Текст книги "Голова королевы. Том 1"
Автор книги: Эрнст Питаваль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)
Екатерина открыла потайную дверь и небольшим коридором прошла к винтовой лестнице, недавно случайно обнаруженной Сэрреем. Королева спустилась по ней и вошла в подвал, железные двери которого были открыты настежь. Она закрыла их за собой и уверенным шагом пошла по темному подвалу; нажав потайную пружину, она открыла вторую дверь и вошла в следующее помещение, значительно большее, чем предыдущее. Здесь уже было зажжено множество свечей.
У входных дверей стояли три женщины с четками и под густыми черными вуалями, в глубине подвала виднелось распятие, на стенах висели орудия пытки, покрытые следами крови. В потолок подвала упиралась толстая колонна, к которой были прикреплены цепи и поручни.
Духовник Екатерины ввел Клару в комнату, склонился перед королевой и сказал:
– Прежде чем выслушать исповедь этой несчастной, я налагаю на нее первую степень эпитимии, так как ее душа закоснела и она осмелилась предложить мне деньги, чтобы я освободил ее.
– Помолитесь за нее, святой отец, – ответила Екатерина, – после того как она выполнит эпитимию и ее душа очистится слезами, я пришлю вам ключи от ее каземата.
Духовник оставил подвал.
Кто из фрейлин королевы не подчинялся беспрекословно ее воле или, подчинившись, все же вызывал ее неудовольствие, те могли быть уверены, что никогда не оставят исповедальни, не выслушав горьких упреков исповедника, или не получив унизительной эпитимии.
Три дамы под черными вуалями были любимицами Екатерины и служили для исполнения ее желаний; это были графиня Сейрди, мадемуазели Фиен и дю Руе. Они сорвали с Клары ее платье и, не обращая внимания на мольбы, приковали к столбу; дю Руе взмахнула бичом и с фанатичной яростью намеревалась искромсать спину бедной девушки, но графиня Сейрди крикнула ей, что не должно быть ни малейшего следа от бича. Наказание окончилось. На бедняжку надели простую власяницу, дали ей четки и втолкнули в каземат на кучу соломы.
Екатерина Медичи, хладнокровно наблюдавшая за наказанием, кивком головы приказала дамам удалиться, Клара бросилась ей в ноги и стала молить о пощаде.
– Клара, – сказала королева несчастной, – здесь ты будешь нести покаяние за то, что прегрешила из плотской похоти. Я могу избавить тебя от этого наказания, если ты будешь послушна мне. Король поверит, что ты убежала; только я могу открыть твое местонахождение, когда буду убеждена, что ты навсегда пересилила свое упрямство. Иначе тебя перевезут отсюда в монастырь, и там в таком же, как этот, каземате, ты окончишь безвестно свое существование. Итак, подумай, что ты выбираешь.
Клара со слезами стала клясться, что подчинится ее каждому желанию, если только будет выпущена из этого каземата. Но королева, отрицательно покачав головой, сказала:
– Эпитимия, наложенная святым отцом, должна быть выполнена. Ты рассчитывала на любовь Генриха. Отлично, зови его на помощь, но, если он не придет, кайся в том, что оскорбила меня, и подумай о том, что я найду и погублю тебя даже в объятиях Генриха, если ты не будешь беспрекословно повиноваться мне.
Екатерина опустила железную решетку, замкнула ее и удалилась, не обращая внимания на страшные крики и плач несчастной.
Закрыв наружную дверь, королева в сопровождении своих дам поднялась по лестнице, и никто из видевших ее в этот вечер не мог бы заподозрить, что в кармане этой веселой женщины находятся ключи от темницы, в казематах которой изнывают и проклинают ее несчастные жертвы… Для придворных дам не было ничего необычайного в том, что одна из них исчезала на время и возвращалась бледной и истомленной.
И сейчас двор сожалел, что Клара больна. Но кто мог угадать, что именно произошло? Кто посмел бы искать Клару, кто посмел бы произнести ее имя?
Екатерина была взбешена тем, что призрак напугал ее. Не суеверный страх овладел ею, а мучительное сознание того, что кто-то проник в ее замыслы и насмехается над ней. Она сжала в кармане ключ и поспешно направилась к подвалам. Ей хотелось скорее увидеть, заперты ли двери и томится ли Клара в своем каземате…
Королева бежала по коридорам и слышала хихиканье призрака. Открыв дверь каземата, она нашла Клару на соломенном ложе. Но ужас обуял ее, так как за прикрытой дверью снова раздалось хихиканье, насмешливое, вызывающее, грозное…
Екатерина бросилась обратно. Впервые она испытала настоящий страх, В этот момент потух ее фонарь и дверь перед самым ее носом захлопнулась. Она оказалась в плену… Снова раздалось хихиканье. Пот выступил на лбу у Екатерины. Она тронула дверь и убедилась, что она не заперта. Королева одним духом взбежала по лестнице и пошла по освещенным залам, но все слышала хихиканье у себя за спиной.
«Это – игра расстроенного воображения, у меня лихорадка!» – решила королева, легла на диван и, позвонив, приказала позвать врача. Ее мозг, казалось, пылал, и перед глазами ходили огненные круги.
На следующее утро по всему дворцу пронеслась ужасная весть: Клару Монгомери нашли мертвой в ее постели и возле ее трупа – клочок пергамента, на котором было написано следующее:
«Я покончила с собой, так как меня бичевали и бросили в темницу за то, что я не хотела служить похотям короля!»
Это – уже не была игра воображения, это была хитро обдуманная месть. Король под страхом смертной казни запретил распространять эту весть и приказал говорить, что Клара умерла от разрыва сердца.
Граф Монгомери приехал во дворец и просил выдать ему тело его сестры. Ему было отказано в этом, так как королева взяла на себя хлопоты по ее погребенью, За похоронной процессией шли пэры Франции. Король хотел пожать руку Монгомери, но тот сделал вид, что не заметил этого, и Генрих опустил руку, но ни слова гнева не сорвалось с его губ.
Мария Стюарт бросила цветы на гроб бедной Клары и со слезами на глазах шепнула графу:
– Пощадите короля! Не он убил ее.
Монгомери преклонил колено и поцеловал ее руку; Мария почувствовала, что снова приобрела себе друга.
– Граф Монгомери, – сказала Екатерина, – вы настаивали на том, чтобы видеть покойницу… Я предполагаю здесь яд, но яд, для меня неизвестный. Спросите-ка у своего друга Дэдлея или у его пажа, нечестивого шотландца, пожалуй, они слышали у себя на родине о том, что человека поражает удар, когда он понюхает фиалку.
– Ваше величество, если вы не знаете этого яда, то его и не было, – возразил Монгомери. – Должно быть, моя сестра была изнурена ударами бича, холодом, страхом и прочими муками; все это действует как яд.
– Вы так думаете? – с иронической улыбкой произнесла королева. – Меня весьма интересует это сравнение, и я расспрошу вас еще об этом.
Монгомери поклонился и сказал:
– Где будет угодно вам, ваше величество, только не над опускными дверями Лувра. Впрочем, что это я болтаю, – продолжал он, увидев, как Екатерина закусила губы, – вместо того, чтобы поблагодарить вас за то, что ваши строгие меры избавили мою сестру от позора стать графиней Альбеф.
Альбеф был именно тот кавалер, которого король избрал в женихи Кларе.
Глава семнадцатая
ПЕРЕМЕНЫ
I
Свадебные торжества не прекратили дипломатических интриг, но только на время прервали их. Миру улыбались солнечные лучи, а между тем уже собирались бури, и те, кто могли прозреть далекое будущее, вместо того чтобы завидовать красавице-супруге дофина, молились за нее.
Генрих II, не довольствуясь тем, что женитьбой своего сына на Марии Стюарт укреплял связь Франции с Шотландией, хотел еще унаследовать престол в этом королевстве в том случае, если Мария умрет бездетной. Таким образом он думал предупредить вступление на престол леди Гамильтон и приковать к Франции страну, которая не хотела сплотиться с Англией. 4 апреля 1558 года за две недели перед тем, как Мария Стюарт приняла условия, поставленные ей депутатами от имени шотландского парламента, она подписала в Фонтенбло два тайных акта, весьма важных и опасных. Первый из них просто-напросто дарил Шотландию Франции; второй же был подписан на случай неисполнения первого и содержал в себе передачу французским королям наследных прав Марии Стюарт на английский и ирландский престолы. Она подписала тайный протест против торжественных обещаний, данных в присутствии шотландских депутатов, и объявила их утратившими силу.
Шотландские депутаты не подозревали о подлоге. Они возвратились в Эдинбург, и парламент дал согласие на получение дофином шотландской короны, приобретаемой им через брак с Марией Стюарт; с того же дня все государственные акты Шотландии должны были подписываться как Марией Стюарт, так равно и дофином. Мать Марии Стюарт, Мария Лотарингская, получила протекторат над Шотландией при условии, что она снова введет там католичество, и это условие Гизов, равно как влияние Франции, заранее настраивало гордое шотландское дворянство против королевы.
В Париже могли добиться всего от Марии Стюарт – для этого достаточно было призвать на помощь религию. Учение католической церкви глубоко запало в нежную душу Марии, бредившей миром чудес и идеалов, внушаемых ей бесчисленными легендами и сказаниями о святых отцах и мучениках. Во Франции постарались снабдить эту девушку всем тем, что могло сделать ее восстановительницей католической церкви в Шотландии.
Мария была разносторонне образована, у нее были такой ребячески наивный образ мыслей, такая кипучая жизнерадостность, такое остроумие, коловшее, но не причинявшее боли, что она быстро освоилась с пестрой придворной жизнью и очаровывала всех и каждого, кто был с ней. Вот эта легкомысленная доброта, с которой Мария рассматривала мир сквозь розовое стекло поэтической мечтательности, и привычка придавать всему романтический вид и были причиной всех несчастий этой красивейшей из женщин, носивших когда-либо корону.
Для того, чтобы царствовать в Шотландии, нужны были холодный и ясный кругозор, знание духа реформации, твердых основ торговли и твердый кулак. Марии же были знакомы лишь монастырь, Платон, оды Ронсара и блестящий рыцарский мир.
Дофин Франциск и Мария находились под постоянным наблюдением Гизов и Екатерины Медичи. Они жили точно в специально созданном для них раю, до которого допускался лишь аромат и блеск придворного мира, но от внешней гнили этого мира они оставались совершенно в стороне. Эта детская идиллия была как раз опаснее всего для их будущего, но в ней заключался строго обдуманный план как Екатерины Медичи, так и Гизов.
Но на этом еще не заканчивались их честолюбивые планы. Смерть короля Карла возвела на испанский престол Филиппа, супруга Марии Английской, и Филипп покинул свою стареющую жену, всю отдавшуюся любовным утехам и пьянству и наконец умершую из-за привязанности к спиртным напиткам. Едва эта весть достигла Франции, как там задумали подстрекнуть Марию Стюарт, согласно своим наследственным правам, провозгласить себя английской королевой и соединить таким образом у себя на голове чертополох Шотландии, английский дрок и французские лилии, опираясь при этом на то, что Елизавета, дочь обезглавленной Анны Болейн, была незаконной дочерью Генриха VIII, а она, Мария Стюарт, как его племянница, являлась законной наследницей английской короны.
Какова же была та монархиня, возбудить неприязнь которой к Марии Стюарт нисколько не задумались при французском дворе? Будучи женщиной с надменным умом, властным характером, чрезвычайной гордостью, огромной энергией, коварством и своенравием, Елизавета долгое время была принуждена отрекаться от своих убеждений из страха перед сестрой, которая изгнала бы ее из Англии, если бы ее не защитил Филипп II Испанский, Находясь под постоянными подозрениями и надзором, Елизавета жила вдали от двора и привыкла к вечной фальши, соединяющейся с надменной и необузданно страстной натурой.
II
Вдовый король испанский Филипп II просил руки дочери Екатерины Елизаветы Валуа, что должно было укрепить могущество Гизов. Екатерина решила пожертвовать своим ребенком ради выгодного союза с Испанией! Какое дело ей было до того, что Елизавета уже ранее была помолвлена с испанским инфантом дон Карлосом, сыном Филиппа II! Раз дело касалось создания новой опоры католицизма, Екатерина не задавалась вопросом, не разобьет ли она сердце девочки.
Прибыл герцог Инфантадо, чтобы принять невесту. Красавица Елизавета имела грустный вид. Ей много рассказывали о строгости и суровости короля Филиппа II, о его человеконенавистничестве и ледяной холодности и о пылком темпераменте его сына. Шли блестящие приготовления к торжественному празднованию помолвки, но казалось, что печальное предчувствие охватило всех, кто собирался на устроенный по случаю этого торжества турнир, где рыцарям предстояло преломить копье в честь дам своего сердца. Для зрителей были возведены особые трибуны, и еще никогда обитые пурпуром скамьи не служили для более гордого и прекрасного цветника дам, чем в тот день, когда в качестве рыцарей выступили на борьбу могучие партии Гизов и Монморанси.
Король появился в цветах Дианы Пуатье. Черный с серебром шарф означал, что Генрих и в оковах любви носит цвета повелительницы своего сердца. Гневный румянец залил лицо Екатерины, когда сиявшая бриллиантами фаворитка с торжествующей улыбкой послала воздушный поцелуй королю. Монарха окружили Монморанси, приверженцы Дианы, рыцари, считавшие своим священным долгом сражаться в честь своей дамы со всяким, кто осмелится задеть ее. Цвета старого Клавдия Гиза были ярко-красными, на короле Намюрском были желтые и черные, Франциск Ошаль был в светло-голубом, Дэдлей и Сэррей появились в цветах Марии Стюарт. Проезжая в сопровождении Филли мимо Екатерины Медичи, Дэдлей довольно высокомерно поклонился ей; королева бросила в ответ сердитый и насмешливый взгляд. Боскозель Кастеляр был не только в цветах Марии Стюарт, но имел на щите шотландский чертополох. За иностранцами следовал рыцарь в черном вооружении с опущенным забралом. На нем не было никаких боевых отличий. Все время первых состязаний, заключавшихся в пронизывании цветочных венков, он держался в стороне.
Король и его товарищи устояли против всех нападений, одному лишь Кастеляру удалось добыть венок в честь Марии Стюарт, и губы Екатерины уже сложились в саркастическую улыбку, когда на вызовы глашатая вдруг откликнулся черный рыцарь.
Рыцарь сообщил через своего герольда, что готов сразиться со всеми, кроме короля. Началось сражение на тупых копьях и так как победа здесь зависела от ловкости и силы рыцаря, то она могла считаться важнее и выше, чем победа в состязании с венками. Страсти уже разгорелись, и после того как рыцарь выбил из седла целый ряд противников одного за другим, сам король вызвал его на бой.
Черный рыцарь настаивал на своем отказе биться с королем и, когда король нетерпеливо потребовал объяснить ему причину, рыцарь поднял забрало и показал свое лицо.
– Монгомери! – пробормотал король. В этот миг его взор упал на Диану, и он увидел на ее лице насмешливую улыбку: ведь, если бы он не победил Габриэля, последний вышел бы с первым призом из состязаний. – Я приказываю вам сразиться со мной! – крикнул он. – Или вас, как труса, с позором выгонят с арены.
– Ваше величество, – хладнокровно возразил Монгомери, – я робею не перед человеком, а перед королевской короной.
– Ха-ха-ха, – рассмеялся король, – это – только отговорка, я сумею защитить корону, вы боитесь меня!
– Вы слышите, король приказывает! – мрачно крикнул Монгомери и опустил забрало.
– Не деритесь с ним! – шепнул королю герцог Феррера. Диана послала Генриху своего пажа с той же просьбой – странное беспокойство короля озаботило и ее, – но это уже было слишком поздно.
Оба противника опустили копья и с такой силой налетели друг на друга, что копьища обоих разбились в щепы. Густое облако пыли скрыло их от глаз зрителей, и вдруг из него раздался страшный крик.
Осколок копья Монгомери пробил железную чешую на шлеме короля и через глаз проник в мозжечок Генриха.
– Король умирает! – раздался крик ужаса.
Судьи подскакали к Генриху, ни никто из них не посмел коснуться короля, тогда он собственноручно вырвал осколок. Кровь брызнула фонтаном из открытой раны.
– Не обвиняйте Монгомери, – простонал король, – он не виноват… я сам принудил его к бою.
Монгомери оставил арену, не выразив ни слова сожаления, не высказав сочувствия. Слепая судьба отомстила его рукой за смерть Клары. Он был неповинен в смерти короля.
– Арестуйте графа с его друзьями, лордами Дэдлеем и Сэрреем, и пажом, – приказала Екатерина, после того как короля унесли.
Кровью Генриха была смочена фата Елизаветы. Принцессу отвезли в Гваделаяру, где ее принял Филипп II.
Дон Карлос с восторгом и болью смотрел на нее. Эго была красавица-невеста, отобранная у него его же собственным отцом. С этого дня он впал в меланхолию. Дикая страсть и дикая ненависть терзали его грудь. А Елизавета с юным любопытством смотрела на своего господина и повелителя, которому предстояло стать всем для нее, и это так бросалось в глаза, что Филипп в конце концов спросил, что она рассматривает, не его ли седые волосы. Цветущая жертва была отправлена в Эскуриал на увядание. Жгли еретиков, чтобы придать больше пышности свадебным торжествам. Тридцать женщин прислуживали Елизавете за столом. Ее превратили в золотую куклу с умирающим сердцем.
Дон Карлос намеревался бежать, но король удержал его; бездеятельность, на которую он был осужден, и преступная любовь, которую он не мог побороть, свели его с ума.
Филипп отобрал у него оружие и приказал обходиться с ним как с арестованным. Тщетно со слезами молила за него Елизавета; Филипп холодно отвечал, что ради благосостояния церкви и государства он жертвует своей собственной плотью и кровью. Дон Карлос сделал попытку удавиться, но неудачно. Он подвергал себя холодному сквозному ветру, наполнял свою постель льдом, разливал по комнате воду и целыми часами голый с босыми ногами бродил по холодным каменным плитам. Но и все это не действовало. Дон Карлос хотел уморить себя голодом и в продолжение одиннадцати дней не принимал пищи. Когда же ему стали силой вводить пищу, он объедался, желая умереть. И наконец смерть пришла и освободила его от земных страданий.
Никто, кроме Елизаветы Валуа, его мачехи, не оплакивал его. Через три месяца и она умерла, убитая ледяной холодностью Филиппа, замогильным дыханием Эскуриала и запахом тления жертв инквизиции.
III
Мария Стюарт оплакивала короля, которого любила как родного отца, и так как до сих пор она была так же покорна, как и дофин, то Екатерина Медичи решила бесцеремонно захватить в свои руки всю власть. Диана Валентинуа была удалена, и королева приказала начать процесс против арестованного графа Монгомери, но вдруг встретила сопротивление, которого не ожидала. Герцоги Гизы, до сих пор искавшие поддержки у Екатерины против Монморанси, теперь, увидев, что Монморанси близки к падению, решили оставить партию Екатерины, поняв, что если королева захватит в свои руки бразды правления, уже никогда не выпустит их. Когда Вальтер Брай сообщил герцогу, что арестовали его друзей, Гиз сказал об этом королеве Марии Стюарт.
Та, помня об услугах, оказанных ей Дэдлеем и Сэрреем, равно как и обещания, которые она дала Монгомери, добилась того, что Франциск II (так звали ее супруга по вступлении на престал) отдал приказ освободить арестованных.
Это был первый королевский приказ, отданный Франциском, и он противоречил повелению Екатерины. Королева-мать (так звали Екатерину) не хотела верить своим ушам, что мальчик Франциск, ее сын, осмелился на такую дерзость. Она с гневным видом и без доклада направилась в покои короля. Как раз в это время герцог Гиз сообщал королевской чете, что королева-мать отобрала у офицера лейб-гвардии приказ об освобождении арестованных Дэдлея и Сэррея.
Мария Стюарт сидела на диване возле своего супруга и ласково гладила его руку; герцог откинулся в кресле. Этот момент был решающим для политики Франциска II, для всего его царствования.
– Королева Екатерина намерена захватить в свои руки правление, – сказал герцог, – она начинает с мелочей, но если уступить ей, то мало-помалу заберет в свои руки всю власть.
– Ведь ты не допустишь этого, Франциск? – ласково шепнула Мария. – Дядя Гиз прав – твоя мать считает нас детьми.
В этот момент и вошла королева Екатерина.
– А, здесь, кажется, происходит государственное совещание? Я помешала? – с иронической улыбкой спросила она.
– Нет, мама, – ответил Франциск, – но я спрашиваю дядю Гиза о том, как следует поступить умному королю в том случае, если кто-нибудь оскорбит его корону, но занимает слишком высокое положение для того, чтобы король мог привлечь его к ответственности.
– Какой же совет дал тебе герцог Гиз? – спросила Екатерина.
– Я посоветовал его величеству предоставить вам наказание государственного изменника.
– О ком идет речь? – спросила Екатерина, сильно пораженная ответом герцога Гиза.
– О том, кто мешает исполнению королевского приказания.
– А-а-а! Теперь я понимаю! – воскликнула Екатерина, краснея от гнева. – Герцог называет государственной изменой то, что я удерживаю короля от непростительной глупости?
– Ваше величество, – воскликнула Мария Стюарт, – вы говорите с королем! Если он хочет делать глупости, то он имеет право на это. Во всяком случае лучше допустить глупость, чем несправедливость.
– Вы слишком молоды для того, чтобы уже выражать свои мнения, – строго заметила Екатерина.
– Милый Франциск, скажи ей, что мы уже покончили с обсуждением этого, – шепнула Мария Стюарт.
– Да, конечно – пробормотал Франциск, ободренный и взглядом Гиза, – мы уже покончили с этим, так как я отдал приказ освободить арестованных.
– А я протестую! – воскликнула Екатерина. – Я не потерплю, чтобы убийца моего мужа остался безнаказанным, если сын не мстит за смерть отца под влиянием хорошенькой рожицы, интересующейся юным рыцарем.
– Интересующейся, да не так сильно, как некоторые стареющие дамы, которые тщетно стараются возбудить его интерес к себе – парировала Мария Стюарт.
Во взоре, которым Екатерина ответила на эту шпильку, блеснула смертельная ненависть, но Мария Стюарт рассмеялась, так как Франциск сказал матери:
– Вы хотите мстить не за отца, а за себя. Ведь отец приказал не преследовать Монгомери.
– Он приказал так под влиянием последней минуты. Так как я отдала приказ арестовать Монгомери и его друзей, то для меня будет оскорблением, если они не предстанут перед судом, и мне придется освободить от моих советов и дружбы правительство, которое начинает с того, что выставляет меня в смешном свете.
– В таком случае мы обойдемся без этих советов, – шепнула Мария Стюарт.
– Да, мы обойдемся без них, – повторил ее слова Франциск.
– Тогда мне нечего говорить и остается лишь просить Бога о том, чтобы вам не пришлось раскаяться в своих словах, – грозно крикнула Екатерина и оставила королевские покои с бешенной яростью в сердце и с проклятием на устах.
Арестованные были освобождены, и Мария Стюарт радостно принимала выражение их благодарности. А посрамленная королева-мать написала герцогу Бурбону-Кондэ, что она поддержит восстание, целью которого будет падение Гизов, и этим самым возбудила борьбу, закончившуюся кровавой Варфоломеевской ночью.
