Текст книги "Земля призраков"

Автор книги: Эрин Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 10

Воскресным вечером, в половине десятого, Девейни, сидя за кухонным столом, печально размышлял об отсутствии прогресса в деле Осборна. По правде говоря, в само дело он едва заглянул. Но этот случай всегда крутился в его голове. Никто не видел Майну и Кристофера на дороге из города, поэтому, возможно, они вообще не вернулись домой. Или пошли другим путем, более коротким. Однако вряд ли удобно идти так с коляской, а в деревне все подтвердили, что коляска у Майны была.

Он отпил чай. Боже, он бы все отдал за сигарету, чтобы сосредоточиться, сфокусировать мысли на пропавших. Он принялся ходить кругами.

Кто выигрывал от смерти Майны Осборн? У ее родственников в Индии были деньги, но отец, кажется, отрекся от нее, когда она вышла замуж. Значительность страховой выплаты может, конечно, иметь значение, но, поскольку тело исчезло, Осборн вынужден ждать семь лет, чтобы получить деньги. Кроме того, все утверждают, что Осборн был преданным мужем – правда, люди всегда так говорят. То же самое твердили про Барни Херрингтона из Корка, который избил жену сковородкой, когда она выразила недовольство по поводу его стряпни. Нынче сплетники дни напролет судачат о Хью Осборне и Уне Мак-Ганн. Наверное, следует выяснить, есть ли в этих сплетнях хоть доля правды, а если есть – сколь долго длятся их отношения? И если причина в ревности, то почему не подумать о Люси Осборн? Она живет в Браклин Хаус много лет, ладит с Осборном, и он вдруг… женится на ком-то другом. Появление Майны должно было стать ударом, если Люси строила какие-то планы относительно Осборна. В таком городке, как Данбег, в конце концов все выходит наружу. Если случилось неладное, Майна Осборн не могла не узнать об этом. Может быть, она просто ушла из дома.

Он открыл дело, листая показания свидетелей, пока не нашел заявление, сделанное по телефону Иеронимо Гонсалвесом, отцом Майны Осборн, проживающим в Индии. Тот клялся, что никто из родственников в течение семи лет не поддерживал контакты с Майной.

Нужно бы перекинуться парой слов с ее отцом, подумал Девейни, ну, просто удостовериться, что у него нет другой информации. Лучше позвонить из гостиной: он закроет дверь, и никто ему не помешает. Он еще раз проверил запись. Гонсалвес. Что это за имя? Вовсе не похоже на индийское – звучит как испанское или вроде того. Переходя в гостиную, он повторял вслух: «Гонсалвес, Гонсалвес». Иностранное имя звучало немного странно, но он повторял его, пока оно не стало привычным, а затем поднял телефонную трубку. Но что он скажет? Ваша дочь все еще не найдена, и мы в полной заднице? Родители, должно быть, немного успокоились. Как отразится на них напоминание о прошлом? Он пододвинул к себе дело и набрал номер. Быстрое рат-а-тат-тат-тат-та на другом конце провода свидетельствовало: номер набран верно. Послышался высокий женский голос. – Кто это, ответьте, пожалуйста.

Он даже не подумал о разнице во времени – в Бомбее, скорее всего, середина ночи.

– Кто это? – повторил звенящий голосок, и Девейни прочистил горло.

– Это детектив Гарретт Девейни из Ирландии. Я бы хотел поговорить с мистером Иеронимо Гонсалвесом. – Немедленного ответа не последовало. Он произнес имя неправильно? – Надеюсь, я позвонил не слишком поздно.

Возникла еще одна пауза, в течение которой Девейни, услышав отдаленное эхо только что произнесенных им слов, представлял, как его голос «путешествует» в Индию. Ответ женщины прозвучал слегка утомленно, но не враждебно:

– Боюсь, слишком поздно, детектив. Мой муж скоропостижно скончался шесть месяцев назад. Могу я вам чем-то помочь? У вас есть новости о моей дочери?

Музыкальный голос женщины подрагивал, выдавая скрытое напряжение, и Девейни в который раз проклял свою ужасную профессию.

– Боюсь, у меня нет новостей, миссис Гонсалвес. Просто я вновь уточняю кое-какие детали и хотел удостовериться, что Майна не контактировала с вами или с кем-либо из семьи.

Наступил еще одна пауза.

– Я ничего не слышала о моей дочери за последние два с половиной года.

– Простите? – переспросил Девейни, думая, что ослышался. – Ваш муж говорил…

– Когда Майна пропала, – продолжила миссис Гонсалвес, – полиция связалась с моим мужем. Он сообщил, что порвал с дочерью, когда она вышла замуж за Хью Осборна, тремя годами раньше. И это была правда – для него. Знаете, детектив, мой муж был очень строгим человеком, гордым человеком.

Он мог быть очень жестким. Но я вас спрашиваю, могла ли мать, родившая дитя и воспитавшая его, в один прекрасный день просто отвернуться от него – считать, будто дочери нет, только потому, что она по уши влюбилась?

– Вы поддерживали контакт с дочерью? – Мысли Девейни мчались во весь опор; он был уверен: эта информация никогда не фигурировала в деле.

– Мы с Майной поддерживали постоянную переписку, без ведома мужа, конечно. Она посылала письма через мою сестру. А потом письма вдруг перестали приходить. Неделей позже мужу позвонили из ирландской полиции. Он считал, что говорит за нас обоих; откуда он мог знать, что это не так? Я не могла пойти против него. Его сердце было уже разбито. Сожалею, что не связалась с вами раньше.

– Вы сохранили ее письма?

– Да, все.

– Не согласитесь ли переслать их мне? Есть шанс, что они содержат подробности, которые помогут следствию. Я верну их вам.

– Конечно, конечно, сделаю все, что можно.

– А были ли… – Девейни колебался. – Не было ли в письмах каких-то намеков на то, что ваша дочь чем-то взволнована или даже напугана?

Он поморщился, надеясь, что последняя часть вопроса не выдаст его опасений. На другом конце линии воцарилось непродолжительное молчание, пока миссис Гонсалвес обдумывала вопрос. Боже, куда делось его безошибочное чутье?

– Если вы хотите знать, боялась ли дочь своего мужа, отвечу: нет. Но, конечно, некоторые вещи ее тревожили. А у кого нет тревог? Не сомневаюсь, что вы осведомлены о подробностях, но, прочитав ее письма, вы поймете, что моя дочь уже была беременна, когда они с Хью поженились. Я думаю, впоследствии она не раз спрашивала себя: а поженились бы они, если… ну, при иных обстоятельствах.

– Я ценю вашу откровенность, миссис Гонсалвес.

– Я знаю, вы подозреваете моего зятя. Это вполне естественно в деле подобного сорта. Однако я узнала Хью Осборна очень хорошо. Я убеждена: он любил Майну и никоим образом не мог причинить ей вред.

– Вы имеете в виду, что он контактировал с вами? – Этого также не было в деле.

– О, да. Он позвонил нам, когда Майна исчезла, но муж отказался говорить с ним. Но когда он узнал о смерти моего мужа, то написал мне. С тех пор мы много раз беседовали по телефону и, я бы сказала, стали хорошими друзьями.

К сожалению, подумал Девейни, это мог быть не искренний жест, а обдуманный план приобретения сильного союзника.

– Несчастье произошло, когда мне казалось, что Майна с отцом могли бы примириться. Она подумывала о приезде, хотела привезти Кристофера, но…

– Могла бы ваша дочь воспротивиться желаниям мужа? Попыталась бы приехать, даже если бы он был против?

– Я не знаю. Если это так – она не добралась до дома. Я бы все отдала, чтобы увидеть лицо дочери.

Вновь наступила тишина.

– Я сделаю все, что смогу, – сказал Девейни.

– Вы дадите мне знать, если появятся какие-то новости? – Она кажется молодой и старой одновременно, подумал Девейни: молодой – из-за того, что относится к Майне как к ребенку; старой – ибо понимает: ее дочь и внук, скорее всего, мертвы.

– Да, конечно. И еще одно. Не пошлете ли вы письма на мой домашний адрес? Это долгая история, но дело передано следователям в Дублин. Официально я больше над ним не работаю. – Пока Девейни обстоятельно все разъяснял, в его сердце зрели две надежды: в письмах может оказаться нечто полезное, а его не вышибут за самоуправство из полиции.

– Я скоро стану старухой, детектив. Бывают дни, когда я чувствую себя очень усталой. Но, как и вы, я не перестала надеяться. Я знаю, вы сделаете все, что сможете. Доброй ночи.

Девейни повесил трубку, обдумывая полученное благословение. Он уточнил, который час. Девять сорок пять. В Бомбее должно быть около четырех утра. Когда он вернулся на кухню, то обнаружил Рошин, сидящую за кухонным столом и что-то пишущую в тетрадке для сочинений. Девейни налил себе виски и присел рядом с погруженной в работу дочкой.

– Ты сегодня припозднилась, Рошин. Что ты пишешь?

Она пожала плечами, но не подняла головы.

– Ничего. Просто записываю свои мысли.

– И о чем же твои мысли, a chroi [7]7
  Chroi– сердце (ирл.).


[Закрыть]?

– О том, как все запутано.

Девейни почувствовал, как у него перехватило дыхание.

– Это то, над чем мы все ломаем голову, – сказал он, думая о миссис Гонсалвес и любуясь печалью и неискушенностью, которые смешались в темно-голубых глазах дочери. Мгновение они сидели, молча глядя друг на друг. Рошин вернулась к своей тетради и принялась сосредоточенно выводить на одной из тонких голубых линеек затейливую завитушку:

– Папочка, – сказала она, прочертив последнюю линию, – как ты думаешь, я уже слишком взрослая, чтобы учиться играть на скрипке?

ГЛАВА 11

Церковное кладбище показалось Кормаку точно таким же, каким оно было девятнадцать лет назад, когда хоронили его мать. На фоне буйной зелени травы, росшей между надгробными плитами, серые камни церкви казались блеклыми. И церковь, и трава – символы стойкости, подумал он. Вопреки погоде, времени, безрассудным деяниям человека, обе выстояли: одна – овеянная традициями, упорно сопротивляющаяся переменам, другая – вовлеченная в безостановочный круговорот смерти и обновления. Он медленно шел по гравийной дорожке, читая надписи – и скрытые мхом, стертые временем, и недавние, четкие, как боль потери.

Он свернул влево, к новому огороженному участку под огромным буком и вспомнил ругань могильщиков, которые пытались раскопать это место, врезаясь в корни толщиной с человеческую руку, прорубаясь сквозь них кирками и топорами. Как хорошо сохранилась могила матери. Maguire,прочитал он надпись на камне, а внизу – имя, Eilis,и даты. Кто-то посадил куст фиалок подле надгробия. Листики в форме сердечек были свежими и пышными. Он опустился на колени на траву, ощутив знакомую боль утраты.

Она постепенно слабеет, говорила сиделка, присматривавшая за ней, пока он был на занятиях. Он перешел на второй курс университета, как она и хотела, но использовал любую возможность, чтобы приехать и побыть с ней. Однажды в октябре, в пятницу, он сел на более ранний, чем обычно, поезд – он намеревался сообщить, что больше не вернется в Дублин. Когда он благодарил коммивояжера, который подвез его от Энниса, то заметил в воротах церковного двора свою мать. Она сидела в кресле на колесиках, и хотя Кормак был в сотне ярдов от нее, он знал: седой человек, толкающий кресло, – Джозеф Магуайр. Его отец. Он отошел, чтобы понаблюдать за ними: мать наклонила голову, чтобы лучше слышать отца. Заметив ее взгляд, устремленный на мужа, Кормак почувствовал себя преданным. Он все еще был ее мужем. Они так и не прошли через формальности официального развода. Кормак видел исхудавшее тело матери, хрупкие плечи под свитером и испанской шалью. Когда родители прошли на церковное кладбище, Кормак пересек улицу и передвинулся ближе к воротам. Он наблюдал, как они медленно двигались по дорожке. Точно так же он гулял с матерью несколько недель назад, когда обследования показали, что дальнейшая борьба с раком бесполезна, поэтому она захотела показать ему место, где ее следует похоронить.

Он отвернулся и прислонился к воротному столбу, пытаясь решить, что же делать. Он чувствовал ярость боли, злости и ревности. Он отошел от ограды и отправился, куда глаза глядят, пока не добрался до прибрежной дороги. Он свернул по ней на север, спустился на скалы и потащился по песку. Ситуация казалась нелепой – он был почти взрослым человеком, однако ощущал себя сбитым с толку и покинутым ребенком. Увидев родителей вместе, он понял: его мать все еще любит Джозефа Магуайра, человека, который не заслуживает, чтобы его любили. Почему же умирала она, а не отец?

Он бросил вещи в песок, рухнул на колени и скорчился, чувствуя, как боль разрывает его грудную клетку. Обжигающие слезы скопились под закрытыми веками; он пытался глубоко дышать, глотая соленый, пахнущий водорослями воздух берега. Сколько он пролежал тат, Кормак не знал. Мать, несомненно, была рада его видеть. Что же оставалось делать, как не благодарить старика за его возвращение? Успокаиваясь, он подумал: так, скорее всего, и должно быть. Сырой песок охлаждал его лицо, и в конце концов он почувствовал, что обретает душевное равновесие. Он поднялся на ноги, стряхнул песок с одежды, закинул рюкзак на одно плечо и отправился домой…

Воспоминания медленно погасли. Протянув руку, Кормак коснулся имени матери, затем поднялся с колен и быстро зашагал обратно по гравийной дорожке, через кладбищенские ворота. Когда он рос, Килгарван состоял из узенькой цепочки домов и маленьких магазинчиков, обращенных тыльной стороной к морю. Ныне расцвету рыболовного промысла сопутствовало появление современных, стерильно выглядящих построек на бетонных фундаментах. Маленькие флажки над песчаными лунками указывали, что прибрежные дюны стали полями для гольфа. Он свернул на дорогу, проложенную вдоль берега, и прошел четверть мили, казавшейся ему бесконечной, когда он был мальчишкой. Остановившись перед двухэтажным домом, опрятно окрашенным в желто-зеленый цвет, он с удовольствием отметил, что розовые кусты его матери, за которыми она с такой любовью ухаживала, все еще цветут, окаймляя сад.

Казалось, в доме не было посторонних, когда он до него добрался, но на подъездной аллее был припаркован маленький серый «Форд» с наклейкой бюро проката. Он открыл входную дверь и увидел мать, уютно устроившуюся в своей любимой старой качалке. Ее лицо, как он и ожидал, светилось радостным предчувствием.

– Кормак, – начала она, и в это мгновение поняла, что он уже знает, о чем она ему сообщит. Она взглянула на него с надеждой и мольбой. Он не отвел глаз, надеясь уверить ее в своем понимании или, по крайней мере, терпимости. Затем дверь кухни распахнулась, и появился Джозеф Магуайр, неся на подносе чай.

– Я приготовил три чашки, – сказал он. – Я думаю, он скоро появится…

Кормак видел, как отец распрямил слегка согнутую спину. Этот человек, седой и по-профессорски рассеянный, был вовсе не похож на того лихого темноволосого боевика, каким он представлял его все эти годы. Они одновременно обернулись к Эйлис. Ее глаза сияли. «Поговорите же друг с другом, – требовала она без слов. – Скажите хоть что-нибудь».

– Привет, Кормак, – произнес его отец, продолжая стоять с подносом в чуть забавной позе.

– Привет, – ответил он. Сколько раз он воображал эту сцену, пытаясь угадать, какими будут их первые слова и какое героическое деяние он должен совершить, чтобы перенести отца обратно через океан? И вот знаменательный миг настал, и Кормак удивился, что почти ничего не ощущает. Наверное, он истощил все свои чувства, пока был на побережье.

– Я собиралась сообщить тебе, Кормак, – пояснила мать. – Но даты перепутались, и твой отец прибыл на день раньше, чем я ожидала.

– Твоя мать написала мне, – сказал Джозеф, все еще держа поднос. Только тогда до Кормака дошло, что отцу может быть очень неловко. – И мы подумали: мне стоит приехать и разгрузить тебя, пока ты учишься. Нелегко проделывать такой длинный путь каждый выходной.

«Вовсе нет», – хотел возразить Кормак, по-настоящему-то тяжело было как раз уезжать обратно в Дублин, зная, что в следующий раз матери может не быть в живых.

– Да нет, ничего, – сказал он.

Мысли Кормака все еще были в прошлом, когда дверь дома открылась, и оттуда вышла девушка с мелированными волосами, одетая по последней моде, с чуть неуверенной из-за туфель на высокой платформе походкой. Когда она приблизилась, Кормак решил, что ей не больше пятнадцати. Губы девушки были накрашены иссиня-темной помадой, а левая бровь проколота тремя маленькими золотыми колечками.

– У вас что-то случилась? – спросила она. – Вы кого-то ищете?

– Нет, я когда-то жил здесь. Моя мать посадила все эти розы и яблочное дерево позади дома, если оно еще там.

– Да, там.

Он почувствовал: девушка рассматривает его с раздражением, опасаясь, что он захочет взглянуть и на то, и на это. Она куда-то спешит, догадался он, но было обидно, что придется уйти, всего лишь побродив, подобно лунатику, у парадного входа.

– Я не буду вас задерживать, – сказал он. – Просто хотел посмотреть, как выглядят родные места.

Возвращаясь к церкви, он размышлял, существует ли в человеческом сознании некая точка, где прошлое оказывается куда реальнее будущего.

ГЛАВА 12

В воскресенье вечером Гарретт Девейни восседал на кухонном стуле с прямой спинкой напротив своей дочери Рошин. Ее голова была слегка склонена к левому плечу, на котором покоилась скрипка, хрупкий гриф которой помещался на сгибе руки.

– Так, – произнес Девейни, откидываясь назад. – Как ощущения?

– Немного странно.

– Так и должно быть вначале, но ты привыкнешь. Потом тебе будет даже удобно. Главное – оставаться расслабленной, особенно здесь… – он мягко коснулся плеча дочери, совсем маленького и худенького под его рукой. Давно же он не касался вот так хотя бы одного из своих детей. – Готова взять смычок?

– Да, – твердо ответила Рошин.

– Тогда порядок.

Он укрепил восьмиугольную гайку на конце смычка и провел по нему канифолью.

– Помни, ты не должна касаться смычкового волоса. – Он разместил каждый из ее пальцев на смычке, помог ощутить его тяжесть кистью, а потом и всей рукой. – Все делается локтем и запястьем, но не плечом – вот так, – пояснил он, продемонстрировав воображаемым смычком движения. – Помни: ты создаешь музыку, а не пилишь дрова.

Рошин кивнула.

– Теперь другая рука, – сказал Девейни. Наклонившись, он осторожно поставил пальцы дочери на позиции, необходимые, чтобы сыграть простую гамму, называя соответствующие ноты. Он подождал мгновение, тронутый серьезностью се взгляда, пока она сосредоточивалась на новых для себя ощущениях. Видя ее непреклонную решимость, Девейни чувствовал себя обезоруженным и совершенно беззащитным.

– Ну, вперед, – сказал он. Ее взгляд выражал страх недоверия. – Давай, – прибавил он. – Попробуй издать какой-нибудь звук.

Она неуверенно опустила смычок на струны, где он пару раз подпрыгнул, а затем потянула, отчего он издал глубокий вибрирующий стоп. Улыбка, удивление и удовольствие мелькнули на ее лице, а затем она сморщила нос.

– Оторвись, – посоветовал он. – Попробуй все.

Рошин двигала смычком так и этак, извлекая то глубокие, низкие, то высокие звуки. Ведя смычок со струны на струну, связывала ноты. Отец жестами, мимикой подсказывал, как использовать длину смычка, и она следовала его советам, по крайней мере, насколько позволяли ее детские руки. Но даже наблюдая ее искреннее удовольствие, Девейни представлял себе сложности, с которыми они столкнутся, и вдруг понял, что совершенно не годится для роли музыканта, учителя и отца. Внимая ужасающим попыткам Рошин сыграть гамму, он вспомнил об Орле и Патрике, о том, что упустил немногие шансы быть к ним ближе. Так лучше не разрушать все это – его последний шанс, – оказавшись слишком суровым учителем.

– Какую мелодию ты хотела бы научиться играть? Как насчет «Пайдин О’Рэфферти»? Знаешь ее, не так ли?

Он задорно сыграл несколько первых тактов, и лицо дочери осветилось искорками признательности.

– Такую мелодию играют в конце «Сейли Хаус» по радио. – Девейни не помнил об этом, но Рошин была права. Она уже рассуждала как музыкант, и делать было нечего. Следующие полчаса они разбирали мелодию, спотыкаясь снова и снова, пока ноты и пальцы не обрели правильные места.

– Ну, и как тебе нравится первый урок?

– Папа, – укорила она, полагая, что ее дразнят.

– Отлично. И что ты можешь сейчас сделать – так это уйти со скрипкой в какое-нибудь милое и тихое место, – «Конечно, так, чтобы тебя никто не слышал», прибавил он про себя, – и учить эту мелодию и несколько гамм, стараясь играть их как можно непринужденней, правильно держа смычок. Мы поучим еще одну мелодию завтра.

Она посмотрела на него немного недоверчиво, однако кивнула.

– Стоит подумать о том, чтобы достать тебе скрипку поменьше. Я поспрашиваю. Тогда ты можешь упражняться, когда тебе захочется.

Рошин, держа скрипку и смычок в левой руке, нагнулась, чтобы взять со стола футляр.

– Не волнуйся, папочка, я буду аккуратной, – пообещала она, дойдя до двери. – Я собираюсь много упражняться и быть очень хорошей, обещаю.

Она стремительно сбежала в холл, держа скрипку, словно приз.

– Увидим, – тихо сказал себе Девейни. Он сопротивлялся порыву охватившего его энтузиазма. Он уже представил себе, как играет дуэтом с Рошин: видение, вызвавшее неожиданное стеснение в груди.

Он сосредоточился на толстой папке, которая лежала на столе. Несколько дней он не мог думать ни о чем, кроме дела Осборна, вновь и вновь перебирая все подробности, пытаясь найти зацепку, подсказку в чьих-либо свидетельствах. Должно же быть хоть что-то. Где-то здесь кроется разгадка – вероятно, просто-таки пялится ему в лицо, если б он только понимал, куда смотреть! Он попытался сфокусировать мысли на перемещении Майны Осборн между точкой А, магазином Пилкингтонов в Данбеге и точкой Б, Браклин Хаус. Где же она остановилась? С радостью приняла предложение какого-то знакомого подбросить ее до дома или была запихнута против воли в микроавтобус без окон? И какое дикое существо на этом пустынном отрезке дороги стало свидетелем того, что произошло в действительности? Затем – Осборн, где-то на периферии, по дороге в Шэннон, как он утверждал. Единственный человек в этом «уравнении с неизвестными», у которого не было алиби, но имелись сильнейшие мотивы к совершению преступления. Самыми вероятными вариантами все еще оставались убийство или бегство. Но если это убийство, почему из дома пропала одежда? И почему они решили, что мать и сын так и не вернулись домой? Только со слов Джереми и Люси Осборнов, которые могли преследовать свои собственные интересы. И даже быть соучастниками. Голова Девейни раскалывалась. Если бы кто-то мог его выслушать. Как ни верти, подробности в единую картину не складываются. Кажется, все рассыпается – но не может не сложиться в конце концов в какую-то комбинацию, и это будет истинная картина произошедшего. Расследование за кухонным столом безнадежно. Следует находиться в гуще людей, говорить с ними, делать что-то, вместо того чтобы сидеть тут и узелки вязать.

В первую очередь необходимо понять, что за парень этот Осборн. Некоторые в деревне вспоминали о его прежней репутации плейбоя с целой вереницей подружек – каждый раз с новой, когда он приезжал домой из университета, говорили люди, многие из них были иностранками. Так, у парня было стремление к экзотике. Кроме того, он был красив, деликатен, по-видимому, не беден – на первый взгляд, как раз тот тип мужчины, который нравится женщинам.

Девейни стал набрасывать сценарий: Осборн встречает Майну Гонсалвес, когда преподает на летних курсах в Оксфорде. Природа берет свое, она беременеет, он поступает благородно и женится на ней, они устраиваются в Ирландии. Теперь Девейни нащупал в превосходном браке трещинку. Первое время они довольно счастливы, но потом он возвращается на старую дорожку. Может быть, он женился ради денег, не ожидая, что отец с ней порвет.

Теперь, когда жена сошла со сцены, Осборн заручился поддержкой Уны Мак-Ганн и миссис Гонсалвес. Интересно, что именно женщины убеждены в его невиновности. Несомненно, если Осборн когда-либо попадет в тюрьму за это преступление, найдется какая-нибудь женщина, которая будет стараться сплотить сторонников на его защиту. Нет никого опасней такого вот «несчастненького», подумал Девейни. Такой человек играет на лучших чувствах людей в собственных целях, заставляя жалеть себя и стремясь оправдать свои темные страсти.

Он нашел страницу с описанием имущества Осборна. Для представителя так называемых джентри бедняга имел не так уж много – скромная зарплата в университете, немного вложений, ничего, кроме пары маленьких участков земли и дома. Дом, подобный особняку Осборнов, всегда нуждается в серьезном ремонте, не упоминая уже о претензиях налоговиков. А как поведет себя человек вроде Осборна, оказавшись в тисках брака и денежных затруднений одновременно?

Ладно, положим, Осборн хотел раздобыть денег, думал Девейни, откинувшись на стул. План развития помог бы ему достичь цели: банк узрел бы здесь эталон частных общественных инвестиций, и, несомненно, правительственные чиновники в Дублине не преминули бы спонсировать такой замечательный высококультурный проект. Но оказалось бы этого достаточно? У Осборна нет ни земель для продажи, ни иной крупной собственности, которую он мог бы перевести в наличные, кроме дома и страховки. Когда он позвонил пару дней назад, страховой агент Рейди сказал ему, что Осборн выплачивает страховые взносы и после исчезновения своей жены. Ничего странного; вероятно, ему посоветовали продолжать платить. Но если жена мертва, почему бы просто не предъявить тело? Зачем тянуть, если нет улик, если… – Девейни резко выпрямился, ножки стула резко стукнули об пол. – Если тела нет. Если жена Осборна и его сын все еще живы. Может быть, он действительно предан семье, как кто-то уверял. И когда ему понадобились деньги, он мог отослать жену и ребенка куда-нибудь в безопасное место, инсценировать исчезновение, сыграть горюющего мужа и «собрать урожай» через семь лет. С деньгами на строительство у него бы получилась весьма приличная сумма. И никто бы не пострадал, кроме страховой компании и банков, а все знают, что это просто компашка гребаных грабителей.

Девейни прикинул, где Осборн мог спрятать жену и ребенка, которые считаются мертвыми. Ирландия и даже Дублин слишком малы для этого. Естественно спрятать людей восточно-индийской внешности среди других обитателей Восточной Индии. Майну и Кристофера тайно вывезли из Ирландии. Вероятно, Осборн не выдержал бы семь лет без того, чтобы не повидать их, особенно если он так им предан. Так куда же Осборн выезжал за последние два года? Предположим, он путешествовал под своим именем. Наверняка он оставил какие-нибудь следы. Кредитные карточки, дорожные чеки, что-то еще. Но и с подобным сценарием была большая проблема. Что бы случилось по истечении семи лет? Положим, Осборн получил бы деньги, и что потом? Он не смог бы привезти обратно жену и малыша, так что бы он сделал в этом случае? Продал фамильный дом, инсценировал собственное исчезновение, начал где-то новую жизнь? Столь же проблематичной была и гипотеза убийства. Не имелось ни одной улики, чтобы припереть Осборна к стенке. Но был пробел в его показаниях, поездка из Шэннона в Данбег, почти четыре часа. Кажется, никто не следил за Осборном после завершения активного периода следствия. Но если в его прошлых показаниях нет ключа к тайне исчезновения, может, он найдется в его нынешних действиях.

Девейни услышал слабый царапающий звук, исходящий сверху: Рошин пыталась извлечь из его скрипки хоть несколько приятных звуков. Он желал ей успеха. Сам он не многого достиг.