Текст книги "Ваше Сиятельство 2 (СИ)"

Автор книги: Эрли Моури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Прости, что раньше старалась оградить тебя от нее. Хотела как лучше, но теперь понимаю, что это было слишком по-матерински, но не слишком мудро, – графиня отвела взгляд к окну.

– Вот именно, что слишком по-матерински, а значит, здесь нет твоей вины, – я услышал мелодичный сигнал – к нам кто-то пришел в гости.

– К вам, ваше сиятельство, баронесса Евстафьева! – через пару минут огласил дворецкий, зайдя в столовую.

Я едва не выругался. На теплое общение с Талией сейчас я был вовсе не настроен, но тут же вспомнил, что именно эта вездесущая пампушка может прояснить несколько вопросов по Грушиной и их веселой в прошлом кампании.

– Антон Максимович, пусть поднимается ко мне в комнату. Уже допиваю чай и иду, – ответил я.

– Я вам не буду мешать. Даже не зайду, – неожиданно сказала мама.

Если бы на душе не было так скверно, то я бы, наверное, рассмеялся.

Закончив с чаем, я поднялся к себе. Талия Евклидовна уже ожидала в моей комнате, сняв куртку. Едва я зашел, набросилась на меня с претензиями и поцелуями:

– Аид тебя дери! Граф мне еще! Уже второй раз к тебе приезжаю! Или вообще третий! – ее губы впились в мои, полненькие груди прижались так жарко, что у меня тут же встал. – Ты хоть понимаешь, что я уже не целка⁈

– Талия, дорогая, прости, но у меня огромные неприятности, – я ее обнял и ответил на поцелуй, но сдержано, как бы обозначая возможные границы на сегодня. – Мою любимую подругу сегодня ранили ножом. Очень серьезно ранили. Она может не выжить. Недавно приехал от нее из Палат Надежды. Кстати, напали на нее мерзавцы из «Стальных Волков».

– Правда, что ли? – баронесса хлопнула длинными ресницами и, поймав мой кивок, сказала. – Прости, я не знала. А кто эта девушка?

– Моя одноклассница – Айлин. Я о ней рассказывал несколько раз, – я отпустил госпожу Евстафьеву и подошел к окну, поглядывая вниз, на стоявший возле угла нашего дома эрмимобиль. – Это твой эрмик?

– Ну да, я думала тебя забрать, поехать куда-нибудь оттопыриться. Вернее, эрмик не мой, заказала в «Извозе Костина». Папа не хочет мне покупать, – она тоже подошла к окну. – Жаль, Саш, что так. Вообще ты меня расстроил. Бл*дь, хоть плачь, – помолчав, добавила. – Я к тебе не с пустыми руками, – она открыла сумочку и достала «Никольские» и плоскую трехсотграммовую бутылочку вишняка. – А то у тебя все время побираюсь. Давай, хоть выпьем, покурим? Я думала, это будет с радости, а теперь вон как.

– Давай, – согласился я. – Надо бы рюмочки, чтоб мама не видела. Сейчас схожу.

– С горлышка давай. Так интереснее, – баронесса, недолго помучившись, откупорила бутылку и протянула мне.

– Без рюмки и без закуски? – я повернул бутылку этикеткой к себе, отмечая, что зелье крепкое – 48 градусов.

– Но мы же с горя. Давай, не привередничай, трахнутый граф, бл*дь, – она подтолкнула мою руку.

Если б эта девочка знала, какую гадость мне доводилось пить раньше в иных мирах, то ей бы в голову не пришло упрекнуть меня в капризности. Припав к горлышку, я сделал несколько глотков. В желудке тут же разлилось приятное пламя, во рту появился кисловатый вкус вишни.

– Талия, ты же баронесса. Зачем так часто материшься? – я протянул ей бутылку и сорвал сургуч с коробочки «Никольских».

– О, Аид! Не будь как мой папочка! Я не матерюсь, а выражаю чувства, – она тоже отпила пару глотков, вытаращила свои красивые, зелены глаза, хватая ртом воздух. – Какое жестокое пойло!

– А ты не видела, что покупаешь? – я взял сигарету, сунул руку в карман в поисках зажигалки.

– Нет. Я это просто взяла в папином баре. Почему ты не спрашиваешь, что случилось с моей целкой? – поставив на подоконник бутылку, баронесса тут же схватилась за сигарету.

– Дорогая, я думал, что подобный вопрос выглядел бы нескромно, – я помог ей прикурить и закурил сам.

– Почему нескромно? Мы же близкие люди, я у тебя даже в рот брала. В общем, слушай, так было, – госпожа Евстафьева села на подоконник, пустила в меня длинную струйку дыма и продолжила: – После встречи с тобой так жутко захотелось трахнуться, вообще, слов нет. А выхода никакого нет. Легла на кроватку и начала себя ласкать, вспоминая как ты мне делал. А потом смотрю на тумбочке свечка толстенькая. И решила попробовать ее. Думаю, чуть-чуть только, самую капельку засуну. Одной рукой ласкаю себя, а второй туда свечку немного так засовываю. А потом меня как затрясло, и я ее случайно всю засунула, даже сломала. Больно так! Заорала как сумасшедшая, и папа тут же в двери ломится! Сума сойти! Я перепугалась. С одной стороны, больно. С другой, приятно. А с третьей, страшно! И крови много на простыне. Свечку втащила, бросила ее в окно, халат накинула и к двери подхожу. В общем, деваться некуда, открыла папе. Дверь распахнула, а покрывалом тот кровавый ужас забыла прикрыть. Ну и все… Он в комнату забегает, думал, наверное, что у меня парень. Увидел все это на простыне, на меня смотрит и говорит: «Где он?». Я чуть в Аид не провалилась от стыда. Вообще не понимаю, о чем он. А у меня, как назло, еще струйка крови по ноге течет – щекотно так. Папа к шифоньеру подбежал, начал дверки открывать. И тогда до меня дошло, что он ищет парня, которого не было. Пришлось ему правду рассказать. Говорю, мол, если не веришь, то иди под моим окном найдешь того парня – только он выглядит теперь как свечка. В общем, потом сама еще на него наорала. Сказала, что это он меня довел, до крайностей и что это все из-за него, из-за этих дурацких клятв с целкой.

– Это жесть! – конечно ее история выглядела по предела идиотской. Я сделал еще пару глотков.

– Что «жесть»? – не поняла она, прищурившись от табачного дыма. – Кстати, с тобой он мне встречаться разрешает.

– Жесть, значит жестко, круто! – пояснил я.

– Блядь, ты такие интересные вещи говоришь, надо за тобой записывать, а то я забываю, – она забрала у меня вишняк и тоже отпила, через миг на лице баронессы отразилось страдание от ощущений после крепкого напитка.

– Дорогая, ты знакома с Дашей Грушиной? – я решил перейти к важным для меня вопросам.

– С Грушей? Конечно. С вашей школы, правильно? – она откинула штору, чтобы сесть удобнее.

– Да. Не знаешь, она последнее время ходит в клубок, в «Сталь и Кровь»? – спросил я.

– Не знаю. Скорее всего нет. Хотя может заглядывает. Ее парня там зарезали, кстати, он тоже был из «волков». С кем-то они там что-то не поделили. Поцелуй меня, а? – Талия немного раскраснелась от выпивки.

Вот что ей ответить? Мне сейчас не до подобных приятностей.

– Давай только без продолжения, хорошо? – я поцеловал ее в губки, не долго, так чтобы не дразнить ни ее, ни себя. – Я же сказал, у меня сейчас все мысли об Айлин. Она на грани жизни и смерти, и я пока не могу так.

– Понимаю, прости, – баронесса глотнула из бутылочки.

– Мне нужно кое-что выяснить по нашей Груше. Подумай, она может сейчас водить дружбу или общаться с кем-то из «волков»? – я стряхнул в пепел, поглядывая на эрмимобиль, до сих пор ожидавший баронессу.

– Да, вполне может. После Зорака она еще с Рамосом встречалась, но на Махровскую уже не ходила. А чего ты ее не спросишь в школе? – удивилась Евстафьева.

– Слушай, ты же знаешь, где она живет? – глядя на ожидавший эрмимобиль, я подумал, что завтра в школу я могу не попасть, а пообщаться с Грушиной лучше поскорее. И вживую – не по эйхосу.

– Ну да, помню. Это на Любчиках. Только адрес не назову, – Талия выбросила окурок.

– Давай так, ты скинь ей сейчас сообщение, спроси, дома она или нет. Если не дома, то узнай где. Мол, тебе нужно с ней срочно поговорить. Только не говори, что я рядом и тем более не говори, что я попросил об этом, – щелчком я выбросил окурок в окно.

– Ты прямо как Лис, – рассмеялась госпожа Евстафьева. – Но для тебя на все согласна. На любой обман. Жалко, что сегодня трахнуться не получится, – она сделала жалобные глазки и отстегнула эйхос.

– Я пока переоденусь, – открыв шифоньер я достал новые джаны, взамен пострадавших во вчерашних приключениях. Разделся догола. В самом деле, чего стесняться, Талия же очень обосновано заверила, что мы теперь – свои люди.

С Грушей она говорила долго, то поднося к уху эйхос, то ко рту, чтобы наговорить новое сообщение. За это время я успел сходить в ванную, привести себя в порядок. Когда я вернулся, госпожа Евстафьева взвизгнула от радости, бросилась ко мне со словами:

– Она в Ржавке! Едем!

Глава 14

Бутылкой по голове

По пути к Басманному я связался с дежурной в Палатах Надежды, справился о состоянии Айлин. Ответ не приходил долго. Если молчание на подобные вопросы висит слишком долго, на ум приходят самые тяжкие мысли. Лишь когда эрмимобиль подъезжал к южному входу в башню, тревожно пискнул эйхос – пришло сообщение:

«Синицина Айлин Клеоновна. После операции. Состояние крайне тяжелое. Посещение исключено. Надейтесь и молитесь! С нами Асклепий!»

– Талия, без обид, я здесь не задержусь. Поговорю с Грушей и сразу домой, – предупредил я баронессу. – Если захочешь, поедем вместе – отвезу сначала тебя.

– Ладно. Я же все понимаю, – согласилась она, направляясь к арке входа в выставочный зал. – Мы – свои люди, – она ткнулась мягкими губами мне в щеку, и это выглядело очень по-дружески, от чего стало тепло.

Чтобы добраться до подъемников с нашей стороны башни, пришлось пройти мимо экспозиции строительных роботов. Раньше я любил бывать на технических выставках с отцом. Он умел интересно рассказывать об огромных полуразумных машинах. Некоторые из них возвышались на 10 и даже 15 метров, сверкая бронзой и крепкой сталью, поражая величиной. В большинстве роботы, выставленные здесь, устарели более полувека назад. Сердцем их были паровые электрогенераторы, питающие эрминговые устройства, придающие им подвижность и силу. Да, конструкции устаревшие, но именно эти могучие машины помогли построить большинство самых известных сооружений Москвы и других крупных городов империи. Сейчас для строительства использовались роботы поменьше, но более шустрые, производительные.

Обходя школьников-экскурсантов и просто зевак, глазеющих на металлических гигантов, мы прошли к решетчатым колоннам подъемников.

– Только Груша здесь, наверное, не одна, – озабоченно заметила Талия. – Могут быть друзья Лиса. Я немножко боюсь. Если меня увидят, припомнят прошлую субботу.

Я не сомневался: баронесса Грушина в таком развеселом месте не может быть одна. И если там окажется кто-то из «Стальных Волков», то это будет лишь на пользу – передам им сразу все то, что хотел сказать через эйхос. Номер эйхоса одного из них я хотел взять у Грушиной или, в крайнем случае, у графа Сухрова – собирался связаться с ним позже вечером.

– Не беспокойся, ты же со мной, – ответил я Талии, пропуская ее на площадку подъемника. – Прошлый раз справились, справимся и сейчас.

– Но прошлый раз мы успели убежать на виману, а теперь виманы нет. Поэтому боюсь, – баронесса прижалась ко мне, потираясь своей довольно значительной грудью. И, кажется, она сделала это вовсе не из страха.

Я не стал объяснять ей, что теперь дела обстоят несколько иначе: хотя у нас нет виманы, я сам стал немного другим. Все-таки за прошедшие дни Астерий успел прокачать важные возможности этого тела.

Через семь остановок скрипящей платформы, мы поднялись на уровень, где находился «Ночной Париж». Прошли по зарешеченной террасе. Внизу раскинулась столица, погружающаяся в сумерки. На башнях и высотках уже зажглись огни, и пролетающие невдалеке виманы разрезали вечерний воздух желтыми и голубыми лучами. В этот раз в клуб мы заходили не со стороны посадочной площадки, а с противоположного входа. У дверей так же дежурила пара рослых парней с нашивками охранной службы. Талия открыла сумочку и предъявила им клубную карту, и сказала, важно повернувшись ко мне:

– Он со мной. Между прочим, это сам граф Елецкий.

Вряд ли охранником это что-то говорило, но их угрюмые лица сразу подобрели. Я для верности показал свой дворянский жетон и заплатил за вход двадцать рублей, не взяв сдачу.

Клубный вечер только начинался и в залах пока еще было малолюдно. Второй ярус и галереи, освещенные размытым фиолетово-синим светом, выглядели пустыми. У длинной барной стойки, казавшейся золотистой из-за множества старинных ламп накаливания, сидело три девушки и парень. Я остановился, выискивая взглядом Грушину. Моя подруга хотела идти дальше, но я задержал ее руку:

– Подожди, осмотримся. Иди-ка сюда, – я ее отвел в сторону от прохода, туда падало меньше света, и оттуда с удобством можно было оглядеть ближнюю часть зала.

– Она, наверное, там, – Талия указала пальцем за круглый танцпол, огражденный одной стороны ажурной решеткой.

– Не спеши, – остановил я ее порыв. – Сначала посмотрим, есть ли здесь кто-то из «волков».

– Так вот она! Груша! – госпожа Евстафьева возрадованно замахала рукой.

Теперь и я увидел баронессу Грушину, в коричневой кожаной куртке, коротких джанах и с возмутительно голым животом. Одноклассница неторопливо шла со стороны туалетов. Одна. Что ж, удобный случай. Я поспешил к ней, опережая Талию. Схватил Грушу за руку и потянул в то темное место, где мы недавно стояли.

– Елецкий! Сволочь! Убери руки! – Дарья пыталась упираться.

– Замолчи! Ответишь честно на несколько вопросов и отпущу! – я сдавил ее ладонь до боли.

Она тоненько заголосила, захныкала, но уже не упиралась. Трое вошедших парней остановились, поглядывая на нас, но тут же потеряли интерес к не особо эффектной сценке.

– Чего ты ее так? – вступилась госпожа Евстафьева.

– Сейчас поймешь, – резко сказал я, развернул Грушину к себе, не отпуская руки, гневно спросил: – Кому из «Стальных Волков» ты сообщила, что меня сегодня нет в школе⁈

Я не был уверен, что это сделала действительно она, но вытряхнуть из нее правду решительным наездом – вполне подходящий способ в данный момент.

Она молчала, взгляд ее метался по сторонам, задерживаясь на дальних столиках за танцполом. И по ее глазам стало ясно, что я ее подловил.

– Груша. Не тяни резину. И не надейся на своих друзей-волчат. Можешь не смотреть туда – они не помогут. Ты же помнишь, что я сделал с твоим сердечным другом Подамским? То же самое ждет сейчас этих выродков. Давай, говори! – я сдавил ее руку.

– Только Рамосу сказала. А что здесь такого? – ее вид стал жалок, казалось, из глаз сейчас покатятся слезы.

– Здесь такое то, что из-за твоего болтливого языка Айлин ударили ножом. И это сделали твои друзья-подонки. Рана у Синицыной очень тяжелая. Имей в виду, Груша, если Айлин умрет, то вряд ли выживет кто-то из твоих друзей и всех причастных к ее гибели, – пальцами левой руки я дернул ее подбородок вверх, чтобы видеть мокрые глаза баронессы. – Самое лучшее, что ты можешь сделать сейчас для себя, это рассказать все предельно честно, как было! А потом моли богов о выздоровлении Айлин!

– Но я не виновата, Саша! Откуда я могла знать, что так будет! – ее голос надломился, она заплакала. – Это все Рамос. Утром выхожу в школу, а он ждет меня. На эрмике подъехал. Говорит, давай подвезу, мол, ему по пути. О тебе начал расспрашивать, с кем ты дружишь, кто тебя в школе поддерживает. О Сухрове спросил. Потом, говорит, будто люди Лешего тебе вчера крепко надавали, и ты лежишь совсем плохой, в школу вряд ли придешь. Если не придешь, чтоб я ему сообщила. Я смотрю тебя нет перед началом третьего урока, и сообщила ему. Потом еще после четвертого на перемене подтвердила, что тебя нет, потому что он снова спрашивал. Я не знала, что они замышляют что-то против Айлин. Саш, я клянусь! Перед всеми богами клянусь, я не знала зачем им это! Только недавно мне Адамов сказал, что Айлин подрезали!

– Кто здесь сейчас из твоих дружков? – я отпустил ее руку, понимая, что Даша сломана и уже не убежит.

– Я с Рамосом, – она шмыгнула носом. – Еще там его друзья. Я вообще больше не вожусь с ребятами с Резников. Только с Рамосом иногда встречаюсь, когда он приглашает. Пожалуйста, только Подамскому не говори.

– Груша, ну ты совсем дурная! Зачем ты в такое дерьмо влезла⁈ – возмутилась баронесса Евстафьева. – Я же тебе говорила, что Саша очень крутой и против него нельзя переть! А ты с этим идиотом Подамским спуталась.

– Ну, дура, я дура! Хотела нравиться нашим! А Подамского я люблю, – Грушина и вовсе ударилась в слезы, размазывая темные потоки влаги, густо смешанные с тушью, вздрагивая и всхлипывая.

– На выпей что ли, – Талия открыла сумочку и протянула ей бутылочку вишняка, которую мы опустошили лишь наполовину. – Давай, пей – помогает от истерик. И не трясись так. Саша тебя не убьет. Да, Саш? – она слегка толкнула меня своими полными бедрами.

Отвечать на глупый вопрос я не стал, но продолжил расспрашивать Грушину:

– Твой Рамос какое место занимает среди «волков»? Он дворянин, нет? И сколько сейчас с ним человек?

– Ну нормальное место занимает, его все уважают. Нет, он простолюдин, но Лис с ним дружит. Вот тебе Таля может сказать, – Дарья покосилась на Евстафьеву и глотнула из бутылочки – скривилась, глаза стали еще мокрее.

– Сколько сейчас здесь «волков» и вообще друзей-знакомых твоего Рамоса? – повторил я вопрос.

– Рамос, Хугель, Балда и Жаба. Ну четыре. Фу, гадость, не могу пить, – она вернула бутылку Евстафьевой. – Хотя Жаба не из «Стальных Волков», он просто чей-то друг. И может еще кто-то подойдет.

– Ладно, веди к своему Рамосу. Сейчас объясню ему кое-что, – решил я.

Неожиданно Грушина вцепилась в край моей куртки:

– Только не говори ему, что я с Подамским встречаюсь. Пожалуйста! Он меня убьет, если узнает! – она снова пустила слезы.

И если бы я бы в другом мире и другим человеком, то, наверное, самое время было произнести: «С этой минуты ты работаешь на меня». Но я ей сказал:

– Запомни, Груша, я не плету интриги и не предаю, доверившихся мне людей. Но ты плохая подруга для своих дружков.

Мы не стали идти через танцпол – там уже изгибались под мелодию «Сибирячки» несколько весьма вольно одетых дам и два паренька. Чтобы не сталкиваться с ними, пошли между барных стоек «золотого ряда».

– Кто из них Рамос? – спросил я, когда понял к какому столику меня ведут баронессы.

– Вот тот, в черной куртке с драконом, – сказала Талия, вместо Грушиной – та совсем потекла слезами. – Слева жирный такой, это Жаба, – продолжила Евстафьева. – А в красном камзоле – это Балда. Другого не знаю.

Этого Рамоса я видел не первый раз. Он точно был в субботу, когда у меня случилась стычка здесь же, в Ржавке. И стоял он в коридоре, чуть позади виконта Густава Ковальского – то есть того же Лиса. И он был в Шалашах во время моего поединка с Варгой – услужливо вертелся возле Лешего. Значит среди «Стальных Волков» фигура он не первая, но каким-то боком влиятельная. Тем лучше.

Завидев то ли меня, то ли Грушину, Рамос вскочил. Его глаза стали большими и дикими, даже серебристый дракон на куртке будто оскалился. По мере нашего приближения его взгляд метнулся к плачущей Грушиной, потом снова ко мне.

– Ты покойник! Понял! Сука, бл*дь, покойник! – заорал он, выхватывая нож.

Его дружок в красном камзоле, тоже вскочил. Лениво приподнялся сидевший по левую руку от Рамоса. Если я правильно понял, его назвали Хугелем. Сидел, не понимая происходящего, только рыхлотелый Жаба.

– Не шали с ножом, дурачок, – посоветовал я ему. – А то дружков ненароком порежешь.

– Конец тебе, сука! – черная с синим отливом прядь волос Рамоса упала ему на глаза.

Нож в его руке очертил замысловатую линию в воздухе. Грушина взвизгнула и спряталась за мою спину. Хватило у нее ума, наконец, выбрать правильную сторону в эти минуты. Я активировал «Хватка Смерти». Только сейчас я не собирался доставлять неприятные ощущения внутренним органам своего врага. Невидимой магической рукой поймал его запястье, повернул его направляя острие ножа на Хугеля.

– Ты чего⁈ – изумился тот, отодвигая стол и попятившись.

Лицо Рамоса побелело от страха. Он не понимал, что происходит. Неведомая сила, более основательная, чем сила его мышц, управляла его конечностью. Быстрый тычок – нож вонзился в бедро Хугелю по самую рукоять. Тот заорал, падая на пол, смахивая со стола бокалы и фарфоровую вазочку.

– Это не я! Это все он, сука! – Рамос схватил со стола бутылку недопитого пойла и, под истошные крики раненого друга, метнул ее в меня.

Жаба тоже встал из-за стола. Балда – тот, что в красном камзоле – проявил неожиданную прыткость, перемахнул через стол и оказался передо мной. Я легко уклонился от брошенной бутылки, успел заметить, что позади нас собирается толпа зевак. А вот от кулака Балды уклониться оказалось сложнее – он просвистел в сантиметре от моего уха. Встречным ударом под дых я сложил Балду, затем он как-то неаккуратно клюнул носом мою коленку – пятно крови расплылось на новых джанах.

– Иди сюда, мерзавец, – я успел схватить Рамоса за воротник и повалить на стол. Окинув остальных быстрым взглядом, убедился: от этой боевой четверки больше сюрпризов ждать не придется. Балда стоял на коленях, сморкаясь кровью, Жаба забился в угол, Хугель продолжал орать без остановки, лежа недалеко от стола.

Мои пальцы схватили за кадык Рамоса. Помня, что стало с Айлин при его горячем участии, я с трудом подавил желание вырвать из горла его нервно вздрагивающий хрящ. Ладно, пусть поживет еще. Я решил, что именно Рамос должен донести мои слова остальной стае и лично Лешему.

– Слушай меня, ублюдок и запоминай, – я сдавил его кадык сильнее, и он захрипел, забил руками о стол. – За то, что случилось с Айлин, вся ваша блохастая стая будет наказана мной, графом Елецким. Так что живите в страхе – все еще впереди. Молитесь, грязные псы, чтобы Айлин выжила. Только от этого зависит жизнь каждого из вас. Иначе придет посланник Морены и в живых из вас не останется никого. Передай это каждому «волку». Передай это лично Лешему. Передай это вашему хозяину – бритишу Лаберту, пусть каждый живет страстной молитвой, – я повернулся и подозвал жутко напуганную баронессу Грушину. – И еще… – добавил я, несильно дернув его кадык: – Грушина под моей защитой. Если ты посмеешь чем-то угрожать ей, я тебя просто размажу, как твой друг-Балда сейчас размазывает кровавые сопли по лицу. Все ясно?

Он захрипел и отчаянно заморгал, видимо, выражая предельное понимание, после чего мои пальцы медленно разжались.

– Бл*дь, запомни все что сказал граф Елецкий очень хорошо! – баронесса Евстафьева оказалась справа от меня, держа наготове поднятую с пола бутылку, и спросила меня: – Разбить ему о башку?

– Как хочешь, – я пожал плечами и тут же услышал звон бутылочного стекла.

Рамос лежал на столе без сознания, по лбу его стекали багровые струйки крови.

– Черт! – спохватился я. – Мой старый эйхос! – только сейчас я вспомнил, что разговор с Рамосом незакончен, ведь я хотел спросить о моем эйхосе. Все-таки бутылкой по голове его бить не стоило.

Если непосредственно Рамос занимался обманом Айлин, то можно предположить, что мой прибор связи у него. Расстегнув куртку дружка Грушиной, я ощупал его карманы и, представьте, нашел два эйхоса. Второй, скорее всего, был моим.

Я включил его, проверяя неотвеченные сообщения. Да, конечно, вот от мамы, от баронессы Евстафьевой и Светланы Лениной. Вот целых три от графа Голицына – они, несомненно, важные. Ладно, разберусь с ними в ближайшее время. Не здесь же, в этой полупьяной суете под нарастающие звуки тандерклапс – какая-то неизвестная группа начинала волновать народ громовыми аккордами.

– Я же тебе говорила, Саша круче их всех! – громко и гордо вещала Талия моей однокласснице. – Не будь дурой, никогда ничего не замышляй против него!

– Я не замышляла, – Грушина перестала лить слезы и семенила за нами к выходу.

– Не советую больше никогда искать встречи с Рамосом и гулять в их компании, – я обернулся к ней. – Если я сказал, что ты под моей защитой, то это не значит, что я собираюсь вытаскивать тебя из дерьма, в которое ты сама влезешь.

– У Саши на это нет времени, – дополнила меня госпожа Евстафьева, достала из сумочки «Никольские» и прикурила на ходу.

Девушек развозить по домам я не стал. Вышло чуть наоборот: нанятый нами эрмимобиль первым завез меня.

Вернувшись домой, я снова справился по эйхосу о состоянии Айлин у дежурного в Палатах Надежды. Пока я ужинал блинчиками с грибами и сыром, от дежурного пришел тот же ответ слово в слово. Затем я поднялся к себе. Сначала нужно было разобраться с последними сообщения на эйхосе, вернувшимся ко мне от Рамоса. Конечно, меня больше всего интересовали послания Жоржа Павловича, но любопытство заставило первым открыть сообщение виконтессы Ленской:

«Саш, здравствуй! Я хотела просто убедиться, что верно записала твой номер. Ответь, пожалуйста, здесь ты?»

Вот так вот все просто… Я ответил виконтессе, кратко рассказав о случившемся с Айлин, дал понять, как много значит для меня госпожа Синицына. Извинился, что не смог скинуть сообщение раньше.

Затем прослушал послания графа Голицына. Он хотел договориться о встрече, намекнув, что есть важная информация и лучше это обсудить с глазу на глаз. Ему я тоже ответил, кратко рассказав о случившемся с Синицыной, хотя он ее почти не знал. И когда я разобрался с другими сообщениями, то почувствовал за спиной чье-то присутствие.

Глава 15

Заботливый Майкл

На стене отразилось жемчужное сияние. Я без него знал, что в комнате Небесная Охотница, и сердце затряслось от радости. С минуту я не смел повернуться, прислушиваясь к ощущениям: Артемида оставалась не полностью проявленной, почему-то не переходя из божественного тела в земное.

– Радуйся Астерий! Повернись, наконец! – прозвучал в моем сознании ее голос. – Ты же знаешь, что я здесь. Разве не хочешь меня видеть?

– И тебе божественной Радости, Прекраснейшая в двух мирах! – я встал, повернулся к богине, источавшей жемчужный свет. – Разве такое может быть, чтобы Астерий не хотел тебя видеть? Я лишь ожидал, надеялся, что ты обратишься в тело, к которому я смогу прикоснуться.

– Сегодня нет, Астерий. Ведь, мы увидимся очень скоро – в субботу. Не забыл: храм Артемиды Берегущей на Гончарной? Я пришла всего лишь напомнить об этом и предупредить… – она наклонила голову, качнув белыми волосами. Сегодня в них было больше отблеска серебра.

– О чем предупредить? – меня хотелось скорее спросить ее об Айлин. Нетерпелось узнать, услышала ли богинями мои молитвы.

– О том, что если тебе будет тяжело, ты все равно обязательно приди, – эти слова Охотницы насторожили меня.

Повисла тишина. Я смотрел на Артемиду, видя печаль в ее серебристых с небесным отблеском глазах.

– Что-то плохое случится с Айлин, – спросил я.

– Я знаю о твоих молитвах. Знаю, что ты взывал к Асклепию, только он не слышит. Гера куда-то его увела. Увы, на его помощь рассчитывать не стоит, поэтому я говорю, что может случиться любой исход для человека, о котором ты просишь. Если случится плохое, то не замыкайся в себе – все равно приди в храм, – ее голос в моем сознании стал тише и вкрадчивее.

– Да, Величайшая, я приду. Обещаю, – радость, недавно бившаяся в моем сердце, сразу исчезла.

Артемида не будет говорить такие слова без особой причине, уж я знаю богов. В своих речах они открывают говорят гораздо меньше, чем могли бы открыть на самом деле.

– Мне удалось узнать, о чем было римское пророчество, – сменив тему на другую, по-прежнему важную для меня, Небесная Охотница слабо улыбнулась.

Я не ответил, думая об Айлин. О том, как жутко все поворачивалось и вспоминал прежние слова Геры.

– Знаю, тебе это важно, и ты хотел бы узнать скорее, – продолжила Артемида, – но, увы, сейчас не время. Обещаю, я все скажу в субботу. Терпения тебе, Астерий, и удачи, – сказав это, она сложила руки прощальным жестом. Жемчужный свет вокруг богини начал бледнеть, и сама она растворилась в воздухе.

После ее исчезновения, я сел на подоконник, откинув штору и закурил. Глупая позиция, для человека, который пережил ни одно покушение – ночью в своем доме, на самом видном с улицы месте. Глупая, потому что моя смерть для кого-то остается важной целью. Ах, да, интуиция… она у меня есть. Но сейчас эта полезная, свойственная многим магам штука придушена вестью, принесенной Артемидой. Нет, не той вестью, что римское пророчество теперь известно – эта новость, конечно, вызвала бы много радости, и вероятно, приблизила меня к решению важнейших для меня вопросов. Но придушена теми словами, которые Небесная Охотница так осторожно донесла до меня относительно Айлин. Теперь я знал, что моя любимая подруга не выживет. И безумно жаль, что я не смогу сказать ей даже нескольких слов, прежде чем смерть разлучит нас.

Я решил не идти завтра в школу. Дома, посредством коммуникатора, я мог гораздо быстрее освоить тот материал, который давали в школе. Пойду лишь в субботу, на предстоящую контрольную по биохимии. У меня даже возникла мысль, что в школу я ходил лишь из-за Айлин. Ходил, чтобы больше видеться с ней, сидеть за одной партой, прикасаться к ней. Истинную ценность человека мы осознаем лишь потом, когда его нет рядом. И особо остро чувствует лишь тогда, когда понимает, что его, скорее всего, уже никогда с нами не будет.

Я докурил, усилием воли отодвинул тяготившие меня мысли и сел за терминал коммуникатора. Решил позаниматься час-полтора геометрией и исчислениями Ерофеева. Астерий схватывал знания быстро. Тем более школьные. Хотя основы многих миров заметно отличались и в них могла быть другая физика, другая химия с иными свойствами веществ, непохожие математические системы – все равно я научился ловить то, что их объединяло. Научился понимать важные единые принципы и сопоставлять свои прежние знания с новыми. Поэтому за какой-нибудь час я вполне мог освоить материалы семи-десяти уроков.

Пока я занимался, трижды пискнул эйхос. Стало тревожно. Больше всего я опасался, что придет сообщение от дежурного Палат Надежды. Сделав несколько записей в тетрадях, я выключил терминал и позволил себе посмотреть сообщения на эйхосе. На сердце чуть отлегло: пришло лишь от графа Голицына, Ольги и Светланы Ленской.

Поскольку я решил завтра не иди в школу, Жоржу Павловичу я ответил следующее:

«Добрейшего вечера, ваше сиятельство. А давайте тогда так: чтобы не мучить друг друга ожиданиями, завтра десять тридцать я буду у вас, в Директории. Пожалуйста, предупредите на пропускном пункте».

Сообщение от Ковалевской было коротким, но приятным:

«Как ты, граф? Я с тобой. Целую» – и теплый звук ее поцелуя в завершении.

Ленская неожиданно разговорилась: недоумевала, как это могло произойти с Айлин, пересказала, какие разговоры ходят в школе вокруг этой истории и какие-то глупые сплетни обо мне.

Перед сном, уже лежа в постели, я по обычаю просканировал состояние своего тела, внес необходимые коррективы, затем занялся прокачкой магических шаблонов. Особое внимание уделил «Маске Лжеца» и вложенной в этот шаблон свежей заготовке «Саруман».