Текст книги "Голова королевы. Том 1"
Автор книги: Эрнст Питаваль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)
Дрейбир выступил вперед с факелом и показал ей закованного в цепи Сэррея.
– Ваше величество, – воскликнул Роберт, вставая, – вы пришли посмотреть на жертву самого низкого предательства? Но ваш ли приказ так позорно оскорбил права гостеприимства?
– Молчите! – холодно ответила Мария, садясь в кресло, подставленное ей священником. – Лишь ваше бесстыдство привело вас сюда, и я советую вам избрать другой тон в обращении ко мне, если вы не хотите, чтобы вас принудили к этому. С королевой говорить на коленях!
– Делайте все, что вам угодно, и в чем вам, конечно, придется дать ответ перед Богом, – произнес Сэррей, – но я не склонюсь перед вами.
Насмешливая улыбка показалась на губах королевы.
– Вы видите, ваше преподобие, – сказала она священнику, – необходимо прибегнуть к крайним мерам. Роберт Говард, – обратилась она после этих слов к узнику, – вы прибыли в этот замок в качестве шпиона регента, и ваша наблюдательность привела вас в застенок. Вы сами видите, что нам необходимо сделать вас безвредным. Но прежде я хочу узнать, какие цели преследует регент, обложив своими войсками окрестности этого замка. Ваше выступление было столь смело, что вы без сомнения должны иметь поддержку поблизости. Скажите откровенно все, что вы знаете! Это – единственное средство настроить нас милостивее по отношению к вам.
Роберт ничего не ответил и упрямо смотрел вниз.
– Не заставляйте нас долго ждать, – продолжала королева, – у нас есть средства заставить вас говорить.
У Роберта вся кровь прилила к сердцу, он чувствовал, что оно готово разорваться. Его страшила эта холодная, презрительная жестокость со стороны женщины, которую он пощадил, которую он час тому назад мог погубить. Вся его гордость возмущалась при мысли молить о пощаде, к тому же чувствовал, что и эта мольба была бы напрасна. Но в это время одна мысль внезапно озарила его мозг, сама королева привела его к этому, указав путь к спасению.
– Ваше величество, – сказал он, – я не боюсь ваших угроз, так как не считаю вас способной совершить столь бесславный поступок; а ведь я никогда не сделал вам ничего дурного, и потому, думаю, вы не можете ненавидеть меня настолько, чтобы вызвать месть регента. Нет, угрозы недостойны вас!…
Мария Лотарингская встала и подала Дрейбиру знак, заставивший Роберта содрогнуться.
– Достань плеть! – приказал кастелян одному из слуг.
Тот снял со стены висевшую среди прочих орудий пыток сплетенную из ремней плеть, а другой слуга, схватив Роберта за плечи, сделал попытку раздеть его.
– Бейте его, пока не сознается, – сказала Мария, а затем равнодушно, словно она отдала приказ дрессировать лошадь, повернулась к священнику и вместе с ним отошла на задний план помещения.
– Берегитесь тронуть меня! – злобно произнес Сэррей, обращаясь к слугам. – Не думайте, что вы можете здесь безнаказанно умертвить меня: прежде чем наступит день, я буду отомщен. Неужели вы думаете, что граф Арран прислал меня сюда, не позаботившись о моей охране, и что я сам не предвидел подобного предательства?
Слуги в недоумении остановились, смущенно глянув на кастеляна. Тот, казалось, тоже почувствовал беспокойство.
– Расскажите о принятых вами мерах предосторожности и о планах регента, – сказала королева, живо обернувшись в сторону Сэррея, – и тогда я избавлю вас от пытки.
– Я ничего не скажу, ваше величество, так как не могу верить словам той, которой руководит предательство. Но почему вы не обратитесь с тем же вопросом к леди Сэйтон, которая час тому назад стояла со мной на башне замка?
Королева побледнела, священник поднял удивленный взор, а кастелян вздрогнул, словно его ужалила змея.
– Да, – продолжал Сэррей в насмешливом тоне. – Пушечным выстрелом я мог известить о грозящей мне опасности, тем более часовой на башне спал так крепко, точно его напоили усыпительным напитком. Спросите вашу фрейлину, ваше величество, показал я себя вашим врагом?
Королева пошепталась с духовником. Она казалась смущенной, не зная, какое решение принять. Кастелян также подошел к группе разговаривающих.
Роберт воспользовался этим моментом и прошептал слугам:
– Если дотронетесь до меня, то завтра будете на виселице, если освободите, то получите кошелек с золотом.
Королева долго беседовала со своими советниками. Уверенность, с которой Сэррей угрожал им, привела их в смущение, которое усилилось особенно еще потому, что он ссылался на Марию Сэйтон.
– Если он был на башне дворца, – прошептал священник, – то у него непременно есть друзья по ту сторону озера. Я советовал бы добиться его клятвы молчать.
– Он не даст этой клятвы! – промолвила вдовствующая королева.
– Ваше величество, – заговорил кастелян. – Невероятно, что его отсутствие заметят так скоро. Иначе и графа Монгомери там также задержат. Паж хочет напугать нас. Я советую оставить его здесь в заключении, пока не придут люди его искать.
– Это самое лучшее. Но как мы объясним во дворце его исчезновение?
– Я скажу, что переправил его через озеро.
Священник, покачав головой, возразил:
– А люди, к которым он отправился, будут разыскивать его? Я не подозревал, что леди Сэйтон пользуется его доверием. Это портит все.
В это время в наружную дверь громко застучали, словно кто-то мечом или копьем бил о железо замка. Королева и ее советники вздрогнули, как злодеи, пойманные на месте преступления; слуги, начавшие колебаться под влиянием угроз Сэррея, заметив пугливую нерешительность своей повелительницы, с быстротою молнии освободили узника от цепей.
Когда королева-мать обернулась, чтобы объявить Сэррею помилование, она увидела, как тот схватил лежавшую среди других орудий пытки большую дубину, и в страхе отступила назад.
– Откройте двери! – громовым голосом приказал Сэррей слугам и одним страшным ударом положил на землю Дрейбира.
– Смилуйтесь над нами! – пролепетал священник.
Лишь королева-мать, бледная, дрожащая всем телом, стояла неподвижно.
Слуги поспешили исполнить приказание молодого пажа, тем более, что все сильнее становились удары в дверь.
– Ваше величество, – сказал Сэррей, обращаясь к трепещущей женщине, – серьезно ли вы хотели прибегнуть к пытке? Отвечайте скорей и, если даже вы принудите себя солгать, эта ложь будет вам во спасение.
Мария Лотарингская гордо выпрямилась, казалось, словно это оскорбление оживило ее упавшее мужество и отогнало страх.
– Роберт Говард, – ответила она, – я не лгу: я заставила бы пытать вас, если бы вы не сознались; я ненавижу вас как шпиона графа Аррана. Теперь вы – победитель, но я не жду никакой пощады и даже не приняла бы ее от вас.
В это мгновение с шумом раскрылась решетчатая дверь, но по каменным плитам раздались не тяжелые шаги вооруженных людей, как этого, быть может, ждала Мария Лотарингская, а легкие, воздушные шаги ребенка!
– Королева! – воскликнул пораженный Сэррей, и волна радостного чувства наполнила его сердце, так как он решил, что никто другой, кроме леди Сэйтон, не мог привести сюда Марию Стюарт.
Королева-мать сразу догадалась, кто раскрыл план ее действий и избрал этот решительный способ помешать ее намерениям.
– Зачем ты пришла сюда? – строго, со сверкающими глазами спросила она дочь.
Но Мария Стюарт поспешно подбежала к Сэррею и со слезами радости воскликнула:
– Слава Богу, что вы живы, что вам еще не сделали ничего дурного!… Очень прошу вас, простите мою мать!
С тех пор как Мария Сэйтон сумела внушить ей участие к судьбе Сэррея, Мария Стюарт из ребенка превратилась в молодую девушку, и хотя она только повторяла то, что было сказано ей Марией, однако она нашла в себе столько силы, чтобы не сробеть перед угрожающими взорами матери.
Сэррей понял, каким чудом мольбы возлюбленной довели этого ребенка до сопротивления королеве-матери, и увидел, как нежно и доверчиво смотрели на него эти юные голубые глазки. Он преклонил колено и, поднесши к губам руку Марии Стюарт, воскликнул:
– Клянусь вам моей честью, что вы не имеете более верного слуги, чем я, Ваше величество! Ваша мать убедилась бы в этом, если бы почтила меня своим доверием или согласилась выслушать меня. Но, проведенная словами негодяя, желавшего мстить мне, она выказала относительно меня подозрительность, озлобление и в конце концов оскорбительное насилие. Ваше величество! Ваша матушка ненавидит регента, думая, что он преследует только свои, но не ваши интересы. Я не знаю, ошибается ли она, или права, но могу поклясться, что он поручил мне только заботу о вашей безопасности и что я отказался бы от всякого другого поручения. В моей власти было помешать бегству тайного посла, отправленного сегодня ночью, но я не сделал этого, ваше величество, я преклонил перед вами колено, прикажите убить меня, если не доверяете мне, но я явился сюда с единственной целью – защитить королеву Шотландии от убийцы Анны Болейн, Екатерины Говард и палача моего брата.
При этих словах вдовствующая королева стала прислушиваться, и ее проницательный взор остановился на Сэррее.
– Правда ли это? – с удивлением спросила она. – Вы, англичанин, хотите идти против интриг Генриха Восьмого?
Роберт взглянул на Марию Стюарт, смотревшую на него глазами, в которых стояли слезы и в которых светилось детское доверие и трогательное участие, и произнес:
– Ваше величество! Ваша матушка спрашивает меня, действительно ли я ненавижу человека, убившего моего брата? Да неужели я мог бы быть таким негодяем, чтобы принимать участие в продаже вашей дивной, чистой юности сыну тирана? Верите ли вы мне, что я скорее дам разорвать себя на куски, чем изменю вам?
– Да, я верю этому! – воскликнула Мария Стюарт, схватив своими маленькими ручками руки Роберта. – Мама, он благороден и добр; ты не должна делать ему зла, я не хочу этого!…
– Дрейбир обманул меня, – тихо проговорила Мария Лотарингская. – Роберт Говард, – продолжала она громче, каждая мать со слепой страстностью защищает свое дитя. Я хотела пытать вас, чтобы вынудить признание относительно того, какие интриги ведет регент и каковы его планы насчет того, чтобы держать в зависимости от себя королеву, мою дочь. Я даже допускаю мысль, что в своем предательстве он способен отдать королеву Шотландии во власть англичанам, и считала вас за орудие его воли. Теперь я жалею о случившемся, но вы сами дали понять, что за вами стоит защита регента.
– Я сделал это только для того, чтобы испугать своих врагов ваше величество.
– Значит, это была хитрость? – удивилась вдовствующая королева. – Эта предосторожность была, быть может, очень умна, но повлекла за собой заблуждение, которое заставило меня поставить вас в крайне неприятное положение·.
– Значит, и ты, мама, прощаешь? – обрадовалась Мария Стюарт. – Но здесь холодно и мрачно. Пойдемте, – обратилась она к Сэррею, и в это мгновение она заметила кастеляна, который будучи поражен ударом Роберта, упал, обливаясь кровью, и умер, не проронив ни звука. – Пресвятая Дева! – воскликнула она. – Что это?
Мария Лотарингская подошла к кастеляну и, чуть дотронувшись до него ногой, произнесла с чувством внутреннего удовлетворения:
– Он мертв! Ваш меткий удар, Роберт Говард, избавляет меня от строгого и тягостного суда.
С этими словами, как бы в виде примирения и прощения, она протянула руку Сэррею.
Тот взял эту руку в свою, но ужаснулся бессердечию и бесчувственности этой женщины и не поднес ее руку к своим губам, не подумав о том, что в эту минуту смертельно оскорбил тщеславие женщины и гордость королевы.
Мария Лотарингская нервно пожала плечами и подала руку духовнику. Мария Стюарт побежала вперед, чтобы выйти первой из страшного подземелья, а Сэррей немного отстал от других и, подозвав служителей, приказал:
– Устройте кастеляну почетное погребение, а завтра зайдите ко мне получить свою награду.
Затем он последовал за королевами.
Перед наружной дверью ждали Мария Сэйтон и две камеристки, сопровождавшие королеву. Когда леди Сэйтон увидела Роберта невредимым, ее глаза заблестели радостью, но она тотчас же отвернулась, когда он подошел поблагодарить ее.
– Мария! – прошептал он с сильным волнением. – Жизнь, которую вы спасли, принадлежит вам!
Она подняла на него свой взор и с насмешливой улыбкой и свойственной ей веселостью задорно ответила:
– Что за пустяки!… Мы поквитались, вот и все!
В это мгновение королева-мать обернулась, и в ее глазах вспыхнул мрачный огонь. Теперь она точно знала, кого ей благодарить за то, что ее дочь в первый раз проявила волю королевы.
Глава шестая
ЖЕНСКАЯ ХИТРОСТЬ
I
Роберт не видел ни одной из обитательниц замка в течение двух дней, последовавших за нападением на него, но ему, по молчаливому соглашению, были оставлены ключи, которыми заведовал кастелян.
Он сидел на берегу озера и удил рыбу, когда сторож на башне протрубил в рог, извещая о приближении гостя к замку. Роберт вскочил с места, будь то хорошие или плохие вести, для него это все же было развлечением, быть может, даже случаем увидеть Марию Сэйтон, если бы пришлось вести гостя к королеве.
Через озеро плыла лодка, и уже издали Роберт узнал своего друга-стрелка; Брая узнали также из окон замка, так как к Роберту вышла камеристка и объявила, что обе королевы нездоровы, не могут никого принять и просят сказать об этом посланцу.
Роберт обещал исполнить просьбу и сделал это с тем большей охотой, что мог без помехи вдоволь болтать с Браем.
Вальтер выпрыгнул на берег из лодки и сердечно поздоровался с Сэрреем. Узнав о нездоровье королев, он засмеялся и сказал, что предвидел это, добавив, что на этот раз ему нет надобности просить их об аудиенции, так как он только привез письмо регента и довольно долгое время будет находиться поблизости, чтобы иметь случай видеть высоких особ, когда они снова поправятся.
– Что? – воскликнул Сэррей. – Вы останетесь поблизости? Разве регент подозревает измену или предвидит какую-нибудь опасность?
– Быть может, и то и другое, – ответил стрелок, которого Роберт повел в свою комнату, куда приказал подать закуску и вино. – Многое произошло с тех пор, как мы расстались, да, многое, и притом не особенно неприятное для вас. Но прежде всего доставьте мое письмо по адресу, оно заключает в себе пилюлю, которая, быть может, лучше, чем доктор, вылечит вдовствующую королеву.
– Но все же в нем нет ничего неприятного? – спросил Сэррей, уже начинавший бояться, что граф Монгомери попался в руки регента…
– Снесите прежде письмо, а потом я расскажу вам, что знаю и что думаю! – предложил Брай.
Роберт взял запечатанное воском послание и направился через двор к главному зданию, желая вручить письмо дежурной придворной даме. Но на лестнице его уже встретила Мария Сэйтон, и ему показалось, что она, наверно, быстро бежала, так как едва дышала, когда он заговорил с ней.
– Прекрасная леди, – сказал он, – дерзаю нарушить запрет, державший меня несколько дней вдали от вас, так как имею поручение к ее величеству вдовствующей королеве.
– Отдайте мне письмо, – живо перебила Мария молодого человека, а когда тот с удивлением посмотрел на нее, так как письмо было спрятано у него в кармане, то она добавила: – Конечно, если у вас есть письмо. Ведь королева ожидает ответа регента на свой запрос.
– Вот оно, – сказал он, вручая ей пергамент, – а если в нем заключается что-либо неприятное, не ставьте мне это в вину!
– Вы хотите сказать, что королева не должна ставить вам этого в вину, так как письмо адресовано ей?
– Я хочу сказать, – ответил Сэррей, стараясь уловить взор красавицы-фрейлины, – что для меня здесь есть только одно существо, гнева которого я страшусь. Королева справедлива, но Мария Сэйтон…
– Ну? Почему вы остановились?
– Мария Сэйтон сурова, так как знает, что она любима, и…
– Прекрасный паж, ваши слова очень лестны, но вы наговорили мне столько любезностей, что с моей стороны было бы легкомысленно верить им.
– Мария, жертва моей честью не была ничтожной мелочью…
– Тсс!… Это должно быть позабыто! Или, быть может, напоминанием об этой ночи вы хотите сказать, что мы все теперь находимся в вашей власти и что одно ваше слово может навлечь на нас неприятности?
– Леди Мария, я надеюсь, вы не сомневаетесь, что я не способен на низкую месть, – воскликнул Сэррей.
– Посмотрим, – засмеялась она. – Вы смелы, храбры и находчивы. Сегодня я увижу, умеете ли вы хранить секреты.
– А если сумею, Мария? – спросил Роберт.
– Тогда я буду считать вас за образец добродетели! – воскликнула девушка, смеясь и поспешно убегая, но при этом ее почти ласковый, нежный взгляд сказал Роберту более, чем могли бы сделать слова.
Сэррей вернулся в свою комнату, причем, когда он проходил по двору, ему снова показалось, что в окнах галереи, над его помещением, проскользнула какая-то тень.
Волнение Марии Сэйтон бросилось в глаза, а то обстоятельство, что она требовала письмо, которого она не видела, внушало подозрение. До Роберта доходили слухи о потаенных дверях и коридорах во дворце, следовательно, представлялось весьма возможным, что его разговор с приятелем был подслушан, и он решил наказать подслушивателей.
Прежде всего он дал знак стрелку говорить тихо о вещах, которые не должны быть разглашены, а затем начал громким голосом:
– Знаете, я веселюсь здесь более, чем ожидал; у королевы очень любезные придворные дамы.
– И вы, конечно уже влюбились? – спросил Брай.
– Да, я на пути к тому.
– В таком случае чокнемся. За ваше здоровье и счастье! Которая же это из дам?
– Самая прекрасная, самая веселая и, быть может, самая коварная.
– Тогда берегитесь, граф!…
– Я так и делаю, поэтому прошу вас говорить совсем тихо, – произнес Сэррей. – Вы не можете себе представить, какие у дам тонкие уши. Они слышат все, что желают скрыть от них, и не слышат того, что должны слышать.
Легкий шорох за стеной выдал, что подозрения Сэррея были верны.
– Они подслушивают! – шепнул Брай, а затем громко добавил: – Будь наша красавица любопытна, она не простила бы вам, что вы лишили ее удовольствия подслушивать.
– Я того же мнения, – засмеялся Сэррей. – Ну, теперь рассказывайте! Вы говорили, что у вас произошло многое?
– Да, и даже очень серьезное, – ответил стрелок, понизив голос. – До регента дошли слухи, что англичане и французы замышляют насильственное похищение королевы. Вследствие этого он, лично оберегая южную границу, двинул отряд к Дэмбертону, а мне с пятьюдесятью конными стрелками поручил защищать берега Ментейтского озера.
Для Роберта ничего не могло быть приятнее полученного известия: отныне уже не в его власти было разрешать кому-либо въезд или выезд из Инч-Магома, а Мария Сэйтон не могла требовать от него неисполнения данных ему инструкций. Блокада противоположного берега озера тоже была ему на руку, давая возможность не смотреть боле на замок как на тюрьму, из которой не было выхода.
Вальтер Брай продолжал рассказывать дальше, приковывая все внимание своего собеседника. Лорд Бэклей, нравственный убийца Екатерины Блоуэр, перешел в английский лагерь и даже под знамена Варвика, который, в свою очередь, отправился на службу в Лондон. Сэррей сначала не хотел верить, что лорд, защитивший его от Генриха VIII, мог искать службы у этого короля, но Брай уверил его, что регент получил на этот счет самые достоверные известия.
– Бьюсь с вами об заклад на бочку вина против одного пенни, что мы вскоре поработаем здесь! – сказал Брай. – Бэклей должен составить себе хорошую славу в глазах Варвика, и он попытается обрести ее ценой захвата Марии Стюарт. Надеюсь, что регент будет свергнут, а Дуглас со своими приверженцами снова введет прежнее правление, причем вдовствующую королеву изберут регентшей. Но, – заключил Брай свой рассказ, – регент поставил здесь хорошего сторожа: как охотничья собака, я выслежу Бэклея, прежде чем он подойдет к этому замку на три мили, и повешу его на самом высоком дереве, которое я только найду. Обратите внимание, не принимает ли вдовствующая королева каких-нибудь тайных послов, я был бы очень удивлен, если бы она не участвовала в заговоре.
Роберт призадумался. Если неизвестный, которого тайно выпустили из дворца, был лорд Бэклей, то было бы открытой изменой не признаться Вальтеру, что его подозрения были основательны. А можно ли было сомневаться в этом? Разве было бы неправдоподобно, что Мария Лотарингская готова была броситься в объятия англичан, лишь бы отнять власть у ненавистного регента? Разве она дрожала бы так перед раскрытием своих интриг, если бы дело шло не о государственном преступлении?
II
Пока Роберт размышлял, как бы ему предостеречь стрелка, не изменяя данному слову и не выдавая королевы, он был позван к Марии Лотарингской.
Заметив прибытие посланца, вдовствующая королева тотчас же вместе с Марией Сэйтон отправилась в галерею, из которой потайной ход вел в помещение, смежное с комнатой Сэррея. Услышав, что для нее есть письмо, она послала леди Сэйтон навстречу Роберту, а сама осталась подслушать его разговор со стрелком. Она выбрала себе в спутницы именно Марию Сэйтон, так как, во-первых, знала, что та одна могла влиять на Сэррея, и, во-вторых, ее первую следовало убедить в предательстве Роберта, прежде чем осмелиться снова думать о том, каким образом сделать его «немым».
Сэйтон вернулась обратно и принесла письмо. В узком проходе обе дамы пытались подслушать, сдержит ли Роберт данное слово. Когда они услышали громкий разговор, сконфуженная леди Сэйтон покраснела, а вдовствующая королева со страшной злобой топнула ногой и пробормотала:
– Этот хитрый плут догадывается, что мы подслушиваем! Но все же немыслимо, чтобы он знал об этом проходе!… Или вы, Мария Сэйтон, предупредили его?
– Ваше величество, этого подозрения я не заслужила! Я напоминала ему не нарушать данного слова, но я – не предательница, которая лишила бы вас возможности обличить его, если бы он оказался негодяем!…
Мария Лотарингская ничего не ответила. Когда Роберт и Вальтер стали говорить так тихо, что, несмотря на слуховые трубы, ничего из их беседы не было слышно, королева покинула свое место.
– Следуй за мной! – приказала она фрейлине и прошла в свой кабинет.
– Мария, – сказала она там, – этот паж слишком хитер, чтобы быть честным. Ты поручилась за него. Скажи мне, кто внушил тебе это доверие кнему?
Мария смущенно покраснела. Могла ли она похвастать, сказав: «Он будет верен, потому что любит меня?» Должна ли она была сознаться в том, что произошло в башне? Это одно могло убедить королеву, но признание ущемляло ее честь.
Королева становилась все настойчивее.
– Мария Сэйтон, – сказала она с нетерпением, – я не выношу мучительного сомнения, я не могу жить, терзаясь неизвестностью, предает ли нас этот паж или нет. Прошу еще раз, скажи, что внушает тебе доверие к нему, иначе я буду думать, что вся наша безопасность зависит от того, насколько твое кокетство в состоянии подчинить тебе этого мальчишку. Неужели мне придется прибегнуть к крайним мерам?..
Мария Сэйтон поняла значение этих слов, и, как ни тяжело ей было раскрыть тайну своего сердца женщине, бессердечие и эгоизм которой были ей известны, она решилась принести эту жертву, чтобы спасти Роберта и его гостя от «крайних мер» вдовствующей королевы.
Мария Лотарингская внимала ей с возрастающим интересом. Она и не подозревала, с какой смелостью и решимость действовал Роберт и как он уже до ее просьбы считал необходимым не компрометировать королеву.
И не только рассказ, но и краски, в которых Мария описывала происшедшую сцену, подействовали на королеву захватывающим образом. Юноша, которого она до сих пор считала нескромным, заносчивым, тщеславным человеком, подслушивающим у всех дверей, чтобы узнать, что делается в замке, увиделся ей вдруг совсем в другом свете; она стыдилась, что дурно поняла его, и почти завидовала Сэйтон за ее влияние на него.
– Лишь своим молчанием, – сказала вдовствующая королева, – ты виновата в том, что я упустила возможность перетянуть его на нашу сторону и смотрела на него, как на врага. Ты избавила бы меня от многих неприятных часов, если бы была откровенна. А регент пишет нам, что не нуждается в советах, – пробормотала она, шагая взад и вперед по комнате, – он благодарен за наше доброе желание облегчить его заботы… О, эта насмешка бесстыдна! Если я когда-нибудь достигну власти, – прошипела она дрожащими губами, – тогда его окровавленная голова будет торчать на зубцах башни моего дворца, а дикие лошади будут рвать его подлое сердце! Позови сюда Сэррея! – вдруг повелительно приказала она Марии. – Я должна сейчас же переговорить с ним.
Леди Сэйтон поклонилась и вышла из комнаты, чтобы передать Роберту Сэррею приказание королевы.
Некоторое время Мария Лотарингская была погружена в глубокое раздумье; она вся была полна жаждой мести.
– Я тоже еще прекрасна, – прошептала она, бросив взгляд в зеркало. – Посмотрим, не сможет ли эта красота одурманить пажа, отнять у регента верного слугу!…
Она остановилась перед зеркалом. Благородные и все же пышные формы женщины словно приподнялись и снова расцвели, после своего временного увядания в покое; как громовой дождь после долгой засухи освежает цветы, заставляя их благоухать, так воля женщины, желающей быть обольстительной, внезапно превратила ее в сладострастную сирену. Королева сорвала свою вдовью вуаль и распустила темные волосы, так что они рассыпались по всей спине, словно морская волна. Она отбросила тугой кружевной воротник, скрывавший шею, и распустила золотые шнуры, державшие верхнее одеяние. Она позвала свою камеристку и велела приготовить себе свой ночной туалет. Она, выдавая себя за больную, имела отличный предлог принять Сэррея в постели.
Жестокая радость вследствие задуманного плана горела на ее щеках, обычно бледных, и светилась в глазах, обыкновенно холодных и мрачных. Какое несравнимое удовольствие с помощью кокетства отнять у смертельного врага верного слугу, сделав его рабом своих желаний, и в то же время одержать победу над молодой женщиной, осмелившейся противиться ей, когда она думала о мщении! Какое веселое развлечение эта игра с юным пажом, и как гордо будет торжество, когда он, горя страстью и одурманенный ее чарами, даст ей клятву изменить регенту. В эту минуту Мария Лотарингская была прекрасна, как прекрасен демон-соблазнитель.
III
На окнах были спущены занавеси, а комната освещалась зажженным фонарем. Красный свет в соединении с полумраком комнаты давал волшебную игру теней, отражаясь розовыми лучами на постели и на прекрасной королеве. Камеристка зажгла благоухающее, одурманивающее курение, которое затемняет сознание людей еще ранее того, как они увидят богиню храма, и открыла дверь, чтобы впустить Сэррея, ожидавшего в передней, и сказать Марии Сэйтон, что она более не нужна королеве.
Навстречу Роберту из раскрытой двери несся запах амбры, и если он, в ожидании официального приема, готовился быть настороже с королевой и решил оставить ее в сомнении насчет своей уступчивости, то теперь, при виде представшего перед ним зрелища, был до крайности поражен. Он вступил в полутемную комнату, его ноги утопали в мягком, дорогом ковре, заглушавшем шаги; он вдыхал в себя сладкий, одурманивающий сладострастием аромат и видел перед собой на ложе роскошную и прекрасную женщину, словно осиянную жгучим солнцем Востока и созданную волшебной силой бога мечты. Неужели это была та самая королева, которая, бледная и мрачная, как окутывавшее ее траурное одеяние, отдавала приказ пытать его? Неужели это была Мария Лотарингская, гордая матрона с презрительно насмешливым взглядом? Или это была сирена, принявшая образ королевы, чтобы обольстить его?
Роберт остановился поодаль, пока королева слабым голосом не попросила его подойти поближе. Он не устремился исполнить этот приказ, а сделал несколько шагов к ней.
– Подойдите к самой постели, граф Сэррей! – сказала королева. – Мне вредно говорить громко. Я нездорова, последние дни страшно потрясли меня. Вы еще сердитесь на меня, Сэррей?
Вопрос был так внезапен, так неожидан, тон его так мягок, что Роберт почувствовал, как кровь закипела в его жилах.
– Вы не отвечаете? – продолжала королева, словно желая предупредить его ответ. – Это деликатно и благородно, благодарю вас. Вы могли бы только пристыдить меня; вы должны питать ко мне ненависть, я знаю, чувствую это, и эта ненависть справедлива. Несмотря на нее, я велела позвать вас, как единственного охранителя моих прав и безопасности. Разве это не безрассудно? Я не в состоянии спокойно рассуждать. Скажите мне, Сэррей, как это я пришла к тому, что доверяю именно вам?
Роберт с удивлением смотрел на странно изменившуюся женщину, думая, не смеется ли она над ним. Но ее глаза глядели на него так печально, так страдальчески и с такой мольбой, что тронули его сердце.
– Ваше величество, – сказал он, – если вы доверяете мне – это лучшее удовлетворение, которое вы могли бы дать мне!… Ни в каком случае чувство, внушающее вам это доверие, не будет обмануто мной: я буду служить вам честно и искренне.
– Вы? – страдальчески улыбнулась королева. – Вы, которого я чуть было не велела убить? Или, быть может, это было только сном? Была ли я в полном сознании, или видела все это во сне?
– Ваше величество! Вы были в полном сознании. Вы просто ненавидели того, кто помешал вашим планам, и придали значение злым нашептываниям негодяя. Теперь, когда я узнал, какую тяжелую борьбу вы выдержали, я понимаю, что жизнь какого-то пажа должна была вам представляться очень малоценной. Я понимаю вашу ненависть и горечь сердца, когда я освободился от цепей и надменно торжествовал, Я оскорбил вашу гордость, выставляя себя победителем, и я не мог больше рассчитывать на милость.
Королева посмотрела на Роберта с улыбкой, которая вызвала краску на его щеках.
– Вы глубоко проникаете в душу женщины, – прошептала она, – но все-таки недостаточно глубоко, Сэррей. Я ненавидела вас также еще и по другой причине. Я – женщина, и там, где королева требует почтения, женщина в ней требует ухаживания, льстящего ее тщеславию. Вы были свидетелем, как грубый слуга регента оскорбил меня, но не заметили моего взора, требовавшего от вас рыцарского порыва, но зато я видела, что подобный порыв тотчас же проявился, как только была обижена моя придворная дама. Сэррей, это может показаться мелочью, но такая мелочь оскорбляет глубже, чем скрытая насмешка. Я не ставлю вам в вину увлечение кокеткой, но вы хотели поступить на службу к моей дочери и равнодушно смотрите на то, как оскорбляют мою честь. К тому же вы знаете еще не все. В тот день я уже и без того была в сильном возбуждении, мои нервы были болезненно настроены и малейший пустяк мог рассердить меня.
– Ваше величество, – прервал ее Роберт, – быть может, вам представляется необходимым дать мне это объяснение, но объяснение тягостно для вас, а для меня постыдно.
