Текст книги "Свеча прокурора"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Глава V

Ливень не утихал. Селби поставил свою машину за шерифской. Неоновую вывеску «Пальмовой хижины» на ночь отключили, но прожектора достаточно отчетливо высвечивали и стоянку, и пальмовую ветвь, омываемую дождевыми струями. Рекс Брендон и Дуг Селби прошлепали по сырому гравию к крыльцу. Брендон потянулся к звонку, но Селби остановил его:

– Погоди. Давай попробуем так, – и нажал на ручку. Оказалось, дверь не заперта. Толчок, и они вошли в холл.

В главном зале света не было, но на заднем плане, откуда-то из-за занавеса, просачивался слабый свет. Селби расслышал шуршание карт, стук фишек. Он сделал знак Рексу Брендону и потихоньку, на цыпочках они пересекли зал и остановились перед зеленой портьерой, скрывавшей дверь. «Сто против ста», – послышался мужской голос. «Стою на своем», – откликнулся другой. А третий сказал: «Еще сто!»

Юношеский голос произнес:

– Эта сотня прикончила мои фишки. Я дам вам расписку и…

– Ставите? – спросил мужчина.

– Ставлю.

Отдернув рывком занавес, Селби и Брендон вошли в гостиную. Вокруг стола сидели семь человек. Их освещал свет, льющийся из зеленого абажура над столом.

Селби узнал профиль Степлтона, затылок Блейна, лысину Оскара Триггса. Прочих он видел впервые. Двое молодых людей лет по двадцать с небольшим, плотный румяный хорошо одетый мужчина средних лет с ярко-синими глазами, узкими седеющими усиками и добродушным лицом человека прямого и открытого. Четвертый из чужаков был сорокалетний мужчина, смуглый, узколицый, с длинными пальцами, зачесанными назад черными волосами. Губы сжаты в тонкую прямую линию. Глаза беспокойно бегают, замечая все и вся. Он-то и увидел Селби и Рекса Брендона первым.

– Новые клиенты, Триггс? – спросил он негромким, хорошо поставленным голосом. Триггс оглянулся и, отбросив стул, вскочил на ноги.

– Слуги закона! – провозгласил он вполголоса.

Селби вышел вперед и предупредил:

– Ни к чему не прикасаться.

Длинная рука смуглолицего застыла над столом, пальцами едва касаясь фишек. Селби отвел руку и перемешал фишки.

– Это я заберу, – сказал он, прихватив и лоскуток бумаги.

Триггс обошел вокруг стола.

– Ваш номер не пройдет. Без ордера вы не имеете права врываться в запертый дом, взламывать замки…

– Мы ничего не взломали, – возразил Брендон. – Сядьте на свое место.

Селби развернул бумажку и прочитал:

– «Должен сто долларов. Джордж Степлтон», – Селби сложил листок и сунул в карман жилета. Триггс запротестовал:

– Без ордера вы не имеете права.

Брендон, встав между ними, сжал плечо Триггса:

– Я же сказал вам, садитесь на место!

Триггс смерил шерифа ничего не выражающим взглядом своих кошачьих глаз, молча прошел к своему стулу и спокойно уселся.

– Высокий и молодой – это Дуг Селби, окружной прокурор. А свирепый молодчик – шериф. Они заявились сюда без ордера. Парадная дверь была на замке, заведение закрыто. Запомните это, ребята, до подходящего момента.

Стройный смуглый игрок учтиво поддержал Триггса:

– Тем более что на деньги мы не играли. Забавлялись фишками, дожидаясь, пока перестанет дождь.

Селби многозначительно покосился на карман, куда спрятал расписку Степлтона, и предложил:

– Попробуйте повторить это на суде присяжных. В нашем графстве вас осудят за дачу ложных показаний.

Пожилой человек с голубыми глазами гулким голосом произнес:

– В чем дело, Оскар? Неужто в вашем графстве не действуют законы? Я полагал, должностные лица не вправе без ордера прерывать дружескую вечеринку за картами.

Селби невозмутимо сказал:

– Не то чтоб я очень переживал, но все-таки уточню: дверь не была заперта.

– Я сам ее запер, – сказал Триггс.

– Что ж, значит, кто-то ее отомкнул, – заключил Селби. – Мы ее просто распахнули и вошли… Теперь о деле. Мы ищем ребят, которые снимают домик в Кейстонском автокемпинге.

Среагировал один из молодых людей:

– Это мы сняли там домик.

– Ваше имя?

– Том Каттингс.

– Где вы живете, Каттингс?

– В Миранде Мезе.

– Я уже слышал о вас, – сказал Селби. – Кажется, вы играли в одной футбольной команде со Степлтоном?

– Да, сэр.

– И купили у него машину?

– Да, сэр. Она здесь, в гараже. Красный «конвертибл» с белой окантовкой.

– От дождя в гараж поставили? – спросил Селби.

– Да нет, сэр. Когда мы приехали, дождя и в помине не было. Небо малость хмурилось, вот и все. У меня привычка такая – держать машину под крышей.

– А вас как зовут? – обратился Селби к другому юноше.

– Роберт Глисон.

– Зачем вы оба сюда приехали?

Каттингс ответил откровенно:

– В покер поиграть.

– Так-то лучше, – заметил Селби. – А теперь ответьте мне на пару вопросов. Желательно правдиво. Когда вы приехали в «Кейстонский автокемпинг»?

– Первый раз в девять тридцать, нынче вечером, – сообщил Каттингс.

– Чем там занимались?

– Сняли два домика, разместили багаж и всей компанией поехали перекусить сюда.

– Всей компанией? Как это следует понимать?

Каттингс переглянулся с Глисоном.

– Не стесняйтесь, выкладывайте, – поощрил Селби.

– С нами приехали две девушки, – сказал Каттингс.

– И до которого часа вы пробыли здесь?

– Приблизительно до полуночи.

– А потом?

– Девушки устали и запросились обратно. Джордж Степлтон намекнул, что скоро начнется игра, и спросил, не хотим ли мы принять участие. Мы ответили, что хотим. И сразу же отвезли девчонок в кемпинг. Наш домик стоит по соседству, и мы услышали, как они запираются на замок. Мы с Бобом перемигнулись и дали деру.

– Когда это было?

– Примерно в полпервого.

– Вы еще раз возвращались в свой домик?

– Нет.

– А разве вас там не было около часа назад?

– Нет, что вы, сэр. Мы все время здесь.

Триггс гипнотизировал окружного прокурора спокойным немигающим взглядом.

– Парни все время находились здесь, могу поручиться.

Росс Блейн многозначительно посмотрел на окружного прокурора.

– Они то заходили сюда, то выходили, – сказал Росс. – Игра длится не больше часа. Час назад уехали две девушки из нашей компании. Мы тут сидели, болтали, нет-нет да и выпивали. В соседней комнате работало радио. Мы танцевали, шатались из комнаты в комнату. Если честно, вряд ли кто может поручиться за других, когда, кто и где находился.

Триггс заметил самым будничным тоном:

– Оказывается, ты у нас подсадная утка, стукач чистых кровей, а, Росс?

Росс и не пытался скрыть свою ненависть:

– На что напрашиваетесь, то и получите, – бросил он Триггсу в лицо.

– Ну уж, только не от тебя, – откликнулся Триггс. – И учти, с этих пор моя дверь для тебя закрыта. Можешь не трудиться ехать сюда.

– Господи, да я буду приходить, когда мне заблагорассудится, – заявил Блейн. – Пока заведение открыто для публики, я имею право посещать его и тратить свои деньги по собственному разумению.

– Твои деньги! – ухмыльнулся Триггс. – Платишь за два пива, а сидеть хочешь всю ночь.

Вмешался Степлтон:

– Послушайте, Триггс, мне это не нравится. Одному Богу известно, сколько денег я оставил под этой крышей, а Блейн бывает здесь как мой друг.

– Вы полагаете, он вам друг? – процедил Триггс.

Блейн вскочил на ноги в такой ярости, что стул с грохотом отлетел назад. Шериф успел ухватить юношу за ворот.

– Как должностное лицо я обязан тебя остановить, – с сожалением сказал он, – хотя как частное с радостью предоставил бы тебе полную свободу действий.

Блейн попытался вырваться, потом сдался. Триггс хотел было что-то сказать, но, встретившись глазами с шерифом, промолчал.

Заговорил смуглый игрок:

– Что касается меня, я человек посторонний. Вы меня застукали за картами. Может быть, против Степлтона вам удастся состряпать дело благодаря расписке. Но против меня вы бессильны. Как вы докажете мое участие в игре, тем более на деньги? Конечно же, вам не добиться от меня признаний. Если остальным угодно прислушаться к моим советам, не отвечайте ни на какие вопросы, молчите.

Селби обернулся к нему:

– А с вами нам предстоит обсудить другую тему. Поскольку здесь собрались любители пари, ставлю десять против одного, что вы профессионал-картежник, и пятьдесят на пятьдесят, что в полиции на вас заведено дело. И наконец предлагаю миллион к одному: если вы будете вмешиваться, пока вас не спросят, очень раскаетесь. – Не дожидаясь реакции, Селби обратился к Россу Блейну:

– Сколько длилась игра, Росс?

– Чуть больше часа. Вот, к примеру, мистер Нидхем, – он кивнул на добродушного субъекта, – удалившийся от дел брокер, приехал из Лос-Анджелеса часа полтора назад. Приехал развлечься и сыграть в покер. Я отказался, а примерно через двадцать минут Карло Хэндли, – он указал на смуглолицего, – как бы случайно тоже появился здесь. Это совпадение имеет место каждый раз, когда приезжает Нидхем.

Триггс многозначительно заключил:

– Теперь я знаю, кто оставил дверь открытой.

– Это ложь! – резко возразил Блейн.

Шериф, все еще придерживающий Блейна, скомандовал:

– Пройди-ка на свое место, Росс.

Селби обратился к Каттингсу:

– Устроили вы себе, ребята, ночное развлечение, ничего не скажешь!

– Делать-то все равно было нечего, – ляпнул Каттингс, оглянувшись на Глисона. Глисон хохотнул.

– Я могу все объяснить за них, – подал голос Степлтон. – Ребята планировали провести веселый уик-энд, с компанией поплавать на яхте приятеля. Он посоветовал им прихватить своих подружек. Парни сочли за хорошую шутку взять с собой местных красоток, ну, и выбрали этих двух. Те мигом клюнули. У ребят какой был замысел? Остановиться по пути здесь, устроить небольшой междусобойчик, потанцевать, выпить, славно провести время, что называется. И что вышло? Сперва одной девчонке не понравился анекдот, который рассказал я, потом они обе стали дуться и портить настроение остальным. Им, видите ли, надо выспаться, чтоб на яхте лучше выглядеть, и пускай, мол, парни везут их домой. Тогда я отозвал ребят в сторонку и шепнул, чтоб они потом вернулись сюда, потому что, по-моему, главные забавы еще впереди.

Селби перевел глаза на Глисона.

– С вами были только девушки? Мужчин не было?

– Нет.

– Тут упоминали вроде о каких-то других девушках?

– Были тут две из Лос-Анджелеса, – объяснил Степлтон. – Они иной раз наезжают сюда, позволяют за собой приволокнуться.

– В вашем домике никто не остался? – спросил Селби Глисона.

– Разумеется, нет. Куда вы клоните?

– Итак, вы вернулись сюда ради Степлтона? – обратился Селби к Каттингсу.

– Вообще-то говоря, мы и остановились здесь ради него, а в «Пальмовую хижину» лично я вернулся потому, что было еще рано ложиться и…

– И вы собирались пригласить Степлтона к себе в кемпинг?

– Степлтона? – растерянно переспросил Каттингс.

– Меня, меня они позвали с собой, а не Степлтона, если это так важно, – негромко проговорил Росс Блейн.

Каттингс пробормотал:

– Да нет, мы не хотели… Ах, верно. Я ведь сказал: если не хочешь мать расстраивать, что так поздно домой являешься, переночуй у нас. Вряд ли это можно истолковать как особое приглашение.

– А еще вы, ребята, – вмешался Хэндли, обнаруживая всем своим видом и голосом внезапно пробудившийся глубокий интерес к обсуждаемому вопросу, – еще вы, ребята, утверждали, что бессонная ночь вам нипочем, что отоспитесь на яхте, и даже предлагали нам с Нидхемом тоже воспользоваться вашим жильем.

– Верно, и об этом шла речь, – согласился Каттингс. – Нам надо выехать в Лос-Анджелес в семь утра, а на яхте будет полно времени для сна. Все равно до ночи там нечего делать.

– Ваш приятель, должно быть, держит яхту наготове всю зиму, – заметил Селби.

– Совершенно верно. Это большая яхта, аж в сто двадцать футов, море ей, что называется, по колено. К тому же зимой довольно часто бывает прекрасная погода. А если погода плохая, мы остаемся в гавани. Песни поем, играем в карты, выпиваем по маленькой. На борту собираются славные ребята. В хорошую погоду доплываем до Каталины, а случается, и до Энсеньяды.

– Послушайте-ка, – сказал Селби, – вы должны указать точное время, когда вернулись в «Пальмовую хижину».

Из-за портьеры вдруг прозвучал женский голос:

– Кажется, на этот вопрос смогу ответить я.

Селби обернулся. Она вышла, вернее, прошествовала, улыбаясь. Стройная блондинка, изящная, изысканная и весьма, на первый взгляд, самоуверенная. Скорее всего, она все время стояла за портьерой и подслушивала, подумал Селби. На ней было черное кружевное платье с большим вырезом на спине, подчеркивающее яркость светлых волос и синих глаз. Картину дополняли искусно накрашенные губы и красиво изогнутые брови.

– Позвольте представиться, – сказала она, приближаясь к Селби, – мадам Трент, работаю распорядительницей в этом заведении. А вы, очевидно, мистер Селби, окружной прокурор. – Она ласково улыбнулась, пожала ему руку гибкими теплыми пальцами со свежим маникюром на ухоженных ноготках. Обольстительно мягко она переключилась на Брендона, одарив его искрометной, как бы непроизвольной улыбкой:

– А вы шериф Брендон. Так приятно встретиться с вами обоими. Теперь, если разрешите, я отвечу на ваш вопрос.

– Будьте любезны, – сказал Селби.

– Я исполняю обязанности хозяйки, – начала она. – Когда закрывается обеденный зал, делать мне нечего. И вот сегодня читаю я в своей комнате. Вдруг слышу какой-то шум. Это появились вы. Я оделась, спустилась вниз и оказалась у двери как раз вовремя, чтобы ответить вам.

– Мы не слышали ваших шагов, – отметил шериф.

– У нее очень легкая походка, – поспешно вмешался Триггс. – Она ведь профессиональная танцовщица.

Мэдж Трент не сводила глаз с Дуга Селби.

– Те четверо, кем вы интересуетесь, – продолжала она, – приехали приблизительно в десять… Должна сказать, парни эти мало подходят своим девушкам. То есть они не ровня. Девушки явно служащие. Судя по некоторым их репликам, они секретарши. У них был тяжелый трудовой день, потом – дорога. Естественно, им захотелось отдохнуть перед прогулкой на яхте, чтобы хорошо выглядеть. – Тут она посмотрела на Каттингса:

– Ну, а вы-то, ребята, не работаете?

Каттингс, ухмыляясь, отрицательно покачал головой.

– Наши отцы – владельцы фруктовых садов. За нас работают деревья.

– Так я и думала. – Она улыбнулась. – Не сомневаюсь, сегодня вы спали до полудня, не правда ли?

– Даже до двух. Мы знали, какая ночь нас ждет, и постарались отдохнуть.

– А что я говорю! Вот по девочкам было видно: они устали, устали как собаки. Эта затея задержаться здесь сильно их озадачила. Они под конец стали тревожиться, чего от них ждут? Так или иначе, в полночь они запросились домой. В пять минут первого компания отчалила. А в половине первого ребята вернулись. Я впустила их сама. И посмотрела на часы, потому что подумала, когда зазвенел звонок, что приехали другие клиенты.

– С девочками все в порядке? – обратился Каттингс к Селби. – Они не стали… У них ведь нет причин волноваться за нас?..

– Кто из вас знаком с человеком по имени Эмиль Уоткинс? – вместо ответа задал вопрос Селби.

Молодые люди недоуменно переглянулись. Глисон покачал головой. Каттингс произнес:

– Такого не знаю.

– Вообще фамилию Уоткинс кому-нибудь доводилось слышать?

– Нет, сэр, – ответил Глисон.

– Я знаю одного Уоткинса в Сан-Франциско, – заявил Каттингс, – но не видел его уже много лет.

– Человек, о котором я говорю, светловолосый, сероглазый, скуластый. Возраст – под пятьдесят, рост – пять футов семь дюймов,вес – около ста тридцати пяти фунтов. Может, он отец одной из ваших подружек? Есть среди них мисс Уоткинс?

Молодые люди энергично закачали головами: «Нет, таких не знаем!»

– Мне бы все-таки хотелось, – сказал Селби, – чтоб вы, ребята, глянули на него. Может, узнаете.

– Что ж, с удовольствием, – согласился Каттингс. – Где он?

– К тому времени, пока вы оденетесь, пожалуй, его тело будет в коронерской.

– Коронерская, – повторил Каттингс и умолк. Участники вечеринки как застыли.

Селби шепнул Рексу Брендону:

– Может быть, отвезешь их сначала в домик, пусть осмотрят его вдоль и поперек, а потом встретимся у коронера. Я поеду к нему прямо отсюда. Теперь о тех девушках, Рекс. Две секретарши попали в компанию, видимо, случайно. Появление их имен в печати радости им не принесет. Происшествие, которое мы расследуем, независимо от его подоплеки, как-никак случилось в домике парней. Лучше, по-моему, выпроводить девчонок из кемпинга, пока не набежали репортеры со своим любопытством и фотокамерами.

Брендон кивнул.

– Ладно, Дуг! – и, повернувшись к Каттингсу и Глисону, сказал:

– Пошли.

Глава VI

Селби подогнал машину к самому офису. Позвонив в дверь, он с трудом подавил желание сопроводить этот цивилизованный жест нетерпеливым стуком кулака.

Коронер Гарри Перкинс, высокий, тощий субъект с костистой физиономией, перемещался со своеобразным изяществом жирафа. Сосредоточенную деловитость при осмотре трупов он сочетал с возвышенной безучастностью. Больше всего он любил ловить форель. Он заговорил сразу, как только распахнул дверь.

– Хелло, Дуг. Дождь – высший класс. Люблю, когда льет по-настоящему. Может, фермерам помеха, зато рекам и ручьям утеха. Промоет их как следует в начале сезона, и рыба пойдет в рост… Кинь плащ на стул, пусть вода стечет.

– Труп уже здесь? – спросил Селби.

– Ты об этом типе из Кейстонского автокемпинга?

– Да. Хотелось бы осмотреть тело.

– Оно там, в заднем помещении.

– Что вы установили? – поинтересовался Селби, пока они блуждали по длинным холодным коридорам, пропитавшимся запахами медикаментов и похорон.

– Углекислый газ в легких, – жизнерадостно сообщил коронер. – Просто смешно, как людям нравится закупоривать себя в комнатах с дефективными газовыми горелками и как небрежно с ними обращаются…

– Нашли при нем какие-нибудь документы?

– Несколько писем, начинающихся с «дорогого папочки». Судя по виду, он таскает их с собою не первый день.

– Что в письмах?

– Патетика, – вздохнул коронер. – Письма от дочери. Удрала из дому, родила ребенка… – Открыв очередную, на сей раз последнюю, дверь, Перкинс предупредил:

– Здесь довольно прохладно, Дуг. Если ты намерен задержаться, накинь плащ. Но лично я считаю, что задерживаться нет необходимости. Чистейшее дело: смерть в результате отравления углекислым газом. Вот его одежда. В шкатулке – содержимое карманов. Тело – там. Хочешь взглянуть?

Селби кивнул. Коронер откинул покрывало.

– Отравление углекислым газом установить легко, – сказал он. – Вишнево-алая кровь.

– Никаких следов насилия?

– Нет. Разве что небольшой синяк ниже уха. Он может что-то значить или не значит ровно ничего, например, ушиб при падении. Б-р-р, как здесь холодно. А что, если взять его манатки и осмотреть в конторе?

– Неплохая мысль, – согласился Селби.

Они выключили освещение и теми же бесконечными коридорами вернулись в офис. Коронер нес шкатулку.

– Шмотки я теперь держу под замком, – сообщил он с усмешкой. – После того незабываемого случая. Не хочу рисковать, вдруг что-нибудь украдут или подменят.

Коронер отворил дверь своего кабинета и торжественным жестом указал на газовую печку:

– Вот как должен действовать газовый обогреватель, – изрек он, водружая шкатулку на стол. Открыл ее и начал перечислять:

– Карманный нож. Кстати, если вам это интересно, добротный, хорошо заточенный. Поговорка есть такая: острый нож нужен ленивому человеку… Тридцать пять долларов бумажками, доллар и восемнадцать центов мелочью, старые карманные часы-луковица, идут секунда в секунду, огрызок плотницкого карандаша, кошелек и письма.

Селби выудил из потрепанного конверта три сложенных письма и разложил на столе.

– Адрес не указан ни на конверте, ни в письмах, – заметил он.

– Верно, – подтвердил Перкинс. – Знаешь, как я это себе представляю? Он таскал их в кармане, пока не истрепались, тогда он принялся перекладывать их из конверта в конверт. Взгляни: конверт по краям протерт до дыр, а внутри, где соприкасался с письмами, аж посерел. По-моему, прежде чем попасть в конверт, письма были изрядно перепачканы.

Селби кивнул, поглядел на письма, но не стал их разворачивать.

– Знаешь, Гарри, – сказал он, – люблю заглядывать в человеческие жизни. Они таят в себе какое-то странное очарование. Прежде мне казалось, что понятны и интересны только живые люди. Теперь у меня иная точка зрения. По-настоящему людей познаешь только после их смерти. Смерть снимает с них маски.

– О ком вы много узнаете из этих писем, – пообещал Перкинс, – так это о дочери покойника… И все равно я не понимаю, как можно узнать человека, когда он ушел из нашего мира.

– Прежде всего по мелочам, в которых проявляется характер. Только что вы сами упомянули об интересном факте. Отметив, что нож покойного остер, вы тотчас процитировали афоризм, дескать владелец острого ножа ленив.

– Спору нет, – согласился Перкинс, – многое выплывает наружу, только когда человек умирает, но тогда кому какое дело до него?!

Селби в задумчивости нахмурился.

– Знаете, Гарри, я мало-помалу прихожу к выводу, что все наши следственные методы надо срочно революционизировать. Мы почти не обращаем внимания на улики, раскрывающие характер человека. Мы игнорируем самый значимый, самый перспективный источник информации. Только так можно выявить самые существенные, самые могущественные мотивы, которые заставляют одного человека убить другого.

– Думаю, вы правы, – признал Перкинс, показывая, впрочем, всем своим видом, что его мало трогает революция в следственных методах. – Но в данном случае мы имеем вовсе не убийство. Наоборот, перед нами дело, в котором убийство было предотвращено самым радикальным и непреступным путем.

Селби хотел что-то возразить, но передумал, взял первое попавшееся письмо и принялся читать.

«Декабрь, 15-е, 1930

Дорогой папа, настоящим извещаю тебя, что ни на Рождество, ни на Новый год меня рядом с тобой не будет. Говоря по правде, папа, я отчаливаю.

Не знаю, было бы иначе, останься жива мама. Полагаю, что нет. Происходит то, что происходит. Вот и все. Я знаю, ты старался быть хорошим отцом. Может, ты не поверишь, но я тоже старалась быть хорошей дочерью. Не думай, пожалуйста, что я тебя не люблю, потому что я люблю тебя. Только, по-моему, ты безнадежно старомоден. Тебе кажется, что я начисто лишена добродетелей, предписываемых молодой женщине. А мне кажется, что ты викторианец – ну, не ранний, так средний, но все равно я люблю тебя. Ты убежден, что я качусь прямо в преисподнюю и теперь не знаю, любишь ты меня или нет. Есть, конечно, вещи, которых ты не понимаешь и никогда не поймешь. Будь мама жива, она бы поняла, потому что, сдается, во многих отношениях я мамина дочка.

Зная, что ты не одобрил бы мои планы, я тебе их не раскрою. Просто знай: я отчаливаю.

Пожалуйста, поверь, я люблю тебя так же сильно, как и всегда, то есть очень сильно. Но я ненавижу пререкаться. Знаю, ты меня не одобряешь и не одобришь то, что я собираюсь предпринять. Не хочу обсуждать с тобой это. Не хочу поединка между нами, когда твоя воля и твои представления о том, как следует поступать, войдут в неразрешимое противоречие с моей волей и моей решимостью жить на свой собственный лад. Так что я просто говорю тебе до свидания.

С большой любовью Марсия.»

Селби спрятал письмо в конверт и взялся за другое, датированное 5-м октября 1931 года. Оно гласило:

«Дорогой папа, после того как я написала тебе в декабре, пришлось немало дум передумать. Постепенно начинаю понимать, что такое быть родителем. Вряд ли удастся довести до твоего понимания то, что хочу, но суть вкратце такова: ко Дню благодарения тебе предстоит стать дедушкой. Не знаю, как подействует эта новость на тебя – приведет просто в трепет, разволнует или разъярит. Думаю, будет и того, и другого понемножку.

Парень, с которым я жила, не смог жениться на мне из-за своей семьи. Слишком скучно объяснять ситуацию, да и вообще это уже не имеет ни малейшего значения. Разумеется, мы хотели пожениться, как только утихнут семейные разногласия. Месяц назад он меня бросил. Я все еще люблю его, но вовсе не хочу, чтобы он вернулся. Сейчас он передо мной весь как на ладони: испорченный, эгоистичный, безответственный, словом, ничтожество.

И, конечно же, перед моим ребенком с самого начала тьма-тьмущая преград. Во-первых, ему придется расти без отца. Естественно, я не стану отвращать ребенка от дедушки. И все-таки убеждена в одном. Мое дитя никогда не станет жертвой той узколобой нетерпимости, которая долгие годы искажала мои представления о мире.

Я не упрекаю тебя, папа. Я осуждаю предрассудки нашей цивилизации. Однако у каждого своя точка зрения, в том числе у тебя. Я твою никогда не постигну, как и ты мою.

По-моему, настоящий брак – это любовь и только любовь. Если двое любят друг друга, какая еще им нужна женитьба?! Ну, допустим, вы удостоились высокой чести пробормотать при свидетелях сколько-то благородных слов. Разве эта церемония хоть как-то изменит сложившиеся отношения? Я люблю этого человека. Не собираюсь сообщать его имя, ибо ничего это не даст. Я надеялась, что он на мне женится. Я надеялась, что тогда напишу тебе: вот, мол, я, как и положено, состою в законном браке. И, может быть, ты захотел бы меня повидать. При нынешнем положении вещей, можно, правда, считать, что я вышла замуж, а потом развелась.

Что произойдет дальше, всецело зависит от тебя. Если захочешь встретиться со мной, если решишь, что новый маленький обитатель нашего мира имеет право на твою любовь, как если бы и впрямь мировой судья зачитал в свое время пару строчек из толстой книги за пять долларов, – в этом случае помести объявление в лос-анджелесских газетах. Я нахожусь не в Лос-Анджелесе, но об объявлении узнаю.

Только пойми, пожалуйста, папа, одну вещь. Не стоит печатать объявление, не желая понять и принять случившееся целиком. Мое дитя – естественный плод отношений, основанных на взаимной вере и любви. Если ты не сможешь увидеть обстоятельства именно в таком свете, не старайся наладить со мной контакт.»

Третье письмо было датировано июлем 1937 года:

«Дорогой папа, много воды утекло с того дня, как я написала тебе в последний раз. Тот факт, что объявление в газетах не появилось, вполне ясно изобличил твои чувства.

У меня девочка. О, как я не хотела, чтоб ее кто-то удочерял, и все-таки временами казалось, что иного выхода нет. А потом согласился отец девочки. Что ж, дочь оказалась вне опасности, но моя жизнь превратилась в кошмар. На нее мне дают достаточно. Себя я должна кормить собственными силами. Ребенка я вижу изредка и недолго. Да, я ее мать, но я ее гостья. Ее настоящий дом – школа. Там она и живет. Учителя причастны к ее жизни куда больше, чем я. Знают о ней мельчайшие подробности. Мне достается лишь частица этих подробностей, да и то из вторых рук. Да, я бываю в школе. Но как? «Нынче день маминого визита!»

Короче говоря, папа, меня лишили моей дочери. А совсем недавно до меня вдруг дошло, что тебя я сама лишила твоей дочери. Я поняла, что без меня ты, наверное, страдал так же, как я теперь страдаю без своей. Впрочем, понимаю и другое: ты никогда в этом не признаешься. И никогда не попытаешься взглянуть на все с моей точки зрения. Может быть, очень скоро я приеду поговорить с тобой. В одном я буду непреклонна. Ты никогда не увидишь внучку, если воспринимаешь ее не так, как я. Что касается меня, – как знаешь. А я, папа, хочу тебя увидеть. Любопытно, хочется ли тебе того же. Во всяком случае, не падай в обморок, если в один из ближайших дней я вдруг постучусь в дверь. Расстояние между нами немалое. Так что потребуется какое-то время поднакопить денег на дорогу.

С любовью и поцелуями

Твоя непутевая дочь Марсия.»

С чувством, похожим на благоговение, Селби сложил письма в потертый, замусоленный конверт.

– Вот ведь какая сложная штука, человеческая жизнь, – сказал он коронеру. – И бредет человек, пытаясь вслепую нащупать правильный путь, найти свое счастье. И как часто нет счастья из-за взаимного непонимания между, казалось бы, родными людьми. Вот хоть эта судьба. Он любил свою дочь. Он буквально лелеял ее письма. Представь себе, как одиночество глодало его душу и сердце. Он все время носил письма при себе, перечитывал, пока бумага не протерлась до дыр. Но простить дочь – на это его не хватило. Чуть больше милосердия, чуть больше человеческого тепла, и они, возможно, были бы счастливы. Он помог бы содержать свою внучку, и девочка была бы при матери… Нам надо найти дочь этого человека. Может, он оставил наследство, которое поможет дочери воспитывать ребенка. Я очень надеюсь на это.

– По виду покойника не скажешь, что у него водились деньжата, – заметил коронер. – Он был плохо одет. А денег в кошельке не хватит даже на его похороны.

– Вчера мы видели его на дороге. Он голосовал попутку. Рекс Брендон хотел было пришить ему бродяжничество, но…

– Вы выяснили, кто он? – оживился коронер.

– Назвался Эмилем Уоткинсом.

– При нем не было никаких документов, которые подтвердили бы это. Содержимое его карманов все перед тобой, в коробке.

Селби, предмет за предметом, внимательно разглядывал каждый и клал обратно.

– Странное дело, Гарри, – заметил он, – у этого человека нет никаких ключей.

– И вправду, – отозвался озадаченный коронер, – у него был нож, карандаш, кошелек, а ключей не было.

– Если вдуматься, – проговорил Селби, – факт более красноречив, чем кажется на первый взгляд, по сути – воплощение судьбы. Человек, у которого нет пристанища, человек, которому некуда деться, человек без ключей.

– Что ж, в наши дни у многих нет пристанища, – подытожил Перкинс. – Послушай, Дуг, я тебе рассказывал, какую большую форель поймал я в озере за развилкой? Я же тебе говорил: там водится крупная рыба. Она однажды стянула у меня приманку и ушла на дно. Так и не вернулась. Со мной были еще двое рыбаков… Да ты, кажется, уже слышал эту историю? Не помнишь? Ну вот, я ее поймал-таки. Что за красавица! Два с половиной фунта… Тут еще вопрос чести решался: я поймал ее на ту самую приманку, с которой в первый раз не повезло. Понимаешь, у форели бывают такие завихрения. Она… – Его прервал звонок в дверь, сопровождаемый нетерпеливым стуком. – Всегда так, – сказал Перкинс. – Когда темно, им кажется, что звонка недостаточно. Сразу такой шум поднимают!

Он отворил дверь. Шериф Брендон втолкнул в контору перепуганных Каттингса и Глисона.

– Есть новости? – спросил Селби.

Шериф покачал головой. Селби обратился к парням:

– Хотелось бы, ребята, чтоб вы взглянули на покойника.

Те молчали. Глисона буквально сотрясала дрожь. Слышно было, как клацают зубы.

– Постойте у печки, – пригласил Селби. – Отогрейтесь.

– Предпочел бы побыстрей покончить с этой историей, – отказался Глисон.

– Что ж, тогда пошли.

Торжественно молчаливой процессией они прошествовали все теми же коридорами все в ту же холодную, мрачную комнату. Там коронер снова откинул простыню, и вошедшие увидели лицо покойника. Каттингс приблизился к трупу первым, присмотрелся, отрицательно покачал головой и отошел в сторону. Глисон, закусив губу, покосился на мертвеца и поспешно отвернулся.