выходит победительницей благодаря своему долготерпению. Благо тому, кто может так любить! Но это – иллюзия.
Сэррей невольно скользнул взглядом по обнаженным плечам и груди вдовствующей королевы и, встретившись с се взглядом, смущенно опустил глаза. Ее слова зажгли кровь в жилах молодого человека.
– Разве не всякая любовь – царство сладких иллюзий и грез? – спросил Роберт дрожащим голосом.
– Нет, Сэррей, – возразила вдовствующая королева, – гордые, сильные души не довольствуются мечтами и грезами, они борются на земле и побеждают. Только пустые, тщеславные женщины любят, чтобы их идеализировали, обоготворяли, это – кокетки с холодными сердцами, желающие сначала вызвать страсть, а затем насмеяться над ней. Гордая, сильная женщина тоже с удовольствием видит любимого мужчину у своих ног, но она не играет его чувством, она говорит мужчине, какой ценой он может заслужить ее любовь. Чем выше она стоит, тем труднее добиться ее расположения, но тем более чести покорить ее, тем сильнее и радостнее успех. Однако куда мы зашли? – улыбаясь, прервала себя Мария Лотарингская. – Я ведь позвала вас не для того, чтобы говорить о любви. Право, не знаю, каким образом мы коснулись этой темы.
– А я знаю, ваше величество! – живо воскликнул Роберт. – Вы хотели показать мне, как я был глуп и слеп, принимая отражение солнца за светило и не замечая самого солнца. Я поддавался чарам кокетки и забыл о храме, где в сиянии лучезарной красоты царствует богиня. Вот где этот храм, вот перед кем я должен преклонить колени! Скажите, наше величество, какой ценой я могу приобрести ваше расположение? Если бы вы даже потребовали для этого моей смерти, то и тогда цена вашей любви не показалась бы мне слишком высокой.
Роберт бросился на колени и, весь дрожа от страсти, схватил руку королевы.
– Если бы в тот день, когда вы прибыли сюда, вы склонились так передо мной и спросили меня, чем можете заслужить мою любовь, – прошептала королева, кладя другую руку на плечо Роберта, – то я ответила бы вам, что мне нужна только ваша верность. Но вы этого не сделали, так как видели перед собой лишь Марию Сэйтон. За это я возненавидела вас так, что хотела даже убить. Теперь я чувствую себя отмщенной. Ступайте к Марии Сэйтон и наслаждайтесь ее любовью!… При случае я замолвлю за вас словечко. Вы знаете, я слишком горда для того, чтобы быть соперницей своей же фрейлины.
– Да, вы правы, вы можете меня только презирать, – воскликнул граф Сэррей, вскакивая с пола. – Но вы ошибаетесь, если думаете, что я могу носить в своем сердце чей-нибудь другой образ, а не ваш. Вы открыли мне глаза, и я вижу теперь, как я был глуп и слеп. Вы отталкиваете меня – я подчиняюсь вашей воле, но уверяю вас, что те муки, которые я стану испытывать вдали от вас, будут гораздо чувствительнее, чем терзания пытки, которой вы пугали меня. Прощайте, ваше величество! Вы больше не увидите меня, и если вам придет когда-нибудь в голову мысль, что я оскорбил вас, то вы можете успокоить себя тем, что жестоко отомстили мне за эту обиду.
С последними словами Роберт хотел уйти, но вдовствующая королева удержала его.
– Роберт, – прошептала она, – я все прощу, если увижу, что могу верить вам, что вы действительно забыли Марию Сэйтон и хотите принадлежать мне.
– Душой и телом! – пылко воскликнул Сэррей, опускаясь на колени и охватывая руками стан вдовствующей королевы. – Если вы – демон-искуситель, я продам вам свою душу, отрекусь от ее спасения и готов собственной кровью подписать свое отречение.
– Так вы могли бы серьезно полюбить меня? – спросила королева полусомневающимся тоном.
– Испытайте меня, ваше величество, и если окажется, что я лгу, то прикажите вашим слугам вздернуть мое тело на виселицу.
– Роберт, – нежно проворковала вдовствующая королева, обнимая шею графа, если кто-нибудь настолько полюбит меня, что будет готов отдаться мне всей душой и телом, если кто-либо не побоится умереть за меня, не испугается пересудов и насмешек, то я сделаю такого человека самым счастливым на земле, я разделю с ним королевскую корону.
– Приказывайте! – воскликнул Роберт, сверкая главами. – Скажите, что нужно делать? Хотите, чтобы я убил регента и подготовил к восстанию благородных шотландцев?
– Ты способен это сделать, Роберт? – спросила Мария Лотарингская.
– Я все, все сделаю! Приказывайте! – воскликнул Сэррей, прижимая к губам ее ладони.
– В таком случае я посвящу тебя в свои рыцари! Преклони колени! Я надену на тебя знаки моего ордена, – улыбаясь, проговорила королева и, отстегнув бант со своей кружевной косынки, прикрепила его к плечу Роберта. – Теперь скажи мне, что тебе сообщил посланный регента, – продолжала она, – у тебя не должно быть от меня тайн.
Роберт с ужасом взглянул на вдовствующую королеву, которая с улыбкой требовала от него бесчестного поступка. Только теперь Сэррею стало ясно, какую ошибку он сделал в порыве страсти.
– Ты колеблешься? – с укором проговорила королева, приподнимаясь с места и снова, как бы случайно, спуская накидку со своих плеч. – Ведь ты только что уверял, что принадлежишь мне душой и телом, и уже колеблешься? Ведь ты поклялся мне в беспредельном послушании!
– Но еще раньше я присягнул регенту хранить его тайну, – возразил Роберт. – Я могу убить регента по вашему желанию, но не имею права нарушать клятву.
– У тебя честная душа, Роберт, – растроганным голосом заметила королева. – Но если бы ты только знал, как и ненавижу регента!… Я вся дрожу, когда слышу его имя! Одной его смерти для меня мало. Я хочу сначала низвергнуть его, уничтожить, оскорбить, как самого низкого человека, а затем только убить. Бели ты исполнишь это, разве любовь королевы менее ценна, чем слово, данное негодяю, который воспользовался твоей юношеской неопытностью и восторженностью для своих личных целей? Разве не более благородно защищать слабую женщину, чем в союзе с сильным мужчиной нападать на нее и шпионить за ней? Если ты даже нарушишь свое слово, данное регенту, то и в этом нет никакого бесчестия. Ведь ты обещал регенту свое содействие, не зная еще того, что он потребует от тебя. Ты поклялся ему в верности, думая, что участвуешь в рыцарском поступке, а не в мошеннической проделке.
– Я дал клятву регенту защищать вашу дочь от козней Генриха Восьмого, – возразил Роберт. – Скажите мне, ваше величество, что вы не ведете переговоров с англичанами, и тогда я без колебаний перейду на вашу сторону.
– Я не принимаю никаких условий, Роберт, – ответила королева, – мне нужно повиновение, слепое повиновение, иначе я не поверю твоей любви. Я вижу, впрочем, и без того, что ты не любишь меня. Для Марии Сэйтон ты готов был пожертвовать своей честью, а для меня не можешь! Уходи отсюда, я не признаю торга. Кто хочет покоиться в моих объятиях, тот должен принадлежать мне всецело, а не наполовину. Ты – холодный, расчетливый любовник, Ты взвешиваешь свое чувство, вместо того, чтобы сгорать от страсти; ты торгуешься там, ще каждый с радостью отдаст все, что имеет. Уходи, я не хочу больше ничего от тебя.
– Ваше величество!… клянусь вам… – пробормотал Роберт.
– Вон! – она резко прервала его, вскакивая с места, и останавливаясь перед коленопреклоненным молодым человеком в виде разгневанной богини. – Тебе, верно, хочется, чтобы я позвала своих людей и приказала вывести тебя отсюда?
Роберт задрожал от угроз королевы и, задыхаясь от страсти, охватил руками ее колени.
– Я повинуюсь вам, повинуюсь, – прошептал он, – я схожу с ума. Приказывайте – у меня нет воли, нет силы сопротивляться вам. Позвольте мне поцеловать вас… Мне нужно забыться, чтобы не слышать укоров совести, не помнить того, чего требует моя честь.
Вдовствующая королева опустилась на кушетку и завернулась в свою шелковую мантию.
– Такого послушания мне не нужно, – тихо проговорила она. – Тебе не следует бороться с собой, чтобы повиноваться мне, ты должен исполнять мою волю так же легко и свободно, как это делает моя собственная рука. Но я верю в твое доброе намерение служить мне и поэтому могу успокоить тебя: я с большим удовольствием увижу свою дочь в могиле, чем отдам ее в руки Генриха Восьмого… Моя дочь, дочь француженки, найдет себе приют во Франции, раз ей не дают им пользоваться у себя на родине.
– О, как вы были жестоки, что не сказали мне этого сразу! – воскликнул Роберт. – Чего мне стоило заглушить свою совесть!.. А между тем, если бы я знал истину, я с радостью повиновался бы вам, без всяких оговорок. Вы говорите, что я пожертвовал бы своей честью для Марии Сэйтон, если бы она потребовала это? Да, это так, но в следующую же минуту я убил бы себя или предал бы в руки регента, чтобы он беспощадно наказал меня. Я не был бы в состоянии вынести ваш гнев и сделал бы все, что вам угодно. Но разве вы могли бы уважать бесчестного человека, могли бы довериться тому, кто нарушил свою клятву?
– Не знаю! – задумчиво ответила королева. – Однако ты должен оставить меня, – прибавила она, как бы вдруг заметив, что Роберт остается слишком долго с ней наедине.
Мои придворные дамы, вероятно, негодуют, что ты уже целый час сидишь в моей комнате. Скажи скорее, что тебе сообщил посланный регента?
Сэррей, не колеблясь, рассказал ей все то, что узнал от Брая.
– Прекрасно, – заметила она, когда Роберт окончил свой рассказ, – мы найдем средство перехитрить этого Брая. Узнай, как он думает расположить своих людей. Сегодня ночью мы с тобой увидимся и переговорим о дальнейшем. Время проходит, а мой посланный, которого я отправила в Дэмбертон, может каждый день вернуться обратно. Приходи ко мне вечером, как только я отпущу своих камер-фрейлин. Войди в ту комнату, за дверью которой ты подслушивал наш разговор, оттуда пройди по галерее до лестницы, где тебя будет ждать наш духовник. Никто во всем замке, за исключением этого священника, не должен знать, что ты – мое доверенное лицо. Бант спрячь! Ну, иди!.. Я надеюсь на твой ум, думаю, что у тебя хватит ловкости для того, чтобы обмануть посланца регента.
Она сделала такой величественный жест рукой, чтобы Сэррей удалился, что юноша вздрогнул.
– Можно мне поцеловать вашу руку? – смущенно спросил он.
Королева, смеясь, протянула ему руку и прошептала:
– Сначала месть, а затем награда!
IV
Когда Роберт, выйдя от королевы, проходил по комнате, в которой собралась свита, ему казалось, что все присутствующие видят на его лбу печать предательства. Он собственно не нарушил своего слова, так как поклялся положить свою жизнь за Марию Стюарт и ни одной минуты не сомневался, что регент точно так же, как и Мария Лотарингская, преследует лишь личные цели; но сознание того, что он пошел на сделку, точно продал себя, угнетало его до последней степени. Совсем иначе чувствовал он себя, когда его сердце было полно любовью к Марии Сэйтон. Но молодая девушка позорно осмеяла его любовь!
«А можно ли верить Марии Лотарингской? – вдруг подумал Роберт. – Не изменит ли и она? Она потребовала от меня самой большой жертвы и затем отпустила так холодно, точно совершенно позабыла, какую цену предлагала за эту жертву. Может быть, теперь, достигнув своей цели, она оттолкнет меня? Нет, нет, это невозможно! – поспешил успокоить себя Роберт. – Если бы Мария Сэйтон не обманула меня, – продолжал он развивать свою мысль, – то вдовствующей королеве не удалось бы достигнуть своей цели».
Вся горечь, накопившаяся в душе Роберта при сознании, что он нравственно опустился, была направлена теперь против Марии Сэйтон, той девушки, которую он любил чистой, бескорыстной любовью!
В коридоре Роберта встретила сама Мария Сэйтон.
– Вы были у вдовствующей королевы, – прошептала она, – если вы рассердили ее, то будьте осторожны: Мария Лотарингская и так страшно зла на регента за его письмо. Заставляйте слуг пробовать все кушанья и напитки, которые будут подаваться вам. Но что с вами? Почему вы так странно улыбаетесь? Вы смеетесь над моими опасениями? Право, вы еще не знаете характера Марии Лотарингской.
Молодая девушка проговорила последние слова с видимой тревогой, в ее дрожащем голосе чувствовалось горячее, непритворное чувство. В другое время оно не ускользнуло бы от внимания Роберта, но теперь оскорбленное самолюбие, сознание своего неблаговидного поступка делали его глухим и немым ко всему окружающему.
– Берегитесь, прекрасная леди, – насмешливо ответил он, – я моту возгордиться и подумать, что вы желаете из ревности очернить свою повелительницу.
– Из ревности? – воскликнула Мария, и краска негодования залила ее щеки, а глаза вопросительно смотрели в лицо Роберта, как бы сомневаясь, действительно ли он позволил себе такую грубую выходку.
– Да, из ревности и досады, что, может быть, и другой женщине удалось одурачить влюбленного пажа, – ответил Сэррей. – О, я знаю, что тут не может быть и речи о ревности любви, так как я никогда не был настолько тщеславен, чтобы надеяться на серьезное чувство с вашей стороны. Да, прекрасная миледи, я был уверен, что вы можете снизойти лишь до мимолетной милости.
– Вы были совершенно правы, Роберт Говард, – гордо заметила Мария Сэйтон, хотя ее голос дрожал от обиды, – Мария Сэйтон не отдает своей любви глупцам, а тем более жалким людям.
Она повернулась к Сэррею спиной и быстрой походкой направилась к двери.
– Я был бы жалким человеком, прекрасная леди, если бы вам удалось завербовать меня в число ваших глупых поклонников! – крикнул Роберт вслед молодой девушке, изнемогая от чувства стыда, горечи и раскаяния.
Мария Сэйтон остановилась у дверей, на ее глазах дрожали слезы, а лицо приняло выражение горя и презрения.
– Роберт Говард, вы достигли того, что я стала презирать вас, – проговорила она, – ваши недостойные насмешки доказывают, что вы не заслуживаете ни участия, ни сострадания.
Молодая девушка давно скрылась, а Роберт все стоял на одном месте, точно пригвожденный. Слова Марии Сэйтон проникли в его душу.
«Ну, что же, – подумал он, – пусть презирает! Я и сам презираю себя. Но разве не хвастала она перед другими своей силой надо мной? Если она даже никогда не любила меня, то та минута, в которую я хотел пожертвовать для нее всем, тоже должна была быть для нее святыней. Нет, нет, нужно выбросить ее образ из своего сердца. Только холодный разум не обманывает. Я покажу Марии Сэйтон, что быстро утешился и презираю ее не меньше, чем она меня. Мария Лотарингская поступает честнее. Она требует, но предлагает и награду за свои требования».
Роберт вернулся к Браю в сильно возбужденном состоянии; его глаза сверкали мрачным огнем, лицо горело, сердце учащенно билось.
– Честное слово, женщины, видно, разгорячили вас, – засмеялся стрелок, встретив Роберта и испытующе глядя на него. – Могу себе представить, сколько они испускают яда по поводу письма графа. Да, Джеймс Гамильтон не станет рассыпаться в комплиментах.
– Этого никто не требует, – недовольным тоном возразил Роберт, – но – Простите меня, Вальтер! – нельзя не сознаться, что не особенно благородно третировать женщину, сидевшую когда-то на шотландском троне, как презренную тварь.
– Вот вы как заговорили? – проворчал стрелок. – Вижу, что бабьи слезы тронули ваше сердце! а я, приятель, скорее поверю клятвам влюбленного, чем слезам женщин!
– Что же? Каждый молодец на свой образец! – пренебрежительно заметил Сэррей.
– Замолчите, Роберт Говард, – воскликнул Вальтер, вскакивая с места. – Даю вам слово, что, если бы кто-нибудь другой произнес эту фразу и таким пренебрежительным тоном, я, нисколько не задумываясь, поднял бы против него свой меч. Но на вас я не сержусь. Вам лучше, чем кому бы то ни было известно, что мое сердце не остается непреклонным перед слезами одной из женщин, поэтому ваша фраза неуместна. Я не похож на вас лишь в том отношении, что умею отличать голубя от крокодила. Эта вдовствующая королева – холодная, гордая, бессердечная женщина. Она готова пожертвовать собственным ребенком для удовлетворения своего тщеславия; и доказательств этого недалеко искать. Ее слезы – это слезы бессильной злобы. Для того, чтобы отомстить, она готова пустить в ход и нож и яд, она ни перед чем не остановится.
– Но она все-таки женщина. Не забывайте этого, Вальтер Брай! – возразил Роберт.
– Называйте ее женщиной, если хотите, хотя в ней нет ни одной женской черты, за исключением ревности и низменной злобы, – проговорил Брай. – Скажите, кто из женщин способен предложить свою руку и сердце мужчине, которого она ненавидит, с единственной целью разделить с ним власть?
– Разве вдовствующая королева способна на это? Не думаю! – усомнился Роберт.
– Не только способна, но и предлагала себя в жены регенту, – ответил Брай. – Регент отклонил эту честь, и с тех пор Мария Лотарингская ненавидит его с удвоенной силой. Она противится союзу с Францией, к которому стремится регент, имея в виду благо. Шотландии и Марии Стюарт.
– Это – неправда! – горячо возразил Роберт. – Наоборот, вдовствующая королева желает, чтобы ее дочь поехала во Францию.
– Да, для того, чтобы надеть на себя шотландскую корону, она готова расстаться с дочерью, – заметил Брай. – Регент требует, чтобы Мария Стюарт приехала во Францию как шотландская королева, он хочет сохранить для Марии Стюарт корону. Только на таких условию регент соглашается, чтобы Мария Стюарт вышла за французского дофина. А вдовствующая королева соглашается на брак Марии Стюарт без всяких условий. Надеясь на помощь Марии Лотарингской, французы отклоняют справедливые требования регента. Всем известно, что вдовствующая королева тайно принимает французов, идущих против регента. Чтобы не дать возможности этим заморским птицам перелететь на наш берег, я везде расставлю свою стражу. Я надеюсь, что вы, как честный человек, не измените клятве, данной регенту, несмотря ни на какие женские слезы. Ну, спокойной ночи! Завтра навестите меня, мы еще с вами потолкуем.
Роберт проводил стрелка до его лодки. Протягивая ему руку на прощанье, Сэррей не мог смотреть прямо в глаза товарищу.
От внимания Брая не ускользнуло смущение Роберта, и он, пожимая руку молодого человека, сказал:
– Берегитесь женщин!… Предостерегаю вас еще раз. Женщина, достойная любви, должна приноравливаться к мужчине. Женщинам больше нравится твердый характер. Они смеются над слабыми мужчинами и играют ими. Будьте же настоящим мужчиной, Сэррей, и помните об этом всегда!
С последними словами Брай отчалил от берега.
«Будьте настоящим мужчиной», – повторил Роберт про себя сказанное приятелем, возвращаясь в замок. – Хорош же я мужчина! Я – раб, продавший свою волю. Но Вальтер Брай вовремя предостерег меня. Посмотрим, достойна ли награда королевы той жертвы, которую она потребовала от меня!»
