Текст книги "Голова королевы. Том 1"

Автор книги: Эрнст Питаваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 36 страниц)

Глава четвертая
МАРИЯ СТЮАРТ И РЕФОРМАТОР

I

Первый взрыв недовольства по поводу возобновления католического богослужения в Голируде был сдержан энергичным вмешательством лорда Джэмса Стюарта, но слова реформатора Нокса: «Я скорее соглашусь видеть в Шотландии десять тысяч врагов, чем служение одной-единственной мессы» – звучали по-прежнему угрозой для государыни, которая была чужда своему народу, находила поддержку только в честолюбивых баронах и должна была опасаться того, чтобы их честолюбие не сделало из нее игрушку партийных раздоров.

Она не обладала ни одним из качеств, которые хотели видеть в ней ее подданные. Даже все ее очарование ставилось ей же в вину. Красота Марии вызывала слух, будто она приобрела во Франции привычку к легкомысленным любовным приключениям, а это претило суровым, добродетельным шотландцам. Эта любительница поиграть на лютне и продекламировать французские стихи, носившая корону в чудных локонах с большим кокетством, но без всякого королевского величия, любившая ухаживания поклонников, должна была править раздираемой партийными счетами страной, внушить уважение к закону мятежным лордам. Да еще она привезла с собой католических патеров, весь этот столь ненавистный Шотландии религиозный аппарат, дружбу Гизов, коварство иезуитов.

«Прибытие королевы нарушило мирное течение нашей жизни, – писал Кальвину Нокс. – Не успело пройти трех дней, как уже появились идолы в церкви. Некоторые влиятельные и почтенные люди пытались протестовать. Их совесть восстает против того, что земля, очищенная словом Божьим от чужеземного идолопоклонства, снова оскверняется. Но так как большинство приверженцев нашей веры были к этому снисходительны, то беззаконие восторжествовало и принимает все большее распространение. Уступившие оправдываются тем, что мы не имеем права препятствовать королеве держаться своего вероисповедания, говоря при этом, что и ты такого же мнения. Хотя я и оспариваю этот слух, но он настолько проник в сердца, что я не имею возможности настаивать, пока не получу от тебя известия, был ли этот вопрос предложен на рассмотрение вашей церкви».

Неудовольствие Нокса проявилось с полной нетерпимостью при торжественном въезде королевы в Эдинбург. В назначенный день Мария Стюарт направилась в город в торжественном шествии, под балдахином из фиолетового бархата, в сопровождении дворянства и наиболее знатных граждан. Шестилетнее дитя как бы из облаков спустилось перед ней на землю и, приветствовав ее стихами, передало ключи города, библию и псалтырь. Чтобы напомнить ей о тех ужасных карах, которые Бог посылал на идолопоклонников, на ее пути были выставлены изображения того, как земля поглощала нечестивых в то время, когда они приносили свои жертвы. Лишь с трудом партии умеренных удалось воспрепятствовать кощунственному изображению алтаря и священника, загоревшегося во время поднятия Святых Тайн.

После радостного приема народа, приветствовавшего ее как королеву, и проявления религиозного фанатизма, угрожавшего ей как католичке, Мария возвратилась в Голируд, где ей поднесли от имени города большой серебряный вызолоченный ларец. Она приняла подарок со слезами на глазах, и по ее волнению можно было судить, как глубоко она страдала.

– Мое сердце разрывается, – рыдая, обратилась она к Марии Сэйтон, – они издеваются над моей верой и играют с куклой, носящей их корону.

– Мужайтесь! – прошептала фрейлина. – Не унывайте! Час возмездия настанет, когда возле вас будет супруг, который твердой рукой смирит мятежников. Вы терпите во имя церкви, поэтому ищите утешения в молитве!

– Бедная Мария! – сказала королева, горько улыбнувшись, – разве ты нашла утешение?

Мария Сэйтон вспыхнула, но твердым голосом возразила:

– Я имею то утешение, которое мне необходимо. А если моя душа и страдает, то лишь потому, что я вижу, как вы несчастны.

– Чудная, родная Франция! – вздохнула Мария Стюарт. Но вдруг она встрепенулась, и ее глаза метнули искры.

– Я сделаю, как они хотят, но это будет им же во вред. Они не увидят больше моего грустного лица. Я забуду то, что предано забвению. Но муж, которого я себе изберу, должен сокрушить мятежников. Моей церкви объявляют войну, глумятся под моей верой; пусть так, но эта церковь поможет мне одержать победу. Нас хотят видеть веселыми. Так будем же веселы, будем смеяться, вообразим себе, что мы на карнавале, в маскараде, раз надо потешить этих неуклюжих мужиков и строптивых лордов! Разве во Франции мы не научились покорять сердца: неужели наши глаза не прожгут эти ржавые панцири? Заставим же улыбаться эти мрачные лица! Начну с Джона Нокса, этого сурового, непреклонного реформатора. Неужели улыбка королевы не приручит такого медведя? Я буду льстить, буду ласкова! Ко мне, графы и рыцари! Спешите на турнир, и в награду вам – рука королевы! Пусть гремит музыка, пусть все закружатся в веселом танце.

II

На другой день Мария Стюарт объявила в Тайном совете, что готова издать прокламацию и объявить народу, что относительно существующей в стране религии никаких изменений не будет предпринято и каждый общественный или частный акт, нарушающий это постановление, будет преследоваться смертной казнью.

Лорды приветствовали это одобрением.

День спустя Мария вызвала к себе Джона Нокса. Он считался вожаком недовольных, и она надеялась покорить его личным влиянием. Она говорила с ним об обязанностях подданного и христианина вообще, доказывала ему, что он в своем произведении «Бабье правительство» восстанавливает народ против венценосцев, и убеждала его относиться более человеколюбиво к тем, которые расходятся с ним во взглядах на религию.

– Ваше величество, – возразил Нокс, – если отрицание идолопоклонства и наставление народу чтить Бога по Его слову вы считаете восстановлением народа против его венценосцев, то для меня нет оправдания, в этом я виновен. Если же действительное познание Бога и истинное почитание Его ведет подданных к повиновению добрым правителям, кто станет тогда порицать меня? Ваше величество, я обещаю быть довольным и спокойно жить под вашим скипетром, если вы не будете проливать кровь святых людей и не будете требовать от своих подданных большего повиновения, чем требует того Бог.

– Значит, вы того мнения, что подданным дозволено восставать против своих властей и только слабость заставляет их повиноваться?

– Несомненно! – смело ответил фанатик.

Мария смотрела на своего собеседника с изумлением. Такое учение, позволяющее подданным быть судьями своих властителей, побуждающее народ к восстанию, привело ее в ужас. Но она сделала вид, что одобряет мятежные слова Нокса.

– Так, я поняла вас! Мои подданные должны повиноваться вам, а не мне. Вместо того, чтобы быть их королевой, я должна научиться быть их подчиненной?

– Клянусь Богом! – возразил Нокс. – Я далек от того, чтобы освобождать подданных от их долга повиновения. Я желаю только одного, чтобы властители, как и их подданные, повиновались Богу и покровительствовали церкви.

Мария не выдержала и дала волю своим чувствам, которые скрывала до сих пор. Она с гневом возразила:

– Не вашей церкви буду я покровительствовать, но церкви римской, которую считаю единой истинной церковью Божией.

Нокс также вышел из себя и стал подвергать римскую церковь жестокому осмеянию, доказывать ее заблуждения, ее пороки и пытался доказать, что ее вероучение более выродилось, чем иудейское. Королева указала Ноксу на дверь.

Надежды на примирение с протестантами разбились об упорство реформатора. Королеве старались доказать, как мало у нее власти проявлять негодование против такого человека как Нокс. Городской голова Эдинбурга, Арчибальд Дуглас, издал приказ, по которому все монахи, священники и паписты под угрозой смертной казни должны были покинуть город; вместе с тем был возбужден вопрос, следует ли в общественных и гражданских делах повиноваться королеве, считающейся идолопоклонницей.

III

Боскозель Кастеляр ликовал, узнав, что план Стюартов разрушен, и строил планы о новом триумфе над Стюартом.

Старый граф Арран не явился приветствовать королеву, но прибыл его сын, пылкий мечтатель и любитель приключений. Увидав красавицу королеву, он воспылал желанием завладеть этой женщиной, а вместе с ней и короной. Он обращался ко всем друзьям, склоняя их низвергнуть всемогущего Стюарта, возведенного королевой в звание графа Mappa, и принудить королеву избрать себе супруга.

Однажды во время кутежа в корчме, Боскозель встретился с молодым графом Арраном, услышал, с каким воодушевлением тот произнес тост: «Да здравствует Мария Стюарт, и долой каждого, кто хочет быть ее опекуном в этой стране!» – и сразу почувствовал симпатию к нему. Молодые люди быстро пришли к соглашению и предприняли решение собрать в древнем священном месте коронования шотландцев всех представителей горной страны, лордов, сохранивших верность католической церкви, и предложить врагам Стюартов – Гентли, Гордонам и Черному Дугласу направиться в Эдинбург, обезглавить вожаков восстания, водворить порядок в парламенте и утвердить права на бразды правления. Боскозель должен был склонить Марию к одобрению этого плана.

Он явился в благоприятный момент, именно тогда, когда Мария чувствовала себя глубоко оскорбленной Ноксом.

В первый момент она со страстным пылом ухватилась за этот план и уже мечтала о том, как во главе верных подданных вассалов явится победительницей в завоеванный город. Но не успел Боскозель удалиться, сияя от счастья, как ею овладело раздумье. Боскозель был пылок, он любил и видел все в розовом цвете, а что если он ошибся, если лорды обманули его, чтобы отнять у нее последнюю поддержку в лице Джэмса Стюарта?

Она намеревалась посоветоваться со своим духовником, как вдруг к ней вошел Джэмс Стюарт. По его лицу она поняла, что он с дурными вестями.

– Хорошо было бы, – сказал он, – если бы вы предприняли объезд всех графских владений. Вы достигнете этим двоякой цели: познакомитесь со своими врагами и таким выступлением против мятежных лордов приобретете уважение и власть.

Королева смотрела на него с изумлением. Не догадывался ли он о предложении Боскозеля, что требовал от нее того же самого.

– Кто же – эти мятежные лорды? – спросила она, избегая пытливого взгляда брата. – И во власти ли я смирить их, если реформатский священник безнаказанно дерзает оскорблять меня в моем дворце?

– Мария, – возразил Стюарт, – неужели вы больше доверяете французу, который хвастливо сбивает репейные шишки, чем тому, кто единственно может возложить на вашу голову венец? Граф Босвел напал на лорда Ормистона и ограбил его, как разбойник, а теперь они помирились и кутят вместе с Гордонами и Гамильтонами. Я знаю их планы и знаю, что примиряет их всех. Это – зависть к тому благоволению, которым я пользуюсь у вас, и за власть, которую вы предоставили мне. Вы хотите принять помощь тех, которые в Инч-Магоме лишили свободы вашу мать и вас, вы хотите протянуть руку сыну графа Аррана, чтобы не иметь тогда никого, кто защитил бы вас от этих друзей?

Мария побледнела.

– Простите! – сказала она. – Я была в отчаянии и поддалась уговорам первого человека, который предложил мне помощь. Будьте уверены, что я доверила бы вам свой план раньше, чем покинула Эдинбург!

– Ах, вы знали? – усмехнулся Стюарт. – Кастеляр так наивен, что попался в эту ловушку, он поверил, что шотландские лорды будут для него таскать каштаны из огня. Я боюсь за вас, Мария. Этот человек обезумел от любви. Страсть ведет его уже к государственной измене. Берегитесь, как бы он не забыл когда– нибудь, что вы – коронованная королева! Простите меня, Мария, но, по-моему, верный и преданный слуга жертвует своей жизнью или, рискуя навлечь на себя даже немилость своей властительницы, решается открыть ей правду, но никогда не позволит унизить себя ради каприза. Мария, вы не знаете этого человека, изнывающего от пожирающей его страсти. Он имеет основание ненавидеть меня, так как знает, что я употреблю все старание, чтобы устранить его влияние; он имеет основание быть недоверчивым ко мне, так как не знает моего плана и подозревает, что Джэмс Стюарт преследует свои собственные выгоды, а не интересы королевы. Берегитесь, Мария, смотрите беспристрастно, не обольщайтесь его дружбой! Если он примкнул к Босвел, то, значит, надеется завладеть вашей особой. Будь вы тысячу раз невинны, но подозрительный народ, требующий безупречной чистоты своих дочерей, осудит королеву, дающую хоть малейший повод к молве о ее легком поведении. Могут сказать, что Боскозель никогда не осмелился бы взглянуть на вас с вожделением, если бы вы не допустили этого.

– Довольно! – прервала его Мария. – Благодарю вас за дружеский совет, хотя и не могу признать справедливость вашего упрека. Правда, Боскозель питает ко мне более теплые чувства, но никогда не забывает почтения, подобающего королеве. Вы правы только в том отношении, что мне нужно французский этикет поставить в строгие рамки шотландских нравов. Во Франции никто не осуждает, когда королева забавляется веселой беседой, там никто не усмотрит ничего дурного в учтивых забавах. Я заведу прялку или уединюсь со своими дамами и буду читать псалмы.

– Вы смеетесь, хотя таким именно поведением в короткое время завоевали бы сердце своего народа, но это противоречит вашему темпераменту и всем вашим жизненным привычкам. Я был бы доволен, если бы мои предостережения достигли того, чтобы вы на некоторое время устранили из своего интимного кружка человека, которого молва людская уже считает вашим любовником.

Мария вспыхнула от негодования.

– Джэмс, – схватила она брата за руку, – вы могли бы начать прямо с этого, и вся предыдущая речь была бы излишней. Если молва зашла так далеко, так пора открыть правду! Боскозель похож на моего покойного супруга, и, когда я смотрю на него, мое сердце предается дорогим, приятным воспоминаниям. Любить его – противоречило бы природе и священному чувству. Это была бы насмешка над покойным и над счастливыми днями моей жизни. Если мне суждено когда-нибудь полюбить кого-либо, то он должен прежде всего заставить меня позабыть моего покойного мужа. Боскозель должен уехать обратно во Францию, и пусть порвется последняя связь, приковывающая меня к чудным воспоминаниям моих юных дней!

– Мария, это была бы чрезмерная поспешность. Этот внезапный отъезд послужил бы признанием вашей вины, страха перед обнаружением тайны или даже тяжелой, насильственной разлукой с тем, кого вы любите. Докажите Шотландии, что Боскозель для вас – не более как верный слуга, но отнюдь не близок вашему сердцу, как женщине. Посоветуйтесь с английским послом относительно выбора супруга. Станьте во главе войска, которое я поведу против мятежных лордов, и оставьте здесь Боскозеля и весь свой придворный штат; этим сразу будут опровергнуты все ложные слухи.

– Мне стать во главе войска, покинуть этот старый замок, увидеть горы Шотландии, вдыхать горный воздух и аромат лесов? Джэмс, вы это серьезно думаете?

– Разве столь невероятно, что королева в сопровождении своих верноподданных отправится по владениям своих графов?

– О, это было бы восхитительно! – засмеялась Мария сквозь слезы. – На коней, на коней, Джэмс! Там, в горах, мое сердце вздохнет свободнее, и я снова найду радости жизни. Мы будем мчаться по болотам и лугам; мое сердце возликует в зеленых лесах. О, Джэмс, какое счастье сулите вы мне!

«Действительно, я был несправедлив, она любит этого француза лишь от скуки, – усмехнулся про себя Джэмс Стюарт, выйдя от королевы. – Но теперь у меня есть средство властвовать над королевой Шотландии, и она будет счастлива в этой стране, ведь для женского сердца требуется очень немногое, чтобы считать себя счастливой».

IV

Стюарт прямо отправился к Боскозелю и застал его в тот момент, когда тот собирался принести заговорщикам известие о том, что королева одобряет их план.

– Маркиз, у меня есть просьба к вам, – начал Стюарт, между тем как Боскозель смотрел на него с изумлением, не ожидая ничего доброго от такого внезапного появления своего врага. – Вы увидите сегодня графа Аррана, Босвела и Гордона?

Боскозель побледнел. Не был ли лорд Джэмс в союзе с дьяволом, что узнал об их заговоре раньше, чем он принял форму окончательного решения.

– Моя просьба состоит в том, – продолжал Джэмс с иронической улыбкой, – чтобы вы посоветовали им покинуть Эдинбург раньше наступления ночи, так как королева собиралась вскоре посетить их владения и во главе моего войска будет принимать поздравления лордов.

Боскозель стоял как пораженный громом. Он чувствовал, что Стюарт не только перехитрил его, но даже пристыдил, так как имел теперь полное основание обвинить его в государственной измене.

– Милорд!

– Маркиз, – продолжал Джэмс, – весьма возможно, что несколько часов тому назад у королевы были другие намерения, но я убежден, что ваша преданность не позволит вам компрометировать Марию Стюарт, а это случилось бы, если бы люди узнали, что она, по совету доброжелательного, но ослепленного чувствами человека, на минуту склонилась в сторону людей, видящих в королеве Шотландии не более как красивую искательницу приключений.

– Милорд!

– Маркиз, всякое дальнейшее объяснение будет лишним. Королева отправляется со мной по графствам своей страны, и где встретятся государственные изменники, их обезглавят. Так как вы состоите в дружбе с графом Арраном, то вам неудобно сопровождать королеву. Она знает, что вас обманули, что сами вы не могли иметь намерения предать Марию Стюарт в руки Гамильтонов, которые некогда держали в плену в Инч-Магоме ее с матерью, королевой. Этих лордов нужно хорошо узнать, прежде чем протянуть им руку. Итак, с Богом! Маркиз, кто едет с арранцами, тот – враг королевы. Надеюсь, вы останетесь в Эдинбурге… Впрочем, как хотите…

При этих словах он поклонился и вышел из комнаты.

Боскозель задыхался от злобы и стыда. Он не ожидал, что Гамильтоны могут обмануть его, что они – давние враги королевы, он содрогнулся при мысли, что по его вине Мария могла попасть во власть Арранов; но вместе с тем его приводило в отчаяние, что именно Джэмс Стюарт явился ее спасителем, что этот человек снова торжествовал над ним. Боскозель увидел свое бессилие и свой позор. Он хотел ненавидеть этого человека и не мог, так как сознавал, что только тот один мог защитить Марию. Он видел, что враг щадит его, как будто он недостоин даже ненависти.

Но королева должна узнать, что его обманули, у ее ног он хотел вымолить прощение за безрассудное усердие. Пусть отныне ее единственным защитником будет Джэмс Стюарт, но как женщине, ей никто не должен быть близок, кроме него.

Боскозель кинулся в королевские покои, прошел мимо стражи и проник в приемную, где его встретила Мария Сэйтон.

Пораженная его расстроенным видом и предчувствуя беду, она воскликнула:

– Что случилось?

– Я желаю видеть королеву! Где она?

– Вы с ума сошли, маркиз? Королева собирается в дорогу и никого не принимает.

– Я должен видеть ее.

Дверь отворилась, и на пороге показалась Мария Стюарт.

– Что здесь такое? – спросила она, краснея от негодования. – Как, маркиз? Вы здесь? Кто позволил вам появляться без доклада?

– Мария! Неужели вы хотите быть в Шотландии строже, чем были во Франции?

– Маркиз, не забывайте, вы говорите с королевой! Я прощаю вам, что в своем усердии вы чуть не привели меня к гибели, но требую, чтобы вы держались в границах, как требую этого от всех. Надеюсь, что по возвращении найду вас более почтительным. До свидания, маркиз!

Боскозель смотрел на нее, не веря своим глазам; ему казалось, что он бредит, но, когда Мария повернулась к нему спиной, он не выдержал и воскликнул:

– Так не может говорить Мария Стюарт, это – слова Джэмса Стюарта, вложенные в ваши уста.

– Молчите! – сказала королева. – Я начну презирать того человека, который заставляет краснеть женщину за ее сердечную снисходительность. Вы недостойны называться мужчиной, маркиз, раз не имеете власти над собой. Уходите!

Мария возвратилась в свою комнату и заперла за собой дверь.

«Я – не мужчина?! – горько усмехнулся про себя Боскозель и словно очнулся. – Я – не мужчина? Я докажу тебе это, ты будешь моей. Я не стану больше вздыхать, молить, пресмыкаться у твоих ног, я не хочу ни сострадания, ни снисхождения, я хочу тебя, тебя или смерти».

Глава пятая
МАРКИЗ КАСТЕЛЯР

I

Вскоре заговорщики вскоре получили известие, что королева намеревается посетить все графские владения в сопровождении графа Mappa, лорда Джэмса Стюарта. Босвел и граф Арран сговорились поднять своих вассалов, взять королеву в плен и препроводить ее в замок Дэмбертон. Молодой граф, узнав, что дело идет об открытой войне против королевы, поскакал в Эдинбург, чтобы предупредить Марию. В пылу своего увлечения он мечтал, что она оценит его любовь, ради которой он, не задумываясь, готов был обвинить в государственной измене родного отца.

Он предстал перед королевой в тот момент, когда она готовилась стать во главе войска, и, увидав ее, сразу бросился перед ней на колени и, как безумный, стал признаваться ей в своей любви. Мария гордо отвернулась от него, считая его слова бредом сумасшедшего или пьяного, но он ухватился за край ее платья, прижал его к своим губам и умолял:

– Мария, услышь меня, и я возведу на эшафот родного отца и своих родственников. Ты одна будешь господствовать, царица сердец, и пусть погибнут все, кто не желает покориться твоей власти!

– Граф, удалитесь и проспитесь! – сказала Мария и, вырвав из его рук край своего платья, обратилась к Боскозелю: – Маркиз, успокойте этого безумца!

Граф прочел в ее лице глубокое презрение – и это ранило его, как отравленная стрела, он вскочил на ноги и воскликнул:

– А, вы презираете меня, потому что любите Боскозеля! Мария Стюарт не подаст руки шотландскому лорду, потому что желает изображать вторую Мессалину, потому что Кастеляр – ее любовник!

Мария остолбенела, бледная и дрожащая, но, увидев, что Боскозель обнажил меч и хочет броситься на графа, приказала ему отступить. Джэмс Стюарт, скрестив руки на груди, молча присутствовал при этой сцене.

– Милорд, – заговорила королева дрожащим голосом, – ваш отец – изменник, и если я до сих пор щажу его, то только потому, что в его жилах течет кровь Стюартов. Вы же идете далее него: вы посягаете на мою честь и, как трусливый негодяй, позорите женщину! Молчите! Ваш голос противен мне, вы недостойны даже наказания, вы просто вызываете жалость, как человек, лишенный здравого ума.

– Ваше величество, – ответил граф, – разве позорно, что я люблю вас и что эта любовь довела меня до безумия и я готов служить вам против собственного отца? Скажите, что я достоин сожаления за то, что люблю любовницу француза.

Боскозель больше не мог сдерживаться, он бросился на графа Аррана и готов был задушить его собственными руками. Но в этот момент тот выхватил кинжал и ударил его. Королева громко вскрикнула и лишилась чувств.

Безумца связали и увели. Когда же королева очнулась от своего обморока и увидала окровавленного Боскозеля, она невольно воскликнула:

– Боскозель, вы ранены?

– Рана незначительна, – ответил француз, сияя от торжества.

– Уйдем отсюда! Мария, подумайте о своей чести! – строго произнес лорд Джэмс.

Королева вздрогнула, по выражению лиц присутствующих и ликующему взгляду Боскозеля она поняла, до какой степени забылась. Краснея и бледнея, Мария растерянно протянула руку Джэмсу Стюарту и дрожащим голосом сказала:

– Пойдемте отсюда! Лорд Джэмс, спасите меня от самой себя!

На другой день королева покинула Голируд во главе отряда, но молва о сумасшествии Аррана и о словах королевы: «Боскозель, вы ранены?» – распространилась с быстротою молнии. Шотландцы пожимали плечами и говорили, что она оставила его, чтобы люди поверили в лживость слов графа Аррана, а это лишь укрепило уверенность шотландцев, что француз наверное любовник их королевы.

II

Мария Стюарт ехала во главе великолепной конницы в ярко-блестящих панцирях; знамена весело развевались по ветру. В своем простодушии она уже забыла про случай в Голируде, радостно вдыхая свежий утренний воздух и весело шутя со своими дамами, красавица-королева мчалась по полям Шотландии, как будто все это принадлежало ей.

Кавалерия Стюарта настигла графа Аррана, и, прежде чем он успел оказать сопротивление, его препроводили в тюрьму св. Андрея. Босвел успел скрыться и бежал в Англию.

Джэмс Стюарт направился против Гордонов, которые также лелеяли мысль низвергнуть его.

Граф Гентли (Гордон) имел намерение женить на королеве своего сына. Когда же он во время какой-то ссоры с лордом Огилви ранил его на улице в Эдинбурге, королева отправила его в крепость Стерлинг. Он воспротивился и, собрав около тысячи всадников, решил дать отпор королеве. Граф Гентли укрепил свои замки и выжидал наступления Марии Стюарт. Она действительно направилась туда во главе небольшой армии, предводительствуемой графом Марром. Комендант замка Инвернес, принадлежащего Гордонам, не впустил ее. Тогда она велела осадить замок, принудила его к сдаче и приказала арестовать коменданта.

Во время этого королевского объезда, бывшего вместе с тем военной экспедицией, Мария выказала редкое присутствие духа и переносила все трудности с большой бодростью. Она скакала верхом по диким местностям, переправлялась через реки, располагалась лагерем в степях и лесах, жалея, что она – не мужчина и не может проводить ночи в поле.

Комендант крепости Инвернес, сопротивлявшийся королеве, был повешен на замковой башне, после чего Мария и ее брат спешным маршем отправились далее в путь. Джона Гордона заключили в темницу, а затем пустились преследовать старика Гентли. На равнине Конвики отряды встретились; завязалась горячая борьба, из которой королева вышла победительницей. Гентли пал и был измят под лошадиными копытами, его старший сын обезглавлен, а младший по приказанию королевы заключен в темницу впредь до достижения пятнадцатилетнего возраста, после чего его обезглавили на том же эшафоте, где еще оставались следы крови его старшего брата.

Могущество Гамильтонов и Гордонов было сломлено; их имения были конфискованы и переданы Джэмсу Стюарту, графу Марру, который получил звание графа Мюррея и пост канцлера Шотландии, став первым и самым могущественным лордом в стране.

III

В разлуке с Марией Кастеляр воспылал еще большей страстью к ней. Он считал себя любимым и думал, что она так же страстно любит его, но скрывает свое чувство, чтобы отвлечь подозрение шотландцев. Наконец Мария возвратилась, и достаточно было одного ее благосклонного взгляда, чтобы маркиз истолковал его как проявление любви и призыв к счастью. Вскоре разнесся слух: ведутся переговоры, лорд Джэмс – граф Мюррей – подготавливает свидание двух королев, и Елизавета уже наметила человека, которого хочет предложить Марии в супруги.

Однажды на маленьком празднике, устроенном королевой, Кастеляр вручил ей стихотворение на французском языке, в котором в поэтической форме изложил весь пыл своей любви. Мария была счастлива, что ей удалось в Голируде устроить маскарад, напомнивший о том, как проводили время во Франции. Королева и Боскозель, замаскированные до неузнаваемости, двигались в пестрой толпе танцующих, сами принимали участие в танцах, а в антрактах слушали пение четырех трубадуров. Трех из этих трубадуров Мария вывезла из Парижа, а четвертый был итальянцем с чудными глазами и красивым, звучным голосом. Его звали Давид Риччио. Бывший камердинер савойского посланника Моретта, он пользовался благосклонностью Кастеляра за свою скромность и поэтическое дарование. После пения снова начались танцы, королева танцевала много и была весела и шаловлива, как в счастливые дни своей юности.

После танцев она вышла в сад, чтобы освежиться, Кастеляр последовал за ней. Они незаметно спустились во двор, а оттуда – в парк, заканчивающийся холмом, так называемой беседкой Артура. Королева села на одну из скамеек и, сняв маску, задумалась. О чем? Быть может, о прекрасной Франции, где прошла ее юность в счастье и любви? А может, она мечтала о прошлом и боялась за свое будущее?

Боскозель опустился к ее ногам, взял ее руки и стал покрывать их горячими поцелуями.

Мария заплакала.

– Ах, как бедно мое сердце! – вздохнула она.

Боскозель воскликнул в восторге:

– Мария, разве ты – не королева? Кто может помешать тебе быть счастливой так, как желает твое сердце и как только может смертный осчастливить женщину? Будь моей, и я готов каждую твою слезинку осушить поцелуями.

Мария вздрогнула, вырвалась и убежала, как испуганная лань. Маркиз бросился вслед за ней, но она скрылась во тьме.

«Ты дрожишь, ты колеблешься? – шептал он. – Беги, но ты не уйдешь от меня! Я заставлю тебя произнести робкое признание. Ты любишь и не в состоянии оттолкнуть меня! Вперед! Смелым принадлежит мир!»

IV

Два часа спустя в парадных залах Голируда погасли огни, гости разошлись, и настала тишина.

Королева оперлась на руку Марии Сэйтон. Холодная дрожь пробегала по ее членам, она думала о безумном Арране, который преследовал ее своею страстью и назвал ее любовницей Боскозеля.

– Что с вами? – озабоченно прошептала Мария Сэйтон. – Вы дрожите, быть может, вы больны?

– Да, я болею так же, как и ты, Мария! – пробормотала королева и залилась слезами. – Там, где я ищу дружбу, я нахожу пылкую страсть, а где ищу доверия, встречаю грубый обман. Ты тоже любила, но твой избранник не понял твоего сердца; мой любимый супруг умер, и меня не понимают мои друзья!

– Королева, вы несправедливы к себе, ко мне и всем, кто искренне предан вам, – возразила Мария Сэйтон.

И в эту минуту в комнату вошла Филли. Все уже знали, что Филли – девушка, и Мария Сэйтон взяла несчастную к себе в услужение. Лицо Филли было расстроено, и она жестами стала объяснять, что королеве грозит опасность.

– Откуда опасность? – спросила изумленная Мария Сэйтон. – Неужели протестанты грозят снова воспрепятствовать нашему богослужению?

Филли покачала головой и указала на сердце.

– Кастеляр? – воскликнула Мария Стюарт. – Чего хочет этот несчастный?

Филли поползла вдоль стены, показывая, как украдкой можно пробраться в дом.

– Он хочет похитить меня? – спросила королева.

Филли покачала головой, и в этот момент залаяла собачка, любимица королевы, и стала царапаться в двери спальни.

Мария Сэйтон отворила дверь, собачка бросилась к постели королевы; когда полог подняли, оказалось, что там, спрятавшись, лежал Кастеляр.

– Боскозель! – воскликнула королева, бледнея от негодования. – Безумец, вы ищете моей гибели?

– Я не хочу твоей гибели, но ты должна стать моей перед Богом и людьми. Скажи, что ты не любишь меня, – и твое сердце возмутится против этой лжи; прикажи убить меня – и ты будешь оплакивать меня!